Был ли неизбежен Октябрь 1917 года

–PAGE_BREAK–До 1987 г. академическая наука анализировала те или иные аспекты истории России, не ставя под сомнение истинность устоявшейся исторической схемы. Возможность и необходимость выдвижения новых гипотез появилась, в основном, в ходе общеполитического и мировоззренческого кризиса, начавшегося в 1987 г.
Состояние науки находится в тесной связи с состоянием общества и государства. В течение десятилетий прежняя государственная система вытравливала из гуманитарных наук сам дух Науки — возможность существования многообразных гипотез, подходов и представлений. Поэтому совсем не случайно, что новые политические идеи, всколыхнувшие страну во второй половине 80-х гг., не смогли сразу преобразоваться в готовые научные концепции, стоящие к истине ближе, чем прежние. Скорее даже был сделан шаг назад: под влиянием антикоммунистических настроений и в условиях изменившейся политической ситуации, появилось большое число работ, где утверждалось, будто первопричиной всех бед народов России явились большевики: их организационные принципы, разработанные В.И. Лениным, и марксистская доктрина. Этот вывод был предопределен несколькими обстоятельствами.
Во-первых, — влиянием прежней методологии: догматического, выхолощенного марксизма, ориентирующего исследователя на рассмотрение всех процессов через призму решений РКП (б) — КПСС. Являясь правящей, КПСС долгие десятилетия настойчиво внушала массам мысль, что именно она стоит во главе всех социально-политических и экономических свершений. Во второй половине 80-х гг. новая методология еще не сформировалась, поэтому вполне естественно, что внимание исследователей оказалось приковано к доказательству ошибочности и упрощенности старой.
Во-вторых, о многих сторонах и результатах деятельности КПСС общество и исследователи просто не знали, т.к. важнейшие документы были упрятаны в архивы. Когда же архивы и спецхраны начали раскрываться, обнаруженное оказалось неожиданностью. В результате, многие историки отреагировали как простые граждане: назвали следствие причиной.
В конце 80-х гг. началось переосмысление событий 1917 г. и, существовавшей историографии. Было признано, что в предыдущие десятилетия было много сделано для изучения роли большевиков и пролетариата, экономических и социальных предпосылок революций, при этом некоторые выводы оказались ошибочны, например: революции подавалась как планомерно подготовленный процесс, без стихийных взрывов, без участия в нем всех слоев общества.
Е.Н. Городецкий писал: «Нам необходимо избавиться от односторонности в изучении Октябрьской революции, когда исторический процесс рассматривался как действия и события в одном лагере — революционном, а противостоящая ему сила в той или иной мере игнорировалась. Задача заключается в исследовании всех классов общества, всех политических партий, как в их конфронтации, так и в создании различных блоков и соглашений».
В те годы казалось, что искажение великих социалистических идеалов было вызвано глубокими внутрипартийными деформациями 20-30-х гг. Подавляющая часть историков полагала, что достаточно освободиться от этих наслоений, и все встанет на свои места. «Для восстановления исторической правды, — считал В.П. Наумов, — лучше всего обратиться в Ленину, его теоретическому наследию». Так же думал и Н.Н. Маслов: «Мы все время утверждали, что социализм был построен на основе ленинского плана и ему соответствует. А сейчас мы вынуждены признать, что при Сталине произошла грубая деформация социализма, что нам надо очиститься от вызванных сталинизмом наслоений и прийти к ленинскому пониманию социализма». По существу, спор шел о том, насколько хороший социализм построили бы Н.И. Бухарин, Ф.Ф. Раскольников, А.И… Рыков н другие репрессированные, в сравнении с тем «плохим социализмом», который создали И.В. Сталин, В. М. Молотов, Л.М. Каганович и другие, оказавшиеся у власти в 30-е гг. Такой подход частично сохранялся и в 1990-1993 гг. Продолжали появляться публикации, наполненные новым историческим материалом, но воспроизводящие большевистскую концепцию революции. Такова статья Г.П. Аннина «Пропагандистская работа большевиков Центральной России после свержения царизма». В 1990 г. опубликовал свою брошюру Ф.А. Рашитов «Альтернатива Октября: мирный или насильственный переворот». Автор — явный антисталинист, но ленинец. Характерны названия разделов его брошюры: «Диалектика общего и особенного при переходе к социализму», «Путь России к социализму» и другие. Еще пример — исследование В.Н. Дариенко «Революция и контрреволюция на юго-востоке страны. 1917-1920 гг.». Заложенный в название понятийный аппарат заранее предопределял выводы.
Но одновременно стало высказываться сомнение в правильности марксизма. Прежде всего, начался отказ от классового подхода, который заставлял считать, будто главные роли в событиях того года играли буржуазия в союзе с самодержавием, с одной стороны, и пролетариат с крестьянством — с другой. Одним из первых это сделал В.П. Наумов: «Мне думается, наступило время критически оценить весь наш подход к социальной стратификации русского общества 1917 г., который целиком и полностью базировался на марксистской теории классовой борьбы, строго определившей еще задолго до начала революционного процесса, какие классы и социальные группы являются революционными, а какие контрреволюционными. Соответственно так же категорично разделялись и все политические партии, и политические организации». К этой же мысли пришел В.С. Дякин. Выступая с заключительным словом на международной конференции в Ленинграде 7 июля 1990 г., он сказал: «Мы действительно злоупотребляли общими положениями „буржуазия“, „дворянство, “интеллигенция», «рабочий класс», не давая более четких определений и не исследуя как те люди, о которых мы пишем, сами себя воспринимали, как понимали свою роль в обществе и задачи, стоящие перед ними”. Этой же проблеме посвятил свою статью В.И. Миллер, где, в частности, отметил: «Классовая принадлежность не является единственным фактором, определившим то или иное отношение к революции». Все это постепенно привело к возникновению в российской историографии немарксистского направления.
Взгляд историков на предпосылки революции 1917 г. принципиально отличается от взглядов прежних десятилетий. Авторский коллектив учебного пособия «История России. ХХ век.» (выпущенного институтом истории РАН) констатировал, что попытка советских историков в период с 20-х и вплоть до 80-х гг. включительно выявить предпосылки буржуазной и социалистической революций можно считать безуспешными.
Несомненно, завышение степени зрелости России для социализма определялось политической конъюнктурой, но бросать тень на историков в целом, вряд ли обосновано, поскольку жизнь не давала тогда оснований усомниться в правильности социалистического пути, определить истинный характер преобразований в стране за годы советской власти.
Большинство историков 90-х гг. стало критически оценивать положение о наличии в России к началу 1917 г. предпосылок для буржуазной или социалистической революции. Каждый приходил к этому через изучение своей темы. Основной импульс был задан в связи с изучением политической истории. Так, крупнейший современный исследователь российского либерализма и политических партий В.В. Шелохаев считает: социальная база у всех политических движений оказалась очень узкой, поэтому «любые модели социального переустройства не имели реальных материальных предпосылок для их реализации».
Вместе с тем, отрицая существования предпосылок для буржуазной и социалистической революций, многие историки подтверждают вывод о закономерности политического и социального взрыва, происшедшего в 1917 г. Так, А.А. Искандеров в 1992 г. выделил следующие долговременные исторические факторы, предопределившие события 1917 г.: промедление с отменой крепостного права, падение авторитета церкви, разрыв связей монархии с народом, деструктивность враждебных партийно-политических отношений.
Б.И. Колоницкий, В.И. Коротаев, А.Н. Зориков видят предпосылки в слишком быстрой модернизация экономики, которая не сопровождалась соответствующими изменениями ментальности основных социальных слоeв. В.И. Голдин указывает на целый комплекс предпосылок: «традиция бунтарства как ответ унижение и несправедливость, специфика российской революционности, своеобразное переплетение социалистических и марксистских идей на российской почве, особенности и трудности модернизации, столкновение модернистских и традиционных, почвенных тенденций и др.». По мнению Ю.И. Кирьянова, такая модернизация привела к распространению антипредпринимательских, антибуржуазных настроений. При всей важности сделанных авторами замечаний, нельзя не признать, что основательной проработки проблема пока не получила.
В связи с этим возникает другой принципиально важный вопрос: если в России не было предпосылок для буржуазной или социалистической революции, то как квалифицировать суть событий 1917г.? И здесь появились некоторые новации принципиального характера. Б.В. Ананьич, Е.Б. Заболотный, В.И. Коротаев, В.Т. Логинов  и другие  объединяют два крупнейших политических события 1917 г. в одну революцию. Появились новые определения ее характера. М. Рейман называет ее «плебейской». В.М. Бухараев и Д.И. Люкшин определяют весь цикл социальных потрясений как «общинную революцию» (подразумевая под этим стремление крестьян, переложить на «чужих» — помещиков, город и государство, — накопившиеся социально-экономические проблемы). Возникает вопрос: какую роль при этом сыграли факторы социальной психологии?
В советской историографии анализ поведения в революции отдельных социальных слоев и групп присутствовал практически в каждом исследовании. Однако массы представляли там скорее объект деятельности революционных партий, чем самостоятельный субъект истории. Принципиально новые подходы пока только формируются. Работающих в этом направлении ученых пока немного, тем не менее, их усилиями в ноябре 1994 г. и ноябре 1995 г. были проведены две конференции: «Революция и человек: социально-психологический аспект», «Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль».
В.Л. Харитонов обратил внимание на то, что при растущем неприятии личности Николая II, монархическая традиция в России оставалась сильной. А.К. Сорокин отметил другую черту: у всех социальных слоев отсутствовал политических опыт, гигантское большинство страны было отстранено от политики, в результате сформировался конфронтационный тип политической культуры.
Принципиальной новизной публикаций этого направления явилось использование гораздо более широкого круга источников, определявших мотивацию действий масс, слоев и групп. Показано также, что реальными факторами социальной истории являются эмоции, иллюзии, слухи, предубеждения, традиции. Отмечается также, что на их появление, а, следовательно, на ход революции могли оказывать влияние обеспеченность данного района продовольствием, близость к железным дорогам, плотность населения, его половозрастные характеристики и др.
Все историки, занимающиеся изучением политических представлений крестьян, — И.К. Кирьянов, П.С. Кабытов, Л.Г. Сенчакова, О.Г. Буховец — считают, что революция 1905-1907 гг., столыпинская реформа и, особенно, первая мировая война привели к разрушению монархических иллюзий. Но даже если иллюзии развеялись, остается открытым вопрос: как это повлияло на ход революции, могло ли этого хватить на то, что бы общество создало более эффективную политическую систему?
В прошлом историки старались изыскать наиболее «передовые» черты политического поведения у пролетариата. Из современных отечественных исследователей наиболее основательно пересматривает этот вопрос Ю.И. Кирьянов. По его мнению, в существующей историографии степень организованности рабочих и политической направленности их выступлений была преувеличена, «рабочее движение, в действительности, было более многообразным по своим формам, более многоликим, чем оно представлено в советской историографии». По подсчетам Н.А. Ивановой в борьбе с хозяевами предприятий и самодержавным строем участвовала очень незначительная часть рабочего класса: в 1910 г. — 1,4%, в 1913 г. — 13, 4%. Что касается политических стачек, то в ходе изучения этого вопроса В.П. Желтова пришла к выводу, что политические стачки были не только немногочисленны, но и не имели революционной направленности. «Выступления, в большинстве случаев, оставались разрозненными, локальными и частичными».
По-новому стала оцениваться общественно-политическая позиция интеллигенции. Если в советской историографии в отношении интеллигенции присутствовала тенденциозность в виде деления этого социального слоя на группы в зависимости, в основном, от степени политического сотрудничества с большевиками и пролетариатом, то Т.А. Абросимова, Д.Б. Гришин, Смирнов  полагают, что поведение интеллигенции, падение ее социальной активности в 1907-1914 гг. было вызвано крахом революционных иллюзий.
Важной социальной силой революции в прошлом считались средние городские слои. К сожалению, в 90-е гг. внимание историков к этим слоям (в сравнении с историографией предшествующего периода) сократилось. В 1993 г. П.П. Щербинин опубликовал монографию, в которой средние слои предстают куда менее политизированными, отмечается инертность сознания основной из массы. Но по-прежнему остается открытым вопрос: оставались ли эти слои носителями патриархальных традиций или превращались в модернизирующий фактор? Частично на него отвечает Н.В. Бабилунга, полагающий, что средние городские слои оставались приверженцами старины.
Итак, познавательно важной стороной исследований 90-х гг. является, во-первых, признание отсутствия в России к 1917 г. предпосылок для буржуазной и социалистической революций, во-вторых, отказ от упрощенного, политизированного подхода, характерного для работ предшествующего периода. Однако признание отсутствия предпосылок для буржуазной и социалистической революций не отменяет задачу изучения предпосылок произошедшей революции. В связи с этим по-прежнему остается открытой проблема характеристики сути событий 1917г.
2. Керенский, Корнилов или Ленин?
Революция 1917 г. была русской революцией. Она несет на себе яр­кий отпечаток менталитета народа, демонстрирует трагическую роль расколотости российского общества со времен Петра I. Главное содержа­ние революции — стремление России к демократии, социальному про­грессу. Страна в трудной борьбе искала формы демократической орга­низации.
В угоду политике в советское время сложный, мощный революци­онный процесс оказался расчлененным на три почти изолированные составляющие: Февральская революция, период перехода от Февраля к Октябрю, Октябрьская революция. 
В середине февраля 1917 г. власти Петрограда решили вве­сти карточную систему. В нескольких пунктах города перед пус­тыми прилавками магазинов вспыхнули беспорядки. 20 февраля администрация Путиловских заводов объявила локаут из-за пе­ребоев в снабжении сырьем, тысячи рабочих оказались выбро­шенными на улицу. Заседавшая с 14 февраля Государственная дума еще раз подвергла уничтожающей критике “бездарных министров” и потребовала их отставки.  Был создан комитет для подготовки демонстрации 23 февраля. Большевики, считавшие эту инициативу преждевременной, присоединились к ней только в последний момент.
Демонстрация была мирной, спокойной, почти радостной. В центре города к идущим от Выборгской стороны присоедини­лись многочисленные мелкие служащие, студенты и просто гу­ляющие. Здесь они провели демонстрацию против царизма. Власти сочли это выступление проявлением простой “боязни го­лода”, не представляющим опасности. Поэтому они ограничи­лись вывешиванием объявлений, убеждающих население в наличии в городе запасов зерна.
На следующий день забастовали почти все заводы.  Произошло несколько жестоких столкновений с конной полицией. Размах движения и относительная пассивность властей удивили и участников и свидетелей. На третий день роль большевиков, основных организаторов демонстраций, стала впервые заметной. На четвертый день, в воскресенье 2 6 февраля, с окраин к центру города снова двинулись колонны рабочих. Солдаты, выставленные властями в заслоны, отказались стрелять по рабочим. Офицерам пришлось стать пулеметчиками. Более 150 человек были убиты в тот день.
В ночь с 26 на 27 февраля солдаты нескольких лейб-гвардейских полков (Павловского, Волынского, Преображенского) взбунтовались против своих офицеров, которым они не могли простить приказа стрелять в толпу. Победа революции была обеспечена утром 27 февраля, когда демонстранты начали братание с солдатами.
    продолжение
–PAGE_BREAK–За исключением  Керенского все считали, что, так как революция еще не прошла “буржуазную фазу”, деятельность министров-социалистов не принесет результатов и только дискредитирует революционное движение. Поэтому руководство Совета отказалось от участия в правительстве. Тем не менее, хотя угроза военных репрессий не была исключена, Исполком Совета все же решил признать законность правительства, сформированного Думой, и поддержи его.
Сообщение сразу о двух отречениях от престола (3 марта) означало окончательную победу революции — столь же неожиданную,  как и ее начало.  После отречений Николая и Михаила единственным законным органом центральной власти слало Временное правительство, пришедшее 2 марта на смену думскому Комитету. Создание Временного правительства явилось тем компромиссом, к которому были вынуждены прибегнуть Временный комитет и Петроградский Совет.
Апрельский кризис стал первым испытанием новой власти на проч­ность. Проблема внешней политики была, пожалуй, первым вопросом, по которому правительство не смогло сразу найти взаимопонимания с мас­сами и Советом. Кризис ясно показал полную беспомощность правительства. И дело было не в его “буржуазности”, ведь и последующие составы правительства от присутствия в них министров- социалистов в конечном счете не стали более популярными. Состав правительства и партийная принадлежность минист­ров мало что значили. От властей требовалось лишь одно: поощрение и узаконение того беспредела, что происходил в стране. Петросовет для этого вполне подходил, а Временное правительство было сковано его авторитетом и своим собственным бессилием. В его задачи входило лишь издание таких законодательных актов, которые не противоречили бы на­строениям масс. Любое серьезное сопротивление им неизбежно влекло за собой кризис власти. Итак, ни буржуазия и либеральный лагерь, ни социалистические партии как политические силы не являлись тем рычагом, который в феврале 1917г. произвел революцию в России. Можно, так или иначе оценивать роль этих сил в ее подготовке, но собственно революция произошла не по их вине. Февральская революция не была ни буржуазно-демократической, ни социа­листической по своей сути. В ней доминировали демократические и социа­листические по форме, но в сущности анархические и охлократические силы.
Февральские события были обусловлены не активизацией какой-либо политической силы, а скорее наоборот, их общим бессилием. Тому была не одна причина. Затяжной правительственный кризис, развал центрального и местного управления в момент колоссального напряжения сил, связан­ного с войной, и одновременно упорное нежелание самодержавия и государ­ственного аппарата разделить тяжкий груз управления страной с умерен­ными силами российского общества, отсюда — слабость последних и т. д.,— все это сделало свое дело.
Под давлением многочисленных пе­тиций, большинство которых исходило от солдат столичного гар­низона, призывавших Совет принять участие в правительстве, и учитывая вновь возросшую активность окраин, меньшевики, ру­ководимые Чхеидзе и Церетели, объявили о своей поддержке идеи коалиционного правительства.
Переговоры о создании коалиционного правительства были проведены в два приема по сценарию министерского кризиса парламентского типа: дискуссия о программе; торг вокруг фор­мирования кабинета. Дан и Церетели подготовили программу Совета, отдававшую приоритет внешней политике за счет всех других важных вопросов (аграрная реформа, защита прав трудя­щихся, статус национальных меньшинств).
Новое правительство посвятило себя прежде всего решению проблемы заключения мира. Новая внешняя политика определя­лась и теоретически обосновывалась Церетели, за которым Те­рещенко — официальный глава российской дипломатии — следовал не без скептицизма. План заключения мира, разработанный  Церетели, состоял из двух пунктов: обращение к прави­тельствам с целью заручиться поддержкой идеи мира без аннек­сий (отказ России от притязаний на Константинополь должен был послужить примером); организация конференции всех со­циалистических партий в Стокгольме для разработки программы мира, которую социалисты воюющих стран, возродившие Ин­тернационал, должны навязать своим правительствам, если те останутся глухи к доводам разума. Этот утопический проект по­терпел полный крах.
Потерпев поражение на “фронте мира”, новое правительство было не более удачливым и на военном фронте. Чтобы сохра­нить доверие союзников и не потерять полностью доверие ко­мандования, правительство попыталось добиться от армии возобновления “активных операций”, могущих послужить пре­людией к масштабному наступлению, которое, как все надеялись, стало бы последним. Верховное главнокомандование возлагало на Совет всю ответственность за дезорганизацию армии, начавшуюся, по его мнению, со дня принятия Приказа № 1, и считало, что продол­жать войну в этих условиях невозможно. Керенский считал, что только автори­тарное восстановление порядка в армии принесет положительные результаты. Чтобы подготовить наступление, он предпринял дли­тельное и памятное турне по войсковым частям, стараясь убедить участников огромных солдатских собраний, пришедших его послу­шать, что сначала нужна военная победа над немцами, которая по­кажет союзникам, что Россия ищет мира не из слабости. На какое-то время это ему удалось. 18 июня началось наступление, которое после нескольких первоначальных  успехов захлебнулось, отчасти из-за нехватки снаряже­ния. И здесь провал правительства был очевиден.
В городах по-прежнему не переставала расти напряженность в отношениях рабочих с предпринимателями. Занятые решением проблемы войны и мира, министры-социалисты наспех состряпали эконо­мическую и социальную программы. Последняя сводилась к двум основным пунктам: введение процедуры арбитража соци­альных конфликтов; государственный контроль над производст­вом и распределением. По первому — предприниматели тянули время, обещая назначить “комиссии” для изучения предложе­ний рабочих. По второму — промышленники, враждебно на­строенные к любому контролю, воспользовались разногласиями в стане “демократии”. Более решительным стало движение фаб­рично-заводских комитетов, которые начали объединяться. В конце мая открылась I Общегородская конференция фабзавкомов Петрограда, на которой присутство­вало 500 делегатов с мандатами от 367 предприятий. Конфе­ренция   приняла   резолюции   большевистского   толка, противопоставлявшие государственному контролю рабочий кон­троль, и высказалась за переход “всей власти Советам”. Тогда же был избран Исполком, где преобладали большевики. По­следние не использовали его в экономической борьбе, а превра­тили в своего рода плацдарм для распространения политической пропаганды.
Как в апреле, а затем в июне, катализатором событий 3 и 4 июля, явившихся важным моментом революционного процесса 1917 г., стала проблема войны. Узнав 2 июля о немецком контрнаступлении, солдаты столичного гарнизона в большинстве своем боль­шевики и анархисты, решили подготовить восстание. Его целями были: арест Временного правительства, первоочеред­ной захват телеграфа и вокзалов, соединение с матросами Кронштадта, за которыми закрепилась репутация “революци­онности”, создание Временного революционного комитета под руководством большевиков и анархистов. Вечером 2 июля со­стоялись многочисленные митинги солдат 26 частей, отказав­шихся идти на фронт. Объявление об уходе в отставку министров-кадетов еще более накалило атмосферу. Свою со­лидарность с солдатами выразили рабочие. Рядовые участники движения постарались добиться того, чтобы руководство пар­тии большевиков взяло на себя командование их действиями, но в тот день Ленин уехал из Петрограда. Был сформирован Временный революционный комитет.
Демонстрации начались во второй половине дня 3 июля. Во­енная организация большевиков присоединилась к движению, чтобы обеспечить руководство, ограничить его распространение и предупредить всякое преждевременное действие против госу­дарства и его институтов. Зиновьев безрезультатно пытался убедить Исполком Совета в том, что большевики не ожидали от демонстрантов насильствен­ных действий и даже в мыслях не допускали свержения режи­ма.
Правительство, поддержанное Советом, высказалось за самые решительные действия. Генералу Половцеву было пору­чено руководство репрессивными мерами. Ленин скрылся в Финляндии. Троцкий, Зиновьев, Каменев и многие другие руководители пар­тии были арестованы. Части, принявшие участие в демонстра­ции, были разоружены, а “Правда” закрыта.
После произошедших событий князь Львов поручил Ке­ренскому реорганизовать правительство. Переговоры меж­ду различными политическими силами были сложными: правительственный кризис продолжался 16 дней (с 6 по 22 июля). Крайне левые были выведены из игры, и кадеты, счи­тавшие себя победителями, выдвинули свои условия: война до победы, борьба против “экстремистов” и анархии, откладывание решения социальных вопросов до созыва Учредительного собра­ния, восстановление дисциплины в армии. Эти условия устраива­ли Керенского. Но кадеты добавили к ним требование смещения Чернова, на которого они возлагали ответственность за беспо­рядки в деревне. Кадеты приветствовали бы приход более твердого правительства во главе с военными, но им необходимо было нейтрализовать Совет. В конечном сче­те Керенский действительно являлся арбитром ситуации. Так как лидеры меньшевиков (за исключением Церетели) отказа­лись, следуя настойчивым рекомендациям Керенского, от прин­ципа ответственности правительства перед Советом, кадеты решили войти в правительство, рассчитывая направить его дей­ствия в сторону авторитаризма с помощью консервативных групп давления, которые начиная с “июльских дней” открыто заявляли о своих намерениях.
2.1 Корниловский мятеж.
 
Одной из самых активных была группа “Общество за эконо­мическое возрождение России”, основанная по инициативе крупного предпринимателя Путилова и объединявшая банкиров и промышленников Петрограда, близких к кадетам. Летом 1917 г. они выступали в качестве главной политической силы, располагав­шей двумя десятками газет, официально связанных с партией, и более чем 100 “сочувствующими” изданиями. Группа насчиты­вала около 80 тыс. членов, объединенных в 269 местных сек­циях. К этим группам принадлежали несколько командующих армиями. “Союз крупных (земельных) собственников”, носивший открыто монархический характер, объединял крупных помещиков, кото­рым непосредственно угрожало распространение беспорядков в деревне. Не остались в стороне и военные. Для противодейст­вия солдатским комитетам под эгидой бывшего главнокоманду­ющего Алексеева и генерала Деникина при поддержке Родзянко и лидера монархистов Пуришкевича был создан “Со­юз армейских и флотских офицеров”, насчитывавший в августе несколько десятков тысяч членов и имевший свои секции в главных городах страны. Эта организация поощряла создание “ударных” батальонов, призванных распространить патриотический настрой в деморализованных полках.
Чтобы окончательно освободиться от контроля Советов, про­извести благоприятное впечатление на консервативные силы и обеспечить широкую поддержку своему правительству, крити­куемому и слева и справа, Керенский ускорил формирование новых государственных институтов. Он предложил созвать в Москве своего рода консультативную ассамблею — Государст­венное совещание. По отношению к “правовой стране” — чле­нам дум, делегатам кооперативов, профсоюзным активистам, представителям банков, торговли и промышленности — депута­ты Советов — “реальная страна” — составили бы не более од­ной десятой делегатов этого Совещания, созванного специально в городе, оставшемся в стороне от революционных страстей. Советы в своем подавляющем большинстве выступили против этого маневра. Меньшевики и эсеры решили в конечном счете “противостоять реакционным силам”. Вместо того чтобы едино­душно поддержать своего инициатора, Госсовещание сделало очевидной растущую популярность Корнилова, которого бурно приветствовало большинство консервативных делегатов. Таким образом, Керенский снова стал, сам того не желая, лидером де­мократического лагеря.
Вернувшись в Ставку после московского Совещания, Кор­нилов, поощряемый кадетами и поддерживаемый Союзом офицеров, решил предпринять попытку переворота. Были приняты меры, чтобы послать в Петроград особо “верные” войска, в том числе “дикую дивизию” (состоявшую из татар, осетин и чеченцев), входившую в конный корпус под командованием генерала Крымова. Учитывая, что немецкие войска заняли Ригу, Корнилов потребовал подчинения себе войск столичного гарнизона, находившихся в непосредствен­ном ведении правительства, а также расширения компетенции военных трибуналов и восстановления в тылу смертной казни. Керенский отклонил эти требования. Получив информацию о намерении Корнилова приступить к осаде Петрограда, ввести там военное положение и свергнуть правительство, Керенский сместил главнокомандующего, который после разоблачения ре­шил действовать открыто и отказался уйти в отставку. Конф­ликт был неизбежен. В то время как Корнилов продвигал свои войска к столице, Керенский, покинутый министрами-кадета­ми, подавшими в отставку, начал переговоры с Исполкомом Совета по поводу образования Главного земельного комитета. Служащие почты, телеграфисты, солдаты и железнодорожни­ки отреагировали мгновенно: они вывели из строя систему связи, а лояльные войска столичного гарнизона выступили на­встречу солдатам Корнилова, чтобы объяснить, каковы подлин­ные планы мятежного генерала. Угроза мятежа вновь превратила Керенского в главу революции. Революционная со­лидарность проявилась полностью: большевистских лидеров выпустили из тюрьмы; большевики приняли участие в работе земельного комитета и Комитета народной обороны против контрреволюции, созданного под эгидой Советов. За несколь­ко часов мятеж был ликвидирован. Генерал Крымов покончил жизнь самоубийством, а Корнилов был арестован.
2.2 Ленин
Без корниловского мятежа, не бы­ло бы Ленина. И он был, несомненно, прав: в политическом пла­не мятеж резко и полностью изменил ситуацию. Кадеты, открыто поддержавшие Корнилова и ушедшие в отставку из правительства в разгар кризиса (27 августа), были дискредити­рованы.
Два месяца, отделявшие провал корниловского мятежа от взя­тия власти большевиками, были отмечены ускорением распада общества и государства в условиях острого экономического кри­зиса. В армии мятеж уничтожил последние остатки доверия к офицерам. Он показал также, в какой степени оперативные при­казы могли служить прикрытием для контрреволюционных ма­невров. В дерев­не “незаконные действия” возросли многократно начиная с июля, в течение которого властями было зарегистрировано 1777 случаев откровенного насилия. В деревни были направлены войска. Большевики были единственными, кто подталкивал крестьян к захвату помещичь­их земель. Однако распространение аграрных беспорядков бы­ло все-таки в основном стихийным движением, продолжением крестьянских движений предыдущих лет.
Не оставались в стороне и рабочие. В сентябре — октябре сотни предприятий были остановлены под предлогом трудностей в снабжении, снижения производи­тельности труда рабочих, забастовок и беспорядков. Десятки тысяч рабочих оказались выброшенными на улицу. Локауты, сознательный экономический саботаж со стороны некоторых предпринимателей и забастовки (которые вели к зна­чительному снижению производительности труда) окончательно дезорганизовали функционирование производственной системы. Российская экономика потерпела крушение задолго до октября 1917 г.
В условиях крушения традиционных институтов и усиления недовольства различных категорий населения Керенский, про­возгласив 1 сентября республику, постарался укрепить законность своего положения созданием новых институтов: Де­мократического совещания, а затем Совета республики.
6 октября Керенский открыл сессию Временного Совета ре­спублики. Он заявил об ответственности своего правительства перед этим главным институтом республики и изложил свою программу: защитить страну, восстановить военный потенциал, выработать вместе с союзниками условия прочного мира. От имени большевистской фракции Троцкий разразился филиппи­кой в адрес Временного Совета республики, который он оха­рактеризовал как новое издание булыгинской Думы, и правительства, которое по приказам кадетских контрреволюци­онеров и империалистов безосновательно продолжает эту опу­стошительную войну и готовит сдачу Петрограда и поражение революции. После окончания его речи 53 депутата-большевика покинули зал. Их уход стал первым актом Октябрьской рево­люции.
    продолжение
–PAGE_BREAK–