А. С. Пушкина Значение творчества А. С пушкина было для Ф. М. Достоевского колоссальным. Об этом он многократно писал, говорил в своей Пушкинской речи

М. В. .ЛЕБЕДЕВА(г. Холм Новгородской обл.)“Ночи” Достоевского и Пушкина(“Белые ночи” Ф.М. Достоевского и “Египетские ночи”А.С. Пушкина)Значение творчества А.С Пушкина было для Ф.М. Достоевского колоссальным. Об этом он многократно писал, говорил в своей Пушкинской речи. Огромное влияние творчества А.С. Пушкина чувствуется в произведениях Достоевского. Это и принципиальная “открытость”, незавершенность сюжета романного типа, и перекличка сюжетов и сюжетных ходов, и многочисленные пушкинские реминисценции, и переосмысление и развитие пушкинских идей, и мн. др. Одним из самых любимых пушкинских произведений у Достоевского были “Египетские ночи”. О них он писал в «Ответе «Русскому Вестнику» 1861г., говорил в Пушкинской речи в 1880г. Известный исследователь творчества Достоевского В.Кирпотин считал, что именно Достоевский «первый в истории русского пушкиноведения понял, что “Египетские ночи” содержат в себе глубокий смысл».1 Достоевский не считал “Египетские ночи” незаконченным произведением, он глубоко анализирует “Египетские ночи”. Его волнует мысль о том, как низко может пасть человек в неправедном обществе. Клеопатра, египетская царица, по Достоевскому, сильная душа, но она представляет общество, под которым уже давно пошатнулись основания. Он пишет: «… Эти земные боги, севшие над народом своим богами, уже презирающие гений народный и стремления его, уже не верящие в него более, став впрямь уединёнными богами и обезумевшие в отъединении своём, в предсмертной скуке своей и тоске тешащие себя фантастическими зверствами, сладострастием насекомых, сладострастием пауковой самки, съедающей своего самца»2 Достоевский глубоко анализирует «Египетские ночи», восхищается гуманностью Пушкина, который даже в «гиене», «демоне», «паучихе» видит человека. Пусть на одно мгновение, но истинная любовь может возродить человека даже в этой страшной демонической душе: юный отрок первой чистой любовью полюбивший Клеопатру, как пишет Достоевский, «глядит в лицо царице, и в глазах его столько беспредельного счастья, столько светлой любви, что в гиене мгновенно проснулся человек, и царица с умилением взглянула на юношу. Она еще могла умилиться».3 Эта тема, так волновавшая Достоевского, нашла свое развернутое решение не только в упомянутых статьях, но и в одном из первых произведений Достоевского – «Сентиментальном романе» «Белые ночи». Само сходство названий ( «Египетские ночи» – «Белые ночи») указывает на это, но, кажется, еще никто не обращал внимания на это из-за стертости, фразеологичности оксюморона “Белые ночи”. Статью о “Белых ночах” как определенном природном явлении, привязанном к определенному времени года можно найти в энциклопедическом словаре, географическом, но ее нет в современных фразеологических словарях, она отсутствует в словаре В.Н. Даля, это выражение отсутствует у А.С. Пушкина, хотя эта пора великолепно описана им в “Медном всаднике”. Предположим поэтому, что Достоевский, едва ли не первый, ввел его в обиход, возможно, сконструировав его по аналогии с “Египетскими ночами”. А если это так, то это важно для понимания смысла романа Достоевского “Белые ночи”. Кроме этой косвенной отсылки к Пушкину есть прямая: главный герой у Достоевского Мечтатель перечисляет Настеньке, о чем он мечтает, и здесь следует важный структурный элемент для произведений начала 19 в. – перечень книг и их героев, входящих в круг его чтения (Ср: списки книг Евгения Онегина, Татьяны, ее матери, Ленского, Печорина и др.). Книги следуют вперемежку с темами «мечтаний» Мечтателя: «… да обо всем … о роли поэта, сначала не признанного, а потом увенчанного; о дружбе с Гофманом, Варфоломеевская ночь, Диана Вернон, геройская роль при взятии Казани Иваном Васильевичем , чтение поэмы у графини В – й Д – й, Дантон, Клеопатра ei suoi amanti ».4. Если приглядеться к этому списку, то можно увидеть в нем темы импровизаций из “Египетских ночей” Пушкина. У Пушкина первая тема импровизатора – «поэт сам избирает предметы для своих песен; толпа не имеет права управлять его вдохновением»5. У Достоевского – «о роли поэта, сначала не признанного, а потом увенчанного». (Это не совсем то, но в теме Достоевского слышится судьба самого пушкинского импровизатора: приезжает к Чарскому непризнанным, а потом увенчан). Вторая тема ( «Клеопатра и ее любовники») совпадает буквально. У Пушкина импровизатор читает «у княгини», у Достоевского, как мы видим, «чтение поэмы у графини В – й Д – й»6. В «Египетских ночах» две импровизации. Обычно они анализируются вне связи друг с другом: первая – о поэте, «который сам избирает предметы своих песен», поэзии, толпе; вторая – о Клеопатре, страшным «демонским» способом избирающей себе любовников. Но, возможно, они связаны, т.к. обе о своеволии, прихотливости. «Поэт сам избирает предметы своих песен…» – это сродни выбору Критона, «младого мудреца», или выбору безвестного юноши, у которого «восторг в очах его сиял»7 (Ср: «Он (поэт) покупает неба звуки, Он даром славы не берет») Поэт, как и любовники Клеопатры ее любовь, покупает «неба звуки» ценой жизни. Между Чарским Пушкина и Мечтателем Достоевского есть некоторое сходство: имя – Чарский и Мечтатель; возраст – Чарскому «не более 30», Мечтателю – 26 лет, оба поэты – Чарский – «известный сочинитель, стихотворец», Мечтатель – сочинитель «снов»8, «художник своей жизни и творит ее себе каждый час по новому произволу»9. Оба они избегают людей. Чарский «избегал общества своей братии литераторов и предпочитал им светских людей, даже самых пустых. Разговор его был самый пошлый и никогда не касался литературы»10. Мечтатель избегает всех вообще: «… уже восемь лет, как я живу в Петербурге, и почти ни одного знакомства не успел завести. Но к чему мне знакомства?». Он даже пугается, когда его едва не попытался приветствовать почти незнакомый старичок: «Мы уже было и схватились за шляпы, да благо опомнились вовремя, опустили руки и с участием прошли друг подле друга»11. Истинно счастливы Мечтатель и Чарский только в минуты творчества. Пушкин о Чарском: «Однако ж он был поэт, и страсть его была неодолима: когда находила на него такая “дрянь” (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете и писал с утра до поздней ночи. Он признавался искренним своим друзьям, что только тогда и знал истинное счастие». Мечтатель: «Воображение его снова настроено, возбуждено, и вдруг опять новый мир, новая, очаровательная жизнь блеснула перед ним в блестящей своей перспективе. Новый сон – новое счастье! Отчего же целые бессонные ночи проходят как один миг, в неистощимом веселии и счастии…»12 И Чарский, и Мечтатель любят гулять. Чарский «остальное время гулял, чинясь и притворяясь…»13 Мечтатель «целых три дня бродил по городу в глубокой тоске…»14 Чарский внешне благополучен, кабинет его убран «как дамская спальня, ничто не напоминало писателя».15 Мечтатель живет в «своем углу» с зелеными закоптелыми стенами, потолком, «завешенным паутиною». Но оба они боятся вторжения непрошеных гостей: «Чарский был в отчаянии, если кто-нибудь из светских его друзей заставал его с пером в руках».16 Мечтатель говорит о себе: «Зачем этот смешной господин, когда его приходит навестить кто-нибудь из его редких знакомых , зачем этот смешной человек встречает его, так сконфузившись, так изменившись в лице как будто он только что сделал в своих четырех стенах преступление…»17 По мнению А.Ахматовой, так же настойчиво интересовавшейся “Египетскими ночами” как и Достоевский, Чарский – это “сам Пушкин до 27 – 30 годов”, “удален временем, идеализирован”18. Мечтатель – по единодушному мнению исследователей – сам Достоевский. Но Мечтатель у Достоевского похож не только на Чарского, но и на пушкинского импровизатора. В импровизаторе Пушкина А. А. Ахматова тоже видела поэта: «он не только импровизатор, но и поэт»19. Вторая ночь в “Белых ночах” – рассказ Мечтателя о себе и история Настеньки. Рассказ Мечтателя о себе – это не что иное, как импровизация, аналогичная импровизации из “Египетских ночей”. Она начинается со слов: «Я уселся подле нее, принял педантски – серьезную позу и начал словно по писаному»20. Через некоторое время рассказа Настенька восклицает: «… вы говорите, точно книгу читаете»21. «Теперь я похож на дух царя Соломона, который был 1000 лет в кубышке, под семью печатями, и с которого, наконец, сняли все эти семь печатей . Теперь в моей голове открылись тысячи клапанов, и я должен пролиться рекою слов, не то я задохнусь»22. Импровизатор у Пушкина говорит о своем даре: «Всякий талант неизъясним . Никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чужой внешнею волею – тщетно я сам захотел бы это изъяснить»23. У Пушкина в “Египетских ночах” две импровизации, у Достоевского одна, но тематически распадающаяся тоже на две части. Первая часть – Мечтатель и его «сны», «волшебные одушевленные картины», «сказочный фантастический мир», который он сам «творит себе каждый час по своему произволу»24. Об этом и у Пушкина: «Поэт сам избирает предметы своих песен; толпа не имеет права управлять его вдохновением». Поэт у Пушкина, как известно, так отвечает на упрёки прохожего, человека толпы:- Зачем крутится ветр в овраге,Подъемлет лист и пыль несёт, Когда корабль в недвижной влагеЕго дыханья жадно ждёт?Зачем от гор и мимо башенЛетит орёл, тяжёл и страшен, На чахлый пень? Спроси его, Зачем арапа своего Младая любит Дездемона, Как месяц любит ночи мглу? Затем, что ветру и орлуИ сердцу девы нет закона.Таков поэт: как Аквилон, Что хочет, то и носит он –Орлу подобно, он летаетИ, не спросясь ни у кого, Как Дездемона избираетКумир для сердца своего. Вторая импровизация у Пушкина – о Клеопатре и ее любовниках, которые ценою жизни покупают ночь любви царицы. Их трое: смелый воин Флавий, «младой мудрец» и «певец» Критон, никому не известный юноша. При этом у Флавия и юноши есть свои мотивы поступить так, а у певца Критона как будто бы нет, это выглядит как своеволие. У Достоевского вторая часть истории мечтателя – его воображаемая любовь, “сон о любви”. Это многолетняя страсть, беззаконная взаимная любовь к чужой жене, при этом любовь их «невинна, чиста», они «уныло и боязливо» таили любовь друг от друга. Они свиделись в Риме, в блеске бала, на балконе, она «сняла свою маску», прошептав: «Я свободна», задрожав, бросилась в его объятья, и, вскрикнув от восторга, прижавшись друг к другу, они в один миг забыли и горе, и разлуку, и все мучения, и угрюмый дом, и старика, и мрачный сад в далекой родине…»25. Это история не египетская, а русская, дописанная, досочиненная история русских романов – «Евгения Онегина» (Онегин, Татьяна, муж), «Героя нашего времени» ( Печорин, Вера, муж), история Пушкина (Пушкин, Ризнич, муж), история “Белых ночей” и т.д. Клеопатра в сравнении с русской героиней Мечтателя – монстр, действительно, «паучиха». Героиня Мечтателя чиста как ангел. Перед нею два соискателя ее любви, но она сама «избирает кумир для сердца своего», «сердцу девы нет закона». Любовь их взаимна и невинна: возлюбленные друг для друга не любовники, а друзья : «неужели и впрямь не прошли они рука в руку столько годов своей жизни, одни, вдвоем, отбросив весь мир и соединив каждый свой мир, свою жизнь с жизнью друга?». Что удерживало героиню «сна» Мечтателя подле мужа? Об этом не говорится, но в Пушкинской речи Достоевский восхищается нравственным выбором Татьяны. Так демонической Клеопатре Достоевский противопоставляет идеальный, ангельский образ возлюбленной Мечтателя. Почему Достоевский называет роман «Белые ночи»? В нем нет их пейзажного описания, их примет (можно сравнить «Медный всадник» Пушкина, «Петербургскую ночь» П.А. Вяземского). Здесь скорее « ночь» в том значении, как это употребляется в сборнике сказок «Тысяча и одна ночь», к которым отсылает отрывок о духе Соломона. «Белые ночи» состоят из четырех «ночей» и «утра». «Египетские ночи» – это, по всей видимости, ночи любви Клеопатры, купленные ее любовниками ценою собственной смерти. Мечтатель Достоевского подобен в каком-то смысле Шахразаде, которая ценой своего дара «покупает» жизнь у царя Шахрияра (аналог Клеопатры), который убил за три года всех девушек – своих любовниц в городе. Мечтатель создал «импровизацию», «сказку», потом она стала воплощаться в его жизни, но не совсем, не до конца: «вечный город» и встреча со свободной возлюбленной еще впереди, может быть, за гробом, как у Лермонтова в цитируемом Мечтателем стихотворении «Они любили друг друга…» Мечтатель, подобно Шахразаде, не погиб. Можно сказать, что он благодаря воплотившейся сказке – встрече с Настенькой – воскрес: «Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..» – так заканчивается роман «Белые ночи». «Белые ночи» в сопоставлении с «Египетскими ночами» – «Русские ночи», святые, чистые, идеальные, как чисты и идеальны Настенька и Мечтатель. Настенька – ангел, любви которой хватает на всех. В прощальном письме к Мечтателю она пишет: «Я сказала, что буду любить вас, я и теперь вас люблю, больше чем люблю. О Боже! Если б я могла любить вас обоих разом! О, если б вы были он!» Это сон, мечта Достоевского, но и ответ «демоническому» вызову Клеопатры. Зло «чарует» (отсюда, может быть, и фамилия – Чарский), сводит с ума, губит. Добро знает о высшей любви («вы нас не оставите, вы будете вечно другом, братом моим …») и потому воскрешает (Анастасия – «воскресение») Мечтателя для жизни, дает ему силы жить. ___________________________ Кирпотин В. Достоевский о «Египетских ночах» Пушкина. // Вопросы литературы 1962. №1. С.117. Достоевский Ф. М. Пушкин (очерк): Достоевский Ф. М. Дневники. Статьи. Записные книжки. В 3 т. Т.3. 1877-1881г.г.- М.: Захаров, 2005. С.479. Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 13-ти т., Т.13, М.- Л.,1930, С.218. Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 12-ти т., Т.1, М., 1982, С.179. Пушкин А. С. Собр. соч. в 10-ти т., Т.5, М., 1975, С. 231. Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 12-ти т. Т.1, М., 1982, С.179. Пушкин А. С. Собр. соч. в 10- ти т., Т. 5, М., 1975, С.238. Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 12 –ти т. Т.1, М.,1982, С. 179. Там же. Пушкин А. С. Там же, С.227. Достоевский Ф. М. там же, С.162. Там же , С.179. Пушкин А. С. Там же. С.227. Достоевский Ф. М. Там же. С.161. Пушкин А. С. Там же. С.227. Там же. Достоевский Ф. М. Указ . соч. С. 175. Ахматова А. А. о Пушкине. Л., 1977, С. 177. Там же. Достоевский Ф. М. Указю соч. С. 174. Там же, С. 176. Там же. Пушкин А. С. Указ . соч. С. 233. Достоевский Ф. М. Указ. соч. С.179. Там же, С. 181.