Федеральноеагентство по образованию
Государственноеобразовательное учреждение высшего профессионального образования
НижегородскийГосударственный Университет им. Н.И. Лобачевского
Филологическийфакультет
Кафедрарусской литературы XXвека
РЕФЕРАТ
Тема:«ПОЭЗИЯ ПЕРИОДА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ»
Выполнила: студентка 41 гр., з/о, 4курса
Фролова Татьяна Владимировна
Проверила: Зайцева Галина Сергеевна
г. Н.Новгород 2007 г.
Годы ВеликойОтечественной войны были исключительно своеобразным и ярким периодом в развитиисоветской литературы. В тяжелейших условиях ожесточенной борьбы с врагом былосоздано немало произведении, навсегда оставшихся в народной памяти.
Это время было ознаменовано такжевыдающимся мужеством тысяч писателей-фронтовиков. Около четырехсот литераторовпогибли в боях за освобождение своей родины.
Историческое содержание военногочетырехлетия было колоссальным.
«На протяжении XX века наша странадважды стояла у истоков крупнейших перемен в облике мира.
Так было в 1917 г., когда победа Октября возвестила о вступлении человечества в новую историческую эпоху. Такбыло в 1945 г., когда разгром фашизма, решающую роль в котором сыграл СоветскийСоюз, поднял могучую волну социально-политических изменений, прокатившуюся повсей планете, привел к укреплению сил мира во всем мире.
Тем грандиознее, тем величественнеепредстает перед миром подвиг советского парода в Великой Отечественной войне.Этот подвиг вошел в историю и не забудется никогда».
Советская литература оказаласьвнутренне подготовленной к предстоявшим ей испытаниям.
Мы предчувствовали колыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
Так писала в июньские дни сорокпервого года Ольга Берггольц, но так могли бы сказать и остальные советскиеписатели.
24 июня 1941 г. в газете «Известия» была опубликована песня Вас. Лебедева-Кумача «Священная война».
На следующий день композитор А. В.Александров написал к ней музыку.
Еще через день она была исполненаАнсамблем песни и пляски Красной Армии на Белорусском вокзале Москвы припроводах бойцов на фронт.
Ни одно литературное произведениепериода Великой Отечественной войны не обретало столь мгновенной и общенароднойлюбви, как эта песня, родившаяся, можно сказать, в первые же минутыисторической битвы. Она сопровождала советский народ на всем протяжении егомужественного пути к победе.
А. В. Александров в статье «Как вошлав мою жизнь композитора Отечественная война» писал:
«… «Священная война» вошла в бытармии и всего народа как гимн мести ей проклятия гитлеризму. Когда группаКраснознаменного ансамбля выступала на вокзалах и в других местах перед бойцами,идущими непосредственно на фронт, то эту песню всегда слушали стоя, с каким-тоособым порывом, святым настроением и не только бойцы, но и мы — исполнители –не редко плакали».
Советское радио все годы войныначинало свои передачи в 6 часов утра первыми тактами этой песни, ставшимимузыкальными позывными воюющей страны.
Во многих документальныхпроизведениях приводятся волнующие факты исключительного воздействия «Священнойвойны», неизменно вызывавшей прилив мужества и бесстрашия.
В воспоминаниях бывшего комбатапартизанского полка Н. Москвина рассказывается, например, как в мае 1943 г. этот полк, действовавший на территории Белоруссии, захватил вокзал, в одном из помещенийкоторого находился мощный радиоприемник. «Настраивай на Москву, — бросил находу одному из партизан командир батальона. В это время гитлеровцы повели сумасшедшуюконтратаку, стремясь отбить помещение станции.
Напряженность боя все возрастала. Ивдруг среди ночи, освещенной пожаром, в суматоху боя ворвались мощные, потрясающиедушу слова:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна —
Идет война народная,
Священная война!
Трудно даже вообразить, как это былонеожиданно и кстати. Мощный радиоприемник разносил вдохновенные слова извуки… Песня прорывалась в промежутках между разрывами гранат и пулеметнымиочередями, ее не в силах были заглушить крики врагов.
Песня «Священная война»действительно, как пишет автор одной из статей, «стала эпохой».
В чем же причина ее исключительнойпопулярности и значения?
Ответ на этот вопрос может отчастиобъяснить некоторые важные и характерные особенности всей поэзии периода ВеликойОтечественной войны. По справедливому замечанию, эта песня заключала в себе вобобщенной форме «основную проблематику поэзии периода войны».
Между тем ответ на этот вопрос не такпрост. В статье «Три эмблемы» Ал. Михайлов говорит даже об известнойзагадочности, о «тайне» воздействия песни Вас. Лебедева-Кумача и А. В.Александрова, о том, что она «не поддается традиционному филологическому анализу».
«Обратите внимание на лексику, —пишет исследователь, — …она почти целиком заимствована из газетном публицистикивоенного времени («смертный бой», «фашистская орда», «ярость благородная»,война «народная», «священная»). Если судить по обычным эстетическим законам, товсе это никак не может способствовать созданию художественного произведения,способствовать популярности песни. Между тем необычайно эмоциональная реакция,которую вызывает «Священная война», говорит как раз о художественномвпечатлении»
Все дело, очевидно, в том — приходитк выводу исследователь, — что в основе песни заключена не обычная, другаяэстетика; и именно по законам этой другой эстетики надо судить о «Священнойвойне»… Все дело, видимо, в непосредственном воздействии этих слов на чувствав обстоятельствах, когда чувства наиболее обнажены… Слова эти падали на стольподготовленную эмоциональную почву, что достигали своей цели без дополнительныхэстетических нюансов…»
Да, действительно, песня носит ораторский, призывный, агитационныйхарактер, отчасти и в самом деле родственный злободневной газетнойпублицистике, обычно скупой на изобразительные нюансы.
Наиглавнейшее место в песне занимаютповелительные, в тоне приказа или клятвы, обращения к слушателю — к народу, кстране: «Вставай, страна огромная…», «Дадим отпор душителям…», «Загонимпулю в лоб…» и т. д. Все эти обращения, рассчитанные на мгновенностьпонимания и отклика, состоят из двух-трех слов — они, следовательно, плакатны.И если говорить об агитационности, плакатности многих произведении военных лет,и, в особенности, начального периода, то эта втерта, в самом деле, впервые стакой последовательностью выразилась в песне «Священная война».
Интересно в этом отношении суждениеВас. Лебедева-Кумача относительно массовой политической песни. «Я считаю, —говорил он на совещании в Союзе писателей в 1944 г.,— что если песня понесла в массы какой-то политический, нужный нам, народу, стране,государству лозунг — это колоссальное дело. Нужно учесть силу этого влияния ивоздействия.
Должны быть всяческие песни. Но песниширокого народного звучания, несущие в себе большие лозунги, большие призывы,выражающие чаяния народа, предвосхищающие их, — это самое большое, что намрисуется в песенном творчестве и что нам предстоит сделать по линии песенпобеды.
Надо подойти к созданию песни стрепетом сердечным, с горячей душой. Только так и можно создавать песни, потомучто песня — это, прежде всего взволнованная речь…»
В этих словах содержится как быкосвенная характеристика песни. «Священная война». Призывы и обращения, лозунгии приказы, из которых почти исключительно состоит поэтическая фразеология этогопроизведения, обращены к каждому в отдельности и ко всем вместе. Они всовокупности представляют собою поистине «взволнованную речь», исполненную «трепетасердечного» и выражающую «чаяния народа».
В своей песне Вас. Лебедев-Кумачиспользовал то, что было свойственно ему и раньше — ощущение внутренней силысоветского народа, его исторического оптимизма, широты и просторов роднойстраны, страшных и опасных для врага уже одной своей могучей беспредельностью.В этом отношении «Священная война» есть прямое продолжение и довоенной «Песни оРодине» («Широка страна моя родная»), и «Песни о Волге», и некоторых других.Обращает па себя, например, внимание широкая эпичность всего произведения,достигаемая величаво-торжественным зачином «Вставай, страна огромная, вставайна смертный бой…» и не менее торжественным, но одновременно и преисполненнымлирической страсти («взволнованная речь») рефреном:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идет война народная,
Священная война!
Обращенность к народу с такойбезусловной, не сомневающейся верой в ответный отклик, – это ведь тоже общаячерта советской поэзии, сказывавшаяся на всем протяжении войны – и в лирическихстихах, и в крупных поэмах, не говоря уж о жанрах, где подобную обращенностьможно счесть и обязательной я традиционном. Нетрудно заметить также, что впесне Вас. Лебедева-Кумача, в ее интонационной основе, глубоко почувствованнойА. В. Александровым, постоянно звучат, едва ли не выходя наружу, отзвукиреволюционных маршей и гимнов, чему, надо думать, содействует и заметная, врядли случайная, ориентация самой лексики на знакомые читателю (слушателю) словооборотыи фразеологизмы, взятые из арсенала революционной поэзии. И эта сторона такженеоднократно сказывалась в самых различных стихотворных произведениях военноговремени: достаточно вспомнить хотя бы реминисценции революционных маршей игимнов в поэме Николая Тихонова «Киров с нами», что было дополнительноподчеркнуто в одноименной оратории С. Мясковского, а также неоднократновыражалось и в творчестве многих других поэтов — у О. Берггольц, А. Прокофьева,А. Суркова, К. Симонова, М. Дудина, С. Орлова… Впрочем, трудно назвать поэта,который так или иначе не обращался бы к революционным традициям советскойпоэзии периода революции и гражданской воины. В этом отношении песня «Священнаявойна» действительно пророчески и точно предвосхитила если и не всю «проблематикувойны», то основные краски, тональность и образность военного художественногослова, а главное — дух подлинной народности, монументальный образ массы,лаконизм взволнованной речи, открытую энергию публицистически острого слова,вдохновленного несокрушимой верой в победу.
Военная действительность начальной порыпотребовала от литературы, в особенности в первые месяцы, в основном агитационно-плакатныхслов — ударных, открытых, публицистически-целенаправленных. Поистине стихи, позавету Вл. Маяковского, были приравнены «к штыку». Листовка, говорил НиколайТихонов, была подчас для поэта важнее стихотворения, а стихотворение нередкостремилось к тому, чтобы стать листовкой, не чувствуя себя при этом эстетическиущемленным. «Никогда не было такого разнообразия в писательском арсенале! –вспоминал он же в статье «В дни испытаний». — Краткие яркие корреспонденции,зарисовки сразу после боя, впечатления, наблюдения, портреты отдельных героев,листовки, боевые листки, обращения к солдатам противника, многочисленныевыступления но радио, статьи, и стихи, и призывы, обращенные в края,оккупированные фашистами, материалы для партизанской печати, очерки, рассказы,беседы, фельетоны, обзоры, рецензии…» Поэты, по свидетельству Н. Тихонова, непредставляли в этом разнообразном газетном, по преимуществу сугубопублицистическом деле никакого исключения. Наоборот, «стих получил особоепреимущество», так как «писался быстро, не занимал в газете много места, сразупоступал на вооружение…»
Стихотворная публицистика — наиболееразвитая, наиболее широко распространенная разновидность литературной работы вгоды Великой Отечественной войны. Многие поэты целиком посвятили ей свойталант. Евг. Долматовский в воспоминаниях о Джеке Алтаузене пишет, что поэтпечатался в каждом номере своей газеты и с гордостью называл себя рядовымгазетного полка. Фронтовой быт военных поэтов не многим отличался от жизни солдати боевых офицеров, они полностью делили с ними все тяготы обстановки. Не толькокорреспонденции, но и стихи рождались буквально «на местности». Как писал,заключая своего «Василия Теркина», Александр Твардовский, —
Навойне под кровлей шаткой,
Подорогам,где пришлось,
Безотлучки от колес,
Вдождь, укрывшись плащ-палаткой,
Ильзубамисняв перчатку,
Наветру, в лютой мороз,
Заносилв свою тетрадку
Строки,жившие вразброс…
Повседневнуюпоэтическую работу, в том числе и утилитарно-черновую работу в газетах первогопериода войны, при всем том, что многое из нее не пережило своего времени, таки оставшись в старых газетных подшивках, нельзя недооценивать. Она была,во-первых, огромна по размаху, ее делали ежедневно и ежечасно тысячилитераторов на всех фронтах Великой Отечественной войны, делали самоотверженнои подвижнически в тяжелейших условиях изнурительной борьбы, они пронизали своимпропагандистским, агитационным партийным словом всю накаленную атмосферувоенного времени; во-вторых, эти коллективные усилия поэтов, каждый из которыхвыполнял свою задачу, в совокупности образовали для сегодняшнего читателясвоеобразную летопись своей героической эпохи; сама торопливость,незавершенность неотделанность той иди мной стихотворной строки приобретает внаши дни дополнительный документальный эффект — грубая, обугленная фактурастиха подчас свидетельствуетнам о тяжести войны больше, чем это могли бы сказать отделанные во всехчастностях, написанные на досуге произведения.
Необ этом ли говорил в 1945 г., оглядываясь на свои военные стихи, Сергей Орлов:
Руками, огрубевшими от стали,
Писать стихи, сжимая карандаш.
Солдаты спят — они за день устали,
Храпит прокуренный насквозь блиндаж.
Под потолком коптилка замирает,
Трещат в печурке мокрые дрова…
Когда-нибудь потомок прочитает
Корявые, но жаркие слова,
И задохнется от густого дыма,
От воздуха, которым я дышал,
От ярости ветров неповторимых,
Которые сбивают наповал.
И, не видавший горя и печали,
Огнем не прокаленный, как кузнец,
Он предкам позавидует едва ли,
Услышав, как в стихах поёт свинец,
Как дымом пахнет все стихотворенье,
Как хочется перед атакой жить…
И он простит мне в рифмепрегрешенье…
Он этого не сможет не простить.*
Нельзя, кроме того, не учитывать, чтоэта огромная, повседневная и, конечно же, зачастую далекая от художественногосовершенства поэтическая работа, хотя и была подчас рассчитана лишь на краткийсрок газетной полосы или на полузабвенье в записной книжке, приносила большуюпользу самим литераторам, так как приучала художника постоянно жить действительнымипотребностями воюющего народа и произносить слова, столь же необходимые на войне,как пуля, снаряд или винтовка. Все, что было украшающей фразой, высокопарностьюи прочими литературными красотами, тотчас обнаруживало свою беспочвенность —война требовала дела, и только дела. Люди, которым адресовались стихи,постоянно встречались со смертью — им было нужно слово сердечное и правдивое.«Война нас научила, — замечал М. Шолохов, — говорить очень прямо».
Литература, в том числе и поэзия,очень долго работала почти исключительно, так сказать, на двух красках: белой ичерной, без полутонов, потому что лишь два чувства владели тогда поэтом —любовь и ненависть. В соответствии с этим душевным (и эстетическим)настроением, впервые с большой силой выразившимся в песне Вас. Лебедева-Кумачаи А. В. Александрова «Священная война», быстро сформировался тот отмеченныйзаметным своеобразием призывно-агитационный колорит стихотворнойпублицистической речи, что впоследствии был даже назван «стилем 1941 года».Многим стихотворным произведениям первых месяцев войны были действительноприсущи и широкое использование газетных фразеологизмов, и тех стилистическихклише, что обычно бывают свойственны торопливой и энергичной ораторской речи,лаконизм, импровизационность, плакатная наглядность и т. д. Большинство поэтов,разумеется, и не рассчитывало на долговечность своих стихов. «Умри, мой стих,умри, как рядовой, как безымянные на штурмах мерли наши», — так с полным правоми не без понятной гордости могли бы они сказать вслед за Вл. Маяковским.
Один из сотрудников «Фронтовойправды», С. А. Савельев, вспоминает: «…уже в первые месяцы войны фронтоваяпоэзия стала «царицей газетных полей». В нашей газете, как и в других, онапоказала отличные боевые качества: высокую оперативность, меткость, большуювзрывчатую силу, умение «взаимодействовать» со всеми другими родами газетногооружия, «придать» и официальному документу, и корреспонденции с переднего края,и скупому информационному сообщению энергию поэтического слова…»
То действительно были стихи-солдаты,рядовые труженики войны, не чуравшиеся никакой черновой работы, самоотверженнобросавшиеся в самое пекло боев и тысячами погибшие, навсегда оставшисьнеизвестными для далеких потомков своих военных читателей.
Но, разумеется, в области поэтическойпублицистики, наряду со стихотворениями, не прожившими долгой жизни, было инемало произведений, которые смело можно отнести к шедеврам советскойпублицистической лирики, сохраняющим свое эстетическое значение и посегодняшний день. Надо полагать, что у каждого поэта — а тогда, как сказано,все работали в жанре публицистики, исключений из этого правила не было, — укаждого поэта найдется произведение, перешагнувшее рамки того непосредственногомомента, которым оно когда-то было вызвано к жизни па газетной полосе.
Большое агитационное значение имели,например, публицистические стихи К. Симонова, плодотворно работавшего все годывойны во всех литературных жанрах. Наибольшей известностью среди них имелопоявившееся в 1942 г. стихотворение «Убей его!» Оно тесно перекликается сомногими произведениями других поэтов, посвященными теме возмездия, однако егоисключительная популярность объясняется тем, что поэт насытил свой стихотворныйплакат эмоциональной гражданской страстью, придав ему поистине плакатную,ударную, афористическую четкость и графическую ясность. Важно отметить, что иэто стихотворение К. Симонова, исключительно целенаправленное по своей теме, и стихотворениядругих авторов (М. Исаковского, Л. Суркова, А. Софронова, И. Сельвинского и многихдругих) при всей своей пламенеющей ненависти, взывающей к возмездию, были посути далеки от призыва к мести как таковой, к отмщению, продиктованному слепойяростью.
Наиболее яркий пример такоговнутреннего гуманизма — стихотворение М. Светлова «Итальянец» (1943). ПерсонажМ. Светлова, «молодой уроженец Неаполя», по-своему трагическая фигура. Поэтособо акцентирует внимание на его вине, но в то же время он показывает, что егогерой — жертва стоящих над ним преступных сил.
Молодойуроженец Неаполя!
Чтооставил в России ты на поле?
Нашуземлю – Россию, Рассею –
Разветы распахал и засеял?
Нет!Тебя привезли в эшелоне
Длязахвата далеких колоний,
Чтобыкрест из ларца из фамильного
Вырасталдо размеров могильного…
Эта строфа по существу является плакатнымгротеском и трагическим: великое бедствие народов, подчас помимо своей воливовлеченных в преступную бойню, развязанную гитлеровскими захватчиками,явственно проступает здесь в конкретно-вопрошающей, сокрушающейся интонацииавтора. Однако это чувство не мешает М. Светлову вынести Итальянцу смертныйприговор:
Я стреляю, и нет справедливости
Справедливее пули моей!
Хорошо сказал но поводу этогостихотворения С. Наровчатов: «…воинствующая человечность пишет рукой Светловаэти строки».
Как видим, стихотворения публицистико-призывногохарактера, носившие поначалу несколько общий характер чистоагитационно-пропагандистского свойства, начали постепенно по ходу войны инакопления живых наблюдений все интенсивнее вбирать в себя конкретные факты,дольше и подробнее останавливаться на героических событиях войны, на отдельныххарактерах и т.д. Такая сосредоточенность внимания на событийно-конкретное ипсихологической стороне жизни, на поступках, на лицах, на эпизодах потребовалаизвестной повествовательности. Наряду с приказывающей, повелительнойинтонацией, сопровождающей фразеологию призыва («Ни шагу назад!», «ОтстоимРодину!», «Вперед на врага!» и т. д.), появилась интонация рассказа,повествования, что свидетельствовало о вызревании в сфере публицистикиразличных свойственных ей жанров и жанровых разновидностей, напримерстихотворной корреспонденции, очерка, рассказа, сюжетного стихотворения, азатем и баллады.
Среди подобного рода произведений,значительная часть которых также не пережила своего времени, были произведения,рассказавшие о высоких примерах мужества. Важно отметить, что, оставаясь посвоей внутренней природе, по авторскому заданию и по стилистикепублицистическими, такие стихотворения-репортажи, стихотворения-очерки несли всебе сильное личностное начало — им как бы потенциально была свойственна лирическаястихия, обусловленная позицией поэта-агитатора. Ни стихотворный рассказ, нистихотворный репортаж не были бесстрастными, т. е. объективно-информативными;их публицистическая природа энергично требовала авторского голоса, открытогоавторского взгляда, непосредственного присутствия автора не только в рассказе,но и в самом событии — как его участника.
Впоследствии А. Твардовский хорошосформулировал эту всеобщую особенность военной поэзии, сказав в «ВасилииТеркине»:
К числу таких стихотворных очерков-портретов,почти лирических по своей интонации и изобразительным средствам, можно отнестишироко известное в свое время и с тех пор неизменно переиздающеесястихотворение-портрет Л. Прокофьева «Ольга».
Поэт начинает свое стихотворение,преисполненное восторженным любованием героической девушкой, словами:
Тебя я вижу, золотистую,
В неясной дали полевой,
Не под платочком под батистовым,
А под пилоткой боевой.
Тебя с винтовкою-подружкою
Я вижу – глаз не отведу,
Всю с развеселыми веснушками,
Идущей в воинском ряду…
Он затем набрасывает короткую довоенную жизнь своей героини:
Давно ль по жердочке-колодинке
Ты пробегала до ручья,
Давно ль ходила ты в коротеньком,
Сама от счастья не своя…
Потом, после этого стихотворения,появится множество других произведений, где с большой настойчивостью будетвоссоздаваться «биография героя», в том числе и его короткая, оборванная войноюпредвоенная юность: поэма Маргариты Алигер «Зоя», поэма Павла Антокольского«Сын» и другие, но, как всегда, важно начало, первая разведка, – Прокофьев в стихотворенииоб Ольге Маккавейской такую поэтическую разведку осуществил.
В соответствии со своимихудожественными принципами, всегда, как известно, тяготевшими к лирическойобобщенности, А. Прокофьев и в этом стихотворении заметно отвлекается от локально-биографическихчерт хорошо ему известного человека, чтобы набросать, пустьнесколько общими чертами, образ поколения, предвоенной юности — той юности, окоторой впоследствии, «от первого лица», рассказала Юлия Друнина:
Качается рожь несжатая,
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы— девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты:
То юность моя в огне,
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
советская литература военный стихотворная публицистика
А.Прокофьева привлекают в Ольге Маккавейской ее, так сказать, общенациональныечерты, приметы общенародного характера:
Давно ль запевки колыбельные
Все до одной распела мать!
Теперь за сосны корабельные
Ты прибежала воевать!
За жизнь простую и отрадную,
За золотой огонь души,
За это озерко прохладное,
За лозняки, за камыши.
Чтобы по жердочке-колодинке,
Из всех дорог избрав ее,
Бежало в синеньком, коротеньком
Все детство ясное твое!
Бежало с милыми косичками
Легко и весело домой,
Тропинкой вешнею, привычною,
Дорожкой белою — зимой.
Теперь с винтовкою-подружкою
Ты в боевом идешь ряду,
Вся с развеселыми веснушками,
Увижу — глаз не отведу!
Это стихотворение, в котором живопросвечивают характерные для А. Прокофьева словообороты, метафоры, лирическаянастроенность и образность, тяготеющая к стилистике народной припевки, можноуже назвать не столько чисто публицистическим, сколько лирическим, но сэлементами документального очерка. Это, одним словом, произведение переходногоот публицистики к лирике типа.
Преимущественное акцентированиеписательского внимания в начальный период войны на публицистических формахработы постепенно, от месяца к месяцу, уступало место более разнообразнымсредствам художественного осмысления и изображения военной действительности.
Война по мере своего развертыванияпереставала быть для писателя явлением нерасчлененным. Конкретное знакомство с«бытом войны», с ее реальным опытом, слагавшимся из многочисленных жизненныхдеталей, ситуаций, поступков, более тесное знакомство с самим героем войны, еерядовым участником, защитником советской Родины,—все это, разнохарактерное имноголикое, переставало укладываться в привычные рамки газетного стиля ипотребовало, параллельно с ним, более тонких, разветвленных, сложныххудожественных средств. Надо было, кроме того, учитывать и потребности самого военногочитателя, который на первых порах мог еще удовлетвориться призывным илиуказующим словом, но который начинал уже требовать от литературы болеевдумчивого и сосредоточенного отношения к событиям и к нему самому. Вот почемуу многих возникало желание рассказывать о войне подробнее, обстоятельнее, с«психологией», деталями, нюансами, т. е., но сути, почти так, как это началиделать прозаики, в особенности очеркисты, но средствами поэзии, в том числе илирической.
Лирическая поэзия периода ВеликойОтечественной войны — явление яркое, многообразное, широкое по спектрувыразившихся в ней человеческих чувств. Она отличалась страстностьюгражданского языка и высотою помыслов, устремленных к борьбе за свободу своейРодины. Поистине поэты войны знали «одной лишь думы власть, одну — но пламеннуюстрасть» — волю к победе. Идя вместе с воюющим народом по дорогам войны, онивнимательно вглядывались в его лицо, слушали его речь и в этой постояннойблизости находили силу для своего стиха.
Осенью 1941 г. А. Сурков написал стихотворение, котороесреди многих других, составивших его первые военные книги, обращает на себявнимание неотступностью поэтического взгляда, сосредоточенного на человеке соружием, на приметах его «каменной» несокрушимости, олицетворяющей силународного духа, глубину и прочность национальных корней.
Подошла война к Подмосковью.
Ночь в начале зарев долга.
Будто русской жертвенной кровью
До земли намокли снега.
По дорогам гремят тачанки,
Эскадроны проходят вскачь,
Приготовились к бою танки
Возле стен подмосковных дач.
Стук подков на морозе четче.
В пар укутан блиндажный лаз.
У околицы пулеметчик
С темной рощи не сводит глаз.
Будто руки окаменели.
Будто вкопан он в грунт, во рву.
Этот парень в серой шинели
Не пропустит врага в Москву.
Первые лирические произведения войнырождались по преимуществу именно в таких формах, как это мы видим у А. Суркова:плакатная публицистичность, столь характерная для первого военного периода,уходит глубоко внутрь стихотворения, замкнутого и напряженного в сосредоточенностидушевного чувства и мысли; немногочисленные детали, словно взятые из блокнотавнимательного очеркиста, укрупняются почти до степени символа.
Лирика рождалась не без трудностей.Дело не только в невзгодах военной действительности, но и в чисто субъективном ощущении,свойственном одно время многим, что лирическая поэзия (в особенности пейзажная,любовная) на войне как бы не совсем уместна. Возникло убеждение, захватившеекакую-то часть поэтов, что на войне, среди горя, страданий и пожарищ, на земле,пропахшей порохом, тротилом и трупной вонью, на виду у страдающего народа —какая может быть лирика, а тем более лирика сердца. Мир для большинства, еслине для всех, окрашивался первоначально лишь в два цвета: ненависти и любви, иэти два цвета, два чувства какое-то время действительно не знали оттенков. Вседругие спектры человеческой души поспешно отступали под напором этих двухвеликих чувств, которыми владела трагедия войны. Дм. Кедрин писал в одном изстихотворений:
Война бетховенским пером
Чудовищные ноты пишет.
Ее октав железный гром
Мертвец в гробу — и тот услышит!*
Железный гром, рождавшийся ненавистью,долгое время был слышнее музыки любви, он определял собою, озвучивал собоюнабатный язык агитационно-страстной плакатной поэзии. Должно было пройти хотябы небольшое время, чтобы каждый художник мог слышать и передавать в словесамый разнообразный мир звуков войны, раскрывать различные стороны человеческойдуши, наиболее подвластные его поэтической индивидуальной природе.
Д. Кедрин признавался:
Но что за уши мне даны? —
Оглохший в громе этих схваток,
Из всей симфонии войны
Я слышу только плач солдаток.**
В стихотворении с «лирическим»названием «Соловьи» Антон Пришелец говорил:
Нет, не нам соловьями петь,
Нашей песне звенеть,
Как медь,
Орудийной пальбой греметь…
О том же писали и другие.
Пока от крови, как от ржави,
Рыжеет снег или трава,
Я не хочу и я не вправе
Шептать любовные слова.
Вселилось в сердце чувство мести,
Все остальное заслоня.
Пойми и жди меня – как в песне! –
И я пройду среди огня…,
утверждал Павел Железнов.
Вместе с Глебом Пагиревым могли бысказать многие:
Война, война — святая проза
И позабытые стихи, —
А потому —
Живи, поэзия, как меч отчизны!
Образ поэзии как меча без лирывозникал в поэзии неоднократно. Он не был надуманным, так как был вызван,безусловно, самим временем — кровавым и суровым, требовавшим от искусствапрямого штыкового удара. А. Сурков вспоминал впоследствии, что «писать лирикуодно время считалось почти неприличным» — в глазах стоял плакат: «Что ты сделалдля фронта?» А фронт требовал материального труда, боеприпасов и агитационногослова. Публицистика, сатира, очерк, даже баллада (со свойственной ейграфической четкостью) были, казалось, более приспособленными для своего громыхающегои горящего времени, чем, скажем, лирическая медитация или пейзажная зарисовка.
Особенно трудно и болезненноперестраивалось молодое поколение. Книжная романтика, свойственная многиммолодым поэтам, приходила в резкое противоречие с жестокими буднями войны, ареалистическое слово рождалось затрудненно. «Мы понимали войну несколько иначе,— вспоминал о своем поколении К. Ваншенкин, — мы не знали, что война — это,прежде всего, тяжелый труд, что это тысячи километров, пройденных тобой по шестьдесят-семьдесятв сутки, да еще с двадцатикилограммовым грузом на плечах, да еще в плохойобуви, натирающей ноги, что это руки, набрякшие кровью, что это сотни кубовземли, выброшенные малой саперной или большой штыковой лопатой. Потом мы позналивсе это…»
Книжная романтика войны! Где ты? —
восклицал А. Недогонов.
Война ж совсем не фейерверк,
а просто трудная работа,
когда, черна от пота,
вверх скользит по пахоте пехота…
(М. Кульчицкий)
По-видимому, от противоречивостимежду предшествующим (в основном книжным) опытом и жестокой явью войны появлялисьв стихах поэтов броские, грубые, натуралистические детали: они в их глазахопрокидывали книжность, дешевую романтику и утверждали реальность.
Бой был коротким.
Апотом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.
Но зато вместе с грубой натуройвойны, одновременно с ее «жестокими нотами» входила в стихи и тапсихологическая правда, тот реализм в обрисовке чувств и обстановки, безкоторого немыслима лирика.
Лирика войны рождалась из потребностив правде, из отвращения к красивости, кощунственной в глазах поэта-солдата,идущего «дорогами лютой беды». Таковы были стихотворения С. Гудзенко,запечатлевшие его первоначальный военный опыт: «Костры», «Перед атакой»,«Память», «Путь» и многие другие.
Двестишагов до немецких окопов,
дорукопашной —
податьрукой.
Амежду нами —
ничьисугробы,
имертвецы,
иничей покой.
Здесь,
напереднем,
любятмужчины
поговоритьо теплеу костра.
Горсточкамха
дадесяток лучинок —
этоночлег
ирассказ до утра.
Вделе таком
ник чему топоры,
Финскимножом лучины наколоты.
Песнивполголоса —
нашикостры.
Спеснями душу не сводит от холода.
Нампо России пройти довелось
всемидорогами лютой беды.
Пепелкостров
ипепел волос —
этосолдатских кочевий следы.
Это— стихотворение С. Гудзенко «Костры», одно из наиболее примечательных в еговоенной лирике. Образностью своей первой строфы оно перекликалось с недавнотогда написанной «Землянкой» А. Суркова. Характерна и строчка о песняхвполголоса, согревающих душу подобно солдатским кострам. Потребность в лирике,в песне (в широком смысле этого слова) нарастала: поэзия не могла быть лишь обнаженныммечом, ищущим смерти врага, — она стремилась, говоря словами Д. Кедрина,«положить на ноты самые различные мелодии души».
Первое,что открывалось глазам поэтов войны, — была Родина, родная страна, ее вековечныепросторы, земли и небеса, реки и перелески, уходившие в страшный сорок первыйгод назад, на запад, в полон, на муку и разорение. Лирика рождалась из чувствагорькой сыновней вины, любви и гордости. Наряду с плакатными стихами уже впервые недели и месяцы войны появились многочисленные пейзажные стихотворения,взывающие к самым сокровенным национальным чувствам, преисполненные в лучшихсвоих образцах широкого географического и временного пространства. Среди:такого рода произведений широкую известность приобрело стихотворение К.Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…».
Выдержанное в некрасовскихинтонациях, исполненное вины и гордости, а также проникнутое ощущением необозримогоисторического пространства, это произведение было одним из самых первыхнаиболее выразительных лирических стихотворений, посвященных воюющей Отчизне.Словом и сердцем поэт прикоснулся в нем к истоку существования нации — кбезбрежному крестьянскому морю, далеким прадедам, кормильцам и защитникам Руси.
… Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь ужевся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился.
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила.
Что в бой провожая нас, русскаяженщина
По-русски три раза меня обняла.
Эту же поэтическую идею развивал вомногих своих произведениях Павел Шубин. В стихотворении «Изба у дороги» онрисует трогательно щемящую, удивительную по своей поэтической красочности ипроникновенности картину осенней русской природы — время сбора урожая итрадиционных крестьянских праздников. Поэт останавливается возле избы — емухочется увидеть ее полной осеннего богатства и оживления, хочется услышать, как
Укропом и солодом пахнут подвалы,
Брусникой и медом — дубовые кадки.
Как будто откроется праздник с утра нам
Застольем торжественным, словнопричастье.
И ляжет на стол караваем румяным
Большое, как мир, деревенскоесчастье…
Но, рассказывает дальше поэт:
Здесь словно застыла с той боли, стой ночи
Проклятая злоба врага-иноверца,
Оскалом проломов над ними гогочет,
Копытом тупым наступает па сердце…
Довольно! Играют за лесом «катюши»,
Нам больше не спать под родимоюкрышей,
В январские ночи не слушать, неслушать
Из инея сотканных белых затиший.
Дотлели покоя последние крохи,
А горя и гнева нам хватит надолго:
За нами Россия — изба у дороги
Как клятва на верность солдатскому долгу
Образ избы у Дороги как символ Россиивозникал в поэзии военных лет неоднократно, завершившись поэмой-песней А.Твардовского «Дом у дороги» написанной,
Как плач о родине, как песнь
Ее судьбы суровой
Так, несмотря на боязнь лирики, свойственную некоторым поэтам,лирика успешно пробивала себе путь и занимала в поэзии все большее и большееместо — в произведениях М. Исаковского, А. Твардовского, К. Симонова, А.Суркова, С. Щипачева, А. Фатьянова, О. Берггольц, С. Маршака, Н, Рыленкова, Д.Кедрина, С. Наровчатова, М. Львова… Отныне не только ораторское гражданскоекрасноречие, но и многое другое, жившее в душе солдата, оказалось важным инеобходимым для поэта Великой Отечественной войны. В первый период войныпонятие Родины литературно существовало преимущественно в своей всеобщей форме.Само слово Родина мгновенно вызывало в сознании читателя или слушателясовершенно определенный комплекс патриотических ассоциаций, аналогий ипереживаний. В знаменитой песне Вас. Лебедева-Кумача («Идет войнасвященная…»), как мы видели, слово Родина, живет именно в таком качестве. Вхудожественной системе Вас. Лебедева-Кумача, продолжавшей традицииреволюционных гимнов, подобный символ не лишен был также, вследствие неизбежно пронизывавшихего индивидуальных ассоциаций, известной даже многомерности. Поэзия периодавойны неоднократно и с большим успехом пользовалась этой удивительнойспособностью слова насыщаться эмоционально-художественной силой при, казалосьбы, минимальной помощи со стороны искусства. Отсюда — огромный агитационный (ихудожественный) успех произведений, которые сейчас могут показатьсябезыскусственными, а то и обнаженно-риторическими.
Однако, как и многие другие ключевые образывоенной лирики, образ Родины становится в стихах поэтов конкретнее, автобиографичное,а значит, и лиричнее. Сделались, например, популярными строчки К. Симонова о«клочке земли», припавшем «к трем березам». Взор художника продолжительнее ипристальнее вглядывается в многочисленные подробности, из которых сзакономерной постепенностью формируется чувство патриотизма. Поэтическоезрение, одним словом, стало более внимательным к подробностям родной земли, к«малой родине», которая, как известно, впервые дает жизнь гражданскому сознаниюи чувству.
Большое место занимала в лирической ипублицистической поэзии Великой Отечественной войны песня – в самых различных ееразновидностях: наряду с лирическими песнями о любви, о разлуке, об ожиданиивстречи широко развивались песни маршевые, песни–гимны, произведения высокогогражданского звучания, а также шуточные, рождавшиеся в минуты затишья икраткого отдыха. Нередко песни создавались для какой-либо одной дивизии илиполка; написанные в большинстве случаев самодеятельными авторами, онистановились постоянной принадлежностью того или иного воинского соединения, иими дорожили.
Потребность в песнях различногохарактера была па фронте (и в тылу военных лет) очень велика. Композиторы ипоэты не могли не видеть, с какой настойчивостью искала себе выражения взадушевном напевном слове человеческая душа.
Как уже говорилось, тон песне задалалюбимая всем народом «Священная война» Вас. Лебедева-Кумача и А. Александрова.
Однако в первый год войны широкозвучали и старые лирические песни довоенных дет, вплоть до сентиментального«Синего платочка», вскоре, однако, переделанного на военный лад для певицы К.Шульженко. Такие песни охотно пели в землянках под гармонь или гитару. Правда,их текст не всегда подходил к новой, фронтовой обстановке, но какую-то частьчувств и переживаний они все-таки выражали, а главное — напоминали о мирном,довоенном прошлом, где остались дом, счастье, любовь, семья. Магической силойвоспоминаний и личных ассоциаций эти отзвучавшие и, казалось бы, уже сгоревшиена воине мелодии.
Удивительное по своей силе инепрерывности могучее жизнеутверждающее начало, свойственное советской военнойпоэзии даже в ее наиболее трагедийных произведениях, пришло в нее, прежде всегоот Пушкина.
Пушкинская тема государства, историии личности прошла громко звучащим лейтмотивом через всю нашу военную поэзию.Она организовала собою как лирику, так и некоторые крупные вещи эпическогооблика. Для лирики же становится характерным не просто обращение к историинарода как средству иллюстрации гражданских чувств, но органичное введение ее встихотворение, проистекающее из живого ощущения слитности с жизнью народа, сего современным тяжким днем.
Оглянись на леса и на пажити,
Выдвигаясь с винтовкою в бой;
Все, что кровным трудом нашим нажито,
За твоею спиной, за тобой!
Чтоб добру тому не быть растащену,
Чтоб отчизне цвести и сиять,
Голосами седых твоих пращуров
Я велю тебе насмерть стоять!
Общая тенденция поэтического развитиявырисовывается в стремлении лирики к широкому охвату жизни. В этом стремлениивеликие традиции русской классической литературы встретились и сталивзаимодействовать с теми достижениями художественного познания и отображениядействительности, которые связываются преимущественно с идейной и эстетическойприродой советской литературы, с ее предвоенным опытом, а также и еще болееранним — главным образом с опытом Вл. Маяковского.
В этом отношении важно подчеркнуть,что поэты стремились осознать историю народа как неотъемлемую часть своейличной биографии. Главенствующее во всей нашей военной поэзии лирическое началоналожило своеобразный отпечаток на многие произведения тех лет.
Например, фрагментарно всплывающие в лирическомпотоке стихов и поэм Ольги Берггольц картины революционного Питера, идущие отдетской памяти, черточки гражданской войны, приметы комсомольской жизнидвадцатых-тридцатых годов, различного рода исторические и революционныереликвии, проступающие в архитектурном облике Ленинграда, просвечивались обычнов ее стихах таким напряженным, личным чувством, что становились частицейавтобиографической исповеди. Блокадный Ленинград предстает в ее стихах нетолько в точных деталях быта, повседневного поведения и борьбы гражданосажденного города, но и в многочисленных, как правило, чрезвычайно внимательнои заботливо взятых ею на памятный «учет» реликвиях и мемориальных приметах.Поэтому и ленинградский быт, своеобразный и неповторимый, она подавала в своейлирике обычно таким образом, чтобы даже в мелочах и деталях выявить крупный иобщезначимый быт исторический («бытие»). Не случайно даже небольшие и, казалосьбы, сугубо лирические стихи ее того времени приобретали своего родасимволический характер: они соотносились с крупными общественными(историческими, национальными) координатами.
Словом, несмотря нараспространившуюся одно время боязнь лирики, лирика, причем во множествепревосходных образцов, существовала. Важно отметить, что она появилась уже в 1941 г., т. е. в тот период, который обычно считается временем господства агитационно-плакатнойпоэзии. Ведь именно в 1941 г. были написаны «Землянка» («Бьется в теснойпечурке огонь…») А. Суркова, «Жди меня», «Ты помнишь, Алеша, дорогиСмоленщипы…» К. Симонова — шедевры нашей военной лирики. Тогда же былинаписаны стихи «Из казанской тетради» М. Алигер, первые блокадные лирическиепроизведения О, Берггольц («Из блокнота сорок первого года», «И снова в сияниисилы…», «Сестре», «Осень сорок первого», «Я буду сегодня с тобой говорить…»и др.), А. Недогонова («Роса еще дремала на лафете…»), А. Твардовского(«Пускай до последнего часа расплаты…» и др.), Е. Долматовского («Лелека»),В. Инбер («Трамвай идет на фронт…»), А. Ахматовой («Клятва»), Н. Рыленкова(«День твоего рождения»). Предстояло укрепить эту плодотворную линию, дать ейправа гражданства, приохотить к ней армейских поэтов, среди которых было немалоталантливых и способных людей, ушедших на какое-то время от лирическоготворчества.
Мгновенный и всеобщий успех некоторыхлирических стихотворений (в особенности «Землянки», положенной на музыкукомпозитором К. Листовым, и «Жди меня» К. Симонова) показал, насколько великабыла в народе потребность в задушевном лирическом слове. Оба стихотворенияпереписывали, вырезали из газет, их посылали вместо писем. Успех того и другогопроизведения объяснялся всеобщностью запечатленного в них чувства. А. Сурков всвоем стихотворном послании Софье Кревс и К. Симонов в письме – заклинании,адресованном Валентине Серовой, обращались не только к своим любимым, но как быко всем любимым вообще.
Жанр послания (письма) был чрезвычайно распространен вгоды войны. Причины этого явления очевидны. И. Спивак, специально рассмотревшийв своей книге «Советская поэзия периода Великой Отечественной войны» бытованиеэтого жанра, находит несколько его разновидностей, отмечая, что не толькочувство любви, но и гражданские, политические, литературные, философские мотивызанимали в стихотворных посланиях определенное место- Он верно пишет, что«форма письма придает стихотворениям характер интимного, задушевногоразговора».
К этому можно добавить, что посланиепо существу явилось той первоначальной формой, в которой зародилась, свободно иестественно в ней себя почувствовав, военная лирика. Письмо, послание,обращение давало большую свободу лирическому выражению — даже с обобщеннымадресатом оно позволяло говорить на «ты» — интимно и доверительно. Достаточновспомнить хотя бы устные радиообращения О. Берггольц к «сестре-москвичке», кгорожанам блокадного города, к народу.
Товарищ, нам горькие выпали дни,
грозят небывалые беды,
но мы не забыты с тобой, не одни,—
и это уже победа…
Разнообразны были написанные А.Твардовским стихотворения, которые можно отнести к этому жанру: «Бойцу Южногофронта», «Новогоднее слово», «Земляку», «Дорога на запад», «ПартизанамСмоленщины». В стихотворении «Бойцу Южного фронта» поэт раскрывает перед бойцомзначение его подвига:
И вся родимая держава,
И весь наш тыл, и фронт любой
Несут хвалу и честь по праву
Тебе, товарищ боевой…
В послании «Земляку» А. Твардовский сприсущим ему стремлением напомнить читателю о самом дорогом перечисляет приметыродного дома, оставленной семьи н заканчивает выводом-обращением:
У каждого своя родная сторона,
У каждого свой дом, свой сад, свойбрат любимый, –
А родина у всех у нас одна,
В стихотворении «Партизанам Смоленщины»поэт прибегает к форме народной песни, в которой соединяются плач по родимойстороне, оказавшейся в плену у врага, с энергичным призывом к борьбе, к мести.
Ой, родная, отцовская,
Что на свете одна,
Сторона приднепровская,
Смоленская сторона,
Здравствуй.
Слова не выдавить,
Край в ночи без огня.
Ты как будто за тридевять
Земель от меня.
Однако послание А. Твардовского не ограничиваетсяэтим мотивом — оно оказывается полифоничным и включает в себя различные чувства.Поэт дальше говорит:
За Починками, Глинками
И везде, где ни есть,
Потайными тропинками
Ходит зоркая месть.
Ходит, в цепи смыкается,
Обложила весь край,
Где не ждут, объявляется
И карает…
Карай…
А кончается это стихотворение, черезнесколько строф, развивающих тему возмездия, словами, полными веры и света:
Эй, родная, смоленская.
Сторона деревенская,
Эй, веселый народ,
Бей! Наша берет!
Как видим, в посланиях, очень разныхпо своему содержанию, характеру и даже жанру, заключены многие темы лирическойпоэзии, в том числе, это следуетсразу же отметить, и поэзии эпической.
В этом нет ничего удивительного:послания, написанные поэтами Великой Отечественной войны, содержали в себеобщенародные чувства и мысли, события общенационального значения и смысла.
В развитии лирики с самого началаболее или менее четко, если говорить о жанрово-структурных особенностях,определились все основные тенденции, проявившиеся во многих произведениях техлет, посвященных самым различным темам. Эти две тенденции не противоборствовалидруг другу, но дали различные художественные результаты. Одна из них взяланачало из публицистико — очерковой стихии, которая, как уже сказано, задавалатон в поэзии начального периода войны. Эта лирика придерживалась обычноконкретного, чаще всего подлинного, имени, конкретного факта, случившейся насамом деле ситуации и т. д. Словом, она была близка к очерку, но ей в отличиеот собственно документальных жанров была свойственна, во-первых, напряженная,сказывавшаяся на характере образности, эмоциональность, а во-вторых, голос иобраз автора играли в ней весьма заметную роль — функционально, как правило,несколько иную, чем в публицистике или в очерке. Поэты, работавшие в этойобласти поэзии (обычно по должности своей – газетчики), писали о героях тогоили иного фронта и старались не столько раскрыть характер в его лирико-реалистическоймногомерности, сколько выразить к нему свое отношение, а иногда и простозакрепить имя человека и его поступок в памяти товарищей, заставить подражатьему, спасти от забвения. И вот эта особенность (спасти от забвения) подчас ивыводила стихотворение из очерковой стихии в сферу лирического высказывания, нородственная связь с очерком всегда ощущалась. Эта, вторая, тенденцияпредъявляла свои права и, наконец, организовывала весь тон лирической поэзииименно такая — именно «мемориальная» — лирика. Удачи, правда, были здесь нечасты, по все же можно говорить об определенной тенденции, обнаруживающейся втворчестве, многих и многих поэтов, в том числе и крупных. А сейчас, знаяпоследующее литературное развитие, можно увидеть в этой лирике и то, что в годывойны было трудно оценить и теоретически осмыслить, а именно — многослойнуютему памяти, соединявшую в тогдашней поэзии конкретное со всеобщим.
Стихов, посвящённых реальным героям,с их именами, даже с номерами полевой почты было написано очень много. Поэтывыступали в них как пропагандисты героизма. Они создавали своего рода «доскипочета», посвященные как знаменитым героям фронта, так и безвестным бойцам. Втакой лирической поэзии огромное место принадлежало, разумеется, голосу автора.
В этом отношении поэзия А. Сурковасыграла заметную роль. Наряду с А. Твардовским, К. Симоновым, М. Исаковским онввел в лирику эпическую — по своему смыслу — тему народа.
Одной из первых лирических книг 1941 г. был сборник А. Суркова «Фронтовые стихи». В него вошли произведения, написанные в июле – августеэтого года. По этой книге, заключавшей в себе многое из проблематики тоговремени, интересной по своеобразию художественных решений, можно судить обосновной направленности тогдашней поэтической работы.
Стихи написаны на дорогах отступлений,в огне затяжных боев. Прерывистое дыхание тяжелой битвы хорошо передано в этойкниге, состоящей, как правило, из коротких, похожих на записи во фронтовомблокноте произведений.
Стихи А. Суркова 1941 г. подчинены были одному всепронизывающему чувству — чувству священной ненависти.
За кровь на асфальте, за женщин вслезах,
За ужас в бессонных ребячьих глазах,
За взорванный бомбами детский уют,
За каждый кирпич, что они разобьют,
За каждый квартал, укутанный в дым,
Мы страшной расплатой врагу воздадим!*
«Я пою ненависть» — так называлась одна из его тогдашнихкниг.
В стихах А. Суркова, частофрагментарных, немногословных, запечатлевавших войну, по его выражению, прямымии страшными словами, военная действительность представала во множестве точносхваченных деталей, «остановленных» жестов и движении, бегло, но твердонамеченных фигур и поз, — все это графическое разнообразие, напоминающеефронтовой блокнот, держится пронзительной силой поэтического чувства,объединяющего в себе священную ненависть к врагу и безмерную — страдающую —любовь к Отчизне.
Человек склонился над водой
И увидел вдруг, что он седой.
Человеку было двадцать лет.
Над лесным ручьем он дал обет:
Беспощадно, яростно казнить
Тех людей, что рвутся на восток
Кто его посмеет обвинить,
Если будет он в бою жесток?
Или
Он мне сказал, отходя ко сну:
— Черные тени в глазах рябят.
Только забудусь — вижу жену,
Только забудусь — вижу ребят.
Мертвые дети мерещатся мне.
Дрожь пробегает с волос до пят.
… Вот почему в ночной тишине
Крепкие, зубы его скрипят.
Внешне — это зарисовки, т. е. как бы«газетная» поэзия, родственная и блокнотной записи, и очерку, но на самом делегазетная тема здесь уже перешла на язык лирического высказывания.
А. Сурков не чуждался грубыхнатуралистических деталей, справедливо полагая, что война груба, страшна инатуралистична, но в его «прямых и страшных» словах не было того оттенкаболезненной и отчасти все же «литературной» противопоставленности сегодняшнейгрубой яви вчерашним романтическим «видениям», как это было нередко свойственнонекоторым молодым: поэт вводил натуралистические детали в силу и в меруреалистической потребности и необходимости в правде. Считая себя солдатским,«окопным» поэтом, он полагал, что обязан доходить до сердца своего соседа поокопу посредством самых обычных слов, говоря только правду, фиксируя то, чтовидят глаза обоих — поэта и рядом находящегося солдата. Только при этом условии(во всяком случае, вернее, чем при других ухищрениях искусства) — его голосуслышат, возможно, и все остальные собратья–фронтовики. В одном из достаточноредких у него тогда стихотворений–манифестов, раскрывая свою эстетическуюпозицию, он писал:
Привычной меркой без толку не мерьте
Все, что грозой войны потрясено.
Тому, кто ходит близко возле смерти,
На свете видеть многое дано.
Мы стали все придирчивей и резче,
Изведав треволнения войны.
Для нас теперь поступки, люди, вещи
Дрожащим светом битв освещены.
Мы видим все отчетливей и дальше
В годину потрясений и разрух.
Ревниво ловит дребезжанье фальши
В литых словах наш обостренный слух.
Когда снега багрились кровью ало,
С души солдатской, что таить греха,
Как мертвый лист по осени, опала
Красивых слов сухая шелуха.
Душа бойца взыскательна, сурова.
Не ей витийству пышному внимать.
Мы стали молчаливей. С полуслова
Привыкли мы друг друга понимать.
На сквозняке больших событий стоя,
В звезду свою поверив до конца,
Лишь слово правды, честное, простое,
Готовы мы принять в свои сердца.
И если ты встаешь под наше знамя,
Сядь рядом с нами у костра в ночи.
Тот, кто печаль и радость делит снами,
К душе солдатской подберет ключи.
Разумеется, было бы, конечно, невернодумать, будто лирика А. Суркова ограничивалась, как можно заподозрить по егополемически заостренным высказываниям, так называемым окопным бытом или, тем более,замыкалась в своем кругозоре на каком-либо ограниченном пространстве. Уже самасимволика его образов, внутренняя патетичность голоса, историческая широтавзгляда, просвечивающая в стихах и придающая им необходимый масштаб, — все этосвидетельствовало, что лирика «окопного» поэта А. Суркова была поэзией большихчувств и мыслей.
Потребность в глубоком лирическомосмыслении эпохи, ратного подвига народа выявлялась, естественно, по-разному,но в ее конкретно-образной реализации можно отметить и некоторые сходные черты.
Образная символика и трагедийность,«концентрированный» реализм изображения, стремление идти от сердца к сердцу спомощью простых, задушевных и, если надо, «прямых» и «страшных» слов — вотнекоторые тождества, переклички и знаменательные совпадения, которые можнообнаружить у самых разных художников Великой Отечественной войны.
Характерна в этом отношении военнаялирика М. Исаковского. Светлый колорит его предвоенных песен и стихотворений сначалом войны надолго исчезает, сменившись трагедийными, сумрачными красками,мелодиями резких заклятий, гневных призывов, песен-плачей и т. д. И лишь вовторой половине войны в его поэзию вместе с приближающейся победой возвращаетсясветлое начало, однако и оно в 1945 г. уступило место самому, пожалуй,трагедийному произведению поэта — стихотворению «Враги сожгли родную хату…».Одновременно с А. Твардовским, запечатлевшим на последних страницах «ВасилияТеркина» образ «солдата-сироты», М. Исаковский в своем лирическом шедевре,ставшем впоследствии народной песней, осуществил средствами лирики то же, что иего собрат-эпик. Оба в самом конце войны почувствовали, как и все тогда,великую, безмерную, поистине трагическую цену Победы.
Словом, М. Исаковский в годы ВеликойОтечественной войны выступает прежде всего как лирик трагического склада, что,разумеется, не означает какого-либо ослабления внутренней, поистине народнойжизнестойкости его мироощущения, но ныне поэтическое слово художника звало кпобеде и провидело ее через великую народную боль. Подобно А. Суркову иотличаясь в этом отношении от более повествовательного и сдержанного А.Твардовского, М. Исаковский создает некоторые свои стихотворения военной поры,особенно в ее начальный период, с помощью слов «прямых» и «страшных». Таково,например, стихотворение «Мстители» с его жутким перечнем фашистских злодеяний:
Как позабыть, когда пылали хаты,
Когда качались мертвецы в петле,
Когда валялись малые ребята,
Штыками пригвожденные к земле?
Как позабыть, когда слепого деда,
В зверином исступлении своем,
К двум танкам привязали людоеды
И разорвали надвое живьем?…
Как и у А. Суркова, эти страдания и смерти кончаются у М.Исаковского страстным призывом к мести, к отплате, к страшной каре. Егопроклятия и заклятия, почти рыдающие по своей интонации, инструментованы в духеи стиле народных плачей, однако без какого-либо оттенка специальной стилизации«под фольклор», но совершенно естественно — на языке современного крестьянина,с помощью обиходной, привычной и распространенной лексики.
… Пусть высохнут листья и травы,
Где ступит нога палачей,
И пусть не водою — отравой
Наполнится каждый ручей.
Пусть ворон – зловещая птица –
Клюет людоедам глаза,
Пусть в огненный дождь превратится
Горючая наша слеза!
Пусть ветер железного мщенья
Насильника в бездну сметет,
Пусть ищет насильник спасенья,
И пусть он его не найдет.
И страшною казнью казнится,
Каменья грызя взаперти…
Особенно горестными были песни М.Исаковского о неволе, о муках советских людей на оккупированной территории и в«неметчине». Он первым вслед за устными народными произведениями и одновременнос неизвестными ему поэтами-узниками концентрационных лагерей началразрабатывать эту тему. В песне «Не у нас ли, подруженьки…» угнанные нафашистскую каторгу девушки, плача, рассказывают, как
Гармонистов повесили,
А девчат опозорили.
Дни и ночи без отдыха
Всех работать заставили,
За колючую изгородь
На мученье отправили.
Насмерть бьют нас прикладами,
Рвут руками нетрезвыми,
Поливают нам головы
Все дождями железными…
В своих лирических песнях («Вприфронтовом лесу», «Огонек»), пользовавшихся в годы войны огромнойпопулярностью, поэт сосредотачивался сердцем и словом на тех минутах, пустьиллюзорного; но все же отдыха и душевного затишья, какие случаются и утруженика войны. Эти произведения возвращают лирического героя к егооставленному дому, любимой, детям, матери, но и их внутренняя «сверхзадача»заключается для М. Исаковского в том, чтобы, напомнив о мирном счастье и любви,семейном очаге и родной пашне, укрепить волю, подготовить к предстоящему бою —к бою за пашню, за очаг, за любовь.
Так что ж, друзья, коль наш черед, —
Да будет сталь крепка!
Пусть наше сердце не замрет,
Не задрожит рука…
Что же касается «плачей» М.Исаковского, его песен о неволе, то в них поразительно сходство этихпроизведений с песнями самих узников, песнями (стихотворениями, балладами,плачами), которые фактически были ему в то время почти неизвестны. Как истиннонародный поэт он пришел к этому сходству, не заботясь о том специально, аподчиняясь чувству глубочайшего сострадания, давшего ему возможностьпочувствовать далекую боль как свою.
Произведения узников концлагерейстали в большинстве своем известны (конечно, только какая-то их часть) лишьпосле окончания войны. Стихотворения Мусы Джалиля передал в Советский Союз егодруг-антифашист, другие произведения были найдены в разобранных стенахказематов, под развалинами концлагерей, иные оказались кем-то в свое времязаписанными и случайно сохранились. Они, эти произведения, являют собоюнеотъемлемую и гордую страницу в истории поэзии Великой Отечественной войны. Встихотворных строчках, чудом спасшихся от огня, от забвения и небытия,запечатлелось величие человеческого духа. Их авторы в большинстве своемпогибли, а другие — за редким исключением — остались неизвестными, но поэты-узникипоражают воображение уже тем, что находили в себе силу высекать искру поэзиирядом с адским пламенем газовых печей и бережно хранить ее в смутной надежде набудущее. Один из таких поэтов А. С. Криворучко, оставшийся в живых и имевшийсчастье вновь оказаться в рядах Советской Армии, писал: «Мне хотелось быпредставить вашему вниманию несколько своих стихотворений, написанных в страшныедни фашистской неволи. Не мне судить о их достоинствах и недостатках. Скажуодно — я не мог не писать. Писались они не за письменным столом, писались,когда в глазах мутилось, ноги подкашивались от слабости, а голод тянул желудокканатом, когда каждую минуту пуля, штык, дубина могли прервать жизнь…»
Бывший поэт-узник Гр. Люшнин, теперьчлен Союза писателей и известный детский поэт, находясь в тюремной камере,писал:
Мне негде вывести строку
О горькой жизни плена:
Вокруг от пола к потолку
Исписанные стены.
Вот кто-то начинал с угла,
Свободу карауля,
Ему сквозь узкий глаз стекла
Вошла в затылок пуля.
И расписался кровью он,
Друзей окинув взглядом.
И я среди таких имен
Свое поставил рядом.
Стихи узников концлагерей неразнообразны по своей тематике, что и понятно, но они удивительно целеустремленны: «одной лишь думывласть» владела их авторами — любовь к Родине.
Сквозь фронт, сквозь тысячу смертей,
Сквозь Дантов ад концлагерей,
Сквозь море крови, горя, слез
Я образ Родины пронес.
Как путеводная звезда,
Сиял он предо мной всегда.
Широкоизвестным среди заключенных было и прекрасное стихотворение, написанное вЗаксенхаузене:
Явернусь еще к тебе, Россия,
Чтобуслышать шум твоих лесов,
Чтобувидеть реки голубые,
Чтобидти тропой моих отцов.
Я,как сын, люблю тебя, Россия,
Ялюблю тебя еще сильней,
Милыепросторы голубые
Ибезбрежность всех твоих морей!
Явернусь еще к тебе, Россия,
Чтобуслышать шум твоих лесов,
Чтобувидеть реки голубые,
Чтобидти тропой моих отцов.
Об этом стихотворении А. Абрамов в своей книге «Лирика и эпосВеликой Отечественной войны» справедливо писал: «Некоторая традиционность формыи просто не отточенность стихотворения могут сегодня скрадывать от нас остротумысли поэта-узника. Между тем он проницательно говорит о преемственности делагероев Октября в делах героев войны с фашизмом, выражает идею, близкую к той,которой жили и другие поэты…»
Идеи патриотизма, ненависти кзахватчикам, вера в победу, дух интернационального антифашистского братства и гуманизм– вот что объединяло «стихи за колючей проволокой» со всей советской поэзией.
С ходом войны стала все яснеевырисовываться еще одна характернаяособенность лирики тех лет: она все чаще и охотнее стала вбирать в себя большойи напряженный мир философских раздумий, все чаще стала прибегать к такимприемам лирической типизации, которые приближались к символу или аллегории. Всеменьше становится, по сравнению с начальным периодом войны, фактографических,информационных стихов, все более заметную роль приобретает философскаяинтонация и символ как результат углубленного осмысления жизни. Черточки и деталифронтового, окопного быта, штрихи поведения человека на войне все чащеиспользуются поэтами не только как выразительные средства поэтической живописиили графики, но и как самостоятельные, наполненные философским содержаниемобразы-понятия. Характерно в этом отношении видоизменение лирики А. Недогонова.Его «окопные» стихи, ранее несколько замкнутые в пределах солдатского быта,отныне смело включают в себя и дальний, но все отчетливее видимый поэту контурПобеды и еще более отдаленный послевоенный солнечный мирный день. В одном из стихотворенийон снова описывает окоп, но как?
Взглянул солдат вокруг окопа:
в траве земля, в дыму трава.
Пред гребнем бруствера — Европа,
за гранью траверза — Москва.
В этом же стихотворении убитый саперлежит у него
мертвой головою —
на Москву,
сердцем отгремевшим —
на потомков.
Даже любовная, интимная лириканачинает удивительно естественно сочетать в себе детали грубого, кровавогосолдатского быта с высокой торжественной патетикой, которая позволяет читателювидеть не только «ближнее», но и «дальнее»: страну, историю, победу.
Все настойчивее, шире, звонче и вышезвучит в поэзии голос жизни и любви.
любви серебряное горло,
Лебединый голос у любви…
Вижу – руки ты ко мне простерла,
И зовешь… Не надо, не зови.
Дай забыться хоть на миг единый,
Снов моих заветных не тревожь.
Разве чем-нибудь на лебединый
Голос мой натруженный похож?
Разве ты не чувствуешь, что дымом
Я пропах у роковой черты?
Что с таким суровым, нелюдимым
Будешь делать, ласковая, ты?
Но опять мне в грохоте и вое
Голос твой звучит, как наяву:
«Ты такой мне стал дороже вдвое,
Я тебя такого и зову»
Это – Николай Рыленков, 1944 год. Носходное писали многие.Любовная лирика не только завоевывала в военной поэзии свое положение, ноодновременно и как бы укрупнялась, так как постоянно соотносилась, не могла несоотноситься с войной, неотступно напоминавшей человеку об игре жизни и смерти,о цене победы и человеческого счастья, от победы — общей победы — неотделимого.
У погодков моих нет ни жен, нистихов, ни покоя, –
только сила и юность. А когдавозвратимся с войны,
все долюбим сполна и напишем,ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордитьсясыны,… –
писал С. Гудзенко.
Потому-то настоящее — сегодняшнеевоенное настоящее (как у М. Дудина его знаменитый «трехсотпятидесятый деньвойны» в стихотворении «Соловьи») представлялось особо многозначительным, какбы вдвойне подлинным: ведь в нем, будучи полностью от него зависимым, жило инетерпеливо заявляло о себе завтрашнее будущее. Как никогда текущий, пестрый,горящий, смертельный военный день представлялся частичкой творимого эпоса.
Конец февраля.
Как занавески,
синеет небо в пробоинах стен.
Немцам стрелки на перекрестках
Дорогу указывают в плен.
Это история.
Это память…
Усилившееся внимание поэзии кбольшому понятию времени — к будущему и к прошлому – свидетельствовало остремлении понять в общей цепи исторических перемен свое настоящее. Что такоесегодняшняя война? Эпизод ли она в пестрой веренице бесконечных историческихсобытий, или она действительно великая война, тот «последний и решительныйбой», о котором пелось в гимне? Первый же год показал, что враг, с которымпришлось воевать советскому народу, это не только враг какой-либо одной нацииили нескольких народов, это — трагедия всего человечества. Из ощущения величияразвернувшейся битвы и родилась лирика укрупненного зрения, учащенного историческогодыхания, широких символов и патетики. Даже личная судьба и возможная гибельмногими начала ощущаться в свете великой исторической миссии, выпавшей на долюнарода. Отсюда трагедийно-патетическая, но внутренне оптимистическая интонациятак называемой личной лирики в поэзии второй половины Великой Отечественнойвойны. Пожалуй, никогда со времен Вл. Маяковского наша поэзия не разговаривалас такой величавой открытостью и прямотою с Вечностью, Историей, Народом.Гражданский и воинский долг, жизнь, смерть и бессмертие, назначение и рольчеловека в судьбе Отечества — вот что выходит сейчас на первое место ипринимает весьма своеобразное звучание.
Широкораспространенной поэтической идеей, которую можно проследить во множествевариантов чуть ли не у всех поэтов этого времени, становится мысль онеистребимости и необычайной протяженности единичной человеческой жизни, еслибрать ее в совокупности с народом и национальной историей. Индивидуальнаясудьба, оборванная войной и исчезающая навечно, вместе с тем является в жизнисвоего народа тем связующим светоносным звеном, что сближает оба берегаистории. Не всем суждено переплыть эту трагическую реку крови, но погибшие жизни,в конце концов, соединят обе земные тверди для будущей счастливой пашни.
Естественно, что ощущение почтизримой связи времен, вдруг протянувшейся через человеческие души потомковвоинов Куликова и Бородина, родило в лирике военных лет широкую волнуисторических воспоминаний и ассоциаций. Солдат Великой Отечественной войны,сражающийся на древней Непрядве, лежащий в маскхалате на льду Чудского озера, наводящийпонтоны через Дон и умирающий у петровского Орешка, не мог не почувствоватьсвоей кровной связи с большой биографией Отечества. Литература отвечала этойпотребности великолепными историческими экскурсами А. Толстого в прозе имногочисленными лирическими стихотворными медитациями на исторические темы,всегда тесно сопряженными в потоке лирического высказывания с современностью.Можно сказать, что ощущение далекого прошлого, обострившееся в годы ВеликойОтечественной войны, постепенно обрело в лирике этих лет определеннуюполнозвучность и широту — в особенности в превосходных историческихстихотворениях Д. Кедрина, поэмах В. Луговского, в лирике и поэмах Л.Мартынова.
Ощущение своего времени как звенаисторий, тяга к крупномасштабности, укрупненность поэтического зрения,насыщенность лирики философскими и историческими образами-понятиями — все этобыло в родстве с исподволь зарождавшейся и оформлявшейся поэзией лироэпическогои эпического облика и склада.
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Абрамов А. Указ.соч., с. 111.
2. Азаров Во.Ленинграду. Л., 1942.
3. Берггольц Ольга. Собр. соч.: В 3-х т. Л.,1973, т. 2.
4. Брежнев Л. И.Великий подвиг советского народа. М., 1975.
5. Бровка Петрусь. К родным берегам. М., 1943.
6. Ветров Д. Дорогав Молдавию. 1941—1943. Кишинев, 1946.
7. В кн.: Стихи за колючей проволокой: Блокнот,найденный в Заксенхаузене. М., 1959
8. Гудзенко С. Указ.соч.
9. Друнина Юлия.Качается рожь несжатая… — В кн.: Поэзия в бою: Стихи о Великой Отечественнойвойне. М., 1959.
10. Дудин Михаил.Стихи. М., 196.
11. Железнов Павел.Жди победу! — Красноармейская правда: Газ-Зап. фронта. 1942, 10 дек., № 341(6562).
12. Исаковский М.Соч.: В 2-х т. 1941—1950. М., 1951, т. 2.
13. История русскойсоветской литературы. М., 1963, т. 2
14. Кедрин Дмитрий.Избр. произведения. Л., 1974
15. К о ч н е в М.Объятия земли. Иваново, 1943
16. Лебедев-Кумач Вас. Песни истихотворения. М., 1960
17. Люшнин Гр. Нерасстрелянная песня: Стихи. М., 1974
18. МаяковскийВладимир. Полн. собр. соч.: В 13-ти т. М., 1958, т. 10
19. Михайлов Ал. Три эмблемы: Из заметок о поэзиивоенных лет.— Наш современник, 1977, № 5.
20. Москвин Н.Партизанскими тропами. Цит. до статье: Ситковецкая Майя. Звучит как гимн.—Вкн.: Когда пушки гремели, 1941—1945. М., 1973.
21. Наровчатов С.Поэзия в движении: Статьи. М., 1966
22. Недогонов Алексей. Лирика (1938—1948). М.,1949
23. Орлов Сергей.Стихотворения. Л., 1968
24. Пришелец Антон.Поход: Стихи. М., 1945
25. Прокофьев А.Ольга. — Красная звезда, 1942
26. Рыленков Николай.Стихотворения, М., 1964
27. Светлов М.Стихотворения и поэмы. Л., 1966
28. СимоновКонстантин, Стихотворения и поэмы. Л., 1982
29. Ситковецкая Майя.Указ. соч., с. 92.
30. См. кн.:Вспоминают друзья. Л., 1977, с. 117.
31. Советскиеписатели на фронтах Великой Отечественной воины. – В кн.: Литературноенаследство; М., 1966, т.78, кн. 1
32. С п и в а к И.Указ. соч
33. Сурков Алексей. Большая война. М., 1942, с.6.
34. Сурков Алексей.Подошла война к Подмосковью…— В кн.; Присягаем Победой: Стихи о ВеликойОтечественной войне. М., 1975
35. Сурков Алексеи.Стихи о ненависти. М., 1943
36. Сурков Алексей.Фронтовая тетрадь, М.,1941
37. Тихонов Н. В дни испытаний.— В кн.: С пером и автоматом: Писатели, журналисты Ленинграда в годы блокады.Л., 1964
38. Твардовский А.Василий Теркин: Книга про бойца. М., 1973
39. Твардовский А.Смоленщина: Стихи. М., 1943
40. Твардовский А.Собр. соч. в 6-ти т., т. 2
41. Цит. по кн.:Когда пушки гремели. 1941—1945.
42. Цит. по кн.:Шилова А. В. Александров: Очеркжизни и деятельности.М., 1955.
43. Чепуров А.Рассвет, — В кн.:Победа: Поэты о подвиге Ленинграда в Великой Отечественной войне. Л., 1970
44. Шолохов Михаил. Собр. соч.: В 8-и т. М.,1960, т. 8
45. Шубин Павел. Избау дороги: Из литературного наследия. — Новый мир, 1975, № 6
46. Яшин Александр. Стихотворения. М., 1958