А. Б. Савинов Нижегородский государственный университет

ИДЕЯ ЭВОЛЮЦИИ В БИОЛОГИИ И КУЛЬТУРЕ. М.: КАНОН+, 2011. С. 61–83. ————————————————————————————————————СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЭВОЛЮЦИОНИЗМА В РОССИИ(СПУСТЯ 150 ЛЕТ ПОСЛЕ ВЫХОДА КНИГИ Ч. ДАРВИНА «ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВИДОВ»)А.Б. Савинов Нижегородский государственный университет[email protected]Опубликованная 150 лет назад книга Ч. Дарвина «Происхождение видов» всколыхнула эволюционную и общественную мысли мирового сообщества, вызвала до сих пор не утихающие дискуссии между представителями самых разных слоёв общества, деятелями науки, образования, политики, религии. В чем причины такого длительного и активного внимания к знаменитой книге? Во-первых, по-видимому, в том, что она, как всякое классическое произведение, затронула универсальные проблемы, а их анализ автором был настолько глубок, что каждый читатель находит в нем «инициирующие» мысли, в чем-то созвучные его собственным, в чем-то противоречащие его мировоззрению. Спектр мнений о дарвиновских концепциях, как и полтора столетия назад, чрезвычайно разнообразен.Во-вторых, как мне представляется, вечная дискуссионность книги Дарвина обусловлена её методологическими особенностями. Сначала, будучи верующим человеком, Дарвин впоследствии стал сознательно излагать материалистические взгляды под влиянием открывшихся ему фактов. Однако при этом он, к сожалению, был весьма далек от диалектических воззрений на природу, что отразилось в непоследовательности его представлений о факторах эволюции. Его захватила идея борьбы организмов за свое существование (пусть и в самом метафорическом смысле). Следствием этой борьбы Дарвин видел естественный отбор, который от монофилетических предковых форм (на базе их изменчивости) дивергентно и постепенно рождает разнообразнейшие приспособления организмов, а значит – и их многочисленные виды. Такое преувеличение роли антагонизма и отбора привело к забвению обязательных диалектических противоположностей – явлений кооперации организмов, конвергенции, полифилии, скачков в процессе исторического развития и др.Односторонне преувеличенные Дарвином факторы многие эволюционисты прошлого и современности абсолютизировали далее, развивая синтетическую теорию эволюции (СТЭ); другие исследователи, наоборот, посчитали их либо второстепенными, либо вообще несуществующими (см. Савинов, 2007, 2008а). Когда в этот процесс оценки дарвиновских представлений и их практического использования вмешиваются теологически ориентированные гуманитарии или реакционные политики, то возникающие радикальные течения (например, социал-дарвинизм, антидарвинизм и др.) дискредитируют и тормозят развитие эволюционизма, а одновременно – и материалистической философии, порождают мировоззренческие и социальные конфликты, которые раскалывают общество и даже приобретают трагическую окраску (см., например, Колчинский, 2006; Ревушкин, 2009; Савинов, 2009б,в; Стегний, 2009). Все это создавало и поддерживает коллизии как в области эволюционистики, так и других областях деятельности общества ХIХ-ХХI веков.За Дарвином как талантливым логиком, прозорливым и кропотливым исследователем справедливо закреплен приоритет в обосновании принципов борьбы за существование и естественного отбора в природе. Хотя важно отметить, что несколько биологов, прежде всего английских (У.Ч. Уэллс, П. Мэттью, А. Уоллес и др.), были очень близки к этому независимо друг от друга, причем некоторые из них гораздо раньше Дарвина высказали саму идею естественного отбора (см. Соболь, 1962). Несомненно, единый вектор их умозаключений был обусловлен реальностью явления отбора. Очевидно, этому же способствовали две взаимосвязанные причины: 1) особенности английского менталитета (стремление мыслить и действовать самостоятельно и активно, быть ближе к природе и практической жизни) и 2) высокий уровень социально-экономического развития Англии, требовавший адекватного состояния теоретической и прикладной науки, и обеспеченный подобающим сообществом ученых (см. Лебон, 1995). При написании книги «Происхождение видов» Дарвин опирался на достижения в теории и практике многих естествоиспытателей. Но известны его колебания и сомнения в оценках эволюционных положений, в том числе и своих собственных; есть расхождения с его официально высказанными мнениями и взглядами, которые он излагал в личных письмах (см. Бляхер, 1971).Так, с одной стороны, значительное влияние на него, несомненно, оказали положения эволюционной теории Ламарка, которого он в своей книге назвал «знаменитым естествоиспытателем». В частности, Дарвин учел концепцию Ламарка об эволюционной роли характера поведения живых организмов, проявляющегося в «упражнении–неупражнении» органов. По крайней мере, в «Происхождении видов» это явление Дарвин счел важным в эволюционной «судьбе» биологических видов, поскольку оно, по его мнению, наряду с естественным отбором обусловливает видообразование.С другой стороны, в некоторых личных письмах Дарвин называл «Философию зоологии» Ламарка «нелепым, хотя и талантливым трудом», «жалкой книгой … из которой … ничего не мог вынести» (цит. по: Медников, 1975, с. 12). Сейчас трудно судить, что стояло за такими высказываниями. Полагаю, что для науки важнее официально изложенные взгляды. А противоречивость, непоследовательность высказываний ученых, очевидно, отражает главный атрибут Науки – Вечное Сомнение. Признав ламарковскую концепцию эволюционной роли «упражнения–неупражнения» органов, Дарвин впоследствии предложил гипотетический механизм наследования потомками соматических изменений, приобретаемых родителями в результате такого «упражнения–неупражнения». Считается, что при решении этого сложнейшего вопроса Дарвин использовал идею древнегреческого врача Гиппократа и его соратников («гиппократиков») о том, что семя (половые клетки) образуются из веществ, собирающихся со всего тела человека (Бляхер, 1971). Дарвин выдвинул сходную гипотезу пангенезиса, согласно которой различные органы отделяют от себя микрочастицы-геммулы. Они несут в себе свойства органов-родоначальников. Но под влиянием внешних воздействий на органы-родоначальники появляются геммулы с измененными свойствами. Геммулы мигрируют по распределительным системам организма ко всем его частям, в том числе и к половым клеткам. Им геммулы и могут «передать изменения», возникшие в разных частях тела. В результате потомки, развившиеся из измененных половых клеток, получают возможность наследовать свойства, приобретенные родителями в течение жизни. Но эволюционным фактором, контролирующим адекватность среде обитания унаследованных свойств (и потому являющимся главным), Дарвин все-таки считал естественный отбор.Гипотеза пангенезиса была понята соотечественниками Дарвина буквально, подверглась резкой критике и опровергалась экспериментами ненадлежащего уровня. Современники Дарвина и исследователи его трудов в ХХ веке «вместе с водой выплеснули и ребенка» – содержащуюся в гипотезе пангенезиса идею не явно выраженного, но обязательного влияния фенотипа организма на его генетические подсистемы, в том числе и половых клеток. К сожалению, после Дарвина эта обратная связь была заслонена фактически на столетие исследованиями канонической прямой связи между генотипом и фенотипом.Таким образом, несмотря на преувеличение роли борьбы за существование и отбора, Дарвин благодаря Ламарку попытался учесть влияние на эволюцию организмов их потребностей. К сожалению, выдвинутый А. Вейсманом идеалистический постулат об «отсутствии» связи между «зародышевой плазмой» (репродуктивной сферой) и телом организма (пресловутый «барьер Вейсмана»), надолго заслонил от многих эволюционистов учтенный Дарвином принцип Ламарка. Это обстоятельство привело к искажению дарвиновской теории ее интерпретаторами, которые замалчивали признание Дарвином ламарковского принципа. Такая позиция и послужила причиной появления односторонне ориентированного неодарвинизма, выраженного с 30-х годов ХХ века в СТЭ. Подобная методологическая инерция сохраняется и в постсоветское время, несмотря на то, что у каждого отечественного эволюциониста есть возможность свободно и объективно оценивать труды Ч. Дарвина. В частности, среди неодарвинистов, в том числе преподавателей эволюционного учения, укоренилось мнение о том, что «в начале XX века … генетика позволила «очистить Дарвина от Ламарка» и заложить основы синтетической теории эволюции» (Стегний, 2009). Наряду с этим, наоборот, в противовес неодарвинизму некоторыми исследователями в настоящее время поддерживаются и развиваются антиселекционистские представления не только в биологии (Назаров, 2005; Чайковский, 2006, 2008), но и в философии (Груздева, 2007; Фесенкова, 2007).Таким образом, содержащиеся в «Происхождении видов» зачатки комплексного подхода к решению эволюционных проблем, т.е. подхода, предполагающего учет роли многих, нередко альтернативных эволюционных факторов, к сожалению, не были восприняты, преданы забвению или искажены. В результате эволюционистика находится в тисках перманентного кризиса. С тех пор как А.Вейсманом была «объявлена война» ламарковскому принципу «упражнения–неупражнения», а Дарвин подвергся нападкам клерикалов и антиселекционистов, аргументация радикально настроенных оппонентов принципиально не изменилась. Вновь можно прочитать о «неприступности» «барьера Вейсмана» (Корочкин, 2006), о «доказательствах» неэффективности естественного отбора или его отсутствия в природе (Назаров, 2005, 2007а,б; Чайковский, 2006, 2008) и даже в научном (!) журнале найти примитивные, мистические «откровения» о том, что вообще «разговор о Дарвине», как идейном вдохновителе (!?) марксизма, ницшеанства и фрейдизма, должен начинаться «с сатаны» (Родос, 2008, с. 89). Однако обнадеживает растущее понимание того, что возрождение подобных взглядов лишь усугубляет ситуацию и препятствует рациональному изменению парадигмы эволюционизма (см. Гринченко, 2004; Мамкаев, 2004; Зусмановский, 2007; Савинов, 2007, 2008а, 2009б). Нынешнее состояние эволюционизма в нашей стране неоднозначно в силу ряда причин, не только отмеченных выше. Сейчас в условиях полной свободы убеждений и научного творчества чрезвычайно обострились противоречия во взглядах на многие вопросы эволюционной теории. Эти вопросы накапливались десятилетиями, но до 1991 года не могли объективно рассматриваться и решаться российскими учеными, прежде всего вследствие господства односторонних эволюционно-биологических концепций. Последние нередко создавались под идеологическим давлением партноменклатуры и в угоду ей, а также под влиянием существовавших гласных и негласных строгих ограничений методологического характера, обусловленных конъюнктурой советского периода. Достаточно вспомнить официальные утверждения о «лженауках»: генетике и кибернетике (Краткий…, 1954). Хотя и в 30-50–е годы прошлого века некоторые исследователи (Н.И. Вавилов, С.С. Четвериков, А.А. Любищев, Н.В. Тимофеев-Ресовский, И.И. Шмальгаузен, Б.М. Завадовский и др.) с риском для своей научной карьеры (а нередко – и жизни) пытались мыслить независимо и критиковать официально навязываемые эволюционно-биологические концепции.Позже идеологическое давление несколько ослабло и стало возможным, например, критически оценивать господствующую СТЭ, объединяющую дарвинизм с достижениями генетики начала прошлого века. Оппоненты СТЭ (А.А. Любищев, В.А. Красилов, С.В.Мейен, А.П. Хохряков, В.И. Назаров) еще в 60-80–х годах прошлого века справедливо указали на проблему «нового синтеза» или создания принципиально иной эволюционной парадигмы в противовес СТЭ.Однако данная проблема до настоящего времени не решена вследствие односторонности предлагаемых концепций (Савинов, 2007, 2008а). Ведь вышедшие в последнее время замечательные по глубине обсуждаемых проблем книги и статьи с альтернативными взглядами (Гродницкий, 2002; Назаров, 2005, 2007а,б; Чайковский, 2006, 2008; Зусмановский, 2007) по-прежнему являются не изложением долгожданной «правильной» теории, а в основном критическим анализом положений СТЭ (иногда с неоправданным радикализмом) и лишь «наметками» будущей теории, «нового синтеза». В результате даже возник пессимизм по поводу возможности создания единой эволюционной теории, адекватной современным научным достижениям во всех областях биологии (Татаринов, 2007).Необходимость новой теории эволюции остро стала проявляться в 60–80-х г.г. ХХ века. Одним из первых на серьезные недостатки господствующей СТЭ указал А.А.Любищев в работах 60-х г.г., изданных и переизданных позднее (Любищев, 1973, 1975, 1982). Вслед за А.А. Любищевым критика СТЭ последовала со стороны многих отечественных исследователей (см. Савинов, 2007). К этим работам мы обратимся в данной статье. Сейчас же предварительно и справедливости ради скажу, что недостатки (односторонность, радикализм, догматичность), отмеченные для СТЭ ее критиками, обнаружились и в предложенных позднее альтернативных эволюционных концепциях (см. Савинов, 2007). Это обусловлено объективными и субъективными причинами. Важнейшая из них – нежелание многих эволюционистов (прежде всего критиков СТЭ) опираться на соответствующие философские законы. А ведь еще А.А.Любищев (1968, с. 27) подчеркивал, что «работа по продумыванию отдельных философских постулатов и целых философских систем совершенно необходима для прогресса биологии во всех ее ответвлениях». Можно дискутировать по поводу «правильности» философского направления, используемого отечественными сторонниками СТЭ, но одно очевидно: в отличие от своих оппонентов и, по их мнению, «синтетисты» смогли построить и десятилетиями развивают теорию, пусть и не столь совершенную, но сыгравшую и продолжающую играть большую эвристическую роль (Гродницкий, 2002; Шишкин, 2006). Идейно близкие к СТЭ учебники по теории эволюции (Георгиевский, 1985; Иорданский, 2001; Яблоков, Юсуфов, 2004; Северцов, 2005) по-прежнему являются наиболее полными и весьма логично построенными (хотя и в разной степени). СТЭ, несмотря на все ее недостатки, лидирует в мировой биологии с 30-х годов прошлого века в силу объективных причин. Ведь она базируется на материалистических представлениях о механизмах эволюции: прежде всего на признании главными движущими силами, во-первых, противоречивых взаимодействий живых организмов между собой и неживыми компонентами окружающей их среды (метафорической «борьбы за существование») и, во-вторых, естественного отбора (как следствия той борьбы). Но при этом «синтетисты» исходят из того, что материалом для указанных механизмов эволюции служат мутации – случайные генетические изменения различного уровня, обусловливающие фенотипы, по которым и происходит естественный отбор особей. Таким образом, получается, что живые организмы лишь «дожидаются» появления случайных мутаций, а не активно реагируют на экологические изменения, вырабатывая необходимые приспособления. Здесь налицо двойная абсолютизация: эволюционной роли генотипической изменчивости (как внутреннего фактора) и селектогенеза (как внешнего фактора).Абсолютизация этих положений селекционизма (неодарвинизма), тормозит развитие эволюционистики и рассмотрение других концепций, противостоящих каноническим. Хотя СТЭ обусловила в целом успешное решение ряда теоретических и прикладных вопросов биологии. И это признано даже противниками СТЭ (Гродницкий, 2002; Шишкин, 2006). Оппоненты СТЭ (Хохряков, 1984; Чайковский, 2006, 2008; Зусмановский, 2007) вносят важный вклад в развитие эволюционистики, отстаивая приоритет активного поведения, активности, потребностей организмов в их эволюции. Но альтернативным эволюционным концепциям изначально присущ тот же недостаток – односторонность предлагаемых положений и их абсолютизация.Одна из крайностей представлений оппонентов СТЭ – «эктогенетическая». Так, автор экосистемной теории эволюции В.А. Красилов (1986), а также В.И. Назаров (2005) одностороннее утверждают наличие в эволюционном процессе только нисходящей причинности и поддерживают концепцию «эволюции сверху» – от космоса и биосферы к генотипам – и полностью отрицают существование восходящей причинности и процессов «эволюции снизу», т.е. от генов к биосфере. Как видим, это противоречит рациональным взглядам о ведущей роли в эволюции активности живых существ. Абсолютизация взглядов, альтернативных дарвинизму и СТЭ, выразилась у некоторых авторов весьма радикально – вплоть до непризнания естественного отбора и случайных мутаций в качестве эволюционных факторов и даже отрицания отбора как явления в природе (Назаров, 2005, 2007а,б; Чайковский, 2006, 2008), т. е. была порождена другая крайность. А ведь еще А.А. Любищев (1973, с. 33) отметил, что «вряд ли найдется хоть один думающий биолог, который отрицал бы наличие процесса отбора в природе». Он только считал отбор не ведущим, а всего лишь необходимым фактором эволюции (Любищев, 1973). Действительно, реальность отбора доказывается наличием эксцесса у вариационных кривых распределения величин количественных признаков в популяциях (см., например, Сапунов, 1986; Савинов, 1998). При этом «обусловливая приспособительную форму эволюционного процесса, естественный отбор выступает как творческий фактор эволюции», но «двигать эволюцию он не может, как, скажем, берега не могут двигать воду в реке» (Камшилов, 1972, с. 41).В качестве альтернативы СТЭ Ю.В. Чайковский (2006, 2008) на основе концепции диатропики (как направления, преувеличивающего роль явлений дискретности в эволюции и автономности происхождения разных групп организмов) пытается развивать положения номогенеза Л.С.Берга, выдвинутые в начале 20-х годов ХХ века. Но эти положения, преувеличивающие явления конвергенции, отрицающие единство происхождения большинства групп живых организмов, роль случайностей в эволюции изначально заложили основу для односторонних представлений об исключительно закономерном характере эволюции.Наряду с указанными представлениями в последнее время некоторые биологи уделяют большое внимание гипотезе эпигенетического механизма наследственности, который должна изучать эпигенетика. Однако область задач этой науки и само понимание этого термина трактуются весьма неоднозначно (см. Савинов, 2007). Причем если одни авторы (Шишкин 1988, 2006; Гродницкий, 2002; Васильев, 2005, 2008) преувеливают онтогенетический аспект, критикуя неодарвинистские представления и порождая эпигеноцентризм в противовес геноцентризму, то другие (Корочкин, 2006; Чадов, 2006, 2007; Чураев, 2006) сосредотачивают внимание на молекулярно-генетических явлениях. При этом иногда ставятся под сомнение канонические представления о генах, несмотря на успехи генетической инженерии. Однако следует отметить, что взгляды представителей этих двух направлений весьма неоднородны. Так, например, А.Г. Васильев (2005, с. 583) не столь радикален в критике неодарвинизма и полагает, что «вовремя возникшая эпигенетическая теория эволюции Олберча-Шишкина, продолжающая линию Уоддингтона-Шмальгаузена, вполне может заменить прежнюю платформу СТЭ и быть объединяющим учением для конструктивных блоков дарвинизма, номогенеза, ламаркизма и многих других эволюционных теорий», т.е. эпигенетическая теория эволюции (ЭТЭ), по мнению А.Г.Васильева, может явиться основой будущей общей теории эволюции (ОТЭ). Однако подобная «замена» платформы СТЭ платформой ЭТЭ методологически несостоятельна (антидиалектична), причем теоретические и практические исследования (Поздняков, 2007а, б) показывают, что ЭТЭ еще не является (и вряд ли станет – А.С.) теорией в истинном смысле этого слова, с чем согласны и ее сторонники (Шишкин, 2006; Гродницкий, 2002).Иногда для объяснения явлений онто- и филогенеза пытаются использовать концепции синергетики о самоорганизующихся системах, способных спонтанно (в определенной степени – пассивно) приобретать структурные неоднородности. В связи с этим мне представляется важным воспроизвести суждения на этот счет специалиста в области молекулярно-биологических явлений онтогенеза А.М. Оловникова (2007). По его мнению, для поддержания специализации клеток у Меtazoa необходима оперативная память об этом, сохраняемая в митозах. Без этой памяти (представление о которой заимствовано из кибернетики) возможна самоорганизация неживой материи, вплоть до Вселенной, «но невозможно создание такой активно самоорганизующейся системы, как мышь», принципиальное отличие которой от Вселенной «состоит в способности многократно, довольно точно и активно воспроизводить картину индивидуального развития, на что неживые системы не способны» (Оловников, 2007, с. 147). Вообще, претензии синергетики на роль супернауки несостоятельны. Убедительная аргументация на этот счет приведена М.И. Штеренбергом (2007). Им показаны принципиальные ошибки в физико-математических основах синергетики и неправомерность ее приложения к естественным и гуманитарным наукам. Но автор, отвергая значение материалистического подхода для дальнейшего развития науки, в том числе для эволюционистики, ратует за синтез научного и религиозного знания, пытаясь соединить несоединимое.Важнейшим аспектом развития эволюционистики в будущем мне представляется обращение специалистов всех областей биологии к многогранной концепции симбиогенеза. Ведь со времен появления книги Дарвина «Происхождения видов» многие биологи по-прежнему уделяют внимание преимущественно антагонизму в отношениях живых организмов, хотя «борьба за существование» и понимается метафорически как совокупность противоречивых взаимодействий живых существ между собой и неживыми компонентами окружающей их среды. Следствием этих взаимодействий является естественный отбор тех форм организмов, которые в целом адекватны (по комплексу морфологических, физиологических, биохимических, этологических, экологических и др. параметров) условиям, сложившимся в данной экосистеме. Но диалектика противоречий включает следующие друг за другом состояния: 1) гармония отношений, 2) их дисгармония и 3) конфликт (Краткий…, 2004). Затем в соответствии со спиралевидным ходом исторического развития указанные состояния квазициклически повторяются. В согласии с этим законом антагонистические отношения (хищничество, паразитизм) организмов постепенно переходят в квазиантагонистические, а последние – в гармонические симбиотические (мутуализм) и наоборот. Борьба за существование подразумевает активное поведение живых существ для удовлетворения своих потребностей. При этом активность системы (в том числе живой) можно определить как степень и характер ее взаимодействия (в количественном и качественном аспектах) с окружающей средой (т.е. с другими системами)(Савинов, 2009а). Чем система активнее, тем сильнее и сложнее она взаимодействует с окружающей средой, т.е. тем больше вызовет количественных и качественных изменений в окружающей среде (и наоборот, если менее активная).Обращаясь к явлениям симбиогенеза, важно отметить, что современная биология, включая паразитологию, экологию и эволюционистику, широко пользуется категориями «организм» и «популяция», несмотря на отсутствие в природе «стерильных» организмов и «стерильных» популяций. Организмом в узком смысле считается особь, одноклеточное или многоклеточное живое существо, самостоятельная единица живой материи, замкнутая по структуре, но открытая по обмену веществом и энергией. На этой основе в биологии исторически сложилось представление о популяции как о группе фено-генотипически сходных организмов одного вида, относительно изолированной (пространственно или биологически) от подобных групп данного вида и самостоятельно изменяющейся (эволюционирующей) во времени и пространстве (Яблоков, Юсуфов, 2004).Однако важно сознавать, что категории «организм» и «популяция» были созданы без учета явления кооперации организмов, прииципа облигатности симбиоза и симбиогенеза (Савинов, 2005, 2006, 2007). Согласно этому принципу жизнедеятельность и эволюция всех многоклеточных и многих одноклеточных живых существ происходит только на основе интеграции с другими живыми существами (преимущественно прокариотической организации). Данная интеграция осуществляется путем симбиоза, т.е. отношений, традиционно трактуемых как паразитизм, мутуализм, комменсализм и др., складывающихся между видом-хозяином и его сожителями – видами-симбионтами. В этом контексте эволюция указанных отношений представляет собой симбиогенез – один из основных факторов филогенеза всех групп живых существ.В этой связи реальной элементарной единицей (элементом) системы популяционного уровня является не особь данного вида, а аутоценоз (Савинов, 2005), который может быть подразделен на эндоценоз (сообщество внутри хозяина) и эктоценоз (сообщество на поверхности тела хозяина). Аутоценоз представляет собой самоуправляемую систему «хозяин – симбионты». Организация, функционирование и эволюция этой системы осуществляются по кибернетическим принципам, на основе прямых (от симбионтов к хозяину) и обратных (от хозяина к симбионтам) информационных связей, свойственным самоуправляемым системам. Организмы хозяина и его симбионтов иерархически взаимосвязаны (среди последних также устанавливается иерархия). Каждый аутоценоз сугубо индивидуален, т.е. обладает свойственными только ему особенностями, начиная с молекулярного и кончая симбиотическим уровнями. С эколого-кибернетических позиций биосистема популяционного уровня – это демоценоз, т.е. самоуправляемая симбиотическая система аутоценозов, основу которых составляют особи вида-хозяина, коадаптированных и коэволюционирующих с видами-симбионтами про- и эукариотической организации (Савинов, 2005, 2006). В этом контексте биологический вид и биоценоз являются самоуправляемыми системами демоценозов. Говоря о предлагаемых новых биологических категориях, необходимо сознавать, что каждая категория в науке, являясь наиболее общим понятием, определяет характер научно-теоретического мышления в пределах данной эпохи (Краткий…, 1979). Следовательно, переходя к использованию категорий «аутоценоз» и «демоценоз», мы тем самым вступаем в новую эпоху теоретической и практической деятельности, в том числе в области эволюционной биологии (Савинов, 2008б). Разумеется, это не исключает использования классических категорий «организм» и «популяция», если такая степень редукции в отношении биосистем будет корректной при решении тех или иных вопросов.Сложности современного периода развития эволюционизма заставили некоторых эволюционистов пессимистически считать, что поскольку «теория эволюции охватывает всё новые области знания», то и сейчас, и в обозримом будущем «создание всеобъемлющей теории (эволюции – А.С.) вряд ли возможно» (Татаринов, 2007, с. 168). А некоторые философы, односторонне ориентируясь в дискуссиях биологов по вопросам эволюционной теории (см. Существует ли…, 2006, с. 160–162), вообще пытаются поменять идею глобального эволюционизма, в соответствии с которой материальный мир необратимо и направленно изменяется, на циклическую модель (Фесенкова, 2007, с. 109). При этом по непонятным причинам не принимается давно сформулированная диалектическая концепция спиралевидного хода исторического развития материального мира, которая лишена такой односторонности и органично объединяет направленность и квазицикличность эволюционного процесса. Абсолютизация дарвиновских идей в СТЭ, конечно, отрицательный факт. Однако справедливое неприятие отечественными философами этой пагубной абсолютизации почему-то приводит некоторых из них к отрицанию материалистического подхода и к проблеме возникновения человеческого сознания, его феноменов (Груздева, 2007). Наряду с этим предпринимаются попытки (см. Кудрявая, 2008) представить материализм, эволюционизм и рационализм реакционными направлениями, препятствующими (?!) поддержанию нравственности в современном обществе. Все это создает трудности методологического характера в эволюционно-биологических исследованиях и для процесса естественно-научного образования в школе и вузах (особенно на биологических факультетах университетов). Данную ситуацию ещё больше осложняет позиция некоторых ученых (Струминский, 1995; Корочкин, Евгеньев, 2003; Хлебосолов, 2004; Назаров, 2005; Карпачевский и др., 2006), по существу выступающих против материалистического мировоззрения, за возрождение креационизма и теологизацию науки. Например, по мнению академика В. В. Струминского (1995, с. 45), «живую материю, животный и растительный мир породила Духовная составляющая (Вселенной – А.С.), «чтобы породить творчески активное человечество…». Вполне очевидна роль такой публикации «в условиях, когда церковь всеми силами старается активно проникнуть в школу, а научная общественность (включая руководство РАН) не оказывает этому сколь-либо серьёзного противодействия» (Гиляров, 2007, с. 508). Известный эволюционист В.И. Назаров (2005, с. 83), трактуя биологическую эволюцию «не по Дарвину», уверен, что «в объяснении целого ряда закономерностей и самого феномена жизни лучшие умы человечества исчерпали возможности материалистического подхода и вплотную подошли к признанию верховной власти духовной сферы», а отход от материалистического видения мира «больше не считается антинаучным». Учебное пособие В.И. Назарова (2005) стало предметом специального обсуждения на методологическом семинаре Института философии РАН («Существует ли естественный отбор?», 2006а, б). При обсуждении книги обнаружился радикализм исследователей либо в поддержке взглядов антиселекционизма (антидарвинизма), либо в отрицании необходимой корректировки традиционных эволюционных взглядов. Представляется, что во многом накал страстей в подобных дискуссиях, к сожалению, изначально задается самими авторами произведений, провозглашающих непримиримость альтернативных позиций. Радикализм усугубляется попытками смешения эволюционизма и теологии. Так, в учебном пособии Е.И. Хлебосолова (2004, с. 20) содержатся идеи глобального пересмотра существующих эволюционных концепций на основе религиозного мировоззрения, предлагается, «понятие эволюции в наиболее общем виде… определить как творческий процесс создания и развития мира, конечная цель которого определяется неведомым нам пока Божественным замыслом». Е.И. Хлебосолов (2004, с. 20) сетует, что «это определение эволюции не имеет в настоящее время надежных фактических оснований в науке», но, по его мнению, «может служить теоретическим фундаментом для создания новой эволюционной теории, на пороге которой стоит биология и вся современная наука». Близкие взгляды высказаны группой ученых-почвоведов (Карпачевский и др., 2006, с. 9), которые полагают, что сейчас отечественное естествознание возвращается к своим истокам, т.е. к религиозным формам сознания, а «учение о биосфере как бы воскрешает образ греческого бога Пана, олицетворяющего природу, объединяющего все явления природы». Не проясняют ситуацию и попытки некоторых ученых показать рациональность библейских толкований происхождения и развития Жизни. Примером такой работы является пособие для учителей, написанное известными генетиками Л.И. Корочкиным и М.Б. Евгеньевым (2003). Чтобы противостоять как религиозному, так и «материалистическому фанатизму» и дать отпор «атеистам всех мастей» авторы (Корочкин, Евгеньев, 2003, с. 16, 59) рекомендуют отвергнуть буквалистские толкования Библии и трактовать её положения о сотворении и развитии Жизни с научных позиций (?!). На этом фоне возрождается в новом облике (уже вполне адекватном религиозным представлениям) гипотеза панспермии ХIХ-ХХ веков, т.е. взгляды о внеземном происхождении Жизни (Спирин, 2007, с. 18): считается, что «мы должны принять … первые клеточные формы жизни… как творение неких неведомых нам условий и сил – творение, данное нам на Землю, а может быть и на другие планеты и тела Солнечной системы, уже в готовом виде». Последствия такого подхода, прямо или косвенно воплощенного в стратегии различных научных направлений, мне видятся далеко не радужными (в частности, весьма затратными в финансовом отношении, но отнюдь не продуктивными). Не трудно догадаться, какое мнение может сложиться о состоянии современного естествознания вообще, и об эволюционизме в частности, у школьников и студентов, какое мировоззрение у них может формироваться под влиянием указанных выше взглядов. Хотя, конечно, исследователи вольны в своих суждениях и, по-видимому, невозможно убедить заслуженных ученых в том, что креационистские взгляды не способствуют развитию науки, что они могут быть привлекательны только внешне, но по существу бесплодны и лишь создают иллюзию возможности альтернативы материалистического подхода в науке. В отличие от ряда специалистов-гуманитариев (и поддерживающих их представителей естественных наук), стремящихся «переосмыслить философию» в теологическом аспекте, есть исследователи, осознающие преимущества подлинной диалектико-материалистической философии (Исаченко, 2004; Зеленов, 2007; Имянитов, 2009). Так, например, по мнению известного географа А. Г. Исаченко (2004), в настоящее время нет и, видимо, не предвидится ни доказательных опровержений основных положений диалектического материализма (ДМ), ни альтернативных мировоззренческих систем, адекватных современному состоянию мировой науки (Исаченко, 2004). Законы ДМ (переход количества в качество, единства и борьбы противоположностей, отрицания отрицания, спиралевидного хода исторического развития материального мира) – не плод идеологических ухищрений, они истинны. Эти законы настолько глубоко вошли в методологию науки, что современные исследователи используют их как сами собой разумеющиеся (см., например, Шабалкин, Шабалкин, 2007). Мне представляется, что в трудностях современного эволюционизма и его причудливых отношениях с религиозным мировоззрением повинен не ДМ, а именно игнорирование (по разным причинам) диалектико-материалистической философии. Это игнорирование породило и усиливает коллизию между односторонне развиваемыми эволюционными концепциями. Полагаю, что из существующих философских направлений для формирования современной теории эволюции необходимо использовать ДМ. По определению нижегородского философа проф. Л.А. Зеленова (2007) истинная диалектика – это мышление полярностями, т.е. неразрывно связанными, взаимодействующими противоположностями. К сожалению, очень многим соотечественникам была «привита», мягко говоря, нелюбовь (и даже отвращение) ко всякой философии вообще – насильственным, однобоко-конъюнктурным «внедрением» сознательно извращенных (партноменклатурой, «придворными» философами, администраторами от науки, искусства) концепций ДМ во все области науки и образования СССР. Истинный ДМ вообще редок в теоретической и практичес