/>/>/>/>ЗНАЧЕНИЕБУДУЩЕГО И СМЫСЛ НАСТОЯЩЕГО
Некоторые философыутверждают, что истина доступна мыслителям и поэтам. Не экспериментальная наукаи не научная философия – этот новоевропейский вариант метафизики – могут судитьоб истине. Лишь свободная от метафизического принуждения мысль открыта истинебытия. Одна из наиболее значимых фигур в философической поэзии – Гельдерлин. Они сам осознает, что данный выбор нуждается в пояснении или даже в объяснении. Всвоем «Письме о гуманизме» Хайдеггер отмечает, что Гельдерлин не принадлежит к«гуманизму», ибо мыслит судьбу человеческой экзистенции самобытнее и глубже,чем это можно сделать в рамках гуманизма. Поэзия Гельдерлина позволяетприблизиться к сущности поэзии, а значит и к сущности самого бытия.
«Почему, с цельюпоказа сущности поэзии, выбраны работы Гельдерлина? Отчего не Гомер или Софокл,не Вергилий или Данте, не Шекспир или Гете? Ведь сущность поэзии реализованатакже и в произведениях этих поэтов, причем даже более полно, чем в рано ивнезапно обрывающемся творчестве Гельдерлина. Гельдерлин избран не потому, чтоего произведения, среди прочих реализуют всеобщую сущность поэзии, ноединственно потому, что поэзия Гельдерлина несет поэтическое назначение —собственно сочинять сущность поэзии. Для нас Гельдерлин — поэт поэта в некоторомсовершенном смысле. Вот почему он избран»[1].
Платон и Декартсчитали, что поэзия – это сфера фантазии, в которой речь идет о несуществующем,вымышленном. Хайдеггер утверждает прямо противоположное – именно поэты могутзнать истинное. Вся классическая античная и новоевропейская философия относитсяк языку как к чему-то вторичному: язык есть средство выражения мысли или средствокоммуникации. Мысль отражает некую действительность, предметом мысли являетсянекая вещь. Или, как в случае с Платоном, вещь копирует некую идею. Такимобразом, язык «подстраивается» и под первое, и под второе, независимо от того,что будет первым, а что вторым. Язык всегда будет третьим. Основопологающаяидея Хайдеггера о том, что язык есть дом бытия, переворачивает это отношение.
Только в сфере языкаможно найти ответ на вопрос о смысле, ибо язык живет «по законам смысла». Хотяи мышление, и реальность должны подчиняться законам смысла, но лишь стихияязыка творит эти законы, – убежден Хайдеггер. Но вернемся к Гельдерлину. Почемуизбран Гельдерлин и только он? Возможно ли вычитать всеобщую сущность поэзии вработах одного-единственного поэта? Не лучше ли было найти более масштабное имяили обобщить множество известных и признанных таковыми поэтических опытов? Ведьпоэзия Гельдерлина – лишь одна среди многих других. «Это так, – пишетХайдеггер, – лишь постольку, поскольку мы понимаем под «сущностью поэзии» то,что собрано во всеобщем понятии, одинаково значимом для всякой поэзии. Однакоэто всеобщее, одинаково значимое для всякого особенного, всегда естьравнозначное [и безразличное – das Gleichgultige ], та «сущность», котораяникогда не может стать существенной. Однако мы ищем именно это существенноeсущности, то, что принуждает нас к решению относительно того, примем ли мыпоэзию всерьез и (как мы это сделаем), принесем ли мы с собой (и каким образом)предпосылки для того, чтобы находиться во владениях поэзии»[2].
Отдавая себя вовладение поэзии, Хайдеггер стремится понять, каким образом в поэтическом словеоткрывается истина бытия. Его герменевтические усилия приводят к успеху: емуудается выразить в философских формулах «сущность поэзии», схваченную в стихахнемецкого поэта. Сущность поэзии, устанавливаемая Гельдерлином, исторична ввысшей мере, ибо она предвосхищает некое историческое время. Но какисторическая сущность она – единственно существенная сущность.
«Но друг! мы приходим слишкомпоздно. Правда, боги живут, —
Но над головой, там, наверху, вдругом мире.
Там они бесконечно творят и, кажется,мало считаются с тем,
Живем ли мы, так сильно берегут наснебожители.
Ведь не всегда хрупкий сосуд можетвместить их,
Лишь иногда переносит человекбожественную полноту.
Жизнь поэтому — сон о них. Нозаблуждение
Помогает, подобно дремоте, а нужда иночь делают сильными,
Пока герои не подрастут достаточно вжелезной колыбели,
Пока сердца, как прежде, по силе нестанут подобны небесным.
Затем они приходят, гремя. Однако мнечасто кажется, что
Лучше спать, чем быть так — бездрузей,
Так ждать, — и что при этом делать иговорить,
Я не знаю. И к чему поэты в скудныевремена?
Но они, скажешь ты, подобны святымжрецам бога вина,
Которые в священной ночи идут из краяв край»[3].
Тема истокаинтригует. Откуда берется нечто сотворенное, если оно по определению не естьпреобразование, но есть рождение чего-то нового. Если мы говорим, что причинойсобытия является другое событие, причиной вещи есть соединение готовой формы(замысла) с готовой материей (веществом), то творчество предполагает сотворениеформы из ничего, рождение нового не из предшествующего.
«Исток здесьобозначает, откуда нечто пошло и посредством чего нечто стало тем, что оноесть, и стало таким, каково оно. То же, что есть нечто, будучи таким, каковооно, мы именуем его сущностью. Исток чего-либо есть происхождение его сущности.Вопрос об истоке художественного творения вопрошает о происхождении егосущности. Согласно обычным представлениям, творение проистекает из деятельностихудожника и через посредство ее. Но посредством чего стал и откуда пошелхудожник, ставши тем, что он есть? Посредством творения, ибо когда говорят, чтомастера узнают по его работе, то это значит: именно работа, дело, творение допускает,чтобы происходил художник как мастер своего искусства. В художнике исток творения.В творении исток художника. Нет одного без другого. Но не одно только из нихслужит основой для другого. Художник и творение искони суть внутри себя и всвоих взаимосвязях через посредство третьего, которое есть первое, — черезпосредство того, отчего у художника и у художественного творения их имена,посредством искусства, художества»[4].«Аллегория и символ задают нам рамку для представлений, в которой с давнихвремен вращается всякая характеристика художественного творения. Но то одно втворении искусства, что открывает иное, то одно, что совмещает и сводит воединос иным, есть вещность художественного творения. И кажется даже, будто вещностьхудожественного творения есть нечто вроде пода-остова, в который встраивается ина котором строится иное, то настоящее, ради чего, собственно, все строится. Ине эту ли вещность, собственно говоря, создает художник, занимаясь своимремеслом?»[5]
Философия существует уже более двух с половиной тысячелетий.Многообразие тех ролей и обликов, которые она принимала за это время поражает,но не разрушает ни единства ее смысла, ни точности ее замысла. Философия – этоособый интеллектуальный проект, уходящий своими корнями в далекое прошлое,удивительно современный и принципиально открытый для будущего. Рождениефилософии навсегда изменило самого человека, его культуру и общество. Она далавозможность человечеству ощутить невиданную прежде свободу – свободу мысли. Онаже возложила на человека невиданную прежде ответственность – ответственность задействия, инициированные свободной мыслью. Не все и не всегда стремилисьприобщиться к философии как к проекту, как к особому отношению к миру и самомусебе. Но идея универсального разума установила новые соответствия между словамии поступками, вещами и мыслями.
Вгражданском обществе не властные инстанции и управленческие структуры, аширокие слои просвещенной общественности способны и должны, не прикрываясьшорами узкой специализации, защитить одну из главных своих ценностей –философию и науку. Тем более что сегодня в защите нуждается не только самознание, но и способы его получения, развития и применения. Атаки на методыфилософии и науки и критерии достоверности ведутся с различными целями. Подменафилософского и научного знания всевозможными паранаучными утверждениями таит всебе угрозу не только для самой науки, но и для общества, в жизни которого онаиграет столь значимую роль. Воистину, сон разума порождает чудовищ. Кто-товыдает за философское и научное знание идеологическими спекуляциями во имяреализации политических целей, кто-то стремится к обогащению за счет невежестваи суеверия других, а кто-то искренне верит в расширение возможностей познанияпутем отказа от строгих принципов научности.
Массоваякультура создает благодатную почву для популярности паранаучных знаний, ихизощренность и агрессивность в апелляциях к общественному мнению возрастает, ав эпоху социальных трансформаций производимый ими эффект удваивается. Лишьдостаточный уровень компетентности большинства граждан, вполне достижимый, но,к сожалению, еще не достигнутый посредством образования, способен служитьнадежным противовесом стремлению группы лиц представить как философское инаучное знание то, что таковым не является.
Современнуюцивилизацию часто называют техногенной. Прежние цивилизации рождали техническиеприспособления, ныне сама техника творит цивилизацию, определяет логику и темпее развития. Как бы ни называли современное общество: индустриальным,постиндустриальным, информационным, рациональным, в каждом случае егопротивопоставляют прежнему обществу, называемому традиционным. Если раньшеобщественное развитие во многом определялось такими феноменами как демократия,диктатура, олигархия, либерализм, коммунизм, капитализм, консерватизм, национализми т.п., то сегодня они оказались на втором плане, а на первый стремительновышла оппозиция современности и традиционализма.
Переходиз традиционного (отсталого) общества в современное лежит через модернизацию.Модернизация предполагает радикальное изменение всех сфер социальной жизни,всех политико-правовых и экономических институтов, технологий и способовуправления. Но наиболее значимые перемены должны произойти с самим человеком,его внутренним миром: психологическая приспособляемость к изменениям ивосприятию нового; рациональность мышления и вера в эффективность науки имедицины; способность к выбору – принятию самостоятельных решений относительно собственнойсудьбы; индивидуализм; стремление к самоутверждению; честолюбие по отношению ксебе и своим детям; интерес к политическим вопросам и высокая степеньсамостоятельности в политических пристрастиях. Здесь на помощь человеку в егостремлении быть свободным и ответственным приходит философия, воплощающаяразумность как таковую.