Цветаева МаринаИвановна(1892-1941)-поэтесса.
Марина Цветаева родилась в Москве 26 октября 1892 года в высококультурной семье, преданной интересам наукии искусства. Отец ее, Иван Владимирович Цветаев, профессор Московскогоуниверситета, известный филолог и искусствовед, стал директором Румянцевскогомузея и основателем музея изящных искусств (ныне Государственный музейизобразительного искусства имени А.С.Пушкина)
Матьпроисходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была натурой художественнойодарена, талантливой пианисткой.Умерла она еще молодой в 1906 году, ивоспитание двух дочерей, Марины и Анастасии, и их сводного брата Андрея стало дело, и глубоко их любившегоотца.Он старался дать детям основательное образование,знание европейских языков, всемерное знакомство склассиками отечественной и зарубежной литературы и искусства .
В 16 лет Марина Цветаева осуществила самостоятельную поездку в Париж, где прослушала курс старо-французскойлитературы.Учась уже в московских частных гимназиях, она отличалось не столькоусвоением предметов обязательной программы, сколько широтой своих общекультурных интересов.
Уже в шестилетнем возрасте Марина Цветаева начала писатьстихи, и притом не только по-русски, но и по-французски, по-немецки. А когдаей исполнилось 18 лет, выпустила свой первый сборник “Вечерний альбом”(1910 ),включающий в основном все то, что писалось еще на ученической скамье. Сборникбыл замечен, появились рецензии .
Одним из первых на “ Вечерний альбом “откликнулся Валерий Брюсов. Он писал:”Стихи Марины Цветаевой… всегдаотправляются от какого-нибудь реального факта , от чего-нибудьдействительного пережитого.”Он решительно приветствовал появление этой книги.Он даже счел необходимым посетить дом Цветаевой.Непринужденнаяи содержательная беседа опоэзии положила начало их дружбе — несмотря на большую разницу в возрасте.
За “Вечернемальбомом ” последовали еще двасборника:“Волшебный фонарь” (1912) и “Из двух книг” (1913), изданные при содействиидруга юности Цветаевой, Сергея Эфрона, за которого она вышла за муж в 1912году.
Двепоследующие книги по сути своей продолжают и развивают мотивы камерной лирики.И вместе с тем в них уже заложены основы будущего умения искусно пользоватьсяширокой эмоциональной гаммой родной речи. Это была несомненная заявка напоэтическую зрелость. Октябрьскую революцию Цветаева не приняла. Лишь много позднее, уже вэмиграции, смогла она написать слова, прозвучавшие, как горькое осуждениесамой же себя:”Признай, минуй, отвергну Революцию -все равно она уже в тебе- извечно.
Ни одногокрупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул ине вырос голос,-нет”.Но пришла она кэтому сознанию непросто.
Продолжая жизнь в литературе и для литературы, Цветаева писала много, с увлечением. Стихи ее в ту пору звучалижизнеутверждающе, мажорно. Только в самые трудные минуты могли вырваться у неетакие слова: ”Дайте мне покой и радость, дайте мне быть счастливой, выувидите, как я это умею!” В эти годы Государственное издательствовыпускает две книги Цветаевой :”Версты”(1921) и поэму-сказку “Царь — Девица” (1922).
В мае 1922года ей разрешено выехать заграницу к мужу, Сергею Эфрону, бывшему офицеру белой армии, оказавшемуся вэмиграции, в то время студенту Пражского университета. В Чехии она прожилаболее трех лет и в конце 1925 года с семьей приехали в Париж. Вначале20-х годовона широко печаталась в белоэмигрантских журналах Удалось опубликовать книги:”Стихи Блоку”, ”Разлука” (обе1922), “Психея, Романтика”, “Ремесло”(обе1922), поэму-сказку “Молодец” (1924). Вскоре отношение Цветаевой сэмигрантскими кругами обострились, чему способствовало ее возраставшеетяготение к России (“Стихи к сыну”, “Родина”, “Тоска по родине! Давно…”,“Челюскинцы” и др.) Последний прижизненный сборник стихов — “После России.1922-1925” — вышел в Париже в 1928г. В одну из самых тяжелых для себя минутМарина Цветаева с горечью писала:“… Мой читатель остается в России, куда моистихи… не доходят. В эмиграции меня сначала (сгоряча!) печатают, потом,опомнившись, изымают из обращения, почуяв не свое — тамошнее!”
Начало второй мировой войны она восприняла трагически, о чемсвидетельствует последний поэтический цикл Цветаевой — “Стихи к Чехии”(1938-1939), связанные с оккупацией Чехословакии и пронизанный горячейненавистью к фашизму.
Летом 1939 года, после 17 лет эмиграции,получив советское гражданство, Марина Цветаева вернулась на родную землю.Первое время она живет в Москве, ей предоставлена возможность занятьсяпереводами, она готовит новую книгу стихов.
В июле 1941 года Цветаева покидает Москву ипопадает в Елабугу. Здесь, в маленьком городке, под гнетом личныхнесчастий, одиночества, в состояниидушевной депрессии она кончает жизнь самоубийством 31 августа 1941 года.
Тактрагически завершается жизненный путь поэта, всей свой судьбой утвердившегоорганическую, неизбежную связь большого искреннего таланта с судьбой России.
Марина Цветаеваоставила значительное наследие: книги лирических стихов, семнадцать поэм,восемь стихотворных драм, автобиографическую, мемуарную, историко-литературнуюпрозу, в том числе и философско — критические этюды. К этому надо добавитьбольшое количество писем и дневниковых записей.
Имя Цветаевойнеотделимо от истории отечественной поэзии. Сила ее стихов — не в зрительныхобразах, а в заворажающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих всебя ритмов.
Стихи частогруппируются в циклы, где первоначальный замысел дает немало приобретающихсамостоятельность частей. Так, есть циклы “Стихи о Москве”, “Бессонница”,“Стенька Разин”, “Стихи о Сонечке”, “Стихи к Блоку”, “Ахматовой”.
Из широкогообхвата лирических тем, где все, как кединому центру, сходится к любви — в различных оттенках того своенравногочувства, — надо выделить то, что для Цветаевой остается самым основным,глубинным, определяющим все остальное. Она — поэт русского национальногоначала.
Творчествопериода эмиграции проникнуто чувством гнева, презрения, убийственной иронией, скоторой она клеймит эмигрантский мир. В зависимости от этого меняется характерпоэтической речи.
Прямаянаследница традиционного мелодического, Цветаева решительно отказывается от всякой мелодии, предпочитая еесжатость нервной, как бы стихийно рождающейся речи, лишь условно подчиненнойразбивке на строфы. Поразительной силой сарказма пронизана ее ода “Хвалабогатым” (1922), “Ода пешему ходу” (1931-1932) и многие другие стихивоинственно — обличительного характера.
Есть ипроизведения личного, лирического плана, но и в них проступает тот же яростныйпротест против мещанского — буржуазного благополучия. Даже рассказ особственной судьбе оборачивается горьким, а порой и гневным упреком сытым,самодовольным хозяевам жизни.
Так в небольшомцикле “Заводские”, так в “Поэте”, в поэме “Застал” и во многом другом .
Особое место внаследии Цветаевой занимают ее поэмы. В сущности, это всегда страстный,горячий, резкий монолог, то в замедлении, то в ускорении стремительного ритма.Известно ее пристрастие к стихотворной драматургии. Интерес к театру,драматургии привел Цветаеву к созданию трагедии “Ариадна” (1924) и “Федра”(1927), написанными по мотивам античного мифа.
В общейистории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать достойноеместо. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощениемв слове мятущегося, вечной ищущего истины, беспокойного духа. Поэт предельнойправды чувства, Марина Цветаева, со всей яростью и неповторимостью самобытногодарования по праву вошла в русскую поэзию первой половины нашего века.
Образ поэта через лирического героя .
По творчеству Марины Цветаевой.
С весны 1917 года для Цветаевой наступил трудныйпериод. Беззаботные, быстро промчавшиеся времена, когда можно было позволитьсебе жить тем, чем хотелось, отступали все дальше в прошлое. “Из истории невыскочишь” — эти слова, сказанные ею позднее, сбывались, можно сказать, накаждом шагу. Цветаева хотела жить исключительно личной, частной жизнью, авремя неустанно вторгалось в эту жизнь. Она старалась уйти “единоличье чувств”,погрузиться в писанье стихов и не подозревала, что История диктовала “сюжеты”ее чувствам и творчеству, ведь всякий поступок побуждается временем,обстоятельствами, — сколько не стремиться противостоять ему, уйти,спрятаться… Тогда-то и обозначились впоэтическом сознании Цветаевой две враждующие силы: быт и бытие. Быт в широкомпонимании означал для нее “жизнь как она есть”, начиная с исторических, внеличных событий и кончая житейским устройством (которое для Цветаевой всегдабыло неустройством)… К Февральской революции она отнеслась как бы машинально.Ее строки “Пал без славы орел двуглавый. Царь — вы были неправы” смутны посмыслу, неопределенны. Происходившие события не затронули души Цветаевой, онакак человек в них отсутствует, и стихотворение остается закрытым.
В апреле 1917года Цветаева родила вторую дочь. Она собиралась назвать ее в честь АхматовойАнной, но потом передумала: “ведь судьбы не повторяются”,- и назвала Ириной.Размышляла, какою будет Ирина (девочке было две недели), и писала о себе так,будто вокруг ничего не происходило: “ Множество всяких планов — чистовнутренних (стихов, писем, прозы) — и полное безразличие, где и как жить. Мое — терпеть — убеждение: главное — это родиться, дальше все устроится”.
Сначала 1917года обозначилось два главных русла цветаевской поэзии. Первое: надуманная,книжно-театральная романтика, — например, в цикле “Любви старинные туманы” — мелодраматическое расставание никоей пары на берегу Сены, или роковой поединокстрастей Дон-Жуана и Кармен в одноименных циклах; игра, флирт в россыпи стиховпод названием “Комедьянт”.Все это маски и плащи; мало души и много одежд. Такаядекорированная лирика была не чем иным, как уходом от суровой, “неуютной”реальности. Этот путь продолжился в последующие два года, когда Цветаева,подружившись с актерами — студийцами Второй студии МХТ и Третьей“Вахтанговской”, стала писать романтические пьесы, напоминающие некогдалюбимого ею Ростана и отчасти лирические драмы Блока. Время действия — галантный, розовый и легкий “осьмнадцатый век” или еще более ранние; движущаясила — Любовь, почти всякий раз завершающаяся разлукой, — такова их нехитраясхема. Но стихи, которыми написаны лучшие пьесы: “Приключения”, “Фортуна”,“Феникс”, — поистине представляют собой “чистейшей прелести чистейший образец”,они поэтичны, просты. Сверкают изяществом и остроумием, и главное, их герои нетолько наряжены, но и одухотворены.
Последевятнадцатого года Цветаева охладела к театру и больше пьес не писала. Ееталант взрослел и приобретал более строгое — психологическое и философское — содержание.
Вторымруслом, по которому пошло развитие поэзии Цветаевой, — было народное, или, какона сама говорила, “русское”. Оно обозначилось еще в 1916 году, и стихи этоготипа с каждым годом все больше избавлялись от литературности, становились болееестественными. К таким стихам относятся, например, почти дословные записи“рассказов” владимирской няньки Нади: “И зажег, голубчик, спичку…”. “Проститеменя, мои горы!..”, или гаданья цыганки, услышанного на улице. Или цикл стихово Стеньке Разине, где Цветаева, следуя народной песне, по-своему трактуетхарактер героя, делает его страдающим лицом: “- Затонула ты, Степановосчастье!” — типично цветаевский упор на разлуке и горе атамана, а не на еголихости…
Событияперевернувшие всю последующую жизнь Цветаевой, произошло 14 июля 1921 года. Вэтот день она получила “благую весть” — первое за четыре с половиной годаписьмо от мужа из-за границы, где он находился после разгрома белой армии.Разыскал его по просьбе Марины Ивановны Эренбург, отправившейся весной заграницу. Цветаева мгновенна и бесповоротно приняла решение ехать к СергеюЯковлевичу. Без него она не мыслила своего существования. Увлечений в ее жизни- “топливо” для творческого костра, которое, отгорев, рассеивалось навсегда, — было и будет немало; любовь останется одна до конца дней…
Цветаева шланавстречу своей ломающейся судьбе, не переставая ощущать себя нерасторжимослитой с русскими поэтами, все время мысленно с ними общалась. Писалавосторженные письма Ахматовой, восхищалась ее стихами. Ложная весть осамоубийстве Ахматовой в связи с расстрелом Гумилева повергла Марину Ивановну вотчаяние; когда слух был опровергнут (как она считала, Маяковским), онанаписала Маяковскому, “архангелу- тяжелоступу”, стихотворение“в благодарность за Ахматову”. Маяковского она узнала и высоко оценила еще ввосемнадцатом году, а может быть, и раньше. В великом бескорыстии, в полнойсвободе от малейшей зависти она признавала Ахматову “единодержицею струн”поэзии; оплакивала ее, осиротевшую после смерти Гумилева и Блока: “Высоко твоибратья! Не докличешься! Яснооконька моя, Чернокнижница!” На смерть Блокаоткликнулась в августе и ноябре двадцать первого года торжественным реквиемом,в котором хотела передать скорбь всей России:
Не свой любовный произвол
Пою — своей отчизны рану…
Стихипродолжали литься, вернее — рваться из души поэта, напряжение их все нарастало.Звучали в них тоска и боль расставания с родиной — исстрадавшейся и “лютой”, впожарищах и крови, — она представала как бы живой мученицей. Стихи рождалисьсамые разные, от высокоторжественных до “простонародных”, только уже на ином — трагическом — уровне. Разлука вырастала до грандиозных масштабов, ибо речь шлауже не о расставании с человеком, с любовью к нему, а с родиной, котораявот-вот станет для поэта “тридевятым царством”…
БудущееЦветаева прозревала философски и мифотворчески: в сновиденном “небе поэта”: “Понагориям, По восхолмиям, Вместе с зорями, С колокольнями, Конь без удержу, — Полным парусом! — В завтра путь держу. В край без праотцев… Дыхом-пыхом — дух! Одни — поножи. — Догоняй, лопух! На седьмом уже!”
Берлин не былдолгим пристанищем Цветаевой; решили ехать в Чехию, где учился муж. Жизнь вЧехии длилась три с небольшим года. Там Марина Цветаева выросла в поэта,который в наши дни справедливо причислен к великим. Ее поэзия говорила обессмертном творческом духе, ищущем и алчущем абсолюта в человеческих чувствах.Самой заветной цветаевской темой в то время стала философия и психология любви.
ЛирикаЦветаевой тех чешских лет продолжила мотивы берлинских месяцев: погружение в“единоличье чувств” — самых разноречивых и равно, как всегда, сильных. Это — взрыв тоски по Родине, но родине идеальной, не исковерканной, не измученной:“Покамест день не встал С его страстями стравленными, Во всю горизонталь Россиювосстанавливаю…” Здесь же — стихи, исполненные щемящей боли от убогости“жизни, как она есть”, с ее неизбывной нищетой, — отголоски собственных кочевийс квартиры на квартиру: “Спаси Господи, дым! — Дым-то, Бог с ним! А главное — сырость!..” Уродливость быта — только тысячная причина того, отчего “Жизнь, этоместо, где жить нельзя”. И — лирические стихи, обращенные к Пастернаку, — онилились вместе с письмами к нему — собрату в не измеряемых земными мерамикатегориях.
1 февраля1925 года у Цветаевой родился давно желанный сын Георгий — в семье его будутназывать Мур. Спустя месяц Цветаева начала писать свое последнее в Чехословакиипроизведение — поэму “Крысолов”, восходящую к средневековой легенде о флейтистеиз Гаммельна, который своей музыкой заманил всех крыс города и утопил в реке, акогда не получил обещанной платы, тою же флейтой выманил из домов гаммельскихдетей, увел на гору, и она, разверзшись, поглотила их. У Цветаевой Крысолов — флейтист — олицетворение Поэзии: крыса — отъевшиеся мещане, многие из которых впрошлом — храбрые бунтари; гаммельнцы — ожиревшие, жадные бюргеры; все они вместеолицетворяют омерзительный, убивающий души быт. “Быт не держит слово Поэзии(бургомистр отказывается от обещания отдать свою дочь флейтисту. — А.С.),“Поэзия мстит” — таков замысел. И музыкант уводит под свою дивную музыку детейи топит в озере, даруя им рай — вечное блаженство: “В царстве моем — ни тюрем,ни боен, — Одно ледяное! одно голубое!.. Ни расовой розни, ни Гусовой казни, Нидетских болезней, ни детских боязней: Синь. Лето красное. И — время — навсе…” Последние строки поэмы:
— Вечные сны, бесследные чащи…
А сердце все тише, а флейта все слаще…
— Не думай, а следуй, не думай, а слушай…
А флейта все слаще, а сердце все глуше…
— Муттер, ужинать не зови!
Пу-зы-ри.
(Окончила Цветаева поэму уже послеотъезда из Чехии.)
И, наконец, вЧехии Цветаева написала две большие статьи: “Кедр (Апология)” — на книгу своегодруга С.М.Волконского “Родина” — и “Героя труда” — на кончину В.Я.Брюсова. Вэтих вещах она выявила свой дар прозаика.
Во ФранцииЦветаевой было суждено прожить тринадцать с половиной лет. О себе она заявилабыстро и энергично. 6 февраля 1926 года в одном из парижских клубов состоялсяее литературный вечер, принесший ей триумф и одновременно зависть и нелюбовьочень многих из эмигрантских литературных кругов, почувствовавшихв ней силу, аглавное — независимость, и в первую очередь — З.Гиппиус и Д.Мережковского. Авскоре в печати появился трактат-эссе — “Поэт о критике”, в котором Цветаева в остроумной, парадоксальной формеизлагаласвои воззрения на то. Кем должен быть критик: “Сивилла над колыбелью”;“увидеть за триста лет и за тридевять земель”. И некоим образом не учителем ине судьей: у поэта “единственный учитель: собственный труд. И единственныйсудья: будущее”. Истинный поэт, по Цветаевой, это — “равенство дара души иглагола”.
____ Начало нашего векапрошло вихрем, яркой вспышкой, огненным всплеском. В воронке истории смешалисьи революции, и войны, и новые открытия. А рядом была литература. И она тожекипела и пенилась новыми именами, новыми формами. За двадцать лет на страницахкниг сменились сотни названий, течений и стилей.
Но бурноевремя унесло это многообразие с той быстротой, с которой его и создало. Многиегоды мы лишены были возможности читать и чувствовать многих гениальныххудожников. Сейчас, когда все это возвращается к нам, мы можем проникнуть в теглубину мысли и слова, которое несло начало 20 века. Появились и стихи МариныЦветаевой. Среди многих имен она отличается тем, что глубоко индивидуальна иличностна в своих стихах. За общими фонами и течениями она не потеряла того,что отличает человека и художника. Это порыв души поэта.
В ее раннихстихах видится порой даже интимность. Валерий Брюсов писал, что от ее стиховбывает иногда неловко, будто посмотрел в замочную скважину. Но в этих строкахбыла вся ее жизнь, от внешнего окружения до внутренних смущений :
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
От того тебя чувствовать другом
Мне до слез тяжело.
Судьба Марины Цветаевой была очень трудной итрагичной. Ее рано пришлось узнать жизнь с черной стороны, поэтому ее ранниестихи ярко отличаются светлым и теплым словом от творчества более осознанного:
Эх, золотые деньки!
Где уголки потайные,
Где вы, луга заливные
Синей Оки?
Для чувственной и тонкой души Марины Цветаевой юность былатой гранью, которая разделяет сказку и злую реальность. И перейти через этучерту — значит потерять, оставить все теплое и нежное с именем “детство”.
Христос и Бог! Я жду чуда
Теперь, сейчас в начале дня.
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь, как книга, для меня.
Но годы шли, и жизнь заставила поэта переступить этугрань. Цветаева вошла в литературу, в тот магический мир, который былпродолжением сказки детства. Этот мир звал ее, звал именем Пушкина, Блока :
Нежный призрак,
Рыцарь без укоризны,
Кем ты призван
В мою молодую жизнь?
И она ступила в этот таинственный чертог. Но судьбебыло угодно распорядиться по-своему: тот сказочный замок, который Цветаевасоздала на берегу бурного океана 20 века, снесло волной революции.
Современникиудивились, что Цветаева с бунтарской думой, с новой и резкой формой стиха неприняла изменения в стране, принесенные революции. А перед ее глазами рушиласьее Россия, ее мир, ее идеалы:
Московскийгерб: герой пронзает гада.
Дракон вкрови. Герой в луче — так надо.
Но бунтарская душа не умерла. Все ее существо кипелобунтом. Она не желала подстраиваться под кого — либо, и сейчас не могла:
Целовалась свором, с нищим, с горбачом. И категоричное:
Целоваться яне буду с палачом.
Тяжелые были не только личные переживания поэта, но ибытовые условия, внешняя среда.
Сказать, чтоее стихи этого периода — это прямая дневниковая запись, — будет неверно. Стихирождались думой, а душа переполнялась теми страданиями, которые сокрушалипоэта!
О, скромныймой кров, нищие рыли,
Ничто не сравниться с родными.
Но у нее не было “родного”. В новом Союзе она не своя, иона не чувствовала так Родины. Лишенная возможности встречаться с любимымчеловеком, оказавшемся на стороне белых, Цветаева создает цикл стихотворений“Лебединый стон”. Весь этот сборник наполнен горькими чувствами одиночества иболи за Россию. Но зато каким всплеском счастья могут гореть такие строки!
Жив и здоров!
Громче громов –
Как топором –
Радость.
Оказывается, радость может оглушить человека топором.В этих строках лишний раз открывается глубоко эмоциональное, чувственнаянатура, любящая до самоотречения.
Это была душапоэта. А вокруг быт. Редко кто был так неприспособлен к мраку большевистскогосуществования, как Марина Цветаева.
Но читая дневник,письма, стихи Цветаевой, нельзя не удивиться ее умением существовать именно в“горькой жизни помыслов и дел”. Она имела редкостный талант преображать быт,вкладывать туда частицу поэзии и души:
Чердачный дворец мой,
Дворцовый чердак.
И восхищенно:
В какуюменя Фландрию вывел паук.
А страну раздирали на части. И те, кого онабоготворила, те, за кого боролась думой, ее “лебеди” разлетелись:
Где лебеди? — А лебеди ушли.
Где вороны? — А вороны остались.
Куда ушли? — Куда и журавли.
Зачем ушли? — Чтобы крылья не достались.
Цветаева оплакивает Русь, которую “затуманила кровь — руда”, которую терзают “справа и слева”. Она оплакивает Русь, в которой нетместа для идеала:
Белогвардейцы! Гордиев узел
Доблести русской! (…)
Белогвардейцы! Черные гвозди
В ребра Антихристу.
Она создает романтический, идеальный портрет, освещаетего словами:
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая.
Действительно, судьба Марины Цветаевой была трагична.Но она всегда говорила, что “глубина страданий не может сравниться с пустотойсчастья”. Наверное, только страдая, можно наполнить свои стихи таким словом,таким чувством, как у Марины Цветаевой.
Судьба вела ее к роковому концу, но смертьпоэта — это продолжение его жизни, жизни во времени.
Литературно — музыкальная композиция, посвященная жизни и творчеству Марины Цветаевой
Оформление зала: на стене — портрет М.И. Цветаевой.Возле него, на драпировке, — листья клена, гроздья рябины. На столике подпортретом — подсвечник с тремя свечами, цветы, на пианино — такие жеподсвечники. На журнальном столике — сборники стихотворений А.С. Пушкина, А.А.Блока, М.И. Цветаевой.
1-й чтец. 26сентября 1882 года в семье Ивана Владимировича Цветаева, профессора Московскогоуниверситета, директора Румянцевского музея и основателя московского Музеяизящных искусств, и Марии Александровны Мейн.
2-й чтец.
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Лучом света высвечивается девочка, сидящая у пианино иперебирающая клавиши.
3-й чтец.“Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александрародилась всего только я, мать сказала:“По крайней мере, будет музыкантша”.Когда же первым, явно бессмысленным и вполне отчетливым догодовалым словомоказалась “гамма”, мать только подтвердила:”Я так и знала”,- и тут же приняласьучить меня музыке, без конца напевая мне эту самую гамму:”До, Муся, до, а эторе, до — ре…” Могу сказать, что я родилась не в жизнь, а в музыку”.
Звучит музыкаЕ. Доги из телефильма “Гонки по вертикали”. Луч света гаснет, зажигаются свечипод портретом, на журнальном столике и на пианино.
4-й чтец.
Кто создан из камня, кто создан
из глины, –
А серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя Марина,
Я — бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан
изплоти –
Тем гроб и надгробные плиты…
-В купели морской крещена –
и полете
Своем — непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце,
сквозь каждые сети
Пробьется моесвоеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? –
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена –
Высокая пена морская!
5-й чтец. Шло время, и Марина из круглолицей дочки сглазами цвета крыжовника превратилась в невысокую светловолосую девушку сзадумчивым взглядом близоруких глаз. Интерес к музыке у Марины постепенноугасает, особенно после смерти матери. У нее проявляется более глубокая страсть- книги. С шести лет Муся (так называют ее в семье) писала стихи, теперь желюбовь к поэтическому творчеству захватывает ее целиком.
Звучит музыкаФ. Шопена.
6-й чтец.Анастасия Цветаева, сестра Марины, вспоминает:
“В комнатематери висел портрет бабушки, красавицы — польки Марии Лукиничны Бернацкой,умершей очень рано — в двадцать семь лет. Увеличенная фотография — темноокое, стяжелыми веками, печальное лицо с точно кистью проведенными бровями,правильными, милыми чертами, добрыми, горечью тронутым ртом…”
1-й чтец. Воткак об этом говорит Марина в своем стихотворении “Бабушке”:
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы…
Юная бабушка! — Кто целовал
Ваши надменные губы?
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли…
По сторонам лядяного лица —
Темный прямой
ивзыскательный взгляд
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, кто вы?
Сколько возможностей вы унесли,
И не возможностей — сколько? —
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
День был невинен,
и ветер был свеж,
Темные звезды погасли.
Бабушка! — Это жестокий мятеж
В сердце моем — не от вас ли?..
2-й чтец. Стремительно и властно в жизнь будущейпоэтессы вошел Пушкин и стал постоянной духовной опорой этой гордой, тонкой имятежной души.
Нет, бил барабан
перед смутным полком
Когда мы вождяхоронили:
То зубы царевны над мертвым певцом
Почетную дробь выводили.
Такой уж почет,
что ближайшим друзьям –
Нет места. В изглавьи, в изножьи,
И справа, и слева — ручищи по швам –
Жандармские груди и рожи.
Не видно ли — и на тишайшем из лож
Пребыть поднадзорным мальчишкой?
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей, почетно — да слишком!
Гляди, мол, страна, как,
молве вопреки,
Монарх по поэте печется!
Почетно — почетно — почетно — архи –
Почетно — почетно — до черту!
Кого ж это так — точно воры вора
Пристреленного — выносили?
Изменщики? Нет. С проходного двора —
Умнейшего мужа России.
Великому русскому поэту Цветаева посвятила цикл стихотворений“Стихи к Пушкину” и эссе “Мой Пушкин”, “Пушкин и Пугачев”.
3-й чтец.Марина Цветаева принадлежала к людям той эпохи, которая была необычна сама посебе и делала необычными все живущих в ней. Поэтесса была хорошо знакома сВалерием Брюсовым, Максимом Горьким, Владимиром Маяковским, БорисомПастернаком, Анной Ахматовой, и другими талантливыми людьми конца 19 начала 20века. Им она посвящала свои стихи, являвшиеся выражением ее чувств и мыслей.Особенной любовью проникнуты строки, посвященные ее поэтическому кумиру — Александру Блоку:
Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно-единственное движение губ.
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту.
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.
Имя твое, — ах, нельзя! –
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток.
С именем твоим — сон глубок.
4-й чтец. В 1906 году поэтесса знакомится в Крыму сСергеем Эфроном, ставшим в последствии ее мужем. Именно ему, любимому, мужу,другу, будут посвящены лучшие стихи.
Звучитмузыка А.Петрова из кинофильма “Жесткий романс”.
5-й чтец.
Я с вызовом ношу его кольцо!
Да, в Вечности — жена,
не на бумаге! –
Чрезмерно узкое его лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно — великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно — бесполезны!
Под крыльями раскинутых бровей –
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна,
Всем вам, кто жил и умирал
без страху! –
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.
Звучит вальсЕ. Доги из кинофильма “Мой ласковый и нежный зверь”.
6-й чтец.
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть
смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравиться еще, что вы при мне Спокойнообнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежноемое, мой нежный, не
Упоминайте ни днем, ни ночью — всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! –
Так любите за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,