216 I что нам делать?

1955 год216I ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?*Глубокоуважаемый Николай Викторович! Вы просили меня, чтобы я написал для Вашего журна­ла «о себе самом». Я понимаю это так, что мне следует формулировать для Ваших читателей мои жизненные воззрения и убеждения. Я делаю это с радостью. И при этом исхожу из вопроса: что нам делать? — нам, русским людям, верным России и ищущим путей к ее возрож­дению… И вот, с самого начала нам надо признать, что кризис, приведший Россию к порабощению, унижению, мучени­честву и вымиранию, был в основе своей не просто поли­тический и не только хозяйственный, а духовный. Трудно­сти хозяйственные и политические могут возникнуть и накопиться везде и могут обрушиться на каждое госу­дарство. Но каждому народу даются духовные силы имен­но для того, чтобы преодолевать эти трудности и творчески справляться с ними, не впадая в разложение и не отдавая себя на соблазн и растерзание силам зла… Но в роковые годы 1-й мировой войны (1914—1918) русские народные массы не нашли в себе этих необходимых духовных сил: эти силы нашлись только у героического меньшинства русских людей; а разложившееся большинство, — ибо за вычетом пассивно-нейтральных «хороняк» это было, по-видимому, большинство, — соблазнилось о вере, о церкви, о родине, о верности, о чести и о совести, пошло за соблазнителями, помогло им задавить, замучить и вы­бросить за рубеж верных и стойких, а само было порабо­щено на десятки лет своими соблазнителями. Политические и экономические причины, приведшие к этой катастрофе, бесспорны. Но сущность ее гораздо глуб­же политики и экономики: она духовна. Это есть кризис русской религиозности. Кризис рус­ского правосознания. Кризис русской военной верности и стойкости Кризис русской чести и совести. Кризис русского национального характера. Кризис русской семьи. Великий и глубокий кризис всей русской культуры. Я глубоко и непоколебимо верю, что русский народ: справится с этим кризисом, восстановит и возродит свои духовные силы и возобновит свою славную национальную историю. Но для этого ему необходимо прежде всего свободное дыхание воли и разума; — и честные, верные слова диагноза, целения и прогноза. А это дыхание отнято у него в России — уже тридцать лет. Оно имеется только у нас, за рубежом, и то далеко не у всех и не цельное. Отсюда наша величайшая ответственность перед Рос­сией. Мы не должны, мы не смеем упрощать и снижать проблему нашего национального возрождения. Мы долж­ны честно, как перед лицом Божиим, исследовать наши слабости, наши раны, наши упущения; признать их и при­ступить к внутреннему очищению и исцелению. Мы не смеем предаваться церковным раздорам, партийным рас­прям, организационным интригам и личному честолюбию. Мы должны строить себя заново внутренне, духовно; готовить те верные слова н те оздоровляющие идеи, кото­рые мы выскажем нашим братьям в России, в глубокой уверенности, что мы и там найдем наших единомышлен­ников, втайне все время помышлявших и радевших о Рос­сии, о ее очищении и восстановлении. После того, что произошло в России, мы, русские люди, не имеем никакого основания гордиться тем, что мы ни в чем не передумали и ничему не научились, что мы остались верны нашим доктринам и заблуждениям, прикрывавшим просто наше недомыслие и наши слабости. России не нуж­ны партийные трафареты! Ей не нужно слепое западни­чество! Ее не спасет славянофильское самодовольство! России нужны свободные умы, зоркие люди и новые, рели­гиозно укорененные творческие идеи. И в этом порядке нам придется пересматривать и обновлять все основы нашей культуры. Мы должны заново спросить себя, что такое религи­озная вера? Ибо вера цельна, она строит н ведет жизнь; а нашу жизнь она не строила и не вела. Мы во Христе крестились, но во Христа не облекались. Наша вера была заглушена страстями; она была разъедена и подорвана рассудком, который наша интеллигенция принимала за Разум. Поэтому мы должны спросить себя, что такое Разум и как добывается его Очевидность. Эта очевидность разу­ма не может быть добыта без сердечного созерцания. Им-то Россия и строилась больше всего: из него исходила (в отличие от католичества и протестантства) Православ­ная вера; на нем покоилось в России верное правосозна­ние и военная доблесть; им было проникнуто все русское искусство; им вдохновлялась ее медицина, ее благотво­рительность, ее чувство справедливости, ее многонарод­ное братство. И вот, созерцающая любовь должна быть вновь оправ­дана после эпохи ненависти и страха и вновь положена в основу обновляющейся русской культуры. Она призва­на возжечь пламя русской веры и верности; возродить русскую народную школу; восстановить русский суд, скорый, правый и милостивый; и переродить русскую сис­тему наказаний; она призвана перевоспитать в России ее администрацию и ее бюрократию; вернуть русскую армию к ее суворовским основам; обновить русскую историческую науку в традициях Забелина; окрылить и оплодотворить всю русскую академическую работу и очистить русское искусство от советчины и от модернизма. И главное: ВОСПИТАТЬ В НАРОДЕ НОВЫЙ РУССКИЙ ДУХОВ­НЫЙ ХАРАКТЕР. Подготовляя это духовное возрождение в наших иссле­дованиях, мы должны поставить перед собою и разрешить ряд вопросов глубокого, последнего измерения. Почему так необходима и драгоценна человеку духов­ная свобода, почему так важно воспитать в человеке самодеятельную и ответственную духовную личность? В чем сущность верного характера и как возрастить его в русских людях? Что такое христианская совесть и как осуществляется совестный акт? Почему надо беречь и держать в чистоте семейную жизнь? Как найти духов­ные основы и духовные пределы патриотизма и национа­лизма? Чего требует справедливость — равенства или неравенства? Каковы суть аксиомы правосознания, нару­шение которых разложит всякий режим и погубит всякое государство? Каковы суть необходимые аксиомы демократии, без коих се нелепо вводить и бессмысленно поддер­живать? В чем основы монархической власти, отсутствие которых погубит всякую монархию? Каковы суть аксиомы и задачи академического преподавания? Почему оно тре­бует свободы для профессоров и самодеятельности от сту­дентов? В чем состоит истинная свобода художника? В чем состоит художественность искусства? Почему ни одна отрасль духовной деятельности не терпит ни продаж­ности, ни лести, ни личной, партийной и всякой иной заку­лисной протекции? В чем сущность здорового хозяйствен­ного акта? Почему он требует свободной инициативы, частной собственности и братской щедрости? В чем состоит воочию обнаружившаяся антисоциальность социализма? В чем состоит противоестественность и отвратительность всякого тоталитаризма — все равно левого или правого? В чем различие между авторитарным строем и тотали­тарным? Почему Россия выросла политически и духовно в авторитарном строе и стала мировою раною при тотали­тарном порабощении? Ясно: вся, вся духовная культура, во всех своих свя­щенных основах требует от нас исследования и новых национально-русских ответов… И нашему народу пред­стоит встать из своего долгого унижения; покаяться в своих соблазнах и в своем падении, неизмеримо величай­шем, чем то, о котором взывал некогда Хомяков; вновь утвердить свой национальный духовный лик и заткать новую ткань новой жизни. Это будет делом нескольких поколений; но оно будет осуществлено и достигнуто. А теперь позвольте мне сказать два слова о себе лично. На протяжении всей моей жизни, с тех пор как я при­ступил к самостоятельным научным исследованиям, я ра­ботал именно в этом направлении. Ибо я понял полити­ческие опасности России еще во время первой револю­ции; я увидел соблазнительность новой русской поэзии и новой русской публицистики в годы, предшествовавшие первой мировой войне; и пережил крушение России кровью сердца и пять лет изучал большевизм на месте. И в совет­ских тюрьмах давал себе клятву идти безоглядно по пути этих исследований. Но я не торопился писать и печатать мои книги. Так, мое исследование «О сущности правосознания», законченное в 1919 году, читанное в виде курса лекций в москов­ских высших учебных заведениях, обсужденное не раз в заседаниях московского юридического общества и в част­ных собраниях московской доцентуры и профессуры, до­селе еще не увидело света. Я давал моим трудам спокойно вызревать в течение десятилетий. У меня есть темы, вына­шивающиеся по тридцать лет («Учение о духовном харак­тере», «Аксиомы религиозного опыта») и по сорок лет («Учение об очевидности», «Монархия и республика»). Я возвращался к каждой теме по многу раз, через пять-шесть лет, и все время накапливал материал; потом са­дился писать, записывал все, что было зрело, и снова от­кладывал. Теперь мне 65 лет, я подвожу итоги и пишу книгу за книгой. Часть их я напечатал уже по-немецки, но с тем, чтобы претворить написанное по-русски. Ныне пишу только по-русски. Пишу и откладываю — одну кни­гу за другой и даю их читать моим друзьям и единомыш­ленникам. Эмиграция этими- исканиями не интересуется, а русских издателей у меня нет. И мое единственное уте­шение вот в чем: если мои книги нужны России, то Господь убережет их от гибели; а если они не нужны ни Богу, ни России, то они не нужны и мне самому. Ибо я живу только для России.^ Путь жизни Родился 28 марта 1883 г. в Москве. Среднее образо­вание — в пятой и первой Московск. классических гимна­зиях. 1901—1906—юридический факультет Московского Университета. 1906—1909 гг. — подготовка к магистрант­скому экзамену. Декабрь 1909 г. — пробные лекции и зва­ние приват-доцента по кафедре истории Философии Права. 1910 г. — чтение первого курса в Московском Универси­тете. 1910—1912 — заграничная командировка (Герма­ния, Франция, Италия). 1912—1922 гг. преподавание в Московском Университете и многих других высших учеб­ных заведениях Москвы. 1918 г.—защита магистерской диссертации «Философия Гегеля»: степень доктора Госу­дарственных Наук. 1921 г. —избрание в преподаватели Историко-Филологического Факультета; избрание в пред­седатели Московского Психологического Общества. После процесса в революционном трибунале и нескольких арес­тов — в августе 1922 г. приговор по 58 статье с заменою пожизненным изгнанием. С октября 1922 г. — жизнь в эми­грации. 1923—1934 гг. — профессура в Русском Научном Институте в Берлине. Публичные выступления в Германии, Франции, Швейцарии, Австрии, Чехии, Югославии, Лат­вии и Эстонии. В 1934 г. — лишение кафедры за отказ пре­подавать, следуя партийной программе национал-социа­листов. 1934—1938 гг. — доносы и преследования усили­ваются: конфискация печатных работ и полный запрет вы­ступлений. Июль 1938 г. — переезд в Швейцарию. Лекции в Швейцарских Народных Университетах и ученых обще­ствах. Ученые и литературные работы.Главные труды:1. — Кризис идеи Субъекта в Наукоучении Фихте Стар­шего. 1911 г. 2. — Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. 2 тома. 1916—1918 гг. 3. — Учение о Правосознании. Доселе не напечатано. 1919 г. 4. — Основные задачи правоведения в России. 1921 г. 5. — Религиозный смысл философии. 1924 г. 6. — О сопротивлении злу силою. 1925 г. 7. — Путь духовного обновления. Вера. Любовь. Сво­бода. Совесть. Семья. Родина. Национализм. 1935 г. Вы­шла и на немецком языке. Переведена на итальянский, но еще не напечатана. 8. — Основы художества. О совершенном искусстве. 1937 г. 9. — Основы христианской культуры. 1937 г. 10. — О тьме и просветлении. Книга литературной кри­тики. Творчество Бунина. Творчество Ремизова. Творчест­во Шмелева. 1938 г. Не напечатано. 11. — Огни жизни. Книга утешения. Вышла по-немецки в двух издания. 1938—1939 гг. Пишется по-русски. 12. — Поющее сердце. Книга тихих созерцаний. Вышла по-немецки в Швейцарии. 1943 г. По-русски не напечатана. Переведена на английский язык и не напечатана. 13. — Сущность и своеобразие русской культуры. Вы­шла по-немецки в Швейцарии. 1942 г., 1944 г. Переведена на французский и на английский, но не напечатана. 14. — О грядущей русской культуре. Книга заданий и надежд. Вышла по-немецки в Швейцарии. Пишется по-русски. 1945 г. 15. — Аксиомы религиозного опыта. Заканчивается на русском языке*. 16. — О грядущей России. Заканчивается на русском языке.Июнь, 1948 г. И.А. Ильин __________II^ ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ИЛЬИН «Русский Обще-Воинский Союз сообщает»… «что 21-го декабря в Швейцарии скончался верный старый Друг Союза… профессор Иван Александрович Ильин»… Это свершилось, ушел из мира действительно старый и верный Друг не только Русского Обще-Воинского Союза, но непреклонный и талантливый Друг Белого Дела… Друг с того дня, как бывшие Верховные главнокомандующие Армиями Российскими генералы Алексеев и Корнилов подняли на юге России знамя сопротивления коммунистам, начали белую борьбу… Оставаясь в СССР, в Москве, Иван Александрович ^ Ильин тотчас же установил связь с генералом Алексе­евым. а в 1922 году, когда большевики выслали его, в числе группы изгнанных из пределов Родины профессоров, немедленно по прибытии в Берлин связался с представи­телем Белого Командования, представителем генерала Врангеля. Эту должность тогда занимал я. Через меня профессор Ильин установил связь с Главнокомандующим, к которому относился с большим пиететом. Только через несколько лет в замке герцога Г.Н. Лейхтенбергского, Сеоон, на Юге Баварии, я познакомил Ивана Александро­вича с искренне чтимым им Главнокомандующим, верным имени которого Иван Александрович остался и после кон­чины генерала Врангеля в 1928 году. Наше знакомство с Иваном Александровичем, начав­шееся в 1922 году, перешло в тесную дружбу, которой я всегда гордился и горжусь и по сей день. В тоскливые дни после его кончины, о которой так определенно и исчер­пывающе говорит объявление Русского Обще-Воинского Союза (в газете «Русская Мысль», Париж), я пытаюсь кратко сказать о почившем в этих строках. Я понимаю, что яркая, проповедническая деятельность покойного за­служивает серьезной, исследовательской работы. Но я так­же знаю и то, что такая статья требует широкого научного подхода к личности ушедшего. Я не чувствую себя в силах сделать это, в особенности так скоро после понесенной всеми нами незаменимой утраты. Я хочу пока посвятить ему только эту небольшую заметку о нем лично и о создан­ных им, в силу его белых убеждений, бюллетенях «Наши Задачи», издательство которых в данное время стоит перед неразрешимой задачей, можно ли продолжать выпуск бюллетеней дальше, и, если можно, то как это выпол­нить. В 1945 году я с женой принужден был покинуть мой пост в Берлине ввиду надвигавшейся на город Красной армии. Судьба занесла нас на самый юг Германии, в г. Линдау. Там по собственной инициативе разыскал меня покойный Друг и не только разыскал, но сам, зарабатывая на свое существование в Цюрихе литературной работой, всеми силами помог нам — вышедшим из Берлина только с ручными чемоданчиками. В течение последующих лет, благодаря содействию ^ Ю.И. Ладыженского, тогда проживавшего в Женеве, и швейцарских друзей Ивана Александровича Ильина мне удалось шесть раз побывать в Швейцарии и каждый раз по нескольку дней проводить в Цюрихе, непрерывно общаясь с ним; в последний раз это было ровно год тому назад, и 15-го января 1954 года я в последний раз простил­ся с ним, возвращаясь в Париж… Мысль об издании «Наших Задач», начатых 14-го марта 1948 года, принадлежала лично ему, как его перу принадлежали все статьи, опубликованные в 215-ти вы­пусках бюллетеней. Первые статьи были очень краткими, и среди «единомышленников», которым они рассылались, выбирались те, кто… имел пишущую машинку и мог сам размножать и распространять то, что писал Иван Алек­сандрович. Постепенно, в сильной степени заботой опять-таки самого Ивана Александровича, для издания бюлле­теней (они всегда рассылались бесплатно) стали притекать денежные средства, что позволило увеличить объем выпусков, но никогда не дало возможности начать вы­пускать их, печатая в типографии. Иван Александрович в силу трудностей получить окон­чательное право жительства в Швейцарии — не подписы­вал своих статей в бюллетенях. Но, конечно, его слог, его исключительная эрудиция и его беспримерное изложе­ние и форма давно сказали русскому читателю бюлле­теней, кто является автором статей. В 1952 году в Брюс­селе, на собрании по случаю 80-летия генерала Архан­гельского,— я в моей речи, упоминая о тех, кто поздравил маститого юбиляра, в первый раз открыто назвал имя И.А. Ильина, как автора «Наших Задач». Статьи Ивана Александровича в подлиннике поступали ко мне в Париж, после чего, если это было необходимо, в части или в целом, обсуждались нашей перепиской, а потом, в окончательном виде, пересылались в Брюссель, где, в том случае, если они были одобрены Начальником Русского Обще-Воинского Союза генералом Архангель­ским — печатались и рассылались… Аудитория «единомышленников», читателей бюллете­ней, непрерывно росла, а за последние годы читатели выделили ряд лиц, понявших значение этой работы Ивана Александровича Ильина, которые стремились создать у себя комплект с первого номера, и потому была налажена работа по переписке недостающих выпусков. Все 215 вы­пусков, созданных ярким умом покойного, представляют теперь собою совершенно исключительное собрание мыс­лей, образов, понятий и определений, которые, несомнен­но, не только теперь, в переживаемое нами время, но и в будущем представят собою основу для работ о России всех национально мыслящих русских людей. Вопрос изда­ния всех выпусков типографским способом, в виде книги, составляет сейчас особую заботу издательства, которое призывает всех, кто понял и оценил наши бюллетени — вместе с издательством изыскать возможность такого уве­ковечения памяти почившего нашего Учителя и Друга. Я говорил, что с самого начала ^ Белой Борьбы, с того момента, когда генерал Алексеев на юге России «зажег светоч» борьбы, к нему, через всю Россию примкнул про­фессор Ильин, беззаветно отдавшийся делу Белых (он часто этим именем подписывал свои письма и статьи). Еще в 1922 году, при первых встречах с профессором я с удивлением слушал его мысли о той борьбе, которая велась и, увы, на полях сражений была проиграна белы­ми — своей беспредельной интуицией он провидел то, что двигало Белых на подвиг борьбы… и выйдя за преде­лы СССР, откуда так неосторожно выпустили большеви­ки своего сильнейшего врага, Иван Александрович офор­мил свои мысли в виде статьи «Белая Идея», «вместо предисловия» помещенной мною в первом томе сборника «Белое Дело» («Летопись Белой Борьбы»), изданном в конце 1926 года в Берлине. При обсуждении вопросов как, можно еще, несмотря на незаменимую потерю прод­лить бюллетени, существует предположение, в нескольких выпусках «Наших Задач», вновь опубликовать эту статью И.А. Ильина. Моя краткая заметка растягивается. И в то же время мне так мало удалось сказать о том, чем был дорог не только его «единомышленникам», членам Русского Обще-Воинского Союза, но и всем русским людям безвременно покинувший нас наш «старый и верный Друг!». Для того, чтобы это сказать и сказать исчерпывающе и авторитетно, нужно другое перо и, что главное — нужна перспектива, которая позволит оценить его яркую и сильную фигуру… нужен научный подход, нужно пережить какие-то сроки, которые дадут возможность изжить личное горе от его по­тери и объективно подойти к оценке личности этого исклю­чительного русского человека, проповедника, ученого и мыслителя. Наконец, нужно объять его литературное на­следство, которое видится мне исключительным по богат­ству, так как в те дни, когда я в последний раз имел счастье личного общения с ним, Иван Александрович писал лихо­радочно быстро и неустанно, сознавая свою тяжелую бо­лезнь, уже значительное время мешавшую ему жить и творить — писал все время, чтобы высказать все, что на­копил его острый и сильный ум… И потому трудно писать его «некролог». Считая, что лучшей из таких работ будет сделанное им самим свое жизнеописание, где он сам кратко приводит и свой «Жиз­ненный Путь» и свои «Главные труды» — издательство «Наши Задачи» помещает выше его статью: «Что нам делать?» Имя покойного профессора Ивана Александровича ИЛЬИНА, его мысли, изложенные всегда так исклю­чительно ярко и внушительно, конечно, найдут свое место в будущем Пантеоне Российском… Нам же, его современникам, остается только прекло­ниться перед Высшей Силой, взявшей его от нас так рано! Дай Бог, чтобы легка была чуждая нам земля приютив­шей его свободной Швейцарии, в которой суждено было найти покой исключительному русскому человеку, верному и искреннему Другу Русского Белого Воина, Другу Рус­ского Обще-Воинского Союза и… моему личному незабвен­ному Другу!Париж, 15-го января 1955 г. А. фон-Лампе ____________217.218.219.В ближайших выпусках «Наших Задач» редакция решила поместить статьи, воспоминания, доклады и пр., посвященные Русской Эмиграцией покойному профессору Ивану Александровичу ИЛЬИНУ. Весь этот материал редакция помещает, по возможности в хронологическом порядке, вне зависимости от ее согласия или несогласия с высказанными в нем мыслями и суждениями о почившем, так как считает, что читатели «Наших Задач» настолько хорошо знакомы с личностью И.А. Ильина, что сами раз­берутся в том, что будет изложено авторами статей и вос­поминаний. Кроме того, редакция, пользуясь любезным содействи­ем Натальи Николаевны Ильиной, будет постепенно, про­должая то, что было начато самим И.А. Ильиным (№ 216 «Н.3.»), продолжать печатать список трудов покойного ученого, находящихся сейчас в оставшемся после него архиве, охраняемом неизменной спутницей его жизни — Н.Н. Ильиной. В архиве находится и черновик (начало) очередного выпуска «Н. З.» (№ 216), который ^ И.А. Ильин начал пи­сать уже больной. Его заголовок: «Жизнь или доктри­нерство». На всем остальном тексте надпись автора, гла­сящая о том, что написанный им текст признан им к печати не подходящим.I^ БЮЛЛЕТЕНЬ РУССКОГО ОБЩЕСТВА помощи беженцам в Великобритании. Лондон, 6-го января 1955 г. № 49/254: В последних числах декабря русская эмиграция поне­сла тяжелую утрату: в Швейцарии скончался виднейший современный философ, профессор Иван Александрович Ильин.От нас ушел большой человек, оставшийся до конца своей жизни преданным РОССИИ и так много сделавший для нее в изгнании. Живя вне Родины, Иван Александро­вич делал все, чтобы очистить Россию от наветов ее вра­гов. Она одна была его путеводной звездой, и ей он отдал свое умное, талантливое перо. Иван Александрович был создателем бюллетеня «Наши Задачи», выпускаемого Рус­ским Обще-Воинским Союзом. Его перу принадлежит ряд книг и огромное количество статей, посвященных русскому вопросу. Иван Александрович прожил свою жизнь недаром — посеянные им семена дали крепкие ростки не только на русской, но и на иностранной почве, и нет никакого сомне­ния, что его труды принесут и в будущем много пользы нашему Отечеству и будут оценены по заслугам, когда наша Родина сбросит с себя коммунистические оковы.2«НОВОЕ РУССКОЕ СЛОВО». Нью-Йорк 6-го января …1955 г.^ ДУХОВНЫЙ МЕЧ (ПАМЯТИ И.А. ИЛЬИНА)Последние годы он очень болел, и вот сообщение в хронике, что в Швейцарии скончался профессор Иван Александрович Ильин. Эти несколько строк, конечно, никак не претендуют дать характеристику ушедшего, как ученого и как поли­тического деятеля, — сейчас в памяти всплыли встречи с этим ярким человеком, ученая карьера которого началась не совсем обычно. Он так блестяще защищал в Москов­ском университете магистерскую диссертацию, что факуль­тет дал ему звание доктора. В 1922 г. И.А. Ильин был выслан из СССР в большой группе ученых и общественных деятелей. Первые годы эмиграции он работал в Берлине, а с приходом к власти Гитлера переселился в Цюрих. Наряду с научной работой, И. А. Ильин нес большую общественную нагрузку: писал много книг по общественно-социальным вопросам. В раз­ных местах русского рассеяния читал публичные лекции, собиравшие многочисленную аудиторию. Я познакомился и скоро подружился с И.А. Ильиным в Югославии. Это было в тот период, когда там в рас­цвете была так называемая «Русская акция», через учреж­денный русско-сербский «Культурный Одбор» (Комитет) и правительство оказывало всяческую поддержку русским литераторам и ученым. Русский Научный Институт в Бел­граде приглашал для чтения лекций виднейших русских ученых. Кроме акад. П.Б. Струве, имевшего постоянную кафедру, приезжали А.А. Кизеветтер, И.И. Лапшин, С.Л. Франк и много др. Оплачивалась дорога и полагалось жалованье в 6000 динар, по тем временам очень приличная сумма, что являлось материальной поддержкой. Приглашение И.А. Ильина явилось крупным событием, так как к этому времени он уже был широко известен в эмиграции, как яркий антибольшевик и идеолог русской государственности… Роясь в воспоминаниях, я умышленно нарушаю хронологический порядок и делаю прыжок к первым годам эмиграции. Кончилась гражданская война. Мы с остатками армии ген. П.Н. Врангеля, после лагерей в Галлиполи и на Лемносе, попали в Европу и очутились, буквально, среди потух­ших маяков. Россия была зачеркнута и переименована в СССР, во главе которого стояло какое-то неведомое образование. Гражданская война окончена, ряд видных поли­тических деятелей звал к скорейшему «засыпанию рва», вырытого гражданской войной. О возврате к монархии, если не считать съезда в Рейхенгале, даже не говори­лось. А когда Вел. Князь Кирилл Владимирович объявил себя сначала местоблюстителем престола, а потом и Импе­ратором, и ждал, что его поддержат кадры белых воинов, — то ген. Врангель заявил, что он скорее сожжет свои знамена, чем передаст их монархистам, хотя сам счи­тал себя монархистом. Происходило это оттого, что непоко­лебима была у всех призрачная вера в «волю народа», которая может быть выявлена только через Учредитель­ное Собрание… Теперь это кажется наивным, но в то время в это свято верили. Но жить одним ожиданием (без уверенности, что не найдется новый матрос Железняк, чтобы его разогнать) нельзя было: требовалось свою идеологию противопоста­вить идеологии большевистской. И вот появилась целая плеяда талантливых и ярких творцов белой идеологии: П.Б. Струве, мой незабвенный друг проф. В.X. Давац и ряд других. Самой яркой фигурой среди них был, ко­нечно, И.А. Ильин… Его энергия была неистощима: он работал в парижском «Возрождении», редактором которо­го был тогда П.Б. Струве, с которым И.А. Ильин заклю­чил соглашение о печатании своих «автономных» статей, не всегда совпадающих с мнением редактора, работал в ряде других журналов, издавал брошюры… Духовным мечом (пером и словом) И.А. Ильин не только владел в совершенстве, но, как настоящий, большой мастер своего дела, с исключительной тщательностью отделывал свои произведения. Как оратор, он всегда захватывал аудиторию, но в его лекциях никогда не было ни одного слова импровизации. Высокий, лысый, с острой бородкой, стоя за кафедрой, он окидывал взглядом аудиторию, и, казалось, что не читает он, а плавно и увлекательно говорит. На самом же деле, перед ним лежала рукопись, которую уместно назвать партитурой, — вся испещренная его пометками; жест, знак, повышения тона, понижения. Пауза. Все до последней точ­ки продумано, прорепетировано, отшлифовано… За время пребывания И.А. Ильина в Белграде мы встречались ежедневно. В частной жизни это был очень интересный, высоко, культурный человек, большой знаток музыки, связанный личной дружбой с С.В. Рахманино­вым, о котором он рассказывал много интересного. Владе­ние духовным мечом связало его дружбой с архиеписко­пом Иоанном Рижским, который уговаривал И.А. Ильина принять духовный сан, чтобы с церковной кафедры бороть­ся с охватывающим мир материализмом. Крупный ученый, философ, И.А Ильин был — очень живой и увлекательный собеседник, темпераментный, остроумный. Он очень тяжело переживал церковную сму­ту в Русском Зарубежьи и набросал очень злую сатиру, которую подарил мне, взяв с меня слово, что она не будет опубликована в печати. Стихотворение это погибло со всем моим архивом во время бомбардировки немцами Бел­града в 1941 г.Н. Рыбинский.3«РУССКАЯ МЫСЛЬ». Париж, 14-го января 1955 г. № 728.^ ПАМЯТИ РУССКОГО ФИЛОСОФА21-го декабря в Цюрихе угас выдающийся русский философ профессор Иван Александрович Ильин. Покой­ный вместе с Б.П. Вышеславцевым и Н.Н. Алексеевым принадлежал к той стае славной молодого поколения, ко­торой обеспечили себе достойных преемников такие авто­ритетные учителя в Московском университете, как П.И. Новгородцев и князь Е.Н. Трубецкой. И.А. Ильин от юных лет до старости обладал душев­ным темпераментом, пламенным и боевым, поэтому все его литературное наследие написано словно не чернилами, а кровью сердца. Плотские недуги не подорвали его креп­кую творческую волю и не притушили яркое горение его духа. Именно, вечерние огни этой напряженной умствен­ной жизни озаряли немеркнувшим светом самое важное и самое ценное в его философских дерзаниях. Если не все логически стройно и не все неотразимо-убедительно в его религиозно-нравственном миросозерцании, если иногда печальное недоумение вызывали его страстные взволнованные страницы, то тем не менее решительно все было искренним, бескорыстным и глубоко-драматичным в его неустанных идейных исканиях. «У каждого учителя бывает в сущности только один ученик, который неминуемо оставляет его, потому что ему самому суждено стать учителем», — говорил Фридрих Ницше (1844—1900). Это грустное обобщение немецкого писателя оправдывалось не раз в области преемствен­ных звеньев историко-философской цепи. Подтвердилось оно отчасти и на отношении И.А. Ильина к его любимому университетскому наставнику Павлу Ивановичу Новгородцсву (1866—1924). Восприняв сознательно многое от своего ближайшего авторитетного предшественника и отразив его влияние на первых своих научно-литератур­ных работах, Иван Александрович пошел вскоре твердой поступью по самостоятельным, порою причудливо-изви­листым, творческим путям.* * *Профессор И.А. Ильин родился в Москве в 1882 го­ду, любил кипучую духовно-культурную жизнь перво­престольной столицы и сам всегда деятельно участвовал в ней, но по своим стремлениям, вкусам и навыкам был более европейцем, чем типичным московским обывателем. Даровитый вдумчивый юноша не примкнул ни к беспар­тийно-жизнерадостной студенческой богеме, ни к школь­ным ячейкам будущих революционеров. Благо наслажде­ния умственного, достигаемого порою путем тоскливых тревог и мучительных колебаний, всегда представлялось ему самым привлекательным и самым надежным из всех житейских благ. Некоторую даже «одержимость» идеей он всегда считал счастливым состоянием верующего энту­зиаста. Первой большой печатной работой была его огромная книга: «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (Москва, 1918). Почти через сто лет после того, как немецкие восторженные последователи провоз­глашали: «Гегель начертал программу вселенского обно­вления, которую человечеству остается только испол­нить… Скоро в мире ничего не останется, кроме логики. Природа есть лишь чешуя, которую сбрасывает с себя в своем всепобеждающем движении змея абсолютной диалектики», новый русский критик сказал об этом само­довлеющем панлогизме свое независимое слово. Основной зиждительной энергией этой величавой сис­темы является, по его истолкованию, не отвлеченная бес­страстная мысль, а некоторая, чуткая и проникновенная, интуиция. Во всякой, подлинной и глубокой, философии действует особый духовный опыт — нечувственный, но и не созерцательный. С большим удовлетворением И.А. Иль­ин подчеркивает, что Гегель является величайшим интуи­тивистом в философии, достойным и ныне подража­ния. «Внеопытная или сверхопытная философия есть недо­разумение или легенда», — прямо говорит И.А. Ильин. Философия, по его убеждению, должна и может найти доступ к научному знанию о сущности Божества, к пости­жению духовно-зримой земной ризы Господней. Гегель задавался целью опереть философский идеал на явления текущей действительности и вместе с тем напитать эту действительность разумными идеальными началами, как верными залогами ее прочности и жизнеспособности. Соблазнительная заповедь Гегеля: «все действитель­ное — разумно, все разумное — действительно» вовсе не предполагала пассивного примирения с торжествующей государственной неправдой, но хотела быть угрозой для действительности, требованием одухотворения всех поли­тических сил. Философия права и государства у Гегеля стоит в своем долженствовании безусловном выше обеих крайностей — и реакции, и революции, — так писал в еди­номыслии со своим учителем П.И. Новгородцевым 36-лет­ний уже И.А. Ильин.* * *Еще будучи молодым доцентом, почивший философ был очень ценим серьезнейшей частью студенчества за мастерскую постановку и хрустально-прозрачное освеще­ние труднейших вопросов сознательного идеалистическо­го жизнепонимания. Своему священному воспитатель­ному призванию Иван Александрович оставался безупреч­но верен и тогда, когда его родной университет попал под власть темного материалистического варварства. Советские инквизиторы-доносчики обрушились в первую голову на него. Профессор Ильин вместе с другими кол­легами, поборниками академической свободы, был выслан в 1922 году за границу. Он устроился первоначально в Берлине, где вместе с Н.А. Бердяевым и Б.П.Выше­славцевым положил начало русской Религиозно-Фило­софской Академии, а затем прочно обосновался в Швей­царии. Непрерывно работая в качестве философского писате­ля, по-русски и по-немецки, И.А. Ильин одновременно увлекся на три года ролью боевого антикоммунистического публициста и стал издавать агитационный журнал: «Русский Колокол» (1927—1930). Этот орган не имел та­кого большого успеха, как былой одноименный журнал Герцена; но тем не менее свою долю значительную общест­венно-воспитательного влияния несомненно проявил. Задачам освободительной антимарксистской тактики должна была служить и самая огненно-страстная книга И.А. Ильина: «О сопротивлении злу силой». Этот смелый трактат, вышедший из-под пера большого мыслителя, искренно считавшего себя христианином, вызвал у лите­ратурных судей отклик очень взволнованный, недоуменный и враждебный. У Ивана Александровича гневно обли­чали тяготение к извращенной жестокости, если не в духе маркиза де-Сада, то в духе графа Жозефа де-Местра. Зинаида Гиппиус обозвала Ильина «военно-полевым бого­словом», Н.А. Бердяев писал, что Чека во имя Божис, проповедуемая Ильиным, несравненно хуже Чеки во имя диавола.* * *Справедливость требует признать, что почивший фило­соф действительно дал психологический повод для подоб­ных простодушных недоразумений и для подобных язви­тельных приговоров. Книга «О сопротивлении злу си­лой» отразила одну из «дрожащих ступеней» в философ­ском росте талантливого богоискателя и выявила временный острый антитезис в духовной жизни верующего гсгелианца. Было в данном случае у него и некоторое полу­сознанное воздействие испытанных на родине тиранических приемов властвования, воздействие, роковым обра­зом воскресившее мимолетные настроения ветхозаветные «око за око, зуб за зуб». В последней своей двухтомной книге, озаглавленной: «Аксиомы религиозного опыта» (Париж, 1953) и занимав­шей автора, по его словам, 32 года (1919—1951), Ильин очень смягчил эти суровые тезисы. «Сопротивление злу силою допустимо не тогда, когда оно осуществимо, но лишь тогда, когда оно оказывается неизбежным и потому обязательным. Сопротивляться злу силой надлежит с сознанием, что средство это есть единственно оставшееся, крайнее и неправедное (курсив мой) (В. С.), что это средство, неоправданное и неосвященное, а принятое в порядке духовного компромисса. В силу этого оно должно быть при первой же возможности оставлено и заменено другими, более духовными, достойными и любовными. Та