МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М. В. ЛОМОНОСОВА ДУХОВНАЯ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА ГРЕЦИИ Реферат студента факультета правоведения Международного Университета Бизнеса и Управления Буньода Саидова 1996
Когда мы говорим о древней Элладе как непрерывном культурном феномене, мы должны помнить о том, что, как и в любой культуре, представления людей о мире и его основах подвержены эволюции. Во времена расцвета греческих государств-полисов, когда в Афинах во царилась демократия, представления греков о богах уже сильно раз нились от тех сказочных, полунаивных представлений, какие были во времена Гомера. Это видно по тому, какие изменения претерпел образ Зевса – из громовержца, который ссорился с другими богами, был капризен и злоупотреблял своей силой он превратился в разумного правителя мира, где все совершается по его мудрым указаниям. Наиболее наглядно перемены в греческой духовной культуре про являются в отношениях дионисийского и аполлонического начал. Этот вопрос был детально проанализирован Фридрихом Ницше. По Ницше бог Дионис символизировал для греков самосознание человека, живущего в таинственном, чарующем, но и полном опасностей мире дикой природы. Этот мир, в принципе непонятный для человека и хаотический, зако ном в нем является произвол богов, символизирующих силы природы. Однако не один лишь страх вызывал этот мир у греческого человека: для него было возможным и естественным растворение в этом хаосе, ощущение счастья принадлежности к этому мистическому миру. Орудие Диониса – опьянение , не знающее преград, которое пробуждает душу от тягостного сна потока форм и влечет ее в чарующую область жизни, не знающую преград и подчинений. Именно подобного выхода за рамки собственной ограниченности и трепета перед магией мира добивались греки во время праздников, посвященных богу Дионису, из которых наиболее известными нам являются ежегодно проходившие мистерии в Элевсине. На этих празднествах грек постигал природу дионисийского мира в экстазе, уносящем душу на крыльях сладостного безумия во дворец Всепоглощающей Любви, понимавшейся, по-видимому, глубинной сущностью мироздания. Ницше полагает, чтозначение дионисийских ор гий в искуплении мира и духовном просветлении, которое позволяет в иные дни не быть раздавленным ужасом мира.
Мир Диониса – мир телесной символики, причем не ограниченной масками и строгостью ритуала, а всецело подчиняющей пляски, ритми зующей все тело участника, соединяющей его со всеми и растворяющей его во всем. Именно здесь Ницше видит истоки музыкальных гармоний, ритмов и динамики. Он также полагает, что в дионисийских мистериях лежат истоки великого искусства античной трагедии. “Неопровержимое предание утверждает, чтогреческая трагедия в своей древнейшей фор ме имела своей темой исключительно страдания Диониса и что в тече нии довольно продолжительного времени единственный сценический ге рой был именно Дионис”. Страдания Диониса, по Ницше, это страдания бога – то есть существа высшего порядка, “единого существа мира”, “на себе испытывающего страдания индивидуации”, запутанного в сети индивидуальной воли. Ведь, по преданию, Дионис был разорван тита нами, “при этом намекается, что это раздробление, представляющее дионисийское страдание по существу, подобно превращению в воздух, воду, землю и огонь, что, следовательно, мы должны рассматривать состояние индивидуации как источник и первооснову всякого страда ния, как нечто само по себе достойное осуждения”.
“Из улыбки этого Диониса возникли олимпийские боги, из слез его – люди”, – так повествует предание, устанавливающее первенство и животворное начало Диониса. Но оно несет в себе не только стра дание, но и парадоксальную радость, диктуемое надеждой на возрож дение: ведь погруженная в вечную печаль Деметра вновь познала ра дость, когда узнала о возможности вновь родить Диониса. А таковая возможность указывает нам на необычайно древние корни динисийского начала, лежащие в далеком первобытном сознании человека, который заметил, что все в мире циклично: рождается и умирает, и поверил, что умеревшее вновь возродится в свой черед.
Второе естество греческой культуры – гармонии порядка и со размерности – заложено в аполлоническом начале. Его олицетворение – прекрасный образ молодого бога Аполлона, который настраивает лю дей на возвышенные чувства, ему принадлежит искусство, более всего – музыка и поэзия, его дар – вдохновение и талант. Аполлон – гений величавой гармонии. Из хаоса первозданного океана жизни он творит мироздание, выделяя части, придавая им форму, наполняя их смыслом, соразмерным с замыслом целостности. Это Мировой Художник и его творческая мощь придает миру гармонию в границах стойкости, поряд ка, устойчивости и покоя, торжествующему и непрерывному. В отличие от вечно умирающего-возрождающегося Диониса Аполлон бессмертен и неизменен, ибо он – воплотившийся Дух, тогда как Дионис – стремя щийся развоплотиться. Ницше полагает, что аполлоническое – это проявление инстинкта столь же древнего, как и тот, что проявляется в дионисийском, однако противоположной направленности: это стрем ление всему найти свое место означает прежде всего найти место в мире себе, обезопасить свою личность от дезинтеграции, согласив шись на ограниченность, но при этом подчинить идее этой ограничен ности весь мир. “Как бы мог иначе такой болезненно чувствительный, такой неистовый в своих желаниях, такой склонный к страданию народ вынести существование, если бы оно не было представлено ему в бо гах озаренным в столь ослепительном ореоле”, – говорит Ницше. Так Аполлон (в символическом смысле) порождает весь олимпийский панте он, установил миропорядок, в котором боги оправдывают человеческую жизнь, сами живя этой жизнью.
Антиномия дионисийского и аполлонического начал определила пути развития греческой культуры. Трагедия, родившаяся, по опреде лению Ницше “из духа музыки”, который но категорически приписывает Дионису, и получившая свою форму под влияниям аполлонических тен денций, сказания Гомера, великая греческая архитектура – все, что сделало эллинскую культуру великой, родилось из этой борьбы. Такой неизбежной и необходимой, что ее несомненно можно назвать союзом. Ведь вся культура Греции – это построение и оправдание мифа. Даже философия, которая в современном мире призвана скорее развен чивать мифы (правда при этом неминуемо создавая новые), имеет ми фологические корни. Сказанное отностися не только к милетской шко ле, но и к более поздним философским учениям, например к философии пифагорейцев, элеатов, Платона. Связано это с тем, что в древнег реческих мифологических и полумифологических текстах постепенно накапливались сведения объективного характера и предпринимались первоначальные попытки объяснения мира. Так, Гесиод написал поэму “Теогония”, что значит “Происхождение богов”. В греческой литера туре мощный пласт образует мифологическая поэзия, а это не что иное, как своды опоэтизированных мифов, но у Гесиода раскрываются мысли человека, который пытается осознать не только то, что он не посредственно наблюдает и переживает, но его волнуют и весьма отв леченные вопросы, на которые он сам не мог дать ответ, но которые уже не мог не поставить. Например, вопрос о том, откуда возникли, как родились боги. Такая постановка вопроса уже не является чисто религиозной. В сущности, вопрос о происхождении богов легко пере растает в вопрос о происхождении мира.
Таким образом, философ уже не является слушателем (читателем) – потребителем мифа, хотя в повседневной жизни он, как и всякий грек, окружен мифологией, более того, во всем – в языке, образах, способах мышления не свободен от мифологии. Миф объясняет любое природное событие волей божества, то есть причина выводится за пределы самой природы, перемещается в небесную область, вверяется богам. Но от такого, в широком смысле теологического, то есть сво дящего все причины к промыслу Божьему, объяснения философия от талкивается, уходит.
Когда мифология задавалась вопросами: почему, как устроены космос и его тела, то от творцов мифов никто не требовал доказа тельств. Например, если они утверждали: Земля – огромное тело, имеющее форму шара, то создатель мифа мог бы сослаться на что угодно – на предание, на богов. А вот первые греческие мудрецы, делая астрономические заключения, должны были давать конкретные доказательства или хотя бы приводить абстрактные теоретические построения. Как можно было в то время доказать шарообразность Зем ли? Каковы были “доказательства”? Главным образом, эстетические. Так, пифагорейцы считали, что нашей Земле надлежит быть шаром, по законам гармонии и совершенства, потому что круглое тело считалось пластичным, красивым. Не было и не могло быть тогда эмпирически достоверных доказательств относительно космоса и планет. О космосе можно было рассуждать абстрактно, только на основе фантазии. Философии было важно и удобно опереться на астрономический материал, так как идея космоса, целостного, единого мира как уни версума была органичной для древней мысли и для философии вообще. Понятно, что астрономия в в античности так и не стала наукой в современном смысле этого слова: почти все астрономические предс тавления ныне кажутся фантастическими. Земля в представлении древ них мудрецов-астрономов по форме уподобляется куску деревянного цилиндра, который плавает в океане, по крайней мере так думал о Земле Фалес Милетский. Явная фантазия? Да. Но существенно, что создается знание, отличное и от практических сведений астрономии, и от космогонии мифологического типа. Философ-астроном предложил образ Вселенной, на который надо было осмелиться, он выдвинул не кую парадоксальную умозрительную идею. то был полет мысли, выходя щий за пределы данного, созерцаемого.
Специфика древнегреческой науки хорошо видна на примере мате матики, в которой греки совершили кардинальный переворот: они стремились задачу и ее решение как можно более общим образом, без отнесения ее к конкретному приложению. Так произошел интеллекту альный рывок от того, что Платон назвал “логистикой” (то есть прикладной математикой) к математике абстрактной. Еще более важно то, что греки впервые ввели доказательства. Они применялись ко вполне известным вещам, так уже на Востоке было известно, что углы при основании равнобедренного треугольника равны, но только Фалес доказал эту теорему. Путь абстрактных обобщающих построений, опи рающихся на доказательства – это существенное новшество в корпусе знаний античности. Может быть, именно этот решительный шаг к осво бождению от конкретности, к превращению математики во всеобщее знание и обусловил громадный прогресс самой математики. Нет сомне ний в научности математики Древней Греции. Не случайно геометрией Эвклида пользовались на протяжении всего последующего развития человечества, и она (естественно, в обогащенном виде) была единс твенной геометрией вплоть до XIX века, пока не появилась геометрия Лобачевского-Римана. На протяжении веков все древнегреческие фило софы были и математиками. Не случайно лозунгом-символом, объявлен ным главным принципом Академии Платона, была сентенция: “Не гео метр да не войдёт”.
Развиты были также описательные науки, такие как биология (прежде всего систематизированные представления о живых организмах Аристотеля Стагирита) и география. Однако основной, всеохватной темой, красной нитью, проходящей через творчество известных нам философов было осмысление рождения и гибели с их первоисточниками, первопричинами – самая широкая, объединяющая тема философии. И мысль грека легко, органично соединяла в ней и природу, и челове ка, и социальную жизнь. Главное здесь то, что грек-философ однов ременно и физик, и космолог, и этик. Он пытается разыскать одно первоначало, сославшись на которое можно как бы разом осветить все проблемы, решить все задачи, касающиеся рождения, жизни, гибели, движения, изменения. И общекосмическое первоначало разыскивается не где-нибудь, а в самой природе.
Духовная и художественная культура Древней Греции не просто является ценнейшей частью мировой. В ней сформировалась общеевро пейская культурная парадигма. Это означает не просто то, что гре ческими мотивами пронизана вся последующая европейская художест венная культура. Греки вытащили на белый свет, представили нашему сознанию основные проблемы мироустройства: бытие и становление, ис тина, цель и благо, космос, единое и многое, предел и беспредель ное, число и величина, мера и сущность, разум и логика, воображе ние и созерцание, теория и практика, природа, искусство и техника, материя и ее двойственность…. Без обращения к греческому наследию европейской культры просто бы не существовало и мы не смогли бы понять хоть как нибудь, хоть по своему, ни арабских математиков, ни индийских и китайских мудрецов.
В заключении хотелось бы вспомнить концепцию “осевого време ни” К. Ясперса, согласно которому взрыв античного самосознания был частью мирового процесса, в котором разрозненные цивилизации ока зались вовлечены в осознание общечеловеческих и общебытийных проб лем, “ужаса мира и собственного ничтожества”. Это сделало возмож ным кудьтурный диалог, само понятие “человечество”, которым мы так привыкли пользоваться. БИБЛИОГРАФИЯ:
1. Ф. Ницше “Рождение трагедии, или Эллинство и варварство”, Соч в 2-х т. , М. , 1990 2. Античность как тип культуры. М. , 1988
3. Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. Становление и разви тие первых научных программ. М. ,1980 4. История философии: Запад – Россия – Восток. М. , 1995