Соотношение личности и свободы в переходном обществе Сидоров С.А. Проблемам свободы, личной автономии человека посвящены работы многих мыслителей. Среди них следует, в первую очередь, выделить таких исследователей, как Дж. Локк, Ж Ж. Руссо, Т. Джефферсон, Т. Пейн, Г. Торо, Э. Берк, Б. Констан. Идея личной свободы в их произведениях тесно увязывалась с попытками конструирования
концепции политической демократии. Среди отечественных философов, писателей можно назвать, прежде всего. Вл. Соловьева [1], Н. Бердяева [2], Ф. Достоевского[3], Б. Чичерина [4]. Посвятили проблеме свободы и многие свои труды выдающиеся западные экономисты – Фридрих Хайек ("Столпы свободы", "Право, законодательство и свобода" и др.), Милтон Фридман ("Свобода выбора", "
Капитализм и свобода"), Джон Стюарт Милль ("О свободе"), Гарольд Домзету ("Механизм свободы"), Людвиг фон Мизес ("Либерализм", "Социализм", "Действия человека"), Янош Корнаи ("Путь к свободной экономике") и др. Свобода и признание права на свободу – есть ценности, естественно присущие самой природе человека,
сущности человеческого общества. Стремление человека к свободе столь же естественно, как и его потребность в пище и воде, и столь же закономерно, как и смена дня и ночи и времени года на Земле. Философы признают, что человек свободен изначально: со своим рождением он приобретает и естественное право на свободу. Другое дело, каковы конкретные реальные возможности реализации этого права в том обществе, где он появился на свет. То есть человек зависим от внешних условий (природных, общественных), что
не может не отразиться и на степени личной свободы. Для личности обладание свободой – социальный и духовно-нравственный императив, критерий ее индивидуальности. Владимир Соловьев под свободой понимал, в частности, "самостоятельность человека в его деятельности" [5]. Однако, возникает вопрос: насколько широко может распространяться эта самостоятельная деятельность человека, или, иными словами, какими рамками ограничивается эта личная свобода и каковы критерии установления подобных границ? Таким образом, на первый план выдвигается проблема соотношения свободы и необходимости. Это центральный вопрос темы свободы, и традиционно он решается в разных учениях по-своему. В социалистическом учении (в различных трактовках марксизма и особенно в его "советском варианте") превалирует идея детерминизма – жесткой обусловленности и предопределенности действий индивида. Здесь "необходимость" подчиняет себе саму "свободу человека", делая ее производной
от требований и ограничений, предъявляемых к нему со стороны общества. Человек в этих общественных условиях теряет свою индивидуальность и самоценность, они растворяются в тотальном подчинении "общему интересу". Человек из цели превращается в средство, становится элементарной технической единицей единого технологического процесса гигантских социально-политических преобразований
Это ярко было отражено в романах-антиутопиях Джорджа Оруэлла "1984" (и в его сказке "Ферма животных") и Евгения Замятина "Мы". Лжепонимание и лжеиспользование свободы – идеологическая почва для ее потери на практике. Причем это присуще не только учениям, проповедующим полное самоотречение человека в пользу общества, но и учениям, предлагающим неограниченный индивидуализм.
Такое видение свободы присуще было Кропоткину и Бакунину и современным приверженцам анархизма. Можно предположить, что эти идеи плохи для нынешнего этапа и уровня развития человеческой цивилизации, однако когда-то в будущем общество достигнет такого уровня нравственности и сознания всех отдельных его членов, который позволит уже не вмешиваться государству (правовому государству) во взаимоотношения их между собой, а эти отношения будут саморегулироваться естественным путем, автоматически: уровень самосознания и ответственности перед обществом будет настолько высок, что реализация индивидуальной свободы для каждого не будет противоречить интересам воплощения свободы социума. Однако, сама общественно-историческая практика пока не дает нам (и не даст в обозримом будущем) оснований говорить о появлении таких условий, широкая же пропаганда подобных идей и учений может оказать дестабилизирующее воздействие на общество и тем самым еще более отдалить наступление эпохи "царства свободы"
[6], поскольку современный уровень свободы личности может в результате этого быть временно и даже значительно ограничен [7]. Причем, это ограничение будем в обоих случаях: и когда государство применит "ужесточающие меры", и когда этих мер не последует. Действия отдельных групп и коллективов под лозунгом полной, неограниченной индивидуальной свободы – "свободы для себя", неизбежно ограничат свободы для других. Ведь между свободой отдельных граждан, составляющих общество, должен быть определенный баланс,
равновесие: свобода одного (одних) не должна превышать свободу другого (других) или осуществляться в ущерб его (их) свободе. Итак, свобода одного индивида (или какой-либо группы, части общества) не может быть достигнута за счет подавления или ограничения свободы другого индивида (другой группы или части общества). В этом – еще один из важнейших нравственных императивов личности в обладании свободой – наравне с тем, что свобода есть первое и важнейшее из естественных прав человека.
Отсюда вытекает принцип равенства, изначально равных для всех условий и возможностей для свободы, для реализации права на свободу. В связи с этим совершенно верно утверждение о том, что источник права – свобода, но поскольку реализация свободы индивида предполагает создание равных для всех стартовых возможностей, то важнейшее предназначение права – в реализации равенства. В "Критике отвлеченных начал" Вл. Соловьев заключает: "Свобода и необходимость, таким образом, соотносительны, первая, будучи действительна лишь через осуществление второй" [8]. И далее: "Человек есть, безусловно – сущий, самостоятельный объект для всех своих состояний Он свободен в свободе, и он свободен в необходимости, ибо он сам подлежит необходимости, и, следовательно, никогда ею всецело не определяется, потому что необходимость есть только одно из его состояний, а он больше всех своих состояний" [9].
Перекликается с этим определением и подход Б. Чичерина к соотношению свободы и обязанностей (как одной из важнейших сторон необходимости): "Свобода человеческая есть свобода разумно-нравственного существа. Человек имеет права, потому что имеет обязанности. Наоборот, он имеет обязанности, потому что имеет права: если бы он не признавался существом свободным, имеющим права, то с него нельзя было бы требовать исполнения обязанностей.
Оба начала обусловливают друг друга" [10]. Таков был подход к свободе и необходимости в русской философской и правовой мысли. Каково же современное видение этой проблемы в рамках западной либерально-демократической концепции? Один из крупных итальянских философов XX столетия Норберто Боббис приводит две основные интерпретации категории "свобода": во-первых, свобода – право человека "не быть препятствующему, не быть обязанному осуществлять определенные
действия", что предполагает наличие пространства, резервируемого за индивидуумом, которое не может быть занято ни другими субъектами, ни государством ("отрицательная свобода"); во-вторых, "свобода – долг людей повиноваться только таким законам, в разработке которых они сами принимали участие ("положительная свобода")" [11]. Иными словами, сегодня большинство исследователей свободу понимают в двух аспектах: как политическую или в целом внешнюю, освобождающую от ограничений, налагаемых государством, свободу от природы. Эту внешнюю свободу называют "отрицательной’ или "свободой от". И есть свобода внутренняя, позволяющая индивиду делать что-то, "свобода для" ("положительная свобода"). Первое толкование свободы, по мнению итальянского философа, присуще либерализму, второе – демократии. "Мы называем "либералом" того, пишет Н. Боббио кто стремится ко все большему расширению сферы незапрещенных действий, тогда как "демократ"
, по нашему мнению, это тот, кто ставит целью способствовать увеличению числа действий, регулируемых на основе саморегламентации" [12]. Хотя либерализм и демократия, представленные различными философскими течениями, отличаются друг от друга, им, утверждает философ, свойственно и нечто общее: они являются индивидуалистическими политическими теориями, где в качестве субъекта выступают специфические индивидуумы, или граждане. Однако, в подходе к самому человеку здесь нет тождества: либеральные доктрины рассматривают
проблему свободы в функции изолированного индивидуума, в то время как демократическая теория – в функции индивидуума, находящегося в коллективе. В то же время, говоря о "двух свободах", Боббио подчеркивает, что они взаимно дополняют друг друга. Гражданские свободы, защищаемые либерализмом, и политические свободы, поддерживаемые демократией, переплелись настолько, что, когда к власти приходят авторитарные или абсолютистские режимы, эти свободы исчезают
вместе. В ряде западноевропейских стран возникли так называемые либерально-демократические режимы. Главная их черта – провозглашение четырех свобод, имеющих наибольшую социальную ценность: личной свободы, свободы печати и слова, свободы собраний, свободы ассоциаций. Эти свободы обусловливают другие социальные ценности, например, всеобщее избирательное право, идеологический плюрализм. С.А. Левицкий дает несколько иной взгляд на либерализм и демократию – с позиций социально-экономического подхода. Эмансипация личности дала, по его мнению, либерализм – как утверждение права и блага свободной конкуренции [13]. Личность в плане экономическом стала рассматриваться как суверенная особа, обладающая неограниченным правом частной собственности, правом заключения сделок и договоров. Либерализм, по мнению Левицкого, является не чем иным, как проекцией индивидуализма на социально-экономическую область. В центре мировоззрения либерализма стоит именно личность (не общество), имеющая естественное
право на обладание своей долей мира. Идея свободной конкуренции основывается, в частности, на предпосылке, что "всем хватит места". Важно подчеркнуть, что в наше время под словом "демократия" подразумевается, в сущности, демократизированный либерализм. В тройственных лозунгах демократии – "свобода, равенство, братство" акцент решительно падает на свободу, и гораздо меньше на "равенство" (кроме равенства перед законом).
Братство же играет здесь роль скорее лозунгового придатка. В социализме, наоборот, ударение падает на "равенство", под свободой подразумевается "независимость от антинародной власти", и меньше всего – свобода личности. Братство же здесь подразумевается как солидарность в борьбе народа за свои права, а не как общечеловеческое братство. Поскольку был затронут вопрос о соотношении свободы и равенства, уместно привести разделяемую
автором точку зрения К.С. Гаджиева. Он утверждает о принципиальной невозможности разрешения антиномии между свободой и равенством. "Обе эти категории представляют собой желательные для большинства людей, но практически недостижимые идеалы. Теоретическое допущение полной реализации идеала свободы предполагало бы ущемление равенства и, наоборот, полная реализация идеала равенства – ущемление свободы" [14]. Нельзя не отметить доминирующее положение, которое занимает в концепции свободы, сформировавшейся традиционно в советской социалистической (точнее коммунистической) идеологии, формула: "свобода – есть познанная необходимость". Несостоятельность данной формулы для многих ныне становится все более очевидной. Во-первых, познание (знание, осознание) слабо коррелируется с условиями, в которых протекает деятельность человека: мало знать, надо еще иметь возможности реализовать познанное. Во-вторых, формула насаждает культ исторической необходимости, часто идущей вразрез с интересами индивидуальной
свободы и ограничивающей последнюю (в этом отношении ее вряд ли можно назвать прогрессивнее метафизической фаталистической формулы "Свобода – внутренняя необходимость"). В этом корни распространенного представления о якобы природной обусловленности и ограниченности человеческой воли: индивид может выбирать только в частностях, но даже в этом выборе он, в конечном счете, регламентируется внешними условиями. Имманентным и сопутствующим свойством свободы является выбор.
Это два неразрывно связанных понятия: свобода предполагает выбор и, наоборот, выбор предусматривает наличие свободы. Минимум свободы у индивида проявляется тогда, как представляется автору, когда он может выбрать хотя бы между двумя простыми действиями (поступками). Но где есть выбор – есть возможность девиации, включая и преступление, то есть выбор такого действия, которое было бы противозаконно и, следовательно, ограничивало бы свободы других индивидов.
В этом, кстати, одна из граней противоречивости сложного явления "свобода", которое уже само в себе содержит противоречие и зерно самоотрицания (самоуничтожения). Однако, это противоречие позитивно снимается (разрешается), если в государстве действуют и выполняются на это нацеленные законы, а правоохранительные органы, соответственно, пресекают попытки совершать противоправные действия. Для России, российского переходного общества это особенно актуально: понимание диалектики свободы и допустимости нравственных границ выбора важно не только для законотворящих политиков. Поскольку свобода связана с выбором, дна связана и с непредсказуемостью. При этом на уровень непредсказуемости влияет не только поле выбора, но и еще, по нашему мнению, две субъективные причины, связанные с сознанием: 1. Одинаковые причины влекут со стороны человека неодинаковые (не идентичные) следствия (действия), поскольку даже один и тот же человек может реагировать на одни
и те же воздействия неоднозначно. Не говоря уже о реакции разных людей на одинаковые воздействия; 2. Чем выше уровень развития (сознания) людей, тем выше он требует и уровня свободы. Когда человек находится в начале своего пути, его поле выбора (в свободном обществе) стремится к максимуму. По мере же старения у человека это поле сокращается и растет степень предсказуемости. В тоталитарном обществе также велика степень предсказуемости (она приближается к своей возможно максимальной
отметке). Здесь выбор, а значит и свобода, часто вообще отсутствуют. Вместо них, вместо упорядоченности жизни (создаваемой для обеспечения равной свободы всех граждан) здесь царит жесточайшая ее регламентация: людям предписывается одна программа строго детерминированных действий. Показательно, что вторжение сознания человека увеличивает непредсказуемость [15]. Это характерно не только для отдельного человека, но и для общества в целом, общества демократического.
Следовательно, чем развитее (цивилизованнее) общество, тем выше – при прочих равных условиях – уровень свободы, тем выше и непредсказуемость. Вместе с тем, это не разрушает общества, а, наоборот, укрепляет его, ускоряя его прогресс за счет обогащения объективной реальности (самой жизни), появления новых форм и путей развития. Естественно, что это широко возможно не в любой формации, а на определенном историческом этапе развития человеческой цивилизации. Эта возможность появляется как формационно-цивилизованная черта лишь в гражданском обществе и правовом государстве, когда в последних появляются и начинают действовать соответствующие механизмы и принципы: верховенство закона, равенство всех перед законом, защита прав и свобод личности и т.д. В условиях же современного российского общества, его переходного состояния, следует крайне осторожно и взвешенно подходить к расширению границ свободы. Открывая для нее все шлюзы сразу, можно получить прямо противоположный результат в виде нарушения социального
равновесия, социальных взрывов, обвального роста социальных отклонений и патологий. Суть самого переходного периода итак изначально содержит значительное число элементов непредсказуемости, и усиливать их воздействие на социальные процессы за счет бездумно-наивного радикального либерализма (типа известных заявлений: "Берите столько суверенитета, сколько можете освоить!" ) означало бы ввергнуть общество в стихию хаоса. Поэтому подход к расширению границ свободы, как и к организации
социального контроля в переходном обществе, должен опираться на принцип ограниченно-управляемой непредсказуемости. В условиях гражданского общества и правового государства впервые уживаются и сопутствуют друг другу одновременно и свобода и упорядоченность жизни (как важное проявление упоминавшейся антиномии "свобода-необходимость"). Этой упорядоченности способствует и культивируемая в гражданском обществе мораль. Особая роль здесь принадлежит религии – христианство оберегает эти нравственные ценности (семью,
частную собственность и т.п.), как уникальные институты человеческого социума, на которых он и покоится и без которых невозможен его прогресс [16]. Материальным (материально-духовным) носителем свободы является личность. Следовательно, без индивидуальной (личной) свободы не может быть и свободы для общества. При этом уровень развития личности требует и адекватного уровня развития свободы и соответствующего пространства свободы. Чем свободнее общество, тем свободнее человек и тем больше оно ценит личную свободу и независимость. Свобода неразрывно связана с понятием "несвобода" – это суть две стороны одного противоречия, одной объективной реальности – так же, как, например и в случае рассмотрения антиномии "добро и зло". Одно без другого немыслимо: если нет зла, теряет смысл термин "добро", если нет несвободы – теряет смысл употребление термина "свобода" И именно диалектическое единство этих двух сторон [17] и составляет, по мнению автора, те объективные
условия, в которых живет, развивается и действует индивид и само общество. Вместе с тем, важно, в каких пропорциях это соотношение представлено: сколько свободы и сколько несвободы. Важно и состояние самого общества. Если уровень свободы больше уровня зрелости общества, то результат будет не лучше, наверное, чем когда уровень зрелости общества, выше уровня свободы. Несложно найти подтверждения правоты первого вывода в нашей сегодняшней действительности.
Отмеченное позволяет сделать вывод, имеющий для исследования проблемы свободы личности особое значение: уровень свободы должен определяться исходя из принципа разумной достаточности. Иными словами, уровень и пространство свободы должны в каждый момент времени в обществе сообразовываться с уровнем естественно-исторического развития этого общества, со способностью последнего освоить задаваемый уровень свободы. Крайне важен этот принцип для переходного общества, каковым является ныне российский
социум. Однако его применение оправдано лишь в случае, если на практике действительно осуществляется переход к общественно-политическому и социально-экономическому устройству более высшего порядка, к прогрессивным моделям общества, государства и экономики, отличающимся высоким уровнем прав, свобод и независимости граждан. В любых иных вариантах социальных трансформаций этот принцип может послужить лишь оправданием узурпации власти, свертывания демократических свобод. Если воспользоваться одним из положений гегелевской диалектики, то антиномию "свобода – несвобода" можно представить в виде связи "конец – начало". Несвобода – это начало, то есть неразвитый конец. Свобода же – это конец, то есть развитое начало. Причем, одно (несвобода) переходит в другое (свобода) и наоборот. Поэтому нельзя категорично и жестко проводить между ними грань,водораздел: там, где заканчивается
одно, начинается другое. Правда, это заключение будет справедливо, в основном, по отношению к демократическому обществу. Действительно, в реальной жизни бывает сложно провести грань, отделить, где заканчивается необходимость (например, обязанности) и начинается свобода и наоборот. Особый интерес для изучения проблем обеспечения свободы и независимости личности и ее связей с гражданским обществом не может не вызвать рассмотрение процессов обособления, индивидуализации личности.
Индивидуализация личности – результат исторического развития человечества и человека, избавления индивида от форм личной зависимости, преодоления форм отчуждения человека. Поскольку исторически индивидуализация и обособление происходили в процессе перехода от аграрного общества к индустриальному, от феодализма к капиталистической формации и соответствующего изменения отношений форм собственности, отечественное обществознание обязано уделить этим вопросам более пристальное внимание.
Тем более, если учесть сходные задачи, стоящие сегодня перед российскими реформами. Наряду с индивидуализацией личности следует иметь в виду и обратную сторону – процесс ее социализации. Казалось бы, последняя по сравнению с индивидуализацией достаточно хорошо была изучена и представлена в отечественной научной литературе. Однако здесь нам также предстоит очищение от "идеологического уклона" сформулированных ранее выводов и результатов научных исследований, от возведения в абсолют концепции "общественного человека". В этом отношении было бы полезно обратиться к концепции личности, сформулированной в "теории социального действия" англо-американской ветвью культурной антропологии. В этой концепции социализация человеческого индивида представлена как приобретение им определенных стандартов поведения и мотивации; эти стандарты есть своего рода система координат, в которой можно определять оптимальную линию действий (пути и способы, привычные для социума и санкционируемые
им). В соответствии с этим мировоззрение личности оказывается как бы геометрией социального пространства, определяющей вектор вероятного поведения индивида в той или иной ситуации [18]. Правда, данная концепция тоже не лишена недостатков: здесь виден одномерный подход к связи личности и общества – личность выглядит лишь персонифицированным стандартом общественных установок. Здесь социум – довлеющая доминанта, и скрытыми оказываются потребности, интересы, направленность самой
личности. Впрочем, использование этой концепции социализации личности может быть вполне приемлемо в условиях российского переходного общества. На это есть две основные взаимосвязанные причины: во-первых, в переходную эпоху, пока граждане (индивиды) не освоили новые общественные установки, социальные нормы и роли, названный одномерный подход неизбежен. Во-вторых, в этих условиях легче наладить новую систему действенного социального контроля, удержать социальные процессы в параметрах определенных равновесия
и устойчивости. Естественно, рассмотрение личности как целостности должна стать в дальнейших исследованиях приоритетным. Вместе с тем, не стоит понимать целостность личности лишь как ее самостоятельность [19]. В такой трактовке понимание целостности ограничивается самой личностью, ее эндогенными свойствами. Применительно к целям настоящего исследования представляется наиболее верным подходить к понятию "личность" без персонификации. Нет смысла изучать каждую личность в отдельности – это задача психологии. Хотя, разумеется, учет персональных особенностей индивида возможен и полезен для некоторых исследований частного порядка. Таким образом, к категории "личность" можно подходить с двух позиций: во-первых, как к абстракции и, во-вторых, как к конкретному, реальному индивиду, персоне. В первом случае личность будет выражать то общее, что присуще всем людям, то есть общечеловеческое (свойства, качества, потребности, интересы, нравственные императивы и т. п.).
Во втором – то специфическое, что присуще конкретному человеку, его индивидуальности (совокупность черт, отличающих его от других). Социальную философию интересует именно общечеловеческое в человеке, в частности (и особенно!), его потребность и стремление [20] к автономии, индивидуализации, к личной свободе и независимости, а также подход к человеческой личности как самоценности, как "мере всех вещей и всего сущего". Именно это позволяет нащупать ту логическую связь, что может быть раскрыта
в рамках настоящего исследования. Личность представляет собой единое целое составляющих ее элементов: биогенных, психогенных и социогенных. В рамках настоящего исследования наибольший интерес обращен, разумеется, к социогенным элементам личности. Однако нет пока полной и последовательной социологической теории социальной личности. Вместе с тем, может представлять определенную научную ценность, например, определение социальной личности, как комплекса устойчивых свойств индивида, влияющих на его поведение,
вырастающих на основе биологических и психических свойств и вытекающих из влияния культуры общностей [21] . Личность [22] представляет собой целостность устойчивых черт и свойств, присущих человеку как таковому и характеризующих его способность к самодеятельности как индивида и как субъекта отношений в социуме. Под личностью можно понимать и выражающуюся в поступках и деятельности человека его осознанную собственную индивидуальность и самоценность (признаваемую, конечно, и в других), его осознанное человеческое предназначение и бытие. С понятием "личность" тесно связаны и такие понятия как "интеграция личности" и "нормальная личность". Первое означает, что между составными элементами личности должны отсутствовать устойчивые конфликты, хотя и возможны некоторые противоречия. "Нормальная личность" – есть, во-первых, среднестатистическая личность, приспособившаяся и действующая в рамках установленных социальных критериев, во-вторых, есть целостная (интегрированная) личность, у
которой все элементы функционируют в слаженной и взаимной координации. В переходном обществе, в отличие от общества зрелого, "состоявшегося", существует своя особая специфика социализации личности и вытекающие из нее задачи. Эта специфика обусловлена рядом обстоятельств и, прежде всего тем, что она происходит в условиях: ћ быстро протекающих переходных социальных процессов;
ћ быстрого замещения старых социальных норм новыми; ћ необходимости быстрого усвоения новых, альтернативных ценностей, социальных ролей, поведенческих и мотивационных стандартов; ћ расширения границ свобод (политических, гражданских, экономических), происходящего часто стихийно и слабоуправляемо со стороны государства и общества; ћ доминирования на первых этапах действия неинституциональных социальных норм, часть из которых представляет
разновидности неформальных стандартов поведения из разряда социальных отклонений; ћ широкого распространения девиантного поведения (вариант реформ, когда уровень свобод выше уровня зрелости общества) и, в силу этого, легкости усвоения его стереотипов – (по принципу аналогии – "другие тоже так поступают"); ћ резкой и глубокой дифференциации населения по уровню жизни и доходов, ведущей к люмпенизации и маргинализации определенной его части; и др. Постановка задач социализации личности в этих условиях требует, кроме того, особого подхода к ряду специфических социальных групп – молодежи, лиц пенсионного возраста, безработных и др. Подростки и молодое поколение в целом легче других усваивают новые ценности и социальные нормы, быстрее интегрируются в систему новых общественных отношений. Но они же могут потенциально быстрее и легче усваивать и стереотипы отклоняющегося поведения.
Для части представителей старших возрастных групп населения в силу известных естественных свойств и качеств личности (конформизм, консерватизм, инерционность, слабая адаптивность к переменам и др.), наоборот, существуют большие сложности для безболезненной и быстрой интеграции в новую систему социальных отношений и связей. Наибольшие трудности испытывают категории лиц, утративших (либо понизивших) свой привычный социальный статус и положение. Это относится, в первую очередь, к тем, кто стал безработным, потерял
постоянный легальный источник личных доходов. Именно данный социальный слой, имеющий наиболее низкие показатели адаптивного усвоения новых легитимных стандартов поведения и мотивации, становится питательной средой для воспроизводства девиаций и правонарушений, маргинальных процессов. Специфика социализации личности в переходном обществе, отмеченные выше ее особенности должны непременно быть учтены в ходе социальных преобразований при формировании новой системы социального контроля.
Список литературы 1. Например: "Оправдание добра. Нравственная философия" и "Критика отвлеченных начал" См.: Соловьев В. С. Соч. в 2-х т т. 1-М.: Мысль. 1990. 2. Философия свободы. Смысл творчества М.: Правда, 1989. 3. "Роман "Бесы" – См.: Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч Л т.4. 4. Чичерин Борис Николаевич (1828-1904) – русский юрист, философ, историк. Исследования, посвященные проблемам свободы и демократии, содержатся, например, в его книге "О народном представительстве" (М 1899). 5. Соловьев В.С. Указ. соч т.1. с.594. 6. Известное марксово утверждение о броске "из царства необходимости в царство свободы" 7. Вспомним "Бесов"
Достоевского: "начиная с безграничной свободы, я кончаю безграничным деспотизмом" (Указ. соч т.4, с.313). 8. Соловьев В.С. Указ. соч. т.1, с.707. 9. Там же. с.715. 10. Чичерин Б.Н. Указ. соч с.44. 11. Bobbio N. Kant e le duel liberta. En jd: Da Hobbes a Marx Napoles. 1965. р. 147.