НЕКОТОРЫЕ
ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ ТЮРКИЗМОВ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Изучение
тюркизмов русского словаря началось еще в XVIII веке. Первый из известных нам
опытов сопоставления русских слов со словами восточных языков относится к 1769
году. В этом году в сатирическом журнале Василия Тузова “Поденьшина”
был опубликован список слов русского языка, сходных со словами восточных
языков. Среди этих сопоставлений целый ряд весьма удачен (сундук, лошадь,
бирюк, камыш и др.), но отдельные слова сопоставляются лишь на основе
совершенно случайных созвучий. Например, сопоставив русск. щи и тюркск. ашчи
“повар”, В. Тузов продолжает: “Да уж не от сего полно произошло
и счастие, от щи и ясть: щиястие, может быть в старые времена, бедные
говаривали о достаточных: так разбогател, до такого состояния дошел, что каждой
день щи есть может” [1
].
Вопрос о
тюркско-русских языковых связях интересовал многих исследователей в течение
всего XIX века. В 1812 году Общество любителей российской словесности при
Московском университете выдвинуло конкурсную тему исследования о влиянии других
языков на русский, где должен был исследоваться и вопрос о вкладе
“татарского языка” (то есть тюркских языках вообще) в русский словарь
[2
]. Но
такое исследование осталось невыполненным.
Вопрос о
словах, заимствованных русским языком из различных тюркских языков, ставился
лишь на ограниченном материале. Много интересных наблюдений о тюркских словах в
русских говорах содержится в “Материалах для сравнительного и
объяснительного словаря и грамматики”, вышедших в 1854 году под редакцией
И. И. Срезневского. В первом томе “Материалов” опубликованы списки
русских слов, сходных со словами восточных языков, и указан возможный источник
среди восточных языков. В составлении этих глоссариев участвовали известные
русские востоковеды И. Н. Березин, А. А. Бобровников, В. В. Григорьев, А. К.
Казембек, И. М. Ковалевский, П. Я. Петров, А. М. Шёгрен.
Большой
лексический материал содержится в работе известного лингвиста Фр. Миклошича о
тюркизмах в языках Восточной и Юго-восточной Европы [3
]. Материал Фр. Миклошича
во многом сходен с глоссариями в “Материалах для сравнительного и
объяснительного словаря”: в нем нет историзма, тюркские языки выступают
еще недостаточно дифференцированно. Впрочем, слабые стороны словаря объяснялись
еще недостаточной исследованностью тюркских языков в то время. Мало нового внес
“Этимологический словарь восточных слов в европейских языках” К.
Локоча [4
],
вышедший в 1927 году.
Ф. Е. Корш в
рецензии на труд Фр. Миклошича и в полемике с П М. Мелиоранским о тюркизмах в
“Слове о полку Игореве” высказал много ценных соображений по поводу
времени и места заимствования того или иного слова в русский язык. При этом Ф.
Е. Корш оперировал фактами истории как тюркских, так и славянских языков. Но
его рецензия на труд Фр. Миклошича о тюркизмах в восточноевропейских языках не
является самостоятельно подготовленным трудом. Ф. Е. Корш только дал более
точные выводы, опираясь на материалы Фр. Миклошича и наметил дальнейшие пути
исследования тюркских элементов в славянских языках [5
]. Наиболее глубоко
вопросы древнерусских заимствований из тюркских языков рассмотрены Ф. Е. Коршем
и П. М. Мелиоранским [6
] в
процессе дискуссии о тюркизмах в “Слове о полку Игореве”. Но и здесь
больше было сделано для истории тюркских языков: спор велся преимущественно на
тюркологической почве. История тюркских по происхождению слов в русском языке
оставалась в тени. Весьма характерна в этом отношении оценка этой дискуссии,
которая была дана ей польским тюркологом А. Зайончковским, который сам занимался
изучением тюркизмов в древнерусском языке. А. Зайончковский оценил
тюркологическую глубину этого спора, заметив, что в полемических статьях Ф. Е.
Корша и П. М. Мелиоранского “написана целая диссертация о разных тюркских
словах как балабан, пеhливан и т. д., затронуто много вопросов и проблем
тюркской диалектологии, но вопрос о заимствовании слова балван (орхонское
балбал) не разрешен” [7
]. Это
произошло потому, что полемисты почти не обращались к памятникам древнерусской
письменности.
Весьма
интересна, появившаяся в третьем выпуске “Лексикографического
сборника” в 1958 году статья Н. К. Дмитриева “О тюркских элементах
русского словаря” [8
].
Работа представляет собой тюркологический комментарий к “Толковому словарю
русского языка” под редакцией Д. Н. Ушакова. Она состоит из большого
введения и нескольких глоссариев: 1) “Тюркизмы, подтвержденные
фактами”; 2) “Тюркизмы, требующие дополнительной документации”;
3) “Слова, причисляемые к тюркизмам в порядке гипотезы” и 4)
“Дополнительный список тюркизмов русского словаря (в него вошли некоторые
пропущенные в “Толковом словаре” выражения, а также отдельные
областные слова)”. Работа Н. К. Дмитриева является наиболее обстоятельным
исследованием тюркизмов в русском языке. Дмитриев большое внимание обратил на
звуковые соответствия тюркских и русских слов. Такие сопоставления
соответствующих тюркских слов в разных тюркских языках позволяют более точно
установить источник заимствования. Работа Н. К. Дмитриева вносит много
коррективов в “Русский этимологический словарь” М. Р. Фасмера [9
], где тюркские языки зачастую
выступают недостаточно расчлененно. М. Фасмер пользовался для наведения справок
лишь “Опытом словаря тюркских наречий” В. В. Радлова, который
отражает словарный состав далеко не всех тюркских языков. С другой стороны, в
работе Н. К. Дмитриева не всегда точно используются данные древнерусской
письменности. Как характерный пример может быть рассмотрена история слова казна
в обеих работах: М. Фасмер, пользуясь “Опытом словаря тюркских
наречий” акад. В. В. Радлова как справочником по тюркской лексике, выводит
русск. казна из турецкого и крымско-татарского хазна или же
поволжско-татарского хазина, хотя в этом же словаре отмечены и формы более
точно соответствующие русскому слову: половецкое и татарское казна [10
] (ср. также ногайск.
пословицу Эл казнасы эски соьз). Не воспользовался М. Фасмер также и
“Половецким словарем” К. Грёнбека, в котором отмечено половецкое
qazna [11
]. Н.
К. Дмитриев точен в тюркологической части: он отмечает, что русскому казна
соответствует “кыпчакско-тюркская форма арабского слова хазина
“сокровище”, и указывает на половецкий язык как на возможный источник
заимствования. Но Н. К. Дмитриев допускает неточность другого рода: он
указывает в качестве раннего случая отражения этого слова в русском языке лишь
фиксацию его в “Хожении за три моря” Афанасия Никитина [12
]. Но М. Фасмер лучше
ориентирован в памятниках русской письменности: он отмечает, что слово впервые
встречается в грамоте Дмитрия Донского 1389 года, т. e. почти на столетие
раньше.
Важно учитывать
не только данные памятников древней письменности и данные диалектологии
тюркских языков, но и историю предметов, с которым связано то или иное понятие.
Необходимо, таким образом, обращаться к историческим и археологическим
материалам, которые смогли бы указать на культурно-исторические обстоятельства
заимствования данного понятия или предмета. При этом немаловажное значение
имеет сам предмет, его специфические особенности, которые тоже могли меняться с
течением времени.
В этом
отношении интересно проследить историю названий денежных единиц в древнерусском
языке. Древнейшие русские названия денег связаны с разного рода названиями
животных: скотъ, куны, бЪль (последние два от названий пушных зверков).
Подобный перенос значения отмечается в тюркских языках, где слово тин (В. В.
Радлов “Опыт словаря тюркских наречий” т. III, стр. 1360-1361) [13
] в татарском, казахском
и уйгурском языках имеет значение “белка” и “копейка”. Ср.
также удмуртск. коньы “белка” и “копейка”. Такой переход
значений, вероятно, был вызван сходными условиями экономической жизни, при
которых в качестве денег выступали шкурки пушных зверей. К тому же следует
заметить, что названия денежных единиц неустойчивы: они изменяются с течением
времени, неодинаковы они и на разных территориях. Например, в русском языке
грошом называлась монета достоинством или в две копейки, или в полкопейки. Ср.
также тюркск. тенге, которое имеет разные значения в разных языках. В
казахском, татарском, башкирском, чувашском языках так называется “рубль”,
а в диалектах казахского языка, в каракалпакском, туркменском (в последнем это
слово звучит тен,н,е) языках так называется “двадцатикопеечная
монета”. В некоторых языках оно значит “деньги вообще”. К. этому
же тюркскому слову восходит русское деньга “монета, достоинством в
полкопейки” (слово известно по памятникам русской письменности с XIV века,
когда на Руси после почти трехвекового перерыва возобновилась чеканка
собственной монеты по золотоордынским образцам). От деньга происходит общее
название деньги. Что касается происхождения тюркского слова тен,ге, то мнения
ученых по этому поводу расходятся. Высказанное академиком К. М. Френом
предположение о связи этого слова с тюркским тамга [14
] было еще в середине
XIX века отвергнуто И. Н. Березиным [15
], как неправильное.
Однако оно позже было поддержано Фр. Миклошичем.
Не лишена
основания высказываемая некоторыми исследователями догадка о связи тюркск.
тен,ге с персидским данг и древнеперсидским danakh [16
]. Этимология В. В.
Радлова (от тюркск. тен,ерек “круг, колесо”) [17
] нуждается в
дополнительной аргументации.
Но если учесть
то обстоятельство, что названия денежных единиц могут образовываться от
названий пушных зверей, то для тюркского тен,ге можно найти хорошую этимологию
на тюркской же почве.
В основе этого
названия лежит тюркское название белки тейин, тейин, тин, тин, тийин, тийин,
тыйын и т. п. Правда, некоторая необычность звуковых соответствий и
исторические соображения (тюрки всегда были степными кочевниками и поэтому
сравнительно поздно познакомились с лесным зверьком – белкой) позволяют думать,
что это слово было заимствовано тюрками из других языков [18
]. Источником
заимствования могли быть финно-угорские языки: ср. хант. (остяцк.) тангки
“белка” и манс. (вогульск) лехын, ленгын “белка”. Ср. также
эвенкийское (тунг.) дэнгкэ, нэкэ “соболь”. Тюркское название монеты
тен,ге является фонетическим вариантом названия белки. Название мелкой монеты
тен,ге известно и монгольским языком монг. тен,ке, калм. тен,гн [19
].
Тюркское тен,ге
отражено у Афанасия Никитина как тенка, а как специфически среднеазиатское
слово встречается в современном русском языке в нескольких орфографических
передачах: теньга, танга, теньга, тенга [20
].
Весьма
вероятно, что это же слово вошло в русский язык в другой форме, более близкой
по звучанию к названию зверька – тыйын, тийин. Правда, вошло оно в русский язык
не самостоятельно, а как составная часть слова, возникшего на базе тюркского
счетного словосочетания. Речь идет об одном из старых тюркизмов русского языка
– слове алтын. Среди лингвистов сейчас общепринятой этимологией этого слова
является возведение его к татарскому слову алтын “золото” [21
], хотя нумизматы не
знают русских золотых монет, относящихся к тому времени, когда в русском языке
появилось слово алтынъ. Не известны и золотоордынские золотые монеты. Поэтому
эта этимология, предложенная в 1854 г. А. К. Казембеком в “Материалах для
сравнительного и объяснительного словаря” и поддержанная другими исследователями
вплоть до М. Фасмера, вызывает возражения [22
]. Лингвисты при этой
этимологии приводят семантические параллели из других языков и указывают на то,
что обычно история монет является историей падения их стоимости.
Однако,
нумизматы не соглашаются с этим мнением: они учитывают реальную историю самой
вещи. Известно, что русский алтынъ никогда не был золотой монетой, поэтому
тюркское алтын, алтун “золото” не могло лечь в основу этого названия.
Известный русский историк В. Н. Татищев предложил более убедительную этимологию
в своем “Лексиконе российском, историческом, географическом, политическом
и гражданском” (посмертно в 1793 году выпущены лишь первые 3 части): он
производит алтын от тюркского числительного алты, “шесть”:
“понеже алты слово татарское, значит шесть, ибо в ней 6 денег”
(подчеркнуто В. Н. Татищевым) [23
]. Правда, это
объяснение оставляло открытым вопрос о конце слова, где конечное н не получало
объяснения. Объяснение было намечено лишь через сто лет после выхода в свет
“Лексикона” В. Н. Татищева в академическом словаре 1891 года под
редакцией Я. К. Грота, где русск. алтын объясняется как переделка тюркско-татарского
алты тийин “шесть белок”. Впоследствии нумизмат В. К. Трутовский
указал, что тюркское тийин могло здесь также иметь значение названия мелкой
денежной единицы, соответствовавшей деньге [24
]. В качестве
семантической параллели можно указать еще и на украинское название
трехкопеечной монеты – шостак (от числительного шесть, подразумевается: шесть
грошей [25
].
Предполагаемое алты тыйын или алты тийин подверглось гаплологии. Так как
огласовка тюркского названия белки (и происходящего от него названия монеты)
колеблется между передним и задним рядом вокализма (а следовательно, согласные
могут быть соответственно полумягким или твердыми), то можно будет именно этим
объяснить форму алтынь (Род. падеж мн. числа) в некоторых памятниках
письменности 16-17 веков: восмь алтынь (Воронежские акты, 1639 г.), дватцать
алтынь оброку (Архив Строева, т. I, стр. 703, 1593 г.) [26
]. Здесь мягкость
конечного согласного возникла на основе тюркской полумягкости согласного в
слове с вокализмом переднего ряда. Иное объяснение мягкости согласного
невозможно.
Интересно заметить,
что в “Опыте областного великорусского словаря” зарегистрировано
слово бежалтынный, которое восходит к тюркскому числительному беш
“пять” в сочетании с алтын. Особенностью этого слова является то, что
здесь в беш вокализм не поволжско-тюркский.
О возможности
передачи тюркского слова тыйын, тийин как -тын- свидетельствуют русские
арготические выражения нибиртынки “ни копейки” (восходит к тюркскому
словосочетанию бир тыйын “одна копейка” и унтынка “за десять
копеек” (восходит к тюркскому дательному падежу он тыйынка; огласовка ун
говорит о татарском источнике) [27
].
В этой связи
можно предположить новую этимологию слова полтина, известного с XII века (1136
г.). Существует три этимологии этого слова: 1) от слова полть “половина
мясной туши” + суффикс -ина, 2) пол + тин “удар, рез” (от
глагола тети “рубить”) [28
], 3) пол – + суффикс
-тин(а), извлеченный из слов типа десятина, третина [29
]. Не вдаваясь в
детальный анализ этих трех этимологии, мы можем заметить, что все они оставляют
необъясненными встречающее несколько раз в “Псковской второй
летописи” написание полтына. Cм. например: а ржи по 3 мЪрЪ за полтыну
(Полное собраниe русских летописей, т. 5. СПб., 1851, стр. 20, ср. также стр.
27). Однако, если предположить, что во второй половине слова полтина скрывается
тюркское тыйын, тийин с колеблющимся вокализмом, то тогда станет ясным источник
написания полтына в “Псковской второй летописи”.
Так как
названия денежных единиц в русском языке являются заимствованиями с Востока,
то, возможно, что восточным заимствованием является и слово копейка. Наиболее
распространенная этимология этого слова связывает его с копьё [30
]. Эта этимология
опирается на данные летописей. Так “Софийском временнике” под 1535
годом сделана запись: А при великомъ князЪ ВасильЪ ИвановичЪ бысть знамя на
денгахъ: князь великий на конЪ. а имЪя мечь в руцЪ; а князь великии Иванъ
Васильевич учини знамя на денгахъ: князь великий на конЪ, а имЪя копье въ руцЪ
и оттолЪ прозваша денги копеиныя” [31
]. Под тем же годом в
Новгородской II летописи говорится о том, что великий князь повелел
“новыми деньгами торговати съ копиемъ”. Такое же объяснение
содержится в “Русско-английском словаре-дневнике Ричарда Джемса (1618-1619
гг.)”, на 44 странице которого после глоссы “nouogorodski – a
copek” (то есть копейка) содержится небольшая справка по истории денег в
России: “В Новгороде была в древности чеканка монеты, тогда на ней было
изображение всадника с саблей (sable исправлено из первоначального lance
“пика”), а на некоторых с булавой (mace), которую они называют maetch
(т. е. меч), и монета тогда называлась не copeka (т. е. копейка), a sablanitsa
(то есть сабляница). Потом чеканку перенесли в Москву и по изображению копья
(lance) называли монету copeke (то есть копейка), а другие монеты dingo
Moskoueski (то есть деньги московские)” [32
]. Однако все это,
по-видимому, является всего навсего “народной этимологией”. М. Фасмер
указывает, что слово копейка стало употребляться с 1535 года. Но в Псковской
первой летописи копейка упоминается еще под 1499 годом, когда перечисляются
цены на продукты. Это на 36 лет старше указанной М. Фасмером даты.
Кроме того,
вызывает сомнение словообразование. Например, А. Г. Преображенский в своем
“Этимологическом словаре русского языка” справедливо недоумевает:
почему не копейко, копьецо, копейце, кроме того, представляется странным, что
нам остались неизвестными названия денег типа сообщаемых Ричардом Джемсом
сабляница. Производство копейка от копьё затрудняется еще тем обстоятельством,
что в этом слове писалась буква Ъ (ять), которая была бы совершена невозможна
здесь, если бы это слово действительно производилось от копье, копие [33
].
Данные русского
языка позволяют выделить здесь суффиксальный элемент -к(а): наряду с
прилагательным копеечный В. И. Даль в своем словаре отмечает прилагательное
копейный. В современном русском просторечии употребительны выражения ни копья,
без копья, которые возникли под влиянием старого названия той стороны монеты,
где изображался герб, орел, а еще раньше всадник с копьем (В словаре В. И. Даля
с иным ударением: копье, копка и пометой твр. пск.). Более старая форма этого
слова с указанием на старый Ъ сохранилась в украинском языке: копiй (при
родительном падеже копiя) “копейка”.
Поэтому следует
более внимательно отнестись к мнению многих русских ученых, которые видели в
русском слове копейка восточное заимствование. Уже Ф. И. Эрдман в своем
“Изъяснении некоторых слов, перешедших из восточных языков в
российский” (М., 1830) указывал, что название копейка имеет восточное
происхождение. Он указывал, монета копек упоминается в “Истории
Тамерлана” Шарафеддина. Л. З. Будагов указывает, что название монеты
копеки “часто встречается у персидских историков…, как напр. у
Девлеш-Шаха”, а далее Л. 3. Будагов добавляет, что “слово это перешло
и в русский язык, копейка”. Г. Беверидж отмечает, что это название
упоминается и у Бабура [34
].
Эта персидская и среднеазиатская монета, несомненно, связана с русским копейка.
Из современных тюркских языков это старинное название сохранилось лишь в
туркменском языке: кOпук “копейка”. Правда, некоторые туркменские
языковеды склонны видеть в нем русское заимствование [35
]. Ф. И. Эрдман, впервые
указавший на восточное происхождение названия копейка, выдвинул тюркскую
этимологию этого слова. По его словам, это название происходит от тюркского
слова копек “собака”, ибо на этих монетах была изображена собака [36
]. Впрочем, монеты могли
быть названы копек – собаками и в шутку. Ср. арабское название талера со львом
‘асади “львиный” и т. п. [37
]. Его же называют ‘абу
калб “собачник”.
Эта этимология
русск. копейка была поддержана Ф. Рейфом, Ф. Е. Коршем и К. Локочем [38
]. В таком случае
найдется ключ к объяснению укр. копа “50 копеек”, коповик “15
копеек”, коповик “полтинник”, русск. диал. (пск.) полукопа
“тридцать” (бол. о деньгах) и т. п. [39
]. Укр. копа отражает
полную утрату конечного заднеязычного согласного, который подвергся
спирантизации и полной утрате: к > й > нуль звука. Засвидетельствованное
в древнерусских памятниках половецкое имя Кобякъ, русское копейка (копейка,
близкое к нему украинск. копiй и русск. просторечн. *копей в выражении ни
копья) и украинск. копа отражают разные стадии изменения одного слова в
тюркских языках.
Исследование
тюркизмов в древнерусском языке осложняется еще тем обстоятельством, что
тюркские языки домонгольского периода, с которыми приходилось сталкиваться
восточным славянам (булгарский, печенежский, половецкий и др.) нам почти
неизвестны: от них сохранились только лишь отдельные слова. Исключением
является половецкий язык, от которого мы имеем отдельные памятники, хотя и
относящиеся к более позднему времени: Codex cumanicus – половецкий словарь и
религиозные тексты – относится к рубежу XIII – XIV веков, другие половецкие
памятники относятся к более позднему времени. Словарь половецкого языка в
дошедших до нас половецких памятниках, конечно, отражен далеко не полностью.
Поэтому для объяснения происхождения тюркских элементов в русской лексике
приходится привлекать данные многих тюркских языков. Но слабая изученность
лексики в диалектах разных тюркских языков затрудняет достижение точных и
определенных выводов. “Опыт словаря тюркских наречий” В. В. Радлова
охватывает далеко не все тюркские языки, а существующие переводные двуязычные
словари тюркских языков обычно не отражают лексику всего языка, ограничиваясь
лишь лексикой литературного языка. Особенно важно собрать лексику диалектов кыпчакских
языков, которые генетически связаны с языком половцев и других кочевников
Северного Причерноморья Поэтому дальнейшее изучение тюркизмов в составе русской
лексики будет зависеть от развития диалектологии тюркских языков. В современных
тюркских диалектах, возможно, будут обнаружены некоторые крупицы исчезнувших
языков, которые служили источником для пополнения русского языка восточной
лексикой.
Список
литературы
1. В. Тузов
Поденьщина, сатирический журнал. 1769. Изд. А. Афанасьева. М., 1858, стр. 133-134.
2. Труды
общества любителей российской словесности при императорском Московском
университете, ч IV. М, 1812, стр. 184.
3. Fr. Miklosich Die turkische Elemente in der sudost-
und osteuropaischen Sprachen, (1884-1890) – Denkschrift der Wiener Akademie der
Wissenschaften. Philos.-hist. Klasse. Bd. 35, 36, 38.
4. К.
Lokotsch Etymologisches Worterbuch der europaischen Worter orientalischen
Ursprungs. Heidelberg, 1927.
5. Archiv fur slavische Philologie, Bd 8-9. Berlin, 1885-1886.
6. Известия
отделения русского языка и словесности Академии Наук, тт. VII-XI. СПб.,
1902-1906. Две статьи П. Мелиоранского и две статьи Ф. Е. Корша. Позже к этому
вопросу возвращались С. Е. Малов и В А Гордлевский. Сюда же примыкает книга К. Менгеса (К. Н.
Menges) The oriental words in the oldest russian epos “Slovo о pъlku Igoreve”. New-York, 1951.
7. A. Zajanсzkоwski.
Zwiazki jezykowe polowiecko-slowianskie. Wroclaw, 1949, стр. 49.
8. Перепечатано
в книге: Н. К. Дмитриев. Строй тюркских языков. М., 1962.
9. М.
Vasmer. Russisches etymologisches Worterbuch, Bd. I-III, Нeidelberg, 1953 – 1958.
10. В. В.
Paдлов. Опыт словаря тюркских наречии, т. II. СПб., 1899, стр. 385.
11. К.
GrOnbech. Komanisches Worterbuch. Kopenhagen, 1942. стр. 197.
12. Н. К. Дмитриев. Строй тюркских языков. М., 1962. стр. 535.
13. Ср. Л. З.
Будагов. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. I. СПб., 1869,
стр. 423.
14. С. М. Fraehn. De origine vocabuli
rossici деньги. Казань, 1815.
15. И. Н.
Березин. Шейбаниада. Казань, 1849, стр. 16.
16. М.
Vasmer. Russisches etymologisches Worterbuch, Bd. 1 Heidelberg, 1953, стр. 340.
17. В. Pадлов.
О языке куманов. По поводу издания Куманского словаря. Приложение к XLVIII тому
записок имп. Академии наук, № 4. СПб., 1884, стр. 6.
18. A. M.
Щербак. Названия домашних и диких животных в тюркских языках. Сборник
“Историческое развитие лексики тюркских языков”, М, 1961, стр. 142.
19. J. Ramstedt Kalmukisches Worterbuch. Helsinki, 1935, стр. 395.
20. Примеры см.
в книге: А В Миртов. Лексические заимствования в русском языке из языков
народов Средней Азии. Ташкент, 1940, стр. 17-18.
21. Его
источником не мог быть половецкий язык, где это слово звучало алтун. Ср.
передачу половецкого имени Алтунапа, Алтунопа, Олтунопа в “Повести
временных лет” под 1096 и 1098 г. Алтунопа – значит
“золото-дядя”.
22. М. Vаsmer. Russisches etymologisches
Worterbuch. Bd. 1, Heidelberg, 1953, стр. 14. Этимологический
словарь русского языка. Автор-составитель Н. М. Шанский. Вып. I. М., 1963, стр.
80. Выпады Н. М. Шанского против производства тюркск. алтын
23. B. П.
Татищев. Лексикон российский исторический, географический, политический и
гражданский, ч. I. СПб., 1793, стр. 36.
24. Словарь русского
языка, составленный Вторым отделением Академии наук, т. I. СПб., 1891, стр. 33;
В. К. Трутовский в кн. Нумизматический сборник, т. I. М., 1911, стр. 657-658.
25. Б. Д.
Гринченко. Словарь украинского языка, т. IV. Киев, 1909, стр. 508.
26. Примеры
цитируются по картотеке Древнерусского словаря в Институте русского языка АН
СССР.
27. Н. К.
Дмитриев. Строй тюркских языков. М., 1962, стр. 498, 500.
28. Этимология
В. И. Даля (под словом тети); М. Фасмер поддерживает ее, но ссылается не на В.
И. Даля, а на Н. Бауэра.
29. А. Е.
Супрун. К этимологии слова полтина. Сборник “Этимологические исследования
по русскому языку”, вып. II. Изд. МГУ, 1960.
30. М. Vasmеr. Russisches etymologisches
Worterbuch, Bd. 1. Heidelberg,
1953, стр. 619 со ссылкой на литературу. Здесь же указана этимология Р. Ф.
Брандта от копить -* копЪя (есть уже у В. И. Даля).
31. См. И. И.
Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. I. СПб., 1893, стр.
1279.
32. Б. А.
Ларин. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса 1618-1619 гг.). Л..
1959. стр. 1-17. Фотокопия на стр. 392. Данный выше перевод несколько
отличается от перевода Б. А. Ларина.
33. Замечание
Ф. И. Буслаева (“Историческая грамматика русского языка. М., 1959, стр.
47) о том, что Ъ (ять) в слове копЪйка пишется совершенно без всяких на то
основании, вероятно, опирается на этимологию копЪйка
34. Enzyklopadie des Islams, Bd. II, 1. Auflage, стр. 1138, Ср. Л. 3. Будагов. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. II. СПб.,
1871, стр. 112.
35. О. Черлиев.
Мары геплешигинин созлук составы. Туркмен филологиясынын тарихыдан материаллар.
Ылмы язгыллар. Чэржеу, 1963, стр. 229.
36. Ф. И.
Эрдман. Изъяснение некоторых слов, перешедших из восточных языков в российский.
М., 1830, стр. 9-11. И. Н. Березин полагал, что половецкое собственное имя,
многократно встречающееся в памятниках древнерусской письменности, – Кобяк –
является куманским соответствием тюркскому копек, кобек. См. его рецензию на
книгу Н. Гербеля “Игорь князь Северский”. Поэма. М., 1854.
“Москвитянин”. 1854, № 22, отд. IV, стр. 70.
37. E. Schrotter. Worterbuch der Munzkunde. Berlin, 1930, стр.5; В. В. Бартольд
(История культурной жизни Туркестана, Сочинения. т. II, ч. I, стр. 263)
считает, что монета была названа по имени чагатайского хана Кебека (1318-1326).
Правда, он персидское кпки транскрибирует как кебеки вм. копеки (ср. копеки у
Л. 3. Будагова) а также Кебек вм. Кобек. П вместо б – признак огузских языков,
не исключено туркменское посредство.
38. Ф. Рейф.
Русско-французский словарь или этимологический лексикон русского языка, т. I.
СПб., 1835, стр. 435.
39. Б.
Гринченко. Словарь украинского языка, т. II. Киев, стр. 280, 282, т. III, Киев,
1909, стр. 157; В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т.
III. М., 1955, стр. 251.
40. И. Г.
Добродомов. НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ ТЮРКИЗМОВ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ.