Аскольд Шейкин. Солдатская дорога домой

Аскольд Шейкин.Солдатская дорога домойЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОД СЕНЬЮ ЮПИТЕРА И ЗЕМЛИ…При посещении небесных тел применение любых методик и аппаратуры необесценивает важности непосредственного впечатления. Как правило, лишьпосле личного осмотра космонавт выносит окончательное суждение. Поступатьвсегда только так – вопрос чести. п.9 Космического Устава 2014 года.1. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯКогда крест на диске гравитационного компаса стал симметричным, Радиностановился. Он опустился на колени, слегка вдавил коробку компаса впористую почву астероида и, поднявшись с колен, огляделся. Частоколкаменных пиков окружал котловину. Красноватые пятна освещенных солнцемскал причудливыми зубцами чередовались с такими глубокими тенями, будтотам были провалы… Как все это знакомо! Четырнадцатый космический рейс!.. Радин снял со спины излучатель и, опершись на него, стал глядеть поверхскал в черное небо, усеянное блестками звезд. Двигатели ракетного поясасами собой изменили режим работы. Голубоватое низоновое пламя угомонилосьи теперь едва достигало плеч. В наушниках послышался голос Тополя: – Где ты, Рад? – Я уже на месте третьей шахты. – Ты начал проходку? – Пока еще нет. Центр не закончил контроля. Но это дело пяти минут! Акак у тебя? – Прохожу последние метры. Шахта очень удачная! Вот только на Юпитервсе еще не могу спокойно смотреть. Я же впервые так близко к нему. – А ты не смотри. – Не получается, как ни стараюсь. Едва оглянешься – он снова надголовой! – Думай тогда, что Юпитер уже миллиарды лет остается таким! В егоатмосфере все процессы давным-давно пришли в равновесие! Для юпитерянскогонеба это то же самое, что для нашего, земного, – безмятежная синь! – Знаю, Рад, знаю, – голос Тополя стал заглушаться шорохом. – Все, -торопливо закончил он. – У меня – все. У меня восход… И я уже оченьсоскучился по тебе! Радиофон автоматически выключился. Радин перевел глаза на скалы. Солнцеушло. Но темнота не наступила: рассеивая мрак пепельными сумерками, надгоризонтом медленно поднимался гигантский – в полнеба! -туманно-полосчатый шар Юпитера. Это было удивительное зрелище. По поверхности Юпитера параллельнымипотоками двигались серые и бело-голубоватые пояса. У экватора – быстрей, уполюсов – медленней. Казалось, вот-вот они закрутятся до отказа, итогда… Радин тряхнул головой, отгоняя вдруг овладевшее им тревожное ожиданиегрозящей катастрофы. Бедняга Вил! Смотреть на Юпитер вблизи и в десятыйраз не легче, чем в первый! Сквозь одну из белых полос проступало багровое пятно. Сумерки приобреликрасноватый оттенок. Негромко затрещал дозиметр: “Повышенная радиация!”Радин продолжал спокойно стоять. Он знал: информатор корабля, конечно,тоже получил известие о повышенной радиации и уже включил над скафандроммагнитную защиту. Пять минут прошло. Отцепив от пояса щуп ультразвуковой связи, Радинвогнал его конец в почву, подбородком нажал клавишу вызова. – Сообщите суммарный анализ, – приказал он. Свистяще-высокий голос информатора ответил тремя десятками цифр. Цифрыне содержали ничего неожиданного. “Соскучился, – повторил Радин про себя и рассмеялся. – Чудак! Разве помне ты соскучился? Ты просто привык, все время видеть меня рядом с собой!А вот я-то, пожалуй, действительно привязался к тебе сильнее, чем ксыну…” Они познакомились полтора года назад. Радин уже тогда был одним изсамых известных космонавтов Земли. А жизнь известного космонавта (таковадиалектика славы) – это режим, тренировки, подготовка к новым полетам,обсуждение результатов, полученных в старых… Каждый час на счету! Струдом удалось выкроить день, чтобы слетать в один из геофизическихотрядов Академии наук СССР. В этом отряде занимались предсказаниемземлетрясений, с воздуха наблюдая признаки их приближения. Такой метод могпредставить интерес в космических экспедициях. Если только, конечно, онбыл не слишком трудоемок и достаточно точен. Во владивостокском аэропорту Радина встретил высокий худощавый молодойчеловек в сером форменном костюме и фуражке летчика гражданской авиации -главный геофизик отряда Вил Сергеевич Тополь. Прочитав предписание,протянутое Радиным, он улыбнулся, слегка развел руки. – Когда мы сможем вылететь? – спросил Радин, оценивающе глядя на своегонового знакомого и стараясь определить, что таится за этим: растерянностьпри встрече со знаменитостью или сдержанность. – И сделаем так, -продолжал Радин, – все объяснения потом. Прежде я хотел бы взглянуть, какпрактически проходит работа. – Идемте, – ответил Тополь, улыбаясь еще приветливей. – Самолет уже навзлетной полосе. – Ай да-да! – воскликнул Радин. – Темпы у вас тут весьма подходящие! Тополь удивленно посмотрел на него. И Радин понял: о нет, его новыйзнакомый не рисовался. Сдержанность, радушие, деловитость присущи ему понатуре. Автомат выводил самолет в намеченную точку, и, предупредив людейкоротким вскриком сирены, круто бросал его вниз – всякий раз с высотыдвадцать пять – двадцать шесть километров и почти до земли. Радии был пассажиром в этом полете. Тополь – работал. На экране вцентре приборной доски в самые неожиданные моменты вдруг возникалиочертания береговой линии, изломы рек – обычная радиолокационная картаместности под самолетом. – Структура номер такой-то, – говорил Тополь в микрофон и начиналнажимать кнопки, окружавшие экран снизу и с боков. Он стремился сделать изображение на экране очень ярким и четким. Иногдаэто ему удавалось, и тогда на движущейся бумажной ленте над экраномпоявлялись столбцы цифр. Если не удавалось, возникали столбцы точек, исамолет вновь начинал метаться по небу в поисках “структуры”. Это было похоже на азартную напряженнейшую охоту, в которой участвовалипопеременно то человек, то машина, и при этом Тополь еще успевал подаритьРадину улыбку – то победную, то разочарованную, то виноватую. Уже после четвертого пике Радин с неудовольствием подумал о том, чтопредстоит еще пятое, а потом и шестое… Было же их – восемнадцать! Наконец приземлились. Радин чувствовал себя основательно вымотанным.Какая мерзость: ему пришлось взять себя в руки, чтобы не дрожали колени! ИТополь сразу уловил это! Идя по аэродромному полю, он сказал сизвиняющейся улыбкой: – Вам было неудобно в полете из-за костюма. У вас там, – он кивнулвверх, в небо, – другие костюмы… “Противоперегрузочные костюмы у нас точно такие же”, – подумал Радин. Говорить ему не хотелось.До самолета, которым Радин должен был возвращаться в Москву, оставалосьчетыре часа. Тополь пригласил его в гости. Монорельсовая дорога унесла их за двести километров, в город-спутникМайское. Это заняло двенадцать минут. Времени оставалось более чемдостаточно. С вокзала пошли пешком. Аллея вилась по склонам холмов, ответвляясь то влево, то вправо. Сквозьлиству тополей проглядывали высокие здания. Тополь шагал широко, свободно размахивал руками, безмятежно поглядывалпо сторонам. Радин же думал о том, что условия, в которых работает этотчеловек, давно уже открыли ему путь в космос. Но сам он, как видно, незнает ни того, на что способен, ни того, что быть космонавтом – величайшаярадость. – Сколько вам лет? – спросил он. – Старый уже, – рассмеялся Тополь. – Двадцать шесть! – Давно пикируете? – Третий год. – Этот метод применяют в других местах? – Нет. Пока нигде. Он и родился в нашем отряде. – Автоматы не могли бы сами вести наблюдения во время пикирования? – Нет. Пока еще слишком многое приходится делать по интуиции. Тополь смягчил эту фразу улыбкой. “Я не хвастаюсь, – сказала улыбка. -Со временем автоматы будут справляться и сами”. – Ну а выгоды? – Простыми полетами мы получаем прогноз за пять-шесть часов доземлетрясения. Нашим методом – за девять-одиннадцать. Иногда это имееточень большое значение. Особенно если в зоне землетрясения оказываютсягорода или гидросооружения. “Поразительно, – подумал Радин. – За все время он не задал мне ниодного вопроса! Что это? Отсутствие элементарной любознательности?” Деревья расступились, открывая тринадцатиэтажный дом из голубого ирозового стекла, расчерченного алюминиевыми переплетами рам. На крыше домараскинулся сад. Зеленые водопады виноградных лоз низвергались с балконов.Вечер был жаркий и душный. На балконах наверняка царила прохлада. – Вот здесь я живу. Комнаты мои на ту сторону. Они без балкона, -Тополь протянул руку по направлению к дому. И тотчас же, словно бы подчиняясь этому жесту, от подъезда отделиласьженщина в бело-красном плаще. Почти бегом – счастливая, смеющаяся – она подошла к ним. Радин увидел,что она так же молода, как и Тополь, и хотя слегка раскоса и скуласта(“Татарка или монголка?” – подумал он), чем-то очень похожа на него:черноглаза, худощава, с отзывчиво подвижным лицом. Смущенно улыбаясь, Тополь представил ее: – Чайкен. Радин вопросительно посмотрел на Тополя: “Жена? Невеста? Сестра?”. Тополь снял фуражку и надел на голову Чайкен. “Жена”, – решил Радин и отвел глаза: такое откровенное счастье выразиловдруг лицо Чайкен. На лифте поднялись на десятый этаж. Тополь нажал кнопку. Дверьотодвинулась. Молодые люди пропустили Радина вперед. Он миновал крошечныйкоридорчик, открыл дверь и – вновь оказался на улице! Потолок и три стеныкомнаты, куда он вошел, были прозрачны. Верхушка дерева зеленым островомплыла на уровне пола, проектируясь на гладь моря и солнечную дорожку,уходящую к горизонту. Комната была почти пуста: два широких твердых дивана, низкий столик,телеэкран в центре непрозрачной матово-золотистой стены, над экраном -ржаво-красная осенняя веточка полярной березки с бисерными листочками.Столик был завален таблицами и ведомостями. Один из углов его занималаклавиатура встроенной в стол счетной машины. – Садитесь, пожалуйста, – Чайкен указала Радину на диван. – Я сейчасприготовлю чай.Сначала Радин рассказывал столичные новости. Потом говорил о том, какаяпогода стояла во время полета. Он чувствовал, что его присутствию искреннерады, но в то же время видел, что, кроме общей беседы, между Тополем иЧайкен все время идет свой, особый безмолвный разговор. Они былиоткровенно счастливы, просто оттого, что находились вместе. Первое время это сковывало Радина. Потом он понял, что дело не в них, ав нем. Просто сам он совершенно иной человек, чем этот Тополь. И поэтомужена его держит себя с ним не так, как Чайкен – со своим мужем. Видимо,оба они с женой настолько уже привыкли не слишком радоваться при встречахи не слишком огорчаться при расставаниях, что это стало их второю натурой. “Недавно женаты, – подумал он. – Недели, может быть, месяцы…” Но потом оказалось, что они были знакомы еще со школьных лет и женатычетвертый год… – Вы тоже работаете в этой экспедиции? – спросил он Чайкен. – Нет, что вы! – нараспев воскликнула она и оглянулась на мужа. – Этобыло бы такое счастье! – Она старший инженер-математик аэродромного вычислительного центра, -пояснил Тополь. – Ну все равно. В ваших занятиях очень многое схоже, – Радин указал настолик с ведомостями, – тем более, что вы и дома не расстаетесь с работой. – Ой! – воскликнула Чайкен. – Это не мое, это его, – она озорнопокосилась на Тополя. – Он же хочет удрать от меня в невесомость. Он ищеткэйворит. – Ну, знаешь! – возмущенно воскликнул Тополь. Все рассмеялись. Смеялся и Тополь. – А ты ищешь кэйворит, – повторила Чайкен. Тополь положил руку ей на плечо, и она счастливо притихла. Радин встал, подошел к стене. Уже стемнело. Вдали, там, где смыкалисьчернота моря и густо-серое полотно неба, то желтым, то зеленым светомвспыхивала и гасла звездочка маяка. – А ведь Уэллс не так плохо придумал, – проговорил он, глядя на маяк. -Имея кэйворит, можно было бы путешествовать в космосе с большимиудобствами. – Пожалуй, и так, – ответил Тополь. – Впрочем, космос – это не по моейчасти. Радин повернулся к Чайкен: – После того, как я провел с Вилом Сергеевичем два часа в беспрерывныхпике, – он говорил тем особым подчеркнуто почтительным и полнозвучнымголосом, каким говорят официальные комплименты, – я глубоко убежден: ВилСергеевич может достичь очень многого. В том числе и найти кэйворит. – Вот видишь, вот видишь, что говорят умные люди! – торжествующезакричал Тополь и вскочил с дивана. – А разве я спорю? – спросила Чайкен, удивленно глядя сперва на Радина,потом на мужа. – Я всегда говорила, что ты всего можешь добиться. Тыможешь все, Вил, утешься! Тополь ответил Радину: – Вы ей не верьте. Она сама и подбила меня заняться расчетами структурыгравитационного поля. Это еще когда мы были студентами. На первом курсе мывсегда замахиваемся на нерешенные мировые проблемы, ну, и потом непонимаем, почему… – Ну зачем же так, Вил! – перебила Чайкен. – Ты сам говорил: “Еслипредугадывать изменения кривизны пространства (ты называл это векторнымпредвосхищением), то передвижение в пределах гравитационного поля будетсовершаться без затраты энергии”. Ты говорил это, Вил? “Вил, – наверно, инициалы Владимира Ильича Ленина. Ну конечно! Онрождения 1990 года! В том году многие называли детей этим именем”. – Ну что за народ – математики, – рассмеялся Тополь. – Несмотря на всюсвою скрупулезность, в теоретической физике они – как медведь в камышах:шум, треск, где прошел – там дорога. Но, должен признаться, тогда мы такимрасчетом и занялись. – Ну и теперь? – Теперь, в общем, продолжается, то же самое. – И для этого вовсе не обязательно отправляться в космос, – сказалаЧайкен. “Почему она так говорит? – подумал Радин. – В утешение мужу? Чтобызадеть меня?” – Да, конечно, – как-то поспешно согласился Тополь. – Если бы удалосьрешить эту задачу, то и в наших обычных передвижениях у земной поверхностимы все время как бы катились под горку. Путь не был бы физическипрямолинейным, но энергетически – самым выгодным. Игра, знаете, стоитсвеч. – Мечта физика об обладании даром предвиденья, – усмехнулся Радин. – Да. – И, в случае удачи, унестись за границу нашего гравитационного поля?То есть по крайней мере за десять миллиардов световых лет! Я думаю, Вил,вы никогда не согласитесь столь далеко улететь от Чайкен. Разрешите мнетак называть вас? – во взгляде Чайкен Радин вдруг увидел тревогу, нопродолжал: – И знаете, самое любопытное, пожалуй, то, что в космосе, вточках равного притяжения между Землей и Луной, Землей и Солнцем, этиповерхности уже нащупаны человеком. У Земли же их обнаружить труднее. – Слишком велик общий гравитационный фон, – воодушевленно подхватилТополь. – А может, и проще: мы пока еще не очень умеем вести наблюдения всверхкоротких промежутках времени. Для некоторых физических частиц,видимо, и миллисекунда – вроде нашего года. А что мы знали бы, скажем, ожизненном цикле бабочки-однодневки, если бы не умели отмерять отрезкивремени меньше, чем год? – Тополь смущенно указал на столик с таблицами. -Но вы знаете, кое-что уже получается. – И что ж это за поверхность? Радин рукой изобразил волнистую линию. – Трудно сказать. Иногда мне кажется, что это просто некийпромежуточный энергетический уровень. – Промежуточный – в смысле ненаблюдаемый? – Да. “Человек – просто чудо, – подумал Радин. – Вот кого я мог бы понимать счетверти слова! Идеальнейший случай! Взглянуть бы на его вычисления”. В соседней комнате зазвонил виафон. Тополь ушел туда. По донесшимсявосклицаниям Радин понял, что из отряда сообщали результаты обработкиматериалов полета. – Скажите, Чайкен, – проговорил он. – Вашему мужу никогда не приходилов голову, что он создан для космических полетов? Или, скажем, так: как бывы отнеслись к моим словам, если бы я предложил Вилу Сергеевичу участие внебольшой, предположим, пробной экспедиции? Может быть, вообще всегоодин-два полета. Если, конечно, его кандидатура устроит государственнуюкомиссию. Искоса глядя на него, Чайкен замерла в своем уголке на диване. Потомона медленно подобрала ноги, устроилась поудобнее, прислонилась плечом кстене. – Вы, вероятно, знаете: людей, которые могут работать в космосе какученые, очень немного, хотя по сравнению даже с недавним прошлым условиятам теперь не так уж и трудны. Чайкен молчала. Донесся голос Тополя: – Это прекрасно, Трофим! Завтра я обязательно схожу в тот район! Иконечно, буду выбираться из пике еще ниже… Ну да, буквально у самойземли, почти царапая самолетным брюхом по скалам! Ясно же! В этом вседело!.. Чайкен молчала. И Радин понял: она всегда боялась, что Вил уйдет вкосмос! И ее реплика: “Для этого не надо отправляться в космос”, -предназначалась ему, Радину. И была это просьба – не продолжать разговорао космосе! Но разве в своем отряде, в бесконечных пике, ее муж меньшерискует? Или, может, она не знает характера его работы? – Простите меня, – сказал он, – насколько могу понять, я напрасно этоговорил. Ваш муж не будет знать о моем предложении. Чайкен не ответила. “Для этих людей счастье в другом, – подумал Радин. – Оно в том, чтобыжить друг для друга. Быть вместе”. Сложное чувство превосходства, разочарования, грусти поднялось в нем.Эх вы, “передовые” люди Земли… Он с неприязнью оглядел обстановку комнаты – такую простую. Взглянул настолик с вычислениями… Как жаль, что эти люди оказались примитивней, чемон подумал о них! Как жаль! Разочаровываясь в других, всегда становишьсябеднее сам… Чайкен встала с дивана, подошла к двери, нажала кнопку возлевыключателя. Стены потеряли прозрачность, сделались матово-золотистыми.Комната словно уменьшилась, стала уютней. Вернулся Тополь. – Вил, ты не знаешь! – Чайкен встретила его у порога. – Тебе предлагаютотправиться в космос! Тополь отстранил Чайкен и шагнул к Радину. Тот поспешно встал. – В разговоре с вашей женой. Вил Сергеевич, я действительно сделалтакое предложение, – проговорил он сухо. – Если бы вы согласились, вы бызавтра получили вызов на госкомиссию. Прошли бы ее успешно, – полетели бывместе. Несколько мгновений он помолчал, поочередно глядя на молодых людей. Онистояли рядом и смотрели на него. – Я говорил уже об этом вашей жене, но я повторяю, – продолжал Радин, -за минувшие десятилетия физический тип человека очень улучшился. Почтивсякий, кому только нет еще сорока пяти лет, может быть взят в полет.Ракетный корабль автоматизирован почти на все сто процентов. Полгода – имолодой человек будет натренирован, обучен Другое дело – подготовить кполету ученого. В экспедиционном космологе важен не только объем знаний,воля, диалектичность мышленья, – он взглянул на Чайкен и извинился улыбкойза вторжение во внутренний мир ее мужа, – но и то, каков этот человеквообще, богат ли он душевно, скажем, так, как ваш Вил. Ученому труднее вкосмосе, чем космонавту-пилоту. Ученый менее загружен текущей работой, онбольше остается один, он больше раздумывает. И решения, которые он принимает, имеют, в общем, гораздо большее значение, чем решения пилота. Упилота верхний предел ответственности – существование корабля, личнаясудьба экипажа. У ученого – судьба открытия. Успех или неуспех экспедиции.Отрицание или утверждение идеи, заложенной в эксперименте. Для обществаэто имеет несравнимо большее значение, чем судьба одного корабля… “Зачем я это им говорю?” – подумал он с досадой и умолк. – Куда же лететь? – спросил Тополь. – Шестьсот-семьсот миллионов километров от нашей Земли. Всего лишьчетыре-пять астрономических единиц. Он усмехнулся. – Надолго? – Рейс – десять-пятнадцать суток, два-три рейса в год. Предварительно -около полутора лет тренировки. – Вы женаты? – спросил Тополь. – Да. – Счастливо? – Да. – Я не имел в виду чего-либо чрезвычайного, – продолжал Радин: впервыев жизни он извинялся за то, что посмел предложить молодому человекупопытать себя в космонавтике. – Мои слова шли от искреннего восхищениявами обоими. И то, что нам предстояло бы делать, не является тайной. Обэтом трубит весь мир. Вы обратили внимание на мои документы – я командирКосмического отряда Службы Охраны Будущего. – Той самой? – спросила Чайкен. – Той самой, – ответил Радин с вызовом. – И сколько человек в отряде? – спросил Тополь. – Два. Я и мой спутник. Два человека и специальный корабль с автономнымресурсом в сто суток и максимальной скоростью десять тысяч километров всекунду. Он из серии кораблей с постоянным ускорением полета. Его еще нет.Он строится. Чайкен вновь забралась на диван с ногами и умостилась в уголке. Тополь с любовью следил за ее движениями. И Радину стало особенно неприятно. Получалось, что он гостем вошел вэтот счастливый мирок и предательски едва не разрушил его. Опять зазвенел виафон. Тополь вышел из комнаты. Радин подошел к дивану, на котором сидела Чайкен. – Вы сердитесь на меня? – Я? – Чайкен, не меняя позы, снизу вверх посмотрела на Радина. – Зачто мне сердиться? – Вы должны понять меня… В одном из последних полетов на плечи моегодруга, удивительного человека, с которым я сделал пять рейсов, этоТалпанов, вы о нем слышали… И вот на его плечи легла слишком большаятяжесть. Теперь он не может покидать Землю. Вы простите, мне как-то трудновыражаться ясней. Мы с ним понимали друг друга почти без слов. Да развеэто одно! Мы были не просто два человека. Мы составляли экипаж корабля -космический коллектив! Это редкое сочетание. Чем дальше мы уходим отЗемли, тем важней, чтобы в экипаж входили не только большие специалисты,но и такие люди, которые испытывают взаимную привязанность, восхищаютсядруг другом. У меня много друзей, в том числе и ученые. Но мне показалось,что именно ваш муж мог бы стать для меня таким спутником. Мне показалось,что мы бы идеально сработались с ним. Если, конечно, я подойду ему. Чайкен пожала плечами: – Отпустить… Не отпустить… Словно ребенка. Это же знаете как?Отпущу – он все равно мой. Не отпущу – могу вообще потерять. – Зачем вы сказали ему о моем предложении? – воскликнул Радин. Чайкен еще раз пожала плечами: – Вил с детства, как все мальчишки, мечтал о космосе, специальноготовился. Из-за меня, чтобы не улетать далеко, стал геофизиком. Разве ямогла его теперь обокрасть? А может, и раньше обкрадывала, удерживая возлесебя?.. Вернулся Тополь. – Мне пора, – Радин протянул ему руку. Тополь, не заметив этого, пристально смотрел на него. – Я не совсем понял: вы говорили серьезно? Вы действительно предлагалимне с вами работать? Радин ограничился жестом: “Понимайте, как знаете”. – Ты же хочешь! – воскликнула Чайкен. – Ты же об этом мечтаешь! Онмечтает об этом! Что же вы молчите, Владимир Александрович! – Надо решать окончательно, – проговорил Радин. – Вызов будет черезСовет Министров идти. Такую организацию нельзя ставить в ложное положение. – Присылайте, – ответил Тополь.2. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ (продолжение)На краю котловины, в расселине между острыми нависшими пиками,показался Тополь. Прозрачная оболочка его гермошлема была совсем не видна.Лишь надо лбом дымчато серебрилась полоска люминесцентного прожектора.Казалось странным: человек, одетый в скафандр, разгуливает по астероиду снепокрытой и ничем не защищенной головой! Несколько мгновений Тополь стоял на краю обрыва в столбе из струйхолодного низонового пламени. Это работали трубки ракетного пояса,прижимая Тополя к почве с силой, равной земному притяжению. Затем струи исчезли. Тополь выключил пояс, подпрыгнул, сложив руки надголовой, лихо перевернулся и тараном помчался вниз, к Радину. У самойповерхности он вновь перевернулся и застыл столбом. – Начнем обсуждение, – сказал Радин. – Прошу ответы по пунктам. Пунктпервый… – Семьдесят восемь, пять, – ответил Тополь. Цифры означали группу и класс астероида, уточненные после обследования. – Согласен. Пункт второй? – Форма – случайная. Признаков жизни, объектов длительного изучениянет. Распределение силы тяжести и теплоотдача – типичные. – Решение? Тополь поднял излучатель, вытянул его на одной руке, навел на верхушкуодинокого пика метрах в трехстах от них. Там возникло облачко распыленногокамня, закраснелось в лучах солнца. Верхушка пика медленно и беззвучносъехала в котловину. – Распылять, – подытожил Радин. Отойдя от гравикомпаса на десять шагов, он уставил ствол излучателя вземлю. Яростным вулканом выбрасывая черную пыль, у ног Радина возниклокруглое отверстие. На тыльной стороне приклада излучателя быстро сменялисьцифры. Когда возникла цифра 15, Радин, мелко переступая, стал двигаться поокружности. Струи пламени, бившие из ракет пояса, подхватывали распыленнуюпороду, и она словно вспыхивала. Огненный столб перемещался теперь поповерхности астероида, и в этом столбе угадывались контуры спокойно исосредоточенно работавшего человека. То же самое делал и Тополь. Минут через пять они сошлись. Под ногами у них был пятнадцатиметровыйкаменный монолит. Они рассекли его на куски и легко вытолкнули наповерхность. Заканчивать проходку последних десяти метров выпало на долю Тополя.Радин, вогнав конец щупа ультразвуковой связи в одну из бесчисленныхтрещин, стал диктовать на корабль, информатору, группы букв и цифр.Информатор отвечал тем же. Но все, что говорил Радин, было командами, аответы информатора – рапортами о выполнении этих команд. И каждая цифра или буква, причудливый слог оживали в мозгу Радина ввиде реального образа: в недрах корабля раскрывались сокровенные отсеки.Цилиндрические и шарообразные блоки сдвигались со своих мест, сближались,намертво соединялись болтами, сваривались ручейками расплавленногометалла, постепенно складываясь в стометровое сигарообразное телопреобразователя – термоядерного устройства такой степени радиоактивности,что сборка его только и могла вестись автоматами и лишь тогда, когда людинаходились от корабля за десятки километров и были укрыты многометровымслоем скальных пород. В момент сборки все обычные способы защитыоказывались недостаточными. Вдруг он услышал удивленный возглас Тополя. Вслед за тем радиофонумолк. Успев скомандовать информатору остановку, Радин почувствовал, чтоего ударило в спину. Прожектор и ракеты пояса автоматически выключились. Его швырнуло вверх,к выходу из шахты, к звездам, и тотчас последовал второй рывок, уже назад:шланг ультразвуковой связи удержал его. Радин понял: снизу в шахту ворвался какой-то газ. Чтобы провести контроль внешней среды, автомату-анализатору требовалосьчетыре секунды. Но ждать и такое малое время было нельзя. Включив радиофонна кольцевой вызов (“Вил! Алло! Я – Рад!.. Вил! Алло! Я – Рад!..”), Радинстал подтягиваться к тому месту, где был закреплен щуп, в то же времясчитая про себя секунды: “Раз и… два и… три и…” Анализатор доложил: – Гелий – девяносто четыре, кислород – пять, водород – сорок сотых,водяные пары. Температура – двести восемьдесят один. Среда к фотонам инизоплазме нейтральна… – Цевеоч! – приказал Радин на том особом машинном языке, которыйсостоял только из неупотребляемых обычно сочетаний букв. Над головой его вспыхнул прожектор, и Радин обнаружил, что густой туманзаполняет шахту. Ракетный пояс повлек его вниз, в шахту, со скоростью дваметра в секунду. Почувствовав твердое дно, Радин услышал спокойный голосТополя: – Рад! Тут пещера – и в ней туман, как молоко. А на дне… Вот подожди,я расчищу от камней. И откуда только они взялись… И выключи, пожалуйста,пояс, пусть все сохранится… Радин отстегнул от пояса гранату аварийной защиты и швырнул ее вверх, вшахту, куда уходили струи тумана. Едва вылетев из его руки, граната сталараспухать. Сто кубических метров пористой пластмассы запечатали выход.Туман стал редеть. Радин увидел Тополя: он стоял на коленях всего в двухшагах от него, разгоняя руками остатки тумана у пола пещеры. – Что у тебя там, Вил? – спросил Радин. Тополь встал с колен. Развел руки. – Ты понимаешь, когда провалился, своими глазами видел, а теперь… -он опять сокрушенно развел руки. – Вода? – спросил Радин. – Ты видел воду? Тебе показалось, во всякомслучае? – Да. Откуда ты знаешь? – И такое родное, правда? – Как привет от Земли. Но откуда ты знаешь? – Знаю, – ответил Радин и подумал: “Ничего. Первый полет – всегда самоетрудное. И первый астероид – тем более. Но четыре процента щита уже есть.Еще такой астероид – и начнется дорога домой”.^ 3. СЛУЖБА ОХРАНЫ БУДУЩЕГОВ июньские ночи 2011 года наблюдатели сразу многих обсерваторий разныхстран мира столкнулись с любопытным и не известным прежде явлением:неожиданно обнаружилось, что межзвездное вещество в районе орбиты Нептунаслабо светится. Первое время этим свечением интересовались лишь специалисты в областикосмической фотометрии, называя его “парадоксом СУН” – Сатурна, Урана,Нептуна – и сходясь на том, что оно вызвано рассеянием солнечного света,скоплениями межзвездной пыли и существовало всегда, хотя и никем незамечалось. Но годом спустя выяснилось, что вопрос вовсе не так прост.Свечение происходило под влиянием античастиц, вторгающихся в пределыСолнечной системы со скоростью около ста тысяч километров в секунду. Такое открытие сразу привлекло внимание большого круга астрофизиков. И вскоре были установлены еще три обстоятельства. Во-первых, источником античастиц оказалась недавно открытаянеправильная переменная звезда Эпсилон-4037, расположенная на расстоянииста десяти световых лет от нашего Солнца, в промежутке между созвездиямиЛиры и Геркулеса. Что-то случилось с этой звездой, и ее обычныебессистемные колебания яркости сменились вспышкой излучения антиматерии. Во-вторых, достигнув Солнечной системы, область распространенияантичастиц имела уже вид языка с поперечным сечением около четырехсотмиллионов километров. Ось его почти точно совпала с направлениемсобственного движения Солнца. Наше светило и этот поток мчались друг кдругу. (Почти все первые газетные сообщения об этом факте начиналисьсловами: “Природа идет навстречу ученым Земли, помогая раскрыть своитайны…”) Не будь такого совпадения, наша Солнечная система настолькобыстро миновала бы область распространения античастиц, что их вообще едвали заметили бы. В-третьих, и это было самое важное, анализ показал, что вслед засравнительно небольшим числом быстрых античастиц в дальнейшем последуютчастицы более медленные, но в очень значительном количестве. Был сделан подсчет. Результат его мгновенно облетел мир. Получалось,что примерно к 2190 году мощность потока станет такова, что он начнетоказывать заметное воздействие на атмосферу Земли. Это была сенсация ввысшей степени тревожная, породившая тысячи противоречивых слухов ипредположений. Ясность, впрочем, вскоре пришла. Очередное совещание глав правительствкоммунистических и социалистических стран выступило с заявлением. Поданным Академий наук этих стран, в период между 2194 и 2205 годами, покамощность потока будет максимальной, если не принять защитных мер, околополовины земной атмосферы неизбежно аннигилирует – бесследно исчезнет,рассеявшись в космосе потоками света. Главы правительств обращались кправительствам и народам мира с предложением совместно обсудить пландействий. Такое заявление никого не могло оставить равнодушным, тем более, что кнему немедленно присоединились ассоциации ученых и правительства почтивсех остальных государств Земли. В своих сообщениях они все болееконкретизировали грозящее бедствие. Сомнений не оставалось. Через сто семьдесят – сто восемьдесят лет Земляна некоторое время лишится своего противорадиационного панциря; резкоухудшится тепловой баланс ее поверхности. Быстрое снижение массы и,следовательно, веса атмосферы приведет к стремительному выкипанию морей иувеличению числа землетрясений. Климат даже в экваториальных районахстанет очень суровым. Все это обрушится на нашу планету в продолжение десяти лет.Приспособиться к новым условиям животный и растительный мир Земли,естественно, не успеет. Выживут только наиболее неприхотливые бактерии,водоросли, лишайники. Ежедневно выдвигались проекты спасения. Предлагали, например, законсервировать земную атмосферу и в сжиженномвиде упрятать в подземелья. Туда скрылись бы и все обитатели Земли, унесяс собой представителей флоры и фауны. До катастрофы оставалось по меньшеймере сто семьдесят лет, и подземелья можно было бы успеть приготовить. Когда частицы обрушатся на лишенную воздуха земную поверхность, ониуничтожат двухметровый слой камня, почвы, песка и взаимно уничтожатсясами. После этого люди спокойно выйдут из убежищ, воссоздадут атмосферу ибудут продолжать жить как ни в чем не бывало. Во многих странах широко обсуждались проекты создания специальныхреакторов. Они должны были бы вырабатывать кислород и азот. Авторы проектауверяли, что человечество в таком случае вообще ничего не заметит. Широкое распространение получила теория, что вообще ничего не надоделать. Пройдет сто двадцать – сто сорок лет, и человечество, несомненно,найдет эффективный способ борьбы с этим бедствием. Дети всегда умнееотцов. У потомков, конечно, окажется более разумный общественный строй.Будут они и более могущественны технически. Надо верить в прогресс. Такая теория, как в насмешку, получила наибольшее распространение всамых отсталых странах. 24 декабря 2014 года в Москве открылся Особый международный конгресс. Собравшимся ученым более, чем кому-либо другому, было ясно, что черезсто –