Статьяна тему:
Насилиекак аксиома: реальное и воображаемое порнографии
Мыявляемся современниками процесса всесторонней легитимации порнографии и, болеетого, по словам Бодрийара, в наше время все, что нас окружает, — предельнопорнографично: «сегодня на производство такого рода реальности, такого родасверхреальности ориентированы все mass mediaи информация (вспомним многообразные интервью, прямой эфир, кино,документальное телевидение и т.п.). Они производят ее настолько много, что мыоказываемся окруженными непристойностью и порнографией. Наезд камеры на объект,по сути дела порносъемка, делает для нас реальным то, что реальностью никогдане было, что всегда имело смысл только на некотором расстоянии».
Вмире, в котором все так быстро меняется, в котором кажущейся реальностью сталатотальная доступность всего и вся, моральные и этические нормы устареваютслишком быстро. Грань между тем, что обозначали старые понятия «эротика» и«порнография», стираются, более того, нередко образы, конструируемые масс-медиаи искусством, более непристойны, чем «настоящая» порнография.
«Визуальноеуже и всегда насыщено значениями, возможностями и эффектами в организациивлечений, образовании психических репрезентантов, символизации, фантазии, аотсюда сексуальности и бессознательного. Скопофилия и паранойя, вуайеризм иэксгибиционизм; посредством этих психоаналитических обобщений разнообразныхпороков смотрения видение является одновременно и метафорой самого процессаформирования субъективности и дается нам, после эффектов репрессии, обусловленнымвхождением в Символическое, как след всех доэдиповых фантазий». Помещениеобъекта в поле видимости (а в современном мире видимость — один из атрибутовдоступности) включает все описанные выше механизмы. Само визуальное ужеявляется полем власти, порнографическое же визуальное, в котором сознательноиспользуются эффекты, конструирующие влечение и стимулирующие желание исвязанное с ним фантазирование, является таковым вдвойне. Можно сказать, чтотот объект, который, находясь в визуальном поле, является imago, будучи перемещенным в полепорнографического визуального, становится объектом д, вызывая состояниеисступленного желания, описанного Лаканом.
Однакопорнографическое изображение можно встретить не только в виде порнопродукции.Те же приемы использует индустрия масс-медиа, включающая рекламу, телешоу,музыкальное телевидение и т.д. Для такого порнографического изображения,ставшего распространенным и легко узнаваемым приемом, характерны следующиечерты:
—фрагментациятела;
—акцент,замена, сведение всего тела к его частям — губам, груди, половым органам,ягодицам;
—использованиеметафоры «человек (женщина) — животное»;
—репрезентацияженщины как объекта;
—репрезентацияженщины (реже — мужчины) как безвольного, не способного контролировать себя существа;
—гиперболизация;
—настойчивая,акцентированная вульгаризация.
УЛакана психическое существование субъекта имеет три порядка — Реальное,Воображаемое, Символическое. Каждый человек, последовательно и поочередно,через серию идентификаций проходит после рождения каждый порядок. Реальное — первый порядок, который можно описать как область стимулов, воздействийхаотической внешней среды, изначальный опыт нехватки, требующий компенсации(это связано с концепцией Лакана о преждевременном рождении ребенка, младенецощущает себя частью матери, не разделяет себя и реальность). Проходя стадиюзеркала — первичную идентификацию, — ребенок входит в область Воображаемого,область, наполненную идеальными, воображаемыми, никогда недостижимыми образами- «имаго». Человеческая сущность оказывается расколотой на «Я» и «мое Я», где«мое Я» принимает бесчисленные желаемые образы Других, начиная от матери/отца,а «Я» — тот хаотичный, неупорядоченный, пугающий внутренний опыт, которыйдостался человеку к моменту воображаемой идентификации. В отличие от своегоцельного образа-отражения в зеркале ребенок воспринимает собственное телофрагментарно, по частям, а до стадии зеркала, не отделяя себя от окружающейреальности, ребенок воспринимает ее части, такие как грудь матери, ее руки ит.д., как собственные. Это чувство фрагментации остается у человека ипроявляется в образах кастрации, разрозненности, искажения тела, которыепроявляются, например, во время сна. Комплекс сменяющих друг друга желаний,преследующих человека, — тоже следствие этого ощущения фрагментированности,расчлененности.
Фрагментированностьв порнографическом изображении можно трактовать как следствие восприятия тела,характерного для периода психофизического развития человека «до стадиизеркала». Субъект стремится восполнить тотальную нехватку, поглощая бесконечныеобразы губ, груди, ягодиц. Порнографическое изображение предстает в видефантазма особого рода: «Безусловность запроса желание замещает«абсолютным» условием: в такое условие разрешается то, что вдоказательстве любви не признавало удовлетворения потребности. И поэтомужелание не аппетит к удовлетворению, не запрос любви, но разность от вычитанияпервого из второго, собственно, феномен их раскола (Spaltung)».
Порнографияв целом — сфера нарушения нормирования, в ней практически не существует табу изапретов, «всякое действие рассматривается тут как звено в цепи сексуальныхобменов… в идеале каждый здесь может вступить в сексуальное взаимоотношение скаждым».
Женщина,как существо, чья сексуальность нуждается в контроле, подвергается воздействиюразличных процедур, которые можно условно свести к феномену «бинтования ног»,описанному Андреа Дворкин. Женщина настойчиво «обездвиживается», ослабляется,«детский опыт «боли становления женщиной» придает женской психикемазохистский оттенок», кроме того, женщине неустанно внушается ее объектность — она существует лишь благодаря мужчине, в поле его взгляда (по Лакану, женщина — объект а, «симптом мужчины», женщина не обладает сексуальностью, и, грубо говоря,она вообще не существует: «леди, которая исчезает, — это именно та женщина, скоторой сексуальные отношения стали бы возможны, ускользающая тень Женщины»).То, что использует порнография, показывая женщину как пассивный объект,уподобляя ее животному, жертве, есть лишь очищенное изображение социальнойнормы.
Сдругой стороны, женщина — это то, в чем заключена опасность, это существо,принадлежащее порядку Реального (которое как жизненная функция соотносимо сфрейдовской категорией потребности, на уровне Реального возникает субъектпотребности, на основе которого формируется воображаемое, или человеческаясубъективность, объект желания), а, значит, хаотичное, неупорядоченное, но в тоже время весьма притягательное.
Влечениек смерти Фрейда у Лакана становится непреодолимым ожиданием встречи с Реальным.Это ожидание всегда подспудно присутствует, особенно в визуальном ряду,соответствующем фаллической стадии субъекта, которую Жижек сравнивает скинематографом Хичкока: «То, что мы действительно видим, становится не болеечем лживой поверхностью, под которой бурлят извращенные и непристойныепричинно-следственные связи — это пространство запретного. Чембольше мы теряемся в тотальной двусмысленности, не зная, где кончается«реальность» и начинается «галлюцинация» (т.е. желание),тем более предательским выглядит это пространство». Это, конечно, не относитсяк примитивному порнографическому изображению, но, с другой стороны, это суть«порнографического воображения», в основе которого — безграничная власть, крайнеепроявление которой убийство, но власть не субъекта над жертвой (мужчины надженщиной), а, скорее всего, это власть матери, «инстанция, что мешает героюразвить «нормальную» сексуальную связь: это материнское суперэго».
Утверждениео том, что Реальное требует выражения, особенно в современном искусстве, можноподкрепить многими примерами, но вот один из самых характерных — слова А.Скидана: «Для меня в поэтике вообще важно то, что Лакан называл«Реальным». Прорыв в Реальное. То же самое для моих эссе, для критическихразмышлений… я всегда там тоже стремлюсь достичь момента, где этотсимволический покров прорывается Реальным. Травмой какой-то».
Ихотя смерть у Лакана принадлежит порядку Символического, ее существованиеоткрывается субъекту одновременно с открытием смертоносности образасексуального партнера (заметим, что субъект для Лакана — мужчина). Женщина — существо, которое поглощает, как будто содержит в себе Реальное (особенно еслипринимать во внимание то, что Реальное связывается с пренатальным опытоминдивида), существо одновременно угрожающее и притягательное. Отсюда и образ vagina dentata, распространенный вмифологии и искусстве. Например, в легенде индейцев гуахиро о том, как женщиныели мужчин: «Надо выбить ей зубы, — ответил создатель. И он выбил нашейпрабабушке те зубы, которые были у нее во влагалище, и она умерла».
Однойиз составных частей феномена порнографии является так называемое детское порно.Его существование парализует исследователей как из ряда противников, так и изсторонников запрета (цензуры) порнографии. Практически все исследователипроблемы порнографии считают своим долгом так или иначе выразить своенегативное отношение к детской порнографии и педофилии в целом. Как бы ни былилояльны законы некоторых стран в отношении создания и распространенияпорнографической продукции, нет ни одной, где бы детская порнография былалегализована. И, на первый взгляд, подобное отношение к данной проблеме вполнеестественно. Когда мы обнаруживаем, что в подобной сфере могут находиться дети,— это нас обескураживает. Дети не являются полностью социализированными, они необладают сексуальностью в такой же мере, как взрослые, и, на первый взгляд, онине могут быть встроены в систему власть- сексуальность.
Ясчитаю, что детская порнография и использование в рекламных целяхпорнографического приема, в частности инфантилизированных женских образов, — явления одного порядка. Первая, сознательно нарушая табу, обслуживая девиацию,использует ребенка в неестественной и ненормальной для него практике. Реклама,совмещая в одном образе женщину и ребенка, закрепляет два положения:
– женщина- инфантильна a priori;
– ребенокможет быть сексуальным объектом, более того, его нужно учить, раскрывать егосексуальность, а его нежелание — сродни капризам женщины и являетсяпритворством.
Происходитсвоеобразная двойная подмена. С одной стороны, ребенок, помещенный в сферусексуальности (а это может быть сфера рекламы, торговли, где сексуальностьгиперболизирована, давно известен принцип — sex sells) расценивается как взрослый.Примечательно то, что вне зависимости от пола образ ребенка всегда подается какзависимый, объектный, пассивный. Можно говорить о том, что ребенок каксексуальный объект конструируется как женщина, не как мужчина. Более того,ребенок помещается в поле садомазохистского порнографического взгляда,встраивается в структуру подчинения — доминирования. Ясно, что в этом случаепозицию доминанты занимает не ребенок, а взрослый. Садомазохистское воображениеорганизовано таким образом, что физическое и/или психическоестрадание/доминирование в нем сопровождается сексуальным наслаждением. Впрактике садомазохизма среди способов, при помощи которых можно унизитьпартнера, есть вариант заставить партнера играть роль животного или ребенка:«Некоторыми наиболее общими действиями, считающимися унижающими, являютсяпощечины, плевки, […], играть роль животного или ребенка, носить выдающийроль костюм/атрибутику, а также так называемая «принудительнаяфеминизация», фетиш ног Хозяина, стояние на коленях, демонстративноепрезрение по отношению к самому себе». Стоит ли пояснять, что между сексуальноокрашенной игрой в ребенка и использованием сексуально окрашенного образаребенка в рекламе существует огромная разница?
Одновременнопроисходит превращение женщины в ребенка. Женский образ все больше и большемолодеет — средний возраст фотомоделей 14-16 лет. В моду входят так называемые natural look, вечная молодость и красота.Женщина-ребенок, baby,малышка — одна из стратегий женственности. В женских журналах она используетсяпрактически так же часто, как и образы femme fataleили business-woman. Кроме того, прочно закрепившийся стильунисекс, задающий загадку «мальчик или девочка», тоже утверждает нераскрывшуюсясексуальность наряду с взрослой «агрессивной» сексуальностью. Унисекспредполагает снятие различий, уравнивание не мужчины и женщины, а приравниваниевзрослого к подростку с невыраженной сексуальностью.
Намой взгляд, инфантилизация женщины является одним из способов обездвиживания.Женщина, конструируемая и репрезентируемая как ребенок, — беспомощна, слаба,нуждается в защите и опеке, она, как ребенок, капризна и не знает, чего хочет,она шалит, играет, ее нужно наказывать и учить — все это очень знакомо и внесферы тендерной теории мало у кого вызывает сомнения. Создается впечатление,что мы переживаем новую волну производства пассивной, подчиненной женщины.Причем ее подчинение тем дороже, чем независимей была она до этого. Этотпроцесс происходит не в порнографии, которую потребляет намного меньше людей,чем, например, аудитория масс-медиа, и не в искусстве, которому не позволяетсябыть непристойным, антисоциальным, а в ежедневном окружающем нас визуальномпространстве — рекламе, видеоклипах, журналах и т.д.
Содной стороны, понятно, что мораль не позволяет нам даже рассуждать овозможности педофилии, с другой — ребенок признается нами существом, лишеннымсексуальности или с неразвитой сексуальностью. Тогда, если рассуждатьлогически, — общество должно полностью запретить все, что так или иначеапеллирует к детской (а)сексуальности.
Приэтом реклама стремится к достоверности образов, приближению к реальности,конструирует норму и использует коды нормы и в результате создает соблазняющийобраз. Необходимо помнить, что рекламный образ — это всегда «объект а», обладающийпотенцией вызывать исступленное желание. Искусство же, в отличие от рекламыиспользуя порнографические приемы, конструирует девиацию, которая всегдазаметна именно за счет того, что создается за счет деконструкции общепринятыхкодов. Именно поэтому искусство, — например, искусство сексуальных меньшинствили феминистское искусство, — часто сознательно асоциально, и так же часто,особенно фото или видео, напоминают порнографию — «порнографическая образность(imagery) была и остаетсяпроблематичной для феминизма, и, по мнению Джил Долан (Jill Dolan), антисексуальная моральантипорнографического движения «угрожает сделать лесбиянок не толькомаргинальными внутри феминизма, но и абсолютно невидимыми».
Да,будучи помещенной в поле порнографического визуального, женщина становитсяконструируемым и контролируемым объектом — она по возможности точно отвечает«запросам» клиента; недаром на порнографических сайтах обычно представленапрактически полная «классификация» — от white/black до pregnant.Или как во французском фильме «Влюбленный Тома» (реж. Пьер-Поль Рендер, 2000),где виртуальную кибер-любовницу можно сконструировать как своего персонажа вкомпьютерной игре — меняя ей волосы, лицо, фигуру — любые части тела независимодруг от друга. Эта фрагментация тела, так настойчиво использующаяся впорнографическом изображении, отсылает нас к «фрагментарному телу», о которомговорил Лакан. А инфантилизация визуального образа апеллирует практически к темже чувствам, что и детское порно. Причем раскрученные и легитимные «детские»образы пользуются чрезвычайной популярностью как среди взрослых, так и средиподростков. Мы становимся свидетелями, как говорилось выше, амбивалентногопроцесса, происходящего в обществе: всеобщей и жесткой борьбы с порнографиейкак таковой, порнографией и насилием в искусстве и одновременно коммодификациейпорнографического, превращением порнографического воображения в брэнд ииспользованием приемов порнографического изображения в мейнстриме. ЛинорГоралик комментирует этот процесс так: «Мне кажется, что детская порнографиястала некоей точкой слива, бастионом нездоровой совести, красным углом, ккоторому общество поворачивается ежевечерне бить поклоны: видишь, господи? Унас есть моральные установки. We have a limit».