смотреть на рефераты похожие на “Развитие кейнсианства в послевоенный период”
ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ НЕОКЕЙНСИАНСТВА
Неокейнсианство до второй половины 70-х годов выступало одним из
главных течений буржуазных теорий государственно-монополистического
регулирования капиталистической экономики и представляло собой развитие
кейнсианства применительно к новой исторической обстановке послевоенного
капитализма. Неокейнсианство как специфическое направление сложилось в
первой половине 50-х годов под влиянием углубления общего кризиса
капитализма и связанного с ним завершения процесса перехода от
монополистического к государственно-монополистическому капитализму, научно-
технической революции, экономического соревнования двух социально-
экономических систем и краха колониальной системы империализма.
Как и кейнсианство, неокейнсианство исследовало функциональные,
количественные зависимости народнохозяйственных величин в процессе
капиталистического воспроизводства. Однако в новых исторических условиях,
когда проблема темпов экономическою развития стала рассматриваться как
вопрос жизни и смерти капитализма, неокейнсианство уже не могло
ограничиться рассмотрением преимущественно проблем “статического состояния
экономики”. Оно вынуждено было отказаться от тезиса о стагнации
капиталистической экономики. Неокейнсианцы выступили с критикой тех
положений теории Дж. М. Кейнса, которые придавали ей характер “статической”
теории, т. е. ориентировали ее на рассмотрение количественных зависимостей
линии простого воспроизводства. Последователи Дж. М. Кейнса, опираясь на
основные понятия и методологию его теории, в центр внимания поставили
проблемы государственно-монополистического регулирования расширенного
капиталистического воспроизводства. Теоретики неокейнсианства Р. Харрод, П.
Калдор, Е. Домар, Э. Хансен и другие акцентировали внимание на
количественных зависимостях расширенного капиталистического
воспроизводства, или, по терминологии неокейнсианства, проблемах
экономической динамики и экономического роста.
Неокейнсианство, выступая в качестве важнейшей теоретической основы
экономической политики государственно-монополистического капитализма,
исходило из главной посылки кейнсианства об утрате стихийного механизма
автоматического восстановления равновесия и необходимости государственного
регулирования капиталистической экономики. Особенность неокейнсианства
состояла в том, что оно, отражая более зрелую ступень развития
государственно монополистического капитализма, отстаивало необходимость
систематического, и притом в известной мере прямого, а не спорадического и
косвенного) как в теории Дж. М. Кейнса, воздействия буржуазного государства
на капиталистическую экономику.
Этой главной задаче и было подчинено дальнейшее развитие кейнсианства
и в послевоенный период: разработка кейнсианской теории под углом зрения
“экономической динамики”, пристальное внимание к вопросам сбережения и
реального накопления капитала, разработка теории кумулятивного процесса,
основанной на соединении концепций мультипликатора и акселератора и
призванной дать такое объяснение количественных взаимосвязей роста
инвестиций и национального дохода, которое в известной мере приоткрыло бы
конкретно-экономический аспект факторов, порождавших относительно высокие
темпы расширенного капиталистического воспроизводства (в отдельные годы
послевоенного периода), однако вуалировало бы его социально-экономические
аспекты, расширенное воспроизводство капиталистических противоречий в ходе
капиталистического накопления.
Методология неокейнсианства характеризуется макроэкономическим,
народнохозяйственным подходом к рассмотрению проблем воспроизводства,
использованием так называемых агрегативных категорий типа: совокупный
спрос, совокупно предложение, совокупные инвестиции, совокупные сбережения,
национальный доход, общественный продукт, и т. п., позволяющих, с одной
стороны, уловить некоторые наиболее общие количественные зависимости
процесса капиталистического воспроизводства, точнее, некоторые всеобщие
воспроизводственные формы и зависимости, а с другой – затушевать их
классовую сущность и антагонистический характер.
Как и кейнсианство, неокейнсианство акцентировало внимание
преимущественно на конкретно-экономических функциональных зависимостях
простого процесса труда в его народнохозяйственном аспекте, абстрагируясь,
как правило, от капиталистических производственных отношений или трактуя их
в вульгарно-апологетическом плане. В условиях научно-технической революции
неокейнсианство вынуждено было отказаться от характерной для прежнего
кейнсианства абстракции от изменения производительных сил буржуазного
общества и ввести в свой анализ показатели изменений в экономике,
происходящих в результате технического прогресса. Например, Р. Харрод
разработал понятие “коэффициента капитала”, которое трактуется им как
отношение всей величины используемого капитала к национальному доходу за
определенный период времени, т. е. как своеобразный показатель
“капиталоемкости” единицы национального дохода. Вместе с тем
неокейнсианство выдвинуло вопрос о типах технического прогресса, выделяя, с
одной стороны, технический прогресс, который ведет к экономии живого труда,
а с другой – технический прогресс, обеспечивающий экономию овеществленного
труда в средствах производства (по терминологии неокейнсианства –
капитала). “Нейтральным” именуется такой вид развития техники, при котором
уравновешиваются эти тенденции, т. е. применяется органическое строение
капитала. Анализ показывает, что это не типично для современного
капитализма. При всем противоречивом характере факторов, воздействующих на
динамику органического строения капитала, его основная тенденция в условиях
современной научно-технической революции – это тенденция к росту.
Дополняя теорию воспроизводства Дж. М. Кейнса, в частности его
концепцию “мультипликатора дохода” (в соответствии с которой национальный
доход изменяется в зависимости от изменения объема совокупных
капиталовложений всего общества), неокейнсианцы выдвинули теорию
акселератора, которая рассматривает обратную зависимость совокупного объема
капиталовложений от изменений величины национального дохода. На основе
соединения теорий мультипликатора и акселератора теоретики неокейнсианства
создали концепцию “кумулятивного процесса”, трактуя механизм расширенного
капиталистического воспроизводства не как социально-экономический, а как
технико-экономический процесс.
Особенностью неокейнсианства является также разработка его
представителями специфических (формул расширенного капиталистического
воспроизводства, моделей экономического роста. Их характерная черта состоит
в том, что, как правило, в них не представлено совокупное движение
составных частей всего общественного продукта и капитала, рассматриваемых
под углом зрения натурально-вещественной и стоимостной структуры. Обычно
модели экономического роста неокейнсианства улавливают лишь отдельные
количественные взаимосвязи процесса воспроизводства, преимущественно в его
конкретно-экономическом, а не социально-экономическом аспекте. Являясь
важным средством теоретического обоснования экономической политики
государственно-монополистического капитализма, неокейнсианство оказалось не
в состоянии избавить капитализм от внутренне присущих ему противоречий и
антагонизмов и даже в сколько-нибудь существенной мере ослабить их.
ТЕОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ДИНАМИКИ Р. ХАРРОДА
Видное место среди неокейнсианцев принадлежит английским экономистам
Р. Харроду и Дж. Робинсон. Австралийский экономист Г. Харкоурт писал:
“Возрождение интереса к проблеме роста и накопления в послевоенный период
было возвещено классикой сэра Р. Харрода .. и продолжено главным трудом
Джоан Робинсон “Накопление капитала”. Теория государственно-
монополистического регулирования капиталистической экономики, основные
принципы который были разработаны Дж. М. Кейнсом в “Общей теории
занятости…” под непосредственным влиянием мирового экономического кризиса
и депрессии 30-х годов, трансформировалась в послевоенный период под
воздействием новых исторических условий – формирования и быстрого прогресса
мировой социалистической системы, дальнейшего роста капиталистического
обобществления производства и углубления общего кризиса капитализма – в
теорию государственно-монополистического регулирования капиталистического
производства с целью достижения устойчивого темпа расширенного
капиталистического воспроизводства, в теорию экономической динамики, или
теорию экономического роста. Это изменение формы буржуазного
макроэкономического анализа – от теории занятости к теории экономической
динамики – представляло собой отражение роста противоречий современного
капитализма в условиях обострения экономического соревнования двух
противоположных мировых систем.
Если Дж. М. Кейнс формулировал свою задачу как устранение чрезмерной
безработицы, т. е. в известном смысле ставил перед собой частную проблему
короткого периода, то теоретики экономической динамики подняли более
сложный и общий вопрос: отыскать пути обеспечения устойчивых темпов роста
капиталистической экономики. Одно это изменение акцента буржуазного
макроанализа свидетельствовало о новом этапе борьбы двух систем,
наступившем в послевоенный период.
Характерно, что идея о неизбежности экономических кризисов явилась
отправным пунктом главной работы английского буржуазного экономиста,
профессора Оксфордского университета Р. Харрода “К теории экономической
динамики”, одного из виднейших последователей Дж. М. Кейнса, сыгравшего
важную роль в развитии неокейнсианства. Это произведение Р. Харрода,
основные идеи которого были разработаны в конце 1946 и начале 1947 г.,
написано им под впечатлением начавшегося в США первого послевоенного
кризиса перепроизводства 1945-1946 гг. Р. Харрод исходил из убеждения, что
при всех, даже наиболее благоприятных, условиях капиталистическим странам
не удастся избавиться от периодических депрессий. В предисловии к своей
книге он писал: “В основу этих лекций положена мысль, что раньше или позже
мы должны столкнуться с проблемой стагнации и что экономистам именно на нее
придется обратить главное внимание”
Предмет исследования неокейнсианских представителей макроанализа, их
методология подчинены той же главной задаче, что и работы Дж. М. Кейнса,
поискам количественных зависимостей капиталистического воспроизводства с
целью выработки практических рекомендаций государственно-монополистического
регулирования капиталистической экономики. Однако новые экономические
задачи, поставленные перед ними послевоенными условиями развития
капитализма, потребовали дальнейшего развития макроэкономических
исследований и разработки новых экономических проблем, прежде всего
проблемы расширенного воспроизводства. О буржуазных теориях экономического
роста Б. Селигмен писал: “Цель их состоит в том, чтобы обнаружить такие
точки равновесия во времени, которые были бы совместны с различными
динамическими воздействиями, вторгающимися в экономику”
Методология Р. Харрода близка методологии Дж. М. Кейнса: широкое
использование агрегированных экономических величин, позволяющих в известной
мере уловить всеобщие экономические формы, в которых осуществляется процесс
общественного воспроизводства, и уклониться от анализа социально-
экономического содержания этого последнего; характерный и для Дж. М. Кейнса
количественный подход к экономическим явлениям; довольно широкое применение
психологического метода. Отличие методологии Р. Харрода состоит в том, что
она больше приспособлена к рассмотрению расширенного воспроизводства прежде
всего в том смысле, что Р. Харрод не абстрагируется от изменения
производительных сил. Он включает в число переменных величин как технику
производства, так и численность рабочей силы и выработку продукции па душу
населения Более того, он признает изменения количественных пропорций в
распределении национального дохода. Однако основная методологическая
позиция кейнсианства остается у Р. Харрода неизменной. Он также
абстрагируется от исторических аспектов законов капитализма, сосредоточивая
свои усилия на их функциональных аспектах, от процессов развития
капиталистического способа производства как особой системы производительных
сил и производственных отношений и целом.
То обстоятельство, что он ближе Дж. М. Кейнса подошел к проблемам
развития экономики капитализма, поставив в центре внимания проблему
расширенного воспроизводства, вынудило его занять более негативную позицию,
чем Дж. М. Кейнс, в отношении “трудового измерителя” экономических величин,
в отношении тех немногих элементов трудовой теории стоимости, отражающих
функциональные аспекты экономических явлений, которые имеются в теории Дж.
М. Кейнса. Произведенное Р. Харродом изменение в предмете исследования –
переход от “статики” к “динамике” – усилило опасность, таящуюся для
буржуазной апологетики в подходе к экономическим явлениям с точки зрения
“трудового измерителя”.
Стоимость Р. Харрод понимает как покупательную силу данного товара по
отношению к другим товарам, т. е. как меновую стоимость. “Постоянная
величина стоимости, – писал Харрод, – равнозначна постоянной покупательной
силе по отношению к товарам”. Между тем меновая стоимость есть лишь внешнее
проявление стоимости. Она определяется соотношением стоимостей обмениваемых
топазов. Это означает, что меновая стоимость не дает непосредственного
представления ни о величине, ни об изменении стоимостей товаров. При
одновременном и одинаково направленном изменении стоимостей обмениваемых
товаров их меновая стоимость, покупательная сила в отношении друг к другу,
может остаться неизменной, хотя стоимости этих товаров изменились.
Выступая против “трудового измерителя” так, словно стоимость
непосредственно измеряется в часах рабочего времени, Р. Харрод выдвигает
следующую, не лишенную) интереса аргументацию.
Во-первых, опираясь па теорию фонда заработной платы, Р. Харрод
утверждает. что “трудовой измеритель” предполагает, что “средняя денежная
заработная плата рабочих никогда не поднимается, поскольку частичным
увеличениям ее в одних областях противостоят эквивалентные уменьшения в
других”. Он подменяет трудовую теорию стоимости, дающую основу и для
понимания количественных законов экономики, вульгарной теорией фонда
заработной платы, искажающей их и не имеющей к трудовой теории стоимости
никакого отношения. Более того, трудовая теория стоимости в ее применении к
рабочей силе как специфическому товару раскрывает полную несостоятельность
апологетической теории фонда заработной платы, се главный тезис о
неизменности этого фонда и его разделении пропорционально числу рабочих.
Трудовая теория стоимости позволяет подойти к пониманию того, что
заработная плата рабочих определяется и конечном счете стоимостью рабочей
силы, а не результатом деления некоего поименного фонда заработной платы на
число рабочих.
Во-вторых, использование “трудового измерителя” Р. Харрод объясняет
“властью над нами прошлых традиций”. Под “трудовым измерителем” он имеет в
виду непосредственное измерение экономических явлений в часах
индивидуального рабочего времени. Между тем, стоимость товаров определяется
средними, а точнее, общественно необходимыми затратами труда на их
производство. Не удивительно, что он приходит к заключению, что
использование “трудового измерителя” подорвет механизм товарно-денежных,
кредитных отношений. С этим выводом можно согласиться. Но он ни в коем
случае не бросает тени на трудовую теорию стоимости. Известно, что К. Маркс
во многих работах выступал против “трудовых”, “рабочих денег”.
Отвергая трудовую теорию стоимости, Р. Харрод писал: “В дальнейшем
изложении я буду исходить товарного измерителя стоимости” Эта позиция
представляет собой отход от теории Дж. М. Кейнса. который брал в качестве
единицы измерения час труда неквалифицированного рабочего.
Р. Харрод, как и ранее Дж. М. Кейнс, в своем отношении к трудовой
стоимости занимает в конечном счете двойственную полицию. В целом он
отвергает трудовую теорию стоимости. Однако поскольку без нее анализ
количественных зависимостей процесса капиталистического воспроизводства
невозможен, Р. Харрод вынужден признать некоторые ее аспекты. Мы видим, что
он стремится опереться на меновую стоимость товаров, на их “покупательную
силу по отношению к другим товарам”. Вместе с тем он вынужден признать и
эквивалентный характер меновых отношений. Более того, эта сторона закона
стоимости возводится им в “основной закон” – “основной закон экономической
науки, а именно тот закон, но которому ничто не приобретается без
возмещения”.
Прежде всего отличие теорий неокейнсианцев от концепции Дж. М. Кейнса
состоит в постановке проблемы экономической динамики в противовес и в
дополнение к экономической статике, которой уделял главное внимание Дж. М.
Кейнс. Что же понимается под экономической динамикой и статикой?
Статика и динамика трактуются Р. Харродом в качестве двух составных
частей экономической теории, из которых только одна, статика, получила
достаточную разработку у Дж. М. Кейнса. Теория динамики же “едва ли даже
существует” а между тем именно с ней Р. Харрод связывает коренную
перестройку экономической науки. Необходимость разработки теории динамики
Р. Харрод аргументирует требованиями, предъявляемыми к буржуазной
экономической науке со стороны хозяйственной практики, диктуемыми
противоречиями капиталистической экономики.
Анализ работы Р. Харрода показывает, что в основе разграничения им
статики и динамики лежит разграничение простого и расширенного
воспроизводства. Таким образом, постановка Р. Харродом проблемы динамики
есть не что иное, как выдвижение им в отличие от Дж. М. Кейнса и в развитие
его идей проблемы расширенного воспроизводства.
Теория сбережений Р. Харрода. Эта теория занимает одно из центральных
мест в концепции Р. Харрода об экономической динамике. Теория экономической
динамики – это неокейнсианская теория расширенного воспроизводства. Понятно
поэтому то внимание, которое уделяет Р. Харрод проблемам накопления
денежного капитала и капиталовложениям.
Процесс накопления капитала Р. Харрод изображает как совокупный
результат актов индивидуального сбережения. В свою очередь индивидуальные
сбережения он делит на две части: требующиеся для удовлетворения
потребностей человека на протяжении его жизни и предназначенные для
передачи по наследству. Первая часть сбережений определяется, по Харроду,
ожиданием роста дохода, ростом потребностей и неспособностью зарабатывать в
последней фазе жизни.
Сбережения рассматриваются Р. Харродом как явление расширяющегося
хозяйства, т. с. как элемент расширенного воспроизводства.
Характерно, что сбережения корпораций, которые являются главным
источником накопления капитала и источником которых в свою очередь является
прибавочная стоимость, Р. Харрод, затушевывающий их социально-экономическую
сущность, рассматривает как часть личных сбережений. Между тем он не может
не видеть, что результатом этих сбережений является “дополнительный
капитал”. Однако, рассуждает Р. Харрод, используется этот капитал для
удовлетворения “частных нужд предпринимателей и акционеров”, а поэтому и
вложения в корпоративное предприятие есть разновидность и часть личных
сбережений.
“…Сбережения корпораций”, – пишет Р. Харрод, – “не могут явиться
дополнением к личным сбережениям, а являются только частью последних”.
Таким образом, Р. Харрод стремится стереть различие между
индивидуальным сбережением, имеющим потребительский характер, и
“сбережением”, образующим новый капитал, собственно капиталистическим
накоплением. Позиция Р. Харрода преследует цель затушевать тот очевидный
факт, что корпоративные сбережения делает только один класс буржуазного
общества – капиталисты, да к тому же из доходов, полученных путем
эксплуатации работников, затушевать факт капиталистической эксплуатации, а
тем самым и классовые противоречия буржуазного общества в процессе
накопления капитала—такова цель отождествления Р. Харродом личных
потребительских сбережений населения и накопления капитала.
Известно, что личные сбережения трудящихся, не только долгосрочные, но
и краткосрочные, через систему банковских институтов используются в
буржуазном обществе для финансирования накопления капитала. Фактически все
виды сбережений в буржуазном обществе, личные и предпринимательские, не
только не являются личными сбережениями, а, напротив, представляют собой
лишь. различные формы накопления капитала. используемого только
предпринимателями. Это обстоятельство служит гносеологической основой для
утверждений Р. Харрода о природе корпоративных сбережений. Тот факт, что и
личные сбережения трудящихся используются для финансирования капитальных
вложений, вовсе не означает, что накопление капитала корпорациями есть
форма личных сбережений.
Вместе с тем такое отождествление, осуществляемое Р. Харродом в
апологетических целях, вступает в очевидное противоречие со стоящими перед
ним задачами изучения количественных зависимостей капиталистического
расширенного воспроизводства, центральным моментом которого является
капиталистическое накопление. Поэтому перед Р. Харродом возникает
необходимость как-то обособить собственно накопление капитала от личных
сбережений. Это он пытается осуществить с помощью категории “прибавочных
сбережений корпораций”.
Корпоративные сбережения он относит к личным только в той мере, в
какой они делаются с целью личного обеспечения. “Коммерческая амбиция”, как
именует Р. Харрод мотив капиталистической прибыли, побуждает частных лиц
вкладывать в корпорации “больше сбережений, чем они были бы расположены
делать для обеспечения своих личных нужд”. Излишек корпоративных сбережений
сверх той их суммы, которая предназначена для обеспечения личных нужд
капиталистов, называется Р. Харродом “прибавочным сбережением корпораций”.
Таким термином он определял, следовательно, инвестиции, приносящие
капитализируемую часть прибавочной стоимости, ее накопляемую часть, в
отличие от тех инвестиций, доход от которых идет на нужды личного
потребления капиталистов. Таким образом, “прибавочное сбережение
корпораций” есть та сумма инвестиций, которая находится в определенной
количественной связи с накопляемой частью прибавочной стоимости.
Р. Харрод понимал, что накопление капитала, имеющее целью
производственное использование полученного дохода, отличается от
накопления, преследующего потребительские цели капиталиста. “…Чтобы
получить совокупный итог всех сбережении общества в целом”, – писал Р.
Харрод о “прибавочных сбережениях корпорации”, – надо указанный излишек
прибавить к тем личным сбережениям, которые обусловлены основными
рассмотренными выше частными мотивами”.
Вместе с тем очевидно, что Р. Харрод смешивает личные потребительские
сбережения с накоплением той части денежного капитала, которая
предназначена (с помощью произведенной им прибавочной стоимости) для
удовлетворения личных потребительских нужд капиталистов. Если первые
представляют собой сбережения из дохода, то вторые являются капиталом, если
в первом случае личное потребление покрывается отложенным доходом, то во
втором – прибавочной стоимостью, полученной с капитала, используемого
капиталистом именно для этой цели.
Выделение двух составных частей капитала – “капитала для потребления”
и “капитала для новых инвестиций” (“прибавочные сбережения корпораций”) –
имеет важное значение при анализе количественных взаимосвязей процесса
расширенного воспроизводства. Назначение этих различных частей капитала
неодинаково: только часть капитала непосредственно связана с обеспечением
нужд расширенного воспроизводства, в то время как другая часть капитала
функционирует ради производства прибавочной стоимости, предназначенной лишь
для потребительских нужд капиталиста.
По теоретическим вопросам, затрагивающим социально-эконо-мическое
содержание экономических отношений капитализма а не чисто количественное их
выражение, Р. Харрод занимает определенно вульгарные позиции. Они носят
особо вульгарно-апологетический характер, когда Р. Харрод бывает вынужден
рассматривать проблему источников капиталистических доходов, прибыли,
процента и т. п. Так, ссудный процент он трактует как “вознаграждение за
акт ожидания”, а прибыль – как “плату за риск”. Вопрос о происхождении
эксплуататорских доходов в соответствии с традицией вульгарной буржуазной
политической экономии подменяется здесь другим вопросом (который также
трактуется апологетически): чем оправдать получение таких доходов?
Основные усилия он направляет к тому, чтобы выяснить, оправдан ли
прирост денежной суммы, отданной в кредит, а отнюдь не к тому, чтобы
установить источник этого прироста, хотя, по видимости, Р. Харрод поднимает
решающую в этом отношении проблему: как возникновение процента связано с
законом стоимости, бледной тенью которого в работе Р. Харрода выступает
некий “закон возмещаемости”. “Если бы в самом деле не существовало никаких
веских соображений, оправдывающих такой прирост, процент должен был бы
встретить не только моральное осуждение, но нарушил бы важный основной
закон экономической науки… по которому ничто не приобретается без
возмещения”.
И здесь проблема переносится из экономической в моральную область.
Сама постановка вопроса предполагает, что возможно такое оправдание
процента, такие “веские соображения”, которые могли бы исключить нарушение
“закона возмещаемости”.
Об этом свидетельствует и выдвижение Р. Харродом принципа
“предпочтении во времени” (кстати, давно известного из концепций
австрийской школы). Суть его состоит в том, что “блага настоящие” ценятся
выше, чем “блага будущие”. “Мы не так живо представляем себе будущее, как
настоящее”, – пишет Р. Харрод, – “и выгоду иметь деньги в будущем оцениваем
ниже выгоды иметь их теперь…”. “Предпочтение во времени” есть ни что
иное, как жадность, уточняет далее Харрод.
Опираясь на столь, солидное “основание”, Р. Харрод приходит к
неожиданному заключению, что получатель процента за отданные в ссуду деньги
не только не будет иметь никакого выигрыша, но, наоборот, “он почти
наверняка потеряет от этого”.
Почему же это произойдет? Во-первых, заявляет Р. Харрод, заимодавец
должен будет урезать свое потребление на сумму и время займа. Во-вторых,
большая сумма денег в будущем может иметь меньшую полезность, чем меньшая
сумма в настоящее время. И “нищенский излишек” в виде ссудного процента не
может компенсировать эту разницу вследствие “закона убывающей полезности
дохода”.
Таким образом, Р. Харрод собирает вместе и систематизирует старые
вульгарные концепции: теорию “воздержания” Н. Сениора, концепцию “настоящих
и будущих благ” австрийской школы, “принцип неопределенности будущего” – в
своей попытке оправдать одну из форм прибавочной стоимости – ссудный
процент, более того, затушевать сам факт финансовой эксплуатации трудящихся
масс.
Это лишний раз подтверждает тот вывод, что буржуазный
макроэкономический анализ в том случае, если он затрагивает проблемы,
связанные с сущностью экономических отношений капитализма, неизменно
становится на апологетические позиции.
По мнению Р. Харрода, в частной экономике действуют мощные силы (в
виде невыгодности получения процента за кредит), которые существенно
ограничивают частные сбережения. Отсюда проистекает вывод Р. Харрода о
необходимости государственного контроля над сбережениями. “В данный
момент”, – пишет он, – “мы живем в условиях режима, при котором объем
национальных сбережений в большей степени контролируется государством”.
Нечеткость в классификации сбережений на потребительские и
производственные, которую допускает Р. Харрод, затрудняет ему рассмотрение
вопроса о влиянии изменения процентной ставки на величину сбережений.
“Здесь было бы уместно рассмотреть возможное влияние понижающейся
процентной ставки на размер сбережений”, – писал Р. Харрод. – “К сожалению,
представляется невозможным дать на этот вопрос определенный ответ”.
Нет ничего удивительного в таком заключении Р. Харрода, ибо
“сбережения” по-разному реагируют на изменение величины процента в
зависимости от своей собственной природы. Накопление капитала в денежной
форме стимулируется при понижающейся ставке процента, поскольку возрастает
средний предпринимательский доход капиталиста. Личные же сбережении
уменьшаются при падении процента, выплачиваемого банками по вкладам. Дело
здесь в том, что капиталист платит процент за взятые в ссуду деньги,
потребитель же получает процент за вложенные в банк деньги, которые он
сберегает для будущего потребления. Отождествление денежной формы капитала
и денег как таковых лежит и в основе этой позиции.
Это количественное различие в движении двух видов “сбережений”,
разумеется, замечает Р. Харрод. Он пишет о том, что корпоративные
сбережения, в том числе и прибавочные, стимулируются падающей величиной
процента. Что же касается личных сбережений, то о них Р. Харрод пишет: “Во
всех случаях эти сбережения должны, по-видимому. уменьшаться с понижением
процентной ставки”. Однако Р. Харрод затрудняется дать определенный ответ
на вопрос о том, как меняется объем сбережений в случае снижения процента,
поскольку под воздействием теории “воздержания” он сводит к личным
сбережениям и корпоративные сбережения, по крайней мере их часть.
“Общий вывод из всего этого анализа остается неопределенным”, –
заключает Р. Харрод. – “Прибавочное сбережение корпораций, вероятно, растет
но мере понижения процентной ставки, тогда как личные сбережения, вероятно,
понижаются”. Таким образом, очевидно, что именно вульгарная
политэкономическая концепция “воздержания” от потребления при формировании
капитала является препятствием к количественному макроэкономическому
исследованию зависимости объема накопления капитала от изменения ставки
процента.
Р. Харрод во многих пунктах поддерживает теорию процента Дж. М.
Кейнса, и прежде всего его трактовку процента как “психологического
феномена”. По Харроду, процент есть ни что иное, как “результат суждений и
мнений, надежд и опасений… а вовсе не физическое явление”.
Последнее утверждение Р. Харрода направлено к тому, чтобы отрицать
объективный характер процента, свести его к чисто волевому акту.
Но все же Р. Харрод не во всем согласен с Дж. М. Кейнсом в теории
процента. Он критикует Дж. М. Кейнса за игнорирование им “ожидания” в
трактовке процента и за связь процента только с “предпочтением
ликвидности”. Реальная основа этой критики состоит в стремлении Р. Харрода
усилить апологетическую направленность теории “сбережепия”, т. е. теории
капиталовложения, которая без теории “ожидания” утрачивает одну из важных
апологетических опор. “Я должен признать”, – пишет Р. Харрод, – “как это
наверняка должен был бы признать и Дж. М. Кейнс, что. прежде чем может быть
получена некоторая сумма капитала, должны иметь место следующие два
действия: 1) ожидание и 2) расставание с ликвидностью”.
Таким образом, возникновение капитала Р. Харрод объясняет “ожиданием”,
позволяющим накопить определенную сумму денег, и “расставанием с
ликвидностью”, т. е. предоставлением данной суммы в кредит. Акты накопления
капитала и кредитование, хотя и в психологизированной форме, все же
выделены Р. Харродом. Однако он полностью игнорирует эксплуататорскую
основу накопления капитала, его связь с присвоением прибавочной стоимости,
а потому и кредит рассматривается фактически как “заем денег”, а не как
форма движения ссудного капитала.
Р. Харрод критикует теорию процента Дж. М. Кейнса и по другой линии.
Он упрекает его в односторонности при трактовке зависимости между величиной
процента и объемом предложения ссудного капитала. “…Существуют две
возможности определения взаимной связи между процентом и размером
предлагаемых сбережений, из которых Кейнс, по-видимому, учел только одну”.
Дж. М. Кейнс, как отмечает Р. Харрод, рассматривал условия, для
которых были типичны недостаток капитала и боязнь вкладывать капитал
вследствие глубоких кризисных процессов, охвативших капиталистическую
экономику в 30-е годы. В результате капиталовложения оказывались ниже
сбережений, полная занятость отсутствовала. Теперь же характерно, как пишет
Р. Харрод, другое: норма процента устанавливается на таком низком уровне,
что капиталовложения начинают опережать сбережения. В результате возникает
инфляция.
Отсюда видно, что Р. Харрод проводит различие между накоплением
денежного капитала (сбережение) и реальным капиталовложением
(капиталовложение). Важно и то, что Р. Харрод подчеркивает возможность
несовпадения этих двух величин. Если сбережения превышают капиталовложения,
то возникает безработица, если же, напротив, капиталовложения превышают
сбережения, возникает инфляция.
Стремление добиться такого соотношения этих двух величин, которое
необходимо для обеспечения динамического равновесия, порождает, по мнению
Р. Харрода, “потребность в контроле” государства над экономикой. Говоря об
условиях послевоенной инфляции, Р. Харрод замечает: “Нынешнее положение как
раз и является точно такой ситуацией, при которой усилия министра финансов
направлены на удержание нормы процента, соответствующей предпочтению
ликвидности, на уровне значительно ниже того, при котором капиталовложения
сравнялись бы с суммой сбережений, производимых в условиях полной
занятости. Отсюда потребность в контроле”.
Необходимость государственно-монополистического регулирования
порождаются, таким образом, по свидетельству Р. Харрода, и присущим
капиталистической экономике противоречием между накоплением капитала и
капиталовложением. Процессы обобществления, охватывающие и эту сторону
капиталистического воспроизводства, – вот основа “контроля”, о котором
пишет Р. Харрод. Следовательно, он связывает необходимость “контроля” над
экономикой с процессами накопления капитала, т. е. с необходимостью
обеспечения расширенного воспроизводства.
В этой связи характерно, что Р. Харрод значительное внимание уделял
вопросу о возможности “естественной тенденции” нормы ссудного процента к
понижению. В этом он видел “решающий вопрос современного экономического
положения”. Следуя за Дж. М. Кейнсом, он считал, что капиталистическая
экономика не в состоянии собственными силами обеспечить соответствующее
понижение процента. “Между тем все согласны, что это есть единственное
действенное лекарство от безработицы”, – писал Р. Харрод. – “Безработица
упорно держалась годами и не была излечена. Поэтому планомерное снижение
процентной нормы является делом первостепенной важности”.
Анализ показывает, что теория сбережений Р. Харрода подчинена главной
задаче его экономической концепции – анализу количественных зависимостей
процесса накопления капитала, т. е. расширенного воспроизводства. С одной
стороны, Р. Харрод вынужден выделить в качестве ключевого момента
расширенного воспроизводства накопление капитала; этой цели служит его
категория “прибавочных сбережений корпораций”, а также фактическое
разделение им капитала на две части, из которых одна функционирует в целях
обеспечения капиталисту дохода на нужды личного потребления, другая
обеспечивает получение накопляемой части прибавочной стоимости. С другой
стороны, он маскирует эксплуататорское происхождение и использование
“корпоративных сбережений” под общим понятием личных сбережений.
МОДЕЛИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА
Е. ДОМАРА И Дж. РОБИНСОН.
Изучение количественных, функциональных зависимостей расширенного
капиталистического воспроизводства с позиции кейнсианской методологии
явилось объектом пристального внимания буржуазных экономистов. Значительное
внимание им уделено в работах американского последователя Дж. М. Кейнса Е.
Домара, в частности его “Очерках по теории экономического роста”. Исходной
идеей Е. Домара является положение о двойственной роли инвестиций. Разделяя
позицию Дж. М. Кейнса о том, что “инвестиции создают доход”, т. е. являются
важнейшим фактором, воздействующим на объем совокупного спроса, Е. Домар
обращает внимание и на другую сторону вопроса: инвестиции вместе с тем
ведут к увеличению производственных мощностей, а следовательно, к
возрастанию предложения товаров. Роль инвестиций, таким образом, двояка. С
одной стороны, они увеличивают спрос на товары, а с другой – приводят к
повышению объема предложения товаров.
Важнейшую задачу теории экономического роста Е. Домар видит в том,
чтобы определить объем инвестиций, необходимый для такого роста доходов, а
следовательно, и платежеспособного спроса, который покрыл бы прирост
предложения товаров, вызванный ростом производственных мощностей. По мнению
Е. Домара, могут быть найдены такие темпы экономического роста, которые
обеспечивали бы равенство прироста доходов и прироста продукции,
следовательно, равенство совокупного спроса и совокупного предложения в
процессе экономического роста.
И своих “Очерках” Е. Домар пишет: “Поскольку инвестиции в кейнсианской
системе являются просто инструментом производства дохода, система не
принимает во внимание весьма существенный элементарный и хорошо известный
факт о том, что инвестиции вместе с тем увеличивают производственную
мощность. Этот двойственный характер инвестиционного процесса делает более
обещающим подход к проблеме темпа уравновешенного роста с точки зрения
инвестиций (капитала): если инвестиция как увеличивает производственную
мощность, так и создает доход, то это даст нам обе стороны уравнения,
решение которого может дать требуемый темп роста”.
Отсюда видно, что основные черты кейнсианской методологии присущи и
концепции Е. Домара, прежде всего абстрагирование от внутренних
противоречий капиталистического воспроизводства, не говоря уже о том, что и
в уравнениях Е. Домара не отражен монополистический характер современной
капиталистической экономики. Неудивительно поэтому, что даже буржуазные
экономисты выражают вполне обоснованные сомнения в возможности обеспечения
непрерывного роста капиталистической экономики на основе рекомендаций
теории “экономического роста” неокейнсианцев. Обращая внимание на то, что
капиталистические монополии в своем стремлении к наибольшим прибылям не
останавливаются перед чрезмерными инвестициями, порождающими избыточные
мощности. Б. Селигмен пишет: “В ситуациях, порождаемых монополистической
экономикой, такая избыточная мощность создает угрозу непрерывному росту и
расширению экономики”.
Особенность позиции Е. Домара состоит в том, что он вслед, за Дж. М.
Кейнсом и в отличие от Р. Харрода стремится учесть изменяющуюся емкость
рынка в ходе расширенного воспроизводства. Однако буржуазная ограниченность
мешает ему сколько-нибудь полно представить закономерности развития
капиталистического рынка и его противоречия.
Определенную разработку проблемы экономического роста дало и так
называемое левое кейнсианство. Своеобразие классовой позиции левого
кейнсианства состояло в защите интересов немонополизированной средней и
мелкой буржуазии, интересов трудящихся фермеров, интеллигенции, служащих и
рабочих с мелкобуржуазной точкой зрения.
Социальные позиции левого кейнсианства весьма противоречивы. С одной
стороны, несомненно прогрессивны критика засилья монополий, подчеркивание
опасности для национальных интересов чрезмерной концентрации экономической
мощи в руках монополий, развязанной монополиями гонки вооружений,
требования роста покупательной способности трудящихся масс и ограничения
прибылей монополий, пропаганда идеи мирного сосуществования двух мировых
систем.
С другой стороны, антимонополистическая направленность левого
кейнсианства носила ограниченный характер. Левое кейнсианство
придерживается утопической реформистской теории о возможности
прогрессивного, отвечающего интересам широких народных масс,
государственного регулирования капиталистической экономики, избавленной от
кризисов перепроизводства, инфляции и безработицы, а главное – от
порождающих эти явления капиталистических монополий. Такая социальная
позиция левого кейнсианства явилась отражением противоречивого положения
немонополизированной буржуазии в современном буржуазном обществе.
Не менее сложной и противоречивой является и теоретическая основа
левого кейнсианства: с одной стороны, это вульгарная буржуазная
политическая экономия в целом, и особенно кейнсианство, с другой – попытки
использовать отдельные положения марксистской экономической теории. Более
того, левое кейнсианство делало попытку осуществить своего рода
“соединение” буржуазной и пролетарской (марксистско-ленинской) политической
экономии, искажая содержание как кейнсианства, так и марксизма. Если
представители левого кейнсианства пытались придать кейнсианству некую
демократическую, мелкобуржуазную окраску, то из марксизма они изгоняли его
революционную сущность, в результате чего он трактовался как некое
академическое, реформистское учение. В этом стремлении “дополнить”
буржуазную политическую экономию элементами марксистской экономической
теории отражаются как промежуточное классовое положение тех социальных сил,
выразителями которых выступало левое кейнсианство, так и очевидная
антинаучность и антидемократичность традиционной буржуазной политической
экономии.
Одним из ключевых пунктов левого кейнсианства явилась теория
недопотребления, которую отстаивали С. Сисмонди, Дж. Гобсон, защищавшие
интересы мелкой буржуазии (Сисмонди) и немонополизированной средней
буржуазии (Гобсон). Особенность этой теории левого кейнсианства состоит в
ее антимопонолистической направленности: монополии, порождающие крайнюю
неравномерность в распределении национального дохода, объявляются причиной
недопотребления широких народных масс, а вместе с тем и проистекающих
отсюда бедствий современного капитализма. Эксплуатация рабочего класса с
позиций теории недопотребления представляется как результат порождаемого
господством мопонолий низкого уровня заработной платы (ниже “предельного
продукта труда”). Экономические кризисы перепроизводства, недогрузка
производственных мощностей н безработица, низкие темпы экономического
развития выступают как следствие низкого уровня дохода основных слоев
населения (их недопотребления) и нежелания богатых увеличивать свое
потребление в меру роста доходов (их пересбережения).
Такая позиция левого кейнсианства двойственна. С одной стороны, она
подчеркивает важнейшие противоречия капиталистической экономики и приводит
к ряду существенных прогрессивных заключений. Из теории недопотребления
левого кейнсианства делаются выводы о необходимости ограничения монополий и
порождаемого ими чрезмерного неравенства в распределении доходов,
необходимости роста реальной заработной платы рабочих пропорционально росту
производительности их труда, активизации борьбы профсоюзов в качестве
условия нормального развития капиталистической экономики. С другой стороны,
нельзя не видеть, что в методологическом отношении теория недопотребления
несостоятельна, так как она оставляет в стороне главную причину
капиталистических противоречии – частную собственность на средства
производства. Эта концепция сеет иллюзию о возможности преодоления
внутренне присущих капитализму противоречий в рамках капиталистического
способа производства, затушевывает объективную связь между
капиталистической системой и порождаемым ею господством монополий.
Отстаивая утопические, реформистские позиции в отношении перспектив
современного социально-экономического развития буржуазного общества, левое
кейнсианство тем не менее выдвигало ряд прогрессивных практических
требований, имеющих важное значение в борьбе демократических сил против
монополий. Антимонополистическая, антимилитаристская направленность работ
левого кейнсианства встречала рабочего движения.
Видным представителем левого кейнсианства является Дж. Робинсон,
изложившая свою теорию экономического роста в 1956 г. в работе “Накопление
капитала” (второе издание в 1969 г.). В предисловии Дж. Робинсон отмечает,
что она ставит себе задачу “обобщить “Общую теорию”, то есть развить,
статический кейнсианский анализ до теории долговременного развития”.
В теории воспроизводства, пишет Г. Харкоурт, “она разделила с Р.
Харродом и, возможно, с Калдором и Пазинетти, наиболее значительный вклад
кейнсианской школы в современную теорию роста и распределения”.
Основной вывод, к которому она приходит, будто накопление капитала при
отсутствии технического прогресса возможно только при условии понижения
заработной платы, теоретически несостоятелен. Он основан на игнорировании
того решающего факта, что накопление капитала есть не что иное, как
капитализация прибавочной стоимости. Кроме того, этот вывод не
подтверждается фактами реальной действительности: накопление капитала
осуществляется и в условиях роста реальной заработной платы.
Этот вывод Дж. Робинсон заслуживает внимания потому, что в нем, хотя и
в весьма искаженной форме, зафиксирован антагонизм интересов пролетариата и
буржуазии в процессе накопления капитала. Однако это противоречие классовых
интересов Дж. Робинсон относит преимущественно к условиям отсутствия
технического прогресса. Прогресс техники, по ее мнению, напротив, вызывает
сочетание классовых интересов пролетариата и буржуазии: накопление
капитала, ведущее к росту производительности труда, сталкивается с
соответствующим ростом емкости рынка в связи с повышением заработной платы.
По этой причине Дж. Робинсон особое внимание уделяет проблеме
отношения объема капитала и реальной заработной платы. С одной стороны,
накопление капитала, преимущественное развитие производства средств
производства затрудняют повышение заработной платы. Эта тенденция к
сдерживанию роста заработной платы и даже к ее падению усиливается в связи
с появлением монополий. С другой стороны, отставание роста реальной
заработной платы от темпов повышения выработки препятствует увеличению
спроса па товары, подрывает тем самым возможности накопления капитала и
создает угрозу экономической депрессии.
Выход из этих противоречий капиталистического накопления Дж. Робинсон
видит в борьбе профсоюзов за повышение реальной заработной платы
соответственно темпу роста производительности труда. По ее мнению, одно это
обстоятельство способно обеспечить такие объемы накопления капитала и такие
темпы роста производства, которые бы соответствовали возможностям
технического прогресса. “Главное средство борьбы против тенденции к
стагнации”, – писала Дж. Робинсон. “это давление профсоюзов с целью поднять
ставки номинальной заработной платы”.
Фактически Дж. Робинсон в работе “Накопление капитала” отстаивает ту
же главную идею, что и Дж. М. Кейнс: противоречия капитализма могут быть
разрешены без его устранения. Так же, как и Дж. М. Кейнс, она
сосредоточивает все свое внимание на рассмотрении количественных
зависимостей капиталистического воспроизводства, аспектов функционирования
капиталистической системы, игнорируя при этом ее развитие, неизбежность ее
революционного превращения в социалистическую систему.
Однако в отличие от Дж. М. Кейнса главный путь к обеспечению
бесперебойного хода капиталистического воспроизводства Дж. Робинсон видит в
борьбе профсоюзов за повышение заработной платы и расширение на этой основе
емкости рынка. Реформирование в интересах трудящихся сферы распределения
при сохранении частнособственической. фактически монополистической природы
капиталистического производства – такова суть утопической реформистской
позиции Дж. Робинсон.
Своеобразие модели Дж. Робинсон, отражающее особенность ее социальной
позиции, состоит в том. что она не абстрагируется от капиталистической
формы процесса воспроизводства, хотя и неверно представляет его механизм
Дж. Робинсон в искаженном виде изображает стоимостную структуру
общественного продукта. Прибыль капиталиста, представляющая собой часть
вновь созданной стоимости, собственно прибавочная стоимость, объединяется
ею вместе с амортизацией, являющейся, как известно, частью старой
стоимости, перенесенной на товар в результате износа орудий и средств
труда, в некую общую категорию – “квазиренту”. Между тем известно, что
закономерности воспроизводства этих разных составных частей стоимости
общественного продукта далеко не одинаковы. При таком подходе выпадает ряд
важных моментов процесса воспроизводства. В структуре стоимости
общественного продукта вовсе не учитывается стоимость сырья, выпадает та
часть прибавочной стоимости, которая затрачивается на личное потребление
буржуазии.
Такой подход к стоимостной структуре общественного продукта не дает
сколько-нибудь полного представления о нем и исключает возможность увидеть
основные закономерности процесса расширенного капиталистического
воспроизводства. Модели экономического роста Дж. Робинсон, как и вообще
неокейнсианским моделям, присуще лишь фрагментарное отражение тех
воспроизводственных форм, которые приобретает в своем движении совокупный
общественный продукт.
ПОСТКЕЙНСИАНСТВО
И НОВОЕ КЕЙНСИАНСТВО
Во второй половине 70-х – первой половине 80-х годов теория Дж. М.
Кейнса переживает глубокий кризис. По мнению современных последователей
Кейнса, его причина заключена вовсе но в непригодности этой теории для
разработки практической экономической политики, а в неправильном отношении
к ней со стороны ее действительных или мнимых последователей. В учебники и
экономические журналы, отмечает американский экономист С. Вайнтрауб,
проникла совокупность идей, многие из которых “не слишком тесно связаны с
“Общей теорией” Кейнса”. Эти идеи представляют собой результат ошибочной
интерпретации теории Дж. М. Кейнса английским экономистом Дж. Хиксом, а
потому и могут быть названы, пишет С. Вайнтрауб, “хиксианским
кейнсианством”. Упадок кейнсианства объясняется также тем, что его
рекомендации применялись, некорректно и потому были получены нежелательные
результаты. Вместе с тем сторонники теории Дж. М. Кейнса, признавая
некоторые частные изъяны его концепции, продолжают считать, что в своей
основе это вполне действенная теория.
Как отмечают американские экономисты Дж. Алт и К. Кристел,
кейнсианство не является “преодоленным этапом” в развитии
макроэкономической теории и большинство профессиональных экономистов, по-
видимому, продолжают считать себя кейнсианцами. Сторонники теории Кейнса
интенсивно работают над ее модернизацией, приспособлением к реальностям
современного капитализма.
При всей условности и дискуссионности разграничения современной
кейнсианской экономической мысли на новое кейнсианство и посткейнсианство в
них имеется определенное рациональное зерно, состоящее в различном подходе
к возможности достижения равновесия капиталистической экономики.
Современное кейнсианство оценивается в буржуазной экономической
литературе как одно из значительных направлений макроэкономической теории.
Его представители – Джеймс Тобин, Франке Модильяни и другие – сохраняют
многие положения теории Дж. М. Кейнса в своих экономических концепциях,
заимствуя некоторые положения неоклассической школы, а в ряде существенных
пунктов отличаясь от нее. Как и Дж. М. Кейнс, они полагают, что реальный
уровень производства, его отклонения от потенциального уровня представляют
собой результат политики формирования “эффективного спроса”.
Вместе с тем современное кейнсианство значительное внимание уделяет
политике доходов, рассматривая ее как фактов накопления капитала, важнейшее
средство борьбы с инфляцией и т. п. Его представители, в частности,
выступают против рекомендаций монетаристов регулировать предложение денег в
качестве средства преодолении инфляции. Рецепты монетаристов, по мнению
новых кейнсианцев, вызовут резкое увеличение безработицы, приведут к
большим потерям в объеме производимой продукции и другим нежелательным
экономическим, а возможно и политическим явлениям.
Посткейнсианское направление в принципе отвергает самую возможность
равновесного, стабильного состояния, а тем самым и равновесного развития
капиталистической экономики. При этом его представители выдвигают тот же
аргумент, который в свое время использовал Дж. М. Кейнс: отсутствие всей
необходимой информации о состоянии капиталистического производства, без
которой невозможно принимать реалистические хозяйственные решения. Поэтому
типичным состоянием экономики является неопределенность будущего.
Экономические процессы, по Кейнсу, в значительной мере определяются
сменяющими друг друга волнами оптимизма и пессимизма. Характеризуя эту
сторону воззрений посткейнсианцев и их отличие от позиций неокейнсианства,
Дж. Кротти пишет: “Эти главные черты реального мира капитализма делают
посткейнсианцев подозрительными в отношении любой макротеории,
характеризующейся стабильным, равновесным развитием, будь то
неоклассическая теория роста, модели IS-LM короткого периода, монетаризм
или даже неокейнсианские модели устойчивого роста, такие, как у Калдора или
Пазинетти. Что выясняется наиболее ясно в посткейнсианском видении, так это
нестабильность и неравновесие”.
Эта позиция посткейнсианцев существенно отличается от точки зрения
представителей традиционного кейнсианства, которые рассматривали теорию Дж.
М. Кейнса как частный случай теории равновесия и тем самым сближали ее с
неоклассической теорией. Различие между ними в данном отношении они видели
лишь в том, что неоклассическая теория содержит концепцию общего
равновесия, предполагающую наличие полной занятости, в то время как теория
Дж. М. Кейнса рассматривает состояние равновесия в условиях неполной
занятости, т. е. частный случай общею равновесия.
Эту свою позицию посткейнсианцы аргументируют, опираясь на явления и
процессы, отражающие анархический характер капиталистической экономики. Они
отмечают, что экономические решения в этом обществе принимаются множеством
хозяйствующих субъектов в самых различных пунктах и в различное время в
условиях, когда будущее развитие экономической ситуации не определенно. Это
последнее обстоятельство, как подчеркивают посткейнсианцы, исключает саму
возможность предвидеть, будущее в экономике и соответствующим образом
реагировать на него.
“По этой причине”, – писал Дж. Кротти, – “большая часть важнейших
экономических решении должна приниматься в условиях незнания и
неопределенности. В этом неопределенном мире именно эфемерные ожидания,
непредсказуемые волны оптимизма и пессимизма и “дух жизнерадостности”
решающим образом влияют на инвестиции, а потому также и на доходы и
занятость”.
Посткейнсианцы продолжают придерживаться психологического метода Дж.
М. Кейнса, в соответствии с которым экономические процессы в решающей
степени зависят от психологических оценок – ожиданий, предвидений,
побуждений, склонностей, предпочтений и т. п. – хозяйствующих субъектов.
Этот метод играет не последнюю роль в обосновании тезиса посткейнсианцев о
присущей капиталистической экономике нестабильности.
Американские экономисты Дж. Алт и К. Кристел отмечают: “Для
посткейнсиапства любой взгляд па макроэкономику как на нечто стабильное и
развивающееся в направлении равновесия, хотя бы в рамках длительного
периода, является неприемлемым. С точки зрения посткейнсианцев. реальный
мир является нестабильным и характеризуется отсутствием равновесия”. По
этой причине жизненно важной им представляется роль государства в качестве
фактора обеспечения экономической стабильности.
Таким образом, основная позиция кейнсианства об утрате капитализмом
механизма саморегулирования экономики и необходимости государственного
воздействия па экономику не только воспроизводится и обосновывается
посткейнсианцами, но и приобретает в их теориях более законченный характер.
Этим посткейнсианство существенно отличается как от монетаризма и
неоклассической школы (которые рассматривают капиталистическую экономику
как саморегулирующуюся систему, а вмешательство государства в нее – в
качестве главной причины потрясений капиталистического хозяйства), так и в
известной мере от традиционного кейнсианства.
Фиксируя экономическую нестабильность в качестве важнейшей черты
современного государственно-монополистического капитализма, посткейнсианцы
главное внимание обращают на необходимость учета как в теории, так в
экономической политике неопределенности хозяйственных процессов. В данной
связи Дж. Кротти отмечает: “.. Посткейнсианцы интересуются прежде всего
выяснением того, как осуществляется процесс принятия решений относительно
инвестирования, сбережений и финансирования в денежной экономике, в которой
будущее является неопределенным, производство требует времени, основной
капитал является неподатливым и не существует эффективного рынка на
предметы дли тельного пользования. Это как раз та экономика, которую Кейнс
анализировал в “Общей теории”.