А. Н. Островский. Полное собрание сочинений

Горячее сердце       Комедия в пяти действиях      —————————————————————————-    А. Н. Островский. Полное собрание сочинений.    Том V. Пьесы 1867-1870    М., ГИХЛ, 1950    Составитель тома В. А. Филиппов    Подготовка текста пьесы и комментарии к ней А. И. Ревякина    OCR Бычков М.Н. mailto:[email protected]   —————————————————————————-       ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ       ЛИЦА:       Павлин Павлиныч Курослепов, именитый купец.    Матрена Харитоновна, жена его.    Параша, дочь его от первой жены.    Наркис, приказчик Курослепова (по дому).    Гаврило, приказчик (по лавке).    Вася Шустрый, сын недавно разорившегося купца.    Девушка.    Силан, дальний родственник Курослепова, живет в дворниках.      Двор: направо от зрителей крыльцо хозяйского дома, рядом дверь в комнату,   где живут приказчики; налево флигелек, перед ним звено забора, перед   флигелем кусты, большое дерево, стол и скамья, на заднем плане ворота.    Летний вечер, восьмой час.       Действие происходит лет 30 назад в уездном городе Калинове.    ^    ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ    Гаврило (сидит на скамье с гитарой), Силан (с метлой стоит подле).       Силан. Слышал ты, пропажа-то у нас?    Таврило. Слышал.    Силан. Вот она где у меня сидит, пропажа эта. По этому случаю, теперь,   братцы мои – господа приказчики, У меня чтоб аккуратно: в девятом часу чтоб   дома, и ворота на запор. А уж это, чтоб по ночам через забор лазить, – уж   это заведение надо вам бросить; а то сейчас за ворот, да к хозяину.    Гаврило. Чудак ты человек, да коли нужно.    Силан. Мое дело: было б сказано, а там, как знаете! Я теперь   необнаковенно зол, вот как зол, беда!       Гаврило бренчит на гитаре. Силан молча смотрит ему на руки.      Доходишь?    Гаврило. Дохожу помаленьку. (Поет и аккомпанирует себе):       Ни папаши, ни мамаши,    Дома нету никого,    Дома нету никого,    Полезай, милый, в окно.       Силан. Песня важная.    Гаврило. Песня расчудесная, в какой хочешь компании пой; только вот   перебор… смотри хорошенько! Видишь? не выходит, да и на поди!    Силан. Я так полагаю, друг любезный, тебе это самое занятие лучше   бросить.    Гаврило. Зачем же мне его бросать, дядюшка Силантий? Что я труда   положил, ты то подумай!    Силан. Много тебе муки мученицкой за него.    Гаврило. Мука-то ничего, а убытку много, это верно; потому гитара   струмент ломкий.    Силан. Ежели ее с маху да об печку, тут ей и конец.    Гаврило. Конец, братец ты мой, конец, плакали денежки.    Силан. Об печку? А? Придумал же хозяин экую штуку; как увидит эту самую   гитару и сейчас ее об печку! Чудно!    Гаврило (со вздохом). Не все об печку, дядюшка Силантий, две об голову   мою расшиб.    Силан. И довольно это, должно быть, смешно; потому гул по всему дому.    Гаврило. Кому смешно, а мне…    Силан. Больно? Само собой, если краем…    Гаврило. Ну, хоть и не краем… Да уж я за этим не гонюсь, голова-то у   меня своя, не купленая; а за гитары-то я деньги плачу.    Силам. И то правда. Голова-то поболит, поболит, да и заживет; а   гитару-то уж не вылечишь.    Гаврило. А что, не убираться ли мне! Как бы хозяин не увидал.    Силан. Нет! Где! Он спит по обнаковению. Ночь спит, день спит; заспался   совсем, уж никакого понятия нету, ни к чему; под носом у себя не видит.   Спросонков-то, что наяву с ним было, что во сне видит, все это вместе   путает; и разговор станет у него не явственный, только мычит; ну, а потом   обойдется, ничего.    Гаврило (громко поет):       Ни папаши, ни мамаши,    Дома нету никого,       Курослепов выходит на крыльцо.       Силан. Постой-ка! Никак вышел! И то! Уходи от греха! Или стой!   Притулись тут; он дальше крыльца не пойдет, потому ленив.       Гаврило прячется.       ^    ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ       Курослепов и Силан.       Курослепов (садится на крыльцо и несколько времени зевает). И с чего   это небо валилось? Так вот и валится, так вот и валится. Или это мне во сне,   что ль? Вот угадай поди, что такое теперь на свете, утро или вечер? И   никого, прах их… Матрена! Ни дома, ни на дворе, чтоб им!.. Матрена! Вот   как оно страшно, когда не знаешь, что на свете… Жутко как-то. И сон это я   видел али что? Дров будто много наготовлено и мурины. Для чего, говорю,   дрова? Говорят: грешников поджаривать. Неужто ж это я в аде? Да куда ж это   все провалились? И какой это на меня страх сегодня! А ведь небо-то никак   опять валится? И то валится… Батюшки! А теперь вот искры. И что, ежели   вдруг теперь светопреставление! Ничего мудреного нет! Оченно это все может   случиться, потому… вот смолой откуда-то запахло и пел кто-то диким голосом   и звук струнный или трубный, что ли… Не поймешь.       Бьют часы городские.      Раз, два, три, четыре, пять (считает, не слушая), шесть, семь, восемь,   девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать,   пятнадцать.       Часы, пробив восемь, перестают.      Только? Пятнадцать!.. Боже мой, боже мой! Дожили! Пятнадцать! До чего   дожили! Пятнадцать. Да еще мало по грехам нашим! Еще то ли будет! Ежели   пойти выпить для всякого случаю? Да, говорят, в таком разе хуже, а надо   чтобы человек с чистой совестью… (Кричит.) Силантий, эй!..    Силан. Не кричи, слышу.    Курослепов. Где ты пропадаешь? Этакое дело начинается…    Силан. Нигде не пропадаю, тут стою, тут, тебя берегу.    Курослепов. Слышал часы?    Силан. Ну, так что ж?    Курослепов. То-то, мол! Живы еще все покудова?    Силан. Кто?    Курослепов. Домочадцы и все православные христиане?    Силан. Ты очувствуйся! Умойся поди!    Курослепов. Источники водные еще не иссяклись?    Силан. Нет. С чего им?    Курослепов. А где же теперь жена?    Силан. В гости ушла.    Курослепов. Вот этакий теперь случай; она должна при муже.    Силан. Ну, уж это ее дело.    Курослепов. Какие гости! Нашла время! Страх этакий.    Силан. Какой?    Курослепов. Всем в услышание пятнадцать-то часов било.    Силан. Ну, пятнадцать, не пятнадцать, а девятый час это точно…   ужинать теперь бы самое время, да опять спать.    Курослепов. Ты говоришь, ужинать?    Силан. Да, уж это беспременно. Уж ежели что положение, без того нельзя.    Курослепов. Так это, значит, мы вечером?    Силан. Вечером.    Курослепов. И все, как бывает завсегда? Ничего такого?    Силан. Да чему же?    Курослепов. А я было как испугался! Мало ли я тут, сидя, чего   передумал. Представилось мне, что последний конец начинается. Да ведь и то   сказать, долго ли.    Силан. Что толковать.    Курослепов. В соборе отошли?    Силан. Сейчас только.    Курослепов (запевает). Но, яко… Ты ворота запер?    Силан. Запер.    Курослепов. Пойти посмотреть за тобой.    Силан. Пройдись малость, лучше тебе…    Курослепов. Да, “пройдись малость!” Все твое несмотрение. Везде свой   глаз нужен. У меня две тысячи рублей пропало. Шутка! Наживи поди!    Силан. А ты спи больше, так и всего обворуют.    Курослепов. Вам разве хозяйского жаль! Еще я с тобой… погоди.    Силан. Ну да, как же! Испугался! С меня взять нечего. Я свое дело   делаю, я всю ночь хожу, опять же собаки… Я хоть к присяге. Не токма что   вор, муха-то не пролетит, кажется. У тебя где были деньги-то?    Курослепов. Не успел я в сундук-то убрать, под подушкой были, в чулки   спрятаны.    Силам. Ну, кому же возможно, сам посуди! В чулки прячешь, – так вот ты   чулки-то и допроси хорошенько!    Курослепов. Рассказывай. А вот взять тебя за волосы, да, как бабы белье   полощут…    Силан. Руки коротки!    Курослепов. Опять же вина не наготовишься, целыми бутылями пропадает.    Силан. С того ищи, кто пьет, а меня бог миловал.    Курослепов. Кто бы это украл?    Силам. Диковина!    Курослепов. Уж, кажется, кабы…    Силам. Ну, да уж и я бы…    Курослепов (нараспев). Но, яко… Так ужинать ты говоришь?    Силан. Одно дело.    Курослепов. Пойти приказать.    Силан. А что ж ворота?    Курослепов. После. Ты у меня… (Грозит.) Слушай! Я, брат, ведь нужды   нет, что ты дядя. А у меня, чтоб всё, двери, замки, чтоб все цело! Пуще   глазу, как зеницу ока, береги. Мне из-за вас не разориться.    Силан. Ну, да уж и довольно! Сказано, и будет.    Курослепов. Где приказчики?    Силан. А кто их знает.    Курослепов. Ежели которого нет, не отпирай, пусть за воротами ночует;   только хозяйку пусти. А ежели посторонних кого к ним, хоть   знакомый-раззнакомый, ни под каким видом. У меня тоже дочь невеста. (Уходит   в дом.)       ^    ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ       Силан, Гаврило и потом Вася Шустрый.       Силан (подходит к Гавриле). Вылезай, ничего!    Гаврило. Ушел?    Силан. Ушел. Вот теперь поужинает, да опять спать. А отчего это он спит   так? Оттого, что капитал! А ты вот тут майся всю ночь. Награбил денег, а я   ему их стереги! Две тысячи рублей! Легко сказать! От твоего, говорит,   несмотрения! Каково мне на старости лет попреки слушать! Уж, кажется, кабы   мне этого вора! Уж я б ему!.. То есть, кажется, зубами бы загрыз! Ну, вот   покажись теперь, вот так метлой прямо ему… (Увидав Васю, который   показывается на заборе.) Постой, постой! Вот он! Погоди, дай ему с забору-то   слезть. (Бросается на него с метлой.) Караул!    Вася. Что ты, что ты! Не кричи, я свой!    Силан (ухватив его за ворот). И то, никак, свой! О, чтоб тебя!   Перепугал. Ты зачем же через забор-то? Кара…    Вася. Не кричи, сделай милость. Я к вам посидеть, больно скучно   дома-то.    Силан. Коли ты к вам честью, на то есть ворота.    Вася. Ворота заперты, а стучать – пожалуй, хозяин услышит.    Силан (держит его за ворот). А где ж это показано, чтоб через забор?   Ка… ка…    Вася. Сделай такую милость! Ведь ты меня знаешь; разве я в первый раз?    Силан. Знаю я, что ты и прежде через забор лазил, да раз на раз не   приходит; прежде взыску не было, а теперь вон две тысячи рублей пропало. Вот   оно что значит вас баловать!    Вася. Ведь не я украл, ты сам знаешь, какое ж мне до этого дело!    Силан (трясет его за ворот). Тебе нет дела! – Тебе нет дела! Стало   быть, я один за всех отвечай! Вам никому нет дела. Все я! Вот ты у меня   теперь запоешь! Караул!    Гаврило. Да полно ты его мытарить-то.    Силан (Васе). Кланяйся в ноги!       Вася кланяется.      Вот так! (Берет его за ворот.)    Вася. Зачем же ты меня опять за ворот-то взял?    Силан. Для всякой осторожности. Что, отец здоров?    Вася. Слава богу!    Силан. Знаю ведь я, зачем ты пришел; да нет ее дома, в гости ушла.    Вася. Да пусти.    Силан (держа его за ворот). В гости ушла, друг любезный. Вот погоди,   придет. Вот придет, так повидайся, что ж!    Вася. Да полно тебе мудрить-то надо мной. Что ты меня за ворот-то   держишь?    Силан. А вот что: не свести ли мне тебя к хозяину покудова?    Вася. Силантий Иваныч, есть ли на тебе крест?    Силан (отпускает). Ну, бог с тобой. Сиди здесь! Только чтоб честно и   благородно; а ежели что, сейчас руки назад и к хозяину. Понял?    Вася. Что же мне понимать-то?    Силан. Ну, то-то же. Мне было б сказано. (Отходит и стучит в доску.)    Гаврило. Что тебя не видать давно?    Вася. Недосужно было. Ну, Гаврик, какие я чудеса видел, так, кажется,   всю жизнь не увидишь!    Гаврило. Где ж это?    Вася. У Хлынова был.    Гаврило. У подрядчика?    Вася. Да. Он уж теперь подряды бросил.    Гаврило. Разве у тебя уж делов теперь нет никаких?    Вася. Какие дела! Все врозь ползет, руки отваливаются. В люди итти не   хочется от этакого-то капиталу; я тоже человек балованый…    Гаврило. А ведь поневоле пойдешь, как есть-то нечего будет.    Вася. Ну, там что бог даст, а покуда погуляю.    Гаврило. Что же ты, какие диковины видел у Хлынова?    Вася. Чудеса! Он теперь на даче живет, в роще своей. И чего-чего только   у него нет! Б саду беседок, фонтанов наделал; песельники свои; каждый   праздник полковая музыка играет; лодки разные завел и гребцов в бархатные   кафтаны нарядил. Сидит все на балконе без сертука, а медали все навешаны, и   с утра пьет шампанское. Круг дому народ толпится, вес на него удивляются. А   когда народ в сад велит пустить, поглядеть все диковины, и тогда уж в саду   дорожки шампанским поливают. Рай, а не житье!    Гаврило. А ведь из крестьян недавно.    Вася. Ум такой имеет в себе. Уж каких-каких только прихотей своих он не   исполняет! Пушку купил. Уж чего еще! Ты только скажи! А? Пушку! Чего еще   желать на свете? Чего теперь у него нет? Все.    Гаврило. Да на что же пушку?    Вася. Как на что, чудак! По его капиталу необходимая это вещь. Как пьет   стакан, сейчас стреляют, пьет другой – стреляют, чтобы все знали, какая   честь ему передо всеми. Другой умрет, этакой чести не дождется. Хоть бы   денек так пожил.    Гаврило. Где уж нам! Ты моли бога, чтобы век работа была, чтобы сытым   быть.    Вася. Еще барин с ним. Он его из Москвы привез, за сурьезность к себе   взял и везде возит с собой для важности. Барин этот ничего не делает и все   больше молчит, только пьет шампанское. И большое ему жалованье положено за   вид только за один, что уж очень необыкновенные усы. Вот тоже этому барину   житье, умирать не надо.    Гаврило. Эх, брат Вася! Кому ты позавидовал! Нынче он этого барина   шампанским поит, а завтра, может быть, надругается да прогонит. Хорошо, как   деньжонки есть, а то и ступай пешком в Москву. А ты, хоть с грошом в   кармане, да сам себе господин.    Вася. А то у него еще другой атютант есть, здешний мещанин, Алистарх.    Гаврило. Знаю.    Вася. Этот только на выдумки: как что сделать почуднее, выпить   повеселее, чтоб не все одно и то же. Машины Хлынову делает, флаки красит,   фонтаны в саду проводит, цветные фонари клеит; лебедя ему сделал на лодке на   косу, совсем как живой; часы над конюшней на башне поставил с музыкой. Этот   не пьет и денег берет немного; зато ему и уважения меньше. “У тебя, говорит,   золотые руки, наживай капиталы от меня!” – “Не хочу, говорит Листарх, и   твой-то капитал весь несправедливый”. – “Как ты, говорит, смеешь грубить, я   тебя прогоню”. Алистарх ему прямо так: “Гони, говорит, не заплачу, по мою   жизнь вас, дураков, хватит”. И так будто побранятся. Только Алистарх его   ничего не боится, грубит ему и ругает в глаза. А Хлынов его за это даже   любит; да и то надо сказать, денег у Хлынова много, а жить скучно, потому   ничего он не знает, как ему эти деньги истратить, чтоб весело было. “Коли,   говорит, не будет у меня Листарха, стану их так просто горстями бросать”.   Вот ему Алистарх и нужен, чтоб думать за него. А коли что сам выдумает, все   нескладно. Вот недавно придумал летом в санях ездить по полю. Тут недалеко   деревня; собрали двенадцать девок и запрягли их в сани. Ну, что за   удовольствие! На каждую девку дал по золотому. А то вдруг на него хандра   нападет: “Не хочу, говорит, пьянствовать, хочу о своих грехах казниться”.   Позовет духовенство, посадит всех в гостиной по порядку, кругом, на кресла и   начнет потчевать; всем в ноги кланяется; потом петь заставит, а сам сидит   один посреди комнаты и горькими слезами плачет.    Гаврило. Что ж ты у него делал?    Вася. Меня Алистарх позвал. Они теперь эту самую игру-лодку всю   по-своему переделали. Лодка настоящая и ездят по пруду кругом острова, а на   острову закуска и вина приготовлены, а Алистарх хозяином, одет туркой. Три   дня кряду эту игру играли, надоела.       Подходит Наркис.       ^    ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ       Те же и Наркис.       Наркис. Я что ж, я, пожалуй, с вами вместе сяду, нужды нет, что вы мне   не компания. (Садится.)    Вася (не обращая на него внимания). Как разбойники раза два кругом   острова объедут, и все атаман глядит в трубу подзорную, и вдруг закричит не   своим голосом, и сейчас причаливают, и грабить, а хозяин кланяется и всех   потчует.    Наркис. Какие это такие разбойники проявились и откудова? Мне это чтобы   сейчас было известно.    Вася (не слушая). И хозяин говорит по-турецки, итак похоже, вот как   быть надо.    Наркис. Есть тоже, которые разговаривать не хотят, но тоже и бьют их за   это довольно порядочно.    Вася. А одеты все в бархат, настоящий, веницейский.    Наркис (вынимает красный фуляровый платок, надушенный, и размахивает   им). Может, и другой кто одеться-то умеет, так что и купцу в нос бросится.    Гаврило. Поди ты с своими духами!    Наркис (показывая перстень). И супиры тоже можем иметь, что, которые   купеческие дети есть, так, может, и не видывали. А про разбойников про ваших   все узнается, потому прикрывать их не показано.    Вася. Да, может, ты сам разбойник-то и есть, кто тебя знает!    Наркис. И за такие слева тоже суд с вашим братом* короткий.    Вася. Я когда в Москве был, “Двумужиицу” видел, так там с лодки прямо   так из ружья и стреляют. Уж на что лучше.    Наркис. Я вот поеду в Москву, я погляжу, я погляжу, так ли ты говоришь.    Вася. Уж этому актеру трепали, трепали в ладоши, – страсть!    Наркис. Ты погоди врать-то, вот я погляжу, еще, может, твоя неустойка   выдет.    Вася. А это купец, а не актер, а больше на разбойника похож.    Наркис (встает). Умного у вас разговору, я вижу, нет, слушать мне   нечего. А между прочим, надобно сказать, я сам скоро в купцы выду. (Входит   во флигель.)    Гаврило. А ты послушай, какую я песню наладил.    Вася. Валяй!    Гаврило (поет с гитарой).       Ни папаши, ни мамаши,    Дома нету никого,    Дома нету никого,    Полезай, милый, в окно!       Силан (издали). Тише ты, никак хозяин…       Курослепов выходит на крыльцо.       Гаврило (не слушая, с большим азартом).       Дома нету никого,    Полезай, милый, в окно!    Милый ручку протянул,    Казак плеткой стеганул.    На то сени, на то двери,    На то новы ворота.       Курослепов (сходит с крыльца). Гаврюшка! Вот кто гудит-то. Какое такое   столпотворение ты тут на дворе заводишь!    Гаврило (Васе). Батюшки! Бери скорей гитару да полезай в кусты.       Вася берет от него гитару и лезет в кусты.       Курослепов. Кому я говорю! Глух ты, что ли! Иди сейчас сюда на глаза и   с бандурой!    Гаврило. Гитары нет у меня, Павлин Павлиныч, провалиться на месте,   нет-с, это я так…    Курослепов. Как так? Как так, мошенник!    Гаврило. Я, Павлин Павлиныч, на губах, право, на губах.    Курослепов. Поди сюда, поди сюда, говорят тебе!       Вася убегает с гитарой во флигель.       Силан. Ты, братец, иди, коли велят; уж делать, стало быть, нечего.    Гаврило. Что же такое! Я иду-с!    Силан. Ну, маленько потреплет, уж без того нельзя, на то он хозяин.      Гаврило идет нога за ногу. Курослепов обходит его и хочет к нему подойти.   Гаврило отступает, потом бежит на крыльцо, Курослепов за ним в дом. Стучат в   калитку. Силан отпирает. Входят Матрена и Параша. Силан, впустив их, уходит    за ворота.       ^    ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ       Матрена, Параша, потом Гаврило.       Матрена (идет к крыльцу, из дому выбегает Гаврило, растрепанный, и   сталкивается с ней). Ой! Пострел! Под ребро! Под самое – под сердце! Я ж   тебя, погоди! (Ловит его за руку.)       Параша смеется.      Ты чему смеешься, чему?    Параша. Захотела смеяться и смеюсь.    Матрена. Эко зелье! Эко зелье! (Идет к Параше и ведет Гаврилу за собой,   тот упирается.)    Параша. Не подходи лучше, нехорошо тебе будет.    Матрена. Запру тебя, в чулан запру, вот и весь раз говор.    Параша. Нет, не весь, много у нас с тобой разговору будет. (Уходит.)    Матрена. Эко зелье зарожденное! (Гавриле.) А ты откуда взялся? Уж ты на   людей метаться стал! Ишь ты какой всклоченный! Трепали тебя, да, должно   быть, мало.    Гаврило. Что ж, хорошо, что ль, трепать людей-то! Есть чем хвастаться!   Ведь это все отчего людей-то треплют?    Матрена. Отчего? Ну, говори, отчего?    Гаврило. От необразования.    Матрена. От необразования? Тебя, видно, мало? Пойдем, я еще к хозяину   сведу.    Гаврило. Да что вы в самом деле! Пустите! (Вырывается.) Я уж и так   топиться от вас хочу.    Матрена. И чудесно! Вон и Парашка хочет топиться, так уж вы вместе, и   нас-то развяжете.    Гаврило. Ну, я-то уж таковский, а за что вы на дочь-то? Никакого ей   житья от вас нет. Это даже довольно подло с вашей стороны.    Матрена. Ах ты, тварь ползущая! Смеешь ли ты так хозяйке?    Гаврило. Ведь это в вас невежество ваше так свирепствует.    Матрена. Молчи! Сейчас я тебя всех твоих прав решу.    Гаврило. Каких прав? У меня и нет никаких. А что мне молчать? Я по   всему городу кричать буду, что вы над падчерицей тиранствуете. Вот вы и   знайте! (Уходит.)       Входит Наркис.       ^    ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ       Матрена и Наркис.       Матрена. Это ты, Наркис?    Наркис (грубо). Нет, не я.    Матрена. Как ты можешь со мной так неучтиво! Хозяйка желает с тобой   нежно разговаривать, – есть ее такое теперь желание…    Наркис. Вообразите! И что еще будет?    Матрена. Ты, как есть, мужик неотесанный.    Наркис. И то мужик, я себя барином и не ставлю. Что ты меня из   кучеров-то приказчиком произвела, экономом, – ты думаешь, что я сейчас   барином и стал для тебя, как же! Ты выправь мне такой лист, чтобы был я, как   есть, природный дворянин, да тогда учтивости от меня и спрашивай.    Матрена. Что ты выдумываешь-то, чего невозможно!    Наркис. А невозможно, я и так живу. Как был невежа, облом и грубиян,   так, значит, и остался. И ничего я об этом не беспокоюсь, потому что мне и   так оченно хорошо.    Матрена. Что ты какой неласковый сегодня?    Наркис. А вот неласковый, так и неласковый.    Матрена. Да отчего?    Наркис. Так, ни от чего. Про разбойников много слышал.    Матрена. Про каких?    Наркис. Объявились в наших местах… человек полтораста. Шайками по   лесам и по воде на лодках.    Матрена. Да врут, чай, поди.    Наркис. Кто их знает; может, и врут.    Матрена. Что ж, ты боишься, что ли?    Наркис. Ну, вот еще выдумала! Стану я бояться, очень нужно!    Матрена. Ты что вышел-то? Тебе не нужно ль чего?    Наркис. Да, мне теперича очень требуется…    Матрена. Чего?    Наркис. Денег.    Матрена. Каких денег, что ты!    Наркис. Таких денег, – обыкновенных, государственных, а ты думала,   игрушечных? Так я не маленький, м>не не играть ими. Тысячу рублей давай!    Матрена. Да опомнись ты! Давно ли…    Наркис. Оно точно, что недавно; только, коли я требоваю, так, стало   быть, нужно. Потому как я в купцы выходить хочу вскорости и беспременно,   так, значит, чтоб мне была тысяча рублей.    Матрена. Варвар ты, варвар!    Наркис. Это точно, я варвар; это ты правду. Жалости во мне на вас нет.    Матрена. Да ведь ты меня грабишь.    Наркис. А для чего ж мне тебя не грабить, коли я могу. Что же я   теперича за дурак, что мне от своего счастья отказываться!    Матрена. Да, ненасытная твоя душа, ужли тебе мало еще?    Наркис. Мало не мало, а коли есть мое такое желание, так, значит,   подавай: разговаривать нечего. Ежели да мне с тебя денег не брать, это будет   довольно смешно.    Матрена. Ах ты… Боже мой милостивый… что мне с тобой делать!    Наркис. Уж теперь шабаш, ничего не поделаешь! Ты бы об этом прежде…    Матрена. Где ж я тебе денег возьму?    Наркис. А это не моего рассудка дело.    Матрена. Да подумай ты сам, дубовая башка, сам подумай!    Наркис. Вот еще, очень нужно! Мне какое дело! Стану я для тебя голову   ломать, как же! Думают-то петухи индейские. Я весь век прожил не думавши; а   как сейчас что в голову придет, вот и конец.    Матрена. Кровопивец ты, окаянный! (Хочет итти.)    Наркис. Постой, погоди. Не надо мне денег. Пошутил.    Матрена. Вот так-то лучше.    Наркис. А чтобы падчерицу за меня замуж, Парашу.    Матрена. Ну, не пес ты после этого?    Наркис. И денег, и приданого, всего как следует.    Матрена. У! Проклятый! Выколоть тебе бельмы-то твои завистливые.    Наркис. И сделай такую милость, свадьба чтоб была скорее. А то я таких   делов наделаю, что и не расчерпаешь. Чего душа моя желает, чтоб это было! И   пожалуйста, ты меня не задерживай. Вот тебе и сказ. Больше я с тобой   разговаривать теперь не в расположении. (Уходит.)    Матрена. Попутал меня, ох, попутал! Накинула я себе петлю на шею!   Вымотал он всю мою душеньку из бела тела. Ноженьки-то мои с места не   двигаются. Точно меня громом ошарашил! Кабы эту чаду где бревном придавило,   кажется бы в Киев сходила по обещанию.       Выходит Параша.       ^    ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ       Матрена и Параша.       Матрена. Куда ты, куда выскочила?    Параша. Иди скорей, батюшка зовет.    Матрена. Ступай передом, я за тобой.    Параша. Я не барабанщик, впереди тебя ходить. (Сходит с крыльца.)    Матрена. Куда норовишь? Не бывать же по-твоему, не пущу я тебя ночью   шляться по двору.    Параша. Ну, так ведь уйду же и на улицу, коли ты стала разговаривать. И   не зачем уйти, а уйду. Иди домой, кличет, говорят тебе.    Матрена. Разорвусь пополам, а на своем поставлю.    Параша. Вынула ты из меня все сердце, вынула. Что тебе нужно от меня?   (Становится прямо против нее.)    Матрена. Как что нужно, как что нужно? Первый мой долг, я тебя   соблюдать должна!    Параша. Себя соблюдай!    Матрена. Ты мне не указ.    Параша. И ты мне не указ.    Матрена. Мне за тебя, за дрянь, да перед отцом отвечать…    Параша. Нечего тебе придумывать-то, чего быть не может. Не в чем тебе   отвечать, сама ты знаешь; только ненависть тебя разжигает. Что, я мешаю   тебе, что ли, что на дворе погуляю. Ведь я девушка! Только и отрады у нас,   что летним делом погулять вечерком, подышать на воле. Понимаешь ли ты, на   воле, на своей воле, как мне хочется.    Матрена. Знаю я, зачем ты вышла-то; недаром Наркис-то говорил.    Параша. Ты б стыдилась об Наркисе-то и поминать. Матрена. Так вот нет   же…       Голос Курослепова: “Матрена!”      О! Чтоб вам пусто было! Измучили вы меня! В гроб вы меня вгоните!    Параша. За что ты надо мной тиранствуешь? У зверя лесного, и у того   чувство есть. Много ль у нас воли-то в нашей жизни в девичьей! Много ли   времени я сама своя-то? А то ведь я – все чужая, все чужая. Молода – так   отцу с матерью работница, а выросла да замуж отдали, так мужнина, мужнина   раба беспрекословная. Так отдам ли я тебе эту волюшку, дорогую, короткую.   Все, все отнимите у меня, а воли я не отдам… На нож пойду за нее!    Матрена. Ах, убьет она меня! Ах, убьет!       Курослепов выходит на крыльцо, Силан в ворота.       ^    ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ       Матрена, Параша, Курослепов, Силан.       Курослепов. Матрена! Что тебя не дозовешься!    Матрена. Уйми дочь-то, уйми! Зарезать меня хочет.    Параша. Нечего меня унимать, я и так смирна.    Матрена. Попала я в семейку, в каторжную. Лучше бы я у родителя в   девичестве пребывала.    Курослепов. Эк, хватилась!    Матрена. Там меня любили, там нежили, там и по сю пору обо мне   убиваются.    Силан. Ты кричи шибче! И так почитай весь город у ворот, не пожар ли,   мол.    Курослепов. А ты метлой-то ее!    Матрена (Силану). И сохрани тебя господи! Что я с тобой…   (Курослепову.) Ты дочь избаловал, ты! У вас один умысел, погубить вы меня   хотите. Вели дочери покориться! С места не сойду.    Курослепов. Прасковья, покорись!    Параша. Да в чем покориться-то? Я по двору погулять вышла, а она меня   гонит. Что она обо мне думает? Зачем она меня порочит? Я честней ее! Мне это   обида. Горькая обида!    Матрена. Говори, лохматый шут…    Курослепов. Метлой-то ее!    Матрена. Тебя метлой-то! Говори, заспанные твои буркалы: мое дело   беречь ее?    Параша. Нечего того беречь, кто сам себя бережет! Не говори ты мне   таких слов!    Курослепов. Ну, что тут еще! Что за базар! Покорись, тебе говорят.    Параша. И ты говоришь: покорись? Ну, изволь… Я покорюсь. (Матрене.) Я   покорюсь, только вот я тебе при отце говорю – это в последний раз, – запомни   ты мои слова! Вперед я, когда хочу и куда хочу, туда и пойду. А коли ты меня   станешь останавливать, так докажу я вам, что значит у девки волю отнимать.   Слушай ты, батюшка! Не часто мне с тобой говорить приходится, так уж скажу я   тебе зараз. Вы меня, девушку, обидели. Браниться мне с тобой совесть не   велит, а молчать силы нет; я после хоть год буду молчать, а тебе вот что   скажу. Не отнимай ты моей воли дорогой, не марай мою честь девичью, не ставь   за мной сторожей! Коли я себе добра хочу, – я сама себя уберегу, а коли вы   меня беречь станете… Не уберечь вам меня! (Уходит.)       Курослепов уходит за ней, потупя голову. Матрена за ним, ворчит и бранится    про себя.       Силан (стучит в доску). Посматривай!       ^    ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ       ЛИЦА:       Курослепов.    Матрена.    Параша.    Серапион Мардарьич Градобоев, городничий.    Вася Шустрый.    Гаврило.    Силан.    Сидоренко, полицейский унтер-офицер, он же и письмоводитель   городничего.    Жигунов, будочник.    Девушка.    Рабочие Курослепова.       Декорация первого действия. 10-й час. К концу действия на сцене темно.    ^    ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ       Градобоев, Силан, Сидоренко и Житунов входят в ворота.       Градобоев. Что, человек божий, хозяева не спят еще?    Силан. Надо быть, нет; ужинать хотят.    Градобоев. Что поздно?.    Силан. Да все раздор; бранятся подолгу, вот и опаздывают.    Градобоев. А как дело?    Силан. Мне что! Говори с хозяином!    Градобоев. Сидоренко, Жигунов, вы подождите меня у ворот.    Сидоренко и Жигунов. Слушаем, ваше высокоблагородие.       Градобоев уходит на крыльцо.       Сидоренко (Силану, подавая табакерку). Березинского!    Силан. С золой?    Сидоренко. Малость.    Силан. А стекла толченого?    Сидоренко. Кладу по пропорции.    Силан. Что нюхать, что нюхать, братец ты мой? Стар стал, ничего не   действует; не доходит. Ежели ты мне, – так стекла клади больше, – чтоб он   бодрил… встряхивал, – а это что! Нет, ты мне, чтоб куражил, до мозгов   доходил.       Уходят в ворота. С крыльца сходит Параша.       Параша. Тихо… Никого… А как душа-то тает. Васи нет, должно быть. Не   с кем часок скоротать, не с кем сердечко погреть! (Садится под деревом.)   Сяду я да подумаю, как люди на воле живут, счастливые. Эх, да много ль   счастливых-то? Уж не то чтобы счастия, а хоть бы жить-то полюдски… Вон   звездочка падает. Куда это она? А где-то моя звездочка, что-то с ней будет?   Неужто ж опять терпеть? Где это человек столько терпенья берет?   (Задумывается, потом запевает):       Ах ты, воля, моя воля, воля дорогая,    Воля дорогая, девка молодая –    Девка по торгу гуляла…       Входят Вася и Гаврило.       ^    ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ       Параша, Вася, Гаврило.       Гаврило. Погулять вышли?    Параша. Погулять, Гаврюша. Дома-то душно.    Гаврило. Теперь самое такое время, что гулять-с, и для разговору с   девушками это время самое для сердца приятное. Так-с, точно мечта какая али   сон волшебный-с. По моим замечаниям, вы, Прасковья Павлиновна, меня любить   не желаете-с?    Параша. Послушай, Гаврюша, ведь этак можно и надоесть! Который ты раз   меня спрашиваешь! Ведь ты знаешь, что я другого люблю, так чего ж тебе?    Гаврило. Так-с. Я полагаю, что мне и напредки в ожидании не быть-с.    Параша. А напредки, голубчик, что будет, один бог знает; разве я в   своем сердце вольна? Только, пока я Васю люблю, уж тебе нечего приставать.   Ты погляди-ка лучше, не подошел бы кто, мне с ним поговорить нужно…    Гаврило. Оченно могу-с. Потому желаю от всего моего чувствительного   сердца хотя даже этакой малостью быть вам приятным. (Отходит.)    Параша. Ну, вот молодец! (Васе.) Вася, когда же?    Вася. Дела-то у нас с тятенькой пораестроились.    Параша. Знаю. Да ведь вы живете; значит, жить можно; больше ничего и не   надобно.    Вася. Так-то так…    Параша. Ну, так что ж? Ты знаешь, в здешнем городе такой обычай, чтобы   невест увозить. Конечно, это делается больше по согласию родителей, а ведь   много и без согласия увозят; здесь к этому привыкли, разговору никакого не   будет, одно только и беда: отец, пожалуй, денег не даст.    Вася. Ну, вот видишь ты!    Параша. А что ж за важность, милый ты мой! У тебя руки, у меня руки.    Вася. Я уж лучше осмелюсь да так приду когда-нибудь, отцу твоему   поклонюсь в ноги.    Параша. Вася, голубчик, терпенья моего нехватает.    Вася. Да как же быть-то, право, сама посуди.    Параша. Ты по воле ходишь, а я-то, голубчик, подумай, что терплю. Я   тебе говорю по душе: нехватает моего терпенья, нехватает!    Вася. Уж ты малость-то, Параша, потерпи еще для меня!    Параша. Вася, нешуточные это слова, – пойми ты! Видишь ты, я дрожу вся.   Уж коли я говорю, что терпенья нехватает, – значит, скоро ему ко