Мартина Хайдеггера и основные понятия метафизики

1. Биография Мартина Хайдеггера
Один из крупнейших философов XX века – Мартин Хайдеггер родился в 1889 г в городке Месскирхе. Получав вос­питание в бедной католической семье, он мог учиться в гимназиях в Констанце и во Фрейбурге только благодаря стипендиям католических организаций. Поэтому нет ничего удивительною в том, что первые два вода после гимназии Хайдеггер обуча­ется на теологическом факультете Фрейбурского университета. Но в 1911 г. он пе­реходит на философский факультет и заканчивает его в 1923 г. Он защищает две диссертации – “Учение о суждении психологизме” и “Учение Дунса Скота о категориях и значении” Уже в то время можно говорить об известном влиянии на Хайдеггера феноменологии Э. Гуссерля.
По состоянию здоровья Хайдеггер был освобожден от военной службы во время первой мировой войны; с 1915 г, он работает приват-доцентом на теологическом фа­культете Фрейбурского университета. В 1923 в. Хайдеггер получает пост в Марбургском университете, где преподает до 1928 года – года возвращения во Фрейбург ушедшего в отставку Гуссерля. В годы напряженной ра­боты в Марбурге Хайдеггер получает широкую известность, особенно после выходя в 1927 е. трактата “Бытие и время”. К этому периоду относятся также такие труд”, как “Кант и проблема метафизики”, “Что такое метафизика”. О сущности основа­ния” (все вышли в 1929 г ).
Хайдеггер соглашается стать ректором Фрейбурского университета, вступает в НСДАП и принимает участие в разного рода политических кампаниях. Ректорские речи Хайдеггера 1983-1934 ее., вся ею деятельность в ”тот период до сих пор вызывают яростные споры. Опубликованное посмертно интервью журналу “Шпигель”, также не внесло окончательной ясности. Бесспорно то, что иллюзии относительно нацистскою режима Хайдеггер быстро утратил: он оставляет пост ректора, отходит от всякой политической деятельности. В ”то время происходит к ею “поворот” в философии — от восславления “аутентичною выбора” и “решимо­сти действовать” он переходит к мифопоэтическому учению о бытии и языке -“доме бытия”. Работы о Гельдерлине 30-40-х гг., “Учение Платона об истине” (1942) уже свидетельствуют о таково рода “повороте”. В 1947 г. появляется “Письмо о гуманизме”, в котором Хайдеггер четко отличает свое учение от экзистенциализма и от всякого новоевропейского гуманизма .
Хайдеггер не преподает вплоть до 1951 г.; в то время он пишет целый ряд небольших работ, выступает с докладами. Эти статьи и доклады входят в сборники “Лесные тропы” (1950), “Доклады и статьи” (1954), “Тождество и различие” (1957), “На. пути к языку” (1959) и др. Выходят ею курсы лекций “Что такое мышление?” (1954), двухтомник “Ницше” (1961) и многие другие труды. Философ умер 26 мая 1976 г., но до сих пор продолжается издание ею неопубликованных трудов.
Воздействив Хайдеггера на европейскую, а затем и всю мировую философию было и остается весьма значительным. Имя Хайдеггера у нас обычно связывалось с экзистенциализмом, и это в известных пределах верно. Но Хайдеггер является и виднейшим онтологом нашего века, и создателем целою направления в герменевтике; значительным было влияние идей немецкою философа на протестантскую к католическую теологию, на психологию и психоанализ, эстетику и литературоведение. Несмотря на то, что работы Хайдеггера написаны чрезвычайно сложно, ми переводятся на все основные европейские языки (не только на европейские— существует, например, несколько переводов “Бытия и времени” на японский). У нас в стране только в самое последнее время стала появляться переводы работ Хайдеггера. Несколько его статей вышли в сборниках “Новая технократическая волна на Западе” и “Проблема человека в западной философии”

2. Своеобразие философии Хайдеггера
Подводить итог творчеству или влиянию Хайдеггера было бы неуместным. Его голос слышен в вашей веке как напоминание о том, что техника, включая приемы “философской информации”, это еще не философия.
Назовем главную, а по сути – единственную мысль Хайдеггера. Что бы не увидел умом, чем бы ни был захвачен человек, пространство его мысли и место его поступка устроены не им. Раньше мысли – ясность или неясность того, о чем она; раньше поступка – воля, которая есть или которой нет. Раньше всего “просвет”, простор, на которые выступает человек в своей истории—. “Белый свет” славянского эпоса. Сцена, на которой мы каждый раз оказываемся, думая и дей­ствуя, не нами создана. “Когда бы человек ни раскрывал свой взор слух, свое сердце, как бы не отдавался мысли и порыву, искусству в труду, мольбе благодарности, он всегда с самого начала видит себя вошедшим в круг непотаенного, чья непотаенность уже осуществилась, коль скоро она вызвала человека— на сораз­мерные ему способы своего раскрытия. Непотаенность – это греческая алетейя, истина не в смысле правильного суждения, а в начальном смысле явленного бытия,
Хайдеггер повторяет то, что давно известно, что бытие предшествует сознанию.
Сперва было бытие, потом сознание, затверживаем мы, и представляем бытие “объективной реальностью”, в которой разбирается исследующее ее сознание. Но додумаем до конца: бытие раньше сознания – значит и в озарении с которого начинается сознание, успело побывать бытие как присутствие света; и вашей мысли, которая поспевает или не поспевает, сейчас за соображениями о первенстве бытия или уже увлеклась чем-то другим, тоже предшествует ясность иди неясность самого дела, без чего мы не способны увидеть что бы то ни было мыслью, как и глазами. Мы спешим схватить предмет и упускаем из виду ясность, позволившую вам его видеть. Больше света – цепче взгляд привязан к предмету. Бытие не предмет; бытие в каком-то смысле раньше самого света. Моменты озарения составляют ваше бытие в более подлинном смысле, чем вещи. Озарение вам неподвластно. В ваших силах только большая или меньшая готовность к нему. Ясность нам дается или не дается. Мы не можем себе ее обеспечить, мы можем только стремиться к вей. В этом риск ищущей мысли в этом ее спасение. Когда приходит ясность – если она приходит, мы говорим уже не от себя: говорим то, что есть. Мы уверены тогда: наше знание не ложно, и не потому, что утвердились в своем мнении, а, наоборот, потому, что сумела, не заслонив собой, увидеть то, это открылось.
Хайдеггер думает здесь о чем-то настолько простом, что за вам трудно следо­вать. Сознание опасается остаться ни с чем, положившись на свет, который не в вашей власти Здесь снова уместно вспомнить каш эпос с его “пойди туда, не знаю куда”. Почти то же у Хайдеггера: “Человек прежде всего и главным образом умеет
искать только тогда, когда с самого начала предполагает наличие искомого . Но, может быть, все-таки бывают поиски без этой заранее данной известности, поис­ки, которым отвечает одно чистое отыскание.
Техника, наоборот, в любом случае гарантирует на какой то свой успех. Не в этом ли секрет ей распространения? Она – система надежных методов обеспечения результата. Существо техники — постав императив приведения всего сущего в установленный статус, сперва познанности, потом организованности. Постав за­долго до своего сегодняшнего размаха в начале XVII века задал науке задачу опредмечивающей проработки всей природной и человеческой давности. Новоевропей­ским субъектом издалека и вначале исподволь, в виде мечты сбросить свою зави­симость от природы, правила рано угаданная перспектива — поставить себя на место всеобщей определяющей инстанции (субъект не обязательно индивид; его суть полнее воплотилась в сплоченных коллективах).
Постав громоздок, необозримо сложен. Но зато он – дело, которое человек может делать на земле сам. Хочет ли Хайдеггер срыва технической цивилизации? Технология только еще развертывает свои возможности.
Представление Хайдеггера мечтателем по несуществовавшим временам, когда челочек якобы жил в согласии с природой, остается вне его мысли. Она не ро­мантическая проповедь о старине, а онтологии: слово о том, что есть прежде, чем человек успеет заметить. Речь не о том, что было и было бы. “В бытии мысль встречает величайшее сопротивление, которое заставляет ее всерьез принять сущее, выступающее в свете своего бытия. Осмысление существа Нового времени вво­дит мысль и волю в круг действия подлинных сущностных сил нашей эпохи. Они действуют, как они действуют, не задеваемые никакой обывательское оценкой. Перед лицом этих сил только и даны либо готовность вынести их, либо выпадение из истории. Эпоху никогда но отмолить отрицающим ее приговором. Эпоха только сбросит отрицателя с рельсов. Но Новое время, чтобы впредь устоять перед ним, требует в силу своего существа такой изначальности и зоркости осмысления, какую мы, нынешние, может быть, и способны в чем-то подготовить, по никоим обра­зом – сразу уже и достичь.
Путь философского становления Хайдеггера вел через критику школ начала века к многозначительному спору с экзистенциализмом и от него – к гусслеровской феноменологии.
Непосредственной жизнью и интересами ее возрастания, говорили философия жизни, исподволь диктуются идеи и нормы. Но если жизнь лишь описывается не поспевающей за вей мыслью, то вопрос о ее собственном смысле отменяется. Све­дение духовной действительности к переживаниям – не преодоление метафизики, а просто утрата способности понимать ту строжайшую логику предельных понятии, па которой почти три тысячелетия стояла европейская мысль. Безусловные, пусть исторически преломляющиеся ценности определяют поведение человека в его исто­рии, говорили философии ценностей. Но если ценности, как надо надеяться, суще­ствуют не только в нашем сознании, то что придает им цену? Человек, говорила философская антропология, носит в себе уникальную способность не вписываться ни в какую данность, в том числе свою собственную. Но если человек должен сна­чала еще осуществиться как таковой, то в человеке ли существо человека? Для нас нет другой реальности, кроме осознаваемых нами ощущений, говорили неоэмпирики Шуппе, Мах и Авенариус. Но разве осознание того факта, что в нашем сознании присутствуют некие содержания, не есть уже выход на потока ощуще­ний? И разве явные успехи наук не подтверждают правоту старого аристотелевского схоластического реализма?
Хайдеггер никому не подавал так руку для совместного труда мысли, как Ясперсу в большой рецензии (1921) на “Психологию мировоззрений”. Ясперс, гово­рилось в рецензии, хочет охватить весь феномен человеческого бытии от хлопот прагматического разума до мистических интуиции, в ему удается подняться над простым собиранием фактов к новой концентрации реалий человеческой жизни. Но как исследователь подходит к экзистенции, развертывающейся перед ним двумя своими пограничными ситуациями? Он ее “непосредственно и непредвзято созерцает”. Позиция созерцания момент экзистенции ученого, я больше того, главный. Как раз он ускользает от анализа. Пусть Ясперс не любит метафизику. При любом отношении к ней надо все-таки спросить: что означает предстояние предмета исследования, жизненного потока, перед наблюдающим его сознаваем? Почему экзистенция группируется перед ним в обозримое целое? Словно само собой разумеется, что ее, как все, можно сделать объектом науки. Философия требует предельной постановки вопросов. Задача ее в том, чтобы, как сделал Ясперс, на­метить проект философского исследования, сколь угодно оригинальный. Дело вообще не в проектировании и конструировании. Мысли важно не то, что именно может разглядеть в своем объекте наблюдательный субъект. Мало ля что он может в нем разглядеть, да еще в таком богатом, как жизнь. Разглядывание пока еще то­нет в эстетизме. Важнее спросить, как возможно рассмотрение экзистенции. Кто ее рассматривает? Она сама. Что такое это рассматривание? Чем оно вызвано? Что если оно – неузнанное следствие перемены в ее историческом бытии? Ясперс не дочитал рукописную рецензию младшего друга до конца, найдя ее скучной. Экзистенциализм продолжал свое путешествие по лабиринту “существования” с его проектами, трансцензусами, шифрами, диалогами. Хайдеггер не пошел дальше мыс­ли о том, благодаря чему и как человек видит все то многое, что видит.
Настойчивости хайдеггеровских вопросов отвечал гуссерлевский замысел философии как науки, которая разбирает всякое мыслительное содержание вплоть до самих вещей, превосходя по строгости математику. Частое слово в ранних сочине­ниях Хайдеггера, означающее надежность подлинно научного метода,- Sicherheit, достоверность, обеспеченность. Мысль обеспечивает себе в напряженной работе до­стоверность каждого своего шага.
Но скоро именно эта черта научной теории, строго установленная и обеспеченная достоверность, становится для Хайдеггера признаком новоевропейской мета­физики с ее нигилистическим забвением истины. С начала 1930-х годов он говорят о Sicherheit, об установленности и гарантированности познания, с чувством жути. Новоевропейские математизированные науки и использовавший их постав начина­ли свое открытие мира как раз с установления достоверной истины. Они кончают планомерным потребляющим покорением всей действительности без другой цели, кроме всестороннего и все более полного обеспечения себя самих и своей хватки над землей и историей. Беда не в науке и технике. Они делают то что обещают. Беда в том, что субъект, захваченный установлением объекта, забыл спросить, успело ли что-то важное совершиться раньше, чем подоспел он, субъект, при­нялся за свою работу организации всего познаваемого.
В качестве источника был взят не сам лекционный курс Хайдеггера “Основные понятия метафизики”, а введение к нему, в котором философ сжато отражает сущность проблем рассматриваемых в основном труде.
Философия Хайдеггера очень своеобразна и трудна для восприятия людьми с обычным типом мышления. Здесь хотелось бы процитировать отрывок из книги немецкого исследователя философии Артура Хюбшера
“Слова странно звучат на наш слух. Кажется, в них высказано все и ничего: все о человеке, который их написал, об абстрактно-насильственной и темной сжатости его мышления, и ничего собственно о том, что должно быть сказано. В них есть нечто предварительное и приблизительное. Ничего, что было бы убедительным, доходчивым и действенным: ни предшествующих и последующих воспоминаний, ни многообразных связей с разъяснениями и комментариями.”[1]
Чтобы осознать смысл казалось бы непонятных фраз, необходимо не только внимательно следовать за извилистым путем мысли великого философа, но и почувствовать сам текст, уподобить свое мировоззрение мировоззрению Хайдеггера.
Так что же такое метафизика и в чем заключаются ее основные понятия в измышлении Мартина Хайдеггера
“Нам придется пока оставить открытым, что это вообще такое – метафизика. Мы видим только: метафизика есть фундаментальное свойство в человеческом бытии. Ее основные понятия суть понятия, последние же как принято говорить в логике суть представления, в которых мы представляем себе нечто общее или нечто вообще, нечто в аспекте того универсального, что многие вещи имеют между собою сообща На почве представления этого всеобщего мы и состоянии определить отсюда отдельные данности, например эту вот вещь — как кафедру, ту — как здание. Понятие есть некоего рода определяющее представление. Но таковыми основные понятия метафизики и понятия философии вообще явно не будут, если мы вспомним, что сама она ко­ренится в той захваченности, в которой мы не делаем схватываемое пред­метом представления, но движемся совершенно другим способом, исходно в принципе отличным от любого научного подхода.
Метафизика есть вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос.
Соответственно основные понятия тут — не обобщения, не формулы всеобщих свойств некоторой предметной области (животное, язык), но понятия особенного рода. Они схватывают каждый раз целое, они предельные смыслы, вбирающие понятия. Но они — охватывающие понятия еще и во втором, равно существенном и связанном с первым смысле: они всегда захватывают заодно и понимающего человека и его бытие — не задним числом, а так, что первого нет без второго, и наоборот. Нет никакого схватывания целого без захваченности философствующей эк­зистенции. Метафизическая мысль есть мышление охватывающими по­нятиями в этом двояком значении: мысль, нацеленная на целое и захва­тывающая экзистенцию. [2]
Для упрощения раскрытия задач реферата была выбрана схема с приведением частей оригинала, с последующим рассмотрением их в качестве примера.
3. Жанр произведения
Наш курс объявлен под названием “Основные понятия метафизики”. Это название мало о чем дает догадываться, при том что по своей форме оно совершенно ясно. Оно как будто бы похоже на другие названия кур­сов: Первоначала зоологии, Основоположения лингвистики. Очерки истории реформации и подобное. Мы понимаем: перед нами отчетливо очер­ченная дисциплина, именуемая “метафизикой”. Дело идет теперь о том, чтобы в рамках одного семестра представить — опуская многочисленные подробности—ее важнейшие понятия. Поскольку же метафизика — центральное учение всей философии, то разбор ее основных черт превращает­ся в сжатое изложение главного содержания философии. Раз философия по отношению к так называемым частным наукам есть наука общего характера, ваши занятия благодаря ей обретут должную широту и закруг­лённость. Все в полном порядке — и университетская фабрика может на­чинать.
Да она давно уже и начала, и работает так ходко, что некоторые даже начинают чуять в ее гонке какую-то опустошенность и потерянность. Может быть, что-то сломалось в самих недрах механизма? Неужели его удерживают от развала уже только навязчивость и банальность организации и сложившегося уклада? Неужели в глубине всего этого занятия засели фальшь и тайное отчаяние? А что если разговоры о метафизике как надежно очерченном разделе Философских знании – предрассудок, и философия как преподаваемая и изучаемая наука — видимость
Впрочем, какая надобность еще и специально констатировать подоб­ные вещи? Всякий я так давно знает, что в философии, тем более в метафизике, все шатко, несчетные разные концепции, позиции и школы сталкиваются и раздирают друг друга — сомнительная сумятица мнений в сравнении с однозначными истинами и достижениями, с выверенными, как говорится, результатами наук. Вот где источник всей беды. Философия, а прежде всего именно метафизика, просто пока еще не достигла зрелости науки. Она движется на каком-то отсталом этане. Что она пытается сделать со времен Декарта, с начала Нового времени, подняться до ранга науки, абсолютной науки, ей пока не удалось. Так что нам надо просто все силы положить на то, чтобы она в один прекрасный день до­стигла успеха. Когда-нибудь она твердо встанет па ноги и пойдет выве­ренным путем науки — на благо человечества. Тогда мы узнаем, что та­кое философия.
Или все надежды на философию как абсолютную науку — одно суе­верие? Скажем, не только потому, что одиночка или отдельная школа ни­когда не достигнут этой цели, но и потому, что сама постановка такой цели ~ принципиальный промах и непризнание глубочайшего существа философии. Философия как абсолютная наука —высокий, непревосходи­мый идеал. Так кажется. И все-таки, возможно измерение ценности фи­лософии идеей науки есть уже фатальнейшее принижение ее подлиннейшего существа. Если, однако, философия вообще и в принципе не наука, к чему она тогда, на что она тогда еще имеет право в кругу университетских наук? Не оказывается ли тогда философия просто проповедью некоего мировоз­зрения А мировоззрение? Что оно такое, как не личное убеждение от­дельного мыслителя, приведенное в систему и на некоторое время спла­чивающее горстку приверженцев, которые скоро сами построят свои системы? Но обстоит ли тогда дело с философией, словно на какой-то большой ярмарке?
В конечном счете истолкование философии как мировоззренческой проповеди — ничуть не меньшее заблуждение, чем ее характеристика как науки, Философия (метафизика) — ни наука, ни мировоззренческая про­поведь. Что в таком случае остается па ее долю? Для начала мы делаем лишь то негативное заявление, что в подобные рамки ее не вгонишь. Может быть, она не поддается определению через что-то другое, а только через саму себя и в качестве самой себя — вне сравнения с чем-либо, из чего можно было бы добыть ее позитивное определение. В таком слу­чае философия есть нечто самостоятельное, последнее.
Своеобразие диалекта Мартина Хайдеггера, непосредственность синонимов, все это затрудняет понимание текста, хотелось бы обратить внимание на перевод, немецкий язык довольно трудно переложить на русский, философский текст тем более.
Что касается стиля произведения, то это конечно трактат, трактат, но не в чистом виде ибо создавался в виде курса лекций. Из определения СЭС “Трактат это научное сочинение в котором рассматривается отдельный вопрос или проблема; рассуждение на специальную тему”[3] Исходя из этого определения по многим признакам работы Хайдеггера “Основные понятия метафизики” можно сделать вывод о том, что его труд является именно трактатом, но с другой стороны, широта затрагиваемых вопросов, свобода мыслеизложения, не позволяют нам считать сочинение чисто научным трудом. Можно конечно порассуждать является ли специально созданный, оригинальный курс лекций научным трудом или нет, но лучше оставить это более подготовленным людям
Все сказанное выше может показаться тавтологией, но бывает невозможно достигнуть ясности в каком либо вопросе без многократного повторения его вариантов.

4. Основные фигуры текста
Итак, во всех этих обходных попытках характеристики метафизики мы в последний раз провалились. Неужто мы ничего взамен не приобрели? И нет, и да. Приобрели мы не определение или что-то вроде того. Приобрели мы, пожалуй, важное и, может быть, сущностное понимание своеобразия метафизики: того, что мы сами перед ней увиливаем, ускользаем от нее как таковой и встаем на окольные пути; и что нет другого выбора, кроме как раскрыться самим и увидеть метафизику в лицо, чтобы не терять ее снова из виду.
Но как возможно потерять из виду что-то, что мы даже еще и не уловили взором? Как это так: метафизика от нас ускользает, когда мы даже не в состоянии последовать за ней туда, куда она, ускользая, нас тянет? Вправду ли мы не можем видеть, куда она ускользает, или просто отшатываемся в испуге от специфического напряжения, требующегося для прямого схватывания метафизики.
Наш негативный результат гласит: философию нельзя уловить и определить окольным путем и в качестве чего-то другого, чем она сама. Она требует чтобы мы смотрели не в сторону от нее, но добывали ее из нее самой. Она сама—что же мы все-таки о ней знаем, что она и как она? Она сама есть, только когда мы философствуем. Философия есть философствование. Это как будто бы очень мало что нам сообщает. Но просто повторяя, казалось бы, одно и то же, мы выговариваем тут большую правду. Указано направление, в котором нам надо искать, и заодно направление, в каком от нас ускользает метафизика.
Метафизика как философствование, как наше собственное, как чело­веческое дело — как и куда прикажете ускользать от нас метафизике как философствованию, как нашему собственному, как человеческому делу, когда мы сами же люди и есть. Однако знаем ли мы, собственно, что такое мы сами? Что есть человек? Венец творения или глухой лаби­ринт, великоё недоразумение и пропасть? Если мы так мало знаем о че­ловеке, как может тогда наше существо не быть нам чужим? Как прика­жете философии не тонуть во мраке этого существа? Философия — мы как-то вскользь, пожалуй, знаем — вовсе не заурядное занятие, в котором мы по настроению коротаем время, не просто собрание познаний, которые в любой момент можно добыть из книг; но — мы лишь смутно это чувствуем — нечто нацеленное на целое и предельнейшее, в чем человек выговаривается до последней ясности и ведет последний спор. Ибо зачем нам было иначе сюда приходить? Или мы попали сюда не подумав, по­тому что другие тоже идут или потому что как раз между пятью и шестью у нас свободный час, когда нет смысла идти домой? Зачем мы здесь? Знаем ли мы, с чем связались.
Основными фигурами текста конечно же является сама метафизика как основа философии и ее понятия. Несмотря на некоторые отступления вся нить рассуждений Хайдеггера тянется вокруг них. Но для Хайдеггера одним из самых важных вопросов был вопрос о бытии. Это проблема проскальзывает почти во всех его произведениях, и здесь, в последнем абзаце отрывка таится вопрос, что же такое бытие и существует ли вообще человек.

5. Основные темы и проблемы текста
“Основные понятия метафизики” – так Хайдеггер назвал свой лекционный курс 1929/1930 гг., но из приведенных выше частей большого введении к нему мы узнаем, что “понятия” (Begriffe), о которых идет речь, не нам позволяют охватить некие со­держания, а, наоборот, сами призваны захватить нас с тем, чтобы никогда уже не выпускать из своей хватки. Что такое мир? Казалось бы, мы открываем его; но с каждым нашим шагом он расступается, оставаясь неуловимым, и оказывается, что, захваченные им, мы открываем себя. Таковы же “метафизические понятия” конечности (смертности) и единственности (уединения) человека. Они, собственно, и не понятия вовсе, а “сами вещи” предельного и захватывающего свойства —Inbegriffe. Перед их лицом человек возвращается к своему существу – чистому присутствию, дающему о себе знать в одной из своих “основных мелодий” – на­строений. Философствование, в которое вводит слушателей хайдеггеровский курс, – это попытка проснуться от сна несобственного существования к тому основному настроению нашего существа, которое скрыто от вас, пока мы не позволяем предельным “понятиям” овладеть вами. Философия есть, таким образом, поступок (Handlung) возвращения человека к собственному существу. Оно приоткрывается в современную эпоху в настроении тоски. За ее обыденными формами кроется наша подспудная захваченность тайной целого, времени, смерти. Решимость взгля­нуть этим вещам в лицо вознаграждается открытием сущностной взаимопринадлежности мира и человека. Мир как целое присущ человеку, мирообразующему существу, в более изначальном смысле, чем природное окружении.

Список литературы:
1. Основные понятия метафизики // Вопросы философии 1989 №9 с. 116
2. Артур Хюбшер. Мартин Хайдеггер // Мыслители нашего времени. М. ЦТР МГП ВОС 1994 г. 308 с.
3. Советский энциклопедический словарь. Гл. ред. С. М. Ковалев. М.: Советская
энциклопедия.1979 г. 1600 с.

[1] Артур Хюбшер. Мартин Хайдеггер // Мыслители нашего времени. Москва ЦТР МГП ВОС 1994 г. с. 203
[2] Основные понятия метафизики // Вопросы философии 1989 №9
[3] Советский энциклопедический словарь. Гл. ред. С. М. Ковалев. М.: Советская энциклопедия.1979 г. 1600 с.