Т. В. Чернышова
Публицистическая
сфера употребления языка имеет ряд характерных особенностей, отличающих ее от
всех прочих сфер общественной деятельности. Квинтэссенцию этого понятия можно
извлечь из словарного толкования лексемы публичный: ”
общественный – совершающийся в присутствии публики, открытый, гласный;
общественный, не частный” [Современный словарь иностранных слов, 1992, с.
502]. В свою очередь, слово публицистика данный словарь также возводит к
латинскому слову publicus (общественный), трактуя его как “вид литературы,
посвященный актуальным общественно-политическим вопросам и текущей жизни
общества” [Современный словарь иностранных слов, 1992, с. 502], т.е.
интересным для широкого круга членов этого общества – читателей, если говорить
о газетной публицистике. Генетическая близость этих понятий, на наш взгляд,
определяет то обстоятельство, что, по замечанию Ю.В. Рождественского,
“оратор (и публицист! – Т.Ч.) всегда отвечает за последствия своей речи,
так как то, что он говорит, касается не воображаемых обстоятельств, а
реальности, и он сам – действующее лицо среди других лиц в его аудитории”
[Рождественский, 1997, с. 178].
“Речь
– это вид межчеловеческой коммуникации” [Розеншток-Хюсси, 1994, с. 49].
Данное определение как нельзя лучше подходит и к публичной, и к
публицистической речи, ибо ни в одной другой сфере в коммуникацию не
вовлекается такое практически неограниченное число участников. Однако говорить
публично – “это большой и благородный риск” [Розеншток-Хюсси, 1994,
с. 49], так как использование речи, особенно, по нашему мнению, в сфере
газетной публицистической коммуникации, “так или иначе сопряжено с риском:
знак может быть неверно истолкован; знак может служить средством обмана.
Говорящий может ошибаться; он может оказаться не в состоянии членораздельно
передать то, что он имеет в виду” [Розеншток-Хюсси, 1994, с. 50]. Таким
образом, риск, обусловленный употреблением речи в газетно-публицистической
сфере, прежде всего связан а) с особенностями восприятия печатного текста
(когда автор и адресат разделены в пространстве) и возможностью неединственной
его интерпретации; б) с глобальной коммуникативной функцией высказывания,
избранной автором для передачи информации и воздействия.
При
этом следует заметить, что любой текст СМИ, содержащий те или иные утверждения
о каком-то лице или организации, может в принципе быть оспорен в судебном
порядке” [Понятия чести и достоинства, 1997, с. 60-61], даже если автор
текста (например, журналист) будет соблюдать все меры предосторожности и избегать
“зоны риска”. Причина этого – в особенностях речевого (языкового)
общения как “одной из форм социального взаимодействия, носящего нередко
конфликтный характер” [Голев, 1999, с. 5].
Объектом
нашего анализа в данной статье являются газетно-публицистические тексты,
коммуникативная функция которых завуалирована [1]. Речь идет о так называемых
двусмысленных (многомысленных) текстах, косвенно выражающих инвективный смысл
[2]. Сложность юрислингвистической экспертизы подобных текстов обусловлена тем,
что такие тексты, как правило, многослойны, рассчитаны на целенаправленное и
полное использование глубинных уровней языка и сознания, что в современных
условиях “измененного состояния сознания” [3] далеко не всегда
используется “в гуманных, общественно-полезных целях, как
последовательность объединенных синтаксическим, морфологическим, фонетическим и
семантическим параллелизмом предложений, каждое из которых основано на
грамматических структурах определенного слоя языка” [Спивак, 1987, с. 81].
Многослойные
(и в языковом, и в смысловом отношении) тексты требуют многослойного анализа.
Как практически осуществить такой многослойный анализ? В качестве одного из
возможных вариантов может быть использована методика разноуровнего анализа
текста, принятая в практике литературного редактирования. Литературное
редактирование рассматривает текст как сложное образование, состоящее из
нескольких уровней (или слоев). Во-первых, текст – это запечатленная речь,
выраженная языковыми средствами, поэтому он состоит из единиц речи: слов, словосочетаний,
предложений и т.д., в которых слова и предложения связаны между собой
синтаксически. Во-вторых, текст – это запечатленная мысль, состоящая из единиц
мышления (логических единиц): понятий, суждений, умозаключений и их систем,
связанных логическими отношениями. В-третьих, речь – это композиционное целое,
в котором единицы связаны между собой композиционными, структурно-логическими
отношениями. В-четвертых, рубрикационно-графически оформленное единство,
состоящее из абзацев, параграфов, глав, частей и т.п. [Мильчин, 1980, с. 37].
При этом все структурные и смысловые единицы текста тесно взаимосвязаны и
взаимозависимы. Эта взаимосвязь и взаимозависимость предопределяют структуру и
схему редакторского анализа. Он протекает по единицам текста разного уровня
таким образом, что анализируемая единица постоянно соотносится с другими как в
плане выражения, так и в плане содержания. Использование методики разноуровнего
редакторского анализа в практике юрислингвистической экспертизы позволяет не
только глубоко понять текст (т.е. определить авторский замысел и авторские
намерения), не только установить в тексте смысловые и логические связи,
определить особенности стиля автора, но также установить его коммуникативную
стратегию – глобальные коммуникативные функции высказывания. То есть, на наш
взгляд, на основе такого многослойного анализа достаточно определенно можно
судить о степени инвективности высказываний текста.
Иллюстрацией
предложенной многоуровневой методики анализа текста в целях юрислингвистической
экспертизы может служить анализ двух газетных статей, послуживших поводом для
возбуждения иска о защите деловой репутации городского рекламного
еженедельника. При этом эксперту предлагалось следующее: 1) установить характер
зависимости между выводами автора статьи Т., заключенными в столбцах 1, 2 и 4
(об откровенно заказном характере публикаций СМИ края, очернительстве и
дискредитации конкурентов на рынке, фальсификации фактов, неэтичном отношении
газет к фирмам и т.п.) и журналистским обзором публикаций еженедельника,
приведенном в столбцах 2 и 3; 2) можно ли утверждать, что выводы автора статьи
содержательно-логически вытекают из анализа публикаций еженедельника?
Необходимо
заметить, что в распоряжении эксперта находились две статьи: статья-обзор
журналиста И. “Бизнес – бизнесом, но красота превыше всего” из
городского еженедельника и статья Т. “Чем слово ваше отзовется”,
опубликованная в городской газете и представляющая собой отклик на первую
публикацию.
Известно,
что структура текста состоит из языковых элементов разного типа, принципиально
отличающихся друг от друга и друг от друга не зависимых. Одни лежат в плане
содержания и, составляя логическую основу текста, соотносят его с
действительностью. Другие (их чаще всего называют стилеобразующими) составляют
план выражения и соотносят текст с адресатом, воспринимающим. По замечанию В.В.
Одинцова, “лингвостилистический анализ обычно ограничивается
стилеобразующими элементами (стилистически окрашенными языковыми средствами), а
о содержании говорится постольку, поскольку слова не могут не выражать
смысл” [Одинцов, 1980, с. 53-55]. Этим же, на наш взгляд,
“грешат” многие экспертные тексты, выполненные как лингвистами, так и
литературоведами.
Поскольку
текст – это запечатленная мысль, то разноуровневый анализ текста в целях
юрислингвистической экспертизы удобнее всего начинать с выявления
предметно-логической основы текста, конструируемой так называемыми
рационально-логическими структурами, непосредственно соотносящими текст с
действительностью. Для выявления предметно-логической основы текста можно
использовать методику свертывания текста [4]. Проведенный на основе методики
свертывания логико-смысловой анализ позволяет указать ряд логических
несоответствий в аргументации Т.
В
статье Т. главная мысль автора, представляющая собой обвинение журналиста И. в
фальсификации фактов и преднамеренном их искажении, сформулирована следующим
образом: беря на себя непосильную “роль эксперта”, “некоего
экскурсовода-консультанта, автор ориентирует здешних женщин, куда лучше пойти за
покупками и на что при этом обратить внимание”. При этом указывается, что
журналист, “беря на себя ответственность выдавать свое мнение за
объективное мнение большинства, допускает отдельные сравнения”, “что
ставит под сомнение деловую репутацию” торговой фирмы.
Статья
композиционно строится таким образом, что в неблаговидном поступке журналиста
И. у читателя не возникает никаких сомнений. В этом его убеждает логика
авторского построения: в 1-м абзаце, безотносительно к объекту критики (статье
журналиста И.), говорится о том, что одним из нарушений “Закона о
рекламе” является неэтичность некоторых статей, содержащих скрытую
рекламу; 2-й абзац повествует о том, что заказной характер некоторых публикаций
приводит к тому, что в прессе с целью очернительства допускаются разного рода
нарушения закона; 3-й абзац констатирует, что хотя анализируемая статья и не
носит заказного характера, все-таки в ней есть черты неэтического отношения
автора (журналиста И.) к “фирме и ее работникам”; 4-й абзац указывает
на то, что субъективное мнение журналиста И. ставит под сомнение репутацию
торговой фирмы; 5-й абзац продолжает тему подрыва репутации и внушает якобы
потерпевшей фирме мысль о возможности публичной защиты от “неэтичной
рекламы”.
Однако
углубленный логико-смысловой анализ статьи Т. позволяет обнаружить
многочисленные логические несоответствия в аргументации автора.
Первое
противоречие мы находим в абзаце 2, где в рассуждениях Т. наблюдается нарушение
закона тождества (одного из основных законов формальной логики, соблюдение
которого обеспечивает аргументированность авторского изложения). В предложении
5 автор говорит о том, что очернительство конкурента – особенность российского
бизнеса. В следующем предложении слово “бизнес” подменяется лексемой “пресса”:
“И с целью дискредитировать конкурента на рынке определенных товаров и
услуг в прессе применяются различные трюки: от откровенной фальсификации
собранных фактов до невинного, на первый взгляд, обзора ассортимента
товаров”. Таким образом, происходит подмена и сужение понятия в интересах
автора статьи Т.: тезис “очернительство – особенность бизнеса”
незаметно подменяется другим: “очернительство – особенность прессы”.
Следующее
противоречие находим в этом же абзаце, где автор говорит о разного рода
нарушениях “Закона о рекламе” с целью очернительства. По мнению Т., к
ним относятся как откровенная фальсификация фактов, так и “невинные”
обзоры ассортимента товаров. Следовательно, обзор как жанровая форма подачи
материала, вследствие нарушения автором правила деления понятия, также попадает
в разряд “очернительских”, так как, по мысли автора, в нем
допускаются частые упоминания названий фирм, разного рода сравнения.
Третье
противоречие, допущенное автором, также находим во 2-м абзаце. Вскрывая
содержание понятия “заказной”, автор определяет его довольно широко:
“Поводом для таких статей может быть как полученное от редакции задание
(на наш взгляд, фактор объективный. – Т.Ч.), так и уязвленное самолюбие автора
статьи, которого оскорбила какая-нибудь хамоватая продавщица” (данный
фактор, напротив, относится к разряду субъективных. – Т.Ч.). Далее Т.
формулирует вывод о явно субъективной позиции, представленной в статье
журналиста И., из которого, на наш взгляд, логично следует, что данный
“обзор” (этот термин используется только в статье Т.), будучи
субъективным, никак не может носить заказной характер, разве только журналист
сам себе его “заказал” (!).
Лишь
в 3-м абзаце Т. наконец обращается непосредственно к статье журналиста И. При
этом автор не утверждает, что статья эта является заказной, однако указывает,
что “в ней просматриваются черты неэтичного отношения к фирме и ее
работникам”. В данной фразе легко усмотреть нарушение закона достаточного
основания, ибо соотношение суждений “заказная статья должна содержать
неэтичные высказывания”, а “незаказная статья не должна содержать
неэтичные высказывания” не является причинно-обусловленным.
Поскольку
переход между 2-м и 3-м абзацами осуществляется Т. с нарушением закона
достаточного основания и без каких-либо комментариев, все изложенное в 1-м и
2-м абзацах, в соответствии с закономерностями смыслового восприятия текста
читателем [Мучник, 1997, с. 5-9], воспринимается как имеющее прямое отношение к
публикации журналиста И. Данный “маневр” (манипуляция) позволяет Т.
сформулировать далее главный тезис всего текста: статья журналиста И. содержит
“черты неэтичного отношения к фирме и ее работникам”. Таким образом,
привлечение логико-смыслового анализа позволяет определить смысловой стержень
текста, вокруг которого организуется остальной материал, а также выявить
механизм убеждения, через который осуществляется воздействие на читательское
восприятие. В данном случае это сознательное (или неосознанное) нарушение
законов и правил формальной логики (логики построения текста).
Последующие
абзацы статьи Т. представляют собой развитие главного тезиса. Дальнейшее
использование логико-смыслового анализа позволяет найти противоречия и в
развивающих тезисах.
Во-первых,
традиционному посещению магазинов журналистом “для обновления” его
личного гардероба Т. приписывает обобщающую цель: “…беря на себя роль
некоего экскурсовода-консультанта, автор ориентирует здешних женщин, куда лучше
пойти за покупками и на что при этом обратить внимание”. Данная мысль
целиком принадлежит Т. и вытекает из его предыдущих рассуждений. Для
доказательства этого был проведен логико-смыс-ловой и стилистический анализ
статьи журналиста И.: “Бизнес – бизнесом, но красота превыше всего”.
Согласно проведенному анализу, автор выступает в данной статье в роли покупателя
и смотрит на достоинства и недостатки товара именно глазами покупателя, а не
гида или экскурсовода. Об этом свидетельствует и использование журналистом
приема повествования от 1-го лица единственного числа. В тексте И. такие формы
употребляются 83 раза (провожу, задерживаюсь, смогу найти, определила,
включила, предпочитаю, присмотрела, распрощалась, купила, завершаю, растерялась
и др.). Особенно показательно использование журналистом личных и притяжательных
местоимений (48 употреблений), свидетельствующих о субъективном авторском
восприятии и ни в коей мере не позволяющих расценивать их как навязывание
кому-либо своего мнения: я, меня, у меня, мой, свой, по-моему и т.д. Таким
образом, анализируемая фраза Т. также представляет собой нарушение закона
тождества, так как цель и задачи журналиста он подменяет своими и строит на них
далее свое рассуждение.
Во-вторых,
Т. утверждает, что, говоря о разнице в ценах на женскую одежду в разных
магазинах, журналист не учитывает тот факт, что в не устроившем его магазине все
отделы арендованные. На наш взгляд, журналист и не должен был этот факт
учитывать, так как он стоит на позиции покупателя, которого интересует только
качество товара и его цена. Таким образом, данный тезис не является
существенным для доказательства мысли Т. о якобы допущенном журналистом
“неэтичном отношении к фирме и ее работника”.
В-третьих,
далее в этом же абзаце Т., обвиняя журналиста в “неэтичности”, сам
допускает некорректное манипулирование фактами, приводя в качестве
доказательства необъективной характеристики цен в магазине данные из статьи еще
одного журналиста. Очевидно, что к критикуемой статье И. это упоминание не
имеет никакого отношения, следовательно, не может быть признано
удовлетворительным.
Наконец,
в-четвертых, единственный тезис, который хоть в какой-то мере развивает главную
мысль Т. о неэтичном отношении журналиста И. “к фирме и ее
работникам”, – это утверждение о том, что, “делая выводы по разнице
цен и возможности выбора, автор допускает определенные сравнения”. Слово
“определенные” многозначно. В его состав входят такие значения, как
1) “твердо установленный, назначенный”; 2) “вполне сложившийся,
определившийся”; 3) “известный, тот или иной, некоторый”; 4)
“несомненный, безусловный, бесспорный” [Словарь русского языка,
1981-1984]. В данном контексте оно является ключевым и указывает на то, что в
процессе сравнения журналист И. преследовал какие-то свои цели, о которых,
правда, Т. не сообщает. По всей видимости, автор имеет в виду сравнение цен и
моделей одежды в разных магазинах, которое, по его мнению, сделано журналистом
неэтично.
Для
определения справедливости этого упрека в адрес журналиста был проведен
стилистический анализ лексики, использованной им в статье, на основании
которого сделан ряд наблюдений.
Автор
говорит в статье только об отделе женской одежды на втором этаже магазина,
таким образом, обвинение в том, что его “личное мнение ставит под сомнение
репутацию” всей фирмы, не соответствует действительности.
Лексика,
используемая И. для описания товаров отдела женской одежды, в целом относится к
разряду нейтральной: “отдел женской одежды на втором этаже”,
“здесь я нередко покупала добротные вещи”, “я по традиции
зашла” и т.д. Критические замечания высказаны в корректной форме (через
сочетание нейтральных лексических единиц и отрицательных частиц, без
употребления лексики, содержащей отрицательную или негативную окраску) и
касаются лишь цен и фактуры материала: “модель не устроила меня”,
“я редко подбираю не только подходящее по вкусу, но и по достатку”,
“посещение меня окончательно разочаровало”, “выставленные модели
не устроили меня” и т.д. Подбор лексики и постоянное употребление личных
местоимений указывают на то, что автор, становясь на позицию покупателя,
высказывает исключительно свое мнение, не считая его всеобъемлющим и
обязательным для всех.
Что
касается сравнения, то оно осуществляется журналистом также очень корректно.
Сравниваются лишь цена, фактура и модели, ни слова не говорится ни о качестве
обслуживания, ни о качестве исполнения товаров. Например, если в данном
магазине автору были предложены однотипные (коричневые) костюмы из ткани типа
кримплен, отделанные искусственным мехом, а также платья из искусственного
шелка и крепа, то в других магазинах она нашла так привлекающие ее образцы из
натуральных тканей, что также характеризует личные пристрастия автора.
Следовательно, подобные сравнения не могут оцениваться как предвзятые, так как
касаются объективных понятий: цены, фасона, фактуры ткани.
Поскольку,
как было показано ранее, журналист характеризует товар с позиций покупателя, то
вряд ли справедлив упрек Т. относительно того, что суждение о цене и фасоне
покупатель должен складывать на основании предварительных опросов и отзывов, а
не пользоваться единственно верным в подобной ситуации критерием: “нравится
– не нравится”, “доступно по цене – не доступно”. Автор статьи
Т. “Чем слово ваше отзовется” и сам не отрицает, что мнение
журналиста в критикуемой им статье субъективно, так как, “возможно,
другого человека устроили бы и качество вещи, и ее цена”. Поэтому
следующие далее его рассуждения относительно того, что “оценочная критика
в прессе формирует общественное мнение и подобная интерпретация взглядов (какая
интерпретация? чьих взглядов? – Т.Ч.) может отразиться на потере клиентуры
магазином”, воспринимаются в данном контексте как демагогические, своего
рода – общие места, стереотипы.
Известно,
что публицистический стиль выполняет две основные функции: информационную и
воздействующую, попытка ввести ограничение на свободное получение информации
может быть расценена как ограничение прав потребителя, с одной стороны, и
ограничение свободы печати, с другой. Воздействующая функция реализуется через
подбор языковых средств, композицию статьи, что позволяет автору выразить свое
отношение к фактам действительности, т.е. субъективно отразить объективное, что
оживляет информацию, делает ее интересной и читаемой [5]. Таким образом,
использованная журналистом в статье форма повествования от первого лица, а
также подбор лексических единиц не противоречат правилам употребления языка в
средствах массовой информации. По замечанию Ш. Балли, “…живая речь во всех
своих проявлениях обнаруживает рассудочную сторону и эмоциональную сторону,
представленные в очень различных пропорциях в зависимости от душевного
состояния говорящего, конкретной ситуации и социальной среды” (цит. по:
[Одинцов, 1980, с. 61]). Ему вторит В.В. Виноградов, утверждавший, что
“любая убеждающе-организующая массовая информация должна быть
эмоционально-заражающей, а не только содержательно-рационалистической” [Виноградов,
1963, с. 6]. И, наконец, В.В. Одинцов констатирует, что “…в языке массовой
коммуникации соединение, взаимодействие рационального и эмоционального, логики
и экспрессии очевидно” [Одинцов, 1980, с. 60].
Продолжая
анализ развивающих тезисов Т., обратимся к 4-му абзацу, в котором Т.
утверждает: “все выводы в статье подаются как личное мнение автора”.
Верный тезис получает далее неверное истолкование. Здесь мы находим еще одно
противоречие, допускаемое автором. Утверждая, что все выводы журналиста – его
личное мнение, Т. пишет, что опытные журналисты, берясь за подобный обзор,
“обычно строят свои выводы на основе проведенных специалистами проверок,
тестирования товаров и, конечно же, отзывов потребителей”. Таким образом,
получается, что опытные журналисты лишены возможности высказывать свое
собственное мнение, что, конечно же, не соответствует действительности.
К
тому же слово “обзор” употребляется лишь в статье Т. В статье
журналиста И. это названо скромнее: “посещение магазинов с целью
обновления гардероба”. Использование Т. одного слова вместо другого несет,
на наш взгляд, важную смысловую нагрузку: назовите рассказ о путешествии по
трем не самым крупным и популярным среди горожан магазинам города
“обзором”, и к вам уже можно предъявить все претензии в
некомпетентности и субъективизме. Но в статье журналиста И. речь идет именно о
посещении трех магазинов, он не претендует на всеобъемлющий аналитический охват
информации (об этом свидетельствует и композиция, и логика изложения, и стиль
статьи), поэтому обвинение его в некомпетентности и неточности передачи
информации должны быть признаны несостоятельными.
Интересно
отметить, что в анализируемых абзацах Т. не приводит фактов, которые бы
подтвердили его слова относительно того, что информация журналиста И.
“носит искаженный или неточный характер”, например, что материалы, из
которых сшиты платья и костюмы, продаваемые в магазине, изготовлены не из
искусственных, а из натуральных тканей; отделаны не искусственным, а
натуральным мехом; что представленные костюмы не однотипны, разнообразны; что
цены их значительно ниже указанных журналистом и т.д. Только так Т. мог бы
доказать справедливость своих претензий. Но поскольку он этого не делает, то
напрашивается логический вывод: информация, приведенная в статье журналиста И.,
передана автором объективно, а упреки в том, что она “носит искаженный или
неточный характер”, не соответствуют действительности и могут быть
расценены журналистом и редакцией городского еженедельника как подрывающие их
деловую репутацию.
Тем
не менее в следующем, пятом, абзаце Т. продолжает на основе общих рассуждений о
правах журналиста и возможных последствиях его выступления в печати настаивать
на якобы имеющихся у автора некорректных сравнениях, на подрыве репутации фирмы
и т.п. При этом Т. и сам не очень уверен в своей абсолютной правоте – об этом
свидетельствует наличие в его тексте вводных слов и конструкций вероятностного
характера, например: “не буду утверждать, что статья, которую я привожу
ниже в качестве примера, носит заказной характер, однако…”,
“возможно, другого человека устроили бы и качество вещи, и ее цена”,
“репутация фирмы может пошатнуться”, “прочитав подобную статью,
читатель может согласиться с изложенными в ней доводами” и т.п.
Таким
образом, использование методики разноуровнего анализа в практике
юрислингвистической экспертизы позволяет не только глубоко понять текст (т.е.
определить авторский замысел, авторские намерения и их реализацию), не только
установить в тексте смысловые и логические связи, выявить логические и
смысловые приемы аргументации, определить особенности стиля автора, но также
установить его коммуникативную стратегию – глобальные коммуникативные функции
высказывания. На наш взгляд, коммуникативная функция статьи Т. состоит в том,
чтобы доказать заказной характер публикации журналиста И. и внушить
руководителям фирмы мысль о том, что его коллектив оскорблен и может
потребовать юридической защиты.
Кроме
того, этот анализ помог нам ответить на вопросы, поставленные перед экспертом
(см. выше). Мы не нашли в тексте Т. развития и доказательства тезиса о том, что
в статье журналиста фальсифицируются и преднамеренно искажаются факты, ставящие
под сомнение деловую репутацию фирмы. В то же время стилистический анализ
статьи Т. позволил выявить около 19 словосочетаний, имеющих отрицательную или
негативную стилистическую окраску, что может быть интерпретировано как подрыв
авторитета и деловой репутации еженедельника (в совокупности с указанными выше
логическими и смысловыми несоответствиями).
Статья
журналиста И. становится непосредственным объектом описания Т. лишь в 3-м и 4-м
абзацах. Слова, содержащие негативную стилистическую окраску, распределяются в
статье Т. следующим образом: 1-й абзац – нет; 2-й абзац – 7 языковых единиц:
откровенно заказной характер, очернительство, дискредитировать конкурента, в
прессе применяются различные трюки, фальсификация собранных фактов, уязвленное
самолюбие автора, которого оскорбила какая-то хамоватая продавщица; 3-й абзац –
три языковых единицы: допускает определенные сравнения, преднамеренное
искажение факта, реакция будет однозначно негативной; 4-й абзац – три языковых
единицы: непосильная роль эксперта, ставит под сомнение деловую репутацию,
раскритикованный магазин; 5-й абзац – шесть языковых единиц: репутация… может
пошатнуться, другая сторона медали, допуская некорректные сравнения, вводя
читателя в заблуждение, распространяя неточные или искаженные сведения,
порочащие какое-либо физическое или юридическое лицо.
Оказывается,
что абзацы, посвященные статье журналиста И., менее насыщенны отрицательно
окрашенной лексикой. Не значит ли это, что, рассуждая во 2 и 5-м абзацах
абстрактно, обобщенно, Т. чувствует себя более уверенно и свободно, в то время
как обращение к конкретным фактам заставляет его быть более сдержанным. Очевидно
также, что частое употребление отрицательно маркированной лексики придает
публикации Т. общую негативную тональность, что оказывает соответствующее
воздействие на читательское восприятие.
Примечания
1. По замечанию А.П. Сковородникова, высказывания, ориентированные
на языковое насилие (а инвектогенные тексты также могут быть отнесены к разряду
манипулятивных ), выполняют, как правило, две “глобальные
коммуникативные функции”: мелиоративную (возвеличительную), направленную на
позитивную характеристику какого-либо объекта в широком смысле, и пейоративную
(уничижительную), направленную на негативную характеристику какого-либо
объекта. [Сковородников, 1997, с. 11]. Тексты, в которых глобальные
коммуникативные функции высказывания завуалированы, будем называть текстами с
неявной глобальной коммуникативной функцией высказывания.
2. О типологии инвектогенных текстов см.: [Сыпченко, 2000, с.
248-249].
3. О лингвистике измененных состояний см.: [Спивак, 1987, с.
77-84].
4. О методике свертывания см.: [Андреев, Хромов, 1991; Мурзин,
Штерн, 1991] и др.
5. По данным современной структурной лингвистики, все тексты
избыточны. Избыточность достигает 75% [Андреев О.А., Хромов Л.Н., 1991, с. 35]
и создается за счет эмоционально-риторических структур, соотносящих текст как с
автором, так и с адресатом, воспринимающим [Одинцов, 1980, с. 59-60]. Таким
образом, только 25% текста связано с передачей его смыслового содержания (с
теми самыми рационально-логическими структурами, которые соотносят текст с действительностью).
Остальные 75% структур текста направлены на то, чтобы информация была усвоена
адресатом.
Список литературы
Андреев
О.А., Хромов Л.П. Техника быстрого чтения. М., 1991.
Виноградов
В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1963.
Голев
Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика-I:
Проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.
Мильчин
А.Э. Методика редактирования текста. М., 1980.
Мурзин
Л.М., Штерн А.С. Текст и его восприятие. Свердловск, 1991.
Мучник
Б.С. Основы стилистики и редактирования. Ростов-на-Дону, 1997.
Одинцов
В.В. Стилистика текста. М., 1980.
Понятия
чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств
массовой информации. М., 1997.
Рождественский
Ю.В. Теория риторики. М., 1977.
Розеншток-Хюсси
О. Речь и действительность. М., 1994.
Сковородников
А.П. Языковое насилие в современной российской прессе //Теоретические и
прикладные аспекты речевого общения: Научно-методический бюллетень. Красноярск;
Ачинск, 1997.
Словарь
русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. М., 1981-1984. Т. 1.
Современный
словарь иностранных слов. М., 1992.
Спивак
Д.Л. Лингвистика измененных состояний сознания: проблема текста // Вопросы
языкознания. 1987. №2. С. 77-84.
Сыпченко
С.В. О типах инвективных текстов как объекте лингвистической экспертизы //
Юрислингвистика-II: Русский язык в его естественном и юридическом бытии.
Барнаул, 2000.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.philology.ru
Дата добавления: 24.07.2006