А. А. Чубур

А. А. Чубур (Брянск) Феномен краеведческой археологии (на примере Брянской области) Когда-нибудь дошлый историк Возьмет и напишет про нас, И будет насмешливо горек Его непоспешный рассказ Александр Галич Их было мало, они были не к месту и не ко времени. Неудивительно, что они стали героями.Д. Лукас «Звездные войны» В начале 1920-х гг. благодаря немногим уцелевшим с дореволюционного периода энтузиастам и любителям старины, в СССР вновь всколыхнулся интерес интеллигенции к отечественной истории и культуре. Стихийно в разных городах стали появляться и разрастаться краеведческие бюро, общества и товарищества. На счету местных краеведов – немалые открытия. Так, например, создатель Брянского краеведческого общества – осевший в Брянске петербуржец С.С. Деев – открыл первый памятник эпохи палеолита на Брянщине – Супоневскую стоянку, а краевед из Бежицы Н.И. Лелянов составил свод, в который вошло свыше 500 археологических памятников региона. Выходили региональные научные сборники, шло активное сотрудничество краеведов и академических ученых. Однако уже в начале 1930-х гг. давление государства на краеведов стало усиливаться. Ряд добровольных краеведческих обществ был разгромлен НКВД по заданию руководства компартии («Дело краеведов» 1933-1934 г.), а государство попыталось взять краеведческое движение под контроль, усилив и укрепив «идеологически подкованными» кадрами Центральное Бюро Краеведения, курировавшее массу региональных отделений. Однако контролировать краеведов, и направлять их в нужное тоталитарному режиму русло было трудно. Проще было поступить по сформулированному И.В. Сталиным принципу: «Нет человека – нет проблемы». 10 июня 1937 г. вышло постановление СНК РСФСР, запрещающее дальнейшее существование центрального и местных бюро краеведения. Их деятельность была признана (!) нецелесообразной. Движение энтузиастов-любителей, активно и бескорыстно помогавших академической науке, было окончательно уничтожено. Так завершилась на территории Брянской области судьба содружества краеведов из г. Бежицы (Орджоникидзеграда) – одного из последних в СССР. Вскоре трагически завершилась и судьба самих краеведов – в 1938 г. Н.И. Лелянов и И.Е. Благодатский были арестованы Орловским ОГПУ, осуждены и расстреляны, как «враги народа» по пресловутым «Сталинским спискам» (Архив Президента РФ, Ф.3. Оп.24. Д.409–419). Пострадало немало и ученых академической сферы. Так, как «польских шпионов» расстреляли по решению Особого Совещания белорусских исследователей А.Н. Лявданского, С.А. Дубинского и А.Д. Коваленю, без суда отправили на 10 лет в лагеря исследователя бронзового века Б.А. Латынина и т.д. Обобщающую оценку трагическим событиям 1930-х гг. дал в статье «Археологические исследования в Советской России» финский археолог – барон А.М. Тальгрен (после чего, кстати, стал персоной non grate в СССР). Вот как звучат в переводе на русский язык слова из его статьи: «Я посетил учреждения в которых мне не встретился ни один сотрудник, который бы работал там в 1928 г. Я могу упомянуть несколько археологов, которые были отстранены: Г. Боровка, И. Фабрициус, М. Грязнов, Яворецкий, В. Козловская, М. Макаренко, А. Миллер (умер), М. Рудинский, С. Теплоухов (умер), А. Захаров, Б. Жуков (умер). Среди них блестящие ученые и достойнейшие люди, преданные и сильные граждане своей страны. Как же должно быть богато человечество, если оно может обойтись без таких интересных людей. Но может ли мир, могут ли Советы позволять себе прерывать творческую деятельность людей, обладающих интересом, энтузиазмом, знаниями и способностями…» (Talgren, 1936, p.149). Итак, краеведение – региональные археология, история, этнография и естествознание – было уничтожено. Большинство краеведов отправилось из Бюро Краеведения в концлагеря и на тайные места массовых расстрелов. «Учителей сожрало море лжи и выбросило возле Магадана» – писал поэт В.С. Высоцкий. Их оставшиеся на свободе воспитанники большей частью были еще школьниками или только вступали в самостоятельную жизнь. Так учениками расстрелянных бежицких подвижников Н.И. Лелянова и И.Е. Благодатского были школьники Ф.М. Заверняев и Е.А. Шмидт. К счастью, академическая наука, пусть и зашоренная догмами марксизма и понесшая огромный урон, имела больший запас прочности. Изучением региональной истории и археологии стали заниматься исключительно сотрудники государственных учреждений: музеев, архивов, средних специальных и высших учебных заведений. Да и эти учреждения в большей степени контролировались коммунистическими идеологами и подчинялись им, а не академической науке. Началось время одиночек. Именно в музеи и вузы стали стремиться в послевоенные годы те, в ком теплилась еще, несмотря ни на что, краеведческая искра. Это новое поколение местных ученых воспитывалось теперь в основном представителями академической науки, время от времени приезжавшими для проведения своих исследований в регионы. А такое везение доставалось немногим – состав экспедиций был ограничен по численности. Результатом всей этой совокупности обстоятельств и стал феномен «краеведческой археологии». Каковы же отличительные черты этого явления? Их можно наметить, обобщив творческие портреты брянчан Ф.М. Заверняева (1919-1994), В.П. Левенка (1906-1985), В.А. Падина (1908-2003), а также сведения об археологах-краеведах соседних регионов – Ю.А. Липкинге (1904-1984) (Курская обл.), Е.А. Шмидте (Смоленская обл.). Почти все они вошли в краеведение, а затем и в науку либо в последние предвоенные годы, либо в 1940-50-х гг. Часть таких сведений опубликована С.П. Щавелевым (Щавелев, 2002), часть – результат нашего живого общения со многими пионерами послевоенной региональной археологии центра Европейской России. В отличие от массового краеведческого движения своих предшественников, представители краеведческой археологии, как уже говорилось, были малочисленны. В каждом регионе одна – две ярких личности, часто сочетавших в себе не только интерес к науке, но и другие неординарные таланты – художественный, писательский, поэтический, театральный. Они были «универсалами» не только в жизни, но и в археологии. Если академические исследователи в послевоенные годы в большинстве своем стали специалистами узкого профиля (палеолит, неолит-бронза, раннее средневековье, городская археология и пр.), археологи-краеведы исследовали все подряд. И хотя на них из-за этого сыпались незаслуженные обвинения и ёрничанье, иной раз сдобренное столичным снобизмом («копает все от палеолита до Главлита!») – иначе и не могло быть. Чаще всего «свой» археолог в регионе был один. А обследовать, «контролировать» приходилось весь регион, приходилось постоянно сталкиваться с находками, которые приносят в музей любознательные обыватели. Практически все известные нам археологи-краеведы составляли археологические карты и картотеки (своды) памятников, регулярно их обновляя. Как итог – прекрасное знание специфики региона и его памятников. Не случайно приезжие исследователи, выехав в поле, старались активно и плодотворно сотрудничать с местными археологами–краеведами. Определенное сходство с археологами-краеведами в этой «всеядности» проявляют по сей день руководители новостроечных экспедиций, вынужденных изучать любой памятник, которому угрожает гибель, независимо от личных интересов. Так работает, к примеру, Деснинская экспедиция Института Археологии РАН под руководством Р.А. Нигматтулина. Более того, археологи-краеведы, по мере сил не только изучали древнейшую историю малой родины, но и, по примеру ушедших в сталинские лагеря предшественников, популяризировали ее. Как показывает проведенный нами анализ библиографических сводов и газетных подшивок, число их научно-популярных публикаций в местной и региональной прессе, как правило, на порядок выше (сотни!), чем число аналогичных публикаций, подписанных именами столичных исследователей. Это, кстати, пример для подражания современным региональным археологам, зачастую отдающим трудное дело популяризации своих изысканий в руки «всезнаек» журналистов, занимающихся в последнее десятилетие скорее профанацией результатов научных исследований, поиском «жареных фактов», а порой и беспардонным подлогом. Впрочем, говорить о том, что у археологов-краеведов специализации не было вообще, тоже неверно. Так, например, Ф.М. Заверняева наиболее интересовали каменный век и рубеж нашей эры с его сложными этногенетическими процессами. В.П. Левенок отдавал предпочтение эпохе неолита (этому посвящены обе его диссертации – и погибшая в войну, и защищенная в 1970-м) и раннему железному веку. В.А. Падин в основном занимался славянскими древностями (впрочем, относя к ним и ранний железный век Десны). То же и за пределами Брянской области. Е.А. Шмидт основное внимание уделил изучению раннего железного века верхнего Поднепровья. Ю.А. Липкинг больше всего уделял внимания «темным векам» – раннему средневековью. Именно в перечисленных областях этими учеными были достигнуты самые значительные успехи, вошедшие в сокровищницу мировой науки. Но при этом все оставались универсалами. Шмидт вместе с Заверняевым открывал ранний палеолит в Хотылево. Левенок копал курганы северян в Кветуни и сарматские курганы в Липецкой области. Заверняев «откапывал» 1000-летие Брянска на Чашином кургане (и именно эти второстепенные, в общем-то, с научной точки зрения раскопки обыватели расценивают, как главную его заслугу!). Падин собирал кости мамонта, исследовал неолитическую стоянку Холм и курганы бронзового века. Такая ситуация с приоритетами в исследовательской работе, фактически, унаследована и современной региональной археологией «новой волны». Археологов конечно, немного, хотя и заметно больше, чем в эпоху «героев-одиночек». В нынешнем Брянске ныне это автор настоящей статьи А.А. Чубур, профессор Е.А. Шинаков, доцент Г.П. Поляков, В.П. Гурьянов, В.В. Миненко, Д.А. Карпов. Археологов немного, а стоящие перед ними задачи – огромны. Так, мне приходилось, волею судьбы, исследовать древнерусские и роменские селища, городища раннего железного века, несмотря на специализацию в области палеолита. То же можно сказать и о других представителях современной региональной археологии как Брянского края, так и других регионов. Что же изменилось? В первую очередь уровень методической подготовки и, как следствие, качество работ. Археологи-краеведы большей частью как бы «законсервировали» в себе полученные ими от учителей-наставников в 1940-х – 1950-х гг. методические и практические навыки. К тому же они имели по сути дела нищенскую материальную базу. В итоге глубоко научные, логично и обоснованно поставленные цели и задачи решались археологами-краеведами подчас любительскими средствами. Результат: качество их научного продукта обычно было ниже предъявляемых требований, причем, чем ближе к современности, тем больше. Избежать этого к 1960-м гг. смог, в общем-то, только В.П. Левенок, постепенно перешедший на стезю «академической науки». В отчетах о разведках фиксация, привязки к местности зачастую оставляют желать лучшего, выполнены небрежно. Так, В.П. Левенок ограничивался иногда в описании привязки местонахождения одним предложением. Иногда доходило до смешного: как, к примеру, найти на местности «бугор напротив Брянска»? Многие пункты находок, сделанных В.П. Левенком, Ф.М. Заверняевым в настоящее время крайне трудно установить, даже повторный поиск на местности не всегда бывает удачным. Например, стоянку Черепеньки, исследовавшуюся Ф.М. Заверняевым на рубеже 1950-1960-х, В.Н. Гурьянов и В.В. Миненко разыскивали в течение нескольких сезонов! Впрочем, справедливости ради, отметим, что разведочные отчеты столичных «мэтров» в начале 1970-х также не всегда были блистательны в этом плане. Таковы, например, при ближайшем рассмотрении некоторые отчеты по разведкам на севере Брянской области И.И. Артеменко, ставшего несколько позже директором Института Археологии АН УССР. При знакомстве с полевыми дневниками выясняется, что в отчеты попадала неполная информация. Отсеивались сведения, конечно, из опасения излишне строгого отношения рецензента в Отделе Полевых исследований в Москве, но часто это шло и во вред полноте информации о том или ином памятнике. Многое можно восстановить преимущественно по дневниковым записям – потому полевые дневники археологов-краеведов ныне – ценнейший архивный источник информации. Так, к примеру, я по крупицам «реконструировал» верхние слои бронзового и раннего железного веков Хотылево 2, раскопанные в 1970-х гг. Ф.М. Заверняевым. Методика раскопок также была крайне далека от совершенства. Например, Ф.М. Заверняев принципиально не признавал нивелир – в итоге ни один объект в его раскопах (за исключением тех, что попали в профили стенок) не зафиксирован в трех проекциях, что очень обесценило полученные данные. Часто требующей тонкой работы ножом, кистью, тровелом (мастерком) культурный слой вскрывался грубо и поспешно – штыковой лопатой. Столь же грубо производилась зачистка стенок раскопа, из-за чего «терялись» тонкая геологическая текстура. Уникальные изделия из кости и бивня мамонта клеились иногда растворенной в ацетоне фотопленкой… Но при всех своих методических недостатках и оплошностях, работа археологов-краеведов – огромный вклад в развитие российской науки и культуры. Многие результаты их работы и их открытия имеют всероссийское, и даже всемирное значение: открытие уникальных памятников (Хотылево 1 и 2, Кветнуский комплекс, Почепское селище) накопление массового эмпирического материала и его предварительная систематизация. В столице к провинциальным подвижникам относились снисходительно, подчеркнуто вежливо. Консультировали, советовали, но в «высший свет» археологии не допускали. Некоторых послевоенных исследователей раздражало то, что провинциалы делают серьезные открытия и не желают «делиться». Один весьма интеллигентный столичный ученый Б., известный открытиями в первобытной археологии, пытался, к примеру, с группой студентов «застолбить» в начале 1960-х гг. для себя открытое Ф.М. Заверняевым и Е.А Шмидтом ашело-мустьерское местонахождения Хотылево 1 (тогда самое северное в Европейской России), заложив там свой раскоп. Этому Ф.М. Заверняев, уже производивший там раскопки, смог помешать только напрямую – физически «с лопатой наперевес и криком: “Вон отсюда!”» (устные воспоминания Заверняева). А на малой родине подвижников-археологов из-за их в чем-то наивного, но искреннего энтузиазма, как правило, считали «чудаками», людьми «не от мира сего». Часто относились с пренебрежением даже к их достижениям всемирного научного значения. Вот Ф.М. Заверняев записывает в полевом дневнике: «Сегодня у нас на раскопках были музейные сотрудники. Лидия Андреевна – наш парторг, спрашивала: «А кто это все открыл?» – и это реакция на посещение Хотылевских стоянок ближайшими коллегами Заверняева! (Заверняев Ф.М. Дневник полевых исследований Хотылевской верхнепалеолитической стоянки в урочище «Кладбищенская балка» в 1971 г. и Хотылевского селища в устье р. Госомы). Осложняло ситуацию и то, что многие археологи-краеведы, прошедшие через военные годы имели, с точки зрения окружавших их «Homo soveticus», неблагонадежные черты (жизнь на оккупированной территории в годы войны, фашистский плен, ГУЛАГ, ссылка и т.п.). И Падину, и Левенку, и Заверняеву это испортило немало нервов, выдающихся ученых-подвижников в лицо могли обозвать «врагами народа», «бандитами» (устные воспоминания Л.М. Тарасова, Ф.М. Заверняева, В.А. Падина). Отсюда – долгие притеснения, сложное материальное положение – и личное, и в обеспечении научных исследований. Минимум оборудования. На разведки и на раскопки отдельных памятников часто уходили личные сбережения (к примеру, разведки В.П. Левенка в Подесенье и Посеймье в 1956-1958 гг.) и время собственных отпусков (именно так вел Ф.М. Заверняев раскопки многослойного селища Устье Госомы и эталонного для региона Почепского селища). Вот так и оставались всю свою жизнь археологи-краеведы в положении «свой среди чужих, чужой среди своих». Известность же, если и приходила, то была своеобразной, приобретавшей парадоксальные, трагикомичные формы. Так в 1976 г., в период небольших охранных раскопок местонахождения Хотылево 1, к Ф.М. Заверняеву подошли некие краеведы (вероятно преподаватель и студентки-практикантки с ест-геофака переехавшего из Новозыбкова пединститута) и поинтересовались, знает ли он, что раньше в этом месте вел раскопки «сам Заверняев, который этот памятник открыл?» Федор Михайлович скромно ответил, что о раскопках наслышан, но Заверняева лично не знает. После этого он по дороге к электричке, а затем и в идущем из Бежицкого района в центр Брянска троллейбусе слушал от незнакомца, якобы знакомого со знаменитым археологом, «легенды» о собственных раскопках и мучительно думал: «Кто же он – знающий Заверняева, но не знающий меня?!» (Ф.М. Заверняев. Полевой дневник за 1976 г.). В народе уже ходили былинные истории, а официальное признание упорно не приходило. Научное краеведение еще до войны было уничтожено, а то официозное краеведческое движение, которое постепенно возродилось в регионах к 1970-ым гг., в большей степени занималось «историей» партийного строительства, коллективизации, революционных событий (всем тем, что в старых вузовских программах именовалось «историей КПСС»). Естественно, что результаты таких «исследований» непрерывно поверялись «направляющей и руководящей силой» советского общества – компартией, и не могли не носить предвзятый характер с черно-белыми оценками событий и личностей. Ярким примером может быть альманах «Брянский краевед», разительно отличающийся по содержанию от выпускавшегося С.С. Деевым и его соратниками «Брянского края». Если первые выпуски конца 1950-х – начала 1960-х гг. еще содержали достаточно много научной, научно-популярной и методической информации, то позже издание начало выхолащиваться, заполняться идеологической шелухой, засоренной канцеляритом и навязшими в зубах лозунгами. Возьмем, к примеру, седьмой выпуск «Брянского краеведа» (1974). Открывают сборник такие статьи, как «Первая Брянская областная партийная конференция» историка КПСС доцента И.И. Фишмана и «Созидательная поступь» секретаря обкома КПСС В.А. Смирнова. Не научное издание, а помесь учебника истории партии с передовицей «Правды». А вот отвечающая всем требованиям академических изданий публикация Ф.М. Заверняева, вводящая в оборот новый уникальный памятник всемирного значения – Хотылево 2 – помещена «на задворках» в разделе «Хроника краеведческой работы», в самом конце сборника. Выпуск 8 попытался было возродить научные традиции (и в этом «рывке» вновь целиком заслуга археологов-краеведов – Ф.М. Заверняева, В.А. Падина, В.П. Левенка), но такого напряжения сил редколлегия не выдержала: издание тихо скончалось. Девятый «Брянский краевед», который планировалось целиком посвятить «Великому Октябрю», так и не вышел из печати… Да, наши герои пытались как-то встроиться в «новое краеведение». Есть, например, работы Ф.М. Заверняева «Положение рабочих Брянского края конца XIX – начала XX вв.» (Брянский край, вып.5, Брянск, 1973) и серия его статей на эту же тему в «Брянском рабочем»; статья В.А. Падина «В.И. Ленин о нашем крае» («Знамя Октября» от 22.4.1970). Но там, среди коммунистического официоза, места для настоящих исследователей, а не фарисеев-начетчиков, не находилось. К счастью для науки, поскольку войти в строй и начать строчить заметки в «Блокнот политического агитатора» значило потерять научное лицо. И, одновременно, к несчастью в чисто человеческом плане – многие археологи-краеведы только к концу жизни, когда энтузиазм сменился усталостью, обидой, смогли дождаться давно заслуженного официального признания. Так, Ф.М. Заверняев, когда к нему уже в 1985 году, в связи с 1000-летием Брянска пришло, наконец, признание в виде звания Заслуженного работника культуры, с горечью говорил: «Зачем мне это теперь, когда жить осталось так мало и не уже сил продолжать работу…». Археологи-краеведы заполнили своей деятельностью лакуну в научном краеведении 1940-70-х гг. Именно одиночки, романтики краеведческой археологии, стояли у истоков создания полноценной региональной археологической науки, региональных научных центров. Поэтому следует с большой осторожностью использовать ярлык «дилетанты», который порой пытаются им присвоить иные историки науки и самовлюбленные коллеги. Эти «дилетанты», часто не имевшие никаких ученых степеней и званий, фактически заложили основу современной региональной археологии, открыв сотни и раскопав десятки памятников, среди которых немало уникальных, вошедших в сокровищницу мировой и российской культуры. На их, пусть не вполне выверенных методически, данных строятся ныне многие своды источников и солидные аналитические публикации. Собранные ими материалы продолжают обрабатываться, систематизироваться и анализироваться новым поколением ученых.^ Литература и источники:Брянский краевед. Выпуски 1-8. Брянск, 1958 – 1976. Заверняев Ф.М. Полевые дневники // Фонды Брянского государственного объединенного краеведческого музея. Левенок В.П. Переписка с К.М. Поликарповичем // Личный архив К.М. Поликарповича. Фонды Юдиновского краеведческого музея Погарского района Брянской области. Сталинские списки. Архив Президента РФ, Ф.3. Оп.24. Д.409–419. Щавелев С.П. Первооткрыватели курских древностей. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Выпуск 3: Советское краеведение в провинции: взлет и разгром (1920-е – 1930-е гг.). Курск, 2002. Talgren М. Archaeological studies in Soviet Russia // NESA, 1936, X. Использованы сведения, полученные из устных воспоминаний Ф.М. Заверняева, В.А. Падина, Л.М. Тарасова, Е.А. Шмидта.