What Does It Mean to Know

Английский вариант аннотации и содержания для будущей английской страницы сервера — вопрос о размещении английского варианта согласовать с Максимом: Works presented in the book are the proceedings of the sympo­sium “What Does It Mean to Know?” (1998). The book portrays a wide range of philosophical approaches to problems of knowledge and cognitive activity. The concept of knowledge is also investigated in the context of education; relations between knowledge and comprehension are taken into consideration as well. A significant interest is paid to the mind-body problem. Contributed materials are only a part of a wider project — teleconference “What Does It Mean to Know?”, which is going which is going to be held by Fund “Centre for Humanities” on the Website “^ Phi­losophy in Russia” (www.philosophy.ru). Minutes of the symposium and multimedia data of presentations are also posted there. In the framework of the teleconference articles and any responses to presented materials are being received (e-mail: [email protected]; [email protected]).Editors — Goutner Gregory B.; Katretchko Sergey L.CONTENTSBarabashev А. Philosophy as Schematism of Figurative Thinking …………………………… 9Gluhov А. To Recover a Consciousnes …………………. 38 Goutner G. Knowledge as Event and Process ………….. 46Katretchko S. Knowledge as Phenomenon of Consciousness …………………………………. 60Kiyaschenko L. What does Consciousness Comprehend in Knowledge? ………………. 100Lebedev M. Semantics of Transit from Description to Explanation ………………. 111Nuzhdin G. Consciousness and its Structures …………. 136Rodin A. On the Renewal of Comprehension ……… 158Tarasenko V. Cognition as Fractal Wandering in the World ………………………………. 168Chernyak A. Knowledge and Reference ………………… 184Что знаЧит знать?^ МАТЕРИАЛЫ НАУЧНОГО СИМПОЗИУМА Проведение научного симпозиума, и подготовка сборника статей и его “электронной версии” осуществлены при финансовой поддержке Института “Открытое общество” (Представительство в РФ); проект НАН 851Твердая копия данного сборника имеет следующие выходные данные: Что значит знать?: сборник научных статей (отв. ред. — Гутнер Г.Б., Катречко С.Л.) — М.: “Центр гуманитарных исследований”, СПб.: Университетская книга, 1999. (ISBN 5-7914-0025-X ББК 87.3(2). 6я431).В данном сборнике представлены статьи, подготовленные по результатам работы научного симпозиума “Что значит знать?”. Он является завершающим этапом серии научных симпозиумов, тезисы которых были опубликованы ранее. В опубликованных статьях представлен широкий спектр философских взглядов на проблему феномена знания. Рассматривается вопрос о знании в контексте образования, изучается соотношение между знанием и пониманием. Значительное внимание уделено авторами проблеме сознания. Статьи и критические отзывы по этой тематике принимаются по адресу (e-mail): [email protected]ОДЕРЖАНИЕПредисловие Барабашев А.Г. Философия как схематизм образного мышления ……………….. 9Глухов А.А. Прийти в сознание …………………. 38Гутнер Г.Б. Знание как событие и процесс ….. 46Катречко С.Л. Знание как сознательный феномен ………………………………. 60Киященко Л.П. Что сознание понимает в знании? ……………………………… 100Лебедев М.В. Семантика перехода отописания к объяснению ………… 111Нуждин Г.А. Сознание и его структуры ………. 136Родин А.В. Тезисы о возобновлении понимания …………………………. 158Тарасенко В.В. Познание как фрактальное блуждание в мире ………………… 168Черняк А.З. Знание и рефренция ……………… 184 Предисловие В течение 1998 года при участии фонда “Центр Гуманитарных Исследований” и кафедры философии Университета Российской Академии Образования была проведена серия научных симпозиумов под общим названием “Что значит знать?”. Было выделено три темы для обсуждения. Каждая из них обозначала особый поворот проблемы знания: знание в контексте образования (педагогики), знание и понимание, знание и сознание. Каждой из названных тем был посвящен отдельный симпозиум. По итогам каждого из них был выпущен сборник тезисов выступлений [1, 2, 3]. Однако после завершения всей серии стало очевидно, что опубликованные тезисы дают весьма неполное представление как о ходе дискуссий, так и о том сдвиге в понимании обсуждавшейся проблемы, который явился их результатом. Настоящий сборник, следовательно, замышлялся, прежде всего, как обобщение работы симпозиума, как фиксация порожденных им смыслов. Та строгая рубрикация вопроса о знании, которая вычитывается из названий трех проведенных семинаров, оказывается, в действительности, весьма условной. Все три темы — обучение, понимание, сознание — очевидно завязаны друг на друга. Поэтому, хотя участники семинара всякий раз брались обсуждать лишь одну из перечисленных тем, две другие неизменно требовали к себе неослабевающего внимания. В течение всех симпозиумов шла, прежде всего, работа по выработке адекватного категориального аппарата. Под последним следует естественно понимать не оттачивание определяющих формул, а такое видоизменение концептуально-дискурсивного пространства, в рамках которого все отчетливее ограничивается место обсуждаемой проблематики. Тема первого симпозиума — “Что значит знать?” (в контексте философии и педагогики) — была обусловлена, в значительной мере, местом его проведения. С другой стороны, мы сталкиваемся здесь с той (не частой) ситуацией, когда чисто философская проблематика оказывается всерьез востребована иным, нефилософским сообществом. Для педагогики вопрос “Что значит знать?” — отнюдь не праздный. Педагог сознательно занят трансляцией, воспроизводством или порождением знания и его профессиональная подготовка существенно зависит от ответа на поставленный вопрос. Но — что вполне естественно — философское обсуждение проблемы сразу же привело к заметному “дрейфу” в сторону от проблематики обучения (образования). Разговор о том, как можно “передавать” знание, породил проблемы представления знания, связи знания и деятельности и, наконец, знания и понимания. Именно этот “дрейф” в осмыслении проблемы привел участников обсуждения к теме следующего симпозиума. Точно также — естественно — явилась участникам состоявшегося тогда обсуждения и третья проблема. Исследование категории “пони­мания” привело к вопросу о концептуальном схватывании, осознанном действии, то есть к проблеме сознания. Это взаимопроникновение проблем вполне отслеживается по опубликованным ранее материалам симпозиумов. Но, с другой стороны, видно, что они (равно как и само обсуждение) явились именно материалом, нуждающимся в дальнейшем оформлении. Пристальное внимание к проблеме знания приводит не только к прояснению понятий, связанных с этой проблемой, не только к разработке категориального аппарата, позволяющего выстроить адекватный этой проблеме дискурс. Обсуждение вопроса о знании инспирировало каждого из участников на развертывание собственного философского построения, имеющего интерес само по себе, а не только как возможный ответ на заданный вопрос. Именно таким построением является каждая статья сборника. При публикации трудов того или иного научного мероприятия очень часто ставится задача передать “дух” обсуждения, заставить читателя как бы пережить уже завершившуюся дискуссию на правах ее участника, “побывать” на ней вместе с авторами (для этого можно обратиться к подготовленной мультимедийной версии обсуждения). Такой подход интересен и плодотворен, но недостаточен. Его плодотворность обнаруживается именно тогда, когда требуется более полное обсуждение поставленной проблемы, выявление ее новых поворотов и смыслов. Но философская рефлексия “на заданную тему” не может этой темой ограничиться. Изучая одну проблему, философ раскрывается полностью. Развернутое философское высказывания по проблемам знания не может полностью уложиться в рамки специализированной дисциплины, традиционно обозначаемой термином “гносеология”, или более современным термином “эпистемология”. Поставленный вопрос чаще всего оказывается для философа поводом для развертывания универсального философского дискурса. Пытаясь объяснить, “что значит знать”, он должен представить свою философскую позицию, полная экспликация которой всегда имеет далеко идущие следствия. Рассуждение о знании необходимо затрагивает поэтому и те проблемы, которые — при желании заняться их спецификацией — будут отнесены к онтологии, метафизике, этике, философии науки, герменевтике… Этот список можно продолжить. Именно поэтому редакторы сборника намеревались не столько углубляться в проблему знания, сколько предоставить возможность для самораскрытия каждого автора, в той мере, в какой он был спровоцирован на это прошедшим обсуждением. Не нам судить — удалась ли эта попытка, но одну интересную особенность сборника необходимо отметить. Несмотря на декларированную обособленность представленных работ, на своеобразный философский “эгоизм”, наблюдается несомненная общность, единство дискурса, создаваемое внутри сборника. На это указывает удивительная общность приводимых примеров, цитируемых авторов, используемой литературы. Глубинные механизмы этого единства не так легко вскрыть. Оно не обусловлено одной лишь общностью обсуждаемой темы (авторы иногда уходят далеко от нее). Оно не обусловлено (или не вполне обусловлено) также и совместной работой на симпозиумах. В конце концов, это были лишь эпизоды в философской жизни каждого из нас. Можно сказать, что еще до начала всех обсуждений существовала некая когерентность в стилях мышления участников и в тех постановках, к которым они обращались. Думаем, что и симпозиумы, и сборник — это немаловажные проявления жизни философского сообщества, которое обнаруживает здесь свое единство. Высказанное только что утверждение нужно, впрочем, принять с осторожностью и без всякого пафоса. Сообщество не есть ни единый субъект, ни единый организм, ни сплоченная организация. Это отражается и в предлагаемом сборнике. В нем обозначены (а подчас и развиты) совершенно разные концепции, присутствуют различные стили философствования и взаимоисключающие суждения. Некоторые из них — плод прошедших симпозиумов, некоторые — “взгляд со стороны”, оценивающий происшедшее по его результатам. Такова, статья Л. Киященко, в которой читатель может найти рефлексию по поводу состоявшегося обсуждения. Она находится на известной дистанции от остальных работ, поскольку автор не принимал активного участия во всех симпозиумах. Естественно, что и в этом случае существенный интерес работы состоит не только в высказывании отношения к другим, но и в развитии оригинального философского построения. Редакторы сборника отказались от мысли разбить его на рубрики, отнеся каждую статью к той или иной теме, или проклассифицировав авторов по признаку принадлежности к той или иной школе. Статьи даны в алфавитном порядке по фамилиям авторов. Это было вызвано, отчасти, сравнительно небольшим количеством статей в сборнике. Хотя предпосылки для рубрикации, несомненно существовали. Можно выделить определенные связки, особую близость некоторых авторов между собой. Так работы М. Лебедева и А. Черняка сближает общее тяготение к аналитической школе и особый интерес к анализу языка. Другую связку образуют статьи А. Глухова, Г. Гутнера и Г. Нуждина, в которых явно ощущается трансценденталистская родословная (хотя во многом и преодолеваемая авторами). Определенное смысловое единство с ними составляет и статья С. Катречко, построенная на переосмыслении кантовского анализа способностей трансцендентального субъекта. В этой работе обсуждается роль трансцендентальной способности воображения (фантазирования), которая, по мнению автора, на сегодняшний день не получила детального развития. Статья В. Тарасенко раскрывает возможность несколько иного подхода к анализу феномена знании в связи с ростом когнитивной значимости телекоммуникационных технологий и привлечением нового концептуального аппарата из различных разделов современного научного знания. В статьях А. Барабашева и А. Ро­дина тема симпозиума обсуждается в связи с проблематикой философского знания, его средств и места в жизни социума. Эти две работы продолжают развитие несколько другой проблематики, которая получила более серьезную проработку на научной конференции “Особенности философского дискурса” [4], проведенной непосредственно перед серией симпозиумов “Что значит знать?”. Можно было бы выделить и иные точки соприкосновения, общие темы, “параллельные места”. Думаем, что заинтересованный читатель легко их обнаружит. Впрочем, мы надеемся, что он обнаружит здесь и многое другое, несомненно, более интересное.Ответственные редакторы — Гутнер Г.Б., Катречко С.Л.Литература: Что значит знать? (в контексте философии и педагогики): тезисы научного симпозиума (21 марта 1998 г.). — М.: Изд-во УРАО, 1998. Что значит знать? (знание и понимание): тезисы научного симпозиума (30 мая 1998 г.). — М.: Изд-во УРАО, 1998. Что значит знать? (знание и сознание): тезисы научного симпозиума (5 — 6 декабря 1998 г.). — М.: Изд-во УРАО, 1998. Особенности философского дискурса: материалы межвузовской научной конференции (5 — 7 февраля 1998 г.). — М.: Изд-во УРАО, 1998.Философия как схематизм образного мышленияБарабашев А.Г.А. Чем философия не может быть? 1. Философия не может быть машиной по производству обоснованных результатов Философ, строя концепцию, претендует, по крайней мере, на две вещи: во-первых, он надеется быть понятым, и во-вторых, он стремится к тому, чтобы его концепция не была воспринята как пересказ взглядов предшественников. Для тех, кто интересуется философией, эти две претензии оборачиваются поиском доступного нового в философской концепции. То новое, которого обычно ждут от философа, к чему философа понуждают и на основании чего, наконец, его оценивают и понимают — это те выводы и умозаключения (“резуль­таты”), которые предлагаются в его концепции. От философа требуют обоснованных результатов. Такое истолкование работы философа и сущности его усилий может послужить основанием негативной оценки философии — представления о ее никчемности, бесполезности ее более чем двухтысячелетнего существования. Дело в том, что наличие обоснованных результатов предполагает поступательное развитие той области знания, в которой такие результаты появляются. Это означает, что предложенные различными исследователями новые результаты должны занимать место прежних. Результаты предшественников превращаются становятся устаревшими. Отбрасываются или изменяются формулировки таких результатов, трансформируется их обоснование, конфигурация связи этих результатов друг с другом, оценки значимости и т.д. Так, изучение свойств света не следует производить по тексту “Оптики” Ньютона; дифференциальное исчисление в том виде, в котором оно было представлено в работах Лейбница, интересует математика только с исторической точки зрения; периодическая система элементов Менделеева получила ныне такую интерпретацию, которая неизмеримо превосходит представления своего создателя… Сделанное в рамках названных областей познания устаревает и превращается в предмет истории. Имеется совершенствуемая машина, состоящая из деталей (принятых процедур получения нового знания) и производящая все более качественный продукт — обоснованные (т.е. полученные с помощью машины) результаты. В философии все обстоит наоборот, она принадлежит как бы другому миру. Сочинения Платона и Аристотеля, Августина и Аквината, Декарта и Лейбница, Канта и Гуссерля, Гегеля и Маркса, Флоренского и Федорова, Поппера и Куна вне зависимости от области философии не устаревают и остаются в культуре так же, как остаются великие музыкальные, архитектурные, литературные произведения. Конечно, в философии также существует преходящее, однако плохие научные статьи и монографии отличаются от посредственных философских сочинений: недостатком последних является отсутствие или слабость предлагаемых образов (“работа серая”), но не скрупулезного экспериментального или логического обоснования этих образов (“нет обоснованных результатов”). Может плохо восприниматься стиль, будут казаться странными отдельные пассажи, но в целом философские шедевры не увядают. Поскольку философские концепции включены в круговорот культуры не только после смерти их создателей, но и после переоценки явлений и событий, послуживших причиной создания этих концепций, равно как и породившей их культуры, то либо следует признать философию бесконтрольно разрастающейся, нерезультативной областью интеллектуальной деятельности, не обладающей механизмом очищения от устаревшего знания, либо философия есть создание индивидуальных Вселенных, в которых внутренние результаты имеются, но они не “приобщаемы”, т.е. не могут быть перенесены из одной философской концепции в другую. И в том, и в другом случае в философии нет обоснованных и совершенствующихся результатов. “Грехопадение” философа случается тогда, когда он идет на поводу у публики и стремится предоставить обоснованные результаты. Поведение убежденного в результативности философии исследователя чаще всего предполагает выполнение следующих добровольно принимаемых норм: 1) в устных сообщениях такой философ старается максимально использовать достижения коллег, ссылаться на эти достижения как на уже доказанные и потому принимаемые без обсуждения результаты; 2) в публикациях он не только считает необходимым максимально ссылаться на другие работы, идеи которых ему импонируют, но также критикует эти работы, основываясь на них, а не на собственной концепции. В сочинениях такого философа расхожи пассажи вроде: “как известно…”, “как показано…”, “если учесть, что…”, “но это неверно…”, “и это совершенно верно…”, “следовательно…”, “выявлено…” и т.п. Странное, неординарное (в сравнении с другими областями познания) существование философии служит основанием большого разброса мнений по отношению к ней. Для доброжелателя философии, уверенного в ее пользе, вывод о нерезультативности философии представляется парадоксальным: с его точки зрения философия лидирует в истории познания по количеству исследователей, внесших значительный вклад в развитие культуры. Наоборот, для скептически настроенного человека отсутствие результатов есть главный аргумент против философии, предостережение от занятий ею. 2. От философии не следует требовать истины Предоставляет ли философия истинное знание? Разные ответы на этот вопрос предлагают немецкая натурфилософия, философия первого позитивизма, аналитическая философия и философия критического рационализма. Натурфилософия утверждает, что истинность научного знания может быть отнесена и к знанию философскому. Философия ищет истину, и в этом смысле наука и философия неотделимы. А так как философия не только ищет истину, но и обладает критериями ее постижения, то она более плодотворна в постижении истины. Первый позитивизм утверждает, что истину постигает только наука, а традиционная философия (метафизика) должна быть устранена. Аналитическая философия закрепляет за наукой поиск контекстуальной (содержательной) истины, а философия должна быть занята анализом языка науки и исследованием истины в ином разрезе — в разрезе согласованности и внутренней непротиворечивости языковых конструкций. Наконец, критический рационализм отказывает в поиске истины как науке, так и философии. Итак, относительно способности постичь истину наукой(1) и философией(2) в их взаимосвязи реализуются все четыре возможные позиции: нет(1) — да(2), да(1) — нет(2), да(1) — да(2), нет(1) — нет(2). Весь спектр позиций исчерпан, горизонт возможных исследований истинности философии обозначен. Указанные четыре варианта предполагают, что в философии есть обоснованные результаты. Соответственно речь идет о том, являются ли эти результаты истинными или ложными. Однако если обоснованных результатов в философии нет, то тогда следует выйти за пределы горизонта исследования проверяемой истинности философии и признать, что философия вообще не имеет отношения к объективированному (воспроизводимому, интерсубъективному) поиску истины. 3. В философии не может быть повторений Чем, если не результатами, ценна философия? Если в философии нет результатов, благодаря которым возможно сравнение различных концепций и понимание философии как одной из “позитив­ных” наук, то что может занять место таких результатов? Можно ли ослабить требование к философской концепции “обладать результатами”, а взамен обнаружить иной способ сравнения следующих друг за другом концепций или же совокупности одновременно существующих концепций? Где та скрепа, которая соединяет разнородные концепции и дает возможность оценить их с одинаковой точки зрения, понять, чем эти концепции отличаются, найти критерии, позволяющие отдать предпочтение одним концепциям перед другими? Сравнение концепций обычно производится в два приема: сначала ведется поиск некоторой естественной субординации (класси­фикации) философских концепций, то есть такой классификации, которая со-вечна философии. Затем анализируемые философские концепции сравниваются в рамках этой классификации. Наличие неоспоримой естественной классификации (классификаций) cтало бы паллиативом существования результатов в философии, поскольку позволило бы указать на что-то вроде критериев приемлемости и сравнимости концепций. В то же время, естественная классификация должна указывать на возможности дальнейшего развития философии, обнаруживать и заполнять “пустые клетки” в имеющемся спектре концепций, что было бы аналогом поступательного развития философии. Из-за отсутствия в философии результатов существование естественной классификации, однако, становится проблематичным. Тем не менее попытки построения классификаций, претендующих на адекватное отображение всего поля философских концепций, имеются. Эти классификации чаще всего основаны на “философоведческой” позиции наблюдателя — историка философии, взявшего некоторую тему, понятие, вопрос, характерный момент культуры, жизни и характера, наконец (как это сделал Диоген Лаэртский), для выделения интересующего его материала из скопления философских концепций. Иногда сопутствующие такому “выхватыванию” философского материала идеологические, пропедевтические или иные приоритеты и соображения способствуют известности тех или иных историко-фило­софских классификаций, пусть даже эти классификации и приводят к значительному огрублению или, более того, искажению истории философии. Тем не менее, несмотря на простоту и привлекательность уже имеющихся историко-философских схем, сами философы не разрабатывают свои концепции исходя из подобных внешних ориентиров. Даже если наблюдателя и творца интересует, казалось бы, одно и то же, то их подход к вопросу, его постановка и осознание различны: классификация философа-творца, понимание им взглядов других философов, всегда подчинены разъяснению его концепции, являются ее элементом. Применительно к различению классификаций, создаваемых в обзорных целях историками философии, и самими философами в процессе создания оригинальных концепций можно сказать, что как только поле философствования обозначено внешним наблюдателем, философия умирает (соответственно, учить философии не означает учить философствовать). Используя образ Сократа, философское знание умирает, когда из живого сердца своего создателя оно перекочевывает на мертвые овечьи шкуры, разнимается на части в сочинениях классификаторов. Если же философ-творец создает универсальную классификацию философских концепций, то, в противоположность историко-философской классификации, эта классификация имеет другое предназначение. Философ-творец, в отличие от выясняющего и воспроизводящего “как было” историка философии, руководствуется интересом к вопросам жизни и бытия, которые он формулирует сам (а не к истории рассмотрения таких вопросов, сформулированных другими философами). Он использует концепции предшественников подобно жителям средневекового Рима, строившим свои жилища из обломков античных храмов. Наоборот, историк философии реконструирует храмы. Иными словами, в философской концепции другие концепции могут только переиначиваться, а не воспроизводиться. Философская концепция не является воспроизведением (повторением) других философских концепций, их отдельных частей или комбинацией частей разных философских концепций. 4. Философия не состоит из философских направлений и школ Если в философии не может быть естественной классификации концепций, то как объяснить феномен философских направлений и школ? Философские школы (и в меньшей степени направления) обычно характеризуются тем, что сами философы считают себя принадлежащими к ним. Это — самоидентификация философов. Причем другие представители данного направления или школы могут и не отрицать такого духовного самоотнесения, хотя протестуют против превращения его в обязательную для них самих классификацию. Как правило, неприятие утверждения философа о том, что он занимается тем-то и близок в своих взглядах к такой-то школе или направлению, свидетельствует или об имеющейся невостребованности самоидентификации “претендента на принадлежность” со стороны других философов, или о неполноценности концепции, или о трудностях восприятия этой концепции предполагаемыми коллегами. Например, статьи и книги социально-культурологической ориентации, написанные Д. Фангом, ныне расцениваемые в работах по истории философии математики как пионерские в области так называемой нефундаменталистской философии математики, первоначально не признавались в качестве работ по философии математики. Однако даже среди философов, признающих друг друга в качестве представителей одной школы или направления, согласие отсутствует. Так, немецкая школа классического идеализма предоставляет хрестоматийный пример того, как по-разному ее представители пытались говорить о том, в состоянии ли человек познать мир и выразить свое знание с помощью адекватных понятийных средств, что обеспечивает моральность человека, есть ли прогресс в развитии человечества и можно ли мыслить этот прогресс телеологически. Более современный пример являет собой так называемая историческая школа в философии науки. Обсуждая тему развития науки, нахождения критериев демаркации науки и ненауки в исторической перспективе, представители этой школы предложили различающиеся способы выражения, постановки и решения данной темы. В интерпретациях фальсификационизма, концепции парадигм, принципа пролиферации или же научных исследовательских программ развитие науки (да и сама наука) выглядят сильно отличающимися. Тем не менее именно в рамках философской школы наиболее сильны споры, именно здесь исследователи лучше всего понимают друг друга и не согласны между собой. Выходом за пределы школы есть ситуативный отказ от системы приоритетов и от напряженности споров. Единства же выводов и умозаключений в философской школе нет изначально. Философский спор (в отличие от научного) означает радикальное несогласие относительно содержания концепций одновременно с временным согласием по поводу значимости самой проблематики. Так, известны отречение И. Канта от концепции И. Фихте, представленной последним в его “Наукоучении”, отказ И. Лакатоса от центральных положений концепции К. Поппера (требование Поппера о необходимости признать ложными фальсифицированные научные теории). Достаточно часто бывает, что такое “отрекающееся” поведение философы демонстрируют по отношению к самим себе. Итак, философские направления и школы выступают либо как непостоянные обозначения текущей самоидентификации философов, либо как условные схемы описания (“каталоги тем”), с помощью которых историки философии систематизируют разные концепции. 5. Поиск общих принципов в философии бесполезен Можно ли классифицировать концепции в соответствии с философскими принципами, то есть теми утверждениями (тезисами), обоснованию которых посвящено основное содержание сразу нескольких концепций? Так, возникает соблазн объединить те философские концепции, авторы которых придерживались принципа врожденности глубинных структур сознания (архетипов, врожденных идей, чувства самости, либидо etc.), или же принципа представления мира как числа (вне зависимости от того, что понималось под миром и числом в разные времена), или же главенства материального над идеальным… Примерами подобного разделения философии в соответствии с отстаиваемыми принципами служат: классификация, основанная на противопоставлении реализма и номинализма в средневековой европейской философии; разделение релятивистских и субстанциальных этических концепций; выделение позитивистских и метафизических концепций соотношения различных компонентов научного знания; противопоставление принципов сциентизма и антисциентизма и т.д. К сожалению, сами философы не оценивают столь однозначно свои принципы, поскольку невозможно свести любую концепцию к отдельному тезису, а тем более выразить его в приемлемой для всех понятийной форме. Если перечень принципов экстрагировать из философских концепций, то этот перечень окажется неограниченным и разнородным, а сами принципы — лишенными смысла. Собственно, смысл принципа определяется контекстом концепции. С этой точки зрения не надо питать иллюзий относительно гипотетической “бли­зости” Гераклита и Гегеля, Гуссерля и Канта, пифагорейцев и Платона, Поппера и Лакатоса… Выразить суть концепции в нескольких словах, в одном “главном” тезисе=принципе, нельзя. Единство духовных исканий в краткой форме не сообщаемо. Простая декларация тезиса (принципа концепции) порождает вопросы, снять которые можно только пространным растолкованием концепции. 6. Философию нельзя сложить из понятий Используют ли философские концепции одинаковые понятия (философские категории)? Считается, что философы, принадлежащие к одной школе или направлению, используют сходный набор понятий (“технический аппарат”, применяемые для выражения идей понятийные средства) и наделяют эти понятия одинаковым смыслом. Однако сходство используемых понятий при ближайшем рассмотрении оказывается иллюзорным. Дело в том, что эти понятия являются метками, обозначающими грани различных целостных схем. Нельзя создать философскую концепцию, определив по отдельности используемые в ней понятия. Так, понятие фальсификации развертывается в концепции научных исследовательских программ И. Лакатоса в такую конструкцию, которая радикально отличается от принципа фальсификации К. Поппера (например исследовательская программа по Лакатосу может сколь угодно долго испытывать регрессивный сдвиг, но достаточно “упрямое” научное сообщество вправе продолжать придерживаться этой программы. Такое поведение в попперовском понимании фальсификационизма является ненаучным). Смысл философских понятий в сравнении со смыслом понятий, используемых во всех других областях познания, полностью привязан к контексту концепций. Конечно, в любой области познания, равно как и в повседневной жизни, понятия не обладают дискретным, четко очерченным смыслом. Этот смысл, как известно, вероятностно распределен (или же, если не использовать представлений о вероятностной структуре смысла, просто не является четким). Например, понятие “старый” может обозначать различное количество прожитых лет, и маловероятно, но возможно назвать старым человека, которому 20 — 25 — 30 лет от роду. Тем не менее во всех областях познания за исключением философии смысл понятия может быть определен независимо, через систему вспомогательных, не относящихся к данной концепции представлений и фиксирующих их понятий. Эти представления и понятия играют роль нормативных примеров и контрпримеров, или же экспериментов, для данной области познания. Например, понятию скорость соответствуют представления о различных движениях (повседневный физический опыт), о производной (отсылка к математическому аппарату), об изменениях с самим человеком и с обществом (биологичес­кий и социальный опыт). Любая естественнонаучная теория не может игнорировать этих представлений, они имеют для ее понятий нормативный характер. Так, мысленный эксперимент Эйнштейна об эквивалентности ускорения свободного падения и соответствующего равноускоренного прямолинейного движения системы отсчета обращается к подобным представлениям. Или же понятие непрерывности в математическом анализе традиционно сопровождается демонстрацией различных разрывных и непрерывных линий, обосновывающей или отвергающей теорию и корректирующей ее формализм. Аналогичные примеры, нормативная демонстративность которых по отношению к понятиям и определениям теории была отмечена Лакатосом в его “Доказательствах и опровержениях” (смотри также его “Аппендикс 1” к этой работе), служат объектом исследования в большом количестве монографий и статей, объединяемых в рубрике “примеры и контрпримеры в анализе”. В философии роль взятых со стороны примеров в задании смысла используемых понятий иная. Здесь такие примеры не нормативны, смысл понятий задается не ими, а контекстом самих концепций. Примеры из повседневного опыта, данные науки, расхожие мнения не могут ни опровергнуть, ни подменить смысл, вкладываемый в понятия философом, но только помогают нам уяснить образы, стоявшие перед внутренним взором философа-творца. Даже если идеи философа чужды нам или представляются парадоксальными, внешние контрпримеры не могут служить инструментом борьбы с ними. Нет и не может быть житейских, естественнонаучных, математических, лингвистических примеров и контрпримеров к философским понятиям — понятиям свободы, бога, добра, зла, бытия, непостижимого… Эти понятия определяются из контекста философской концепции в целом. Философия вынуждена замыкаться в поле своих образов, что означает: концепция философа довлеет над смыслом используемых им понятий, целое определяет части, а не наоборот. Но в таком случае создание единой для всей философии системы категорий невозможно. Конечно, удачное структурирование используемых понятий (построение системы категорий) может наилучшим образом отразить взаимосвязь понятий и дополнительно прояснить образ выраженной этими понятиями концепции. Именно поэтому многие философы строят систему категорий, считая эту работу частью создания своего учения. Однако на большее, на понятийный охват философии в целом, рассчитывать не приходится. Создание единой (“истинной”) для всех концепций системы категорий является утопией, поскольку оно взрывает концептуальные образы и превращает мир философского акцентированного разнообразия, мир философских концепций во фрагментарно-разнородный материал.Б. Чем философия является? 1. Философия едина Если в философии нет обоснованных результатов, если поиск истины не может считаться объединяющим мотивом философствования, если нет единых хотя бы на уровне школ систем понятий или (и) принципов-тезисов, то как философы вообще понимают друг друга и осознают, что исследуют одно и то же? Может быть, мысль о единой философии — не более чем самоутешение философов? Действительно, если различные мыслители вкладывают разный смысл в одни и те же слова, если принципы их концепций имеют только внешнее словесное сходство, то им только кажется, что они говорят об одном и том же. В таком случае даже классификация, основанная на самоидентификации философов, была бы иллюзорной. Но все-таки взаимопонимание философов имеется, хотя оно не сводится к согласию в понятиях или к принятию единой естественной классификации концепций. Это взаимопонимание, как будет разъяснено далее, основывается на восприятии концепций как целостных схем-образов. 2. Единство философии обеспечивается единством жизненных проблем Жизнь длится, представая в своем течении как череда ситуаций. Жить — значит находиться в ситуациях. Присвоение ситуаций происходит как создание их целостных образов. Целостные образы ситуаций, или жизненные проблемы, как правило, по