А. Парамонов (Харьков) История харьковской проституции до 1916 года

А. Парамонов (Харьков) История харьковской проституции до 1916 года. Данный очерк построен на отрывках из моей книги о Харьковской проституции XIX- начала XX веков. В ней я попытался раскрыть страницы существования заведений разврата в городе Харькове, методику контроля за борделями и отдельными проститутками, отношение населения к подобным заведениям. В очерк не вошли описания отношений мужчин и женщин различных сословий в этот же период, прелюбодеяния и наказания за них, причины изнасилований, фальсификация изнасилований, единичные случаи гомосексуализма и скотоложства. Не вошли в очерк и материалы о любострастных болезнях, методах их выявления и лечения, статистические сведения о венерических больных. .«Блуд» на Руси существовал с раннего средневековья, но ни проституция, ни публичные дома, которые уже были в Западной Европе в допетровскую Россию не проникли. Формой русского разврата была купля-продажа женского тела в кабаках, корчмах и банях. Разврат в те времена приравнивался к воровству, пойманных сводниц, «девок кабацких», или «потворенных баб» прилюдно пороли кнутом на площадях, но блуд процветал. История пока умалчивает о проституции в Слободской Украине в XVIII веке, она ярко проявляется с началом правления Александра I. Понятие «публичная девка» в Харьковской губернии появилось в начале XIX в. Жрицы любви поселялись в пригородных слободах Апанасовской, Захарьковской, Немышлянской, Ивановке. В город же стекались во время базарных дней, ярмарок. Публичные девки состояли из солдатских вдов, накрытых девок или других выселенных обществом женщин из своих сел. Стоимость услуг таких дам колебалась от 10 до 20 копеек. Стоит напомнить, что в то время стоимость курицы составляла 15 копеек. Одной из первых проституток города Харькова можно считать распутную женщину Стрельникову, которая жила близ реки Нетечи на островке. Она фигурирует во многих документах начала XIX века в связи с ее распутством и обнаружением у нее в доме различных преступников. Так в 1809 году у нее обнаружили сбежавшего из под ареста майора Ивана Депрерадовича [1]. В начале XIX века полицейские практически не контроли­ровали деятельность проституток. Но в некоторых случаях их заставляли ре­тироваться из города, а в случае неповиновения они наказывались штрафными работами в тюремном замке. Но в тоже время власти понимали и необходимость наличия рабынь любви. Солдатам, стоящим на постоях в пригородах Харькова, в период отсутствия крупных военных действий, надо было чем-то заниматься. Необходимость наличия публичных девок подчеркивалась и во время нахождения в городе сезонных рабочих (ремонтировали мосты, здания, вымащивали улицы). В селах роль публичных девок выполняли женщины-солдатки. Замуж они выходили рано: в 15-16 лет, а к 20-летнему возрасту, они уже имели по трое детей. Мужья солдаток на многие годы шли в рекруты. Как правило, рекруты набирались ежегодно по одному с каждых 500 мужеска пола душ. И каждый из них понимал, что не все женщины устоят перед соблазном. К кому же пойдет солдат из стоящей в слободе роты? Конечно же, к «родной» сестрице солдатке. А в то же время к его жене шел другой его «братец». Часто у крестьян воз­никало недовольство, и даже драки с солдатами, которые путали казенных крестьянок с женами-солдатками. В другую категорию сельских проституток входили накрытые девки, то есть девицы, которые вне замужества родили ребенка. Чаще всего таких девок выгоняли из дому, а их дети записывались в кантонисты, то есть рекрутами они становились сызмальства. Но даже если вдруг такая «мамаша» выходила замуж, ее ребенок усыновлялся, он все равно по достижению совершеннолетия, вне очереди записывался в рекруты, или проходил обучение в военно-сиротском отделении. Чаще всего накрытые девки были в семьях без отца – у вдов и жен солдаток. Отношение к прелюбодеянию были различными. Но главное требование, чтобы женщины не занимались любовью с мужчинами сословием ниже, чем они. В 1805 году в однодворческой великороссийской слободе Алексеевке, женщину-однодворку за связь с крепостным малороссиянином жестоко избили [2]. Его тоже примерно наказали дополнительной работой. Интересно и происшествие в слободе Лозовенька (ныне Балаклейский р-н) муж пытался переспать с соседкой в момент, когда его жена поехала к родным в слободу Меловую. И ему это удалось. По возвращении жены с Меловой, соседка сдала прелюбодея его же жене, и после обе женщины утопили этого мужчину в колодце [2]. Священники, дьяки и дьячки – тоже небыли святыми. В любом удобном случае они не гнушались, испить чашу любви у слабого пола пришедшего на исповедывания, чаще всего подвергались совращению девушки не достигшие совершеннолетия. Широкую огласку в 1814 году получил случай произошедший с дьячком Бутовым из слободы Алексеевка (ныне Первомайский район). Он совратил 16-летнюю прихожанку, но потом вынужден был на ней жениться. А диакон Любарский из города Купянска совратил мещанскую дочь 14-летнюю Настасью Добрянскую и был наказан Харьковской Духовной Консисторией [3]. У дьячка Николая Серикова из слободы Мерефа проживала порочная солдатка, а в доме собирались мужчины и женщины на гулянки. Сериков назвал эту солдатку своей теткой, но духовную консисторию это не удовлетворило, и он был наказан 1 годом епитимьи [4]. Краснокутский священник Гаврила Базилевский состоял в блудном сожитии с женой цехового Евдокией Лиска, за что был отправлен монахом в Куряжский монастырь [5]. Волна проституции захлестнула центральные улицы Харькова в 1815 году. Первым начал бороться с ней в 1819 году губернатор Муратов. И в данной ситуации по его ордерам и предложениям градская дума Харькова начала выгонять «красавиц» с центральных улиц. На повторно попавшихся проституток налагали штрафы, а некоторым пришлось отсиживаться в тюремном замке, где с 1819 года устроена женская камера. В это же время МВД во главе с графом Кочубеем начинает борьбу с карикатурами и фарфоровыми фигурками, изображающими распутство. Начало этой борьбе положил Саратовский архимандрит Савва, приславший в МВД скульптуру монаха, несущего в снопе голую девицу [6]. В дальнейшем выяснилось, что на ярмарках подобные изделия пользуются огромным спросом. По распоряжению главы МВД, карикатуры и фигурки следовало уничтожать, чуть ли не на месте. В 1820-30-х годах полиция Харькова пыталась безуспешно составить список публичных девок, главным местом обитания которых становятся шинки, постоялые дворы, окрестности казарм и, безусловно, ярмарки. Тогда же этих женщин и прозвали «раструсками». Одним из самых «распутных» уездных городов губернии становятся Сумы, куда на Введенскую ярмарку приезжали не только купцы, мещане и жители окрестных селений, но и проститутки, некоторые из них жили там круглый год. Введенская ярмарка в Сумах была одной из самых крупных в губернии, на нее приезжали тайно евреи из-за черты оседлости для приобретения различных товаров и сбыта контрабанды, например, чая. В 1829 году во время следствия по этому вопросу все тайное стало явным, так как проводивший следствие чиновник особых поручений Владимир Ковалевский оказался честным и яростным сторонником порядка [7]. В начале 1840-х годов назревает необходимость легализовать проституцию и МВД составляет правила содержательницам борделей [8]. С этого момента начинается торжественное шествие публичных девок из «благородных» сословий. В проститутки подались мещанки, купеческие дочки, дворянки. Не беда, что нужно было встать на учет в полицию, указать место проживания и другие данные, заработок вполне все это оправдывал. Кроме этого появилась возможность удачно выйти замуж. По началу в Харькове не было борделей, как правило «благородные» объединялись на паритетных началах и просто жили вместе, или рядом. Для девок были отпечатаны специальные билеты, где стояли имя, отчество, фамилия, адрес и располагалась таблица для отметок полицейского врача [9]. По началу ни осмотры, ни отметки в билетах не ставились, но прокатившаяся волна заболеваний гонореей заставила МВД требовать исполнения этих правил. Чуть позже в 1851 году у публичных женщин начали забирать паспорта (письменный вид), а взамен выдавали билет с номером. Билет выдавался на год. Документ публичной женщины представлял собой таблицу из четырех страниц, где записывались результаты еженедельного полицейского и медицинского осмотров. Изъятие паспорта значительно уменьшило армию публичных девиц из «благородных» сословий. Не у каждой было и желание проходить еженедельные осмотры. К тому времени среди публичных женщин встречались уже и государственные крестьянки. В первых же правилах указывается, что над борделем ночью должен висеть цветной фонарь, чтобы посетители не тревожили дома городских жителей. Первое время особых нарушений на улицах с борделями не было, однако позже, когда к «благородным» посетителям присоединились высокооплачиваемые рабочие (обслуживали паровые машины в Харькове), на этих улицах начал происходить дичайший разгул, увеличивающийся в масштабах год от года. В 70-е годы это стало выражаться в пьяных гульбищах и драках, рабочие переходили из одного борделя в другой, нарушая покой горожан. К 1852 году в Харькове было зарегистрировано 188 публичных женщин, но после указа губернатора, ровно через месяц их осталось 148 [9]. В момент пресечения бардака, было официально запрещено грекам продавать на ярмарках «соблазнительные картинки», на которых изображались мужчины и женщины, занимающиеся любовными утехами. Самым главным врагом для проституток в Харькове был полицейский лекарь Волк-Ланевский. И дело даже не в том, что он принуждал полицейских насильно доставлять женщин для осмотров, но и в том, что на учет было легче попасть, чем с него выйти. Показателен случай с немкой Марией Гоф, которая искала квартиру и по неопытности сняла ее в доме, где жили публичные девки. Ее в течении двух-трех месяцев унижали в приемной полицмейстера, требуя еженедельных осмотров и постановки на учет. Спасло ее прошение к губернатору и ее жених, ушедший в отпуск со службы [12]. Когда проституция в Харькове получила санкционированный статус, в содержатели борделей в основном пошли мещанки, они же бывшие проститутки. В 1849 году из 9 содержательниц значилось 6 мещанок: 2 харьковские, киевская, орловская, московская, елецкая. Такса в борделях подскочила до 1 рубля. В бордели помещики отдавали своих крепостных крестьянок, а государственные крестьянки и солдатские дочери и сами стремились попасть туда, особенно если жизнь в родном селе не сложилась. К 1852 году в Харькове уже насчитывалось 30 публичных домов, но только 3 размещались в зданиях владельцев, а остальные дома брались в аренду. На попечении содержательниц находилось 97 проституток, остальные 51 человек «работали» самостоятельно. Особой славой в Харькове пользовался публичный дом «благородных» кровей. Его содержательницей и одновременно проституткой была коллежская секретарша Анна Кобцева. Помещение для борделя она арендовала у мещани­на Володина в Рыжовском переулке. Ей помогали мещанки сестры Татьяна и Дарья Немченковы. Не уступали в престижности и два дома расположившихся в Минском переулке. Один из них принадлежал харьковской мещанке Варваре Потаповой, которая содержала 9 девиц (больше чем в остальных), но главным было то, что у нее работали только мещанки с разных губерний России [9,10]. 27 августа 1852 года особая полицейская комиссия обошла все публичные дома в Харькове, и составила внушительный список нарушений прав человека. Прежде всего, отметили тесноту кабин. В ярмарочное время в них было очень тесно, поскольку желающих насладиться любовью в это время намного увеличивалось. Постели и опрятность комнат тоже были в плохом состоянии. Тогда же полиция впервые определила и тот факт, что публичные девки часто меняют свои имена [9]. В полиции увидели несомненные преимущества борделей – их было легче контролировать. Стоит отметить и такой факт – тайная проституция существовала только в шинках, куда хаживали бедные слои населения и где они же устраивали жестокие побоища после их заражения любострастными болезнями. Даже хороший заработок, не всегда удерживал проституток у постельного станка. Некоторые из них начали выходить замуж, и больше за мещан. Уходили к чиновникам в услужение – горничными, кухарками [10]. Смена профессии, как правило, происходила после заболевания венерическими болезнями. Нежелание излечи­вать любострастную болезнь приводило к принудительному лечению и заключе­нию в тюремный замок. Публичные девки старались лечиться не у врачей и не в больницах. Сумская мещанка Юлия Томирова лечилась у крестьянки Екатерины Аксютенковой [9]. Были и другие знахарки в частности известная на весь Харьков вдова солдатка – Григоренкова. Вообще же, в Харьковской губернии в 1852 году официально числилось венерических больных 164 человека. Причем, в западных уездах губернии заболевших было больше, чем в южных и восточных. В Ахтырском уезде – 40; Богодуховском – 78; Валковском – 11; Сумском – 22; Изюмском -1; Змиевском 2 человека. Впрочем, цифры эти не всегда соответствовали действительности. Нет смысла перечислять факты, когда обнаруживалось целое село зараженное любострастной болезнью. Чаще всего такие села обнаруживали солдаты из проходящих команд и прежде всего на себе. Характерным случаем стало заболевание 12 солдат в селах Лихачевке и Булацеловке Змиевского уезда (1832 год). Офицер подал рапорт, а помещику Лихачеву пришлось лечить 19 своих крестьян, да еще в своем доме (чтобы уменьшить расходы на лечение) [14]. Крестьянам помещика Лихачева невероятно повезло, чаще всего происходили другие эпизоды, более страшные. Так в 1860 году инспектор врачебной управы Ковальчуков в рапорте губернатору докладывал о любострастной болезни в слободе Царевборисов. Заболевшие люди обращались к различным бабкам за лечением и только в случае обострения болезни приходят в лечебницу, в 4 случаях из 7, надежды на излечение у таких больных нет. Одна из женщин обратившаяся в лечебницу рассказала, что лечилась в течении двух лет, сначала у государственной крестьянки из Царевборисова Евдокии Зорянской, а затем у неизвестной бабки из Изюма и долечилась до того, что поступила в лечебницу покрытая вся ранами и с помертвением большей части костей лица [15]. Ковальчуков просил губернатора отыскать этих бабок и произведению скорейшего следствия над ними. С венерическими болезнями Харьков начал бороться с 1861 года. Вначале чиновники полагали, что болезни идут из домов терпимости, но, проводя ревизию, установили, что в публичных домах такие болезни редкость. Чаще всего заражались нижние воинские чины и юнкера, которых швейцары не пускали в публичные дома, поскольку у тех никогда не было лишнего рубля. Вояки ходили по шинкам, где за 30 копеек можно было найти развратную шлюху. Такие «красавицы» постоянно дежурили и рядом с казармой. Расплачивались не всегда деньгами, достаточно было выпить и закусить. Потом полиция опрашивала у заболевших приметы проституток и их долго приходилось искать, тем более, что сам солдат не всегда знал где и когда он заразился. Нередко на путь проституции становились и случайно приехавшие на ярмарки крестьянки, поселившиеся в доме, где обитают проститутки. Уже в конце 1860-х годов военное ведомство забило тревогу – ежегодно в Харьковском гарнизоне находились на излечении до сотни солдат. И при этом они даже не знали от кого заразились. Где-то за харьковским мостом, справа второй дом, рыжая девка. Или, в 1875 году, в последних числах февраля, на Енинской улице, имени девки и номера дома не знает [19]. Рост числа венерических заболеваний отразился на сознании рабочих, пользующихся услугами, уличных путан. Сообразив, что в публичных домах меньше вероятности «зацепить» болезнь, промышленные рабочие, имевшие неплохие заработки начали пользоваться более цивилизован­ными условиями секса. В начале 1870-х годов полиция и военные организовывают совместные патрули. После 10 часов вечера патрули ходили по улицам, шинкам – заставляли солдат идти в казарму. У девок требовали билет. Если его не было, или в билете отсутствовала последняя запись осмотра, ее немедленно сопровождали в участок для проведения осмотра. Появляются специальные чиновники, выявляющие тайную проституцию [16,17,19]. А в 1879 году вводятся для солдат отпускные билеты с указанием времени, когда он должен явиться в казарму. Эти отпускные билеты действуют и по сей день и мало кто задумывался над тем, почему они были введены. А ведь до 1879 года солдат мог гулять целую ночь, лишь бы явился на утреннее построение. Самое трудное было удержать солдат в летних лагерях. В Харьковской губернии они располагались под Чугуевом, уже с ранней весны в Чугуев под видом гувернанток, прачек, модисток, мастериц съезжались публичные женщины из Харькова [21]. В июле1884 года количество венерических больных 10 армейского корпуса достигло 52 человек и Чугуевской городской управе было препровождено указание срочно проводить обследование проституток и повторять его еженедельно. Отстаивать необходимость своей профессии публичным девкам было нелегко. Постоянное сопротивление оказывали местные жители, соседи, где располагались публичные дома, хотя особого шума из этих заведений не наблюдалось. Да и не могло быть. Музыка не играла. Даже оркестр в городском саду вынужден был ежегодно подавать прошение к губернатору на разрешение играть в летние месяцы. В гостиницах тоже было запрещено работать музыкантам. Одеждой, прическам и внешностью, проститутки того времени не отличались. Просто не стоял вопрос о том, чтобы выделяться из основной массы. Развратницы сами находили клиентов, но и не без помощи содержателей гостиниц, трактиров и рестораций. Но иногда харьковские путаны намеренно подчеркивали свою принадлежность к проституткам. В одном из документов описываются события на центральных улицах города, встречая прогуливающихся барышень с офицерами, или другими кавалерами, публичные девки запевали песню о «воробышке», чем оскорбляли горожанок. Интересно, что чаще всего кавалеры горожанок бросали и переходили к путанам. Полицмейстеру было дано распоряжение не дозволять петь подобные песни. Постоянные посетители публичных домов – офицеры, но они посещали их в момент получения жалования и выигрыша в карты. Haрyшителями порядка были не сами девки, а их клиенты, в особенности рабочие. Перемещаясь от удовольствия к удоволь­ствию в пьяном виде (от борделя к борделю) они обругивали прохожих, а иногда и дрались. Впрочем, и офицеры не всегда были корректны, иногда «забывали» расплатиться. Вот в Славянске, например в 1880 году офицеры 35 Брянского пехотного полка чуть не способствовали своим буйством закрытию борделя солдатки Михайловой. И о, чудо – местные жители и Изюмский земский исправник в прошении просят не закрывать публичный дом. Объяснение простое – в Славянске много приезжих рабочих, живущих без семей и жители боятся, что с закрытием борделя возрастет число изнасилований. Знакомство с публичными женщинами не приносило ничего хорошего и для юношей живущих по соседству, а также их родителям. Рано или поздно они посещали эти заведения, что приносило разлад в семьях. А в Сумах публичный дом в 1856 году расположился рядом с женским пансионом. Их разделял дощатый забор. И лишь после второго прошения директора училища Харьковской губернии были приняты меры. Ночные развлечения публичных девок из заведения фон-Мирбаха, непристойные песни отвратительные по содержанию – действовали на учениц пансиона. Заведение фон-Мирбаха в апреле 1857 года было переведено в другое здание. На этот счет конечно было распоряжение властей дабы не устраивали публичные дома ближе 150 сажень от церквей, училищ и школ [11]. В отличии, от Сум, в Харькове до 1872 года публичные дома не переносились и не закрывались. Особенно от этого страдали жители Нетечинской улицы. К 1858 году на ней сосредоточилось 20 публичных домов, в которых обитало 92 проститутки. Кроме них на этой улице «работали» самостоятельно еще 36 путан. Среди них особо отличалась Марья Ворожейкина. Это одна из самых старых публичных барышень уже раньше арестовывалась полицией за буйный характер. Путаной она работала без малого двадцать лет, и только по старости стала содержателем борделя – в котором работали две девицы. Особенно ненормальная атмосфера на ул. Нетечинской наблюдалась в ярмарочные и базарные дни, когда огромное количество мужчин из Харьковской, Курской, Полтавской, Екатеринославской, Черниговской и других губерний России съезжались в Харьков. Необыкновенное столпотво­рение приезжих вынуждало местных жителей не высовывать носа из своего дома. Они долго сдерживали этот террор, но потом решили написать губернатору: «… Несем мы чрез то, позор и соблазн в высшей степени убивающие нравствен­ность не только слуг наших, но даже родных детей…» В прошениях был указан даже адрес куда они предлагали выселить непутевых девиц – в глухое уда­ленное место на Основу или Чугуевку. Губернатор в своем предложении к полицмейстеру г. Харькова просил рассмотреть вопрос о переселении. 22 марта 1858 года старший полицмейстер в своем рапорте отметил, что в 1-й части г. Харькова, почти на всех улицах имеются публичные дома. И если их удалить с Нетечинской, то и другие попросят о том же. Кроме того, подобный перевод публичных домов в отдаленные места ослабит за ними контроль, от чего будут повторяться буйства [13]. Весьма крупные суммы закладывались в чулок содержательниц от прибыли секс бизнеса. Например, полтавская мещанка Александра Блюштейн содержала 6 девок и получила прибыли за 1856 год 11200 рублей серебром. Высокий заработок ей обеспечивал мещанин Есинович – владелец 2-х харьковских гостиниц. В этих гостиницах девицы госпожи Блюштейн устраивали нечто вроде стриптиза, приезжие же выбирали себе в это время даму. Первым выбирал тот, кто больше заплатит денег. Дальше расходились в номера… Елецкая мещанка Марья Холина содержала 7 девиц. Вместе с московс­кой мещанкой Авдотьей Козловой они «работали» только с богатыми клиентами. Кстати Козлова была одна из самых красивых публичных девок и часто перехо­дила с одного борделя в другой. Был случай, когда один из чиновников МВД из-за Козловой задержался в Харькове на целую неделю и оставил ей в награду за «любовь» украшений на сумму более чем 3000 рублей, а выехал их Харькова после неоднократных напоминаний губернатора. Однако вскоре Козлова вышла замуж за мещанина Мосулова и сама стала содержать публичный дом на Нетечинской улице [10]. Самой высокооплачиваемый бордель в Харькове был у киевской мещанки Ольги Надежиной. Во-первых, ее публичный дом размещался в собственном доме. Во-вторых, у нее содержалось 17 девиц разных сословий и на любой вкус. Ее доход в 1858 году, составил небывалую сумму – более 45 тысяч рублей серебром. К чести Надежиной она не обижала и своих «работниц». Девки из солдатских семей, помещичьи крестьянки прямо-таки ломились к ней на работу за справедливой платой. Но у Надежиной был серьезный отбор, свой врач (недоучившийся студент меди­цинского отделения Харьковского университета). За жилье, пропитание и бесп­латные удовольствия с девками – этот студент работал круглосуточно. К нему же за помощью обращались девки и с других борделей. Публичные женщины, работающие самостоятельно, зарабатывали немного. Курская государственная крестьянка Аграфена Лисых имела в месяц не более 60 рублей – столько же стоила в то время одна десятина земли. Вначале своей развратной деятельности, она была очень избирательная, но сложившаяся атмосфера в доме крестьянина Уса, где она снимала квартиру, заставили смот­реть ее на половую жизнь проще. У крестьянина Уса жили, и другие путаны, но они принимали клиентов без разбора, отчего и выигрывали в финансах. Увидев, что конкурентки не сидят без работы, она стала работать в таком же стиле. До определенного времени правила Министерства Внутренних Дел «О домах терпимости» действовали не эффективно, хотя в 1861 вышли новые правила для борделей [24]. Дома терпимости в Харькове росли, как грибы после дождя. Полсотни притонов открыто приглашали цветными фонарями клиентов. Нормой стало большее количество девок у содержательниц. Среднее число их выросло до 7 человек. Чаще начали появляться проститутки с яркими русскими чертами лица. Содержательницы стали приглашать на работу контингент из бедных слоев населения, что позволяло им просто наживаться на них. Но всему приходит конец. Жители ул. Нетечинской постоянно «забрасывали» прошениями губернатора. Эта улица, близлежащий Сидельниковский переулок, Михайловская набережная буквально распирало от проституток и публичных домов, которых только в этом районе было два десятка. Ситуация изменилась когда в доме Миклашевского была открыта 2-я женская гимназия. В прошении к губернатору в связи с открывшейся гимназией, было упомянуто и о правилах МВД о домах терпимости, которое было разработано еще в 1861 году. Хотя самые первые правила МВД в публичных домах для Царской России были составлены в 1841 году и применялись только в столичных городах Санкт-Петербурге и Москве. Тут же вспомнили и о стоящей рядом Михайловской церкви. Поданое прошение пестрело фактами буйства рабочих, офицеров, мелких служащих в публичных домах расположенных возле гимназии. Десять домов были закрыты сразу, а остальным дали время на переселение в другие более отдаленные места. Таким образом, к началу 1880 году на ул. Нетечинской не осталось ни одного публичного дома [20]. Вслед за жителями Нетечинской улицы посыпались прошения и с других улиц. Главным лейтмотивом этих прошений было то, что все живут в основном от сдачи квартир внаем, а кто же пойдет жить на квартиру рядом с борделем. Прецедент имел место, и теперь все закрытие и перемещение борделей стало нормой. Одним из самых ярких примеров раскрытия тайной проституции стал дом № 24 по Примеровской улице, принадлежащий дворянке Ольховской. Вместе с подругой дочерью подполковника А.Е. Полешко они занимались сводничеством. Ко вновь приезжим подсылали проституток под видом благородных женщин среднего и высшего круга, или жен помещиков. Лишали девственности несовершеннолетних девиц и гимназисток. Несмотря на суровое наказание в 1879 году, те же дамы устроили в том же доме неофициальный дом терпимости в 1888 году. Характер преступлений был тот же, только публичные женщины собирались теперь в этот дом под вечер. В 1891 году этот тайный бордель был окончательно закрыт [18,27]. Бывали и исключения, когда закрытие и перенос домов терпимости не состоялся, как это было в начале XX века. Длительное время не находилось другой улицы для переноса туда борделей. Одним из предполагаемых мест стал Богдановский переулок, однако властям не понравилось, что часть жителей выступали против переноса борделей, а другая часть наоборот за такой перенос. Прошения «сыпались» с обеих сторон, и от Богдановского переулка решили отказаться. В принципе Енинская улица вполне устраивала власти, она была удалена от центра города, только бесконечные прошения жителей и полкового священника 122 пехотного полка способствовали закрытию домов терпимости на этой улице [24,25]. Все то, что происходило в борделях конца 19 века вполне достоверно описано у Куприна, и возвращаться к этому, смысла нет. Единственно хотелось бы сказать, что Куприн сгустил краски, как впрочем, и большинство других писателей и журналистов того времени. Характерной чертой этого периода стали публичные женщины, которые проживали в меблированных комнатах, или по соседству с ними, домов тайных свиданий, с продажей спиртных напитков, а также участие проституток в уголовных преступлениях. Из городского бюджета ежегодно, начиная с 1905 года, выделяется 850 рублей для содержания венерических больных, 600 рублей для агентов по надзору за проституцией. Охрану борделей в ночное время оплачивали сами содержатели, в качестве охраны выступали офицеры полиции. Например, содержатели борделей по Фонарному переулку платили по 5 рублей за ночь, а по улице Енинской – 2 рубля 50 копеек. Содержатели борделей платили также от 2 до 2 рублей 50 копеек за каждую проститутку на нужды венерической больницы. Кроме этого содержатели борделей собирали по 75 рублей в месяц для жалования двум агентам, которые задерживали проституток одиночек, регистрировали их и отправляли на медосмотр. Благодаря этому появились в начале XX века появились списки проституток Харькова. В среднем число проституток в борделях не превышало 250 человек, а на улицах не более 300. Новые положения по выявлению тайной проституции вырабатывались под руководством помощника харьковского полицмейстера А.Н. Рябченко и старшего городового врача А.М. Миронова в октябре 1902 года. В нем были утверждены все платы исходящие от содержателей, однако Сенат высказался против вознаграждения полицейских чинов за службу в ночное время, как противозаконное. Это свело на нет уже сложившийся порядок на улицах, где имелись бордели [28]. Газеты пестрят сообщениями о кражах, разгульных гульбищах, драках. Воровство в меблированных комнатах одно из самых обычных преступлений того времени. Одним из резонансных дел было закрытие в 1911 году тайного дома свиданий по Никитинскому переулку в доме № 8, принадлежащему Г.И. Федотову, ранее содержателю борделя по Фонарному переулку. Домовладельцы и жители Никитинского переулка потребовали от властей тайный притон ликвидировать, что и было сделано [23]. Особой статьей проходила борьба с порнографическими картинками. Известны несколько продавцов таких карточек, среди которых самым злостным оказался содержатель магазина «Женева» на Московской улице Гринберг, он выставил фотографии крупного размера в витрине магазина, а проходящие гимназисты по долгу останавливались у этой витрины [26]. В начале XX века появляется и детская проституция, особенно в банях и гостиницах, контролировать ее было очень трудно, чаще всего она выявлялась только после жалобы родителей девочек. Последние публичные дома в Харькове располагались по Фонарному переулку и Мало-Мясницкой улице. Всего их было пятнадцать, но в 1915 году в соответствии с предписанием МВД они были закрыты, а помещения переданы воинским частям, с этого момента опять появляется тайная проституция, размеры которой до сих пор были невиданными. Следует отметить, что в некоторых городах Харьковской губернии, таких как Богодухов и Краснокутск, борделей никогда не было [22]. Характерны и причины того, почему женщины шли в публичные дома, или занимались проституцией самостоятельно. Мужчины играли с женщинами, как с котятами, а когда они надоедали, вышвыривали вон. Проституция приютила их, способствовала обретению своего места в жизни. В свою очередь, власти России принимали этих женщин такими, какие они есть на самом деле и пытались участвовать в формировании этого бизнеса в цивилизованных рамках. Опыт самодержавной России чрезвычайно полезен и сегодня, если конечно власти Украины испытывают хоть малейшее желание контролировать проституцию. ^ ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА: ГАХО Ф.3, оп.15, ед.хр.541, лл.11-14. ГАХО Ф.194, оп.1, ед.хр.15, лл.9-12. ГАХО Ф.4, оп.1, ед.хр.995. ГАХО Ф.40, оп.13, ед.хр.2646, лл.1-15. ГАХО Ф.40, оп.10, ед.хр.1162. ГАХО Ф.3, оп.56, ед.хр.125. ГАХО Ф.3, оп.82, ед.хр.649. ГАХО Ф.4, оп.28, ед.хр.115. ГАХО Ф.3, оп.187, ед.хр.117. ГАХО Ф.3, оп.183, ед.хр.77. ГАХО Ф.3, оп.187, ед.хр.290. ГАХО Ф.3, оп.195, ед.хр.63. ГАХО Ф.3, оп.195, ед.хр.60. ГАХО Ф.194, оп.1, ед.хр.51. ГАХО Ф.3, оп.200, ед.хр.342. ГАХО Ф.4, оп.40, ед.хр.20. ГАХО Ф.4, оп.40, ед.хр.4. ГАХО Ф.4, оп.46, ед.хр.10. ГАХО Ф.4, оп.46, ед.хр.60. ГАХО Ф.3, оп.275, ед.хр.100. ГАХО Ф.4, оп.85, ед.хр.179. ГАХО Ф.3, оп.285, ед.хр.658. ГАХО Ф.4, оп.165, ед.хр.830. ГАХО Ф.4, оп.136, ед.хр.681. ГАХО Ф.3, оп.283, ед.хр.429. ГАХО Ф.4, оп.131, ед.хр.806. ГАХО Ф.3, оп.282, ед.хр.153. ГАХО Ф.4, оп.147, ед.хр.30.