Повесть Владимира Крупина "Дурдом"

«Воспринимал всёпо-своему, с крестьянским уклоном» — приходит мне на ум строчка из биографииСергея Есенина после прочтения повести Владимира Крупина «Дурдом». В произведенииописывается жизнь обычной российской психбольницы, каких много по стране.Обычен этот быт, необычны только сами обитатели учреждения. Здесь что нибольной, то Диоген или Гегель в своем роде. Парадокс: психушка населенамыслителями, причем мыслителями русскими, выражающими свои простые и в то жевремя глубокие мысли с непосредственностью юродивых. На это скорее всего и былрасчет Крупина: во все времена с дураков спрос был невелик, они одни моглиговорить всю правду кому угодно и где угодно. Автор продолжает эту традицию,помещая ее в постперестроечный контекст. Крупин вообще традиционалист, таковомое представление о нем, составленное на основе некоторых материалов, которыеудалось добыть в Интернете. Крупин прежде всего автор «деревенской» прозы, писательдеревенский, человек старой закалки, со своими специфическими взглядами надействительность. Жизнь воспринимается им через призмы христианства,традиционно русского уклада жизни, что он доказал в очередной раз в повести«Дурдом». На первый взгляд может показаться что Крупин в своем произведениипредоставляет наконец трибуну простому русскому народу, пациенты больницы напротяжении девяноста с лишним страниц обсуждают постперестроечную жизнь,перемывая кости всем и всему: коммунистам, демократам, бизнесменам,правительству, американцам, евреям, обсуждают проблемы современной им России:пьянство, безработицу, лень русского народа, его пассивность, но, что важно приэтом для Крупина, они жалеют себя и свой многострадальный народ. На самом жеделе в суждениях больных, да и самого врача психбольницы, от имени котороговедется повествование, видится сам Крупин, получается, он просто дал трибунусебе самому, использовал свою творческую позицию художника, чтобы «протолкнуть»какие-то свои глубоко личные суждения и взгляды. «Начнем с того, что если комуне нравятся мои суждения, он дальше не читает», — заявляет АлексейКорсаков-Крупин в одной из первых главок повести. Я бы и рад дальше не читать,но мне как бы работу еще писать по этой повести, так что делать нечего, собралвсю свою волю в кулак и вперед. Есть у повести черты, которые мне близки,например: как мне сейчас думается, только задумывая работу над этой повестью,Крупин планировал продолжить традиции некрасовского народногоправдоискательства, начатого им еще чуть ли не в «Кому на Руси жить хорошо».Что ж, похвально, и очень даже здраво, тем более из-за близости Крупина кнародничеству (вообще, я бы даже назвал его современным славянофилом, если быэто слово еще было актуально в нашу эпоху). Хотя эффекта некрасовскихпроизведений у автора не получилось. В одном из своих интервью он сампризнавался, что очень часто «невольно портит произведения» в работе, то есть,в конечном счете, расхождения между замыслом и результатом не ислючены.Интересен также метод изображения Крупиным действительности через решетки изаборы психбольницы, и задаваемый им вопрос: Кто же нормальный? Люди по тусторону забора или по эту? И где же все-таки она, норма поведения и жизни?Мысль эта далеко не нова, мне приходилось слышать и читать нечто подобное(вспомнить хотя бы бессмертный роман Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки»,или фильм Алексея Учителя «Собака Павлова»), однако мысль интересна и по-моемузаслуживает право на существование, из-за своего необычного ракурса. Интереснои заключение, напрашивающееся само собой, что настоящий Дурдом – это всядемократическая Россия, а психбольница получается здесь чуть ли не единственнымоставшимся оазисом здравомыслия. Думаю, не стоило бы и говорить, что повестьнежизнеподобна, не уверен я, что в психбольницах так много настолькоздравомыслящих людей, допускаю, что среди них есть интересные и даже оченьинтересные, со своей индивидуальностью и оригинальной точкой зрения, но чтобыстолько? Увольте, хотя это уже совсем другой вопрос, дело вкуса каждого.По-моему, Крупин создал очередную утопию. А вообще-то все дело только в том,что я лично не согласен с многими суждениями автора, получается, в нашихрасхождениях во взглядах.
Например народничествоКрупина, чуть ли не крестьянский пафос его произведений. Вспомним давний спориз 19 века, западников и славянофилов. Естественно, что самого Крупина я приэтом условно отношу к славянофилам. По-моему, обоим этим направлениям нехватало чего-то одного: западникам – понимания русской души, а славянофилам,зациклившимся на своих корнях, здравого взгляда в перспективу. Я сам ни за тех,ни за этих. Я лишь стараюсь следовать правилу, выведенному еще эллинскимимудрецами: «Ищи золотую середину». Хорошо было бы соединить эти два направлениямысли, думаю, тогда был бы результат. Но чего не хватало и тем и другим, такэто действия. Патриоты своей страны, вместо того, чтобы делать что-то для ееблагоустройства, они погрязли в своей бессмысленной полемике, и как писалдедушка-Крылов, «а воз и ныне там». Вот я и объяснил вкратце, почему я неразделяю позицию Крупина как писателя, а именно (еще раз повторюсь) из-за егонекоторой ограниченности и нежелания оглянуться вокруг.
Слово есть дело
Таково название одной изнебольших главок, на которые поделена вся повесть (кстати, названия главокафористичны, что разбивает повесть на своеобразные разделы, соответствующиепроблематике каждой отдельной главки и помогает ориентироваться всловесно-мысленном потоке повести), к такому же заключению приходят пациентыпсихбольницы. «А ну-ка встань сюда, стоишь?, — вопрошают пациенты-Крупин, — Ятебя не ударю, я тебя матом шарахну. И жаловаться не смей, цензуры нет, свободаслова. Всерьез же мы говорили что слово и дело суть одно, что должна бытьграница дозволенного, — там, где даром слова пользуются для оскорблений,разврата, пропаганды пошлости и насилия, тут надо у таких словоблудов отниматьорган массовой информации, даже стенгазету. Если же, к слову, телевизионщикамне терпится видеть разврат, значит они сами такие и есть». Так заключает Крупинсвои рассуждения, в которых очевиден тезис (высказывание, мысль), но аргументотсутствует, или же он не ясен. Кто бы из вас что выбрал: или бы ему дали полицу, или обложили матом? Что из этого несет в себе меньше последствий? По-моему,автор подходит к решению этого вопроса с языческой позиции (это ведь язычникисчитали, что слово есть оружие, о чем упоминается в повести). Не спорю, этооружие, но встать и сделать что-то самому, по-моему, куда эффективнее. Вот тутначинается то, из-за чего я не принимаю позицию Крупина. На протяжении всегопроизведения пациенты только рассуждают, занимаются тем самым «словоблудием». Из-зачего вся повесть напоминает мне то ли сатирическую статью в какой-нибудьзаштатной газете, то ли старческое брюзжание (типа «молодые ходят по газонам» ит.д.). Крупин ругает не только демократов, но и коммунистов, к которым, кстатисказать, сам принадлежал. Попробовал бы он ругнуть их со своих страниц вовремена Союза, его бы тут же забили в камеру или посадили бы в тот самыйДурдом, о котором он пишет. Раз он такой правдоискатель, почему же во временасоветской власти он предпочитал скрываться за занавескойполитически-нейтральной «деревенской прозы»? Уже на середине начинает казаться,что ты находишься в одной из длинных очередей (например за колбасой), где все,кому не лень, ругают и охаивают все подряд. Думаю, мы все уже подобныхразговоров наслушались, я, так точно. Тут-то и приходят мне на ум словабулгаковского профессора Преображенского: «Разруха не в грязных парадных,разруха в головах». Мне трудно с этим не согласиться. Мораль сего высказываниятакова, что когда мы начнем что-то делать, для того, чтобы жилось хорошо,разруха исчезнет сама собой. Крупин же предпочитает вместо дела (следуя своейлогике, что «слово есть дело») разводить бесполезную демагогию и скулеж надевяноста страницах. Вы спросите – Ну как же так? Ведь герои книги –душевнобольные люди, заключенные в специальном учреждении, что они могутсделать для России? Отвечаю: дело не в героях, и даже не в самом произведении,а в позиции Крупина, как гражданина (сейчас звучит немного возвышенно), которыйиспользовал свою позицию художника для вынесения на публику своих суждений.Тогда бы мог назвать «Дурдом» не повестью, а, например, статьей, и публиковал быкак статью. Что ж, все упорнее пульсирует в моем виске мысль, что пока мы будемжить под лозунгом «Слово есть дело», ничего в нашей жизни не изменится клучшему.