О когнитивной лингвистике и семантике термина
«когнитивный»
E.G. Кубрякова
Как
всякая новая парадигма научного знания, когнитивная парадигма в лингвистике
пробивает себе дорогу не без сопротивления, и если в специальной литературе
выступления против нее редко носят открытый характер, то критические нападки на
нее на разного рода встречах, круглых столах и конференциях встречаются гораздо
чаще. В целом такое положение дел вполне понятно: всегда проходит какое-то
время, прежде чем новая парадигма знания утвердится и найдет своих сторонников.
Тем удивительнее, что уже и сейчас в области когнитивной лингвистики работает
так много ученых, и уже сейчас можно было бы назвать немало интересных работ,
свидетельствующих о том, что у нас складывается своя собственная школа
когнитологов.
Поскольку
к настоящему времени когнитивная лингвистика представлена в мире несколькими
мощными направлениями, каждое из которых отличается своими установками, своей
областью анализа и особыми процедурами анализа, а поток зарубежных
исследований, выполненных в когнитивном ключе, по-прежнему не иссякает, наличие
термина “когнитивный” в составе многочисленных с ним словосочетаний
еще не означает по сути дела, что соответствующая работа выполнена в рамках
когнитивной парадигмы и, тем более, того, что сам этот термин понимается
тождественным образом.
Подобное
положение дел осложняется, несомненно, и тем, что сама когнитивная наука, под
эгидой которой возникла когнитивная лингвистика, все больше дробится не только
на разные школы, но и на разные когнитивные науки – когнитивную психологию,
нейронауки, антропологию и т.п. Разными учеными даются разные определения
понятию “когнитивный” и здесь, а в появившихся “Введениях”
в разные когнитивные науки его объяснения связываются, конечно, и с тем, в
какой конкретной науке он используется, и какой конкретно группой ученых он
характеризуется.
При
быстром развитии всех современных наук и даже всех парадигм научного знания
тридцать-тридцать пять лет их существования в XX веке – срок немалый и даже за
этот короткий период фактические изменения в том и в другом достаточно
существенны. Менялись частично и исходные допущения когнитивной науки, и сферы
ее интересов, и конкретные ставящиеся в ней задачи, а все это вместе взятое не
могло не отразиться и на облике когнитивной лингвистики.
Взяв,
например, знаменитую книгу А. Пейвио (середина 80-х гг.) о двойном кодировании
знаний в голове человека (образном и вербальном), мы могли бы удостовериться в
том, что сам вопрос о том, как представлено знание в ментальном лексиконе, –
это по-прежнему важнейшая проблема всей когнитивной науки. И все же вряд ли мы
могли бы согласиться с тем, что проблема ментальных репрезентаций – это и
сегодня центральная проблема всей когнитивной науки (см. Paivio 1986: 3-4). Но
меняются цели когнитивной науки, меняется частично и содержание
характеризующего ее термина.
Приведем
еще один пример. Стремясь отразить, как происходит развитие ребенка, психологи
до 60-х гг. ориентировались, прежде всего, на изучение мышления и выделение в
становлении ребенка разных этапов осуществляемой им предметно-познавательной
деятельности. С появлением когнитивной психологии и распространением взглядов
на человека как обладающего особой когнитивной системой, служащей обработке и
переработке информации, ее хранению и т.п., ракурс рассмотрения того, как
протекает умственное развитие ребенка, тоже изменился. И здесь первоначально
акцент делался на том, как формируются у ребенка ментальные репрезентации мира
и в каком виде они существуют в его сознании; но постепенно под когнитивным
развитием ребенка (cognitive development) начинает пониматься более широкий
круг явлений, связанных с овладением ребенком средствами и способами обращения
с информацией, со становлением самой когнитивной системы со всеми такими ее
составляющими, как восприятие, воображение, умение рассуждать и решать проблемы
и т.п. Центральным становится вопрос о роли языка во всех этих процессах, о его
врожденности или же приобретаемое™ во время научения. В то же время отмечается,
что сам термин “когнитивная система”, как, впрочем, и термин
“информация” (т.е. термины, ключевые для описания всего процесса
развития ребенка!), используются без точного определения того, что ими
обозначается! (ср. McShane 1991: 9). У многих специалистов складывается
впечатление, что термин “когнитивный” выступает как размытый и что по
этой причине он зачастую “пуст” (ср. Фрумкина 1996: 55). Встречаются
и еще более неожиданные утверждения. Рассуждая о вкладе когнитивной лингвистики
в современное языкознание, В.Б.Касевич подводит итоги своего анализа, заключая,
что разработанные здесь подходы и результаты, хотя и обогащают языкознание,
“никак не создают ни нового объекта (точнее, предмета) исследования, ни
даже нового метода” и что поэтому “правомерно полагать, что
когнитивной лингвистики не существует (подчеркнуто В.Б.К.) – уже потому, что не
существует некогнивной (пси-хо)лингвистики” (Касевич 1998: 20). Мне бы
хотелось настоящей работой подчеркнуть ОБРАТНОЕ: когнитивная лингвистика,
конечно, существует (как существует и некогнитивная – например, структурная), а
в ее рамках складывается и особое понимание интересующего нас термина, который
и превращаясь в многозначный, не становится, тем ййэягвзнеёь1’ш^Ежам»братить
внимание и на иные оценки самой когнитивной лингвистики у нас и за рубежом.
Так, характеризуя теорию и метод в лингвистике конца XX века как свидетельства
“мятежа” и “переворотов”, П.Б. Паршин в качестве одного из
них (как наиболее показательного) приводит в пример именно когнитивную
лингвистику. В ней, – подчеркивает автор, – и это “может считаться основой
ее определения – в качестве модельных конструктов выступают когнитивные
структуры и процессы, будь то когнитивные структуры типа фреймов (М. Минский),
к нуждам лингвистики это понятие было адаптировано Ч.Филлмором),
идеализированной когнитивной модели (Дж. Лакофф) или ментальных пространств (Ж.
Фоконье); 21А мерного наброска (Р. Джакендофф); семантико-грамматических
суперкатегорий наподобие конфигурационной структуры, динамики сил,
распределения влияния, “цепции” и т.д. (Л. Талми); комплексных
многоаспектных конструкций (в специальном значении этого термина, предложенном
Ч.Филлмором и П. Кейем); когнитивных операций типа правил концептуального
вывода (Шенк 1980) или же особого уровня изучения интеллектуальных систем –
постулированного А. Ньюэллом отличного от символьного ‘уровня знаний”
(Newell 1982)” (см. Паршин 1996: 30-31). Я нарочно привела эту развернутую
формулировку, чтобы показать, что когнитивная лингвистика не только реально СУЩЕСТВУЕТ,
но и характеризуется исключительно широким кругом изучаемых проблем, притом –
при всем их разнообразии – рассматриваемых в рамках единого подхода и единых
теоретических установок.
Приведу
еще один фрагмент общей оценки когнитивной лингвистики1. “Если посмотреть
на когнитивную лингвистику не со стороны того, что стимулировало ее появление
(изучение мышления и познавательной деятельности, когни-ции), а с точки зрения
ее предметного места в системе языковых уровней языка, то обнаружится, что она
в целом занимается исследованием содержательных параметров языка. Это области
когнитивной семантики, пространственной семантики, фреймовой семантики. Это изучение
категорий и категоризации, концептов и концептуализации, метафоры и
ме-тафоризации, референции, информационных аспектов речевой деятельности
(выдвижение, активация, фигура-фон), ментального языка и др.” (Правикова
1999: 37-38). Еще важнее, что в этой же работе автор правильно указывает на то,
что “в отечественном языкознании когнитивная лингвистика имеет отчетливую
линию своего развития. Если в зарубежной лингвистике когнитивное направление
возникло в связи с изучением различных типов обыденных семантик, то в нашей
стране когнитивные идеи были высказаны, на наш взгляд, в связи с исследованиями
в области номинации…. В этой теории рассматривалась взаимосвязь языковой
формы и языкового содержания на семасиологическом и ономасиологическом
уровнях” (Правикова 1999: 39-40).
В
1999 г. в серии исследований по когнитивной лингвистике (Cognitive Linguistics
Research) выходит специальный том, посвященный основаниям когнитивной
лингвистики, диапазону ее проблем и методологии (см. Cognitive Linguistics:
Foundations, Scope and Methodology 1999), в отдельных публикациях которого
крупнейшие современные когнитологи подводят итоги ее разработкам, а также
намечают пути развития когнитивной лингвистики. Статья Р. Ленекера так и
называется: “Оценивая значимость когнитивного направления” (см.
Langacker 1999), и в ней и круг проблем, характерных для этого направления (с.
17), и неправомочность и несправедливость его критики по целому ряду
обстоятельств (с.20); перечисляются главные методологические принципы
когнитивизма (с. 23 и ел.). Но главное, что здесь защищается, – это положение о
том, что именно когнитивно-функциональные соображения о любых изучаемых
явлениях языка дают гораздо больше, по сравнению с формальным описанием тех же
явлений.
По
сути дела, о том же пишет и В. Крофт (Croft 1999), подчеркивая исключительную
ценность когнитивных данных в типологических исследованиях языка. Но особенно
высокую оценку когнитивизму дает Ж. Фоконье: “поразительную
успешность” его он связывает с тем, что “по всей вероятности (здесь)
впервые начали связывать подлинную науку о конструировании значения и его
динамику”, и что хотя в когнитивной лингвистике разделяется старый как мир
взгляд на язык как на орудие (формирования и передачи) значения, все ее методы
и результаты совершенно новы (Fauconnier 1999: 96-98).
Нельзя
упомянуть, наконец, и о последней монографии Дж. Лакоффа и М. Джонсона (Lakoff,
Johnson 1999), где подчеркивается, что когнитивная наука и когнитивная
лингвистика бросают вызов всей западной философии и ставят под сомнение многие
ее постулаты, демонстрируя огромный прорыв в сфере познания человеческого
разума и главных механизмов его ментальной деятельности.
Полагая
вместе с другими когнито-логами, что главное развитие когнитивной (или же когнитивно-функциональной,
когнитивно-дискурсивной) парадигмы мы будем наблюдать в начале следующего века
и что с этим развитием будет связано возрастающее влияние самой лингвистики на
другие фундаментальные науки, мы считаем тем более важным разъяснять уже сейчас
подлинный смысл этой науки, а, значит, и смысл того прилагательного, которое
выделяет эту лингвистику из всего круга других “лингвистик”.
Примечательно,
что и на последней встрече когнитологов в Стокгольме летом 1999 г. Б. Петере
подчеркивал необходимость решения этой задачи – разъяснения семантики термина
“когнитивный”, – хотя ему и кажется, что в сочетании
“когнитивная лингвистика” прилагательное имеет скорее
идентифицирующее, нежели дескриптивное значение (Peeters 1999: 52).
Хотела
бы отметить также, что в момент составления и написания “Краткого словаря
когнитивных терминов” нам и в голову не приходила мысль о том, чтобы
посвятить термину “когнитивный” отдельную статью: предполагалось
“по умолчанию” (by default), что смысл его вполне ясен благодаря
трактовке тех терминов, в составе которых он принимает на себя главную
функциональную нагрузку. В настоящее время, однако, ситуация действительно изменилась
(ср., например, появление рядом с ним термина “концептуальный” в
значениях, близких “когнитивному”, но в то же время далеко ему не
тождественных). Иными словами, наступило, по всей видимости, время, когда
рассматриваемый нами термин должен получить отдельное объяснение.
В
этой статье я не излагаю ИСТОРИЮ термина, – я лишь стремлюсь продемонстрировать
некоторый диапазон его современного употребления, а также исключить как
“неправильные” те случаи использования, которые мне представляются
недостаточно оправданными и которые никак не могут считаться общепризнанными.
Это, во-первых, отождествление его с термином “обыденный”2, – при
возможном подчеркивании внутри ряда концептов, из которых слагается
представление о том, что есть КОГНИЦИЯ, концепта обыденного познания (см. также
ниже). Это, во-вторых, отождествление его и разъяснение его через приравнивание
прилагательного “когнитивный” прилагательному
“нейрологический”, т.е. полученный в ходе применения нейроло-гических
наблюдений и экспериментов (так, например, в Peeters 1999). Это, наконец,
в-третьих, такое употребление термина, при котором он лишается реального
содержания и выражает одно только желание использовавшего его автора следовать
моде или соответствовать по тематике наиболее престижным направлениям своего
времени (такое употребление, безусловно, бессодержательно и делает сам термин
действительно “пустым”.
Вообще
говоря, слово “когнитивный” в значении “познавательный” или
“соответствующий познанию” встречалось уже давно в философской
литературе (см. ФЭС 1983: 263), и в ней не заменялось такой калькой, как
“познавательный”, т.е. правильно считали, что указанные понятия
разошлись. Поскольку этот термин существовал в психологии еще до появления
когнитивной психологии, в русском языке его нередко переводили, считая, что его
значение – типичное значение относительного прилагательного (т.е. ‘относящийся
к познанию’) и, конечно, в этом значении, как и в значении ‘относящийся к
процессам познания’, он часто используется и сейчас. Но с созданием когнитивной
психологии, которую определяли как “изучение ментальных процессов”
(ср. Ellis, Hunt 1993: 2 и ел.) и с исследованием многих новых аспектов этих
процессов, происходящих в голове человека, да и в связи с новыми подходами к
рассмотрению самих процессов (восприятия, внимания, запоминания, мышления и
т.д.) как характеризующих МЕНТАЛЬНУЮ деятельность человека, термин
“когнитивный” значительно обогащается3. “Когнитивная теория, –
подчеркивает Рэй Джакендофф в своей знаменитой книге, выдержавшей чуть ли ни
семь изданий – .. .это исследование ментальной информации”, т.е.
информации, хранящейся в ментальном лексиконе ВНУТРИ мозга и составляющей базу
человеческого сознания (ср. Jackendoff 1993: 35; первое издание книги – 1983
г.).
Поскольку
и в когнитивной науке как таковой в фокусе влияния оказываются МЕНТАЛЬНЫЕ
СУЩНОСТИ, термин “когнитивный” начинает использоваться как синоним
терминам и “ментальный”, и “внутренний”,
“интериори-зированный”, и “умственный”, “мыслительный”,
и в известном смысле такое употребление не может считаться
“неправильным” (ср. все эти термины в сочетании со словами состояние,
операция и пр.). А поскольку естественно рассмотрение всех когнитивных
процессов как ПСИХИЧЕСКИХ (а отсюда – тоже как интериоризованных в его
сознании), нередко отождествление всех перечисленных нами терминов, т.е. их
понимание как обладающих признаками “семейного сходства”. Но как
только в конкретном эксперименте или же исследовании термины эти надо развести,
это происходит без всякого труда, – понятно, какую именно сторону явления МОЖЕТ
охарактеризовать и выделить каждый их них. Во всяком случае,
“когнитивный” осмысляется в его прототи-пических значениях.
Образующим
второй круг значений может быть признано значение, связывающее
термин-прилагательное с мотивировавшим его источником, т.е. существительным
“когниция”, по поводу которого тоже следует высказать несколько
соображений. Кажется не случайным, что при наличии в русском языке слова
“познание” наряду с ним было введено и транслитерирующее англ, cognition
“когниция”, ибо указанные слова, казалось бы, фактические синонимы,
на самом деле обозначают разные сущности. Ключевое для всей когнитивной науки
понятие когниции относится, прежде всего, к познанию ОБЫДЕННОМУ, КАЖДОДНЕВНОМУ,
так сказать, непосредственному, важному для взаимодействия человека с миром его
обычной жизни.
Когниция,
– пишет Ст. Рид, – обычно определяется как получение или приобретение знаний,
но это и их использование, и овладение множеством разных практических навыков и
умений; как указал У.Нейсеер, она связана со всеми процессами, посредством
которых сенсорные данные на входе трансформируются, свертываются и
развертываются, уточняются и развиваются, хранятся и используются (ср. Reed
1996: 4). Когниция -это манипуляции со знаниями, работа с информацией.
Когнитивная
наука и все когнитивное направление (cognitive movement), – отмечает А.
Андерсон, – стремится к созданию когнитивной теории повседневной жизни
(Anderson 1996).
В
одном из последних введений в когнитивную науку также подчеркивается, что,
изучая человеческий разум и происходящие в нем процессы, ученые должны прежде
всего преследовать цель понять основы того, как люди ДУМАЮТ, и в этом смысле
изучать когницию, осуществляемую ЧЕЛОВЕКОМ (Thagard 1996: 17). Главной
составляющей когниции является язык, а проблемам соотношения когниции и языка
посвящены сегодня буквально десятки работ (см., например, М. Schwarz 1995: 359
и ел., где акцент тоже делается на познании мира человеком; ср. также
подчеркивание значимости актуального протекания познавательной активности
человека в когнитивной психологии у Б.М. Величковского – Величковский 1983, и
др.). Можно было бы привести и другие определения когниции, но и сказанного, думается,
достаточно, чтобы отметить, с одной стороны, что когнитологи всегда имеют в
виду противопоставление НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ мира и постоянно протекающей
ЕСТЕСТВЕННОЙ когниции как направленной на простое взаимодействие с миром в
сфере нашего каждодневного и повседневного опыта. Все исследования по
категоризации и концептуализации действительности в когнитивной науке
относятся, в первую очередь, именно к обычному опыту и обычному поведению
человека. Да и язык отражает результаты когниции как процесса, ориентированного
на решение практических задач по приспособлению человека к окружающей среде, по
его выживанию, по классификации данных непосредственного восприятия, по
членению потока информации и т.д. и т.п.
Характеризуя
эти аспекты когниции, иногда говорят о противопоставлении научного и обыденного
познания (Лазарев 1999), отмечая, что первое ориентировано на получение ИСТИНЫ,
а второе – на чисто прагматические цели. Можно было бы говорить и о том, что в
этих случаях противопоставляется достижение знания versus деятельность с
информацией и ее простейшей переработкой, но сам смысл оппозиции достаточно ясен:
когниция характеризует жизнь любого человека вне его собственно научных
интересов и решения специально ставящихся в процессе научной деятельности
задач. “Когнитивность” часто поэтому значит ‘естественно
постигаемый’, ‘познаваемый в ходе обычного опыта’, и т.д. Структуры знания,
фиксируемые в языке, – это прежде всего “естественные” структуры,
структуры опыта, осмысления и оценок мира, разделяемые всеми членами данного
языкового сообщества и потому входящие в область так называемого “разделенного
знания” (shared knowledge).
Следовало
бы, наверное, особо остановиться и на том, как связаны между собой в
когнитивной науке и когнитивной лингвистике понятия когниции, знания и
информации (ведь это существенно, например, для понимания того, как
интерпретируется в интерпретируется в указанных науках понятие значения), но
это увело бы нас несколько от основной темы статьи, в завершении которой мы
рассмотрим вопрос еще об одном, последнем, круге значений термина
“когнитивный”. Эти частые значения связаны с таким употреблением
термина, при котором он вводит своим появлением связанные с ним СОЧЕТАНИЯ,
такие как когнитивная наука, когнитивный подход, когнитивное направление. В
конструкциях типа cognitive scientists или же рус. когнитивный анализ,
когнитивные исследования и пр. речь идет именно о том, что такие исследования
выполнены в рамках когнитивной НАУКИ или же в когнитивном ключе. Это очень
распространенный способ семантической компрессии: подобно тому, как на базе
термина “генеративная грамматика” рождаются сочетания типа
генеративный подход/исследования и т.п. и название специалиста по генеративной
грамматика в виде генеративиста (сам он не “порождает” ничего, кроме
научных соображений о грамматике особого вида), многие обороты с термином
“когнитивный” следует считать передающими (компрессивно) значения
‘выполненные в духе (указанной) когнитивной дисциплины’ и даже ‘реализующие
исходные допущения (установки, принципы и т.д.) когнитивной науки или
когнитивной лингвистики’. В этих значениях – со скрытой семантикой указания на
науку, подход, направление – термин используется не менее часто, чем в своем
исходном прототипиче-ском значении ‘относящийся к когниции, связанный с
когницией, с процессами и результатами познания’. И, конечно, во всех
перечисленных мною значениях он не пуст.
Рассмотрение
семантики термина ‘когнитивный” позволяет нам не только дополнить сведения
о терминологии когнитивной парадигмы знания, но и внести большую ясность в
понимание того, что представляет собой когнитивная лингвистика. Во-первых, эта наука
– одна из главных наук всего когнитивного цикла, – всех наук, развивающихся под
эгидой когнитивной науки как таковой. Во-вторых, сегодня когнитивная наука
представлена целым рядом достаточно различающихся между собой школ. Вместе с
тем их, несомненно, объединяет стремление дать языковым фактам и языковым
категориям психологическое объяснение и так или иначе соотнести языковые формы
с их ментальными репрезентациями и с тем опытом, которые они в качестве
структур знания отражают. В-третьих, когнитивная наука занимается в основном
сверхглубинной семантикой и интересуют ее в первую очередь содержательные
аспекты языковых форм (ср. названные выше работы П.Б. Паршина, Л.В. Правиковой
и др.). Нередко поэтому специфику когнитивной науки связывают с ее ориентацией
на исследование конструирования значения, его динамики, сложности формирования
значения в пределах разных конструкций и в дискурсе и т.д. (ср. Cognitive
Linguistics… 1999). Включение в ее название термина “когнитивный”,
таким образом, весьма значимо и позволяет провести должное разграничение
лингвистики когнитивной и лингвистики функциональной, несмотря на некоторые
точки пересечения между ними и, в частности, их оппозицию лингвистике
формальной.
1
Читатель, надеюсь, поймет правильно тот факт, что, обращаясь к оценкам
когнитивной лингвистики, я не использую своих собственных работ или работ моих
соавторов по составлению «Краткого словаря когнитивных терминов»(1996), а
также, что я использую данные, по тем или иным причинам не включенные в этот
словарь, в большей части те, которые стали мне известны ПОСЛЕ его публикации. –
Е.К.
2
Так, в очень полезной и во многом правильно расставляющей акценты в понимании
разных теорий познания статье, В.В.Лазарев справедливо противопоставляет теории
научного познания и теории познания обыденного, но не могу согласиться с ним,
когда (даже в пределах одной работы) он предлагает рассматривать термин
«когнитивный» как синоним термину «обыденный» (см. Лазарев 1999, сноска на
стр.26).
3
Об изменениях значения термина «когнитивный» пишут и те, кто занимался историей
психолингвистики, см., напри-
Список литературы
Paivio A. Mental Representations. A
dual coding approach. Oxford (Mass.): Oxford University Press. 1986.
McShane J. Cognitive Development: An
Information Processing Approach. Cambridge (Mass.): Blackwell. 1991.-
394 p.
Фрумкина
P.M. “Теории среднего уровня” в современной лингвистике // Вопросы
языкознания. – 1996. – №2. – С. 55-67.
Касевич
В.Б. О когнитивной лингвистике // Общее языкознание и теория грамматики.
Материалы чтений, посвященных 90-летию со дня рождения С.Д.Кацнельсона. -СПб:
Наука, 1998. – С.14-21.
Паршин
П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века //
Вопросы языкознания. – 1996. -№2. – С. 19-42.
Правикова
Л.В. Когнитивная и когита-тивная лингвистика // Вестник Пятигорского
государственного университета. – Пятигорск. – 1999. – №2. – С. 37-44.
Кубрякова
Е.С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. – М.: МГУ, 1996. -245с.
Cognitive Linguistics: Foundations,
Scope, and Methodology. Ed. by TJanssen and G.Redeker. Berlin, N.Y.: Mouton de
Gruyter. -1999-270 p.
Langacker R. Asessing the cognitive
linguistic enterprise. In: Cognitive Linguistics… (CM. №8), p.p. 13-60.
Croft W. Some contributions of
typology to cognitive linguistics and vice versa. In: Cognitive Linguistics…
(CM. №8), p.p. 61-94.
Fauconnier J. Methods and
generalizations. In: Cognitive Linguistics (CM. №8), p.p. 95-128.
Lakoff G. and Johnson M. Philosophy
in the Flesh. The Embodied Mind and Its Challenge to Western Thought. N.Y.:
Perseus Books – 1999. – 624 p.
Peeters B. Does cognitive
linguistics live up its name?// Abstracts of the 6th International Cognitive
Linguistics Conference. 10-16 July 1999. Stockholm, p.p. 52-53.
Лазарев
В.В. К теории обыденного/когнитивного познания (от Коперника к Птолемею) //
Вестник Пятигорского государственного университета. – Пятигорск.- 1999. – №2. –
С. 25-34.
Философский
энциклопедический словарь. М., 1983.
Ellis
H.C., Hunt R.R. Fundamentals of cognitive psychology. Madison (Wise.): Brown. 1993.-449 p.
Jackendoff R. Semantics and
Cognition. 6th ed. Cambridge (Mass.): The MIT Press. 1993.-283 p.
Ress J.J. On the developing history
of psycholinguistics // Language Sciences. Vol. 13.-1991.-№!.-p.p. 1-20.
Reed St.R. Cognition. Theory and
Application. 4th ed. San Diego: Brooks. – 1996 -479 p.
Anderson H.H.A. Functional Theory of
Cognition. Mahwah (New Jersey): Erbaum. 1996.
Thagard P. Mind. Introduction to
Cognitive Science. Cambridge (Mass.): The МГГ Press. 1996-217 p.
Schwarz M. Kognitivismus, kognitive
Wissenschaft und Linguistik // Die Ordnung der Worber. Kognitive und
lexikalische Strukturen. Hrgs. von G.Harras. Berlin: Mouton de Gruyter. -1995.-
S.359-367.
Величковский
Б.М. Современная когнитивная психология. М.: МГУ. -1983-336 с.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.vestnik.vsu.ru