А. В. Гулыга перевод Б. А

ИММАНУИЛ КАНТ СОЧИНЕНИЯ В ШЕСТИ ТОМАХ ТОМ 1 АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ ИЗАДТЕЛЬСТВО СОЦИАЛЬНО- ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ « МЫСЛЬ » МОСКВА — 1963 ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ В. Ф. АСМУСА, А. В. ГУЛЫГИ, И. ОЙЗЕРМАНА РЕДАКТОР ПЕРВОГО ТОМА А. В. ГУЛЫГА Перевод Б. А. ФОХТА ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА Издательство социально-экономической литературы выпускает библиотеку «Философское наследие», включающую произведения выдающихся мыслителей прошлого. Настоящее издание входит в эту библиотеку. Иммануил Кант — родоначальник классической немецкой философии, являющейся одним из теоретических источников марксизма. Без изучения важнейших сочинений этого мыслителя нельзя понять историю диалектики и роль немецкой классической философии в ее развитии. Знание работ Канта необходимо также для критики современной буржуазной философии, многие направления которой, так или иначе, восходят к реакционным сторонам кантианства. Собрание сочинений Канта в нашей стране впервые и содержит, целый ряд произведений, никогда не публиковавшихся на русском языке. Переводы ранее изданных произведений заново сверены с оригиналом и исправлены. В издание включены не только классические работы Канта, но и все другие важнейшие его произведения. Произведения расположены в основном в хронологической последовательности: Том 1. Труды до критического периода, посвященные проблемам естествознания, в том числе «Всеобщая естественная история и теория неба», содержащая знаменитую гипотезу о происхождении солнечной системы. 5 Том 2. Труды до критического периода. Среди них «Наблюдения над чувством возвышенного и прекрасного», «Грезы духовидца», «О форме и принципах чувственного воспринимаемого и умопостигаемого мира». Том 3. «Критика чистого разума» — важнейшее произведение философа. Том 4. «Пролегомены». Сочинения по этике «Критика практического разума», «Метафизика нравов» и др. Том 5. Сочинения по эстетике: «Критика способности суждения» и «Первоначальное введение» к ней. Том 6. Сочинения по философии истории и философии природы, в том числе трактат к вечному миру» и посмертно опубликованный труд «Переход от метафизических начал естествознания к физике». Каждый том снабжен всем необходимым научным аппаратом: вступительной статьей, комментариями, именным и предметным указателями. В шестом дается библиография трудов Канта. 6ИММАНУИЛ КАНТ – РОДОНАЧАЛЬНИК КЛАССИЧЕСКОЙ НЕМЕЦКОЙ ФИЛОСОФИИВесьма примечательным фактом, ярко освещающим предысторию марксизма, является то, что выдающимися предшественниками философии рабочего класса были классики немецкой буржуазной философии. Этот факт, необъяснимый с точки зрения упрощенного, метафизического истолкования исторической преемственности (из которого, как правило, исходят буржуазные и ревизионистские критики марксизма), вполне объясним лишь с позиций материалистического понимания истории, которое вскрыло роль капитализма (и передовой буржуазной идеологии XV11—XV111 вв.) в развитии общества, закономерно приводящем к социалистическому переустройству социальных отношений. Классики немецкой философии были прогрессивными мыслителями. Их учения – правда, в весьма непоследовательной, компромиссной и к тому же еще крайне умозрительной форме — составляли содержание так называемой философской революции, которая в Германии конца XVIII и начала XIX в. (так же как Франции середины XVIII в.) представляла собой идеологическую подготовку буржуазной революции. Маркс и Энгельс выступили на историческую арену накануне немецкой буржуазно-демократической революции 1848 г. Выдающиеся представители немецкой классической философии, в особенности Гегель и Фейербах, были ближайшими предшественниками Маркса и Энгельса,7 а их учение — одним из теоретических источников марксизма. Энгельс, характеризуя отношение научного социализма к немецкой классической философии, писал в 1891 г.: «… мы, немецкие социалисты, гордимся тем, что ведем свое происхождение не только от Сен-Симона, Фурье и Оуэна, но также и от Канта, Фихте и Гегеля» (1). В каком же смысле классики немощной философии являются предшественниками научного социализма? Прежде всего, в том смысле, что немецкая классическая философия теоретически подготовила необходимые предпосылки для перехода от метафизического материализма к материализму диалектическому, без которого немыслим научный социализм. В. И. Ленин, всесторонне осветивший роль немецкой классической философии в исторической подготовке марксизма, подчеркивал, что «Маркс не остановился на материализме XVIII века, а двинул философию вперед. Он обогатил ее приобретениями немецкой классической философии, особенно системы Гегеля, которая в свою очередь привела к материализму Фейербаха. Главное из этих приобретений – диалектика, т. е. учение о развитии в ею наиболее полном, глубоком и свободном от односторонности виде, учение об относительности человеческого знания, дающего нам отражение вечно развивающейся материи» (2). Немецкая классическая философия представляла собой (вопреки утверждениям некоторых буржуазных исследователей, сближающих ее с реакционным романтизмом) закономерное продолжение буржуазного просвещения XVIII в., хотя она и полемизировала с ним по ряду существенных вопросов. А буржуазное просвещение поставило вопрос не только об овладении стихийными силами природы, но и о разумном преобразовании общественной жизни, о преодолении конфликта между личностью и обществом. Но разве не эти же идеи вдохновляли классиков немецкой философии, которые, правда, не отличались решительностью и смелостью своих французских предшественников, но зато превосходили их своим историческим чутьем? (1) К. Маркс и Энгельс, Соч., т. 19, стр. 323. (2) В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 23, стр. 43—44. 8 Будущее общество представлялось просветителям царством разума, свободы и справедливости. Конечно, это были буржуазно-демократические иллюзии относительно социальных последствий развития капитализма, но в этих представлениях заключалось вместе с тем и смутное предвосхищение такого переустройства общественной жизни, которое действительно осуществит принципы свободы, равенства и братства. Буржуазные просветители полагали, что достаточно ликвидировать феодальные сословия, крепостничество и другие формы феодального порабощения и угнетения, чтобы вообще навсегда покончить с господством человека над человеком. Они, следовательно, не видели, что угнетение и эксплуатация коренятся в существовании частной собственности на средства производства, одной из исторических и к тому же не развитых форм которой является собственность феодалов. Социалисты-утописты поняли то, что осталось загадкой для буржуазных просветителей, и благодаря этому смогли дать ответ, правда, в утопической форме, на вопрос о сущности разумного преобразования общественной жизни. Таким образом, хотя буржуазные просветители (и классики немецкой философии) не ставили проблемы социалистического переустройства общества, однако, своими представлениями о будущем цивилизации они подготовили почву для принципиально новой, социалистической постановки вопроса. 0тсюда понятно, в каком смысле Энгельс называл просветителей, а также классиков немецкой идеалистической философии предшественниками научною социализма. Историческая преемственность в развитии философии — многообразный, диалектически противоречивый процесс, который никоим образом не может быть сведен, к простому наследованию, сохранению того, что существовало в прошлом, включению его в новую систему взглядов. Современные буржуазные философы, отрекаясь от прогрессивных философских традиций, гальванизируют наиболее реакционные философские идеи безвозвратно ушедшего прошлого. Такого рода концепция преемственности вполне соответствует положению и интересам отживающего социального класса. 9 Совершенно иным является отношение преемственности между прогрессивными философскими учениями. В этом случае новая философская теория опирается на действительные достижения предшествующей философии, что в свою очередь предполагает критическое освоение этих достижений независимо от того, в какой форме они были выражены. Само собой разумеется, что такая преемственность, образующая один из необходимых элементов развития философии, включает в себя полемику, диалектическое отрицание, «снятие», т. е. сохранение рационального содержания, заключавшегося в предшествующих философских учениях, и отказ от старой, исторически изжившей себя формы выражения. Упрощенный, метафизический подход к исторической связи идей делает невозможным объяснение не только отношения научного социализма к прогрессивной буржуазной идеологии XVIII в., но и отношения диалектического материализма к идеалистическим учениям Канта, Фихте, Гегеля. При таком подходе к развитию идей всякое признание преемственной связи между материалистическими и идеалистическими учениями представляется умалением, смазыванием противоположности между материализмом и идеализмом, затушевыванием борьбы между ними. Но борьба противоположностей отнюдь не исключает преемственности, которая заключает в себе диалектические скачки, и переход в свою противоположность, о чем свидетельствует вся история философии. В. И. Ленин писал, что вся гениальность Маркса заключалась в том, что он ответил на вопросы, поставленные предшествующей общественной мыслью. Следовательно, выяснение действительного отношения основоположников марксизма к выдающимся представителям классической немецкой философии предполагает ответ на вопрос: какие проблемы поставлены этими предшественниками марксизма? Краткий ответ на этот вопрос таков: проблемы диалектики в самом широком смысле этого слова, т. е. не только вопросы метода, логики, но и вопросы диалектического истолкования процессов природы и особенно истории человечества во всей их сложности и противоречивости. К оглавлению 10 В этой связи, естественно, возникает вопрос о роли Канта в исторической подготовке научной диалектики? Сложность этого вопроса заключается в том, что Канту в отличие от Гегеля и Фихте не был сознательным диалектиком, создатели диалектической системы взглядов. И, тем не менее, Кант поставил проблемы, развитие которых привело к диалектическому идеализму Гегеля. Анализ этих проблем, делающих Канта родоначальником немецкой классической философии,— главная задача настоящего предисловия. Германия времен. И Канта (1724—1804 гг.) представляла собой отсталую феодальную страну, которая в – отличие от других феодальных стран тогдашней Европы не была единым государством, а состояла из нескольких сотен формально самостоятельных королевств, курфюршеств, герцогств, эрцгерцогств, княжеств, баронств, вольных имперских городов и т. д. В каждом из этих карликовых государств существовали своя армия, полиция, деньги, налоги, таможня и т. д. Известный немецкий писатель Э. Т. А. Гофман, описывая одно из таких княжеств, иронически замечает, что с бельведера своего дворца князь «мог при помощи подзорной трубы обозревать все свое государство от края до края, а потому благоденствие и страдание страны, как и счастье возлюбленных подданных, не могли ускользнуть от его взора». Немецкие государи интриговали друг против друга, вступали в военные союзы то с Англией, то с Францией, или Швецией, или Польшей, продавали солдат своим иностранным союзникам и сюзеренам, стремились любыми средствами увеличить свои владения за счет соседа. Немецкий народ не представлял собой в то время сформировавшейся нации, буржуазия не была единым классом. В немецких государствах господствах господствовало крепостное право, произвол феодальных деспотов, религиозный обскурантантизм, провинциальная ограниченность. « »Никто не чувствовал себя хорошо,—писал об этом времени Энгельс.— Ремесло, торговля, промышленность и земледелие страны были доведены до самых ничтожных размеров. Крестьяне, ремесленники и предприниматели страдали вдвойне — от паразитического правительства и от плохого состояния дел. Дворянство11 и князья находили, что, хотя они и выжимали все соки из своих подчиненных, их доходы не могли поспевать за их растущими расходами. Все было скверно и во всей стране господствовало общее недовольство» (3) Энгельс отмечает, что немецкая литература и философия второй половины ХVIIIв. давали, однако, надежду наилучшее будущее. Именно в это время выступили на историческую арену Гете и Шиллер, Кант и Фихте. В их произведениях получил, правда, далеко не последовательное, выражение протест против господствовавших в немецких государствах феодальных порядков. Когда же в 1789 г разразилась французская буржуазная революция, она точно молния ударила в немецкую почву. Буржуазия и лучшие представители дворянства приветствовали французскую революцию. Правда, после установления якобинской диктатуры это воодушевление сменилось cтpaxoм и ненавистью. Однако это уже не могло остановить освободительное влияние крупнейшей буржуазной революции на Германию. Когда же феодальные немецкие государства вступили в войну с революционной Францией и потерпели в ней поражение, в истории Германии началась новая историческая полоса. «Французские революционные армии,— писал Энгельс,— вступили в самое сердце Германии, перенесли границу Франции на Рейн и проповедовали повсюду свободу и равенство. Они прогнали свору дворян, епископов и аббатов и всех тех мелких князей, которые в течение столь долгого времени играли в истории роль манекенов». (4) И хотя в дальнейшем Наполеон, вступив в союз реакционными силами, ничто уже не могло предотвратить развитие новых капиталистических отношений в германских государствах, количество которых к концу XVIII в уменьшилось примерно в десять раз. Одним из крупнейших немецких государств второй половины XVIII в. была родина Канта — Пруссия. И. КАНТ родился в восточной части прусского королевства, в Кенигсберге, в семье скромного ремесленника (шорника) 22 апреля 1724 г. Дед Канта был выходцем (3) К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 561. (4) Там же, 563. 12 Дом, в котором родился И. Кант из Шотландии, переселившимся в Пруссию, по-видимому, в конце XVII или начале XVIII в. В семье будущего философа господствовал дух религиозного благочестия и строгой требовательности в вопросах нравственности. Впоследствии, на склоне своих лет, Кант с гордостью писал, что «мои, родители, происходя из сословия ремесленников, будучи людьми образцовой честности, нравственной благопристойности и порядочности, не оставив состояния (но также и долгов), дали мне воспитание, которое, если смотреть на него с моральной стороны, не могло быть лучше и за которое я, при каждом воспоминании о них, чувствую глубочайшую благодарность» (5). В школе, куда Кант поступил в девятилетнем возрасте, он увлекался древними языками, в особенности латынью, которую хорошо изучил. В это время он еще (5) См. К. Фишер, История новой философии, т 3, СПб, 1910, стр. 46 13 не испытывал интереса к философии и мечтал заниматься в будущем классической филологией. Родители Канта, обладавшие небольшими средствами (и их они вскоре лишившись), мечтали сделать своего способного сына пастором. В 1749г. Кант стал студентом теологического факультета Кёнигсбергского университета. Однако теология, которой он, правда, занимался со всей присущей ему основательностью, отнюдь не находилась в центре его интересов. Больше всего Кант занимался естествознанием, философией, математикой (впрочем, одно время он подумывал и о том, чтобы стать медиком). Чтобы иметь возможность учиться, Кант давал частные уроки. После окончания университета, с 1746 по 1755г., Кант работал домашним учителем сначала в семье одного протестантского священника, а затем в двух семьях помещиков-аристократов. Лишь в этот период он выезжает на несколько лет из своего родного города. В 1775г. Кант начинает свою преподавательскую деятельность в Кенигсбергском университете. Для этого ему пришлось (в. соответствии с существовавшим тогда порядком) защитить в течение 1755—1756 гг. три диссертации, из которых первая давала право на преподавание в университете, вторая — звание приват-доцента, а третья — право на занятие должности экстраординарного профессора; впрочем, должность профессора Кант получил лишь в 1770г., т. е. почти через пятнадцать лет после своего назначения приват-доцентом. А так как приват-доценты, согласно университетскому уставу, не получали жалованья, то Канту пришлось ходатайствовать о должности помощника библиотекаря, которая была ему, «способному и прославившемуся своими учеными сочинениями магистру Канту», как сказано в королевском указе, предоставлена лишь в 1766 г. В течение своей многолетней профессорской деятельности Кант читал лекции не только по философским дисциплинам (метафизика, логика, моральная философия), но также по математике, физике, физической географии, антропологии. Каждый день он читал не менее одной двухчасовой лекции в одни и те же твердо установленные часы, иногда же, особенно в начале своей14 преподавательской работы, он давал до пяти лекционных часов в день. В 1786 г. Кант был избран ректором университета, а в 1788 г. был переизбран на второй срок. К этому времени его известность как философа вышла далеко за пределы Германии. Внешне жизнь Канта протекала крайне однообразно. Он никогда не был женат, не выезжал за пределы родного города, общался лишь с небольшим кругом людей, преимущественно своих учеников, никогда не изменял своим еще со студенческих лет заведенным привычкам, подчиняя всю свою деятельность строгому неизменному распорядку. В этой связи Г. Гейне замечает: «Он жил механически размеренной, почти абстрактной жизнью холостяка в тихой, отдаленной улочке Кенигсберга… Не думаю, чтобы большие часы на тамошнем соборе бесстрастнее и равномернее исполняли свои ежедневные внешние обязанности чем их земляк Иммануил Кант. Вставание, утренний кофе, писание, чтение лекций, обед, гуляние — все совершалось в определенный час, и соседи знали совершенно точно, что на часах половина четвертого, когда Иммануил Кант в своем сером сюртуке, с камышовой тросточкой в руке выходил из дому и направлялся к маленькой липовой аллее, которая в память о нем до сих пор называется философской дорожкой. Восемь раз проходил он ее ежедневно взад и вперед во всякое время года, а когда бывало пасмурно или серые тучи предвещали дождь, появлялся его слуга старый Лампе, с тревожной заботливостью следовавший за ним словно символ провидения, с длинным зонтом под мышкой» (6). Само собой разумеется, что за внешним, наводящим скуку однообразием повседневной жизни философа скрывалась громадная интеллектуальная работа, непрерывная, упорная, плодотворная. Кант любил говорить, что жить стоит главным образом для того, чтобы работать. И когда в 1797 г. Кант вынужден был по стоянию здоровья отказаться от чтения лекций, а затем через несколько лет и вовсе прекратить свои научные занятия, он начал тяготиться своей жизнью. Он(6) Г. Гейне, Собрание сочинений, т. 6, М., 1958, стр.97. 15 умер 12 февраля 1804г. с чувством облегчения и чуть ли не удовлетворения, как утверждает один из его биографов. В интеллектуальной биографии Канта обычно различают два периода: ранний, или “докритический”, когда он создал свою философскую систему, названную им “ критической философией”. Эта система была изложена Кантом в его произведениях: “Критика чистого разума” (1781), “Критика практического разума” (1788), “Критика способности суждения” (1790). Следует, конечно, иметь ввиду, что эта терминология отнюдь не является научной, поскольку “докритической” философией Кант именует материализм и в известной мере рационалистические теории XVII в., а критицизмом называет созданную им идеалистическую систему взглядов. Однако эта система все же не лишена определенного условного значения, поскольку она отражает наличие двух качественно различных периодов в развитии философских воззрений Канта. В своих ранних произведениях Кант стоит на позициях непоследовательного естественнонаучного материализма, сочетая его с элементами лейбницевско-вольфовской идеалистической философии. X. Вольф, как известно, был систематизатором, но вместе с тем и вульгаризатором философии Лейбница, крупнейшего немецкого философа предшествующего кантовской философии периода. Г. В. Лейбниц пытался с позиции: идеалистического рационализма преодолеть дуализм Декарта и ограниченность спинозовского учения о субстанции как пассивной, чуждой движения всеобщей основе вещей. По учению Лейбница, все материальные тела обладают духовной сущностью, а мир в целом представляет собой иерархию этих субстанциальных, обладающих неповторимой индивидуальностью духовных сущностей (монад, по терминологии Лейбница), которые являются активными силами: их деятельность заключается в представлении, в восприятии, отражении всей окружающей действительности. Иерархию монад, согласно Лейбницу, увенчивает бог, который сотворил все эти субстанционные сущности и установил между ними отношение гармонии. 16 В. И. Ленин отмечал, что Лейбниц преобразовал спинозовское понимание субстанции, соединив его с понятием силы. «Лейбниц, – писал В. И. Ленин, – через теологию подходил к принципу неразрывной (и универсальной, абсолютной) связи материи и движения» (7). Однако наиболее ценные, диалектические идеи Лейбница не были восприняты Вольфом, который построил эклектическую идеалистическую систему, дополнявшую философию Лейбница противоречащими ей учениями, и изложил эту систему в сугубо догматической форме. Она состояла из так называемой естественной теологии, теоретически обосновывавшей необходимость божественного первоначала и божественной основы всего сущего, из рациональной космологии и национальной психологии, задача которой заключалась в обосновании субстанциальности души, ее независимости от тела, ее бессмертия. Кант прошел школу лейбницевско-вольфовской философии , и в первых его произведениях влияние идей этой школы сказывается со всей очевидностью. С одной стороны, он стремится объяснить природу из нее самой, из материи и присущего ей механического движения. С другой же стороны, он утверждает, что для объяснения живых существ, в особенности их возникновения недостаточно материи и движения. Наиболее выдающимся произведением Канта так называемого до критического периода является анонимно изданная им в 1755г. «Всеобщая естественная история и теория неба». Это сочинение, к несчастью, не поступило в продажу впоследствии банкротства издателя; большинство экземпляров было утеряно, так что оно долгое время оставалось неизвестным не только широкой публике, но и многим специалистам. Космогоническая гипотеза Канта нанесла первый серьезный удар по метафизическому мировоззрению, господствовавшему в естествознании XVIII в., она впервые показала необходимость и научную значимость исторического воззрения на природу. Правда, еще задолго до Канта Р. Декарт выступил со своей по существу (7) В.И. Ленин, Соч., т.38, стр. 377. 17 первой в истории науки систематически развитой космогонической гипотезой. Однако гипотеза Декарта не объясняла фактов, известных астрономам: эллиптические орбиты планет, их движение примерно в одной и той же плоскости, различие их массы, наличие колец Сатурна и т д. Поэтому, несмотря на величие замысла – вскрыть генезис солнечной системы, гипотеза Декарта не получила признания среди естествоиспытателей, тем более что в XVII в. ничто еще не могло поколебать позиции метафизического способа мышления. B отличие от Декарта Кант в своей космогонии дает вполне удовлетворительное для тогдашнего уровня естествознания объяснение известных в то время структурных особенностей солнечной системы. При этом Кант исходит из положения, что движение (механическое) имманентно присуще материи, и руководствуется законом всемирного тяготения, открытым И. Ньютоном. Все это, несомненно, придало гипотезе Канта научную убедительность. В дальнейшем, когда принципы кантовской небулярной гипотезы были развиты Лапласом, эта гипотеза получила почти всеобщее признание. Нельзя не отметить, что, с точки зрения Канта, космогоническая гипотеза вполне примирима с религиозным представлением о сверхприродном абсолютном существе. Больше того, в работе «Единственно возможное основание для доказательства бытия бога», которая также относится к «до критическому» периоду, Кант рассматривает свою космогонию как новый, усовершенствованный вариант «физико-теологического доказательства» бытия божьего, исходным пунктом которого являлось представление о целесообразности всего существующего в природе. Выступая против вульгарно-телеологического рассмотрения явлений природы, Кант оценивает, взаимосвязь, единство явлений природы как высшую целесообразность и гармонию, причина которой может, носить лишь божественный характер. Доказывая, что движение не было сообщено планетам богом, а является результатом действия определенных физических причин, Кант прибегает к вполне схоластическим аргументам. Так, например, он утверждает «Если бы бог непосредственно сообщал планетам 18 силу движения брошенного тела и устанавливал их орбиты, то следует предположить, что в таком случае они не обнаруживали бы признака несовершенства и отклонения, который можно найти в каждом произведении природы» (8). В этой связи Кант считает ошибкой «непосредственное подчинение устройства планетного мира божественным замыслам», ни в малейшей мере не оспаривая традиционного представления о боге как первоначальной причине всего существующего в неорганическом мире и более или менее непосредственной причине всего живого, в строении которою, по мнению Канта, «обнаруживается величайшая правильность и соразмерность», воочию свидетельствующая о «непосредственном божественном распорядке» (9). Пытаясь примирить передовые естественнонаучные воззрения с религиозными представлениями, которые философски обосновывались лейбницевско-вольфовской философией Кант вместе с тем решительно выступает против мистицизма, «духовидения», спиритуализма и прочих антинаучных концепций. Если основные представления религиозного миросозерцания кажутся Канту вполне согласующимися с разумом, то претензии известного в то время «духовидца» Сведенборга и его поклонников Кант беспощадно осмеивает, доказывая, что никакое сверхчувственное, сверхопытное знание, а тем более предвидение принципиально невозможно. Эта мысль о возможности лишь опытного знания существенно отличает Канта от Лейбница и других рационалистов, которые рассматривали разум как независимый от чувственности, чувственного опыта источник знания о так называемых умопостигаемых и якобы сверх опытных, сверхчувственных сущностях.(10) В 1770 г. Кант защищает свою последнюю диссертацию, дающую право на занятие должности ординарного профессора. В отличие от предыдущих(8) Настоящий том, стр. 484. (9) Настоящий том, стр. 485—486 (10) Специальная статья, посвященная ранним работам Канта помещена в т.2 настоящего издания.19 диссертационных работ это сочинение — «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира» – составляет поворотный пункт в интеллектуальной биографии Канта: оно знаменует начало «критического» периода, закладывает основы «Критической философии», которая собственно, и делает Канта родоначальником немецкого классического идеализма. В этой работе Кант рассматривает отношение между чувственно воспринимаемыми явлениями и умопостигаемым миром (этим понятием Кант обозначает якобы недоступную чувственным восприятием непознаваемую объективную реальность, т. е. по существу нечто сверхопытное, трансцендентное). Анализ соотношения между чувственностью и мышлением приводит Канта к выводу, что теоретические знания не могут быть сведены к чувственному опыту как к своему источнику, так как теоретическое мышление предполагает в качестве своих предпосылок и форм, в которых оно осуществляется, принципы, имеющие всеобщее и необходимое значение. Эти принципы, утверждает Кант, следует считать доопытными, или априорными. С этих же позиций Кант пересматривает свое прежнее в основном материалистическое воззрение на пространство и время: всеобщность и необходимость последних свидетельствует, по его мнению, о том, что они представляют собой априорные формы чувственного созерцания, относящиеся лишь к чувственно воспринимаемому, так как о независимой от субъекта, объективной, реальности ничего знать нельзя. Последующие труды Канта, и, прежде всего его знаменитые три «Критики» представляют собой дальнейшее развитие основных положений, высказанных философом в этой его, диссертационной работе. Для того чтобы понять ход мыслей Канта, место его учения в истории философии, гносеологические корни его великих заблуждений и те рациональные идеи, постановку проблем, которые содержатся в идеалистическом и агностическом учении, необходимо, прежде всего, рассмотреть его критику так называемого догматизма в философии (кантовский «критицизм»), его понимание задач и основных проблем философии, в особенности в ее отношении к другим наукам.К оглавлению 20 Кант называет догматическими представления тех философов, как материалистов, так и идеалистов, которые без предварительного гносеологического анализа и оценки формулируют исходные теоретические положения своего учения. Такими догматическими положениями являются, с точки зрения Канта, утверждение материалистов о существовании независимого от познающего субъекта чувственно воспринимаемого мира, а также утверждение идеалистов о существовании трансцендентных сущностей, свободной воли и т.д. Кант не видит — и в этом его роковая ошибка — принципиального различия между этими утверждениями; он не сознает, что отправные теоретические положения материализма вытекают из всей человеческой практики, и поэтому не имеет ничего общего с бездоказательным, лишь на вере основывавшимися догмами. И тем не менее, Кант косвенным образом указывает на действительную ограниченность метафизических материалистов, которые, хотя и исходили из положений, подтверждаемых общественной практикой, не исследовали этого реального базиса своих теоретических утверждений, не считали ее основой познания и тем более философского знания. В силу этого метафизические материалисты не сумели противопоставить точку зрения философского материализма действительно некритической позиции повседневного обыденного сознания (наивного реализма), которое, будучи стихийно материалистическим, не является вместе с тем философским сознанием, так как лишь бессознательно принимает предпосылки, из которых оно исходит, и не анализирует, во всяком случае в систематической форме, своих собственных представлений. Таким образом, Кант, косвенно указывая на созерцательность старого материализма, не исправляет этого действительно присущего ему недостатка, а переходит на позиции идеализма. Поэтому его критика идеалистического догматизма оказывается непоследовательной уже в исходном пункте: речь идет лишь об отказе от объективного идеализма, допускающего бытие каких-то сверхчувственных, сверхприродных сущностей. Этой идеалистической метафизике XVII в. Кант21 противополагает субъективно-идеалистическое воззрение, оно, впечем, также не носит у Канта последовательного характера, поскольку допускается существование объективных «вещей в себе» (Dinge an sich), которые, конечно, не вещи в обычном смысле слова (последние представляют собой явления), а некие непознаваемые, потусторонние, сверхчувственные сущности. В повороте Канта от так называемого догматизма к «критицизму» большую роль сыграл Д. Юм, который, как писал сам Кант, пробудил его, пребывавшего до этого в «догматической» дремоте. Юм называл «метафизиками» (и догматиками) всех философов, признающих какую бы-то ни было независимую от человека реальность. Здесь, утверждал шотландский философ, следует занимать скептическую позицию, т. е. считать принципиально невозможным ответ на вопрос, существует ли независимый от субъекта внешний мир. Что же касается наших ощущений, которые обычно считаются образами внешних предметов, то они, по мнению Юма, не указывают на существование чего бы то ни было другого, отличного от ощущений, и должны быть, поэтому признаны единственными, первичными объектами человеческого знания. Кант в основном согласился с юмовской оценкой ощущений, но в отличие от Юма пытался доказать, что объективная реальность, правда непознаваемая, все же существует и каким-то непостижимым образом воздействует на нашу чувственную способность, вызывая ощущения. Этот вывод отнюдь не вытекал из той идеалистически-агностической интерпретации сенсуализма и эмпиризма, которая была развита Юмом. В этом смысле Юм более последователен, чем Кант. 0днако непоследовательность Канта представляет собой в данном случае достоинство, поскольку немецкий философ все же сохраняет в своей системе внешний мир, объективную реальность, категорически утверждая, что без нее не возможно существование самосознания, человеческого я, которое является таковым лишь постольку, поскольку оно отличает себя от этой внешней, независимой от него реальности. Поэтому Кант писал, что «Сознание моего собственного существования есть вместе с тем 22 непосредственное сознание существования других вещей вне меня»(11). Это положение наглядно иллюстрирует характерное для всего учения Канта стремление сочетать, согласовать субъективный идеализм в гносеологии с признанием объективной реальности. В этом основное противоречие, дуализм кантовского учения, на который неоднократно указывали уже современники Канта. Известно, например, замечание Ф. Якоби о том, что без допущения понятия «вещь в себе» нельзя войти, в философию Канта, однако с этим допущением невозможно оставаться в рамках кантовской системы(12). Одни философы критиковали Канта за признание «вещи в себе», другие подвергали его критике за то, что он превращает «вещь в себе» в какую-то трансцендентную сущность. Истинный смысл этой критики Канта как слева, так и справа раскрыл В. И. Ленин, который писал: «Основная черта философии Канта есть примирение материализма с идеализмом, компромисс между тем и другим, сочетание в одной системе разнородных, противоположных философских направлений. Когда Кант допускает, что нашим представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то вещь в себе,— то тут Кант материалист. Когда он объявляет эту вещь в себе непознаваемой, трансцендентной, потусторонней,— Кант выступает как идеалист» (13). Следует отметить, что в юмовской критике «метафизики» имелась еще одна весьма важная особенность, (11) И. Кант, Критика чистого разума, СПб., 1907, стр.164. (12) См. Ф. Якоби, Приложение к диалогу «Давид Юм о вере, или идеализм и реализм», см. «Новые идеи в философии», сборник 12, СПб., 1914, стр. 9. (13)В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, стр. 206. Г. Гейне., по-видимому, не понял сути кантовского учения о вещах в себе, когда он писал, излагая учёние Канта, что о самих вещах мы можем знать нечто лишь в той мере, в какой они открываются нам в явлении, и так как в силу этого вещи не показываются нам, какими они суть сами по себе и сами в себе, то Кант назвал вещи, какими они нам являются, феноменами, а вещи, как они суть в себе, – ноуменами» (Г. Гейне, собрание сочинений т. 6, стр.102). Между тем, согласно Канту, «вещь в себе» ни в какой мере не открывается в явлениях, и познание последних, как бы далеко оно не зашло, ни в малейшей степени не приближает нас к трансцендентным ноуменам. 23 которая привлекла пристальное внимание Канта и сыграла немалую роль в теоретической подготовке его «Критической философии». Юм вслед за рационалистами XVII в., но в гораздо более резкой форме (и к тому же с позиций гносеологического субъективизма) подверг критике тезис об эмпирическом происхождении понятий и суждений, имеющих всеобщее и необходимое значение. Он утверждал, что такие понятия и суждения не могут быть выведены из опыта; опыт приводи