Поэтикапсихологическиххарактеристикв повести В.Астафьева«Пастух и пастушка»
НичипоровИ. Б.
Психологическаяглубина творимойавтором картинымира заданауже в центральной, помещеннойв первой частиповести трагедийнойсцене, запечатлевшей, как за баней,«возле картофельнойямы» [1, с.307], «лежалиубитые старики старуха». Вроссыпи предметно-бытовыхподробностей(их бедные одежды,«в сумке лепехииз мерзлыхкартошек»)проступаетсложное сочетаниепроявленийдушевногопотрясенияужасами войны, навсегдаотпечатавшегосяв их «горестныхпотухших лицах», и отчаянного, пребывающегона грани осознанногои инстинктивногоначал стремлениядаже в этихусловиях сберечьустойчивыенравственныеориентирымирного бытия, предстать передсудом вечности,«прикрываядруг друга»,«обнявшимисяв этот смертныйчас». Антиномиянадорванностивойной и попыткиопереться нанепреходящиеценности личностногосуществованияразными художественнымипутями будетпостигатьсяавтором и прилепке характеровосновных героев.От этой пасторальнойи одновременнотрагедийнойкартины протягиваютсяпсихологическиепараллели кистории любвиБориса и Люси, к косвенномуизображениюродительскойсемьи главногогероя, образномумиру его детскихвоспоминаний[2, с.83]. В даннойже сцене психологическипарадоксаленэпизод, когда«пожилой долговязыйбоец» Ланцовчитает надмогилой стариковзаупокойнуюсвященническуюмолитву, чтоспустя некотороевремя будетмотивированофактами предысторииэтого персонажа, исподвольприоткрывающимидуховные корниего невысказанной, скрывающейсяза склонностьюк пространнымфилософствованиямдрамы: «В детствена клиросе пел, потом под давлениемобщественностик атеистическинастроенномупролетариатуприсоединился…».
Одним из центральныхвыступает вповести образмолодого, внутреннечуждого военнойреальностилейтенантаБориса Костяева.Начиная сэкспозиционныххарактеристикБориса, которымиоткрываетсявторая частьпроизведения, рельефно выделяетсялейтмотив его«разбитоговнимания», мучительнойдробностиколеблемоговойной душевногомира: «Неустойчивовсе во взводном, в голове покачиваетсяи шумит еще сночи». Сквознойдля всегоповествованияо Костяевеобраз утратившегопривычное месточеловеческогосердца входитв контекстэкспрессивныхпсихофизическиххарактеристик, которые насыщеныгустой, сопрягающейявленное исокровенноеметафорикойи передают егореакцию нафронтовую явь:«Дергающеесявозле самогогорла сердцесжалось, постоялона мертвойточке и опалона свое место…Будто по ледянойкатушке катятсяпо нему обрывкивидений». Привиде изрубленныхнемцев, когдаБорис «оборонялсяот жалости ижути», его лицо«с воспаленнымиглазами» выглядело«будто из чугунаотлитым».
С одной стороны, внутреннееотдаление отвоенной повседневностиусиливает вгерое воспоминанияо мирной жизни– например, вэпизоде мытьяв корыте, гдечерез опосредованныеассоциацииБорису припоминается,«как глянулосьему, когда домаперекладывалипечь», и сердцевинойдушевного бытиястановится«этот кусочекиз прошлого, в котором всебыло исполненоособого смыслаи значения».Вместе с темпребываниена войне стимулируети личностныйрост лейтенанта, его напряженную, взращеннуюмногими боямии перенесеннымранениемсаморефлексиюо прежней горячностии поспешностив обращениис подчиненнымисолдатами, когда он «застыдилсясебя… такогосамонадеянного, такого разудалогои несуразного, дошел головойсвоей, что несолдаты за ним, он за солдатами».Проницательноепостижениедушевного мирагероя вбираетв себя и изображениепотаенного,«сновидческого»измерения еговнутреннегобытия. Потрясениеот зрелищарасстреластаршинойМохнаковымпленного немца, отчаянно умолявшего«выкупить»собственнуюжизнь за «сверкающиечасики», неукладываетсядля Бориса вэмпирическую, освоеннуюразумом действительностьи переходитв гротескно-фантастическуюсферу дремотныхмыслей, сновидений, где вновь ивновь катастрофическирушится мирс чистым небом, чистой водойи «прокручивается»эпизод с немцем; где самого себятерзаемыймуками совестиКостяев видитв образе враждебногоему человека, идущего погустой кровии ныряющегов нее.
Внутренние, подчас не доконца вербализованныеискания персонажавступают всинергию савторскимиобобщающиминаблюдениямио войне, основаннымине на отвлеченныхсхемах, но накалейдоскопеподсказанныхфронтовойпамятью эпизодов.Авторское, напрямую обращенноеко всякомубойцу словоподчиняетсяособой – задушевно-лиричнойи жесткойодновременно– интонации, право на которуювыстраданоокопным опытом.Раздумья о том, что «войнаведь, война, брат, беспощадная», воплощаютсяв картинахтого, как солдатпокидает свойокоп, «распаляясамого себяматом, разомотринув от себявсе земное»; как в своихмолитвах онощущает истончившуюсягрань «междужизнью и смертью»; как умираетон («простосожмется в немсердце отодиночества, и грустно утихнетразум») или же«счастливо»выживает, «удивляясьна самого себя».
Источникоммногих психологическихнаблюденийи обобщенийстановитсяв повести изображениеперипетийлюбовныхвзаимоотношенийБориса и Люси.Через подчасвозвышенно-романтическое,«пасторальное»восприятиеглавного герояпропущенынаиболее значимыепортретныелейтмотивы, передающиепарадоксальныеличностныечерты Люси, родственныеархетипическимсвойствамстраждущейи любящей женщиныи матери: «Былов ее маленькомлице что-то какбудто недорисованное…проступалиотдельные лишьчерты лика».Особенно выделяетсясокровенная,«строго-сосредоточенная, всепонимающая»жизнь ее глаз, из которых «неисчезало выражениепокорностии устоявшейсяпечали» и которыев сознанииБориса, с «пугливойнастороженностью»взыскующегоустойчивуюгармонию посредихаоса и насилия, ассоциируютсясо вселенскойбеспредельностью:«И этот чего-топрячущий взгляд, и звезды, робкопротыкающиенебесную мглу…Эта женщинас древнимиглазами, покоторым искрятнебесные илиснежные звезды».Глубокимпсихологизмомнасыщены астафьевскиеэпитеты, сопрягающиепредметныйи условно-метафорическийобразные рядыи воплощающиекоренные бытийныеантиномии, чтоособенно ощутимов передачепопыток Борисааналитическиосмыслить,«отчего колотитсявсе в нем, и сознаниевсе еще отлетчивое, скользкое, будто по ледянойкатушке катятсяпо нему обрывкивидений и опадаютза остро отточенную, но неуловимуюгрань».
Лаконичными, но содержательноемкими штрихамипрорисованылюбовные переживаниягероев, неизбывнонесущих в себеотсветы катастрофическогосостояниявоюющего мира.Это и «материнская»ласка Люси, таящая «какое-тоснисходительноенад ним превосходство», и раздвоенностьБориса, переживающеговместе с первымупоением любовнымвосторгом(«сердце зашлосьв радостномбое», «захлестнутыйответной нежностью»)внутреннеепотрясение«неведомымидоселе слабостьюи виной», тем, как «все в немломалось: дыхание, тело, рассудок».В фокус психологическогоизображениявыдвигаютсярезкие эмоциональныеперепады всостоянии героя– от любовногоблаженства, когда «душаделалась податливой, мягкой, плюшевойделалась душа», до просквоженныхвоенными сценамиужаса и смертидетских воспоминанийо посещениитеатра, где под«сиреневуюмузыку» «танцевалидвое – он и она…».
Душевнаянадломленностьвойной делаетперсонажейАстафьевауязвимыми передлицом энтропиии в сфере интимныхотношений, обрекая их нагоречь драмы«невстречи».Даже в поэтичныхвоспоминанияхБориса о том,«как пахнетутро в родномгородишке», о «ладе», царившемв родительскойсемье, Люся«женским чутьем, особеннообострившимсяв эту ночь, уловила, как он сноваотдаляетсяот нее», начинаетощущать себястарше Бориса«на сто лет».И в восприятииКостяева ихотношенияоказались вовласти внеличностнойстихии, велениемкоторой «ровнобы уносило ееот него, этугрустную ипокорную женщину, с такими близкимии в то же времятакими далекимиглазами». Сценаразлуки выведенаавтором в пластике«жестовой»детализации, посредствомпарадоксальнозаостренныхпсихологическихсравнений.Прошедшаянелегкий жизненныйпуть Люся неожиданнонапомнила«школьницу, раскапризничавшуюсяна выпускномвечере», а обожженныйфронтом командирвзвода Костяев«неуклюже, будто новобранецна первых учениях, повернулсякругом», мучаясьот тягостногорасщеплениярациональнойи эмоциональнойсоставляющихвнутреннегобытия: «Мыслировно бы затверделив голове, остановились, но сердце ижизнь, пущенныев эту ночь набольшую скорость, двигались своимчередом».
Психологическиглубоко мотивированв повести душевныйнадрыв Костяева, ставший очевиднымпосле полученногонетяжелогоранения и приведшийего к безвременномууходу из жизни.Его все болеемрачное самоощущение«выдохшимсячеловечишкой»,«мимолетнымгостем» на«вечной земле»художественнопередаетсяво взаимодействиисоматическихи душевныххарактеристик.Ранение подрываетв Борисе чувствоединства телесного«я», побуждаетв потрясенномсостоянии«баюкатьприбинтованнуюк туловищуруку» и восприниматьболевую стихиюкак самостоятельную, овладевающуюим силу, когда«в выветренном, почти уже пустомнутре, поднялосьчто-то, толкнулосьв грудь и оборвалосьв устоявшуюсяболь». Самадуша оказываетсяпод властьюстрадающеготела, вследствиечего «нестисвою душу Борисусделалось ещетяжелее». «Отупевот боли и усталости», герой, с однойстороны, прощаетсясо своим взводом, сторонясьдеструктивнойвоенной реальности, но с другой –роковым образомотчуждаетсяи от животворныхсил пробуждающейсявесенней земли: он «слышалтоки» природногомироздания, но это «откликалосьне в нем, а в другомкаком-то человеке».Провиденциальноезвучание приобретаютслова врачао том, что «душии остеомиелитыв полевых условияхне лечат», которыеорганичнопереходят вавторскийпсихологическийкомментарий, подкрепленныймногими фронтовымивпечатлениями:«… и на передовойбывало: дажеочень сильныелюди вроде быни с того ни ссего начинализарыватьсяв молчание, точно ящерицыв песок, делатьсяодинокими средилюдей. И однаждыс обезоруживающейуверенностьюобъявляли: «Аменя скороубьют». Иныедаже и срокопределяли– «сегодня илизавтра». И никогда, почти никогдане ошибались».При этом процессдуховногоумирания личностиможет облекаться, в изображенииАстафьева, внесхожие внешниеформы и, начавшисьна войне, растягиваетсяна долгиепослевоенныегоды, что яркоиллюстрируетсяраздумьямиавтора в связис возникшимив санбате отношениями«немолодого, заезженноговойной врача»и старшей сестры.Лаконичныепо способувыражения, этинаблюдениявоссоздают, однако, объемнуюпанораму частнойчеловеческойсудьбы, надесятилетиявперед искривленнойвойной: «Неодного ещетакого мямлю-мужикаобратает такаявот святоликаябоевая подруга.Удобно устраиваясьна жительство, разведет егос семьей, увезетс собою в южныйгородок, гдесытно и тепло, будет жить, сладостнозамирая сердцем, вспоминатьбудет войну, нацепив медалина вольно болтающуюсягрудь, плясатьи плакать напраздничныхплощадях станетда помыкатьпростофилей-мужембудет еще летдесять-двадцать, пока тот непомрет от надсадыи домашнегоугнетения».
В предсмертныхпереживанияхБориса единичныевоспоминаниявыходят науровень архетипических, обобщенныхобразов стремительноудаляющейсяот него жизни.Это пастух ипастушка, кажущиесятеперь похожими«на мать, наотца, на всехлюдей, которыхон знал когда-то»; это и Люся, олицетворяющаятаинственнуюстихию женственности:«Погружаласьв небытие женщинасо скорбнымиглазами богоматери».Эпизод смертиКостяева, ушедшегоиз земного мирас «потаеннойулыбкой», прорисованна пересечениителесной, предметнойдостоверностии метафизическойбесконечности, приоткрывающейзагадку исчерпаниявитальнойэнергии человеческого«я». Его сердце«билось тишеи реже» и наконец«выкатилось»из груди, «булькнулов бездонномомуте за окномвагона». В глубокосимволичной, объединяющейэкспозициюи финал сценепосещениязатерянной«посреди России»могилы Костяеваженщиной «суже отцветающимидревними глазами»– намечаетсявосстановлениене только прерванныхдушевных связей, но и не отменяемойвселенскимипотрясениямисопряженностиличности сживотворнымиприроднымициклами: могиластала тем, что«уже срослосьс большим теломземли», лежащийв ней «опутанкорнями трави цветов», «корнижилистых степныхтрав и цветовполезли в глубьземли, нащупываямертвое телов неглубокоймогиле, увереннооплетали его, росли из негои цвели надним».
Одним из психологическихоткрытий выступаетв повести Астафьеваи надорванныйвойной характерстаршины Мохнакова.Начиная сэкспозиционныххарактеристикстановитсяочевидной еговнешняя приспособленностьк условиямвойны. В первойчасти, видястаршину вугаре боя, Борисдивился «егособранности, этому жестокомуи верному расчету».Проявленияотцовскогоучастия кмалоопытномуКостяеву («старшина, будто родимыйтятя, опекали берег лейтенанта»)вступают впротиворечивоесочетание сразрушительнойсилой, все болееявственноовладевавшейдушой Мохнакова.В эпизодах, когда его «обуревалкураж», со днадуши поднимались«презрение, может, брезгливостьили еще какие-тоскрытые неприязненныечувства». Наавторскоеупоминаниео его циничной«ухмылке» приразговоре сЛюсей («охальноощерился»)контрастнонакладываютсяпсихологическиенаблюдениясолдат по поводутого, что «как-топодшибленостал ходитьстаршина»,«начал дажесиненькойнемецкой гранатойбаловаться», усвоил манеруустремлять«слепой взглядв пустоту».
Зафиксированноештрихами кпсихологическомупортрету усилениевнутреннейдеструктивностигероя раскрываетсядалее в егоявных и скрытыхстолкновенияхс Костяевым, у которого прираздумьях одушевном надломебоевого товарища(«Что же ты ссобой сделал?»)возникала«какая-то душустискивающаятоска». Примечательно, что разъедающаядушу и теловоенная действительностьактивизируетв сознанииМохнаковапронзительнуюсаморефлексию.Сквозь затаенную, невысказаннуювраждебностьв эпизодахобщения с Борисомпрорываютсяего исповедальныепризнания, гдезвучат и незаглушенныедо конца нотысердечности(«светлый тыпарень», «зато почитаю, чего сам неимею»), и осмыслениедуховно-нравственныхистоков каксвоего постыдногофизическогонедуга, так ивнутреннегооскудения: «Непонять тебе.Весь я вышел.Сердце истратил…И не жаль мненикого. Мне исебя не жаль.Не вылечусья. Не откуплюсьэтим золотом.Так это. Дурь.Блажь. Баловство».Прерывистыйритмическийрисунок этойисповеди, имманентныйпульсациистраждущегосердца, органичнопереходит ваналитическиеавторскиехарактеристикиМохнакова, вглуби которого«угадывалосьчто-то затаенноеи жутковатое, темень там былаи буреломник».ЭкспозиционноезамечаниеБориса о том, что Мохнаков«вжился в войну», получает теперьразностороннюю, преимущественнобезрадостнуюэтическуюоценку: «Старшинавжился в войну, привык к нейи умел переступитьте мелочи, которыечасто бываютне нужны навойне, вредныфронтовойжизни. Он никогдане говорил отом, как будетжить послевойны, умелтолько стрелятьи ничего больше…».
В наблюденияхсослуживцев, в авторскихраздумьях онепредставимостипослевоенногоэтапа в судьбеМохнакова иособенно всужденияхБориса («богатырьи умирать долженпо-богатырски, а не гнить отпаршивой болезни»)композиционнопредугадываетсяроковая развязкаэтой драмы. Впротивовесокопной грязидуша герояпросветляетсятрогательнымивоспоминаниямио дочери, «оннепроизвольноулыбнулся этомудрагоценномуозарению», чтоотчасти восполняетв его душе нераз попиравшуюсяим чистотуженственности.Однако мгновенноеозарение лишьрельефнееоттеняетпрогрессирующую«лютость» вискании смерти.Глубоко антиномиченсам эпизодгероическойи в то же времясамоубийственнойгибели Мохнакова, устремившегосяс миной поднемецкий танк.В этическихкоординатахповести этасмерть становитсяи частичнымискуплениемдопущеннойв душу неправды, и одновременноследствиемпоработившегочеловеческуюличность телесногои душевногонедуга. Даннаясцена выведенаэкспрессивными, зловещимикрасками, вкоторых, однако, сквозь нагромождениеужаса проступаетинтуиция овечных, животворныхтоках природногобытия, чтопредвосхищаети мотивы финальногоизображениямогилы Костяева:«Тело старшины, пораженноезаразной, неизлечимойв окопах болезнью, вместе с выгоревшимна войне сердцемразнесло, разбросалопо высотке, туманящейсяс солнечногобока зеленью».
Таким образом, в столкновении«нежной пасторальнойтемы… с жесточайшейпрозой жизни»[2, с.83], многостороннимосмыслениемкоторого мотивированыосновныеконструктивныепринципы повестиАстафьева, рождаетсяхудожественноепостижениевоенной реальностив ее антропологическом, экзистенциальномаспектах. Поэтикапсихологическиххарактеристиксопряжена сконтрастнымисопоставлениямиключевых персонажей, осмыслениемдинамики ихдушевных состояний, с системойключевых лейтмотивов.Предметныйизобразительныйряд, запечатлевший«материю»повседневногофронтовогосуществования, пронизан уАстафьеваметафизическимиинтуициями, незримые душевныепроцессы зачастуювыражаютсяразвернутыми«опредмечивающими»метафорами, частные жеэпизоды таятпотенциалсимволическихобобщений.Список литературы
1. Астафьев В.П.Собр. соч. в 6 т.Т.1. М., 1991. Текстповести приводитсяпо данному изд.
2. ЛейдерманН.Л., ЛиповецкийМ.Н. Виктор Астафьев// ЛейдерманН.Л., ЛиповецкийМ.Н. Современнаярусская литература: В 3-х кн. Кн. 1. Литература«Оттепели»(1953 – 1968): Учебноепособие. М., 2001.