Парадигмы в истории языкознания XX в.

Реферат
по лингвистике
на тему:
«Парадигмы в истории языкознания XX в.»
2008

Акад. В.И. Вернадский (1863-1945) писал: «История науки…должна критически составляться каждым научным поколением и не только потому,что меняются запасы наших знаний о прошлом, открываются документы или находятсяновые приемы восстановления былого. Нет! Необходимо вновь перерабатыватьисторию науки, вновь исторически уходить в прошлое, потому что благодаряразвитию современного знания в прошлом получает значение одно и теряет другое. Каждоепоколение научных исследователей ищет и находит в истории отражение научныхтеорий своего времени. Двигаясь вперед, наука не только создает новое, нонеизбежно переоценивает старое, пережитое» (2, с.112).
Эти слова великого ученого следует помнить, когда мыпытаемся подвести итоги развития науки, в частности лингвистики, в XX в. Приподведении этих итогов в известной мере трудно избежать субъективности инекоторой односторонности, потому что многие теории, гипотезы, взгляды,предположения, выдвинутые лингвистами даже за сравнительно короткий (в рамкахисторического времени) столетний период, нередко оказывались дискуссионными,спорными, получали неоднозначную оценку. И для современной лингвистикихарактерно множество выдвинутых концепций, сопоставление которых с концепцияминачала XX в. показывает, что лингвистика конца XX в. переживает становлениеновой системы идей и представлений. Чтобы обеспечить внутреннее единствомногообразия различных взглядов, гипотез и идей в конце 50-х годов XX в., быловыдвинуто понятие научной парадигмы.
Книга американского историка науки Т. Куна (1922-1996) «Структуранаучных революций» (1961, русск. перевод 1975), анализирующая понятия«парадигмы», «нормальной науки», «научной революции»,«научного сообщества», вызвала не только огромный интерес средиученых, но и различные интерпретации этих понятий (ср. определение парадигмы уКуна: «Под парадигмами я подразумеваю признанные всеми научные достижения,которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и ихрешений научному сообществу», «парадигма — это то, что объединяетчленов научного сообщества и, наоборот, научное сообщество состоит из людей,признающих парадигму» (8, с.11, 221). Речь идет о заданном в определенныйисторический отрезок времени определенным кругом ученых методологическомнаправлении научных исследований, новой парадигмы знаний, покоящихся на определеннойфилософской основе.
Если с этой точки зрения посмотреть на парадигмы в историиязыкознания, то за последнее столетие можно выделить три таких парадигмы — младограмматическую,представленную К. Бругманом (1849-1919) и Г. Остхофом (1847-1909) в предисловиик «Морфологическим исследованиям в области индоевропейских языков» (1878)(философская основа — позитивизм), структуралистскую, изложенную в «Курсеобщей лингвистики» (1916) Ф. де Соссюра (1857-1913) (философская основапозитивизм), и генеративистскую, более или менее четко представленную работойамериканского языковеда Н. Хомского (р. 1928)«Аспекты теории синтаксиса»(1965). Каждую из этих работ отделяет друг от друга примерно 50 лет, И еслимладограмматическая парадигма является более или менее общепринятой, хотя и небесспорной, поскольку в ней можно заметить противоречия между теоретическимирезультатами, что привело к тупику, выход из которого и предполагалось найти всоссюровской парадигме, которая также имеет ряд спорных моментов. «Печальнаяирония заключается в том, что Соссюр должен бы быть известен как „отецструктурализма“, притом что ни в одной из работ Соссюра слово „структура“никогда не употреблялось; оно редко встречается либо в „Курсе“, либов „Мемуаре“, которые можно было бы рассматривать какструктуралистские в смысле некоторых современных лингвистических школ» (24,с. 197). Так, в «Мемуаре о первоначальной системе гласных виндоевропейских языках» (1878)
Соссюр только один раз говорит о «структуре,рассматриваемой в самой себе», в то время как термин «система» в«Курсе общей лингвистики» встречается 138 раз. Соссюр определялсистему языка следующим образом: «Язык есть система, все элементы которойобразуют целое» (11, с.147).К. Кернер в статье «Авторы идеи о языкекак „systeme ой tout se tient“ (»где все взаимосвязано”) высказываетпредположение, что не Соссюр является автором этого определения языка, что этоопределение ему приписывают. Впервые мысль о приписывании Соссюру определенияязыка как системы высказал в 1971 г. американский лингвист У. Моултон (р. 1914),который в одной из рецензий писал, что при тщательном прочтении «Курса»Соссюра ему не удалось найти там обычно приписываемое Соссюру это определение.
По мнению К. Кернера, исследовавшего вопрос об авторствевышеприведенного определения языка как системы, и другие ученые, кромеМоултона, например Дж. Лепски (р. 1935), склоняются к мысли, что авторомопределения языка как системы, в которой все взаимосвязано, является А. Мейе,который в первом издании «Введения в сравнительное изучениеиндоевропейских языков» (1903) писал, что язык есть «un ensembleой tout se tient». Сам Мейе использовалэто определение еще раньше, в 1893 г., и не исключено, что он услышал его вовремя парижских лекций Соссюра в 1880-х годах.
Не являются собственно оригинальными и ряд других идей иположений, приписываемых Соссюру. Так, в совершенно забытой книге Г. фон дерГабеленца (1840-1893)«Языкознание» (1891), которая не сыграласколько-нибудь существенной роли в истории языкознания, уже была выдвинута идеяо трехчастном делении на язык / речь / речевую деятельность (Einzelsprache/ Rede / Sprachvermogen). Габеленцопределил язык как «систему, части которой органически взаимозависимы ивзаимосвязаны» (19, с.381). Английский психолог У. Джеймс (1842-1910) вкниге «Принципы психологии» (1890) дал определение языка как «системызнаков, отличающихся от обозначаемых предметов, но способных предполагать (suggest) их» (20, с.356).
Важным компонентом соссюровской теории является и понятиепроизвольного характера связи между понятием и его акустическим образом. Опонятии произвольности упоминал уже У. Уитни в своей книге «Язык иизучение языка: Двенадцать лекций о принципах лингвистической науки» (1867),на которые в своем «Курсе» ссылался Соссюр.
Все эти лингвистические идеи уже витали в воздухе и нужнобыло одно случайное обстоятельство, которое подтолкнуло Соссюра к изложениюсвоих взглядов. Ведь он с самого начала своей научной карьеры в Женевскомуниверситете был занят чтением лекций по индоевропеистике, курсов по санскриту,древнегреческому и различным германским диалектам. Он отнюдь не испытывалжелания читать лекции по общему языкознанию. «Чтение „Курса“ былослучайным эпизодом в жизни Соссюра» (14, с.667). И его идеи оказались быникому не известными, не попроси его университетское начальство прочитатьлекции по общему языкознанию в 1907-1911 гг. взамен ушедшего в отставку Ж. Вертгеймера,который с 1873 г. читал этот курс. Интеллектуальный климат эпохи требовал болеесистематического изучения языка и неповторимая оригинальность Соссюразаключалась в том, что он создал свою собственную полную и всеобъемлющуюсистему независимо от вдохновлявших его источников.
Нельзя сказать, что выраженные в «Курсе общейлингвистики» идеи Соссюра вызвали восторженный прием у европейскихлингвистов. Так, К. Кернер отмечает, что известный датский лингвист О. Есперсен(1860-1943) полагал, что Соссюр навряд ли выдвинул какие-то новые идеи оприроде языка. Есперсен весьма критически относился и к соссюровскомуразграничению языка и речи, синхронии и диахронии (24, с.124-126). В разныепериоды своей деятельности и по разным поводам антисоссюрианцем выступал иизвестный английский лингвист Дж. Фёрс (1890-1960). Он не видел проблемы вразграничении синхронии и диахронии, выступал против трихотомии «язык /речь / речевая деятельность». Мимо его внимания прошла и соссюроиская идеяязыкового знака, и учение Соссюра о семиологии, и многие другие идеи Соссюра (24,с.151-166). Да и в России идеи Соссюра нашли не слишком много поклонников. СамБодуэн де Куртенэ ни разу не обмолвился о «Курсе» Соссюра, а ведь онв 1922-1923 гг. совершил поездку по Европе, где «Курс» в это времябыл широко известен. «Когда в 1923 г. мы получили в Ленинграде Cours de linguistique generate de Saussur’a…то были поражены многочисленными совпадениями Соссюра с привычными намположениями» (15, с.94)«Относительно прошумевшей посмертной книги деСоссюра можно уверенно утверждать, что в ней нет никаких новых положений,которые не были бы нам уже известны из учения Бодуэнаде Куртенэ» (9, с.185).
Р.О. Якобсон (1896-1982) также без энтузиазма воспринималидеи Соссюра. Ознакомившись впервые с «Курсом» Соссюра весной 1920 г.в Праге, Якобсон признавал, что Соссюр и его школа проложили новый путь встатической лингвистике, но что касается области истории языка они оставалисьна младограмматической колее; учение Соссюра, что звуковые законы обладаютразрушительной силой, Якобсон считал случайным и слепым. Неприемлемой дляЯкобсона была и идея Соссюра об антиномии синхронии и диахронии (16, с.2). Ввосьмитомном собрании сочинений Якобсона (1962-1982) содержится 177 ссылок наСоссюра, но эти количественные данные ни о чем не говорят. Кернер (24, с.147),видимо, соглашается с точкой зрения американского лингвиста Дж. Джозефа (р. 1956),который писал, что навряд ли будет преувеличением сказать, что вселингвистические работы Якобсона, вышедшие после второй мировой войны, да ипредшествующие, представляют критику Соссюра. Н.С. Трубецкой тоже несколькоопасался, что его взгляды могут каким-то образом связываться с идеями Соссюра. Вовремя посещения Англии он был просто ошеломлен, когда узнал, что английскиелингвисты отождествляют его (и Якобсона) непосредственно со школой де Соссюра. Поэтому поводу он заметил: «Это несколько вредит нам» (письмо Якобсону,написанное в мае 1934 (26, с.299).
Некоторые современные российские лингвисты также не склонныпринимать на веру ряд положений Соссюра. Так, О.Н. Трубачев заметил: «Ктознает, не сочтут ли в свою очередь наши потомки великой ересью нашего XX векаэту обременительную (выделено нами. — Ф. Б) дихотомию синхронии / диахронии»(13, с.28), поскольку в основе сравнительно-исторического языкознания лежитсравнение, а не противопоставление одного состояния языка другому.
Ряд противоречивых положений в «Курсе» Соссюраобъясняется тем, что это не классический текст (exemplar),просмотренный и отредактированный автором, а запись курса лекций, сделанных егостудентами Ш. Балли (1865-1947) и А. Сеше (1870-1946). На отношениях Соссюра состудентами не мог, видимо, не сказаться и его характер. Кернер характеризуетСоссюра следующим образом: «Соссюр был гораздо более несостоявшийся (frustrated) и более агрессивный человек, чем это мог себепредставить читатель общепринятого текста» (22, с.96).
В 1933 г. появился первый русский перевод «Курса» Соссюра(перевод А.М. Сухотина, под ред. Р.М. Шор), хотя попытки перевода делались ужев 1922 г. А.И. Роммом (1898-1943). При обсуждении книги Соссюра на заседанииМосковского лингвистического кружка 5 марта 1923 г. ряд советских лингвистовтакже выступили с критикой некоторых положений Соссюра. Так, Л.И. Жирков (1885-1963)нашел, что центральный пункт учения Соссюра — понимание языка как системы — слабообоснован.Н.И. Жинкин (1893-1979) заметил, что у Соссюра не дано описания идифференциации систем. По мнению М.Н. Петерсона (1885-1962), указание Соссюрана системность языка находит свою аналогию в фортунатовской школе прирассмотрении ряда категорий русского и других славянских языков (более подробносм. 12, с.242-245).
В работах советских лингвистов предвоенного периодасодержатся единичные ссылки на «Курс общей лингвистики» Соссюра. Чемже все-таки объясняется, что структуральная теория нашла свое первое выражениев тезисах Пражского лингвистического кружка и начала триумфальное шествие повсему миру «расплывчатая совокупность, именуемая структурализмом» (10,с.323).
Чтобы ответить на этот вопрос, следует иметь в виду, что насмену одной парадигмы другой большое влияние оказывают и экстралингвистическиефакторы (социальные и политические), а также личностные, играющие большую рольв принятии или отклонении той или иной парадигмы. При определении причин сменыпарадигм необходимо знать и интеллектуальную историю той эпохи, в которойформулировалась та или иная парадигма, тот интеллектуальный климат, которыйповлиял на становление этой парадигмы. С учетом интеллектуального климатанеобходимо учитывать даже менталитет ученого, участвующего в формированиипарадигмы. «Сам характер мышления у славянских ученых… — пишет В.В. Колесов,- отличался от мышления немецких или французских. Им не свойственна была чистоаналитическая работа с ориентацией на конкретные частности. Ни А. Востоков, ниИ. Добровский, никто из их последователей не создает компендиумов полного типа(ср. компендиумы К. Бругмана или Б. Дельбрюка. — Ф. Б): они обращают внимание,выражаясь современным языком, только на доминантные стороны развивающейсяязыковой системы» (6, с.171).
Младограмматическая парадигма ориентируется на сборконкретных данных. Этому способствовал тот факт, что повышение роли среднегообразования в Германии после франко-прусской войны 1870 г. и усиленноепреподавание латыни и древнегреческого языка в германских гимназияхстимулировало интерес к сравнительно-исторической проблематике. Преподаваниеклассических языков в гимназиях Российской империи также способствовалоразвитию компаративистики в России во второй половине XIX в.
Широкое распространение структуралистской парадигмы, видимо,можно объяснить резко негативным отношением французских и славянскихлингвистов, как и вообще ученых, к кайзеровской Германии, потерпевшей поражениев Первой мировой войне.
Переход от структуралистской парадигмы к новой,генеративистской стал именоваться в лингвистике 60-х годов «хомскианскойреволюцией», поскольку идеи генеративизма были высказаны Н. Хомским в егоработах «Синтаксические структуры» (1957) и «Аспекты теориисинтаксиса» (1965). Самые главные моменты в теории Хомского Е.С. Кубряковавидит в следующем:
«1) провозглашение приоритета гипотетико-дедуктивногоподхода к языку взамен эмпирического, дедуктивного;
2) перемещение в центр грамматики уже не фонологии иморфологии, а синтаксиса и синтаксических отношений;
3) положение о творческом, креативном характере деятельностис языком и необходимости изучать именно эту сторону деятельности говорящих;
4) признание семантического компонента как неотъемлемогокомпонента грамматики и грамматического описания языка;
5) рассмотрение языка как феномена ментального, феноменапсихики человека» (7, с.175).
В какой мере взгляды Хомского можно считать «революционными»и в какой мере они являются оригинальными? Термин «революция» неиспользовался в лингвистической практике XIX в. и первой половины XX в. Еговпервые употребил Ч. Вёглин (1906-1986) в рецензии на книгу Хомского «Синтаксическиеструктуры», да и то скорее иронически, чем серьезно. По мнению Кернера,термин «революционный» применительно к работам Хомского использовалиисключительно журналисты, а не лингвисты, а преданный сторонник теории ХомскогоМ. Бирвиш (р. 1930) в 1966 г. полагал, что «Синтаксические структуры»знаменуют определенный этап в структурной лингвистике (24, с.92). Кернерсклоняется к мнению, что в данном случае уместнее говорить не о революции, а опрорыве (breakthrough), об определенном этапе вразвитии языкознания, и термин «революция» совершенно не применим ктрансформационной грамматике, а М. Джус (1907-1978) охарактеризовалхомскианскую революцию «как ересь в рамках неососсюрианской традиции, а неконкуренцию этой традиции» (18, с.17). В последнее время выявиласьтенденция трактовать все успехи современной лингвистики как связанные спорождающей грамматикой. Особенно это проявилось в четырехтомном издании Ф. Ньюмейера(р. 1944)«Лингвистика» (1988-1989). Кернер же полагает, что подходХомского к синтаксису в «Синтаксических структурах» во многомнапоминает положения З. Хэрриса (1909-1992), изложенные в книге последнего«Методы структурной лингвистики» (1951). Хэррис в этой книге ужеопределяет грамматику как набор инструкций, которые порождают предложенияязыка, говорит о синтаксисе, на который лингвисты не обращали внимания доХомского. У Хэрриса уже проявляется склонность к математическим формулам иалгебраическому выражению. Хомский сам признавал, что, «когда я началнесколько лет спустя серьезно исследовать генеративный синтаксис, мне удалосьприменить для этой цели выработанную З. Хэррисом и его учениками новуюконцепцию, а именно концепцию „грамматической трансформации“. Быстростало ясно, что с помощью этой новой концепции можно было преодолеть многие иззаблуждений той модели, которой я пользовался прежде» (17, с.40-41).«Несомненно, Хомский был важнейшим продолжателем (the most important developer)основных идей, впервые сформулированных Хэррисом» (22, с.123). Хомский былзнаком и с работой Хэрриса об анализе дискурса, которая проложила путь кизучению синтаксиса у Хомского. Всякие попытки Ньюмейера установитьпревосходство Хомского над Хэррисом, по мнению Кернера, не выдерживают никакойкритики. И если Хомский со своим учением о глубинных и поверхностных структурахзанимался порождениями высказывания в рамках только одного языка, то Хэррисвыдвинул идею о порождении высказываний одного языка из высказываний другогоязыка, в частности трансформацию предложений из английского языка в современныйеврейский. Кернер полагает также, что на формирование взглядов Хомского большоевлияние оказала статья Ч. Хоккета (р. 1916)«Две модели грамматическогоописания» (1954), в которой он вводит понятия «производной формы»и «глубинных форм», занявшие значительное место в теоретическихвзглядах Хомского. В целом же Вёглин признает, что «применение принципатрансформации к грамматике (у Хомского), конечно, не было новым» (27, с.230).
Поскольку лингвистические идеи не могут распространяться ввакууме, целесообразно рассмотреть интеллектуальную и социальную атмосферу вСША в конце 50-х и начале 60-х годов, когда формировалась генеративистскаяпарадигма, изложенная Хомским в его работах. Обстоятельный ответ на анализсостояния лингвистики того времени в США можно найти в статье Кернера «Хомскианская»революция” и ее историография: Заметки свидетеля”
Очевидный успех ТГГ объяснялся еще и тем, что она большебыла связана с идеологией, чем с попыткой некоторых ученых разработатьадекватную теорию языка, а не теорию лингвистики. «Я придерживался (и досих пор придерживаюсь) мнения, что с Хомским и его кружком связан определенныйсдвиг ударения в целях лингвистической теории, который только на первый взгляддовольно драматически напоминает концепции Куна о „парадигме“ и»революции”. Эти изменения в общем подходе к языку и, соответственно,к философии науки, были, вероятно, не во всех отношениях благотворны длялингвистических исследований в целом… Возрождение интереса к анализудискурса, прагматике речи, к различным социолингвистическим подходам (к языку) небыли бы столь четко выражены, не сосредоточься односторонне «хомскианскаяпарадигма» на абстрактных данных (обычно выдвигаемых аналитиком дляподдержки теоретического аргумента), весьма далеких от действительной речи”(22; с.109-110).
Молодые лингвисты 60-70-х годов действительно полагали, чтоони являются свидетелями революции в своей области и, кажется, то широкораспространенное убеждение в связи со свойственным молодежи энтузиазмом илежало в основе хомскианской «революции».
Нельзя забывать и о финансовой подоплеке в распространенииТГГ. Небезынтересно приводимое Кернером высказывание Р. Мехты, который, в своюочередь, приводит слова Хомского о том, что последний получал деньги за работу,невидимо связанную с военными интересами из министерства обороны США черезМассачусетский технологический институт, где Хомский был преподавателем наполной ставке. Было бы несправедливо утверждать, что только одни деньгиспособствовали успеху ТГГ.
Немаловажную роль в продвижении Хомского и распространенииего теорий в конце 50-х — начале 60-х годов сыграл
Б. Блох (1909-1967), бывший в то время редактором журнала«Language», основного органа АЛО с 1941 по1965 г.
В 1962 г. в Массачусетсе состоялся IX Международный конгресслингвистов, на котором Р. Якобсон представил Хомского как «восходящуюзвезду». На этом конгрессе Хомский впервые в своем докладе говорил оСоссюре, Гумбольдте и грамматике Пор-Рояля, все время пытаясь доказать, какмного общего его теория имеет с почитаемыми традициями европейской лингвистикиXVII-XIX вв. «Я полагаю, — замечает Кернер, — что на этом хорошоотрежиссированном конгрессе призыв Хомского к рационалистической традиции,лежащей в основе лингвистических идей, привлек внимание многих европейцев к егоработе» (22, с.117). Только одна статья Хомского была отвергнута тогдашнимредактором журнала Word А. Мартине (1908-1999). Но нижурнал, ни редактор не примкнули к блумфилдианскому структурализму, которыйлежал в основе статьи Хомского. Дескриптивисты блумфилдианского толка былиблагожелательно расположены не только к Хомскому как человеку, но и к еготеории: они считали его одним из своих.
Состояние языкознания в США к середине 60-х годов С. Лэмб (р.1929) характеризовал следующим образом: «Господствовало два различныхмнения. Лингвисты старшего поколения, встречаясь с некоторыми положениями настраницах работ Хомского, скептически и не без некоторой доли возмущениясмотрели на искажения и непонимание своих идей и практики своих коллег, в товремя как студенты, которые никогда не знали, что в действительностипредставляла из себя необлумфилдианская лингвистика, и люди, не связанные слингвистикой, руководствовались ложным впечатлением, что все лингвисты доХомского (за исключением, конечно, Гумбольдта, Сэпира и некоторых другихкандидатов на причисление к лику святых) были обманутыми путаниками, от чьихглупых тисков Хомский героически спас лингвистику» (25, с.414).
Со ссылкой на Кернера (21, с. 195-204) В.З. Демьянков пишет,что «как ни парадоксально, успех этой (хомскианской. — Ф. Б) революциисовершенно не проявился в завоевании административных высот сторонникамиХомского» (4, с.248). Что это не так, свидетельствует сам Кернер ввышеупомянутой статье. Успех и распространение ТГГ именно в значительной мереобъясняется административным нажимом со стороны сторонников ТГГ, занимавших изанимающих крупные административные посты в АЛО, крупнейшей профессиональнойорганизации лингвистов в мире. Кернер опровергает мнение Ньюмейера, что влияниеадминистраторов — сторонников ТГГ было непропорционально мало. Поль Чапин,директор лингвистического фонда социальных наук, бывший аспирант Хомского, втечение 15 лет занимал указанную должность и через него текли миллионные суммыдолларов на поддержку лингвистических программ в Массачусетском технологическоминституте. Первый докторант Хомского Д. Лангендоен с 1984 г. былсекретарем-казначеем АЛО. Президентами АЛО были сторонники Хомского В. Фромкин(1985), Б. Патри (1986), Э. Троготт (1987). Через них же распределялись гранты,членства в важных комитетах АЛО, выдвижение кандидатов и т.п. «Интереснобыло бы узнать, — пишет Кернер, — какое количество организаций, связанных свыдвижением членов и оказывающих влияние на назначение приглашенных ученых,эффективно контролируется людьми, которые в широком смысле слова принадлежатэтому движению (ТГГ. — ФБ); хотелось бы также знать, какое количество ихобладает политической властью в университетах в качестве ректоров, деканов и т.д.Кроме того, если бы не было этого административного давления, можно ли былоутверждать, что эта „революция“ состоялась? И все же это только одинаспект (вероятно, самый решающий), который требует основательного изучения»(22, с.137). Хомскианская «революция» совершалась не в вакууме, инедостаточно перечитать лингвистическую литературу, предшествующую появлению«Синтаксических структур» (1957) Хомского. Необходимо воссоздатьинтеллектуальную и социальную атмосферу 50-х годов, перечитать литературу потеории информации, машинному переводу. Воссоздание этой атмосферы позволитпонять, что хомскианская «революция» — это отнюдь не революция, аочередной этап в развитии языкознания середины 50-х годов ХХ в.
Нельзя не согласиться с мнением Е.С. Кубряковой, что «специалисты…выступают против неправомерного отождествления общих теорий языка сгенеративизмом» (7, с.148-149) и уже начиная с середины — конца 70-х годовметодологи языкознания начинают говорить об эпохе постгенеративизма ипрестижность ТГГ явно идет на спад и многим европейским специалистам начинаетказаться, что эра его влияния завершена (там же, с.150).
Многие лингвисты отмечают, что генеративистская парадигмазакончилась и на смену ей в конце XX в. наступает новая парадигма научногознания — парадигма когнитивной лингвистики, интегрирующей в себе искусственныйинтеллект, языкознание, психологию и неврологию (теорию мозга), т.е. как наукимеждисциплинарной. Одной из главных задач когнитивного подхода к языку является«исследование структур представления разных типов знания и способовконцептуальной организации знания в процессах порождения и восприятия речи»(7, с. 190).
Когнитивная лингвистика, возникшая в США в конце 70-х — начале80-х годов, естественно, несет на себе и отпечаток некоторых идей ТГГ, вчастности представление о языке как порождающем устройстве, ментальнойрепрезентации грамматики отдельного (идеального) говорящего, моделирования этихментальных процессов. Когнитивная лингвистика развивает и положение Хомского отом, что она должна быть посвящена изучению языковой способности (компетенции) человека,являющейся одной из самых замечательных, познавательных (когнитивных) способностей.Эти способности формируются и выражаются через язык, через порождение ивосприятие речи.
Не рассматривая подробно положений когнитивной лингвистики (см.об этом 7, с.144-238; сб. «Язык и структуры представления знаний» (1992),«Структуры представлений знаний в языке» (1994), В.З. Демьянков«Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода»(В.Я., 1994, №4), нельзя не согласиться с мнением В.З. Демьянкова, что «когнитивнаялингвистика сегодня — формирующееся направление, занятое открытием путей,которыми язык использует общие когнитивные механизмы. В то же времяпредполагают использовать исследование языка с целью понять такие механизмы. Вэтом глубокое ее отличие от генеративной лингвистики, считающей, что языковаясистема не зависит от общих когнитивных механизмов» (3, с.57).
Говорить о том, что когнитивная лингвистика занимает сейчасдоминирующее положение в языкознании конца XX в., не приходится. В ней такжевыявляются разные предметные области исследования, своеобразный синтезкогнитивного и коммуникативного подходов к явлениям языка. При такомразнообразии представлений о языке современной лингвистике свойственны общиепринципиальные установки о языке, к которым относится экспансионизм — выходы вдругие науки, антропоцентризм — изучение языка с целью познания его носителя,функционализм — изучение всего многообразия функций языка и экспланаторность — объяснениеязыковых явлений. «Лингвистику XX в. можно представить в виде „КАК — лингвистики“(»как устроен язык”), на смену которой придет «ЗАЧЕМ/ПОЧЕМУ — лингвистика,в основе которой будет лежать примат объяснения» (5, с.91).
Многие языковеды сходятся во мнении о том, что в конце XX в.появилось множество дополняющих друг друга лингвистических теорий, пытающихсявыработать современную интерпретацию того, что представляет собой естественныйязык, поскольку одна какая-либо, даже всеобъемлющая теория не может датьвсеохватное описание языка. Между тем попытки создать такую теорию, попыткисоздать новую парадигму уже начинают сейчас появляться. Так, В.Н. Базылевпишет, что современная лингвистика испытывает потребность в создании целостнойинтегральной концепции естественного языка. Такую концепцию он видит вразработке синергетического подхода к анализу естественного языка на основесвязности, всеединства синтезируемых областей знания. «Энергетическаятрактовка природы имени (слова, языка) передается с помощью категорий сущностии энергии. Основной тезис при этом формулируется следующим образом: энергиясущности есть сама сущность, но сущность не есть ее энергия. Слово естьсинергия познающего и вещи» (1, с.46). По мнению автора, синергетика вовторой половине XX в. становится источником нового — эволюционного ихолистического видения мира. И с этой точки зрения он полагает, что проблемасинергетики языка и речи станет одной из центральных проблем языкознания XXI в.И одним из первых шагов в рамках формирования синергетического подхода к языкуБазылев считает формулирование гипотезы о языке, выявление и введение новогоматериала (языкового-речевого), находившегося вне сферы лингвистики илизанимавшего в лингвистике маргинальные позиции; формулировка проблематики,которая пока не разрешима в рамках иных существующих парадигм. Предлагаемаяавтором гипотеза, как он утверждает, классически трехчастна: она предполагаетналичие методологии, метода и методики. В плане методологии за основу беретсяфилософская концепция синергетики. Метод представлен в обсуждаемой парадигмегерменевтическим методом и методом динамических систем. А методика в даннойтриаде представлена моделированием, представлением, интерпретацией и т.д.
Мы не говорим здесь о том, займет ли предлагаемая парадигмав языкознании по крайней мере начала XXI в. то место, которое ей предписываетавтор. Но хотим только подчеркнуть, что языкотворческие тенденции в XX в. буквальнопронизывают интеллектуальное творчество, в основе которого лежит выявление ииспользование функционирования языковой системы, когнитивных возможностейязыкового моделирования реальности.
Не заглядывая далеко в XXI в., можно согласиться с мнением Е.С.Кубряковой, что, «несмотря на фактически наблюдаемые процессы интеграциисближения позиций разных школ, каждая из них продолжает свой собственный путьразвития, демонстрируя разные предметные области исследования и по существуявляя собой отдельную (малую) парадигму научного знания. В таком случае статуссовременной лингвистики следовало бы охарактеризовать как полипарадигмальный»(7, с.228).
Важно только отметить, что и сейчас появляются новые областиисследования, знаменующие собой поворот от изучения языка к исследованию речи,что позволяет говорить о формировании речеведения как особой областиисследования в дополнение к языкознанию, занимавшему господствующее положение вфилологии XX в. Будут предлагаться разные пути исследования языка и речи,высказываться разные подходы к выявлению антропоцентрической сущностиречемыслительной деятельности. Плодотворность этих подходов будет определятьсяне громогласными заявлениями, а новизной результатов и тем, насколько эти новыеподходы будут стимулом и инструментом непрерывного процесса познания.
Список литературы
1. Базылев В.Н. Синергегика языка: Овнешнениев гадательных практиках. — М.: Диалог — МГУ, 1998. — 180 с.
2. Вернадский В.И. Очерки и речи. — Петроград,1922. — Вып.2 — 123 с.
3. Демьянков В.З. Когнитивизм,когниция, язык и лингвистическая теория // Язык и структура представлениязнаний. — М, 2002. — С.77.
4. Демьянков В.З. Доминирующиелингвистические теории в конце XX в. // Язык и наука конца XX в. — М., 2005. — С.239.