Содержание
Введение
1. Философия глазамиХосе Ортега-и-Гассета
2. Философия глазами КарлаПоппера
3. Мысли о философииФридриха Вайсмана
4. Сравнение точек зренияХосе Ортега-и-Гассета, Карла Поппера и Фридриха Вайсмана на вопрос «Что такоефилософия и зачем она?»
5. Как я вижу философию
Заключение
Список использованныхисточников
Введение
Философия, как любовь кмудрости, есть поиск и нахождение человеком ответов на главные вопросы бытия.
Так, по И.Канту, этовопросы:
1)Что я могу знать?
2)Что я должен делать?
3)На что я смею надеяться?
4)Что такое человек?
Философиявыявляет смыслы человеческих поступков, формирует стратегические цели. Каждыйчеловек хотя бы раз в жизни задумывался откуда он пришел в этот мир и кудауйдет после смерти, задумывался о любви, смысле жизни, — т.е. философствовал.Именно философия говорит нам о самом главном – как быть человеком. НародникП.Лавров считал философию «отождествлением мысли, образа и действия». Будучисознательным существом, человек философствует, он не может поступить иначе, таккак это самый универсальный способ его существования на всем протяжениикоторого. История развития мировой философской мысли насчитывает более двух споловиной тысячелетий и на всем ее протяжении не утихает полемика о природе испецифике философских знаний. Над вопросом «Что такое философия?» трудились,выдвигая те или иные варианты ответов, великие мыслители различных эпох. Одниполагали, что философия — «естественная склонность» человека, другие считалифилософию искусством и мировоззрением, третьи утверждали — философия естьнаука, наконец, четвертые пытались доказать, что философия, являетсяспецифической формой деятельности людей, соединяет в себе и мировоззрение, инауку, и искусство и «естественную склонность» человека.
Вданном реферате будет рассматриваться вопрос «Что такое философия и зачемона?».
1.Философия глазами Хосе Ортега-и-Гассета
«…Современныйчеловек, прежде чем философия станет внутренним для него делом, находит ее(включая и материальные атрибуты) вовне, как общественную реальность. Он сталкиваетсяс такой стороной философии, как государственная магистратура, бюрократия — «профессора философии», — труд их оплачивается, в их распоряжении находятсяздания. Это также и книги, которые продаются в магазинах и являются продуктомпроизводства. Тот факт, что именно это знает о философии тот, кто знает о нейхоть немного, доказывает, что как раз это и является ее первоначальнымаспектом. Истинный философ, живущий размышлениями о самых тонких проблемахсвоей науки, склонен забывать этот первый аспект или относиться к нему спрезрением. Но ошибется тот, кто примет всерьез и эту забывчивость, и этопрезрение. Ибо очевидно, что такова отнюдь не заслуживающая презрения частьцелостной реальности, называемой «философия». Если государство предоставляетдотацию кафедрам философии, учреждает и поддерживает их, если существуютотрасли индустрии, старательно заботящиеся о публикации философских текстов,значит в обществе сильно убеждение в том, что философия является коллективнойпотребностью. А это уже очень серьезно. Презирать какой- либо факт за егоясность и очевидность глупо. Почему, как, в какой мере философия являетсясоциальной потребностью? Всегда ли так было? Какие изменения произошли, какиепревратности судьбы испытало на протяжении общественной истории, начиная сГреции, это убеждение, насколько оно было действенным? Порассуждаем на такуютему: возможно ли, чтобы дисциплина, именуемая «история философии», нестремилась определить социальную роль философии, как будто участие вколлективной жизни является чем-то чуждым реальности, называемой «философия»?Мы забываем, что, если не рассматривать каждую идею как функцию, служащуюопределенной цели в существовании философа, история учений уже несет урон, исамо это забвение приводит к отсутствию достаточно глубоких и возможно точныхисследований о том, какую роль в каждую эпоху коллективной жизни действительноиграло философское мышление. В итоге мы оказываемся, как я уже отметил, взабавной ситуации, не представляя, хотя бы с малой долей уверенности и точности,каково «значение» в истории той дисциплины, которой мы занимаемся. Дело в том,что реальность всякой собственно человеческой вещи в ее «значении». Малейшеепроявление нашей жизни предполагает ее тотальность, и, только будучи соотнесенос последней, оно раскрывает свою подлинную ценность и значение. В том, что мыделаем, и в том, что с нами происходит, заключена лишь одна реальность:значение всего этого для нашей жизни. Следовательно, в науках о человеке,вместо того чтобы говорить о «вещах» (а именно таков натуралистический подход,пригодный лишь для временного употребления в физике), мы должны были быговорить об их «значении». Так вот: хотя это и покажется невероятным, несуществует ни одной книги, в которой автор попытался бы изложить нам историюдействительного «значения» философии с самого ее возникновения и до наших дней.Более того, я не знаю ни одной публикации, в которой последовательнорассматривалась бы социальная функция философии и ставился вопрос о том, чтоона представляла собой как коллективный факт хотя бы в какую-то отдельнуюэпоху. Эта важнейшая проблема удостаивалась внимания лишь изредка и мимоходом.
Философия- это не только «официальная», существующая в виде учреждения, и экономическая,связанная с издательским производством и его рынком. Общественное мнение видитв ней и иную форму реальности: в течение длительного времени философ имелопределенный престиж в обществе, а престиж этот — дело социальное. Вот другаясторона истории философии: волнообразная история приобретения и потери престижафилософа. Немногие исследования могут поведать нам о более глубоких тайнахчеловеческой истории, чем те, что связаны с попыткой реконструироватьтраекторию социальной судьбы, приносившей наслаждение и страдания философу, чемуточнение места, которое в каждом обществе и в каждую эпоху занимал тот, ктофилософствовал.
Ноэто отбрасывает нас от вопроса о философии как социальной реальности к вопросуо том, чем является философия для самого философа. Дело в том, что, как я ужеупоминал, для той роли, какую идеи философа играли в его общественной жизни,небезразлична его социальная ситуация. Философ мыслит, не только находясь вопределенном времени и в определенном месте, но и с определенной социальнойпозиции — в одних случаях он оказывается в центре общества, в других — наверхуили внизу, а в некоторых — те его: в тюрьме или в изгнании. Особенно важноуточнить степень свободы, какой в каждый момент располагает философ. К какимрезультатам в философии приводит отсутствие свободы? Но аналогичные вопросы следовалобы поставить и относительно последствий, как поощрения философа, так иневнимания к нему. Не так уж очевидно, что поощрение благотворно, а невниманиепагубно.
Ясказал, что первый аспект реальности «философия», в котором она предстает переднами, связан с тем, что в ней есть от социального факта. Вот уже два споловиной тысячелетия этот аспект существует и ждет своего историка. Там, в тойогромной внешней сфере, какой является жизнь общества, институт философиисуществует точно так же, как существуют политика, медицинские учреждения,пожарная служба, функция палача, церемониальные обычаи и мода.
Примитево внимание следующее: социальный факт состоит в том, что мы делаем что-либопросто потому, что так делается. Безличное давление коллективности вынуждаетнас — физически или морально — совершать определенные действия. Между тем, чтомы делаем, и тем, почему мы это делаем, нет рациональной связи. Вполневозможно, что профессор философии не обладает ничем из того, что свойственноподлинному философу: он преподает философию, чтобы заработать на жизнь иливыделиться в социальном плане. Студент изучает философию, поскольку у него нетиного выхода. Отсюда следует, что социальная реальность — ее действительность,- будучи усвоенной кем- либо, ни в малой степени не гарантирует человеческойподлинности того, на что философия претендует, следовательно, она ни в коеймере не несет в себе подлинности. Все это можно сказать по-другому: всякаясоциальная реальность неподлинна.
Подлинныйфилософ, посвящающий себя философии в силу внутренней потребности не обращаетсяк уже готовой философии, он постоянно создает свою собственную философию; этоверно настолько, что наиболее точным признаком такого философа становитсяотрицание им всей уже существующей философии и погружение в безысходноеодиночество собственного философствования.
Когдачеловек предается своим занятиям, его социальное окружение постоянно склоняетего к неподлинности. Первые философы, чья деятельность была созданиемфилософии, поскольку ее еще совсем не существовало, которые, строго говоря, несоздали, а еще только начали создавать философию, — вот они-то, все вместе, иявляются подлинным профессором той философии, к которой необходимо прорватьсясквозь толщу последующей философии, созданной многочисленной профессурой.Всякий великий философ был таковым потому, что ему удавалось хотя быприблизительно воспроизвести в самом себе первоначальную ситуацию зарожденияфилософии. Не существует способа воссоздать ту или иную философию или философиювообще без предварительного ее расчленения, как не существует возможностиузнать машину, не разобрав ее на детали.
Историяфилософии — это дисциплина, находящаяся внутри философии, а не некая добавка кней и не предмет для удовлетворения любопытства. Для такого утверждения имеютсядве причины. Первая: мы всегда создаем свою философию внутри определенныхмыслительных традиций, в которые мы погружены настолько, что они являются длянас самой реальностью и не воспринимаются нами как частные тенденции или каквсего лишь одно из возможных проявлений человеческого разума. Мы полностьюовладеваем этими интеллектуальными традициями (представляющими собой как бынашу интеллектуальную подпочву) только в том случае, если достаточно их узнаем,если проникаем в их самые сокровенные тайны, открываем их самые «очевидные»предпосылки. Вторая: в необходимости мыслить внутри определенных границ естьнечто от пленения, от сковывания свободы; но это лишь в малой степени мешаетвозобновлению философии в ее первоначальном виде, в том, в каком она была привозникновении, когда еще не существовав в традиции, или в те решающие моментыпоследующей ее истории, когда она возрождается и преобразуется, когда в нейвозникают новые направления…»
«Путьв философию. Антология…» с.183-195.
Своюфилософию Ортега называл философией «жизненного разума», противопоставляя еёкак рационализму, так и интуитивизму. Ее основной идеей являетсяпредставление о том, что со времен Платона и Аристотеля (в античную эпоху)мироотвлеченных идей, а позднее, начиная с эпохи Галилея и Декарта (в новоевремя), разум противопоставил себя жизни, априорно отождествил свои законы сзаконами бытия. Между тем разум (наука) является всего лишь аппаратом, спомощью которого человек создал свою условную, субъективную картину мира.Пытаться поэтому изменять (или перестраивать) жизнь, руководствуясь законамиотвлеченного, «чистого» разума, — значит нарушать спонтанную логику ееразвития. Истинной реальностью является жизнь, которая всегда представляетединство субъекта и объекта, идеи и реальности, человека и «его обстоятельств».Она обладает своим имманентно присущим ей «жизненным разумом», который и долженслужить как основой философского знания, так и основой жизненной позицииотдельного человека.
Жизнь— это энергия космоса, сконцентрированная в определенных вещах, имеющих вкаждом конкретном случае свой, потенциально заключенный в них идеальный«проект». Стремление к осуществлению этого «проекта» составляет процесс жизни,причем в одних случаях заложенный в вещах (или в человеке) «проект» осуществляется,а в других случаях на пути его осуществления возникают субъективные иобъективные трудности.
Такимобразом, вселенная, в понимании Ортеги, в известной мере напоминает мир монадЛейбница, то есть мир, состоящий из бесчисленных заряженных энергией «малыхмиров». Каждый из подобных «малых миров» имеет свой «проект», заложенную в нем идеальнуюцель самоосуществления. Этот «проект» образует его «идеальное» начало. Реальныйже облик каждой вещи определяется тем, насколько ей удается (или не удается)приблизиться к своему «идеальному» началу. Это всецело относится и кчеловеческой личности.
Ортегаутверждает, что всякая вещь и всякий человек имеют свое особое историческоеместо и время. История человечества представляет собой непрерывный ряд, вкоторый включены любая эпоха и любой человек. Это историческое место и время,действуя с силой, неподвластной нам, определяет перспективу человеческогомировосприятия и отношения к миру. Появляясь на свет, человек не может бытьабсолютно свободен, ибо он рождается в определенных обстоятельствах, на той, илииной стадии культуры.
Таковыосновные, центральные положения философии Ортеги, в которые жизнь на каждомэтане развития испанского мыслителя вносила дополнения и поправки. Дополнения ипоправки эти обусловлены были не одной лишь эволюцией чисто умозрительных,теоретико-познавательных, онтологических и антропологических идей Ортеги. Взначительной мере они определялись меняющимися условиями его жизни идеятельности, и прежде всего изменением культурно-исторической и социально-политическойобстановки, в которой он жил и творил. Можно добавить к этой общейхарактеристике основных положений философии Ортеги, его гуманизм и политическийлиберализм, идеалистически-утопическую веру в то, что основной движущей силойистории являются не массы, а «избранное меньшинство» (благородно настроенные,передовые умы, способные верно решать основные исторические вопросы во имяобщего дела нации), и не менее твердую убежденность в идее особого путиисторического развития Испании (при ее открытости общеевропейской культуре).
2.Философия глазами Карла Поппера
«…Я считаюфилософами всех мужчин и женщин, однако думаю, что одни из них являютсяфилософами в большей степени, чем другие. Конечно, я согласен с утверждением,что в мире существует особая группа философов-профессионалов. Напротив, мнекажется, что многое в философии следует адресовать тем, кто ставит под сомнениеее академическую сторону (по моему мнению, она представляет собой особуюразновидность философии). Во всяком случае, я совершенно не согласен с идеей(сугубо философской), влияние которой, хотя оно нигде не рассматривалось иникогда не упоминалось, пронизывает блестящее эссе Вайсмана: я имею в виду идеюсуществования интеллектуальной философской элиты.
Конечно, я признаюфакт существования нескольких поистине великих философов, а также немногихфилософов, не ставших великими, хотя и вызывающих восхищение. Однако, несмотряна огромную значимость их творений для философов-профессионалов, они неповлияли на философию в той степени, в какой великие художники повлияли наживопись, а великие композиторы — на музыку. Более того, великая философия,например философия досократиков, всегда предваряла появление академической,профессиональной философии.
Какойя не вижу философию:
1.Я не вижу философию решающей лингвистические головоломки, хотя уяснение смыславысказываний порой является ее необходимой предварительной задачей.
2.Я не вижу философию как ряд произведений искусства, как впечатляющее,оригинальное изображение мира или умный и необычный способ его описания.
3.Продолжительная история создания философских систем не видится мне такиминтеллектуальным построением, в котором использованы все возможные идеи, аистина может возникнуть в качестве побочного продукта. Мне кажется, мы будемнесправедливы к подлинно великим философам прошлого, если хоть на мигусомнимся, что каждый из них отказался бы от своих, пусть и блестящих,взглядов, убедившись, что они ни на шаг не приближают его к истине (именно таки следует поступать).
4.Я не вижу философию пытающейся прояснять, анализировать или «эксплицировать»понятия, слова или языки.
Понятияи слова являются только средством для формулирования утверждений, предположенийи теорий. Сами по себе понятия и слова не могут быть истинными; они простоупотребляются в человеческом языке для описания и доказательства. Наша задачадолжна заключаться не в анализе значений слов, а в поиске интересных и важныхистин, т.е. в поиске правильных теорий.
5.Я не считаю философию средством для обретения ума.
6.Я не считаю философию особого рода интеллектуальной терапией (Витгенштейн),помогающей людям выйти из философских затруднений.
7.Я не представляю философию занимающейся изучением вопроса о том, как точнее иправильнее выразить ту или иную мысль. Сами по себе точность и правильностьмысли не являются интеллектуальными ценностями, и мы не должны стремиться кбольшей точности и правильности, чем требует конкретная проблема.
8.Точно так же я не считаю философию средством построения основания иликонцептуальной структуры для решения проблем ближайшего или отдаленногобудущего. Так думал Джон Локк. Он хотел написать работу по этике, считаянеобходимым предварительно разработать соответствующий концептуальный аппарат.
9.Я также не считаю философию выражением духа времени. Это гегелевская идея, невыдерживающая критики. Действительно, в философии, как и в науке в целом,существует мода. Однако настоящий искатель истины не будет следовать моде: онбудет в ней сомневаться и даже ей противостоять.
Вселюди — философы. Даже если они не осознают собственных философских проблем,они, по меньшей мере, имеют философские предрассудки. Большинство такихпредрассудков — это принимаемые на веру теории, усвоенные из интеллектуальногоокружения или через традиции.
Посколькупочти все эти теории не принимаются сознательно, они являются предрассудком втом смысле, что не рассматриваются людьми критически, несмотря на чрезвычайнуюзначимость многих из этих теорий для людей практической деятельности, а такжедля жизни в целом. Тот факт, что эти широко распространенные и влиятельныетеории нуждаются в критическом рассмотрении, является аргументом в пользупрофессиональной философии.
Подобныетеории являются ненадежной исходной точкой для всех наук, в том числе и дляфилософии. Все философии должны исходить из сомнительных, а порой и пагубныхвзглядов, относящихся к области некритичного здравого смысла. Их цель — просвещенный, критический здравый смысл: приближение к истине с наименьшимпагубным воздействием на человеческую жизнь.
Я- сторонник здравого смысла, но не во всех случаях. Я расцениваю его каквозможную отправную точку наших рассуждений, однако считаю, что мы должнызаниматься не построением надежной системы взглядов на основе здравого смысла,а его критикой и совершенствованием. Таким образом, я являюсь реалистическимсторонником здравого смысла, я верю в реальность материи (которую считаюподлинной парадигмой того, что должно обозначаться словом «реальный»). По этойже причине я могу назвать себя материалистом, однако вовсе не потому, что этослово также обозначает: а) веру в неисчерпаемость материи, б) отрицаниереальности нематериальных полей энергии, в том числе духа, сознания, т.е.какой-либо субстанции помимо материальной.
Яследую здравому смыслу, признавая существование как материи («мир 1»), так идуха («мир 2»), а также верю в существование других вещей, прежде всегопродуктов деятельности человеческого духа, включая научные гипотезы, теории ипроблемы («мир 3»). Иными словами, я придерживаюсь здравого смысла, пребывая напозиции плюрализма. Все аргументы, выдвигавшиеся против плюралистическогореализма, в конечном счете базируются на некритичном принятии теории познания,опирающейся на здравый смысл, которую я считаю слабейшим звеном здравогосмысла.
Теорияпознания, опирающаяся на здравый смысл, в высшей степени оптимистична, пока онаотождествляет знание с достоверным знанием; все гипотетическое расценивается еюкак «неподлинное знание». Данный аргумент я отклоняю как чисто вербальный. Я сготовностью признаю, что термин «знание» во всех известных мне языкахподразумевает определенность. Однако наука состоит из гипотез. Поэтомуопирающаяся на здравый смысл программа, берущая в качестве отправной точки то,что представляется наиболее достоверным, или основным, знанием (знание,полученное в результате наблюдений), и стремящаяся построить на этом основанииздание надежного знания, не выдерживает критики.
Я считаю, что философияне должна, да и не может, отрываться от науки. Исторически вся западная наукавышла из философских воззрений древних греков на мировой порядок. Именнокритическое осмысление науки, ее открытий и методов продолжает оставатьсяцентральным моментом философского исследования даже после того, как наукаотделилась от философии. По моему мнению, «Математические начала натуральнойфилософии» Ньютона стали величайшим событием, ознаменовавшим величайшийинтеллектуальный переворот в истории человечества. Их появлениесвидетельствовало о совершении мечты двухтысячелетней давности, о зрелостинауки и о ее отделении от философии. Однако при этом сам Ньютон, как и всевеликие ученые, оставался философом; он оставался критически настроенныммыслителем и исследователем, скептически относящимся к собственным воззрениям.
Мнехочется завершить свою статью несколькими философскими рассуждениями явнонеакадемического характера.
Одному из астронавтов,участвовавших в первом полете на Луну, приписывают простое, но мудроевысказывание, сделанное по возвращении на Землю (цитирую по памяти): «За своюжизнь мне удалось повидать другие планеты, однако я всегда стремился на Землю».Это не просто мудрость, но философская мудрость. Мы не знаем, как вышло, что мыживем на этой прекрасной маленькой планете, или почему для того, чтобы бытьпрекрасной, ей нужно быть обитаемой. Однако мы существуем именно здесь, и у насдостаточно оснований для удивления и благодарности…»
«Путьв философию. Антология…» с.123-135.
философия поппер вайсман рационализм
3.Мысли о философии Фридриха Вайсмана
«…Философия имеет делоне с открытием новых и не с опровержением ложных положений, не с их проверкой иперепроверкой, как это свойственно ученым, а с чем-то совершенно иным.Доказательства, прежде всего, требуют допущений. Как только в прошломвыдвигались такие допущения, даже пробным образом, вокруг них сразу жеразворачивалась дискуссия, приводившая к более глубокому пониманию предмета.Где нет доказательств, там нет и теорем. Философ — это человек, улавливающийкак бы скрытые трещины в структуре наших понятий, там, где другие видят передсобой только гладкий путь, полный банальностей.
Увсех нас бывают такие моменты, когда что-то совершенно обычное вдруг поражаетнас странностью, например, когда время кажется нам удивительной вещью. Не то,что мы часто находимся в этом состоянии, но в некоторых случаях, когда мысмотрим на вещи определенным образом, нам вдруг кажется, что они изменились,будто с помощью магии; они с недоумевающим выражением таращат на нас глаза, имы начинаем удивляться, те ли это предметы, которые были нам известны всю нашужизнь. «Время течет», — говорим мы. Это естественное и невинное выражение, и,тем не менее, оно чревато опасностью. Спрашивать, с какой скоростью движетсявремя, то есть спрашивать, как быстро время изменяется во времени, значитспрашивать о том, о чем спрашивать невозможно. Имеет ли смысл спрашивать, вкаком времени находится момент настоящего? Да, без сомнения, имеет. Но как этовозможно, если «сейчас» есть не что иное, как фиксированная точка, от которой,в конечном счете, получает свой смысл определение даты любого события. Засферой интеллектуального беспокойства существуют более глубокие его уровни — страх неизбежности хода времени со всеми размышлениями о жизни, к которым онпобуждает нас. И вот все эти тревожные сомнения выливаются в вопрос «что естьвремя?» (Между прочим, это намек на то, что ни один ответ никогда не устранитвсех этих сомнений, вновь и вновь вспыхивающих на разных уровнях и, тем неменее, выражаемых в одной и той же словесной форме.)
Таккак все мы знаем, что время существует, и все же не можем сказать, что онотакое, это вызывает ощущение таинственности; и именно благодаря своейнеуловимости время захватывает наше воображение. Чем больше мы всматриваемся внего, тем больше недоумеваем: оно кажется переполненным парадоксами. А не в томли ответ, что то, что мистифицирует нас, кроется в именной форме слова «время»?Наличие понятия, воплощенного в форме имени существительного, почти неизбежновынуждает нас обращаться к поиску того, именем чего оно является. Мы стремимсязафиксировать ускользающие оттенки с помощью неясности речи. Идеалистыиспытывают полное потрясение, приходя к мысли, что он, говоря словамиШопенгауэра, «познает не солнце, а только глаз, видящий солнце, не землю, атолько руку, которая ощупывает ее». Может быть, в таком случае мы ничего незнаем, кроме собственного сознания? Когда вдумываешься в такие вопросы,кажется, будто разум затуманивается и все, даже то, что должно быть абсолютноясным, начинает странно сбивать с толку, становится совершенно непохожим насебя. Чтобы выявись характерную особенность этих вопросов, следует сказать, чтоэто не столько вопросы, сколько признаки глубокой обеспокоенности разума.Философ, размышляющий над подобной проблемой, похож на глубоко встревоженногочеловека. Кажется, что он стремится понять нечто, превосходящее его понимание.Слова, в которых такой вопрос формулируется, совершенно не раскрывают егореальную суть, которую, наверное, правильнее было бы определить, как ужас переднепостижимым. Если во время путешествия по железной дороге вы неожиданно увидите ту же самую станцию,которую только что оставили позади, возникнет чувство страха, сопровождаемое,наверное, легким головокружением. Точно так же чувствует себя философ, когдаговорит себе: конечно, время можно измерять, но как это возможно? Это похоже нато, как если бы вплоть до сегодняшнего дня он беззаботно преодолевал этитрудности, а сегодня совершенно неожиданно заметил их и отрешенно спросил себя:«Да как же это возможно?» Этот вопрос мы задаем только тогда, когда сами фактыставят нас в тупик, когда что-то в них поражает нас своей нелепостью. И тем неменее ответ прозаичен: спрашивайте, не что такое время, а как употребляетсяслово «время». Легче сказать, чем сделать; ибо, проясняя употребление языка,философ вновь попадает под действие чар обыденного языка. Путь к такимвозможностям понимания полностью открывается, пожалуй, только тогда, когда мыобращаемся к языкам совершенно иной грамматической структуры.
Бытьможет, тут стоит вспомнить, что слова «вопрос» и «ответ», «проблема» и «решение»не всегда употребляются в их самом банальном смысле. Вполне очевидно, чточасто, чтобы найти выход из затруднения, мы должны действовать совершеннопо-разному. Политические проблемы решаются путем выбора определенной линииповедения, проблемы романистов — путем создания средств изображения сокровенныхмыслей и чувств персонажей; перед художниками стоит проблема передачи на холстеглубины или движения, стилистическая проблема выражения того, что пока еще нестало привычным, еще не превратилось в клише; существуют тысячи технологическихпроблем, решаемых не с помощью открытия каких-то истин, а практически, и,конечно же, существует «социальный вопрос». В философии реальная проблемасостоит не в том, чтобы найти ответ на данный вопрос, а в том, чтобы его осмыслить.
Чтобыпонять, в чем состоит «решение» такой «проблемы», начнем с Ахилла, который,согласно Зенону, до сего дня преследует черепаху. Допустим, что Ахилл бежит вдва раза быстрее черепахи. Если первоначальный отрыв черепахи принять за 1, тоАхилл должен будет проходить последовательно 1, 1/2, 1/4, 1/8,… Этот рядбесконечен, поэтому бегун никогда не сможет настичь черепаху. «Нонсенс! (голосматематика). Сумма бесконечного ряда является конечной, а именно равной 2, иэто решает вопрос». Совершенно справедливое замечание, тем не менее, непопадает в цель. Оно не устраняет суть головоломки, а именно приводящую взамешательство идею, что, как бы далеко мы ни продвинулись по ряду, всегдасуществует следующее число, что преимущество, которым черепаха обладает вначале состязания, естественно, постепенно сокращаясь, тем не менее, никогда неперестанет существовать и не может наступить такого момента, когда оно станетравным пулю. Именно эта особенность ситуации, которую мы не понимаем, яполагаю, и повергает нас в состояние замешательства.
Новзглянем на ситуацию иначе. Попробуем применить тот же аргумент к минуте, тогдамы должны будем рассуждать примерно так. Прежде чем минута сможет пройти,должна пройти ее первая половина, затем ее четверть, затем одна восьмая и такдалее. Процесс бесконечный, минута никогда не закончится. Как только мыпредставляем рассуждения в этой форме, грубая ошибка бросается в глаза: мысмешивали два смысла «никогда», — временной и не — временной. Совершенно верноутверждение, что последовательность 1, 1/2, 1/4, 1/8,… никогда незаканчивается, но этот смысл слова «никогда» не имеет никакого отношения ковремени. Все, что оно означает, что в числовом ряду нет последнего числа, или(что то же самое) что для любого числа, независимо от его местоположения впоследовательности, следующее за ним число может быть получено по простомуправилу «разделить его пополам», что и означает в данном случае «никогда»: вутверждении же, например, что человек никогда не сможет отвратить смерть, «никогда»используется в смысле «ни в какое время». Очевидно, что математическоеутверждение о возможности перехода в последовательности чисел путем образованиянового числа в соответствии с правилом ничего не говорит о том, чтодействительно происходит во времени. Ошибка очевидна: говоря, что Ахилл никогдане сможет настичь черепаху, так как разрыв, становясь все меньше и меньше, темне менее, не исчезнет, мы перескакиваем от математического не временного смыслак временному. Если бы в нашем языке существовало два разных слова дляобозначения этих смыслов, путаница никогда бы не возникла и мир был бы беднеена один из своих наиболее привлекательных парадоксов. Но одно и то же словоиспользуется как нечто само собой разумеющееся в различных значениях. Врезультате мы имеем нечто похожее на трюк фокусника. Пока наше вниманиепоглощено, пока наш «мысленный взор» прикован к тому, как Ахилл устремляетсявперед, каждым своим большим прыжком уменьшая расстояние до черепахи, одинсмысл так безобидно прячется за другой, что остаётся незамеченным.
Этотспособ выявления ошибки действует и тогда, когда для представления головоломкииспользуется другой ключевой термин. Так как в последовательности чисел«всегда» будет следующее число, т. е. следующий шаг в разбиении дистанции (слово«всегда» выглядит столь же безупречно и невинно), то мы легко попадаем вловушку заключения, что черепаха «всегда» будет впереди Ахилла, вечнопреследуемая своим гонителем…
Норазве это не ведет к тому, что сама философия «исчезает»? Философия устраняетте вопросы, которые можно устранить с помощью такого подхода. Хотя и не все.Упования метафизика на то, что луч света может осветить тайну существованияэтого мира, или непостижимый факт его постижимости, или «смысл жизни» — всегдаоблачены в слова, даже если можно было бы показать, что подобные вопросы лишеныясного смысла или вообще не имеют смысла. Нельзя уменьшить тот страх, которыйони пробуждают в нас. В попытках «разоблачить» их есть что-то мелочное.Волнение сердца не унять логикой. Тем не менее, философия не исчезает. Онаобретает свою весомость, свое величие благодаря значимости тех вопросов,которые она разрушает. Она опрокидывает идолов, и именно важность этих клоповпридает философии её значение.
Теперь,пожалуй, понятно, почему поиски ответов на вопросы такого типа обречены нанеудачу, терпят неудачу. Это — не реальные вопросы, требующие информации, но«замешательства, ощущаемые как проблемы» (Витгенштейн), которые исчезают, когдапочва расчищена. Если философия развивается, то не путем прибавления новыхположений к уже имеющемуся у нее списку, а путем преобразования всейинтеллектуальной сцены и, как следствие, путем уменьшения числа вопросов,которые приводят нас в замешательство и сбивают с толку. Философия, понимаемаятаким образом, является одной из великих освободительных сил. Ее задача, пословам Фреге, в том, чтобы «освободить дух от тирании слов, разоблачаязаблуждения, которые почти неизбежно возникают при употреблении речи.
…Философрассматривает вещи через призму языка, но сбитый с толку, скажем, какой-тоаналогией, неожиданно видит предметы в новом, необычном свете. Мы можемсправиться с этими проблемами, только углубляясь в почву, из которой онипроизрастают. Это значит осветить основание, на котором сформировался вопрос;при более ясном восприятии некоторых решающих понятий один вопространсформируется в другой. Это не значит, что на него ответили в общепринятомсмысле… Наконец, задающий вопрос в ходе обсуждения должен принять ряд решений.Это тоже делает философскую процедуру совсем непохожей на логическую. Например,он сравнивает свой случай с аналогичными случаями и должен вынести суждение,насколько сильны эти аналогии. Именно ему судить — насколько он склоненпринимать эти аналогии: он не обязан слепо следовать им, как раб.
1.Философия — это не только критика языка. При подобном истолкованииеё цель является слишком узкой. Она критикует, снимает, перешагивает через всепредрассудки, ослабляет все строгие и жесткие способы мышления, независимо оттого, кроется ли их источник в языке или в чем-то еще.
2.Прорыв к более глубокому постижению — вот что существенно в философии, и этоявляется чем-то позитивным, а не просто рассеиванием тумана и разоблачениемложных проблем.
3.Постижение (интуицию) нельзя выразить с помощью теоремы, и, следовательно, ононе может быть продемонстрировано (путем доказательства).
4.Философские аргументы, все без исключения, логически безупречны: на самом деле,они выявляют то, что действительно происходит, — неслышное и терпеливоеподтачивание категорий по всему полю мышления.
5.Их цель в том, чтобы открыть нам глаза, помочь нам увидеть предметы иначе — сболее широкой точки зрения, свободной от неверных истолкований.
6.Существенное различие между философией и логикой состоит в том, что логикапринуждает нас, тогда как философия оставляет нас свободными: в философскойдискуссии мы продвигаемся шаг за шагом, чтобы изменить наш угол зрения,например, чтобы перейти от одного способа постановки вопроса к другому, а это,вместе с нашим добровольным согласием, очень серьезно отличается отдедуцирования теорем изданной совокупности посылок. Перефразируя Кантора, можносказать: сущность философии состоит в её свободе…»
«Путьв философию. Антология…» с.84-90, 94-95, 98-100.
4. Сравнение точекзрения Хосе Ортега-и-Гассета, Карла Поппера и Фридриха Вайсмана на вопрос «Чтотакое философия и зачем она?»
Ортега-и-Гассетсчитает философию социальным проявление общественной деятельности. Современныйчеловек знакомится с философией посредством повсеместно представленных литературныхисточников, изучением предмета «философия» в учебных заведениях «профессорамифилософии», которые работают за оплату собственного труда, и, возможно, безличной потребности в философствовании. Философ мыслит, не только находясь вопределенном времени и в определенном месте, но и с определенной социальнойпозиции, играет огромную роль степень свободы, какой в каждый моментрасполагает философ. Возможно, что профессор философии не обладает ничем изтого, что свойственно подлинному философу: он преподает философию, чтобызаработать на жизнь или выделиться в социальном плане. Студент изучаетфилософию, поскольку у него нет иного выхода. Отсюда следует, что социальнаяреальность не гарантирует человеческой подлинности. Подлинный же философ,посвящающий себя философии в силу внутренней потребности не обращается к ужеготовой философии, он постоянно создает свою собственную философию. Появляясьна свет, человек не может быть абсолютно свободен, так как он рождается вопределенных обстоятельствах, на той, или иной стадии культуры. Историческоеместо и время определяют перспективу человеческого мировосприятия и отношения кмиру.
ФрицВайсман и многие из его коллег считают философию особого рода деятельностью,осуществляемой особого рода людьми. В своей статье он пытается определитьотличительные черты философов и философии, сравнивая ее с другимитеоретическими дисциплинами, например с математикой и физикой. В частности, онпытается охарактеризовать не только задачи и деятельность современныхученых-философов, но и то, в каком смысле они продолжают дело философовпрошлого.
КарлПоппер же считал философами всех мужчин и женщин, но выделяет, что одни из нихявляются философами в большей степени, чем другие. Все люди — философы. Дажеесли они не осознают собственных философских проблем, они, по меньшей мере,имеют философские предрассудки. Поппер согласен с утверждением, что в миресуществует особая группа философов-профессионалов, однако не разделяет мыслиВайсмана в том, что касается их деятельности и подходов. Напротив, считает, чтомногое в философии следует адресовать тем, кто ставит под сомнение ееакадемическую сторону и совершенно не согласен с идеей существованияинтеллектуальной философской элиты. Поппер признает факт существованиянескольких поистине великих философов, однако, несмотря на огромную значимостьих творений для философов-профессионалов, они не повлияли на философию в тойстепени, в какой великие художники повлияли на живопись, а великие композиторы- на музыку, он считает, что профессиональная философия не слишком преуспела.Единственным аргументом в пользу того, что можно назвать профессиональной илиакадемической философией, является, по его мнению, существование серьезных,требующих безотлагательного решения философских проблем, а также потребность вих критическом осмыслении. Попперс считает, что единственный аргумент в пользуфилософии – это наличие сложных философских проблем, которые имеют надежду наразрешение.
Цельфилософии, по его мнению, — просвещенный, критический здравый смысл: приближениек истине с наименьшим пагубным воздействием на человеческую жизнь. Философыдолжны заниматься не построением надежной системы взглядов на основе здравогосмысла, а его критикой и совершенствованием. Философия не должна, да и неможет, отрываться от науки. Поппер выделяет главной задачей философиикритические размышления об устройстве вселенной, о нашем месте в мире, а такжео наших познавательных возможностях и способности творить добро и зло.
ФридрихВайсман считает, что философ — это человек, улавливающий как бы скрытые трещиныв структуре наших понятий, там, где другие видят перед собой только гладкийпуть, полный банальностей. Он убежден, что в философии гораздо важнее вопросы,чем ответы. Понимание сущности употребляемых нами слов открывается, пожалуй,только тогда, когда мы обращаемся к языкам совершенно иной грамматическойструктуры. Философия развивается путем преобразования всей интеллектуальнойсцены и, как следствие, путем уменьшения числа вопросов, которые приводят нас взамешательство и сбивают с толку. Философия критикует, снимает, перешагиваетчерез все предрассудки, ослабляет все строгие и жесткие способы мышления,независимо от того, кроется ли их источник в языке или в чем-то еще. Её цель — открыть нам глаза, помочь нам увидеть предметы иначе. Сущность философиисостоит в её свободе.
5. Как я вижу философию
Все мы когда-нибудь всвоей жизни неосознанно задаемся философскими вопросами, пытаемся найти ответ,рассуждаем. Но этот факт не может говорить о том, что все люди – философы, японимаю под «философом» человека отдающего львиную долю своего внутреннегопространства для рассуждений, раздумий, постановления вопросов и попыток найтина них ответы, человека, специализирующегося на философской мысли. Обосноватьтакое суждение можно следующим примером: практически каждый из нас за своюжизнь делал ремонт в квартире, но при этом не является профессиональнымстроителем, штукатуром-маляром, мы самостоятельно меняем электролампы, но приэтом не являемся электриками, дети часто придумывают различные конструкции, нопри этом не являются инженерами. Так и здесь: мы обращаемся к философскимвопросам, но при этом не являемся философами.
Тематика рассуждений нафилософские вопросы задана потребностью в общей ориентации, самоопределениячеловека в мире. Философские аргументы помогают более строго обосновать своиубеждения. Философский анализ подталкивает к переосмыслению некоторых,казавшихся верными ценностей, позиций, убеждений. Философия необходима дляпонимания жизни во всей её полноте и сложности а даже, для ориентации в своейспециальности. философия выявляет наиболее общие идеи, представления, формыопыта, на которых базируется та или иная конкретная культура илиобщественно-историческая жизнь людей в целом.
Заключение
В данном реферате былиописаны представления о том, что такое философия и зачем она трёх мыслителей:Хосе Ортега-и-Гассета, Карла Поппера и Фридриха Вайсмана. Выявлены сходства иразличия в их мнениях. Так же описано моё мнение по поводу поставленноговопроса.
Список использованныхисточников
1. «Философия»,М. 2000г. и хрестоматии «Мир философии» — учебник Л.В. Алексеева и А.В. Панина.
2. Мирфилософии: Учебное пособие для ВУЗов. Человек. Общество. Культура. — М.:Политиздат, 1991. — 624 с.
3. Философиякультуры. – Хоссе Ортега-и-Гассет – Эстетика. М., Исскуство, 1991г.