Савва Мамонтов

История России богата людьми-созидателями, к числу которых по праву относится и один из крупнейших отечественных предпринимате­лей конца XIX в. Савва Иванович Мамонтов. Его имя неразрывно свя­зано с реализацией выдающегося для своего времени инженерного проекта—строительством железнодорожной магистрали Ярославль— Архангельск. Однако, главная его заслуга перед потомками состоит в другом. Человек щедрой души, яркой самобытности, удивительного эстетического вкуса, высоких нравственных побуждений, он обессмер­тил свое имя искренним и бескорыстным служением русской культуре. Творческая судьба В. М. Васнецова, М. А. Врубеля, М. М. Ипполито-ва-Иванова, И. И. Левитана, С. В. Рахманинова, И. Е. Репина, Н. А. Римского-Корсакова, В. А. Серова, К. С. Станиславского, Ф. И. Шаляпина и ряда других великих национальных талантов в той или иной степени переплетена с деятельностью этого купца.
Мамонтову-меценату посвящены специальные исследования’, но о многих сторонах его биографии известно до сих пор сравнительно мало. Жизнь и судьба Саввы Ивановича интересны не только сами по себе, его личность как бы персонифицировала полузабытый ныне фено­мен российской благотворительности. Длительное время он оставался вне поля зрения советских историков, поэтому и жизнеописания “вели­колепного Саввы” часто лишены исторического фона, важных времен­ных реалий, придававших делам его особый колорит и значение.
Мамонтов прожил большую и сложную жизнь. Родился он 2 ок­тября 1841 г. в купеческой семье. Отец, Иван Федорович Мамонтов, с конца 30-х годов XIX в. занимался винным откупным промыслом на Сибирском тракте, в городке Ялуторовске Тобольской губернии. Здесь у него, женатого на купеческой дочери Марии Тихоновне Лахтиной, и появился четвертый ребенок — сын Савва, о чем свидетельствует запись в метрической книге местной Воскресенской церкви2. Кроме него, в семье было еще семь детей: Александра, Федор, Анатолий, Николай, Ольга, Мария, Софья (две последние умерли в детстве).
В 1849 г. купец первой гильдии (с 1843 г.) И. Ф. Мамонтов пере­ехал в Москву, чтобы возглавить обширное откупное хозяйство Москов­ской губернии, и держал его в своих руках более 10 лет, вплоть до ликвидации откупной системы в 1863 году. Деятельность в Сибири была успешной, и средства позволили жить в первопрестольной на широкую ногу: был арендован роскошный особняк на Первой Мещанской, устраивались званые вечера и балы. Уклад жизни семьи Ивана Федоровича и его брата, тоже купца, Николая Федоровича, переселив-шегося в Москву из Смоленской губернии и в начале 50-х годов XIX в.
(основавшего фабрику сургуча и лаков3, существенно отличался от об­щепринятого в то время в предпринимательской среде. Литература, музыка, театр занимали важное место в жизни многочисленной мамон-товской родни. Даже внешний облик Ивана Федоровича был необычен для лица купеческого звания. Этого предпринимателя “по фотогра­фим,— заметила его внучатая племянница, дочь П. М. Третьякова,— можно было принять за английского премьера: цилиндр, бритое лицо, изящный костюм” 4.
В то время Мамонтовы еще не имели прочных связей в среде московского купечества. Торговцы и промышленники завидовали бога­тым откупщикам, не любили их, да и сами они не стремились завое­вать расположение местного купеческого общества и даже не причис­лялись к нему. Николай Федорович значился “мосальским купцом”, а Иван Федорович прожил первые годы в Москве в звании “чистополь­ского первой гильдии купца” и в качестве такового был в 1853 г. воз­веден в потомственное почетное гражданство5. В дальнейшем род Мамонтовых занял видное место в московском купеческом мире, а его представители породнились (что являлось одной из форм общественно-гo признания) со многими старинными и влиятельнейшими фамилиями. Уже в начале 60-х годов XIX в. Иван Федорович играл значительную роль в купеческом обществе, в городском управлении6. В Москве изменился и характер воспитания детей. У старших сы-новей (Федора, Анатолия, Саввы) появился гувернер, выпускник Дерпт-ского университета Ф. Б. Шпехт, который обучал их европейским
манерам и иностранным языкам. Но, как и в других купеческих семьях, новое соседствовало со старым: за непослушание и нерадивость “клали на кровать и секли”7)
I В конце 1852 г. умерла Мария Тихоновна. В семье надолго воца­рился траур. Иван Федорович с детьми переехал в обширный, но более простой дом на Новой Басманной. Он был серьезно озабочен их буду-щим и стремился дать им систематическое образование. Анатолий и Савва были помещены во Вторую московскую гимназию на Елоховской улице. Ни особого старания, ни прилежания Савва в гимназии не про-явил, и через год отец решил определить его в петербургский Институт Корпуса гражданских инженеров (Горный корпус). В этом выборе сказалась прозорливость Ивана Федоровича, осознавшего на заре же­лезнодорожного строительства и индустриализации важность инженер­ной профессии.
Савва и его двоюродные братья Анатолий и Валерьян (младшие сыновья Николая Федоровича) выдержали экзамен и в августе 1854 г. были зачислены в корпус. Питомцы этого учебного заведения получа­ли не только общие и специальные знания, но и военную подготовку;
выпускникам присваивался военный чин. Вспоминая об этом периоде своей жизни, Савва Иванович писал: “Странно и чудно мне было по­пасть в строгий режим военной жизни: маршировки, ружейные приемы и вообще строгое обращение офицеров с детьми”8. Из общеобразова­тельных предметов преподавали русский, французский и немецкий языки, рисование, географию, древнюю историю, арифметику, алгебру, геометрию, чистописание и закон божий. Савва проучился здесь до января 1856 г. и, как явствует из свидетельства, “был поведения хоро­шего”9. Сложнее было с прилежанием. “Чрезвычайно увлекающийся человек, Савва целиком уходил в те области и дела, которые его начи­нали интересовать, но часто забывал и игнорировал многое другое, что казалось ему несущественным. Так, очень быстро он выучил немецкий язык и всегда имел по этому предмету только высшие баллы, но по’ латыни получал лишь двойки и тройки.
Трудно сказать, как повлияло почти двухлетнее пребывание Саввы в Петербурге на формирование его личности. О том, с кем он дружил, что читал, чем интересовался, как открывал для себя разные стороны жизни северной Пальмиры, сведений не сохранилось. Известно только, что успехами в учебе он не отличался. В апреле 1855 г. Иван Федоро­вич обратился к 14-летнему сыну с письмом-наставлением, в котором высказал свое недовольство и в конце заметил: “Я благословляю тебя, прошу и приказываю бросить лень, учиться хорошо и баллами в успе­хах показать мне, что ты послушный и заботливый к исполнению отцовских приказаний сын”.
Обучение в Горном корпусе оборвалось внезапно: во время эпиде­мии от скарлатины скоропостижно умер кузен Валерьян, и Иван Федо­рович забрал сына в Москву, где определил его в четвертый класс Второй гимназии, в которой он учился ранее. Савва и здесь успехами в учебе не отличался. В седьмом, выпускном, классе весной 1860 г. взрослый, почти 19-летний, он не выдержал экзамена по латин­скому языку, не получил свидетельства и был зачислен во второгод­ники. И отец, и сын тяжело переживали случившееся. Однако нашлись догадливые люди, порекомендовавшие “удачную комбинацию”, Савва поступил в Петербургский университет (свидетельство об окончании гимназии здесь не требовалось, латынь же за него сдал другой юно­ша), а затем перевелся на юридический факультет Московского уни­верситета. Осенью он приступил к занятиям и, как позднее вспоминал, “посещал лекции с большим интересом и с большим вольнодумством”2.
В то время Мамонтов уже серьезно увлекся сценическим искусст­вом. Интерес к удивительному миру “чувств, образов и звуков” он проявлял и раньше. Дневник его за 1858 г. содержит множество запи­сей о посещении театральных спектаклей. Гимназист-театрал не только перечислял постановки и ведущих актеров, но и высказывал собствен­ные мнения о качестве пьес и уровне исполнительского мастерства ‘3. Много в дневниковых записях наивных, юношески-максималистских суждений, но они показывают, что театр стал важной и обязательной ;
частью жизни молодого человека. Он бывал на спектаклях охотно.] и регулярно. Интересовали его разные жанры: опера, балет, водевиль,* драма. В доме Мамонтовых не было принято прибегать к запретитель-
ным мерам (за редчайшим исключением). Пытаясь добиться нужных результатов и “отвратить от опасных соблазнов”, глава семьи действо-вал убеждением.
Большую роль в формировании личности Саввы играли его близ-кие, духовная атмосфера “образованных кругов” общества, к которым принадлежали Мамонтовы.) Дневниковые заметки позволяют судить о духовных запросах и времяпрепровождении гимназиста. Подробно описаны им вечера в кругу многочисленной родни в своем доме и у дядюшки Николая Федоровича, на Пресне: дружеские разговоры, музицирование, пение, обсуждение спектаклей и книг, Много в дневни­ке и других примечательных штрихов жизни молодого Мамонтова. 31 января 1858 г. он записал: “Сегодня утром ходил к Александру (двоюродный брат, Александр Николаевич.—А. Б.} на фабрику, у него был Булахов, он пробовал мой голос, говорит, что у меня баритон и может образоваться хороший голос, если мне им заниматься”14.
В конце 50-х годов XIX в. Мамонтовы переехали в новый дом на Воронцовом поле (улица Обуха). Было приобретено имение Киреево около Химок, под Москвой, ставшее “родовым гнездом” Мамонтовых на многие годы. В семье царила открытая, доброжелательная атмосфе­ра, не лишенная и общественных интересов. Бурные события россий-
ской действительности 50-х—начала 60-х годов XIX в.—Крымская вой­на, смерть Николая I и воцарение Александра II, подготовка “великих реформ” и отмена в 1861 г. крепостного права—способствовали ожив­ленью общественной жизни, вызывали живейший интерес в различных слоях общества. В 1856 г. получили амнистию декабристы, и некото­рые из них по прибытии в Москву останавливались в доме Ивана
2 Федоровича 15.
Менялись в России и экономические условия. Раскрепощалась част-
ная инициатива, наиболее дальновидные и предприимчивые представи-тели купечества брались за большие начинания, за осуществление сме-лых проектов. В число таких людей входил и И. Ф. Мамонтов, который имел близкие деловые отношения с крупнейшим предпринимателем середины XIX в. В. Л. Кокоревым, сначала занимавшимся винным от­купом в Сибири, а затем возглавившим откупное дело в Петербургской губернии. Еще в конце 40-х годов XIX в. Кокорев начал торговые опе-
рации с Персией, был одним из пионеров промышленного освоения За­кавказья. Два крупнеиших откупщика, В. А. Кокорев и И. Ф. Мамон­тов, основали в 1857 г. в Москве Закаспийское торговое товарищество,
специализировавшееся первоначально на экспортно-импортных опера-циях, главным образом с шелком.
Однако деловые интересы Ивана Федоровича этим не ограничи-вались. Накопив значительный капитал на откупах, он помещал сред­ства в городскую недвижимость и железнодорожное строительство. При его деятельном личном и финансовом участии построена одна из пер­вых в России Троицкая железная дорога протяженностью 66 верст, связавшая Москву с древним Ссргиевым посадом. Концессия была по­лучена в конце 1859 г., а летом 1863 г. на линии началось регулярное движение. Уже в 1865 г. перевезено было 456 тыс. пассажиров, 9,5 млн. пудов различных грузов, а прибыль составила 476 тыс. рублен’°. Старший Мамонтов вложил в это предприятие 460 тыс. рублей и был избран членом правления 17. Он справедливо считал, что у железнодо­рожного строительства в России большое будущее. У сыновей была своя жизнь. Савва все больше увлекался тем, что
не имело никакого отношения к предпринимательским занятиям,— театром. В студенческое двухлетие он был не только усердным зрите­лем, но и приобщился к “театральному любительству”, В то время частные труппы еще не были разрешены, но существовали различные театральные кружки, самым известным из которых был Секретаревский Драматический (по имени владельца дома, где устраивались спектак­ли). Возглавляли его А. Н. Островский и А. Ф. Писемский. “Почтенные литераторы,— вспоминал Савва Иванович,— очень нас любили, да и было за что, ибо мы из сил рвались и играли очень забавно”. Он с го ловой ушел в эти занятия и в начале августа 1862 г. дебютировал в пьесе “Гроза” в роли Кудряша, Дикого же играл сам Островский. На спектакль пришел Иван Федорович, и Савва видел, как “он выти­рал слезу в последнем акте” 18.
Эта слеза не могла, однако, поколебать деловую натуру Ивана Федоровича, который был серьезно обеспокоен будущим не только Сав-вы, но и всего семейного дела. Старшие сыновья, Федор и Анатолий, склонности к предпринимательству не проявляли. Что же касается Саввы, то Иван Федорович, конечно, не мог даже вообразить, что лю­бовь к театру и участие в спектаклях станут судьбой сына. Не препят­ствуя его увлечениям, отец с тревогой отмечал, что “несерьезные” интересы и, как ему казалось, праздное времяпрепровождение все боль­ше и больше увлекали сына. Улетучивались надежды на успешное завершение университета. Иван Федорович решил прибегнуть к ради­кальным мерам и приобщить Савву к предпринимательским занятиям. Вскоре после указанного спектакля он отправляет его по делам Закас­пийского товарищества в Баку, куда тот прибыл 4 сентября 1862 г. Главная цель—отвратить сына от “непозволительных столичных удо­вольствий”.
Осенью 1863 г. руководители Закаспийского товарищества довери­ли Савве Ивановичу заведовать центральным. Московским, отделением фирмы. В начале 1864 г. молодой негоциант прибыл в Италию, чтобы поправить здоровье и одновременно познакомиться с торговлей шелком. Северная область Италии — Ломбардия — издавна была известнейшим в Европе районом шелководства и шелкоткачества, а столица области Милан — крупнейшим центром шелковой торговли, но не только. Город этот был и столицей оперного искусства, а театр “Ла Скала”—обще­признанной “первой сценой” мировой оперы.
Несколько месяцев пребывания в Милане оказались для Мамонто­ва весьма примечательными. Подробностей того, как он вел коммерче­ские дела, не сохранилось, однако известно, что именно и тот период он “серьезно заболел” оперным искусством. Савва Инановнч знакомил­ся с лучшими оперными постановками, слушал ведущих вокалистов и начал брать уроки пения. Не без юмора он писал позднее, что во время его занятий с маэстро извозчики, стоянка которых располагалась под окнами снимаемой им комнаты, “не выдсржпвплн и уезжали” 19.
Эта первая поездка в Италию (он побывал там много раз) приме­чательна еще одним событием в жизни молодого дсльна-меломана. Мамонтов познакомился с дочерью известного московского купца, круп­ного шелкоторговца Григория Григорьевича Сапожникова — Елизаве­той (1847—1908 гг.), ставшей его женой. Молодая девушка не блиста­ла красотой, но покорила сердце Саввы Ивановича умом, образован­ностью и душевной открытостью. Ее мать, Вера Владимировна Алексе-
ева, была сестрой Сергея Владимировича Алексеева — отца К. С. Ста ниславского, а другой брат матери, Александр,—отцом Н. А. Алексе­ева, избранного впоследствии Московским городским головой. В иерар­хии московского купечества Сапожниковы — Алексеевы уже в 60-е годы XIX в. занимали высокое положение, и их согласие на брак служило признанием авторитета Мамонтовых.
Решение сына Иван Федорович сразу и безоговорочно одобрил. “Выбор твой указанной невесты, Лизы Сапожниковой,— писал он в ноябре 1864 г.,—есть выбор правильный и достойный”20. Избранница имела всего около 17 лет от роду, но была девушка начитанная, музы­кально образованная. Позднее она писала: “Я очень любила стихи, много занималась музыкою и страстно любила немецких классиков, особенно Бетховена и Шумана”21. Свадьба состоялась в апреле 1865 г. в Кирееве. Там они прожили несколько недель, а затем уехали в сва­дебное путешествие в Италию 22.
Вернувшись осенью в Москву, молодая чета поселилась в доме на Садовой-Спасской, который купил для них Иван Федорович. Этот особняк постепенно превратился в один из интереснейших центров художественной жизни не только Москвы, но, пожалуй, и всей России. Первоначально небольшой, двухэтажный (каменный низ, деревянный верх), неоднократно перестраиваясь и расширяясь, он к концу XIX в. имел 15 комнат на первом этаже, 11—на втором, 4—в мезонине и обширный зимний сад 23.
Отец приобщал Савву Ивановича к железнодорожному предприни­мательству. В 60-е годы XIX в. строилась дорога на Ярославль, и И. Ф. Мамонтов был крупным акционером и директором общества Московско-Ярославской железной дороги. Возглавлял эту компанию Ф. В. Чижов (1811—1877 гг.). Бывший профессор математики Петер­бургского университета, широко образованный человек, близкий знако­мый Н. В. Гоголя, И. С. Аксакова, Н. М. Языкова, А. А. Иванова, В. Д. Поленова и других писателей и художников, он играл заметную роль в кругах славянофилов, был одержим идеей экономического раз­вития северных областей России. Чижов проникся большой симпатией к молодому, энергичному и умному С. И. Мамонтову и на многие годы остался его покровителем и наставником, причем не только в железно­дорожных делах 24.
Конец 60-х — 70-е годы XIX в.— важный период в жизни Саввы ‘Ивановича. В августе 1869 г. умер Иван Федорович, и сын стал зани­маться предпринимательством самостоятельно. Не без влияния Чижова Савва Иванович не покинул деловой мир, а постепенно все больше и больше втягивался в эти занятия, набирался коммерческого опыта и знаний. В течение нескольких лет он фигурировал в качестве канди­дата в члены правления, затем члена правления, а в 1872 г., по ре­комендации Чижова, занял ответственный пост директора Общества Московско-Ярославской железной дороги. Линия была открыта для движения в 1870 году. Одновременно С. И. Мамонтов состоял вла­дельцем торговой конторы, специализировавшейся на поставках строи­тельных материалов (операции с шелком были прекращены еще в 60-е годы XIX века).
В начале 70-х годов он начал играть заметную роль и в общест­венных организациях: избирается гласным Городской думы и действи­тельным членом Общества любителей коммерческих знаний26. Еще раньше Мамонтов был причислен к московскому купечеству. В справоч­ной книге купеческого общества на 1873 г. говорится: “Мамонтов Сав­ва Иванович, 31 год, купец 1 гильдии, потомственный почетный граж­данин, в купечестве с 1866 года. Жительствует в Сретенской части, в приходе церкви Святого Панкратия у Сухаревой башни, на Садовой улице в собственном доме. Торгует лесом. Состоит выборным от мос­ковского купечества с 1869 года”.
Киреево унаследовал старший брат Федор, а Савва Иванович и Елизавета Григорьевна решили приобрести собственный дом в сель­ской местности. Такое желание диктовалось искренней тягой к природе и убеждением, что дети должны расти в простой, здоровой среде. Мамонтовы узнали, что по Ярославской дороге, в нескольких верстах от станции Хотьково, продается усадьба писателя С. Т. Аксакова. В марте 1870 г. супруги Мамонтовы поехали осматривать Абрамцево.’ Елизавета Григорьевна писала: “Въехав в просеку монастырского леса и увидев на противоположной горе уютный, серенький с красной кры­шей дом, мы стали восхищаться его местоположением . В доме остава­лась кое-какая аксаковская мебель, портреты и рисунки. Дом был настолько плох, что нечего было и думать поселиться в нем, не переде­лавши его основательно”28. Живописная местность и очарование самого дома определили решение— покупать.
Была быстро оформлена на имя Елизаветы Григорьевны купчая, и Мамонтовы за 15 тыс. руб. стали обладателями запущенного, но до­вольно обширного имения (285 дес.)29. Дом был капитально отремон­тирован к осени. В дальнейшем неутомимый Савва Иванович, который всю жизнь постоянно что-то сооружал и перестраивал, превратил Абрамцево в благоустроенную в хозяйственном и бытовом отношениях усадьбу. Здесь были построены больница, школа, мост, плотина на реке Воре, улучшена дорога, сооружены мастерские для художников, церковь и много более мелких зданий в самой усадьбе и около нее, создана оранжерея, разбит прекрасный сад. Хозяин дома всей душой полюбил это место “Не будь Абрамцева, жчзни с природой, безотрад­но было бы”,— писал он жене 30.
Интерес к искусству и к людям, его олицетворявшим, отличал Савву Ивановича и в пору зрелости, и в старости. И деятели искусст­ва платили ему взаимной симпатией. Своеобразный душевный и интел­лектуальный магнетизм Мамонтова способствовал возникновению “ма-монтовского кружка”, объединившего общностью духовных и эстетиче­ских интересов хозяев Абрамцева и многих блестящих представителей художественной культуры России конца XIX века.
Художники появились в доме на Садовой еще в конце 60-х годов XIX века. Одним из первых близким знакомым семьи стал художник и архитектор В. А. Гартман. В 1872 г. в Италии, куда почти ежегодно ездил Савва Иванович с женой, познакомились со скульптором М. М. Антокольским, художником В. Д. Поленовым и искусствоведом А. В. Праховым, которые стали друзьями дома на многие годы. В начале 70-х годов XIX в. изобразительное искусство становится “по­требностью души” и Елизаветы Григорьевны. В 1872 г. во время пре­бывания в Риме с большим интересом и удовольствием она посещала мастерские русских художников, а несколько тысяч франков, подарен­ных ей матерью, израсходовала на приобретение картины Ф. А. Брон­никова “Мученик” и мраморной головы Натана Мудрого работы Анто­кольского 31.
Пребывание в Италии “выбивало из колеи” Савву Ивановича. Возвращение в Россию и переход от возвышенных духовных интересов к будничным, зачастую рутинным обязанностям в правлении Москов­ско-Ярославской дороги первые годы угнетали его. Летом 1874 г. он писал жене: “У меня за последнее время римской жизни приходит желание не очень запрягаться во всякие дела. Да и зачем, в самом деле, голова кругом идет, покоя знать не будешь, очерствеешь и из-за чего? Благо не было бы, что кусать, а то, слава Богу, на наш век хватит. Нет, я, право, пресерьезно думаю обставить себя так, чтобы все-таки до известной степени принадлежать себе”32.
В 70-е годы XIX в.— период становления Мамонтова как знатока, ценителя и покровителя искусств — молодой предприниматель еще толь­ко приобретал популярность в деловом мире. Человек он был инициа­тивный и увлекающийся, даже азартный, не лишенный к тому же и определенных амбиций. Его часто тяготило отсутствие настоящего большого дела, где можно было проявить себя в полной мере. Роль “отставного купца” была не для него. “Не знаю, что будет дальше,— писал “Мамонтов жене вскоре после избрания его директором Общества Московско-Ярославской дороги,— но сейчас мне вообразить даже не­мыслимо, чтоб я бросил это дело, уж больно полюбилось, и удача за­манчива” 33. Железнодорожная компания действовала успешно и при­носила хорошую прибыль 34.
Общероссийскую известность как предприниматель Савва Ивано­вич получил с постройкой Донецкой каменоугольной железной дороги, связавшей Донбасс с Мариупольским портом. Строительство существен­но ускорило индустриальное развитие этого чрезвычайно перспективно­го в экономическом отношении района. В 1876 г. правительство назна­чило для потенциальных концессионеров торги. Каждый из претенден­тов должен был представить свои проект и смету строительства будущих железнодорожных линий, общая протяженность которых со-ставляла примерно 500 верст. Одним из соискателей был Мамонтов. Он вышел победителем и несколько лет занимался новым и большим делом. Донецкая дорога была в основном проложена за 1878—1879 гг., а завершилось строительство в 1882 году. Савва Иванович мог констати­ровать: “Дорога построена прекрасно”35. В начале 90-х годов XIX в. она была выкуплена государством.
Предпринимательская деятельность Мамонтова не заслоняла его душевной привязанности к искусству. Он поразительно умел сочетать одно дело с другим. С искренним удивлением Станиславский вспоми-
нал, что Мамонтов в одно и то же время руководил постановкой
домашнего спектакля, писал пьесу, “шутил с молодежью, диктовал деловые бумаги и телеграммы по своим сложным железнодорожным Делам, которых он был инициатор и руководитель”37. Тратя много вре-мени и сил на деловые обязанности, решая каждодневно множество организационных и финансовых вопросов, он не представлял себе жиз­ни без того, что согревало душу.
Мамонтовы любили русскую литературу, постоянно знакомились с новыми произведениями (в 1869 г. Елизавета Григорьевна, например, записывает в “Дневнике”, что они с мужем всю весну “с увлечением читали “Войну и мир”38). Постепенно сложилась домашняя традиция регулярно устраивать литературные чтения.
По мере того как в семье “обживались” художники (Поленов, Васнецов, Репин, затем Серов, Коровин, Врубель и др.), постоянно
и неизбежно возникали беседы об изобразительном искусстве, его роли и значении в прошлом и настоящем, обсуждались выставки. Савва Иванович обязательно посещал экспозиции Товарищества передвижных художественных выставок, хорошо знал собрание П. М. Третьякова (они состояли в родстве). Не проходили для Мамонтова незамеченными и другие события в изобразительном искусстве. Постепенно “беседы у самовара” переросли в рисовальные вечера, где каждый желающий мог проявить себя. В них принимали участие А. М. Васнецов, И. И. Ле­витан, В. И. Суриков, Н. В. Неврев, В. А. Серов, К. А. Коровин, сам С. И. Мамонтов и другие. Это была форма творческого общения лю­дей, объединенных близостью духовных интересов.
Встречи с художниками не ограничивались только чаепитием и бесе-дами. Многим Савва Иванович оказывал существенную моральную и материальную поддержку, а некоторые из них (Васнецов, Серов, Коровин, Врубель) подолгу жили у него и в Москве, и в Абрамцеве, где им были созданы необходимые для творчества условия. Умение распознать талант было отличительной чертой Мамонтова. Он делал все, чтобы дарование не погибло в нищете и заброшенности. В отчаян­но нуждавшемся Врубеле, который не был еще широко известен, Савва Иванович сразу увидел неординарность творческой натуры и после пер. вой же встречи (в дом на Садовую в 1889 г. Врубеля привел сын Мамонтова Андреи, тоже художник) заявил, что “надо обязательно приручить нового знакомого”39. Еще раньше, в конце 70-х годов XIX в. в семье “приручили” бедствовавшего Васнецова, затем — Серова и Коровина.
В Абрамцеве и в доме на Садовой художниками были созданы произведения, составившие частицу “золотого фонда” русской нацио­нальной культуры: “Проводы новобранца” и портреты Мамонтовых Репина; “Богатыри”, “Битва русских со скифами”, “Ковер-самолет”. “Три царевны подземного царства” Васнецова; “Сидящий демон” Врубеля; бесчисленное количество рисунков Серова, его знаменитый портрет старшей дочери Саввы Ивановича — Веры (“Девочка с пер­сиками”, 1887 г.); рисунки и эскизы декорации Поленова, Коровина и многое, многое другое. Члены семьи Саввы Ивановича и некоторые близкие родственники служили “натурой” для Репина, Серова, Невре-ва, Врубеля.
Мамонтов не принадлежал к числу выдающихся коллекционеров. Но везде, где бы он ни жил, его обязательно окружали произведения искусства. Художники дарили ему свои работы, что-то приобреталось им самим или его женой. Для Саввы Ивановича процесс творчества часто был важнее его результата, целенаправленной собирательской деятельностью он не занимался. Тем не менее постепенно сложилось мамонтовское собрание, включавшее значительное число первоклассных произведений. ‘
В архивном фонде Московского Окружного суда сохранилась со ставленная в сентябре 1899 г. подробная опись всего “движимого иму щества” в доме Мамонтовых на Садовой-Спасской. Из этого реестра следует, что мамонтовское собрание имело большую художественную ценность. Назовем лишь некоторые принадлежавшие ему работы В большом зале висели картины: “Барышни” Н. А. Ярошенко, “Позд равление” В. Е. Маковского, “Испанки”, “Корабли” К. А. Коровина “Вид Севастополя” И. С. Остроухова; в Малом кабинете—“Портре А. Мазини” и “Портрет Ф. Таманьо” В. А. Серова, “Мальчик В. Г. Перова, в Большом кабинете — “Вид Днепра” А. М. Васнецова “Портрет Э. А. Сайгина” И. Е. Репина; на лестнице—“Вид с балко на в Париже” и “Натурщица в мастерской художника” К. А. Корови на, “Битва русских со скифами” и “Витязь на распутье” В. М. Васне­цова. Кроме того, в доме имелось много этюдов и рисунков Врубеля, Коровина, Серова, а также мраморная скульптура “Христос перед Пилатом” (Большой кабинет), бронзовые бюст “Мефистофель” и голо-
ва “Иоанн Креститель” Антокольского (Малый кабинет)40. Савва Иванович целенаправленно поддерживал многие крупные начинания в области культуры. Он способствовал пропаганде искусст­ва передвижников, например, издал за свой счет в 1880 г. альбом “Рисунки русских художников”, который получил высокую оценку Ре­пина и критики4′. В 70—80-е годы XIX в. помогал организации худо­жественных выставок в Москве, финансировал (совместно с княгиней М. К. Тенишевой) издание журнала “Мир искусства”, выходившего с 1898 г. в Петербурге. Внес несколько десятков тысяч рублей в фонд Музея изящных искусств и был избран членом-учредителем Комитета по устройству музея42. Очень многое сделал Мамонтов для обществен­ного признания отдельных художников. В 1896 г. на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде, после того как по решению комиссии Академии художеств с экспозиции были сняты два панно Врубеля “Мнкула Селянинович” и “Принцесса Греза”, Савва Иванович построил для них специальный павильон, где выставил эти произведения.
Столь разнообразная деятельность Мамонтова была результатом глубокого осознания им общественного предназначения искусства. В 1899 г. меценат писал: “Искусство во все времена имело неотрази­мое влияние на человека, а в наше время, как я думаю, в силу шат­кости других областей человеческого духа, оно заблестит еще ярче. Кто знает, может быть, театру суждено заменить проповедь” 43.
Неизменной оставалась в мамонтовском доме любовь к музыке. Иногда заранее, чаще экспромтом, составлялась программа вечера, и звучала музыка Бетховена, Шумана, Моцарта, Мусоргского, Глинки, Даргомыжского и других русских и зарубежных композиторов, испол­нялись оперные арии. Часто солировал хозяин дома, которому акком­панировали члены семьи, гости из числа студентов и преподавателей Московской консерватории или друзья.
Чтение, музицирование, рисование, беседы об искусстве дополня­лись домашними спектаклями. Все началось с живых картин. Первый театральный вечер, в котором принял участие 17-летний К. С. Алек­сеев (Станиславский), состоялся в доме на Садовой 31 декабря 1878 гола. С 1879 г. (летом в Абрамцеве, зимой в Москве) несколько раз в год устраивались спектакли. Первой была поставлена Драма поэта А. Н. Майкова “Два мира”. Оформлением спектаклей занимались художники “мамонтовского кружка”, они же вместе с членами много­численной родни Саввы Ивановича играли в них.
Мамонтову не давала покоя мысль о довольно пренебрежительном отношении “просвещенной публики” к национальному оперному искус­ству. В начале 80-х годов XIX в. у Саввы Ивановича возникает мысль заняться большими оперными постановками. В 1884 г. он совместно с композитором и дирижером Н. С. Кротковым приступает к формиро­ванию труппы. Любовь к искусству и высокий эстетический вкус меце-ната, осознание им задач развития важного направления национальной художественной культуры лежали в основе этого предприятия. Он не только финансировал его, но был душой дела и художественным Руководителем.
Савва Иванович стал первым, кто после законодательного разре­шения в 1882 г. частных театральных трупп в столичных городах “по­кусился” на монополию императорских театров. Это был смелый и рис­кованный шаг. Мамонтов хотел не просто учредить оперный театр, а создать нечто качественно новое. Эстетическая концепция мецената была по тому времени новаторской. В казенных театрах оперные по­становки сводились к шаблонным сценическим и вокальным приемам, а спектакли походили на дивертисмент сольных партий, слабо связан­ных общим сценическим действием. Главным было “выпевание нот”.
Мамонтов хотел организовать все иначе. Он задумал соединить на сцене воедино певца, актера, художника, музыкальное и хоровое сопро­вождение и добиться, чтобы спектакль воспринимался как цельное художественное произведение, где все имело бы равноценное значение. Такая задача была тогда трудноразрешима. Отсутствовали навыки, не существовало традиций подобных постановок, почти все приходилось начинать с нуля.
При формировании труппы Московской частной русской оперы было решено, что она должна состоять из молодых певцов, которые не прошли “школу казенной сцены”. Капельмейстером стал И. А. Труффи, руководителем труппы числился Н. С. Кротков. Официально С. И. Ма­монтов никаких постов здесь не занимал, но—по воспоминаниям оче­видца, руководил всеми репетициями и “старался внести в исполнение молодых артистов драматический элемент и осмысленность в произне­сении текста”44. “Нужно петь играя”,— постоянно наставлял он испол­нителей, ибо считал, что опера не есть “концерт в костюмах на фоне декораций”45.
Для первых постановок было намечено три оперы: “Русалка” А. С. Даргомыжского, “Фауст” Ш. Гуно и “Виндзорские проказницы” О. Николаи. Днем рождения частной оперы стало 9 января 1885 г., когда в помещении Лианозовского театра шла “Русалка”. Рисунки для декорации и костюмов делал В. М. Васнецов, декорации писали молодые К. А. Коровин, И. И. Левитан, Н. П. Чехов. Они же оформ­ляли “Фауста” и “Виндзорских проказниц” по эскизам В. Д. Поленова. Важно то, что Мамонтов привел в театр настоящих больших художни­ков, и именно с частной оперы идет само понятие “художник театра”. Ранее талантливые мастера такой деятельностью не занимались. В казенных театрах были декораторы, которые худо-бедно оформляли спектакли, но их занятия считались чем-то второстепенным. Главным для них было “похоже” изобразить на заднике итальянский пейзаж, античные руины, средневековый замок и т. п. “типические картины”, на фоне которых и выступали певцы. Как правило, тут не было ни настоящего мастерства, ни творческой фантазии, ни вкуса.
В театре Мамонтова значение и роль художника были иными. Талант братьев Васнецовых, Врубеля, Коровина, Левитана, Малютина, Поленова, Серова и некоторых других не только проявился в полной мере в театральных постановках, но и придал им невиданную доселе яркость и выразительность. Мелочей в оформлении спектаклей, в под-боре реквизита и костюмов в частной опере не было. Каждая сцениче-ская деталь, мизансцена, элемент костюма подробно обсуждались в кругу художников, знатоков искусства и истории.
Казалось бы, при такой серьезности подготовки каждого спектакля успех его у публики был обеспечен. Задолго до открытия театра в Москве циркулировали слухи. Театралы-завсегдатаи, любители свет­ских развлечений, критики гадали, что ждет их в театре “железнодо­рожного короля”. Любопытных было много, и на “Русалку” все билеты были раскуплены. Однако успеха не было, и последующие спектакли шли часто при почти пустом зале. В прессе появились заметки с одно­значно критическими оценками46.
Конечно, у первых мамоптовских оперных постановок имелись не­достатки, неизбежные при осуществлении столь большого и необычно­го начинания, прежде всего — невысокий уровень вокального и актер­ского мастерства ведущих певцов, не умевших “петь играя”. Однако цели Мамонтова были грандиозней и значительней качества отдельных спектаклей. Заметили же и оценили их на первом этапе лишь немно­гие. Художник Коровин писал: “Все его осуждали: “Большой чело­век — не далом занимается, театром”. Всем как-то это было неприят­но: и родственникам, и директорам железной дороги, и инженерам за­водов” 47.
Много сил, времени потратил и средств вложил Савва Иванович в свое начинание, множество неудач, разочаровании выпало на его до­лю, но он не отступил, искал новых исполнителей и свежие выразитель­ные приемы, совершенствовался как режиссер и добился успеха. Возоб­новление спектаклей Московской частной оперы в 1896 г. на сцене Со-лодовниковского театра ознаменовалось триумфом его дела. Опера стала важным фактором культурной жизни России. После успешных гастролей мамонтовской оперы в Петербурге В. В. Стасов в 1898 г. опубликовал восторженную статью (появление таких статей уже стало нормой). Отдавая должное меценату, маститый критик писал, что за­слуга Мамонтова перед национальной культурой состоит в том, “что он создал в Москве, на свои собственные средства, русскую оперу, нашел оркестр, нашел хоры, нашел солистов, между которыми несколько сильно замечательных, с Шаляпиным во главе”48. В этой антрепризе взошла звезда” Шаляпина, расцвел талант дирижера и композитора Рахманинова, дирижера Ипполнтова-Иванова, засверкала во всей кра-соте и силе музыка Мусоргского, Римского-Корсакова, раскрылся уди­вительный талант Коровина и многих других. Как заметил Рахманинов, “Мамонтов был большой человек и оказал большое влияние на рус­ское оперное искусство. В некотором отношении влияние Мамонтова на оперу было подобно влиянию Станиславского на драму”4Э.
Создание частной оперы н “поддержание ее на плаву” (только в самом конце 90-х годов XIX п. постановки стали окупаться сборами) требовало крупных и постоянных затрата Эта сторона истории мамон-товского театра никогда не затрагивалась. Данных об этом нет ни в литературе, ни в материалах архивного фонда мецената, хотя ясно, что театральная деятельность требовала значительных средств, которые выделял Мамонтов. Ссылаясь на слухи, А. П. Чехов писал о 3 млн. руб., которые были ассигнованы на оперный театр в первый год его сущест-вования50. Эта огромная цифра выглядит невероятной. Однако если учесть, что деятельность на благо культуры, которую многие называли “купеческой блажью”, длилась долгие годы, то можно предположить, что в общей сложности расходы исчислялись сотнями тысяч, если не миллионами рублей. За всю историю России людей, которые выделили бы на культурные цели такие баснословные суммы, можно пересчитать по пальцам. Эти “вложения” не приносили Мамонтову материальных выгод, и руководствовался он в этом деле соображениями, не имевши­ми корыстной подоплеки.
Постепенно художественный вкус и знания Саввы Ивановича ста­ли в творческой среде общепризнанными. Перед открытием Художест- венного театра, в октябре 1898 г., Станиславский, приглашая Мамон. това на генеральную репетицию, писал: “Вас же, как театрального человека, понимающего разницу между репетицией и спектаклем, как знатока русской старины и большого художника — мы бы были очень рады видеть на репетиции: помогите нам исправить те ошибки, кото­рые неизбежно вкрались в столь сложную постановку, какой является-“Царь Федор”5′. Через 10 лет великий актер и режиссер назовет Сав-ву Ивановича своим учителем эстетики. А. И. Бенуа писал о Мамонто-ве, что он “промышленник по профессии, но художник в душе” 53.
В своем служении общественным интересам купец-меценат не ограничивался сферами искусства. Длительное время он был председа-телем Дельвиговского железнодорожного училища в Москве. Как один из душеприказчиков Чижоаа деятельно занимался учреждением учет­ных заведений в северных губерниях, в том числе Костромского про­мышленного училища им. Ф. В. Чижова, где был избран пожизненным почетным попечителем.
Была и еще одна общественная акция, связанная с именем Мамон­това: организация в Петербурге на исходе XIX в. газеты либерального толка “Россия”. Хозяин “Нового времени” А. С. Суворин внимательно следил за новоявленным конкурентом. “Вчера слышал,— записывает он 26 марта 1899 г.,— что Мамонтов и Морозов затевают газету с капи­талом 250 тысяч на первый год. Сотрудникам платят вперед за 9 меся­цев. Хотят сыграть на неудовольствии против “Нового времени” и спе­шат”54. Газета начала выходить в апреле 1899 г., быстро стала завое­вывать популярность и, преодолевая большие административные пре­пятствия, просуществовала несколько лет. В феврале 1902 г. она была закрыта за фельетон Л. В. Амфитеатрова “Господа Обмановы”, в кото­ром высмеивались члены царской фамилии.
Все начинания Мамонтова в культурной и общественно!”] жизни требовали крупных расходов. Средства можно было получить лишь в результате предпринимательской деятельности, которая продолжала развиваться. В начале 90-х годов XIX в. правление Московско-Ярослав­ской дороги приняло решение продлить железнодорожную линию до Архангельска. Коммерческие соображения при этом не были опреде­ляющими, так как особых финансовых выгод новая магистраль в обо­зримом будущем не сулила. Савва Иванович руководствовался убеж­дением, что надежное, круглогодичное транспортное сообщение будет способствовать хозяйственному развитию исконно русских областей;
и районов.
Осуществление этого большого и чрезвычайно трудоемкого проекта требовало увеличения длины железнодорожного полотна почти вдвое. Общая длина дороги возросла в конечном итоге до 1826 верст, что сде-лало ее одной из самых протяженных в России. Общество Ярославской дороги было преобразовано в Общество Московско-Ярославско-Архан-гельской железной дороги, правление которого возглавил С. И. Мамон-тов, а одним из двух директоров стал его младший брат Николай. Пос-ле решения организационных вопросов, связанных со строительством, Савва Иванович привлекает к железнодорожной деятельности и своего сына Всеволода (“Воку”), которому писал 10 июня 1894 г.: “Дело по строительству дороги кончено и нами подписано. Теперь, благословясь, будем приступать к делу . Тебе поручается вести канцелярию и все производство по строительному отделу, т. е. все бумаги должны прохо­дить через твои руки и ты должен быть больше всех в курсе” 55. Спустя два года Всеволод вошел в члены правления, членом правления стал и его брат Сергей.
Строительство дороги было завершено в 1897 г., а в следующем году началось по ней регулярное движение. Осуществление этого боль­шего проекта было одобрено всеми, кто искренне сочувствовал эконо­мическому прогрессу России. Вот что писал С. И. Мамонтову профес­сор И. В. Цветаев: “Спешу приветствовать Вас с завершением важного исторического дела, с которым отныне будет навсегда связано Ваше имя. Вся. грядущая счастливая судьба нашего Европейского Севера бу­дет напоминать о той гигантской смелости и энергии, которую Вы, с ис­тинной отвагой русского человека, положили на этом деле” 56.
Мамонтов не искал ни чинов, ни званий, ни наград; подобная ам­бициозная возня многих других предпринимателей ему была чужда. Он делал дело: учреждал, строил, благотворительствовал. Однако не­которые знаки “монаршей милости” он все-таки имел. В 1896 г., на­пример, получил престижное звание мануфактур-советника. Инициати­ва награждения исходила от министра финансов С. Ю. Вштте, который в представлении “на высочайшее имя” писал, что С. И. Мамонтов на посту председателя правления Московско-Ярославской железной доро­ги “своею энергией и выдающимися знаниями способствовал упроче­нию хозяйства этой дороги” 57. Год спустя министр финансов добьется для него ордена Владимира четвертой степени 58.
Характеристика Витте вполне обоснованна. Общество процветало:
только за 1898 г. чистый доход его составил баснословную сумму— 5,2 млн. рублей53. Казалось бы, при таких прибылях, часть которых “оседала” в мамонтовскои семье, можно было благоденствовать, ничем не рискуя. Но Савва Иванович оставался человеком неуемной энергии, одержимым новыми идеями и планами, которые стремился претворить в жизнь.
В начале 90-х годов XIX в. он выходит за рамки знакомых желез­нодорожных дел и начинает осуществлять грандиозную экономическую комбинацию, неудача которой в конечном итоге привела предпринима­теля к краху. Суть ее состояла в создании конгломерата связанных между собой промышленных и транспортных предприятий. В 1890 г. у казны был арендован запущенный Невский судостроительный и меха­нический завод в Петербурге. На его базе возникло “Московское това­рищество Невского механического завода” с основным капиталом
в 1,5 млн. руб., устав которого был утвержден в январе 1891 года60.
Предприятие предназначалось для обеспечения железных дорог по-движным составом, а для снабжения производства сырьем Мамонтов приобрел Николаевский металлургический завод в Нижнеудииском
округе Иркутской губернии, преобразованный в общество Восточно-Си-
бирских железоделательных и механических заводов. В этих двух ком­паниях он стал председателем правления. Дело было невиданное. Ус­пешное осуществление проекта привело бы к созданию крупного кон­церна.
Чтобы превратить заводы в современные предприятия, требовалась их полная модернизация, для которой были необходимы огромные фи­нансовые вложения. По всей вероятности, Савва Иванович до конца не осознавал всей сложности поставленной задачи. Первые годы он вкладывал в новые предприятия свои личные средства, но для подъема разоренных заводов этого оказалось мало. Сам он не мог уследить за всем разветвленным хозяйством, компетентных и честных сотрудников не хватало, и огромные средства, как позже выяснилось, часто просто разбазаривались. Но не в характере Мамонтова было останавливаться на полпути. Он с удивительной настойчивостью продолжал безнадеж­ное дело, начал финансировать промышленные предприятия из кассы Московско-Ярославско-Архангельской дороги, изыскивал денежные средства на стороне. Интуиция Савве Ивановичу явно изменила, он не рассчитал своих возможностей.
Изъян намеченной комбинации состоял в том, что у Мамонтова не было надежного источника кредитования. С банками тесных отноше­ний у него не существовало; петербургские же финансовые заправилы внимательно следили за его деятельностью, видя в нем серьезного со­перника. После того как были исчерпаны все возможности в изыскании необходимых средств, Савва Иванович, по совету Витте, обращается к ним.
В 1898 г. на горизонте мамонтовского дела появляется фигура директора Петербургского международного коммерческого банка А. Ю. Ротштейна. Этот делец, ставший в 90-е годы XIX в. руководите­лем крупнейшего частного банка России, был доверенным лицом мини­стра финансов и имел многочисленные связи в европейских финансовых центрах. Безвыходное положение заставило Мамонтова пойти на риско­ванный шаг. В августе 1898 г. он” продал 1650 акции Московско-Ярос-лавско-Архангельской дороги Международному банку и одновременно получил специальную ссуду под залог акции и обязательств (векселей), принадлежавших ему и его родственникам61. По сути дела, на карту было поставлено все, и Савва Иванович проиграл.
Обращаясь к Международному банку, он хотел получить передыш­ку, а затем, добившись концессии на постройку большой железнодо­рожной магистрали Петербург—Вятка, за счет казенных субсидий рассчитаться с кредиторами. В то время у него возник и другой гран­диозный план — проложить железную дорогу в Среднюю Азию. Инже­нер-путеец и писатель Н. Г. Гарин-Михайловский, проводивший по за­данию Мамонтова изыскательские работы, писал ему 23 июля 1898 г.:
“Я докладывал министру (очевидно, Витте.—А, Б.) о Ташкент-Томской дороге после его возвращения. Он весь за эту дорогу и собирался де­лать Государю доклад. Я передал ему наши записки. Слыхал, что и военный министр за эту дорогу”62. В конечном итоге концессия на строительство дороги Петербург —Вятка была получена, но Савву Ивановича это уже не спасло.
Крах Мамонтова, вызвал сильный общественный резонанс. В тече-ние многих Месяцев тема “мамонтовской Панамы” не сходила со стра­ниц газет. Дотошные, но часто малосведущие в экономических вопро­сах журналисты будоражили общественность сообщениями о колос­сальных суммах хищений и трат. Постепенно, по мере выяснения истинного положения дел, тон печати стал меняться, и о Мамонтове уже стали говорить как о жертве. Влиятельная петербургская газета “Биржевые ведомости” 14 февраля 1902 г. писала: “Итак, делу Мамон­това наступил конец—факт, которому ввиду существенного влияния, оказанного этим делом на нашу торгово-промышленную жизнь, нельзя не порадоваться. Вместе с тем, однако, не наводит ли известие из Мо­сквы на грустные мысли, не бросается ли в глаза странное несоответ­ствие спокойного, основанного на взаимных уступках финала “мамон­товской эпопеи” с той шумихой, которая была поднята при ее возник­новении?”.
Как могло случиться, что известный и опытный предприниматель дотерпел крушение? Был ли он виноват или пал жертвой рокового стечения обстоятельств? Суждения высказывались самые различные. Некоторые считали, что мамонтовское дело—результат интриг в выс­ших эшелонах власти, где шла борьба за влияние между министром юстиции Н. В. Муравьевым и поддерживавшим предпринимателя ми­нистром финансов С. Ю. Витте63. Другие утверждали, что чиновники II дельцы не могли простить Мамонтову популярности, подвижничества на ниве культуры; что “он был разорен и опозорен главным образом за свое отступничество от традиций московского купечества” и, если бы не его увлечение искусством, “его, конечно, поддержали бы и не допу­стили бы до скандального погрома” и. Похожей была и точка зрения А. М. Горького, который писал А. П. Чехову осенью 1900 г.: “Видел я Мамонтова — оригинальная фигура! Мне совсем не кажется, что он жулик по существу своему, а просто он слишком любит красивое и в любви своей — увлекся”. В. Я. Брюсов записал в дневнике 28 сен­тября 1899 г.: “Мамонтова все жалеют, говорят, что его недочеты—это взятки, которые он дал в высоких сферах”65. Встречались и иные мнения.
“Дело Мамонтова” до сих пор обстоятельно не изучено, хотя речь идет о драматической истории, которой не только завершилось пред­принимательство Мамонтова, но и прекратилась его широкая филант­ропическая деятельность 66.
Слухи о неблагополучии в делах С. И. Мамонтова стали циркули­ровать в июне 1899 г., после того, как ему не удалось вовремя пога­сить долги Международному банкy и некоторым другим кредиторам. Министерство финансов назначило ревизию, вскрывшую нарушения в учете и расходовании средств Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги. Выяснилось, что из кассы Общества в 1890—1898 гг. деньги переводились на счета Товарищества Невского завода и Восточ­но-Сибирского общества—предприятии, которые юридически не были друг с другом связаны. Такие финансовые операции были запрещены законом. Это было одним из главных пунктов обвинения, другим—пе­рерасход по смете строительства линии Вологда—Архангельск. Тре­бовали удовлетворения и кредиторы. В конце июля 1899 г. правление Московско-Ярославско-Архангельской дороги во главе с С. И. Мамон­товым ушло в отставку, были избраны новые люди, которые обрати­лись с исками к бывшим руководителям Общества. Делами стали за­правлять люди Ротштейна и Государственный банк. ;
Савва Иванович был чрезвычайно угнетен сложившейся ситуацией, но в течение многих месяцев еще надеялся, что ему окажут поддержку в до суда дело не дойдет. Циничную позицию занял Витте, сыгравший в этой истории неблаговидную роль. Много лет деятельно поддерживая Начинания предпринимателя, будучи в курсе всех его дел, добиваясь для него различных привилегий, в критический момент Витте способст-вовал крушению мамонтовского дела. Занимавший в 1899 г. должность прокурора Московского окружного суда А. А. Лопухин заметил позд­нее: “То самое министерство финансов, которое в лице его главы, С. Ю. Витте, только что выступило в качестве инициатора в вопросе о предоставлении названному обществу выгодной концессии (Петер­бург—Вятка.—А. 6.), выступило в лице того же С. Ю. Витте с требо­ванием об отобрании у него этой самой концессии и о принятии мер, которые были сознательно направлены к финансовой гибели и железно-дорожного общества, и крупных его акционеров”67.
Очевидно, причины подобного поведения главы финансового ведом­ства объяснялись, с одной стороны, закулисной борьбой в правящих сферах, с другой—желанием казны при посредничестве Международ­ного банка прибрать к рукам важную транспортную магистраль. Ис­ториограф московского купечества и предприниматель П. А. Бурышкин считал, что “мамонтовская Панама” была “одним из эпизодов борьбы казенного и частного железнодорожного хозяйства”. Еще более откро­венно высказался Лопухин: крах Мамонтова прибавил “лишнее темное пятно” к репутации Витте 6а.
Между тем положение Саввы Ивановича не было безнадежным. Согласно балансу личной собственности, составленному им самим, об­щая стоимость движимых и недвижимых имуществ (в числе последних были два дома в Москве, имение во Владимирской губернии, земель­ный участок на Черноморском побережье) составляла 2660 тыс. руб., а претензии кредиторов—2230 тыс. (из них на долю Международного банка приходилось 1400 тыс. рублей)69. Но иски были предъявлены в суд, и 11 сентября 1899 г. С. И. Мамонтов был арестован в своем до­ме на Садовой и помещен в Таганскую тюрьму. Он был доставлен ту­да пешком под конвоем. Одновременно на все его имущество был нало­жен арест.
Рухнула деловая репутация, которую Мамонтовы завоевывали пол­века. Но еще более страшным было то, что деятельный, жизнелюбивый и далеко не молодой человек на несколько месяцев оказался в оди­ночном тюремном заключении. Следователь по особо важным делам, ведший дело Мамонтова, определил залог (763 тыс. руб.), внесение ко­торого могло бы изменить меру пресечения. В первые дни заключения Савва Иванович не терял надежды и 15 сентября обратился к следо­вателю с просьбой—заменить пребывание в тюрьме домашним аре­стом: “Я надеюсь, что близкие мне люди в течение нескольких дней найдут эту сумму . Но пока слово суда не произнесено, а условия пребывания в тюрьме почти верный шаг к могиле, не будет [ли] бес­цельно мое одиночное заключение [?]”. Неделю спустя следователь удостоил его ответом: откровенно игнорируя просьбу человека, ответ­ственность которого еще предстояло установить, он цинично заявлял, что если подследственный желает лечиться, то “может быть переведен в тюремную больницу”70.
Надежды на скорое освобождение не оправдались. Богатые родст­венники (Сапожниковы) и близкий знакомый С. Т. Морозов готовы бы­ли внести требуемый первоначальный залог, но размер его совершенно неожиданно был увеличен до 5 млн. рублей71. Собрать такую астроно­мическую сумму, тем более в короткий срок, было невозможно. Газет­ная шумиха, поток сенсационных бездоказательных “разоблачений” привели к тому, что некоторые знакомые отвернулись от арестованного. Но были люди, не изменившие своего отношения к Савве Ивановичу. Вот что писал ему в тюрьму Станиславский: “Есть множество людей, которые думают о Вас ежедневно, любуются Вашей духовной бодро­стью . Верьте в самые лучшие и искренние чувства к Вам”72. 13 худож­ников—членов “мамонтовского кружка” обратились к Мамонтову со словами утешения, надежды: “Все мы в эти тяжелые дни твоей невзго-ды хотим хоть чем-нибудь выразить тебе наше участие . Молим Бога, чтобы он помог тебе перенести дни скорби и испытаний и возвратиться скорей к новой жизни, к новой деятельности, добра и блага”. Примеча­тельно, что рабочие и служащие Северной дороги собирали деньги для выкупа” предпринимателя73.
Друзья старались помочь. В. А. Серов так описывает разговор с царем в феврале 1900 г., во время работы над его портретом: “Я ре­шил все-таки сказать государю, что мой долг заявить ему, как все мы, художники—Васнецов, Репин, Поленов и т.”д.,—сожалеем об участи С[аввы] Ив[ановича] Мамонтова, т. к. он был другом художников и поддерживал [их], как, например, Васнецова, в то время когда над ним хохотали, и т. д. На это государь быстро ответил и с удовольстви­ем, что распоряжение им сделано уже. Итак, Савва Иванович, значит, освобожден до суда от тюрьмы”74. Однако в следственном деле нет ни­каких следов вмешательства царя в судьбу Мамонтова. Более пяти ме­сяцев провел он в одиночной камере, и только после заключения вра-чебной комиссии, что Мамонтов “страдает болезнями легких и сердца”, следователь вынужден был 17 февраля 1900 г. согласиться на замену тюремной камеры домашним арестом75. Поселился Мамонтов под над­зором полиции в своем небольшом доме в Петропавловском переулке на Новой Басманной.
В доме на Садовой—“приюте муз и грации”—властями был учи­нен погром. Несколько раз сюда являлись полицейские и судебные чи­ны, описавшие все имущество и изъявшие переписку и деловые бумаги. Некоторые произведения искусства из коллекции Саввы Ивановича были перечислены выше. Что же еще находилось в этом примечатель­ном здании? Помимо работ Репина, Васнецовых, Врубеля, Антоколь­ского, Коровина, Серова и других, здесь имелось большое количество скулыпупных произведении самого Мамонтова, иконы в окладах, пред­меты декоративио-прнкладного искусства, мебель, дорогие безделушки, коллекция оружия, собрание русских и иностранных монет и т. д.
Судебными чиновниками была описана и библиотека, свидетельст­вующая, что у хозяина особняка были разнообразные интересы. Сочи­нения Гете, Шекспира, Шиллера, Фета, Грибоедова, Сухово-Кобылнна и других соседствовали с многочисленными альбомами художествен­ных репродукций, журналами “Мир искусства”, трудами историка С. М. Соловьева, описаниями Русского Севера, Монголии, Китая, спра­вочными и специальными изданиями, среди которых “Назначение, уст­ройство и очерк деятельности Государственного банка”, “Свод законов Российской империи” и т. д.
Однако в доме на Садовой оказались теперь не любители изящно­го и не потенциальные биографы хозяина, а люди, для которых он был лишь подследственным, а все предметы — “имуществом”, которое надо описать и оценить. Каков же был итог? Наиболее высоко были оцене­ны картины Васнецова “Ковер-самолет”, “Витязь на распутье” и скульптура Антокольского “Христос перед Пилатом”—по 10 тыс. руб­лей. В то же время стоимость картины Коровина “Испанки” была определена в 25 руб., его же “Корабли”—в 50; портреты итальян­ских певцов Мазнни и Таманьо работы Серова—в 300 и 200; один, как сказано в описании, “этюд Врубеля (без рамы)”—в 25; картина Перова “Мальчик” — в 25 руб., и т. д.76.
Дом на Садовой с книгами, картинами, скульптурами, мебелью и другим имуществом простоял опечатанным более двух с половиной лет. Весной 1902 г. начались распродажи. Собрание С. .И. Мамонтова разошлось по музеям, досталось частным коллекционерам, а некоторые вещи — случайным людям.
Особый интерес судебные чиновники проявили к деловым докумен­там и переписке Мамонтова. Они были изъяты и скрупулезно науче­ны. В них искали документального подтверждения “махинаций”, но убедительных данных об этом не нашли. Удалось обнаружить несколь­ко писем директора Департамента железнодорожных дел В. В. Макси­мова, в одном из которых он выражал Савве Ивановичу благодарность, за присланную семгу. Эта деталь стала темой особого разбирательства. Очевидно, главу юридического ведомства,Муравьева действительно ин­тересовали сведения, которые можно было использовать против минн-стра финансов.
Документально доказать корыстный умысел в действиях самого Мамонтова следствию не удалось. На первом допросе, 18 сентября 1899 г., он сразу же признал, что, являясь председателем правления Московско-Ярославско-Архангельской дороги, в течение нескольких лет “неправильно расходовал денежные суммы указанной дороги” на нуж­ды Невского завода и содействовал “переводу долгов названного заво­да на двух директоров: на меня и Н. И. Мамонтова”, которым был от­крыт “многомиллионный кредит, обеспеченный паями “Товарищества Невского завода, не имеющими достаточной стоимости”77. Предумыш­ленного обмана и хищений здесь не было. Ведь и железная дорога до конца 1898 г. (до продажи большого числа акции Международному банку), и Невский завод находились почти целиком в собственности мамонтовской семьи. Предприятия были лишь юридически независимы­ми, а фактически существовала известная общность средств. Лишь тог­да, когда в управление Северной дорогой “внедрились” новые люди, дело стало приобретать криминальный оттенок. В этом суть всей “ма­монтовской эпопеи”.
Следствие закончилось в мае 1900 г., и дело было передано в суд. Савва Иванович, находясь под домашним арестом, пытался как-то при­вести в порядок дела, с разрешения властей ездил в Петербург для пе­реговоров с кредиторами. Дело же шло по накатанной колее, и 23 июня а Московском окружном суде началось судебное разбирательство. На скамье подсудимых оказался не только С. И. Мамонтов, но и его сы­новья Сергей и Всеволод, брат Николай, а также, два других члена правления: директор К. Д. Арцыбушев и начальник коммерческого от-. дела М. Ф. Кривошеий. Обвинителем был прокурор Московской судеб-;
ной палаты П. Г. Курлов, а защитником С. И. Мамонтова—известный “златоуст русской адвокатуры” Ф. Н. Плевако. На суде было сказано много лестных слов в адрес Саввы Ивановича. Причем никто (а по де­лу прошли десятки свидетелей) не сказал о нем ничего плохого, а Н. Г. Гарин-Михайловский даже сравнил подсудимого “с Фаустом во второй половине гётевской трагедии, где он создает жизнь на необитае­мом острове”78.
Содержание выступлений защиты и многих свидетелей сводилось к тому, что выявленные нарушения не были результатом злого умысла. Обращаясь к заседателям с последним словом, Мамонтов сказал: “Вы, господа присяжные заседатели, знаете теперь всю правду, так все здесь было открыто. Вы знаете наши ошибки и наши несчастья, Вы знаете все, что мы делали и дурного и хорошего — подведите итоги по чистой Вашей совести, в которую я крепко верю” 79. Процесс длился не­сколько дней, и 30 июня присяжные вынесли свой вердикт: не вино­вен80. После вынесения приговора, писал позднее Станиславский, “зал дрогнул от рукоплесканий. Не могли остановить оваций и толпы, кото­рая бросилась со слезами обнимать своего любимца” 8’.
Хотя коллегия присяжных не нашла в действиях Саввы Ивановича состава преступления и оправдала его, дело не было закончено. Требо-вали удовлетворения иски. Московский окружной суд 7 июля 1900 г. признал его несостоятельным должником, потребовал от него подписку “о несокрытии своего имущества и о невыезде из Москвы”. Было реше­но также опубликовать об этом объявление в газетах, “прибить к две­рям суда и вывесить на бирже”82. Имущество мецената пошло с молот­ка. Для реализации собственности потребовалось несколько лет. Все претензии были удовлетворены. Пострадавшим оказался лишь С. И. Ма­монтов. Как заметил Станиславский, “материального довольства он не вернул, но любовь и уважение к себе удесятерил” 83.
В конце 1900 г. Савва Иванович покинул свой дом на Басманной и поселился “в доме Иванова 2-го участка Сущевской части за Бутыр­ской. заставой, по Бутырскому проезду”84. Сюда еще в 1896 г. была переведена из Абрамцева его гончарная мастерская, организованная в 1889 году. В ней, совместно с Врубелем и мастером-керамистом ЭП. К. Ваулииым. изготовлялась художественная керамика, покрытая глазурью—майолика. На Всемирной выставке 1900 г. в Париже изде­лия мамонтовской мастерской были удостоены золотой медали ss. Вла­делицей мастерских художественных изделий “Лбрамцсио” в Москве была дочь Саввы Ивановича — Александра.
В небольшом деревянном домике у Бутырской заставы прожил Ма-
монтов последние годы. Сравнительно редко появлялся он на людях, жил замкнуто, общался с узким кругом родных и друзей. Потеряв многое, он сохранил до конца дней любовь к искусству, к людям этого
мира. Старые и новые друзья его не забывали. Приходили В. А. Се­ров, В. М. Васнецов, К. А. Коровин, В. Д. Поленов, В. И. Суриков. И. Э. Грабарь, С. П. Дягилев, Ф. И. Шаляпин и др. Сапва Иванович пережил многих своих друзей и близких. Скончался он 24 марта (6 ап­реля) 1918 г. и был похоронен в Абрамцеве.