Алексей Дударев

Алексей Дударев БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ к и н о п о в е с т ь Минск – 2008После салюта наступила тишина… Брестская крепость опустела. При полном безветрии теплой летней ночи пламя Вечного огня напоминало оранжевый пылающий меч. Самая короткая ночь заканчивалась, не успев начаться. На востоке от Бреста горизонт отсвечивал пламенем Вечного огня. По мемориальному комплексу бродил одинокий седой старик. Без наград, без орденских планок с каким-то предметом, завернутом в кусок холстины. Вокруг не было ни души. Старик шел вдоль одной из стен укреплений. Остановился, внимательно и долго смотрел на бордовый израненный кирпич, подошел ближе и… погладил стену рукой. Опустился на землю под стеной, прислонился к ней спиной и закрыл глаза…21 июня 1941 года 21 час 15 мин. В Бресте в городском парке играл духовой оркестр. Среди пожарников-музыкантов выделялся подросток небольшого роста лет 14-ти, черноволосый, виртуозно игравший на трубе, он был в новенькой гимнастерке, сшитой ему, по всей видимости, под заказ. И очень здорово играл вместе с оркестром. Кружились под популярную «Риориту» пары. В Бресте начинали зажигаться огни. Через парк с чемоданчиком в руке шел военный. Остановился. Долго смотрел на играющего подростка, дождался конца мелодии и скомандовал: – Воспитанник Крыга! Подросток даже побледнел и как метеор подлетел к военному вместе со своей трубой. – Дядя Володя? Ты же уехал… – Я в форме, товарищ воспитанник, а, значит, сейчас я для вас не дядя. – Виноват, товарищ полковник! – Что вы здесь делаете? – Играю. – Кто разрешил? Волошенюк? Подросток смущенно насупился и отрицательно покачал головой. – Значит, вышли из крепости без разрешения? Самовольно. Я правильно понял? – Андрей Савельевич попросил. У них трубач заболел аппендицитом. Он и попросил. – Мать знает? Подросток вздохнул. – Воспитанник Крыга! Немедленно явиться в музвзвод. Передайте старшине Волошенюку, чтобы он примерно наказал вас. И еще передайте: если наказание, которое он на вас наложит, мне покажется чересчур мягким, я накажу его самого. Танцы доиграют без вас. Я понятно говорю? – Так точно, товарищ полковник! – Крру-гом! Подросток четко выполнил команду. – В крепость бегом – марш! Мальчик побежал.Вдоль бывшей польской границы летел немецкий самолет. В салоне перед иллюминатором сидел широкоплечий штурмбанфюрер СС. Слева внизу в Бресте и в крепости начинали зажигаться огни. Воды Мухавца и Буга отсвечивали закатный солнечный свет с Запада.Субботний вечер заканчивался. В клубе гарнизона, бывшей православной церкви. В этот вечер была лекция. Рукописная афиша красным по белому гласила: «21 июня 1941 ода в гарнизонном клубе состоится лекция «О международном положении СССР». Начало в 19-00. После лекции – танцы. Когда удрученный Петька вошел в здание клуба, лекция уже заканчивалась, сиденья были раздвинуты по стенкам, молодежь по кругу танцевала «Краковяк». Старшина музвзвода Иван Игнатович Волошенюк самозабвенно играл на гармошке. С вариациями, с переходами. Стены клуба были украшены плакатами и портретами вождей. Принаряженные медсестры из госпиталя, вольнонаемные, солдаты и офицеры танцевали незамысловатый танец. Особенно выделялась из всех медсестра Эра Холецкая, танцевавшая с младшим лейтенантом. Петька посмотрел на танцующих, грустно вздохнул и стал пробираться к старшине Волошенюку.В крепости в летнем кинотеатре возле клуба, в который раз показывали «Веселых ребят». Все скамейки были заняты. Бойцы, командиры и их семьи в который раз восторженно смотрели популярный фильм. На сеансе мы увидим и кадры из «Веселых ребят», и лица всех тех, кто потом будет защищать Брестскую крепость. В середине первого ряда сидел вместе с женой командир 44-го стрелкового полка майор Гаврилов. Согнувшись, чтобы не закрывать экран к нему подошел младший лейтенант с красной повязкой дежурного и что-то прошептал ему. – Я скоро вернусь, – тихо сказал жене Гаврилов и, тоже пригнувшись, пошел вслед за младшим лейтенантом.Жена полкового комиссара Фомина Августина Муравская стояла на Брестском вокзале перед входом в вагон. Рядом виновато опустив голову, стоял сам Фомин. – Так что, я одна поеду? Как студентка? Стоило выходить замуж. Я в Двинске все бросила, сдала Юрика чужим людям, поступила с любимым сыном как злая мачеха. Исключительно затем, чтобы побыть наедине с любимым мужем. И что я имею? – Августина, ты же знаешь, у комполка жена рожает в Гомеле. – Фима, я это знаю. Но я знаю, что если бы рожала я и даже не в Гомеле, а во Владивостоке – ты бы все равно был здесь. Ты – полковой комиссар, а тобой пользуются даже ленивые. Слушай, давай я тоже останусь. – Перестань! Через неделю он вернется и я сразу же за тобой в санаторий. – Фомин, через неделю я заведу себе любовника. – Я нэ протыв. Лишь бы пиль коньяк и шяшлик кушаль,– подражая джигиту-горцу, сказал Фомин и поцеловал жену. – Нет, я таки правильно сделала, что осталась Муравской. До Фоминой мне никогда не дорасти. – Прекрати, милая… – Пассажиры, зайдите в вагон. Поезд отправляется. – объявила проводница. Фомин поцеловал жену еще раз и помог ей подняться в вагон по ступенькам. Поезд тронулся.После танцев в комнате музвзвода старшина Волошенюк, наигрывая грустную мелодию на трехрядке, грустно смотрел на племянника начштаба и воспитанника музвзвода Петра Крыгу. – Дык што ж рабіць будзем, хлопчык? – Не знаю. – А што дзядзька сказаў? – Если наложенное вами наказание ему покажется недостаточно строгим – наказаны будете вы. Старшина вздохнул. – Ну а што, ты не мог сказаць, што я табе дазволіў? – Иван Игнатьевич, вы же всегда нам говорили, что в музыке, как и в жизни нельзя фальшивить. – Ну, гаварыў, – досадливо махнул рукой Волошенюк, задумчиво прошелся рукой по кнопочкам гармошки и сказал философски: – Нельга, вядома, аднак іншым разам і можна… Дык што ж рабіць? – Не знаю. Старшина стал рассуждать: – На гаўптвахту табе нельга, у каравул – нельга, прысягу не прымаў… Рамня даць ці што? – Не знаю. – Во! – обрадовался Волошенюк. – Прыдумаў! – старшина достал из ящика партитуру. – Да раніцы развучыш партыю трубы к уверцюры да оперы “Кармэн”! Петька обалдел: – Да вы что, Иван Игнатович! Это ж… Давайте лучше я на кухню!!! – Усё! Прыгавор аканчацельны і абжалаванню не падляжыць. Упярод за Родзіну, баец Крыга! Заўтра праверу і далажу таварышу палкоўніку. Што мне, праз цябе наганяй палучаць?Начштаба вошел в один из подъездов домов комсостава на северном острове и открыл дверь своим ключом. Из кухни, протирая тарелку, вышла его жена Александра. Растерянно и радостно остолбенела. – Картина Репина «Не ждали». – ухмыльнулся начштаба. – Опоздал? – с горьким сочувствием спросила Александра. – Нет, не опоздал. – очень серьезно ответил полковник. – Из вагона достали. – и опять перешел на шутливый тон: – Ну, как я? Здорово загорел? – Что-то случилось, Коля? – тревожно спросила Александра. – Ничего не случилось. Верка спит? – Спит. – Сходишь к своей сестре и скажешь, что ее бравый трубач, скорее всего, сегодня ночевать дома не будет. – Почему? – Наказан. – Что случилось? – Я его в Бресте в городском парке застукал. На танцульках играл. Представляешь? – Ну и что тут такого? – Он носит форму! Сын погибшего пограничника! Если бы Паша был жив, он бы отодрал его за эти танцульки как сидорову козу. – Коля, что случилось?! – Ничего не случилось! Организуй чайку. Сейчас Гаврилов придет.Немецкий самолет приземлился на поле возле штаба 45-ой дивизии. По трапу спустился штурмбанфюрер СС с черным портфелем в руке. Его усадили в черный «мерседес» и повезли на командный пункт.Через несколько минут эсэсовец-курьер уже стоял перед командиром 45-ой дивизии генерал-майором Шлиппером. Поприветствовав генерала, штурмбанфюрер достал из своего черного портфеля тщательно запечатанный сургучными печатями пакет и вручил его Шлипперу. Получив взамен специальный контрольный жетон, эсэсовец еще раз выбросил в воздух правую руку и вышел.Через минуту он уже сидел в самолете, который выруливал на взлетную полосу.Генерал Шлиппер взломал печати, достал из пакета сложенный вдвое бежевый лист бумаги, пробежал глазами короткое сообщение, поднял голову и сам себе торжественно сказал: – Свершилось!Большая семья Кижеватовых ужинала. За столом сидели сам глава семейства, мать, жена, старшая дочь и сын Ваня. Младшая полуторагодовалая Галинка сидела у бабушки на коленях. – Ну еще ложечку, – упрашивала Анастасия Ивановна внучку. – Ни-ацу, – отворачивала мордашку Галинка. – Ну, за па-апу… – Ни-ацу… – Ну, за бабушку… Галинка. – Мама! – вмешалась невестка. – Не надо. Современное педагогика не рекомендует насильно кормить детей. – Много ваша педагогика понимает… – Захочет – поест. – Ну, еще ложечку… Вот молодец… Вот умничка. Четырнадцатилетняя Анюта первая вскочила из-за стола. – Я пошла! – Куда это? – спросил Кижеватов. – Как куда? – съязвил десятилетний брат Ваня. – На свиданку. – и наябедничал: – Ма, она с одним десятиклассником на Мухавец ходит… – Что ты плетешь?! – взвилась Анюта. – Дурень малый! – Как тебе не стыдно? – сказал сыну Кижеватов. – Кому стыдно? Ей или мне? – Ваня был вредный. Анюта уже уходила. – Анця-а-а, – шутливо окликнул отец. – Что, па? – Веди себя. Я всегда себя веду, папа…По железной дороге навстречу друг другу мчались два поезда. Со стороны СССР шел наш «Москва–Берлин». Со стороны Германии – товарный. Машинисты паровозов приветствовали друг друга длинными гудками и локомотивы разлетелись в разный стороны. Наш спешил вслед за ночью 21 июня. Немецкий летел навстречу рассвету нового дня 22 июня.Крепость спала. Только из клуба – бывшей церкви доносился усталый голос трубы. Измученный воспитанник музвзвода Петя Крыга разучивал партию трубы к увертюре к опере «Кармен».Над Бугом висела предутренняя тишина. Спокойные воды курились легкой дымкой. На берегу Буга стояли все высшие офицеры штаба дивизии Шлиппера. Курили. Смотрели на Цитадель.Гаврилов и начштаба дивизии сидели на кухне. Курили. Перед ними стоял остывший чай в стаканах с подстаканниками.Александра Васильевна лежала в соседней комнате рядом с дочерью и широко открытыми глазами смотрела в потолок. Верка сладко спала.Разговаривали шепотом, чтобы не разбудить девочку. – Знаешь, почему ты только майор хоть и командир полка? – спросил начштаба. – Потому что, как говаривал мой батя: ты умный дурак. Кто тебя всегда за язык тянет? – В каком смысле? Начштаба вздохнул, почему-то оглянулся и еще больше понизил голос: – Гитлер – это дьявол во плоти. Твои слова? – Откуда ты знаешь? Начштаба разозлился. – Если бы это знал один только я, я бы сейчас катил в Ялту, сидел в вагоне-ресторане и пил «Абрау-Дюрсо». А ты бы, как и я, полковником был!!! – Самое красивое звание – капитан… – Дурак ты… – Почему? – Как почему? Гитлер, по-твоему, дьявол? Так что ж выходит, советское правительство в 39-м с дьяволом Пакт заключило?! – Я так не говорил. – Это вместо тебя скажут! Если уже не сказали… Меня в пожарном порядке, отозвали из отпуска. С поезда сняли. А ты завтра должен быть в политуправлении штаба округа. В 7-00. – Так мое же недостойное поведение на партсобрании разбирать будут. Или вы им не сообщили? – Сообщили. – вздохнул начштаба. – Завтра же воскресенье! – изумился Гаврилов. – То-то и оно… Ты все понял? – Понял. – вздохнул Гаврилов и после небольшой паузы сказал: – Если фюрер сюда попрет, мы окажемся в Брестской крепости как в котле. – и поднял большой палец правой руки. – Вот такой супец будет! – Слушай, Петр, татары все такие упрямые? – Я крещеный татарин. – ответил комполка. – Дурак ты… – устало повторил начштаба. – Хоть и крещеный. – Без дураков было бы скучно жить на свете. Лермонтов Михаил Юрьевич. – улыбнулся Гаврилов.Усталая Петькина труба все еще выводила музыку из «Кармен».Немецкий товарняк остановился на первом пути Брестского вокзала. Эшелон состоял всего из двух вагонов: один был сразу за паровозом, а второй в хвосте. Все остальное были платформы, груженые длинными зелеными ящиками, сложенными друг на друга. Товарняк зловеще замер перед семафором.Майор Гаврилов возвращался от начштаба к себе домой. Вышел из-за ивы и наткнулся на целующуюся пару. Влюбленных он узнал сразу. Младший лейтенант был одним из комвзводов его полка, а девушка – медсестра госпиталя Эра Холецкая. Обойти влюбленных было невозможно. Ну не назад же возвращаться! Гаврилов деликатно кашлянул. – Ой! – Холецкая оттолкнула лейтенанта и закрыла лицо руками. Младший лейтенант остолбенело вытянулся. Майору надо было что-то сказать. Он и сказал: – Так и Родину можно процеловать, товарищ младший лейтенант. – Виноват, товарищ комполка! – Ну, так уж и виноват, – улыбнулся Гаврилов и пошел дальше. А Холецкой погрозил пальцем и грозно пообещал: – Все матери расскажу. И ушел в темноту. Эра хитровато улыбнулась, потом хихикнула и уверенно сказала младшему лейтенанту: – Не расскажет…Бойцов пограничного секрета пограничников Мясникова и Щербину обеспокоил непонятный ровный гул, доносящийся с немецкого берега. – Доложи на заставу. – приказал Щербина. Мясников покрутил ручку полевого телефона. – Застава, застава, я четвертый! – зашептал он в трубку. – Слушаю, – ответила трубка. – Что случилось? – Наблюдаем шум на том берегу. – Шум слышат, а не наблюдают. Что за шум? – Весь берег гудит. Вот послушайте. И Мясников поднял трубку. Усильте наблюдение. И не паниковать!Больше уже поцеловаться влюбленным не пришлось.Как только Гаврилов ушел, тут же раздался топот сапог и появился красноармеец из госпиталя. – Товарищ младший лейтенант! Разрешите обратиться к Эре Петровне. – Обращайтесь. – Военврач 2-го ранга Маслов приказали вам незамедлительно явиться в госпиталь. – А что случилось? – Срочная операция. Там аппендицитнику нашему совсем поплохело. Так что военврач 2-го ранга приказали… – Все! Я побежала… – засуетилась Эра. Младший лейтенант хотел ее приобнять, но красноармеец стоял рядом и дожидался медсестру. Пришлось сказать: – Ну, до завтра…А над крепостью звучала увертюра из оперы «Кармен».– Слушай, он что – до утра будет трубить? – спросила у начштаба его жена. – До утра. – Ты с ума сошел! Так над ребенком измываться. – Ничего, ничего… Завтра отоспится. Зато будет знать, что в город без разрешения командира выходить нельзя. – Коля! Его Андрей Савельевич попросил. – И ты со своей сестрой будете знать, как покрывать этого недоросля… – Послушай… – Все, спать! – начштаба стал раздеваться и вдруг замер. – Жалко Гаврилова. Хороший мужик. – А что случилось? – встревожено спросила Александра Васильевна. – Ничего. Спи.Сонный обходчик шел вдоль германского товарняка. Паровоз дал гудок отправления. Обходчик поднял голову от рельс к платформам и… опешил.Все верхние ящики на платформах одновременно открылись и из них, как из гробов, стали вставать красноармейцы с необычными автоматами за плечами. Четко и слажено они сбросили с платформы каждый свой ящик, а сами спрыгнули на перрон вокзала. Стали строиться. Открылся второй ряд. Все повторилось! Третий ряд. Тоже! Четвертый. Опять! Обходчик стоял как завороженный.В госпитале на Волынском укреплении через многоместную палату шла медсестра хирургического отделения Эра Холецкая. Она уже была в белом халате. Подошла к одной из кровати. Там лежал белобрысый стриженый новобранец. – Ну, как себя чувствуешь, орел? Болит? – Болит. – Терпи. Скоро операционная освободится – следующий ты. Боишься? – Боюсь. – сознался новобранец. – Ну и дурачок. Аппендицит – операция простая. Выспишься под хлороформом, и через недельку прыгать будешь. – Спасибо, Эра Петровна… Не за что. Спи.Начштаба разбудил нервный звонок телефона. – Спишь? – низким голосом спросила трубка. – Никак нет, товарищ генерал-майор! – Значит так, сверху сообщили – сегодня ночью ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию… Приказываю: банды пленить, но границу не переходить ни в коем случае! Повтори. – Есть пленить банды и границу не переходить! – Второе. Незамедлительно выдвинуть дивизию из крепости. – Куда выдвинуть? – Ну не к немцам же! – раздраженно ответила трубка. – Двигаться к частям, которые находятся на учениях. Выведешь полки на Кобринское направление. Часть через Северные ворота, а часть через главный вход на восточных валах. В 4-00 можешь объявить боевую готовность. Только тихо, без лишнего шума. Все ясно? – Так точно, товарищ генерал-майор! – начштаба одной рукой держал трубку, а другой уже натягивал галифе. – Будь здоров.Гаврилов склонился над спящей женой. Поцеловал в щеку. – Ну, где тебя носит? – спросонья забурчала женщина. – Спи. Я поехал. – Куда? – В штаб округа. – Завтра же воскресенье! – Вот то-то и оно. – словами начштаба ответил Гаврилов. – А воскресенье уже сегодня.Платформы немецкого товарняка уже были пусты. Горы зеленых ящиков валялись слева и справа от поезда. На перроне выстроились «красноармейцы» с немецкими автоматами на плечах. За товарняком готовились к броску в сторону Брестской крепости десантники-эсэсовцы. А вот они-то и были в своей форме, с засученными по локоть рукавами. Убитый обходчик лежал на рельсах.Майор Гаврилов и сонный шофер-сержант Сергей Демин выехали на «Эмке» из северных ворот и через спящий Брест покатили на Барановичи.Фашистские десантники стремительным марш броском преодолевали расстояние между вокзалом и Брестской крепостью.На перроне «красноармейцам» давались последние указания. И в это время из пустого здания вокзала вышел комендантский патруль. – Что за часть, сержант? – обратился начальник патруля, усатый и немолодой уже капитан. «Сержант» тупо смотрел на него. – Я у вас спрашиваю? «Сержант» как окаменел. Чеканя шаг к начальнику патруля, подошел «старший лейтенант» и взял под козырек. Капитан приложил правую руку к козырьку и… рухнул на перрон от удара кортиком. Диверсанты уже добивали двух красноармейцев. – Имей ввиду, Курт, – по-немецки сказал «сержанту» «старший лейтенант»: – Кто не знает языка противника, тот рано или поздно перестает говорить и на своем. – и стал давать последние указания: – После завершения артподгоовки войти в крепость. Здесь, здесь и здесь дома командного состава Цитадели. Используя возникшую панику, всех офицеров ликвидировать… Всех мужчин без исключения. Вперед! Эсэсовцы бросились врассыпную выполнять свои задания.Стены первого и последнего вагона немецкого товарняка, обращенные в сторону крепости, вдруг обрушились и на платформах оказались ракетные минометы. Возле них суетились расчеты.Два пограничника в «секрете» заметили одинокую надувную лодку, которая переправлялась через Буг. – Застава, застава! – зашептал в трубку один. – наблюдаем резиновую лодку. Что делать? – В лодке есть люди? – Так точно, два человека… Направляются к нашему берегу. – Может рыбаки? – Не знаю. – Действуйте в соответствии с уставом. Пограничник положил трубку, схватил винтовку, встал в полный рост: – Стой, кто идет! Лодка продолжала приближаться к берегу. – Стой, стрелять буду! Лодка плыла. Один из сидящих, положил на правое плечо гранатомет. – Стой, стрелять буду! – повторил пограничник и щелкнул затвором. Гранатомет выплюнул столб огня. Пограничный «секрет» взлетел на воздух. Это был первый выстрел утром 22 июня.Лейтенант Алексей Бобков проснулся от неясной тревоги. Как будто сон кошмарный приснился. Его жена лежала рядом и широко открытыми глазами смотрела на мужа. – Ты чего не спишь? – спросил Бобков. – Душно. – Лето. Осенью холодно будет. Дети спят? – Спят. – Ну, спи, моя хорошая, спи… – Алеша? – Что? – Ты меня любишь? – Ты же у меня вечером об этом спрашивала. – Уже утро. Ты меня любишь? – Родная моя! Ты у меня самая светлая, самая чистая, самая добрая и самая красивая. – Поцелуй меня. Бобков поцеловал жену. – Спи. – Душно. Наверное, гроза будет… Алеша? – Что? – А у нас ребеночек будет… Бобков аж привстал на кровать: – Откуда ты знаешь? – В санчасти была… – Третий? – расцвел Бобков. – Третий! Ты рад? – Еще бы! У нас будут собственные детские ясли на дому! А кто? Мальчик или девочка? – Ну, кто ж тебе сейчас это скажет? – Так, Раечка! По этому случаю следует тяпнуть винца! – С ума сошел! Какое вино в четыре часа утра? – Завтра, то есть сегодня воскресенье… Выходной. И есть повод! – Бобков вскочил с кровати. – Сумасшедший! Детей разбудишь! И в это время страшно загрохотало, в окне полыхнуло. – Ну и гроза! – сказала жена. Бобков подбежал к окну.По всему руслу Буга и Мухавца от западного берега к восточному устремились надувные лодки, нагруженные до предела немецкими пехотинцами.Немецкая артиллерия открыла огонь. И затем случилось то, что показалось чудом: наша артиллерия не отвечала. Только изредка какое-нибудь орудие с нашего берега открывало огонь. Через несколько часов дивизии первого эшелона были на нашем берегу.Уже одетый, начштаба говорил в трубку: – Объявляй тревогу и выводи полк через северные ворота. И смотри, чтобы все было… Это были последние слова начштаба. Раздался режущий звук. Снаряд выбил раму в окне и разорвался в спальне красного командира. Встревоженная жена, сидевшая на кровати, маленькая дочурка, спавшая рядом и сам начштаба просто исчезли.22 июня 1941 года 4 часа утраНа крепость и город противник обрушил огонь более 600 орудий и минометов. Сотни самолетов 2-го Воздушного флота, в составе которого был 8-й авиакорпус пикирующих бомбардировщиков, сбрасывали смертельный груз. Противник имел почти 10-кратное превосходство в силах.Труба Пети, игравшая «Кармен», захлебнулась.– Что это? – спросил Петя у Волошенюка. – Гром, мабыць, – простодушно ответил старшина. И тут гахнула так, что изо всех окон повылетали рамы. Старшину и его воспитанника швырнуло на стенку ударной волной. Висящие на ней инструменты со звоном полетели на них вместе с портретами вождей. С купола и со стен от страшного взрыва обрушилась вся штукатурка. Из-под нее глянули на оглушенных Петьку и Волошенюка лики Святых, старинные росписи храма, который сейчас служил людям как гарнизонный клуб.Военврач 2-го ранга Маслов Борис Михайлович оперировал больного красноармейца, когда началась канонада. В операционную ворвалась старшая медсестра хирургического отделения Эра Холецкая. – Борис Михайлович, это война! Маслов повернул к ней голову, тыльной стороной ладони поправил очки и сказал: – Ну что ж, милочка, это не повод, чтобы прекращать операцию. Чего вы всполошились? – и тут же обратился к операционной сестре. – Зажим! – Застава в ружье! Пограничники заставы Кижеватова вскочили со своих коек. – Быстрее! Быстрее! – кричал Кижеватов. – Все до одного из казармы! К Бугу! Хватались винтовки, боеприпасы. Пограничники покидали здание казармы. Большинство успело выбежать. Через минуту с неба на здание обрушился огонь. Кто-то был убит, кто-то сгорел заживо.– Одевай детей! – кричал Бобков жене, одевая гимнастерку. – И за мной! На подземный склад! Там укроетесь! А я в роту!!! Бобковы успели добежать до склада. Там уже собралось несколько десятков семей командиров, но внутрь склада попасть не могли, на дверях висел замок, который никак не могли сбить. Его помог сбить тяжелый снаряд, разорвавшийся возле дверей. Жену и завернутую в одеяльце дочку лейтенанта Бобкова убило сразу. Сам лейтенант был смертельно ранен. Оглушенный взрывной волной и легко раненый Алик тормошил мертвую маму и мертвую сестричку. – Мама-а-а!! Папа-а-а!!! Больно-о-о! А-а-а!!! Лейтенант Бобков застонал и открыл глаза. Пятилетний мальчик тормошил уже его и кричал: – Папа, папочка, вставай… Маме плохо… Азе плохо! Помоги-и!! Папа-а-а! Бобков собрал последние силы и закричал Алику: – Уползай отсюда! Вниз! В подвал! Я кому сказал! Уходи!!! Бобков увидел бегущих немецких солдат. Он успел выстрелить. В него полетела граната и упала возле сына. Бобков оттолкнул мальчика и накрыл гранату своим телом. Взрыв!Петька Крыга бежал через крепость к своему дому, судорожно сжимая в руках свою трубу. Все вокруг рвалось и горело. Клубы пыли красного кирпича смешенной с дымом висели над крепостью. Свет восходящего солнца, который пробивался через эти клубы, был кровавым.Они с матерью жили на первом этаже. Один из первых снарядов разорвался под окном. Стена обрушилась. – Пе-етя-а! Петя-а!!! – кричала, сидя на кровати молодая красивая женщина вдова пограничника и мать Пети. Она прижимала к груди разорванное тельце своего младшего сына.Взрывы сливались в сплошной грохот, земля сотрясалась и стонала. Воздух был затянут дымом и пылью. Валились деревья, горели и рушились здания. Фашистами был открыт ураганный огонь по казармам, по выходам из казарм в центральной части крепости, по мостам и входным воротам, по домам комсостава.Один из снарядов угодил в конюшню. Часть лошадей была убита. Часть задыхалась в дыму и огне в своих стойлах. Часть вырвалась из горящего здания конюшни и, обезумевшие от взрывов, метались среди обезумевших и ничего не понимающих людей.Гаврилов уже был далеко за Брестом, когда услышал канонаду. – Стой! – приказал он шоферу. «Эмка» остановилась. Гаврилов выскочил на шоссе. Над Брестом уже поднималось зарево. – Приехали. – сам себе сказал майор и добавил какое-то слово по-татарски. Он впрыгнул в кабину, закричал сержанту: – Разворачивайся и жми на всю железку. «Эмка» круто развернулась и понеслась в сторону пылающего Бреста.Все, находившиеся в крепости, внезапно проснулись среди огня и смерти, и многие погибли в первые же секунды, еще не успев прийти в себя и сообразить, что же происходит вокруг.На позиции немецких батарей поступил приказ: – Перенести огонь! – Есть! Орудия, бившие по домам комсостава, умолкли. Расчеты стали менять прицел.«Эмка» Гаврилова влетела в крепость как раз в ту паузу, когда немецкие орудия перенацеливались. Все дымилось кровавыми клубами. – Что это, товарищ майор? – спросил испуганный шофер. – Нерушимая дружба народов, Серега! – зло ответил Гаврилов и скомандовал: – За мной! Они выскочили с «Эмки» и исчезли в дыму и клубах красной пыли.– Петя-а-а! – кричала мать, прижимая окровавленное тело младшего сына. Их сосед, молодой лейтенант, шатаясь, вышел из подъезда. В проломе показался немецкий десантник в форме красноармейца. – Боец, ко мне! – скомандовал лейтенант. – Помогите… «Боец» помог. Вскинув автомат, он длинной очередью прошелся и по лейтенанту, и по матери Петьки. Даже мертвому братику досталось. Лейтенант рухнул лицом вниз. Фашисту этого показалось недостаточно. Он достал гранату и взвел ее.В этом время показался Петя со своей трубой. – Ма-ама-а-а!!!Лейтенант поднял голову, из последних сил выбросил руку с наганом и выстрелил в десантника. – Петька, уходи! Уходи-и-и! Ма-ама-а-а!!!Десантник, получив пулю в живот, выронил гранату и скорчился.Петя бежал к матери и к бойцу в форме красноармейца.– Петя, наза-а-а-ад!!! – собрал последние силы, закричал лейтенант и умер. Немецкий десантник, упав на землю, сучил ногами от боли возле своей гранаты. Петька бросился ему помогать. Граната взорвалась.Немецкая пехота стала развивать наступление и устремилась к мосту через Мухавец, чтобы ворваться в крепость через Холмские ворота. Около роты автоматчиков сумели проскочить мост и Холмские ворота. В это время бойцы комиссара Фомина атаковали плотную цепочку вражеской пехоты слева и справа. Возле ворот завязалась рукопашная, в результате которой вражеская цепочка была разорвана. Часть фашистов не то наступая, не то отступая, отстреливаясь, отошла к клубу и укрылась в нем, а другая, уж точно отступая, выскочила через Холмские ворота назад к Муховцу и, устилая мост трупами, отступила назад на остров Госпитальный. Фомин занял оборону перед мостом.Паровоз орал надрывными гудками на каждом полустанке и тащил за собой на Юг грохочущие на стыках вагоны. Все пассажиры прильнули к стеклам правой стороны состава. Весь Запад пылал алым по всем горизонту, как будто солнце в это утро всходило не на Востоке, а именно на Западе. Жена полкового комиссара Фомина Августина Муравская, оставившая себе при бракосочетании свою девичью фамилию, стояла в тамбуре, уткнувшись лбом в стекло вагонной двери! По ее смуглому, спокойному лицу катились тихие слезы. Сосущая сердце тоска, подсказывала женщине, что их короткая встреча с мужем в Бресте, куда она заехала, чтобы потом вместе поехать в отпуск на юг и, где в шутку пообещала до его приезда обзавестись любовником – была последней. Больше она его не увидит. – Не увидишь! Не увидишь! Не увидишь! – равнодушно выстукивали вагонные колеса.– Ка-ак? – орал Шлиппер на командира батальона. – Как это окружены?! – Они прорвались в цитадель, но русским удалось отсечь их от основных наступающих сил. Они заперты в церкви, заняли круговую оборону. Сообщают по рации, что пока отбиваются. – Что за подррразделение? – 70 солдат из 3-го батальона… – В третьем батальоне служит Иоган Шмидт. – Он среди них. – Что-о-о?! Немедленно! Любой ценой! Любыми средствами вывести их из окружения. Это племянник фюрера! Если он погибнет в первые часы войны… Выполняйте! – Есть!Немцы, запертые в клубе на втором этаже, отчаянно отбивались от красноармейцев, пытавшихся прорваться в клуб и уничтожить их. Из окон клуба фашисты поливали площадь перед зданием из пулеметов. Лики Святых со стен смотрели в их спины.Спецподразделение под командой белобрысого оберлейтенанта ворвалось в госпиталь. Врачей, медсестер, санитарок, больных красноармейцев стали выгонять из здания на улицу.Оберлейтенант с группой солдат направлялся в операционную. Путь им преградила медсестра Эра Холецкая: – Сюда нельзя! Идет операция… Нельзя. Оберлейтенант равнодушно выстрелил в медсестру, перешагнул через ее тело и вошел в операционную в сопровождении десяти солдат. – Вэк! – приказал он. – Простите, – сказал по-немецки военврач Маслов. – Но я же оперирую… – Вэк! Вэк! – повторил лейтенант. – Да вы что?! Оберлейтенант сделал знак головой солдатам. Военврача и медсестер прикладами стали выталкивать из операционной. – Да вы что?! Он же под хлороформом! Он же умрет! – Вэк! Вэк!Через несколько секунд операционная была пуста. Стриженый новобранец остался на операционном столе. Он спал под воздействием хлороформа. Майор Гаврилов со своим шофером Сергеем Деминым бежали к домам комсостава. Впереди бежал немецкий десантник в красноармейской форме. – Наши, – сказал Демину Гаврилов и стал догонять «нквэдиста».– Бое-ец! Бое-ец, – заметив «десантника», закричал раненый батальонный комиссар Дербенев, который в нательной рубашке, прижимая левую руку к окровавленному плечу, лежал возле детской песочницы. – Сюда! «Боец» подбежал и в упор расстрелял Дербенева.Гаврилов окаменел, но только на одну секунду. В следующую секунду он выпрыгнул из дыма сзади диверсанта и выстрелил ему из нагана в затылок. Забрав автомат, Гаврилов протянул Демину свой наган: – На, Серега, потом отдашь.Пришедшие немного в себя после артобстрела командиры, которые имели табельное оружие, стали отстреливаться от наседавших диверсантов.Группа десантников приняли Гаврилова и Демина за своих и близко подпустили к себе. Гаврилов с наслаждением расстрелял пятерых диверсантов и скомандовал Демину: – К казармам!Немецкие пехотинцы стали высаживаться из лодок. – Не стрелять! – шепотом приказал своим пограничникам Кижеватов. Немцы шли от берега Буга к заставе спокойно и уверенно. Некоторые даже улыбались. Пограничники лежали на земле. За их спинами пылали казармы. Немцы шли. Все ближе, ближе, ближе. – Не стре-лять, – шепотом еще раз повторил Кижеватов. И когда уже оставалось метров пятнадцать-двадцать, лейтенант вскочил и дико закричал: – Впере-е-ед! Штыковой атаки немцы не ожидали и не выдержали.Врачей, медсестер, санитарок и больных госпиталя оберлейтенант стал выстраивать перед мостом к Холмским воротам. Среди пленных было несколько детей медицинского персонала. Оберлейтенант командовал: – Мужчина, женщина, ребенок, больной. – Господин офицер, – по-немецки обратился к оберлейтенанту военврач Маслов. – Отпустите, пожалуйста, детей… – Женщина, мужчина, больной, ребенок, – строил колонну прикрытия оберлейтенант. – Господин офицер… – Молчать! – зловеще глянул на Маслова оберлейтенант, и, выстроив еще одну колонну, стал объяснять: – По команде ровным строем и не торопясь двигаться по мосту. Неподчинение, быстрое движение, попытка убежать, попытка лечь – расстрел. Оберлейтенант дал команду своим солдатам, те быстро выстроились за спинами живого щита, держа автоматы наизготовку. – Вперед! Но люди стояли. – Вперед – оберлейтенант выдернул из кобуры парабеллум. Люди стояли. Тогда оберлейтенант подошел к самому крайнему в колонне больному на костылях и выстрелил ему в затылок. Больной упал наземь, костыли упали на его тело – Вперед! Колонна двинулась к мостуКазармы Кобринского укрепления горели. Немецкие автоматчики, захватив мост через Буг, целыми колоннами бежали на восточн