Духовное путешествие ПечоринаАвтор: Лермонтов М.Ю.
Духовное путешествие Печорина, человека с романтическим складом ума и характера, проходит но тем мирам русской жизни, которые были давно освоены в романтических повестях и рассказах писателей — предшественников Лермонтова. Главы романа «Герой нашего времени» сохраняют отчетливую связь с основными типами романтических повестей: «Бэла» — восточная или кавказская повесть, «Максим Максимыч» — повесть-путешествие, «Тамань» — разбойничья повесть, «Княжна Мери» — «светская» повесть, «Фаталист» — повесть философская. Каждая из лермонтовских глав-повестей посвящена описанию какого-то одного культурного уклада, уже освоенного романтической литературой. «В каждой из них,— пишет современный исследователь романа А. М. Крупышев,— автор вместе со своим героем сталкивается и полемизирует с устоявшимися в предшествующей литературе конфликтами и развязками… В каждой главе Печорин оказывается внутри определенного уклада культуры и становится от него зависимым. Всякий раз, попадая в условия новой для него среды, Печорин в конце концов начинает руководствоваться в своем поведении правилами, ей присущими: в главе «Бэла» он ведет себя как горец, в «Тамани» — как контрабандист, в «Княжне Мери» — как светский жуир и дуэлянт, в «Фаталисте» — как «любомудр»-философ».
Но во всех этих «мирах», где находили смысл и спасение герои романтической литературы, Печорин остается без приюта и без пристанища. Через судьбу Печорина-романтика Лермонтов разоблачает изнутри неизбывный драматизм романтического мироощущения, уже не способного дать удовлетворяющий современную личность ответ на вопрос о смысле человеческого существования. Обдумывая прожитую жизнь перед дуэлью, Печорин пишет в свой журнал: «Зачем я жил? для какой цели я родился?.. А верно она существовала, и верно было мне назначенье высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные; но я не угадал этого назначенья…» Здесь же герой приближается к пониманию причин своей жизненной драмы, заключенных в самой природе романтического мироощущения. Человек романтического образа мысли оказывается пленником своего «я»,
своих эгоистических страстей и желаний. «Моя любовь, продолжает Печорин,— никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил; я любил для себя, для собственного удовольствия…» Но такая любовь, лишенная самоотдачи и сердечного взаимопроникновения, обречена на дурную бесконечность, ибо она не знает насыщения и успокоения. «Я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их радости и страданья — и никогда не мог насытиться».
Вся жизнь героя превращается, таким образом, в мучительную пытку. Стремясь вырваться из плена своего эгоистического «я» и зачерпнуть хоть каплю «запредельной» жизни, Печорин всякий раз терпит катастрофу и остается наедине с самим собой. Живая жизнь остается для него «пиром па празднике чужом».