"Любовь в художественной концепции Чехова"

Муниципальное общеобразовательное учреждение СРЕДНЯЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА №49 (МОУ СОШ №49) ул. О. Кошевого, 17-а, г. Шахты, Ростовская область 346535, тел. 28-19-50 e-mail: [email protected]___________________________________________________________________________Название работы: “Любовь в художественной концепции Чехова”Автор работы Шевцова Виктория, учащаяся 9А клас­СА МОУСОШ № 49Научный руководитель Шевцова Ирина Александровна, учитель русского языка и литературы.2009г. – Знаете, сколько лет менябудут читать? – спросилоднажды Чехов у И. А.Бунина,- и сам же ответил:Семь летПочему семь?- Ну, семь с половиной.Из воспоминаний И.А. Бунина. Чехов ошибся. Его читают. Более того, интерес к его творчеству с течением времени не падает, а возрастает, причем среди читателей всего мира. Известный японский ученый Того Масанобу говорил: «В разных уголках мира, разделенных времен и пространством, люди, оказавшись в жизненном тупике, все же не теряют надежду на далекий просвет будущего. И до тех пор, пока сохраняется такое положение в мире, творчество Чехова не утратит свое значение. В этом и заключается современное значение Чехова». (11, 28). Писатель Ю. Бондарев утверждал, что «Чехова можно перечитывать десятки раз, открывая все новые и новые глубины, радуясь и скорбя, смеясь и плача». (5, 6). Действительно, читая Чехова, открываешь для себя все новые и новые глубины чеховской прозы. И тем более это характерно для чеховской критики. Тут обнаруживается удивительный парадокс: на современном этапе писатель кажется изученным почти полностью (об этом говорят исследования 70 – 80 гг. ХХв. – 3. Паперного, Э. Полоцкой, Г.Бердникова, В.Линкова, А. Чудакова, А. Туркова, И. Сухих и др.), но именно тогда, когда все перечитано, проанализировано, оказывается, что давно изученные тексты обнаруживают новые возможности прочтения. Среди работ, посвященных А.П. Чехову, на мой взгляд, интересна монография В.Я.Линкова «Художественный мир прозы Чехова», в которой творчество Чехова рассматривается в широком контексте русской литературы второй половины XIX века.. Для постижения целостности этого мира особое значение для автора книги приобретает постановка таких проблем, как проблема мировоззрения А.П. Чехова, тесно связанная с объективными, непреложными качествами эпохи 80-90-х гг. XIX века, проблема фабульности в произведениях Чехова, её природы, как вопроса не только организации материала произведения, но и принципов организации мира, изображенного художником, проблема движения времени, имеющая огромное значение в поэтике произведений А.П. Чехова и тесно связанная с ней проблема смерти. Неповторимая личность писателя, с его межлитературными и человеческими связями, поисками истины, горестями и надеждами оказывается в центре книги А. Туркова “«Чехов и его время», «Время Чехова» автор прослеживает главным образом через произведения писателя, чеховские герои вводят нас в ту атмосферу, в то время, из которого они вышли. Я думаю, что причина «популярности» писателя А.П. Чехова для человечества, вступившего в III тысячелетие, состоит в необычайной созвучности тех вопросов, которые решают герои его произведений, нынешнему положению человека. Чувство безысходности, одиночества, непонимания себя и других, разочарование и равнодушие, ощущение своей зависимости и слабости, внутренней дисгармонии тревожит героев Чехова. Попытки найти свое счастье и поиски путей одоления горя, страстное желание быть нужным, полезным и трудность в обретении той сферы, которая дала бы возможность человеку самореализоваться – вот часть тех жизненных проблем, которые приковывают внимание читателя, так как сильно напоминают его собственное внутреннее ощущение себя наедине со временем, наедине с собой. По моему мнению, самой важной темой чеховских рассказов является тема любви. Более 40 произведений Чехова (рассказов, повестей, драм) описывают мозаику судеб, характеров, ситуаций, взаимоотношений мужчин и женщин, связанных с чувством любви. Интерес к этой теме велик в любой исторический период. Чехов понимает этот вопрос по-своему, вырабатывает к нему свое, особое отношение. Целью моей работы является осмысление любви как одной из составляющих в художественном мире Чехова; формирование концепции любви как смысла жизни, как формулы счастья, как цели земного существования. Для реализации этой цели в работе поставлены следующие задачи: проанализировать произведения писателя, в которых решается тема любви; дать возможную интерпретацию им. Зачем, казалось бы, пытаться анализировать то, что сокровенно? Открываю томик Чехова, читаю и в который раз убеждаюсь в мудрой проницательности писателя и – почему бы не поразмышлять над прочитанным? Может быть, это как раз очень плохо, что мы редко сегодня задумываемся над коренными вопросами и самыми значительными явлениями человеческого бытия? «Как зарождается любовь? – сказал Алехин… Поскольку в любви важны вопросы личного счастья – все это неизвестно и обо всем этом можно трактовать как угодно. До сих пор о любви была сказана одна неоспоримая правда, а именно, что «тайна сия велика есть», все же остальное, что писали и говорили о любви было не решением, а только постановкой вопросов, которые так и остались неразрешенными…» (VIII; 310). Что правда, то правда: отчего один человек вдруг делается для другого дороже всего на свете, отчего один к другому тянется, словно в другом -жизнь, а без него смерть, все это до сих пор никем не понятно до конца; догадок различных много, но они только подтверждают суждение Алехина, что «обо всем этом можно трактовать как угодно». Да, так у Чехова: множество субъективных воззрений, из которых каждое истинно, но ни одно – истина. По той ли причине, что это в самом деле вечная и великая тайна, или в силу каких-то особенностей, любовь как явление человеческой жизни почти гипнотически притягивает к себе поэтов, художников, музыкантов. Любовь – энергия жизни, это, несомненно. Однако истина эта приложима к так называемым счастливцам. А если не повезло влюбленному? Что вообще происходит в этой ситуации, когда жар, страдания, желания, с одной стороны, окатываются ледяной водой равнодушия или, еще хуже, с противно моросящим дождиком насмешливо – презрительно снисходительности – с другой? Чеховское творчество в этом смысле уникально; писатель изобразил едва ли не все случаи возникновения, течения и краха любви – показал любовь и прекрасную, светлую, и нескладную, неудачную, несчастливую. Тем не менее, Любовь в жизни Чехова – тема, которая вряд ли когда -нибудь будет до конца исследована, описана, прокомментирована. Чехов останется для нас вечной загадкой. И в этом, видимо, воля судьбы, в мудрости которой сомневаться вряд ли стоит. Можно попытаться ответить на вопрос, кого же на самом деле любил Чехов: Авилову, Мизинову, Книппер? Какое место в его сердце занимали Эфрос, Яворская? Любил ли он вообще кого-нибудь или был, по мнению Лики Мизиновой, «кислятиной», а не «живым человеком» – мужчиной!» (9; 126), человеком с «холодной кровью», как написал о нем критик Н.К. Михайловский в статье о сборнике рассказов «Хмурые люди»? Сложно ответить на этот вопрос-размышление. Что же перед нами? Переданное по наследству предчувствие и опасение одиночества, которое пустило свои корни глубоко, срослось с личностью А.П. Чехова и определило его судьбу, его отношение к жизни, к женщине, к любви? Попробую определить поставленный вопрос как риторический. Тема взаимоотношений между мужчиной и женщиной в творчестве писателя занимает одно из значительных мест. Женщин, сопровождаемых авторской симпатией, больше, чем мужчин, потому что мужчина, по мнению Чехова, всегда сам виноват в своих несчастьях – в загубленных силах, неустроенности жизни. С женщин у него иной спрос. Только в одном случае Чехов безоговорочно сочувствует страдающему герою, когда тот оказывается жертвой женщины – хищницы. Николай Евграфович из рассказа «Супруга» винит себя и не понимает, как это он мо отдаться в рабство, так позорно подчинить себя этому слабому, ничтожному, продажному низкому созданию? (VII; 7). Но автор смотрит на его позор с пониманием и прощением, ибо способность к любви и духовной привязанности, т.е. зависимость по независящим от разума и воли причинам, заложена в человеческой природе и потому не судима человеческим судом. Поэтому и женщин нельзя судить за слабость, по мнению Чехова, ее слабость обусловлена самой природой. Кстати сказать, мужчина, которому не повезло в любви и в семейной жизни, не теряет своей ценности как личность. Жизнь не обессмыслена, несчастье не покушается на его достоинство. Его зависимость – сердечная, тайная, глубоко интимная, и если герой у Чехова ведет себя недостойно, то не потому, что несчастлив в личной жизни. Эта зависимость – совсем другого рода, чем та, которая разрушает личность женщины и которую Чехов видит в каждой своей героине и тем самым признает естественно-разрушительной. Прощать женщину надо – этот вывод напрашивается, – но любить ее трудно. Не правда ли? Как увлечься и полюбить сильно и глубоко существо слабое, подчиненное, зависимое? В том-то и беда, что видеть женщину такой, какой видел ее Чехов, нельзя без последствий, безнаказанно, так сказать. Не было в его жизни человека, который бы казался ему необходимым. Необыкновенный случай. Непонятный – для живого, эмоционального человека, писателя. Какова же любовь в чеховских рассказах? Рассказ «Шуточка» рисует нам отношения между мужчиной и женщиной на уровне манипулирования, которые становятся характеристикой святого чувства – любви, которое не осознается героями как ценность человеческой жизни, а принимает какие-то ужасные формы. Тема слабости и зависимости женщины от мужчины звучит в этом рассказе. Герой несколько раз подшучивает над девушкой и все с большим вниманием и тайной радостью наблюдает за реакцией героини. Только слова, выбранные выбранные для подобной шуточки, создают атмосферу жестокости. И от этого становится очень грустно. Слова «Я люблю вас, Наденька» кажутся героине будто бы принесенными ветром откуда-то издалека, они как будто «не отсюда», не из той жизни, обыденной и скучной, что окружает ее. Наденька тоскует по этим словам, ждет их, словно загипнотизированная, она становится зависимой от мужчины и играет жалкую роль. Аналогичный тип отношений описан в рассказе «Володя большой и Володя маленький», здесь он обострен до предела, и то, на что в «Шуточке» лишь только намекалось, в этом рассказе представлено открыто и прозаично с налетом бесстрастности и равнодушия. В той же тональности, что и в «Володе большом и Володе маленьком», идет диалог между героями «Рассказа неизвестного человека» – Орловым и Зинаидой Федоровной. Герой влюблен, потому что болен и надломлен; Зинаида Федоровна – единственная женщина, которую он видит в своем добровольном заточении. Она хороша собой, но так жалка, так унижена и раздавлена, что не может справиться, если так можно сказать, со случайно свалившейся на нее ролью возлюбленной, которая вызывает , например у меня, лишь жалость и сострадание. Орлов «поиграл» с ней, и теперь она, словно вещь, надоела ему и прискучила. Для этой женщины такая «наивная», «безобидная» игра с ней Орлова, главного героя, окажется страшной трагедией – родив ребенка, она покончит собой. Таким образом, та невинная «шуточка» оборачивается сначала обманом, потом сильным потрясением, и, наконец, процессом саморазрушения личности как высшей стадии человеческого равнодушия и жестокости его забав. Однако манипулятором счастья может выступать и женщина. В рассказе «Ариадна» герой рассказывает о былой любви, не только прочно покинувшей его, но перешедший в настоящее женоненавистничество. О своем юношеском раннем увлечении он говорит, как о постыдном заблуждении. Шамохина травмирует, он озадачен тем, что не может примириться с фактом, что Ариадна не видит в нем живого, страдающего человека и не считается с ним как с личностью, его бесит, что с ним обращаются как с вещью или как с денежным мешком. Он готов принять как неизбежное зло то ужасное обстоятельство, что Ариадна не любит его. Но согласиться быть забавой, лакеем, ее полулюбовником – полудругом – этого он не может.Такой способ общаться между собой, основанный на личной выгоде, пренебрежении человеческим достоинством другого человека, использовании его в качестве средства к достижению своих низких целей -верный путь к разрушению нравственных законов человеческого бытия. Любовные переживания героев еще сильнее обнажают низость и жестокость природы людей, отсутствие у них уважения и взаимопонимания других. В «Рассказе госпожи NN» герой в грозу признается героине в страстной любви … «А потом что было? А потом – ничего». В этом «ничего» – вся трагедия героини, в жизни которой ничего не случилось. А влюбленный в нее человек излечился от любви – она прошла как минутная боль. Немножко боли, немножко любви – а потом ничего или, как сказано в рассказе «Архиерей»: «А потом что? А потом чай пили…» (VIII; 463). Вот, что больше всего страшит Чехова. Равнодушие для Чехова – это знамение времени. Писатель ставит героя в самые различные ситуации и все время с горечью убеждается в его душевной несостоятельности. Он как бы спрашивает своего героя: а умеешь ли ты действовать? А можешь ли хотя бы помнить о своих страданиях? В состоянии ли проникнуться участием? Способен ли любить? И оказывается, что герой – существо, душевно непрочное и ненадежное. Его чувства, желания – недолговечны. Он стар душой. Герои предстают душевно обделенными, потому что им недоступно самое чувство любви, хотя они много думают и говорят о нем, они терпят крушение из-за рабских предрассудков, ложных иллюзий, которые разрушают семейное счастье, обрекают любовь на гибель, а человека на одиночество, душевное опустошение, глубокое несчастье. В рассказе «Верочка» предстает объяснение в любви, за которым следует все то же страшное «а потом – ничего», – герой, которого любит Верочка, не может ничем ответить ей, не может из-за «бессилия души, неспособности воспринимать глубоко красоту, из-за ранней старости…» В. Билибин – умный и талантливый друг Чехова, писал ему: «… вы хотели изобразить … особый разряд современных людей, у которых по обстоятельствам сложившейся жизни, сердце засохло, как цветок в латинском лексиконе. Они жаждут любить, но не могут. Это печально, это драма». (10; 113). Я попыталась проанализировать внутреннее состояние Огнева. После того, как он, по его мнению, на признание ему в любви «неуклюже и топорно «отказал» и остался один, ему «стало казаться, что он потерял что-то очень дорогое близкое, чего уже не найти ему» (V; 83). Он вдруг почувствовал, что от него ускользает часть его молодости, и он «так бесплодно пережил» те минуты. которые «уже более не повторятся». Возникает мысль, что и Огнев любил, но его любовь, не желая ему открыться, носила какой-то скрытый характер, боясь пробиться через «бессилие души». Излишняя рациональность запрещает ему отдаваться воле случая, жить тем неуловимым мгновением, которое называется «настоящим». Рассказ заканчивается на высокой ноте почти звенящей грусти. Ускользнувшее искреннее, чистое чувство оставляет за собой право на многоточие, как на «следы на цыпочках ушедших слов», слов, которые были не сказаны, которые не могли быть сказаны.В рассказах «У знакомых», «На пути», «В родном углу», «Поцелуй» прослеживается мотив возможной, но несостоявшейся любви. Герои этих рассказов в силу разных причин не решаются на признание, другая же сторона настолько сильно ожидает решительных шагов от «возлюбленного», что обстановка обостряется до такой степени, когда любая малозначащая фраза, взгляд дарят надежду на счастье, которое, по мнению «ожидающих» почти уже случилось. Но счастью не суждено осуществиться, и они оказываются жестоко обманутыми. Сколько сердец – столько родов любви, подобно тому, как сколько голов – столько умов (эту мысль высказала Анна Каренина), и даже может показаться, что Чехов задался именно этой задачей – показать разнообразие сердец и родов любви, все-таки хочется спросить: ну а любовь, любовь настоящая, сильная, убедительная, такая любовь, которую мог бы разделить читатель, по своей естественной читательской склонности готовой отождествлять себя с героем и примеривать на себя его страсти, – где такая любовь? Ее нет. Мне видится на ее месте разного рода заблуждения и недоразумения. Случайные, досадные, непонятные, неоправданные. Мне трудно следовать за ними воображением, тогда как классический роман увлекает: только спасайся – так охотно мы деремся на дуэли, принимаем яд, сходим с ума и «угли ревности глотаем». Но как бы, ни шуточны были чувства чеховского героя, мы, читатели, не можем принять в них участия, не можем их разделить. Только в двух рассказах – «Дама с собачкой» и «О любви» – речь идет о взаимной, хотя и печальной, но не возникшей по недоразумению любви. «Дама с собачкой» – одно из самых светлых, на мой взгляд, произведений Чехова, признанное светом надежды, исходящим от человеческой возможности любить. В рассказе герои любят друг друга, «как очень близкие родные люди, как муж и жена, как нежные друзья…». Однако неизвестно, что их роднит, что связывает. Автор подробно описывает историю их знакомства, а затем вводит нас в сложившуюся мучительную ситуацию, из которой герои ищут выхода. В Ялте встречаются обеспеченные люди, имеющие семьи и вроде бы все необходимое для безмятежной жизни по принятым стандартам. Гуров -москвич, с университетским образованием. Ему нет еще и сорока. Служит в банке и уже имеет в Москве два дома. У него дочь двенадцати лет и два сына – гимназиста. Жена у него, видимо, тоже с образованием. И у Анны Сергеевны, выросшей в Петербурге и два года назад вышедшей замуж в губернский город С, тоже внешне все благополучно. Муж ее не пьяница, не картежник, а действительно, как определял Пактовский, «труженик». Подробности эти говорят о потаенном в глубине души героев разладе, еще не осознанной ими до конца неудовлетворенности своей жизнью, своим внешним благополучием, вполне отвечающим нормам благопристойного бытия. В семейной жизни Гурова не было и нет главного – любви. Жизнь у него по тем или иным причинам пошла не по тому руслу, сложилась в противоречии с его склонностями и влечениями. Противоречивы у него отношения и с женщинами. Семью сохранял, но давно привык изменять жене. И к тем, с которыми изменял, относился дурно. И вообще женщин называл не иначе как «низшая раса». При всем том в «его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их; он знал об этом, и самого его тоже какая-то сила влекла к ним» (VIII; 395). По своей жизненной практике Гуров – человек, плывущий по течению, мягкий. Покладистый, пожалуй, достаточно бесхарактерный. И лишь где-то там – в глубине его души – таится что-то до конца не проявившееся, человечное и поэтическое, что, видимо, и чувствовали те женщины, которые тянулись к нему, но так и не могли ни разгадать, ни пробудить в нем глубинные черты его человеческой натуры. После сближения героев, Гуров хоть и не придал ему особого значения, отметил, однако, как она не похожа на всех тех женщин, которых он знал до этого, – и добродушных, веселых от любви, и манерных, и хищных, желавших «урвать» от жизни больше, чем она может дать. Чем? Была «несмелость, угловатость неопытной молодости, неловкое чувство; и было впечатление растерянности, как будто кто вдруг постучал в дверь. Анна Сергеевна, эта «дама с собачкой», к тому, что произошло, отнеслась как-то особенно, очень серьезно, точно к своему падению… У нее опустились, завяли черты и по сторонам лица печально висели длинные волосы, она задумалась в унылой позе, точно грешница на старинной картине» (VIII; 398). Потом было покаяние – исповедь, из чего следовало, что происшедшее не случайно, что героиня уже давно изнемогла от привычной жизни в доме своего мужа, который, как она теперь признается, «быть может честный, хороший человек, но ведь он лакей!». А хотелось пожить, «томило любопытство … хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, – говорила я себе, – другая жизнь… Любопытство меня жгло… вы это понимаете, но клянусь богом, я уже не могла владеть собой, со мной что-то делалось, меня нельзя было удержать, я сказала мужу, что больна, и поехала сюда … И здесь все ходила, как в угаре, как безумная… и вот я стала пошлой, дрянной женщиной, которую всякий может презирать» (VIII; 390). Художественный анализ показывает, что каждый из героев был внутренне подготовлен к тому, что произошло. На этом, казалось бы, и можно было поставить точку. Но у Чехова случившееся – только предыстория подлинной драмы. Наших героев рассказа, как и всякого человека, на каждом шагу подстерегает и может затянуть пошлость. И главное в героях – понимание, что прекрасное – прекрасно, а пошлость есть пошлость и что, оставаясь человеком, надо стремиться к прекрасному.Правда, для Гурова это еще лишь прозрение, которое пока ничего не меняет в его жизни. Жизнь его еще далеко не была прекрасна. Да, он сильно увлекся. Более того. «Совершенная праздность, эти поцелуи среди белого дня… жара, запах моря и постоянное мелькание перед глазами праздных, нарядных, сытых людей точно переродили его; он говорил Анне Сергеевне о том, что как она хороша, как соблазнительна, был нетерпеливо страстен, не отходил от нее ни на шаг…» (VIII; 401). Точно переродился… Однако не вполне; он не забывал оглядываться по сторонам – не увидел бы кто-нибудь. Но когда они расстались и он решил, что вот и закончилось еще одного его «похождение или приключение», он отдавал себе отчет, что вел себя по отношению к Анне Сергеевне худо. Однако ничто не прошло бесследно. Воспоминания не гасли, а разгорались все ярче и ярче. «…Анна Сергеевна не снилась ему, а шла за ним всюду, как тень, и следила за ним…» (VIII; 403). И ему захотелось поговорить с кем-нибудь о своей любви. Но с кем? А тут еще крепло убеждение, подсказанное ему совестью еще тогда в Ялте, когда они расстались. «Разве он любил тогда? Разве было что-нибудь красивое, поэтическое, или поучительное, или просто интересное в его отношениях к Анне Сергеевне?» (VIII; 403). Здесь смешивались и тяга к настоящей любви, и угрызения совести, и, пожалуй, уже ощущаемое одиночество – кому интересно все это? Кто поймет его? Откровения его оказались неуслышанными, в этом он увидел отражение своей и всей окружающей его жизни, с которой он так долго мирился и которая стала ему невыносимой. Анна Сергеевна тоже страдает, она несчастна и никогда не будет счастлива с мужем, «и по глазам ее было видно, что она в самом деле не была счастлива» (VIII; 408). Перед нами драма двух любящих существ. Они полюбили по-настоящему, первый раз в жизни; «казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, и она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих» (VIII; 410). В рассказе «Дама с собачкой» нетрудно уловить отголоски личных, интимных переживаний Чехова. Произведение писалось осенью 1899 года в обстановке сложных духовных итогов истекшего лета. Тогда состоялось первое длительное свидание Чехова с Ольгой Леонардовной Книппер. Антон Павлович обратил внимание на молодую актрису Художественного театра в 1898г. Состоялось знакомство, началась переписка. Потом совместные поездки, но после подтверждения диагноза врачей начинается вынужденное ялтинское затворничество, ялтинская ссылка. Когда писалась «Дама с собачкой», были еще свежи впечатления от ялтинских встреч с Ольгой Леонардовной, во время которых определилось их взаимное чувство. Яркие, незабываемые впечатления от встреч, от поездок на Ай-Петри, в Бахчисарай и, возможно, в Ореанду, – отклик всего этого не трудно уловить в рассказе. Но есть тут след и других переживаний – чувства одиночества, горьких размышлений о том, что им с Ольгой Леонардовной, как бы ни сложились дальше их отношения, суждено жить врозь. Он был прикован болезнью к Ялте; она неразрывно связала свою жизнь с Московским Художественным театром. Это были не только горькие, но и пророческие думы. Так и довелось им прожить оставшиеся Чехову немногие годы. И теперь, и позже, когда они станут мужем и женой. Не в кругу ли этих размышлений родились пронзительные по силе чувства строки – о перелетных птицах, которые обречены жить в отдельных клетках?Подобные предположения вероятны. Однако сила Чехова в том и состояла, что лично пережитое, как и наблюдение, он умел поднять до философских размышлений о коренных проблемах социального бытия.Рассказывая о трагической судьбе двух любящих сердец, Чехов вновь возвращает нас к устоявшейся норме жизни, против которой так яростно восстал Гуров перед поездкой в город С. Противоестественный парадокс этой жизни заключается в том, что они стали отщепенцами, вынуждены были таиться от людей именно тогда, когда стали чище, человечней; должны были держать в тайне лучшие проявления своей души. И Гуров приходит к заключению, что это не только его участь. В «Даме с собачкой» речь идет о глубоком противоречии, о глубоких основах личной драмы. Но если корни драмы так глубоки, если они порождены устойчиво сложившимися отношениями между людьми, то, как, же разрешить этот конфликт? Счастливым соединением любящих? Это перечеркнуло бы самую суть произведения. Даже в том случае, если бы было рассказано обо всех тех чудовищных сложностях, которые им пришлось бы преодолеть на этом пути. Начиная с изуверской процедуры бракоразводных процессов царского суда. Вот откуда-то отступление от бытовой правды, которое бросается в глаза в финальной сцене рассказа. В самом деле, – ведь они должны были обсуждать свое положение, искать из него выход. И, конечно, многократно делали это. Вот и сейчас Гуров, пытаясь успокоить Анну Сергеевну, говорит ей: «Теперь давай поговорим, что-нибудь придумаем. Потом они долго советовались, говорили о том. Как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу». Но о чем именно говорили они? Все это опускается Чеховым, а приведенный абзац заканчивается фразой: «Как освободиться от этих невыносимых пут?» (VIII; 410). Не нужных им, тяготящих каждого из них брачных уз, а от «невыносимых пут»! Всех тех пут, о которых и идет речь в рассказе. Но как, в самом деле, освободиться от них? Так возникает такая удивительная по своей емкости и значимости концовка рассказа. «- Как? Как? – спрашивал он, хватая себя за голову. – Как? И казалось, что еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко, и что самое сложное и трудное только еще начинается» (VIII; 410). Да, это было именно так, поскольку Чехов вел нас к размышлениям не о семейных неурядицах, а о строе человеческих отношений, обнажая тем самым историческую закономерность их драмы и вместе с тем – ее всемирно-исторический смысл. Герои этого рассказа преодолевают барьеры общественного мнения, свою застенчивость, в чем-то поступаются со своей принципиальностью ради любви, ради дорогого им человека. Но это приносит им душевные муки. чувство вины и ощущение себя в тягостном и неловком положении. Глубоко порядочные, честные перед своей совестью, они оказываются очень уязвимы и ранимы своим новым положением, которое заставляет их противоречить их нравственным законам. Влюбленные поставлены в очень сложные условия, в ситуацию выбора, когда при любом варианте решения жизненной проблемы будет пострадавшая сторона. Поэтому герои чувствуют себя глубоко несчастными, осознают безвыходность своего положения, досаждают на жесткость судьбы, сыгравшей с ним злую шутку: подарила им взаимное чувство очень поздно, когда у каждого есть уже семья, тяжесть безрадостной жизни. Любить и продолжать жить «по совести» теперь нельзя, приходится делать выбор. И герои рассказа отдают все-таки предпочтение любви, писатель оставляет их у истоков их трудной, новой жизни. И проанализировать счастливый конец их взаимоотношений очень трудно, так как Чехов не раскрывает характера их родственной близости и «нежной дружбы», какая им задумана и провозглашена. Почему? Не хочет? Или не может, потому, что не знает? Заключение. В своей работе я попыталась рассмотреть творчество А.П.Чехова через решение задачи: осмысление любви как одной из составляющих в художественном мире. По части передачи диалектики человеческих отношений Чехову равных, пожалуй, нет. Текучесть, переменчивость, перепады интенсивности самых глубинных и сильных чувств, переплетенность добра и зла в человеке, – все показал А.П.Чехов. Любовь поэтичная, пронизывающая все пространство произведений чистой, особой музыкальностью и в тоже время любовь с могучей силой, способностью всколыхнуть душу человека, побудить его заново посмотреть на свою судьбу и открывать более широкие горизонты; любовь, переродившаяся в скуку, подвергнувшаяся влиянию пошлости, обыденности; манипулирующая любовь, … За «внешним многообразием» трактовок любви стоит вполне определенный, довольно грустный и пессимистический, по – моему, взгляд автора на вопрос (отношение человека к жизни, женщине, любви, счастью) : на этом свете счастья нет, и счастливых людей нет, и счастливой любви нет. Люди пока недостойны счастья и не способны быть счастливыми. Возможно, что когда – нибудь настанут новые времена, жизнь найдет более совершенные формы, и вопрос о счастье и любви будет лишен определения «больной». Несмотря на пессимизм и безнадежность чеховских произведении, можно заметить уверенность автора в том, что всякая живая душа, всякое человеческое существо представляет самостоятельную, незаменимую, абсолютную ценность, которая не может и не должна рассматриваться исключительно как средство, но которая имеет право на милость, на человеческое внимание. Будучи человеком тонкой, ранимой души А.П. Чехов очень мало распространялся по поводу такого глубоко личного вопроса как вера, отношение к религии. Лишь в своем творчестве намеками, полутонами, стараясь «не давить» на читателя, отражает он свои чувства.Душевный покой Липы («В овраге»), несмотря на перенесенные потрясения жизни, подвижничество Архиерея («Архиерей») и его смерть с блаженной улыбкой на лице, порыв любви и сострадания, объединивший женщин и студента («Студент») во время рассказа о евангельском событии -это как раз то, к чему не могут прейти страдающие, рефлектирующие герои Чехова, да и он сам. «Бог, вера, молитва, чистота сердца для Чехова неразрывно связаны только с детством или с детским состоянием души. Уходит детство – и все это исчезает под грубым воздействием жизненной обыденщины». (7; 27). Однако «детскость» в русской душе остается. Считаю возможным сделать вывод, что Чехов искал выход и не исключал возможность такого выхода в обращении к Богу. Именно религиозное сознание давало возможность единения, создавала образ «общей идее», делало жизнь осмысленной.ЛИТЕРАТУРА 1. Чехов А.П. Собрание сочинений. В 12-ти т. – М., Гослитиздат, 1955-1956гг. (цитируются по этому изданию с указанием в скобках тома римскими цифрами и страницы арабскими). 2. Бердников Г.П. Чехов в современном мире // Вопросы литературы. -1980, №1. 3. Велик А.П. О своеобразие нравственно-эстетической позиции А.П. Чехова // Вопросы философии. – 1981, № 12. 4. Гофф И. Двух голосов перекличка: О взаимоотношениях Чехова и Авиловой // Новый мир. – 1981, № 12.5. Дерман А. Творческий портрет Чехова. – М.: Мир, 1929. 6. Еремин П. «Скрипка Ротшильда» А.П. Чехова – Связь с традициями русской классики // Вопросы литературы. – 1991, № 4. 7. Курдюмов Н. Сердце смятенное // Литературное обозрение. – 1994, № 11/12. 8. Линков В.Я. Художественный мир прозы А. Чехова. – М.: Изд-во МГУ, 1982.9. Невзглядова Е. С женщин у него иной спрос… // Аврора. – 1985, № 1. 10. Паперный З.С. Записные книжки Чехова. – М.: Сов. писатель, 1976. 11. Рехо К. наш современник Чехов: Обзор работ японскихлитературоведов // Литературное обозрение. – 1983, № 10. 12.Рынкевич В. Беспокойная муза Чехова: Л.С. Мизинова в жизни и творчестве Чехова // Вопросы литературы, 1993, № 6. 13.Чеховиана: Чехов в культуре XX века: Статьи, публикации, эссе. -М: Наука, 1993. 14.Чудаков А. Поэтика Чехова. – М.: Наука, 1971. 15.Чуковский К.И. О Чехове. Человек и мастер. – М: Художественная литература, 1967. 16.Шишков П.А. «Никогда не женитесь…» // Родина. – 1995, № 2. 1967.