Аристотель. Поэтика сущность поэзии и ее виды

Аристотель.ПОЭТИКАСУЩНОСТЬ ПОЭЗИИ И ЕЕ ВИДЫI. Мы будем говорить как о поэзии вообще, так и об отдельных ее видах,о том, какое приблизительно значение имеет каждый из них и как должнаслагаться фабула, чтобы поэтическое произведение было хорошим, кроме того, отом, из скольких и каких частей оно состоит, а равным образом и обо всем,что относится к этому же предмету; начнем мы свою речь, сообразно ссущностью дела, с самых основных элементов.Эпическая и трагическая поэзия, а также комедия и поэзиядифирамбическая, большая часть авлетики {Искусство игры на духовоминструменте вроде флейты} и кифаристики {Искусство игры на кифаре} – всеэто, вообще говоря, искусства подражательные; различаются они друг от другав трех отношениях: или тем, в чем совершается подражание, или тем, чемуподражают, или тем, как подражают, что не всегда одинаково. Подобно тому какнекоторые подражают многим вещам, при их воспроизведении, в красках иформах, одни – благодаря искусству, другие – просто по привычке и иные -благодаря природному дару, так и во всех только что упомянутых искусствах;подражание происходит в ритме, слове и гармонии, отдельно или вместе: так,гармонией и ритмом пользуются только авлетика и кифаристика и другиемузыкальные искусства, например искусство игры на сиринксе {Духовойинструмент вроде свирели}, а при помощи собственно ритма, без гармонии,производят подражание некоторые из танцовщиков, так как они именнопосредством ритмических движений воспроизводят характеры, аффекты идействия, а та поэзия, которая пользуется только словами, без ритма или сметром, притом либо смешивая несколько размеров друг с другом, либоупотребляя один какой-нибудь из них, до сих пор остается без определения:ведь мы не могли бы дать общего имени мимам {Mим – народная театральнаясценка. Софрон и его сын Ксенарх – составители мимов в V в. до н. э.}Софрона или Ксенарха и сократическим разговорам, ни если бы кто совершалподражание посредством триметров {Триметр – стихотворный размер. Ямбическийтриметр состоял из шести ямбических стоп.}, элегических {Элегический стих -чередование гекзаметра с пентаметром.} или каких-либо других подобныхстихов; только соединяя понятие “творить” с размером, называют однихэлегиками, других – эпиками, величая их поэтами не по сущности подражания, авообще по метру (то есть стихотворному размеру). Если издадут написанныйразмером какой-нибудь трактат по медицине или физике, то обыкновенноназывают его автора поэтом, а между тем у Гомера и Эмпедокла {Эмпедокл -сицилийский философ, ученый V в. до н. э. Свои идеи он изложил в философскихпоэмах “О природе” и “Очищения”.} нет ничего общего, кроме метра, почемупервого справедливо называют поэтом, а второго скорее физиологом, чемпоэтом.Но есть некоторые искусства, которые пользуются всем сказанным, то естьритмом, мелодией и размером; таковы, например, дифирамбическая поэзия и номы{Номы – особые песни религиозного характера.} трагедия и комедия;различаются же они тем, что одни пользуются всем этим сразу; а другие -отдельно.III. К этому присоединяется еще третье различие, заключающееся в том,как подражать в каждом из этих случаев. Именно подражать в одном и том же иодному и тому же можно, рассказывая о событии, как о чем-то отдельном отсебя, как это делает Гомер, или вести рассказ от своего же лица, не заменяясебя другим, или же представляя всех изображаемых лиц, как действующих идеятельных. Вот в каких трех различиях заключается всякое подражаниеобъективному миру (то есть творчество), – именно в средстве, предмете испособе, так что в одном отношении Софокл мог бы быть тождествен с Гомером,так как оба они изображают людей достойных, а в другом – с Аристофаном,потому что они оба представляют людей действующими и притом драматическидействующими. Отсюда, как утверждают некоторые, эти произведения иназываются драмами (dramata, то есть действа), так как они изображают людейдействующими.^ IX. Задача поэта – говорить не о действительно случившемся, но о том,что могло бы случиться, следовательно, о возможном – по вероятности или понеобходимости. Именно историк и поэт отличаются не тем, что один пользуетсяразмерами, а другой нет: можно было бы переложить в стихи сочинения^ Геродота, и тем не менее они были бы историей – как с метром, так и безметра, но они различаются тем, что первый говорит о действительнослучившемся, а второй о том, что могло бы случиться. Поэтому поэзияфилософичнее и серьезнее истории: поэзия говорит более об общем {1}, история- об единичном.Общее состоит в том, что человеку такого-то характера следует говоритьили делать по вероятности или по необходимости. К этому стремится и поэзия,придавая (героям) имена. А единичное, например, в том, что сделал Алкивиад{Алкивиад (450-404 гг. до н. э.) – афинский полководец и политическийдеятель.} или что с ним случилось.^ Относительно комедии это уже очевидно: именно, сложив фабулу по законамвероятности, поэты, таким образом, подставляют любые имена и не пишут,подобно ямбическим писателям, на отдельных лиц. В трагедии же онипридерживаются действительно бывших имен, причина этого та, что верызаслуживает только возможное.Что не случилось, того мы еще не признаем возможным, а случившеесяочевидно, возможно, так как оно не случилось бы, если бы было невозможным.Однако в некоторых трагедиях одно или два имени известны, прочие жевымышлены, а в некоторых нет ни одного известного имени, например в “Цветке”Агафона {Греческий трагик V в. до н. э., который первый отказался отмифологических сюжетов в трагедии.}, где одинаково вымышлены какпроисшествия, так и имена. Следовательно, не надо непременно стремиться ктому, чтобы держаться переданных преданием мифов, в кругу которыхзаключается трагедия. Отсюда ясно, что поэту следует быть больше творцомфабул, чем метров, насколько он поэт по своему подражательномувоспроизведению и подражает он действиям. Даже если ему придется изображатьдействительно случившееся, он тем не менее (остается) поэтом, ибо ничто немешает тому, чтобы из действительно случившихся событий некоторые былитаковы, каковыми они могли бы случиться по вероятности или по возможности, вэтом отношении он (поэт) является их творцом.^ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПОЭЗИИ И ЕЕ ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯIV. Как кажется, вообще две причины, и притом заключающиеся в природе(человека), произвели поэзию. Во-первых, подражание присуще людям с детства,и они тем отличаются от прочих животных, что наиболее способны к подражанию,благодаря которому приобретают и первые знания, а во-вторых, подражание всемдоставляет удовольствие. Доказательством этого служит то, что происходит вобыденной жизни: на что мы в действительности смотрим с отвращением,точнейшие изображения того мы рассматриваем с удовольствием, как напримеризображения отвратительных животных и трупов. Причина же этого заключается втом, что приобретать знания весьма приятно не только философам, но равно ипрочим людям, с той разницей, что последние приобретают их не надолго {2}.На изображение смотрят (они) с удовольствием, потому, что, взирая на него,приходится узнавать и рассуждать, что каждый (предмет обозначает), например,что это – то-то; если же смотрящий не видел раньше (предмета изображения),то последний доставит (ему) наслаждение не как воспроизведение предмета, ноблагодаря отделке или колориту или другой какой-нибудь причине.^ Так как подражание свойственно нам по природе, так же как и гармония иритм (а что метры – особые виды ритмов, это очевидно), то еще в глубокойдревности были люди, одаренные от природы способностью к этому, которые,мало-помалу развивая ее, породили из импровизации поэзию.^ Поэзия, смотря по личным особенностям характера (поэтов), распалась наразные отделы: именно поэты более серьезные воспроизводили прекрасныедеяния, притом подобных же им людей, а более легкомысленные изображалипоступки дурных людей, сочиняя сперва насмешливые песни, между тем какпервые создавали гимны и хвалебные песни {3}.^ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ТРАГЕДИИ КАК ЖАНРА, РАЗВИТИЕ ЕЕVI. Об искусстве подражать в гекзаметрах и о комедии мы будем говоритьвпоследствии, а теперь скажем о трагедии, извлекши из только что сказанногоопределение ее сущности. Итак, трагедия есть подражание действию важному изаконченному, имеющему определенный объем, (подражание) при помощи речи, вкаждой из своих частей различно украшенной посредством действия, а нерассказа, совершающее благодаря состраданию и страху очищение4 подобныхаффектов. “Украшенной речью” я называю такую, которая заключает в себе ритм,гармонию и пение; распределение их по отдельным частям трагедии состоит втом, что одни из них исполняются только посредством метров, а другие -посредством пения.^ XXVI. ТРАГЕДИЯ И ЭПОСМожет быть, у кого-нибудь явится вопрос, эпическая ли поэзия выше илитрагическая. Ведь если менее тяжеловесное (поэтическое произведение)заслуживает предпочтения (а таковое всегда рассчитывает на лучшую публику),то вполне ясно, что поэзия, подражающая всему без исключения, тяжеловесна.(А исполнители), как будто публика не поймет их, если они от себячего-нибудь не прибавят, пускают в ход всевозможные движения, кувыркаясь,как плохие флейтисты, когда им приходится представлять “Диск”, и увлекаякорифея, когда наигрывают “Скиллу”.^ Как последние относятся к новым актерам, так целое драматическоеискусство относится к эпосу: последний, говорят защитники эпоса,предназначается для благородной публики, не нуждающейся в жестикуляции, атрагическое искусство – для черни. Итак, если тяжеловесная поэзия хуже, тоясно, что таковою была бы трагедия.^ Но, во-первых, это критика не поэтического, а актерского искусства, таккак возможно излишество во внешних движениях и для рапсода {Рапсод -исполнитель эпических поэм.}, что замечается у Сосистрата {Сосистрат – одиниз рапсодов.} и у певцов лирических песен, что делал Мнасифей {Мнасифей -греческий певец, происходивший из Опунта в Локриде.} из Опунта. Затем,нельзя порицать и движения вообще – иначе пришлось бы отвергнуть и танцы, -но движения плохих актеров, что ставилось в упрек и Каллипиду и другимактерам, не умеющим будто бы подражать свободнорожденным женщинам. А сверхтого трагедия и без движения исполняет свою обязанность так же, как иэпопея, ибо посредством чтения становится ясным, какова (та или другаятрагедия).Затем, трагедия имеет все, что есть у эпопеи; она может пользоватьсяметром последней, и сверх того немалую долю ее составляет музыка итеатральная обстановка, благодаря чему наслаждение чувствуется особенноживо. Далее, она обладает жизненностью и в своих узнаваниях и в развитиидействия, а также благодаря тому, что цель подражания достигается в ней приее небольшом сравнительно объеме, ибо все сгруппированное воедино производитболее приятное впечатление, чем запутанное продолжительностью времени;представляю себе, например, если кто-нибудь сложил “Эдипа” Софокла встольких же песнях, как “Илиада”. Наконец, единства изображения в эпопееменьше, чем в трагедии; доказательством этому служит то, что из любой поэмыобразуется несколько трагедий, так что если создают одну фабулу, то или, прикратком выражении, поэма кажется кургузой, или, благодаря длине метра,водянистой… Если же поэма сложена из нескольких действий, как “Илиада” и”Одиссея”, то она заключает в себе много таких частей, которые и сами посебе имеют достаточный объем. Но эти поэмы составлены насколько возможнопрекрасно и служат отличным изображением единого действия.Итак, если трагедия отличается всем только что сказанным и сверх тогодействием своего искусства – ведь должно, чтобы и трагедия и поэмадоставляли не всякое случайное удовольствие, но только вышесказанное, – тоясно, что она стоит выше, достигая своей цели лучше эпопеи.IV. …Здесь не место рассматривать, достигла ли уже трагедия во (всех)своих видах достаточного развития или нет – как сама по себе, так и поотношению к театру. Возникши с самого начала путем импровизации, и сама онаи комедия (первая – от запевал дифирамба, а вторая – от запевал фаллических{Песни, исполняющиеся в честь бога Диониса; во время этих процессий неслисимвол плодородия – “фаллос”.} песен, употребительных еще и ныне во многихгородах) разрослись понемногу путем постепенного развития того, чтосоставляет их особенность. Испытав много перемен, трагедия остановилась,достигнув того, что лежало в ее природе {5}. Что касается числа актеров, то^ Эсхил первый ввел двух вместо одного, он же уменьшил партии хора и на первоеместо поставил диалог, а Софокл ввел трех актеров и декорации. Затем измалых фабул явились большие произведения, и диалог из шутливого, – так какон развился из сатировской драмы, – сделался позднее серьезным; размер изтрохеического тетраметра {Стих, состоящий из восьми стоп или четырехметров.} стал ямбическим (триметром); сперва же пользовались тетраметром,потому что само поэтическое произведение было сатирическим и более носилохарактер танца, а как скоро развился диалог, то сама природа открыласвойственный ей размер, так как ямб из всех размеров самый близкий кразговорной речи. Доказательством этого служит то, что в беседе друг сдругом мы произносим очень часто ямбы, а гекзаметры редко, и притом нарушаятон разговорной речи. Наконец, относительно увеличения числа эписодиев ипрочего, служащего для украшения отдельных частей трагедии, мы ограничимсятолько этим указанием, так как излагать все в подробностях было бы слишкомдолго.^ ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ ТРАГЕДИИVI. …Так как подражание (в трагедии) производится в действии, топервою по необходимости частью трагедии было бы декоративное украшение,затем музыкальная композиция и словесное выражение; ведь в этом именносовершается подражание. Под словесным выражением я разумею самое сочетаниеслов, а под музыкальной композицией – то, что имеет очевидное для всехзначение. Так как трагедия есть подражание действию, а действие производитсядействующими лицами, которым необходимо быть какими-нибудь по характеру и пообразу мыслей (ибо через это мы и действия называем какими-нибудь), тоестественно вытекают отсюда две причины действия – мысль и характер,благодаря которым все имеют либо успех, либо неудачу.Подражание действию есть фабула; под фабулой я разумею сочетаниефактов, под характерами – то, почему мы действующие лица называемкакими-нибудь, а под мыслью – то, в чем говорящие доказывают что-либо илипросто высказывают свое мнение.Итак, необходимо, чтобы в каждой трагедии было шесть частей, наосновании чего трагедия бывает какою-нибудь. Части эти суть: фабула,характеры, образ мыслей, сценическая обстановка, словесное выражение имузыкальная композиция.Но самое важное – состав происшествий, так как трагедия есть подражаниене людям, но действию и жизни, счастью и злосчастью, а счастье и злосчастьезаключаются в действии, и цель (трагедии) – какое-нибудь действие, а некачество; люди же бывают какими-нибудь по своему характеру, а по действиямсчастливыми или наоборот. Итак, (поэты) выводят действующие лица не длятого, чтобы изобразить их характеры, но, благодаря этим действиям,захватывают и характеры; следовательно, действия и фабула составляют цельтрагедии, а цель важнее всего. Кроме того, без действия не могла бысуществовать трагедия, а без характеров могла бы 6…^ Далее, если кто составит подряд характерные изречения, превосходныевыражения и мысли, тот не достигнет того, что составляет задачу трагедии, ногораздо скорее достигнет этого трагедия, пользующаяся всем этим в меньшейстепени, но имеющая фабулу и сочетание действий…^ Сверх того, самое важное, чем трагедия увлекает душу, это части фабулы- перипетии и узнавания. Справедливость нашего взгляда подтверждает и то,что начинающие писать сперва успевают в слоге и в изображении характеров,чем в сочетании действий, что замечается почти у всех первых поэтов.^ Итак, фабула есть основа и как бы душа трагедии, а за нею уже следуютхарактеры, ибо трагедия есть подражание действию, а поэтому особеннодействующим лицам.Третья часть трагедии – мысли; это означает умение говорить то, чтоотносится к сущности и обстоятельствам дела, что в речах достигается припомощи политики и риторики. А характер – это то, в чем обнаруживаетсянравственный принцип (говорящего); поэтому не изображают характера те изречей, в которых не ясно, что известное лицо предпочитает или чего избегает,или в которых даже совсем нет того, что говорящий предпочитает или избегает.Мысль же есть то, посредством чего доказывают, что что-либо существует илине существует, или вообще что-либо высказывают.Четвертая часть, относящаяся к разговорам, есть словесное выражение;под ним, как выше сказано, я разумею изъяснение посредством слов, что имеетодинаковое значение как в метрической, так и в прозаической речи. Изостальных частей музыкальная составляет главнейшее из украшений, асценическая обстановка, хотя увлекает душу, но лежит вне области (нашего)искусства и менее всего свойственна поэзии, так что сила трагедии остается ибез представления и без актеров, к тому же в отделке декорации более имеетзначение искусство декораторов, чем поэтов.^ ФАБУЛА – ОСНОВА ТРАГЕДИИ. КАКОВЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ФАБУЛЫ В ТРАГЕДИИVII. Установив эти определения, скажем затем, каково же должно бытьсочетание действий, так как это первое и самое важное (условие) трагедии.^ Нами установлено, что трагедия есть подражание действию законченному ицелому, имеющему известный объем, так как ведь существует целое и безвсякого объема. А целое есть то, что имеет начало, середину и конец. Начало- то, что само не следует по необходимости за другим, а, напротив, за нимсуществует и происходит по закону природы нечто другое; наоборот, конец -то, что само по необходимости или по обыкновению следует непременно задругим, после же него нет ничего другого, а середина – то, что и самоследует за другим и за ним другое. Итак, хорошо составленные фабулы недолжны начинаться откуда попало, ни где попало оканчиваться, но должныпользоваться указанными определениями. Кроме того, прекрасное – и живоесущество и всякий предмет – состоит из некоторых частей и поэтому должно нетолько иметь последние в порядке, но и обладать не случайною величиной;красота заключается в величине и порядке, вследствие чего ни чрезмерно малоесущество не могло бы стать прекрасным, так как обозрение его, сделанное впочти незаметное время, сливается – ни чрезмерно большое, так как его нельзябыло бы обозреть сразу; единство и целостность его теряется дляобозревающих.Итак, как неодушевленные и одушевленные предметы должны иметь величину,легко обозреваемую, так и фабулы должны иметь длину, легко запоминаемую…Размер определяется самой сущностью дела, и всегда по величине лучшая фабулата, которая расширена до полного выяснения, так что, дав простоеопределение, мы можем сказать: тот объем достаточен, внутри которого принепрерывном следовании событий может произойти по вероятности илинеобходимости перемена от несчастья к счастью или от счастья к несчастью.^ VIII. Фабула бывает едина не тогда, когда она вращается около одного(героя), как думают некоторые: в самом деле, с одним может случитьсябесконечное множество событий, даже часть которых не представляет никакогоединства. Точно так же и действия одного лица многочисленны, из них никак несоставляется одного действия. Поэтому, как кажется, заблуждаются все тепоэты, которые написали “Гераклеиду”, “Фесеиду” и т. п. поэмы: они полагают,что так как Геракл был один, то одна должна быть и фабула о его подвигах.Гомер, который и в прочих отношениях отличается от других поэтов, и на этотвопрос, по-видимому, взглянул правильно благодаря ли искусству, илиприродному таланту: именно творя “Одиссею”, он не представил всего, чтослучилось с героем, например как он был ранен на Парнасе, как притворилсясумасшедшим во время сборов на войну, ведь нет никакой надобности иливероятия, чтобы при совершении одного из этих событий совершилось и другое;но он сложил свою “Одиссею”, а равно “Илиаду” вокруг одного действия, как мыего (только что) определили.Следовательно, подобно тому как и в прочих подражательных искусствахединое подражание есть подражание одному предмету, так и фабула, служащаяподражанием действию, должна быть изображением одного и притом цельногодействия, и части событий должны быть так составлены, чтобы при перемене илиотнятии какой-нибудь части изменялось и приходило в движение целое, ибо то,присутствие или отсутствие чего не заметно, не есть органическая частьцелого.IX. …Из простых фабул и действий эпизодические – самые худшие, аэпизодической фабулой я называю такую, в которой эписодии следуют друг задругом без всякого вероятия и необходимости. Подобные трагедии сочиняютсяплохими поэтами вследствие их собственной бездарности, а хорошими – радиактеров: именно, устраивая состязание и (поэтому) растягивая фабулу вопрекиее внутреннему содержанию, они часто бывают вынуждены нарушать естественныйпорядок действия.^ X. Из фабул одни бывают простые, другие – запутанные, ибо и действия,подражания которым представляют фабулы, оказываются как раз таковыми.Простым я называю такое непрерывное и единое действие, как определено(выше), в течение которого перемена (судьбы) происходит без перипетии илиузнавания, а запутанное действие – такое, в котором эта перемена происходитс узнаванием или с перипетией, или с тем и другим вместе. Последние должнывытекать из самого состава фабулы, так чтобы они возникали раньшеслучившегося путем необходимости или вероятности: ведь большая разница,случится ли это благодаря чему-либо или после чего-либо.^ ПЕРИПЕТИЯ И УЗНАВАНИЕXI. Перипетия – это перемены событий к противоположному, притом, как мыговорим, по законам вероятности или необходимости. Так, в “Эдипе” вестник,пришедший, чтобы обрадовать Эдипа и освободить его от страха перед матерью,объявив ему, кто он был, достиг противоположного.^ А узнавание, как указывает и название, обозначает переход от незнания кзнанию, или к дружбе, или ко вражде лиц, назначенных к счастию илинесчастию. Лучшее узнавание – когда его сопровождают перипетии, как этопроисходит в “Эдипе”. Бывают, конечно, и другие узнавания: именно оно может,как сказано, случиться по отношению к неодушевленным и вообще всякого родапредметам; возможно также узнать, совершил или не совершил кто-нибудьчто-либо, но наиболее существенным для фабулы и наиболее существенным длядействия является вышеупомянутое узнавание, так как подобное узнавание иперипетия произведут или сострадание, или страх, а таким именно действиям иподражает трагедия; сверх того, несчастье и счастье следуют именно заподобными событиями.^ ЧАСТИ ТРАГЕДИИ. ГЕРОИ ТРАГЕДИИXII. О частях трагедии, которыми должно пользоваться как основными ееэлементами, мы сказали раньше; по объему же ее отдельные подразделенияследующие: пролог, эписодий, эксод и хоровая часть, разделяющаяся в своюочередь на парод и стасим; последние части общи всем хоровым песням,особенность же некоторых составляет пение со сцены и коммосы.^ Пролог – целая часть трагедии до появления хора, эксод – целая частьтрагедии, после которой нет песни хора; эписодий – целая часть трагедиимежду цельными песнями хора; из хоровой же части парод – первая целая речьхора; стасим – хоровая песня без анапеста {Анапест – стихотворный размер,где в трехсложной стопе первые два слога краткие, а последний – долгий,составляющий сильную часть стопы.} и трохея {Трохей – стихотворный размер,где в двухсложной стопе первый слог, составляющий сильную часть стопы, -долгий ударяемый, а второй – краткий.}, а коммос – общая печальная песньхора и актеров…XIII. …Прежде всего ясно, что не следует изображать благородных людейпереходящими от счастья к несчастью, так как это не страшно и не жалко, ноотвратительно, ни порочных (переходящими) от несчастья к счастью, ибо этоменее всего трагично, так как не заключает в себе ничего, что (для этого)необходимо, то есть не возбуждает ни чувства справедливости, ни сострадания,ни страха; наконец, вполне негодный человек не должен впадать от счастья внесчастье, так как подобное стечение (событий) возбуждало бы чувствосправедливости, но не сострадания и страха: ведь сострадание возникает кбезвинно несчастному, а страх – перед несчастьем нам подобного;следовательно (в последнем случае), происшествия не возбудят в нас нижалости, ни страха…Итак, остается (герой), находящийся в середине между этими. Таков тот,кто не отличается (особенной) добродетелью и справедливостью и впадает внесчастье не по своей негодности и порочности, но по какой-нибудь ошибке,тогда как прежде был в большой чести и счастье, каковы, например, Эдип,Тиест и выдающиеся лица подобных родов.^ Необходимо, чтобы хорошо составленная фабула была скорее простой, чемдвойной, как утверждают некоторые, и чтобы судьба изменялась в ней не изнесчастья в счастье, а наоборот, – из счастья в несчастье, не вследствиепорочности, но вследствие большой ошибки лица, подобного только чтоописанному или скорее лучшего, чем худшего. Это подтверждается и историей:прежде поэты отделывали один за другим первые попавшиеся мифы, ныне ужелучшие трагедии слагают в кругу немногих домов, например Алкмеона, Эдипа,Ореста, Мелеагра, Тиеста, Телефа и всех других, которым пришлось перенестиили совершить ужасное. Поэтому ошибаются порицающие Еврипида за то, что онделает это в своих трагедиях и что многие его пьесы кончаются несчастьем, иЕврипид оказывается трагичнейшим из поэтов.^ ХАРАКТЕРЫ В ТРАГЕДИИXV. Что же касается характеров, то существуют четыре пункта, которыедолжно иметь в виду: первый и самый важный – чтобы они были благородны.^ Действующее лицо будет иметь характер вообще, если, как было сказано, в речиили действии обнаружит какое-либо направление воли, каково бы оно ни было:но этот характер будет благородным, если обнаружит благородное направлениеволи {7}. Это может быть в каждом человеке: и женщина бывает благородной, ираб, хотя, может быть, из них первая – существо низшее, а второй – вообщеподлое. Второй пункт – чтобы характеры были подходящими: например, можнопредставить характер мужественный, но не подходит женщине быть мужественнойили грозной. Третий пункт – чтобы характер был правдоподобен; это – нечтоотличное от того, чтобы создать характер нравственно благородный иподходящий, как только что сказано. Четвертый же пункт – чтобы характер былпоследователен. Даже если изображаемое лицо непоследовательно и такимпредставляется его характер, то в силу последовательности его должнопредставить непоследовательным…^ О ЯЗЫКЕ ТРАГЕДИИXXI. …Всякое имя бывает или общеупотребительное, или глосса, илиметафора, или сочиненное, или укороченное, или измененное.^ Общеупотребительным я называю то, которым все пользуются; глоссой -которым пользуются некоторые… Метафора есть перенесение необычного имениили с рода на вид, или с вида на род, или по аналогии…С рода на вид я разумею, например, в выражении “вон и корабль мойстоит”, так как “стоять на якоре” есть часть понятия “стоять”. С вида народ, например, “истинно, тьму славных дел Одиссей совершает”, так как”тьма”, значит “много”, то (поэт) и воспользовался тут (этим словом) вместослова “много”. С вида же на вид, например, “вычерпать душу мечом” и “отсекшинесокрушимым мечом”, так как здесь “вычерпать” в смысле “отсечь”, а “отсечь”в смысле “вычерпать”, а оба эти слова значат “отнять” что-нибудь. А поданалогией я разумею тот случай, когда второе относится к первому так же, какчетвертое к третьему; поэтому поэт может сказать вместо второго четвертоеили вместо четвертого второе, а иногда прибавляют (к метафоре) и то имя, ккоторому относится заменяющая его метафора, то есть, например, чаша так жеотносится к Дионису, как щит к Арею, следовательно, поэт может назвать чашущитом Диониса, а щит чашею Арея. Или: что старость для жизни, то и вечер длядня, поэтому можно назвать вечер старостью дня, а старость – вечером жизни.XXII. Достоинство словесного выражения – быть ясным и не быть низким.^ Самое ясное выражение, конечно, состоит из общеупотребительных слов, но ононизкое. Благородное же и свободное от тривиальности выражение есть то,которое пользуется необычными словами. А необычным я называю глоссу,метафору, удлинение и все уклоняющееся от общеупотребительного. Должнокак-нибудь перемешивать эти выражения: одно, как глосса, метафора, украшениеи прочие указанные виды, сделает речь не тривиальной и не низкой, а словаобщеупотребительные (придадут ей) ясность…Но если кто-нибудь сделает такою всю речь, то получится или загадка,или варваризм; если она будет состоять из метафор, – то загадка, а если изглосс, – то варваризм. Следовательно, должны как-нибудь перемешиваться этивыражения: одно, как глосса, метафора, украшение и прочие указанные виды,сделает речь не тривиальной и не низкой, а слова общеупотребительные(придадут ей) ясность.Весьма важно пользоваться кстати каждым из указанных (способоввыражения), так же как и сложными словами и глоссами, а всего важнее – бытьискусным в метафорах. Только этого нельзя перенять от другого: это – признакталанта, потому что слагать хорошо метафоры – значит подмечать сходство (вприроде). Из слов сложные наиболее подходят к дифирамбам, глоссы – кгероическим, а метафоры – к ямбическим стихам. В героических стихахупотребительно и все выше сказанное, а в ямбических – подходящие слова всете, которыми пользуются в разговорах, так как эти стихи особенно подражаютразговорной речи, а таковы общеупотребительные слова, метафоры и украшающиеэпитеты.КОММЕНТАРИИ1 В этом п