Вопрос предназначения, фатума (рока), единоборства человека с судьбой — основной философский аспект романа. Полностью этой проблеме посвящена завершающая глава «Фаталист», в которой Печорин пытается создать некую «модель судьбы».
Существует ли предопределение или нет его; если оно есть, то каковы пределы самостоятельности личности — все это не предмет отвлеченных умствований для Печорина, но самый насущный вопрос. Ибо ответ на него даст ключ к разгадке жизни и человеческой натуры, сможет, наконец, объяснить Печорину его собственную душу и судьбу. Глава «Фаталист» снова возвращает повествование в «крепость за Тереком», в которой и начиналась история с Бэлой, открывшая роман «Герой нашего времени». Таким образом, роман обретает «кольцевую» композицию, характерную для лермонтовских произведений: это «возвращение на круги своя» подчеркивает бесконечность философских исканий главного героя и обреченность его в его судьбе.
Само название романа «Герой нашего времени» свидетельствует о том, что автор рассматривает личность в контексте общества и эпохи, выявляет порой скрытое, но мощное влияние на формирование человека всего, что его окружает. Романтизм открыл литературе человеческую личность как основной предмет изображения. Но романтизм понимает личность как некую данность, воспринимая и изображая ее в статике, вне развития. Романтического писателя интересует уже сформировавшаяся личность сильного, неординарного героя и его противоборство с миром. Лермонтов впервые сказал об интересе не к личности как таковой, но к «истории души человеческой», то есть личность он понимает не как нечто неизменное. Для Лермонтова человек интересен в динамике его духовного развития, ибо душа и характер человека формируются всю жизнь в постоянной борьбе: с одной стороны, согласно его собственным желаниям и убеждениям, с другой — обществом и эпохой. Это и есть «история души человеческой», которая, по мнению Лермонтова, «едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа». Образ Печорина глубок и объемен именно потому, что автор исследует и психологию своего героя и рассматривает его как социальное явление. Не только исповедь Печорина составляет «зерно образа», но и его взаимоотношения с остальными персонажами.
Роман Лермонтова «Герой нашего времени» создан как бы «на стыке» двух художественных методов: романтизма и реализма. Согласно романтическим канонам, образ главного героя разработан максимально глубоко и полно и противостоит всем прочим персонажам. То есть вся система образов романа построена так, чтобы под различными углами зрения осветить центральный персонаж. Но это вовсе не означает, что второстепенные герои не имеют самостоятельного значения. Каждый герой наделен сложным характером, обусловленным и его психологией, и национальностью, и социальной принадлежностью, и возрастом, и судьбой. Это уже вполне реалистические образы, и их столкновение с Печориным необходимо для характеристики главного героя: он открывает нечто новое в их душах, его фигура углубляет и обогащает их образы.
Один из важнейших героев романа — штабс-капитан Максим Максимыч. Он и Печорин образуют как бы структурно-художественные полюса романа. При их взаимной искренней приязни они не понимают и никогда не поймут друг друга. Их духовная разобщенность не случайна. Критика справедливо расценивает сложность взаимоотношений этих героев как своеобразное отражение драматической разобщенности передовой русской интеллигенции и народа. Взаимоотношения этих героев в романе Лермонтова подтверждают глубокую мысль Белинского: «Личность вне народа есть призрак, но и народ вне личности тоже призрак… Как печоринская правда свободно, критически мыслящей личности, так и правда непосредственного патриархально-народного сознания Максима Максимыча далеки от завершенности и гармонической целостности. Для Лермонтова полнота истины не в преобладании одной из них, а в их сближении…»
С каждым героем романа у Печорина устанавливаются свои, особые отношения. Отношения с ним не похожи на взаимоотношения героев между собой, потому что Печорин стремится любыми средствами «прорваться» за внешнюю маску героев, увидеть их истинные лица, понять, на что каждый из них способен. В стремлении добраться до сути человека Печорин ведет себя не всегда гуманно. И это усиливает напряженность, заставляет окружающих реагировать на него резко и остро.
Кроме того, «портрет поколения» раскрывается перед читателем не только в образе Печорина, составленного, как сказано в предисловии, из пороков его времени. Каждый персонаж романа в своем взаимодействии с главным героем проявляет себя представителем времени.
Как один из типичных «героев времени» воспринимается Грушницкий. Почему он вызывает резкую, поначалу неоправданно враждебную насмешку Печорина? Вспомните, ничего неприятного нет в молодом юнкере. Печорин в журнале припоминает ему трусость: “… я видел его в деле: он махает шашкой, кричит и бросается вперед, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость!..” Но нет позора в преодоленном страхе, напротив — молодец мальчик! Почему же так оскорбляет Печорина позерство Грушницкого, его любовь к пышным фразам и мечта сделаться героем романа? Мы тоже увидим в Грушницком эти черты, но они довольно естественны для романтически настроенного юноши и не переходят определенных границ. Давайте вспомним разговор Максима Максимыча и путешественника-офицера из главы «Бэла». Добрейшего штабс-капитана потрясли и ужаснули слова Печорина о пустоте жизни, о скуке и безразличии, томящих его. Путешественник, ровесник Печорина, ничуть не ужаснулся: «Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду, и что нынче те, которые… и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастье, как порок». Эта сцена одна из важнейших для понимания отношения Печорина к Грушницкому. Дело в том, что Печорин старательно скрывает мучительную тоску, Грушницкий же, по природе веселый и истинной скуки не знающий, играет роль — его, Печорина, роль! Эта профанация его трагедии и бесит Печорина, заставляет ненавидеть Грушницкого.
Желание Грушницкого играть чужую, несвойственную ему роль оборачивается настоящей трагедией: приводит его к предательству, к грязной игре (дуэль с одним заряженным пистолетом) и, наконец, к гибели.
Так общество, сочиняя роли и рисуя модные маски, уводит людей от самих себя, калечит души. И если горюет Печорин: “…верно было мне предназначение высокое”, то почему не предполагать высокого предназначения и для Грушницкого? Ведь «история души человеческой» не ограничивается интересом к Наполеонам: неповторима история «хотя бы самой мелкой души…”
Взаимоотношения Печорина и доктора Вернера полны драматизма. Это история несостоявшейся истинной дружбы людей духовно и интеллектуально близких. Если о духовной общности Печорина и Максима Максимыча не могло быть и речи, то с доктором Вернером Печорина сближает очень многое. К несчастью, сближают их не только духовные поиски, философские размышления, но и участие во всеобщем „маскараде“. Грушницкий играет роль разочарованного романтика, мечтая сделаться героем романа. Печорин и Вернер скрывают томящую их тоску под маской непринужденности; защищаясь от века, скрывают, способность любить и сострадать; предотвращая столь возможное предательство, учатся равнодушию и эгоизму. И происходит трагедия: „приличьем стянутые маски“ прирастают к лицам, уродуют души. И Печорин, и Вернер панически боятся своих нормальных человеческих чувств. Вспомните о сцене, разыгранной ими перед дуэлью: как напряженно и старательно скрывают они свои истинные чувства — страх, сожаление, дружескую привязанность. Как подчеркнуто небрежно говорят они о пустяках, какими циничными пышными фразами перебрасываются за несколько минут до возможной гибели одного из них! Оба героя — дети своего времени, оба несут на себе крест своей эпохи — эпохи страшной, подавляющей в людях все человеческое, эпохи, в которой проявление истинных и нормальных чувств — противоестественно.
В отношениях с Верой Печорин наиболее противоречив, ибо здесь доведены до высшего накала те силы, которые определяют все его связи с людьми. Страстная, глубокая, жаждущая настоящей деятельности натура Печорина не может замкнуться в мире семьи. Свойства, делающие его „героем времени“, не позволяют ему ограничить свою жизнь „домашним кругом“: это означало бы остановку. Печорин не может создать Дом: это тип героя-скитальца. Созидание возможно, лишь когда человек обрел себя, опираясь на незыблемые нравственные ценности. В мире искаженных моральных ориентиров, попранных духовных идеалов поиск себя для таких людей, как Печорин, становится бесконечным.
И здесь мы вплотную подходим к аспекту романа, без которого невозможно понять ни смысла эпохи, ни сути образа главного героя: к проблеме фатума, рока, то есть к философской проблематике романа.
Размышления Печорина в „Фаталисте“ о вере и безверии относятся не только к трагедии одиночества современного человека в мире. Человек, утратив Бога, утратил главное — моральные ориентиры, твердую и определенную систему нравственных ценностей. Система нравственных запретов, предложенная религией, ничего общего не имеет с цепью, на которую кто-то посадил человека. Запретили красть и убивать, пригрозили адом — и человек не крадет и не убивает, сидит тихо. Но вот сняли цепь и сказали: ада нет, никто тебя не накажет. И индивид с гиканьем и свистом помчался грабить, убивать и насиловать. Есть ценность в таком понимании религии? Ни малейшей.
Идея Бога — не цепь и не плетка для усмирения инстинктов, это идея духовной потребности самого человека возвыситься над ними, победив их в себе. Это высшая идея духовного равенства — ибо каждый человек есть образ и подобие Божие, вне зависимости от того, Наполеон он или титулярный советник. Есть один важнейший нравственный закон, истинный во все времена: уважение к миру, к людям начинается с самоуважения. Не с самовозвеличивания, а именно с самоуважения. Это может быть выражено как почтение к божественной сути человека, а может быть выражено иначе. Но вне зависимости от способа выражения и осознания этого нравственного закона, он — центральный, нравственность начинается с него. Человек, унижающий других, не уважает себя. Его потребность унизить кого-то объясняется именно тем, что только торжествуя над слабым, он ощущает себя сильным: он вымещает на другом собственные обиды на мир. Ощущение внутренней ущербности, духовной неполноценности — вот что приносит отсутствие самоуважения. Это психология раба, психология духовного рабства. От этого рабства и бежит человек ко вседозволенности, стремится к разрушению, ибо созидание невозможно без внутренней свободы.
Удивительно, что Печорин понимает этот закон, в то же время не осознавая его важности, не видя в нем истоков своей трагедии. Вспомните его размышления: „Зло порождает зло; первое страдание дает понятие об удовольствии мучить другого…“ Вдумаемся: весь мир, окружающий Печорина, построен на законе духовного рабства — мучают, чтобы получить удовольствие от страданий другого. И несчастный, страдая, мечтает об одном — отомстить, унизить не только обидчика, но и весь мир. Зло порождает зло не само по себе, но в мире без Бога, в обществе, где попраны нравственные законы, где только угроза юридического наказания как-то ограничивает разгул вседозволенности. „Я иногда себя презираю… Не оттого ли я презираю и других?..“ Так Печорин вплотную подходит к разгадке тайны своих мучений — но не принимает истину. Человек, которому смешны „наивные верования“ предков, отказывается от истины нравственного самоограничения, от идеи Высшего Суда.
Лермонтов приводит своего героя, отказавшегося судить себя, к полному поражению. Печорин постоянно ощущает свою нравственную ущербность: он говорит о двух половинах души, о том, что лучшая часть души „высохла, испарилась, умерла“. Кокетничая с княжной Мери, он увлекается и произносит искреннее, страшное признание: „Я сделался нравственным калекой…“ Вот истинная трагедия Печорина: ощущая свою духовную неполноценность, он не видит ее причин, обвиняет мир, людей и время в своем духовном рабстве. И попадает в замкнутый круг.
Задумаемся, почему Печорин так безумно дорожит своей свободой: „Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту… но свободы моей не продам. Отчего я так дорожу ею?“ В самом деле — отчего? И почему свободу Печорин понимает так упрощенно: как свободу от брачных уз, свободу от дружеских привязанностей? Да потому что истинной свободы — свободы духовной — он не знает.
Печорин так стремится к свободе, потому что он не свободен, духовно закрепощен. Он ищет свободу, но ищет „не там“: в одиночестве, в бесконечных скитаниях, то есть находит лишь внешние атрибуты свободы. А поиск внешней свободы заведомо безрезультатен, пока не обретена внутренняя, духовная свобода.
Бездомность, неприкаянность Печорина и бессмысленная смерть на пути из Персии — вот тот духовный крах, полное фиаско, к которому приводит автор своего героя. Ибо не дано человеку судить себя по иным нормам, кроме общечеловеческих, ибо путь двойной нравственной нормы, путь вседозволенности бесплоден, это путь к духовному опустошению, к духовной смерти. Неслучайно ведь, осмысливая трагедию эпохи, Гоголь пишет поэму „Мертвые души“. Список литературы
Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. — М., 1994.