Мурманскийгосударственныйпедагогическийуниверситет
Курсоваяработа по литературе:
Единствоавторской мыслив «маленькойтрилогии»А.П.Чехова («Человекв футляре»,«Крыжовник»,«О любви»).
Выполниластудентка 5курса ОЗО ИФФ
РаменскаяНаталья Витальевна
Проверил:
Мурманск2003
План:
Введение……………………………………….……….3
Идейно-композиционное единство рассказов……….4
«Человек в футляре»…………………………….……5
«Крыжовник»……………………….………………..11
«О любви»………………….…………………………15
Авторская позиция…………………………………..16
Вывод…………………………….……………………19
Список используемой литературы………………….21
Введение
Художественныйталант АнтонаПавловичаЧехова формировалсяв эпоху глухогобезвременья80-х годов, когдав миросозерцаниирусской интеллигенциисовершалсяболезненныйперелом. Идеиреволюционногонародничестваи противостоящиеим либеральныетеории, ещёнедавно безраздельноцарившие в умахсемидесятников, теряли живуюдушу, застывали, превращалисьв схемы и догмы, лишенные окрыляющеговнутреннегосодержания.После «первомартовскойкатастрофы»1881 года – убийстванародовольцамиАлександраII– в стране началасьправительственнаяреакция, сопровождавшаясякризисом какнароднической, так и либеральнойидеологии.Чехову не довелосьучаствоватьв каком-либосерьёзномобщественномдвижении. Наего долю выпалодругое – бытьсвидетелемгорького похмельяна отшумевшемещё в 70-е годыжизненном пиру.«Похоже, чтовсе были влюблены, разлюбили итеперь ищутновых увлечений»,- с грустнойиронией определялЧехов сутьобщественнойжизни своеговремени.
ВсётворчествоЧехова – естьпризыв к духовномуосвобождениюи раскрепощениючеловека.Принципиальныедрузья писателяв один голосотмечали внутреннююсвободу какглавный признакего характера.М.Горький говорилЧехову: «Вы, кажется, первыйсвободный иничему непоклоняющийсячеловек, которогоя видел». Но ивторостепенныйбеллетрист, знакомый Чехова, писал ему: «Междунами Вы – единственновольный и свободныйчеловек, и душой, и умом, и теломвольный казак.Мы же все в рутинескованы, невырвемся изига».
Вотличие отписателей-предшественников, Чехов уходитот художественнойпроповеди. Емучужда позициячеловека, знающегоистину или хотябы претендующегона знание её.Авторский голосв его произведенияхскрыт и почтинезаметен. «Надрассказамиможно плакатьи стенать, можнострадать заодносо своими героями, но, полагаю, нужно это делатьтак, чтобы читательне заметил. Чем объективнее, тем сильнеевыходит впечатление»,- говорил Чехово своей писательскойманере. «Когдая пишу, — замечалон, — я вполнерассчитываюна читателя, полагая, чтонедостающиев рассказесубъективныеэлементы онподбавит сам».Но один из критиковначала ХХ векасправедливописал, что чеховскаянедоговорённостьдействует начитателя сильнеегромких слов:«И когда он очём-то стыдливомолчал, то молчалтак глубоко, содержательно, что как бывыразительноговорил».
Чеховчувствовалисчерпанностьтех форм жизни, которые донашивалак концу XIX векастарая Россия, и был, как никтодругой, внутреннесвободен отних. Чем болеепристальновглядывалсяон в застывающуюв самодовольствеи равнодушномотупении жизнь, тем острее ипроницательнее, с интуициейгениальногохудожникаощущал пробивавшиесясквозь омертвелыеформы к светуещё подземныетолчки какой-тоиной, новойжизни, с которойЧехов и заключил«духовныйсоюз». Какойбудет она конкретно, писатель незнал, но полагал, что в основееё должна бытьтакая «общаяидея», котораяне усекала быживую полнотубытия, а, каксвод небесный, обнимала быеё: «Человекунужно не триаршина земли, не усадьба, авесь земнойшар, вся природа, где на простореон мог бы проявитьвсе свойстваи особенностисвоего свободногодуха».
Ужев ранних юмористическихрассказах Чеховрассматривалразнообразныевиды «ложныхпредставлений»- стереотипыжизненныхпрограмм, стандартов, по которымстроится всёповедениечеловека. Нопозже писательнайдёт дляэтого явленияточную и ёмкуюформулу – «футляр».
Идейно-композиционноеединство рассказов«маленькойтрилогии»
В1898 году в журнале«Русская мысль»были опубликованытри рассказа:«Человек вфутляре»,«Крыжовник»,«О любви». Общаянумерациясвидетельствовалао том, что онисоставляютединую серию.Тремя рассказамиэта задуманнаяавтором серияне исчерпывалась.В письме к издателюА.Ф.Марксу от28 сентября 1894 годаЧехов протестовалпротив того, что упомянутыетри рассказанабираютсяв типографиидля собраниясочинений, указывая, чтоони принадлежат«к серии, котораядалеко ещё незакончена икоторая можетвойти лишь вXIили XIIтом, когда будетприведена кконцу вся серия».Осуществитьсвой замыселписателю непривелось. Нов незаконченномвиде сериярассказовпредставляетсобой не простоесобрание, ноцикл, своеобразнуютрилогию, состоящуюиз частей, внутреннесвязанных междусобой. Каждыйиз трёх главныхгероев – учительгимназии Буркин, ветеринарныйврач Иван ИвановичЧимша-Гималайский, помещик Алехин– рассказываетпо одной истории; первый о своёмзнакомом –«человеке вфутляре», другой– о своём брате, который решил«запереть себяна всю жизньв собственнуюусадьбу», третий– о самом себе, о том, как онпроглядел своюлюбовь и счастье.
Наобщность междугероями этихтрёх историйдавно обращеновнимание. Учитель, который свёлвсё существованиек следованиюинструкциями правилам, чиновник, которыйподчинил
жизньпокупке именияс крыжовником, помещик, который, будучи влюблён, позволил сдерживающимсоображениямнастолькоовладеть собой, что погибласама любовь,- все трое связаныскрытой общностью.
Чащевсего эта общностьобозначаетсяпонятием«футлярности»,которое связанос осмыслениемжизни. Каждаяиз трёх историй, по существу, повествуето «ложныхпредставленииях», овладевающихразличнымилюдьми (мечтуо крыжовникеможно назватьфутляром, вкоторый втиснутався человеческаяжизнь; такимже футляромможно назватьи те рассужденияо «грехе идобродетелив их ходячемсмысле», в которыегерои рассказа«О любви» старалисьупрятать своёчувство). В каждомслучае это то, что позволилобы герою строитьжизнь по шаблону, иметь единыйответ на всевозможныежизненные«вопросы».
«Человекв футляре».
Тема«футлярной»жизни можетбыть названаодной из сквозных, центральныхтем в творчествеЧехова. Оназвучала в рассказе«Учитель словесности»(1894), в которомНикитин описываетбездарногои безличногопедагога-чиновника, преподавателягреческогоязыка (вспомним, что «человекв футляре»преподавалтот же предмет).Сходный образвозникает водном из чеховскихотрывков –«Шульц», которыйпредположительноотносится кначалу второйполовины 90-хгодов. Здесьизображёнученик первогокласса КостяШульц. Он шагаетв гимназию, авпереди негоидёт учитель– «в цилиндреи в высокихкожаных калошах, солидных навид и которые, как кажется, строго и неумолимоскребут потротуару. Сколькомог взять сапожникза эти калоши, и думал ли он, когда шил их, что они будуттак хорошовыражать характерчеловека, которыйих теперь носит?»В этом наброскедеталь, рисуявнешний обликперсонажа, выразительнонамекает наего характер.Примерно в тоже время, к которомуотносят этототрывок, в 1896 году, Чехов записываетв дневнике оМ.О.Меньшикове, гостившем унего: «М. в сухуюпогоду ходитв калошах, носитзонтик, чтобыне погибнутьот солнечногоудара, боитсяумыватьсяхолодной водой, жалуется назамираниесердца».
Это, казалосьбы, простаязарисовка, нов ней ещё почтинет художественногообобщения. Новскоре в записнойкнижке Чеховапоявляетсятакая запись:«Человек вфутляре, в калошах, зонт в чехле, часы в футляре, нож в чехле.Когда лежалв гробу, то, казалось, улыбался: нашёл свойидеал». Это ужене дневниковаязапись непосредственноговпечатления, но гениальныйпо предельнойсжатости инеобыкновеннойглубине образ; в нём, как в зерне, уже заложеномногое – главное, что в развёрнутомвиде предстанетперед читателемв рассказе.
Интересно, что между двумяэтими записяминаходятся словаЧехова: «Есличеловек присасываетсяк делу, ему чуждому, например, кискусству, тоон, за невозможностьюстать художником, неминуемостановитсячиновником.Сколько людейтаким образомпаразитируетоколо науки, театра и живописи, надев вицмундиры! То же самое, кому чуждажизнь, кто неспособен к ней, тому большеничего не остаётся, как статьчиновником».Писатель перенёсэту запись всвою книжку(см. Книжка I, стр.70, №2), где онапредшествуетупомянутойзаписи о человекев футляре, нашедшемв гробе свойидеал (там же, стр.86, №2). Так сразных сторонподходил Чеховк образу неспособногок жизни чиновника, с душой, упрятаннойв «футляр».
Историяобраза «человекав футляре» даёт возможностьпроникнутьв лабораториютворчестваЧехова. Мы видим, как постепеннопроясняетсяи кристаллизуетсяэтот образ, какиз характерныхдеталей вырастаеттипическоеобобщение.
Учительгимназии Беликовне случайнооказался образомнарицательным, олицетворяющимобщественноеявление, получившееназвание«беликовщины». «Он был замечателентем, что всегда, даже в оченьхорошую погоду, выходил в калошахи с зонтикоми непременнов тёплом пальтона вате. И зонтику него был вчехле, и часыв чехле из серойзамши, и когдавынимал перочинныйнож, чтобы очиститькарандаш, тои нож у негобыл в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было вчехле, так какон всё времяпрятал его вподнятый воротник.Он носил тёмныеочки, фуфайку, уши закладывалватой… Однимсловом, у этогочеловека наблюдалосьпостоянноеи непреодолимоестремлениеокружить себяоболочкой, создать себе, так сказать, футляр, которыйуединил бы его, защитил бы отвнешних влияний.Действительностьраздражалаего, пугала, держала в постояннойтревоге, и, бытьможет, для того, чтобы оправдатьэту свою робость, своё отвращениек настоящему, он всегда хвалилпрошлое и то, чего никогдане было».
Адалее звучитсигнал, которыйбыл столь понятенсовременникамЧехова. Беликов– учитель древнихязыков, но во имя чегоон их преподавал? Они «были длянего, в сущности, те же калошии зонтик, кудаон пряталсяот действительнойжизни». Это ужепрямой намёкна только чтозавершившуюсяэпоху. Преподаваниедревних языковв гимназияхрассматривалосьминистрамиАлександраIII как средство, призванноеотвлечь молодёжьот «вредных»увлечений, отинтереса кзлобе дня. «Имысль своюБеликов такжестарался упрятатьв футляр».
Обратимвнимание, какот бытовыхвещей, предметовдомашнегообихода образ«футляра»движется, набираетсилу и превращаетсяв «футлярный»образ мыслей, вновь замыкающийсяв финале накалошах и зонтике.Создаётсягротескныйобраз человека, придающегося«футлярному»существованию, отгородившегосянаглухо отжизни. А далееЧехов покажет, что учительгимназии Беликовдалеко не безобидныйчеловек. Ондавил, угнеталвсех на педагогическихсоветах – и емууступали. Учителябоялись его, и директорбоялся. «Вотподождите же, наши учителянард всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанныйна Тургеневеи Щедрине, однакоже этот человечек, ходивший всегдав калошах и сзонтиком, держалв руках всюгимназию целыхпятнадцатьлет! Да что гимназию? Весь город!»…НапрашиваетсянедоговорённоеЧеховым: «Дачто весь город? Всю страну!»
Беликовпотому и страшенокружающимего интеллигентам, что своимиповадками, своим образомжизни и мыслион воплощаетхарактерныеособенностирусской государственностис её ненавистьюк свободомыслиюи страхом передним, с её мундирными, полицейскимизамашками. ЭтотБеликов, повторяющий«как бы ничегоне вышло», ходитпо квартирам«и как будточто-то высматривает.Посидит этак, молча, час-другойи уйдёт. Этоназывалосьу него «поддерживатьдобрые отношенияс товарищами».
Неспростабоятся такихпосещенийнаученныегорьким опытомполитическогосыска русскиеинтеллигенты.Добровольнаяроль доносчика, фискала Беликовувполне к лицу.Недовольный«вольномыслием»учителя Коваленко, Беликов говорит:«…Я долженбуду доложитьгосподинудиректорусодержаниенашего разговора…вглавных чертах.Я обязан этосделать». И неудивительно, что за последние10-15 лет под влияниемтаких людей, как Беликов, в городе сталибояться всего.«Боялись громкоговорить, посылатьписьма, знакомиться, читать книги…»
Изописания тщедушногогимназическогоучителя вырастаютточно обозначенныеприметы эпохи: мысль, которуюстараютсязапрятать вфутляр; господствоциркуляразапрещающего; разгул шпионства, высматривания, доноса; газетныестатьи с обоснованиемзапретов навсё, вплоть досамых нелепых(«запрещаласьплотская любовь»).И как итог –страх рабский, добровольный, всеобщий. Иэто не случайно.Давление действеннотам, где естьготовностьему подчиняться.
Нопроникает вгород веяниеновых времён.Среди учителейгимназии появляютсянезависимыелюди вродепреподавателяКоваленко. «Непонимаю, — говоритКоваленко, — как вы перевариваетеэтого фискала, эту мерзкуюрожу. Эх, господа, как вы можететут жить! Атмосферау вас удушающая, поганая. Развевы педагоги, учителя? Вычинодралы, увас не храмнауки, а управа благочиния, и кислятинойвоняет, как вполицейскойбудке». С приходомв гимназиютаких людейзаканчиваетсявек Беликова.Он умирает. Итеперь, «когдаон лежал в гробу, выражение унего было кроткое, приятное, дажевесёлое, точноон был рад, чтонаконец егоположили вфутляр, из которогоон уже никогдане выйдет. Да, он достиг своегоидеала!»
Вовремя похоронстояла дождливаяпогода и всеучителя гимназии«были в калошахи с зонтами».О многом говоритэта чеховскаядеталь. УмерБеликов, а«беликовщина»осталась вдушах людей.«Вернулисьмы с кладбищав добром расположении.Но прошло небольше недели, и жизнь потеклапо-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещеннаяциркулярно, но и не разрешённаявполне; не сталолучше». Такоезавершающеерассуждениевновь звучалозлободневнодля современниковЧехова, так какпосле смертисвоего отцановый царьНиколай II назвал«бессмысленнымимечтаниями»те надежды напредоставлениесамых скромныхправ, которыевыражалисьв обществе, изаявил, что онбудет «охранятьначала самодержавиятак же твёрдои неуклонно, как охранялего незабвенныйпокойный родитель».Всё останетсяпо-старому, нестало лучше– такие настроения, действительно, охватили большуючасть русскогообщества вначале новогоцарствования.И слова учителяБуркина «… асколько ещётаких человековв футляре осталось, сколько их ещёбудет!” отражалиэто угнетённоесостояние. Иван Иванычвступает в спорс унылым выводомБуркина. Вмузыкальнуюкомпозициюрассказа врываются, как партиятрубы, словачеловека, которыйне хочет удовлетворитьсястарой истинойо том, что всёбудет, как было, а хочет решительныхперемен, ломкивокруг себя.«- А разве то, что мы живёмв городе в духоте,- говорит он, — пишем ненужныебумаги, играемв винт – развеэто не футляр? А то, что мы проводимвсю жизнь средибездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаемразный вздор– разве это нефутляр?…
Видетьи слышать, каклгут… и тебяже называютдураком за то, что ты терпишьэту ложь; сноситьобиды, унижения, не сметь открытозаявить, чтоты на сторонечестных, свободныхлюдей, и самомулгать, улыбаться, и всё это из-закуска хлеба, из-за тёплогоугла, из-закакого-нибудьчинишка, которомугрош цена, — нет, больше житьтак невозможно!»
Россияуже находиласьв преддвериивеликих потрясений, и об ожиданиискорых переменодними из первыхзаговорилигерои Чехова.Он не случайнопишет о такихлюдях: в самойдействительностиони попадалисьчаще, сама жизньпорождала ихвсё больше.
Образ«человека вфутляре» раскрываетсяпостепенно, всё более углубляяськак художественноеобобщение.Сначала мысмотрим наБеликова«буркинскими»глазами. Затемслова ИванаИвановичаоткрывают новуюперспективуобраза, прямосвязывая егос укладом жизни.Но и это ещё невсё. Прочитаврассказ доконца, мы какбы поднимаемсяна новую ступеньв осмысленииобраза. Автор, казалось бы, ничего не добавляетот себя к разговорудвух героев.Но одна деталь, как всегда уЧехова внешнесовершенно«безобидная», вдруг заставляетвзглянуть нарассказанное с новой, ещёболее широкойточки зрения.
Каквообще началсяразговор оБеликове?
«Рассказывалиразные истории.Между прочимговорили о том, что жена старосты, Мавра, женщиназдоровая и неглупая, во всюсвою жизньнигде не быладальше своегородного села, никогда невидела ни города, ни железнойдороги, а в последниедесять лет всёсидела за печьюи только поночам выходилана улицу».
Всвязи с этойженщиной, котораяпрожила жизнь, почти не видавжизни, женщиной, обречённойна существование, подходящеескорее для«рака-отшельникаили улитки»,- в связи с этими рассказываетБуркин историюо Беликове.«Футляр» — этоне только городскаяжизнь, о которойговорит ИванИваныч («А развето, что мы живёмв духоте, в тесноте, пишем ненужныебумаги, играемв винт – развеэто не футляр?»).Образ крестьянкиМавры, обречённойна то, чтобыпроводить всюсвою жизнь в«скорлупе», вносит новыйповорот в тему«футляра».
Вконце рассказа, когда Буркин, прервав ИванаИваныча («Ну, уж это вы издругой оперы…), предложилотправитьсяспать и всёзатихло, — вдруграздаютсячьи-то шаги: туп, туп… «Кто-тоходил недалекоот сарая; пройдетнемного иостановится, а через минутуопять: туп, туп…»«Это Мавраходит», — говоритБуркин. Толькочто прервалсяразговор офутляре, но, кажется, самажизнь продолжаетего, напоминаяо Мавре, о деревенскойженщине, котораявсю жизнь ходит, словно на короткойпривязи, вокругодного места: туп, туп…
–PAGE_BREAK–
«Крыжовник»
Чтоза «поучительнуюисторию» хотелповедать ИванИваныч в связис рассказомБуркина? Ейпосвященовторое произведениетрилогии –«Крыжовник».Оказывается, продолжаяначатый разговор, Иван Иванычнамеревалсярассказатьо своём брате, который всюжизнь мечталтолько об одном– об усадьбес собственнымкрыжовником.Лейтмотивпервого рассказа– «Больше такжить невозможно!»Главная мысльвторого рассказа:«Человеку нужноне три аршиназемли, не усадьба, а весь земнойшар, вся природа, где на простореон мог бы проявитьвсе свойстваи особенностисвоего свободногодуха».
Всоответствиис этим и строитсявесь рассказ.Если своегорода «увертюрой»к разговоруо «человекев футляре»служил образМавры, то здесьуже совсем иноеначало; Буркини Иван Иванычдалеко ушлиот села Мироносицкого, где остановилисьв прошлый раз; рассказ открываетсяпейзажем: «Далековпереди елебыли видныветряные мельницысела Мироносицкого, справа тянулсяи потом исчезалдалеко за селомряд холмов, иоба они знали, что это берегреки, там луга, зелёные ивы, усадьбы, и еслистать на одиниз холмов, тооттуда виднотакое же громадноеполе, телеграфи поезд, которыйиздали похожна ползущуюгусеницу, а вясную погодуоттуда бываетвиден дажегород». Так ссамого началаЧехов словнораздвигаетрамки повествования, открываетчитателю то, что так и невидела беднаяМавра, не выходившаяза пределысвоего села.Казалось бы, совсем обыкновеннаяжитейскаяподробность: в «Человекев футляре»разговор происходилночью в сарае, а здесь героивышли на простор.Но вдумаемся– как подходитэтот тёмныйсарай для разговорао Мавре, о Беликове, о «футляре»и как оправданакартина вольногопростора длявторого рассказа.Поэтическаямысль Чеховаобнимает собойпростор всёшире и шире, ивот уже образвсей роднойстраны встаётперед нами.Неслучайнодальше идутслова: «Теперь, в тихую погоду, когда вся природаказалась кроткойи задумчивой, Иван Иванычи Буркин былипроникнутылюбовью к этомуполю и оба думалио том, как велика, как прекраснаэта страна».
Икогда открываетсятакаяперспектива,такаяглубина видения- маленьким ижалким кажетсявладелец усадьбыс крыжовником– Николай ИванычЧимша-Гималайский.Этот образтакже противостоитсамой жизни, как и его духовныйсобрат – «человекв футляре». Тотнашёл свойидеал в гробе, об этом же Чеховв записной книжке говориттак:
«- Человеку нужнотолько 3 арш[ина]земли.
— Не человеку, а трупу. Человекунужен весьземной шар»(Книжка I, стр.87, №9). Любопытно, что эта записьнаходитсярядом, на соседнейстранице сзаписью: «Когдалежал в гробу, то, казалось, улыбался: нашёлсвой идеал».
Беликови Чимша-Гималайский– фигуры типическиедля жизни тоговремени. И вместес тем это – существа, обречённыена гибель. Онисвязываютсяв сознанииписателя собразом смерти.
Знакомясьс черновымизаписями к«Крыжовнику», мы снова приближаемсяк самому процессурождения образа.Вначале Чехов, набрасываявкратце историюпокупки имения, пишет: «Через2-3 года, когдау него рак желудкаи подходитсмерть, емуподают на тарелкеего крыжовник.Он погляделравнодушно…»Затем такойвариант: «Глядяна тарелку скрыж[овником]: вот всё, чтодала мне в концеконцов жизнь»(Книжка I, стр.57). Несколькимистраницаминиже: «Крыжовникбыл кисел: Какглупо, сказалчиновник иумер» (там же, стр.62, №4).
Каквидим, во всехэтих вариантахчиновнику передсмертью открываласьпустота ибессмысленностьего жизни. Нописатель отказалсяот такой развязки.В рассказеЧимша-Гималайскийуже не чувствует, что крыжовниккисел, не говорит:«Как глупо», он расплываетсяв самодовольно-счастливойулыбке, чутьне плачет отрадости и снаслаждениемест пусть жёсткий, пусть кислый, но зато свой, собственныйкрыжовник.Такая развязкасильнее передаётсилу собственническогосамодовольства.Чимша-Гималайскийутратил человеческийоблик дажевнешне: «… постарел, располнел, обрюзг; щёки, нос и губы тянутсявперёд, — тогои гляди, хрюкнетв одеяло». И, может быть, самое страшноев нём – сытость, наглая, ничемне прошибаемая, его утробноеравнодушиеко всему, чтовыходит запределы егоусадьбы.
Равнодушиевыступает здесьне просто какчерта характера, но как формачеловеческогосуществования, предопределённаясобственническимукладом. «Деньги, как водка, делаютчеловека чудаком»,- замечает ИванИваныч и рассказываето купце, которыйперед смертьюсъел все своиденьги с мёдом, чтобы никомуне досталось; и ещё об одномбарышнике, которому ногупоездом отрезало, а он всё просил, чтоб ногу отыскали– там, в сапоге, деньги, двадцатьрублей, — какбы не пропали.В сопоставлениис этими эпизодамиНиколай Иванычуже не кажетсякаким-то сверхъестественнымчудаком, в самойсудьбе егоначинает проступатьзакономерность; история с крыжовникомпредстаёт какрассказ о том, что сделалис человекомденьги, собственность, имение. И характерно, что Буркин, более ограниченный, чем Иван Иваныч, не преминултут снова прерватьего: «Это выуже из другойоперы». Тутоткрываетсяновая граньв теме «футляра»- это и беликовскаябоязнь жизни, маниакальнаямнительность.И вместе с тем«футляр» — этособственническаясытость, самодовольство.
Глубокопредопределённой, внутреннезакономернойоказываетсяэволюция взглядовНиколая Иваныча.Он, уже забывая, что отец его– солдат, дед– мужик, говорит:«Мы, дворяне», проповедуеттелесные наказания, считает, чтообразованиехотя и необходимо, но для народапреждевременно.В одной из черновыхзаписей читаем:«Крыж[овник]: от сытостиначинаетсялиберальнаяумеренность»(Книжка III, стр.35, №2). И далее:«Умеренныйлиберализм: нужна собакесвобода, новсё-таки еёнужно на цепидержать» (тамже, стр.36, №5).
Решаязагадку «футляра», человеческогоравнодушия, Чехов с глубочайшейхудожественнойпроникновенностьюи зоркостьювидит связьмежду «сытостью»и «либеральнойумеренностью», между положениемчеловека вобществе и еговзглядами.
«Ясоображал: как, в сущности, много довольных, счастливыхлюдей! Какаяэто подавляющаясила!.. Всё тихо, спокойно, ипротестуетодна тольконемая статистика: столько-то сума сошло, столько-товёдер выпито, столько-тодетей погиблоот недоедания…И такой порядок, очевидно, нужен; счастливыйчувствует себяхорошо толькопотому, чтонесчастныенесут своёбремя молча, и без этогомолчания счастьебыло бы невозможно.Это общий гипноз.Надо, чтобы задверью каждогодовольного, счастливогочеловека стоялкто-нибудь смолоточкоми постояннонапоминал быстуком, чтоесть несчастные, что как бы онни был счастлив, жизнь рано илипоздно покажетему свои когти, стрясётся беда– болезнь, бедность, потери, и егоникто не увидити не услышит, как теперь онне видит и неслышит других».
«Неуспокаивайтесь, не давайтеусыплять себя! Пока молоды, сильны, бодры, не уставайтеделать добро! Счастья нети не должно егобыть, а если вжизни естьсмысл и цель, то смысл этоти цель вовсене в нашем счастье, а в чём-то болееразумном ивеликом. Делайтедобро!»
В«Крыжовнике»рассказываетсяо собственнике, потерявшемчеловеческийоблик; одновременнос этим звучитв произведениитема пробуждениячеловека. «Нодело не в нём,- говорит ИванИваныч о брате,- а во мне самом.Я хочу вамрассказать, какая переменапроизошла вомне в эти немногиечасы, пока ябыл в его усадьбе».И далее: «В этуночь мне сталопонятно, какя был тоже доволени счастлив…Я тоже, за обедоми на охоте, поучал, как жить, какверовать, какуправлятьнародом. Я тожеговорил, чтоученье свет, что образованиенеобходимо, но для простыхлюдей покадовольно однойтолько грамоты.Свобода естьблаго, говориля, без неё нельзя, как без воздуха, но надо подождать».
Значит, и в самом ИванеИваныче тожебыл кусочек«футляра», частица собственническогосамодовольства.Он тоже общимисловами, внешнедовольнолиберальными, в сущностиотгораживалсяот главного– от мысли, чтодальше так житьневозможно.Он тоже терпелвесь этот стройи уклад жизни, где счастьеодних основанона несчастьедругих, терпели пользовалсяблагами такогообщественногопорядка и отделывалсяни к чему необязывающимипожеланиямисвободы.
Вотс этим циничнымбезразличиемк народу, с этимприкрываемымкрасивымисловесамипримирениемс существующимипорядками ипорывает теперьИван Иваныч.И противопоставляетон всему этомулицемерию неуход в демонстративнуюпраздность, не толстовское«опрощение», но призыв изменитьвесь порядоквещей: «Мнеговорят, чтоне всё сразу, всякая идеяосуществляетсяв жизни постепенно, в своё время.Но кто это говорит? Где доказательства, что это справедливо? Вы ссылаетесьна естественныйпорядок вещей, на законностьявлений, ноесть ли порядоки законностьв том, что я, живой, мыслящий человек, стою надо рвоми жду, когда онзарастёт сам, или затянетего илом, в товремя как, бытьможет, я мог быперескочитьчерез него илипостроить черезнего мост? Иопять-таки, воимя чего ждать? Ждать, когданет сил жить, а между темжить нужно ихочется жить!»
Таковаперемена, произошедшаяс Иваном Иванычем, душевный переворот, открывший емуглаза на действительность.Герой вплотнуюподошёл к убеждению, что назреланеобходимостьв корне и безотлагательноизменить весьсуществующийстрой и порядокжизни.
«О любви»
Врассказе «Олюбви» живое, искреннее, таинственноечувство губитсясамими любящимисердцами, приверженнымик «футлярному»существованию.Они боятсявсего, что моглобы открыть ихтайну им жесамим. Героинябоится нарушитьпокой безлюбовногосемейногосуществования,«футляром», которым онадорожит. Геройне может порватьс будничнойжизнью преуспевающегопомещика, бескрылойи скучной: «Кудабы я мог увестиеё? Другое дело, если бы у менябыла красивая, интереснаяжизнь, если бя, например, боролся заосвобождениеродины или былзнаменитымучёным, артистом, художником, а то ведь изодной обычной, будничнойобстановкипришлось быувлечь её вдругую такуюже или ещё болеебудничную».
Вмире усечённогосуществованиянет места «таинствувеликому», каким являетсялюбовь. И лишькогда наступиларазлука, сожгучей больюв сердце геройпонял, «какненужно, мелкои как обманчивобыло» всё то, что им мешалолюбить.
ЛюбовьАлехина потерпелапоражениепотому, что самон оказалсянедостоин этойлюбви. Он пытаетсяоправдать себя, но Чехов егоне оправдывает.
Характерно, что и рассказчик«Крыжовника», и Алехин приходятк близким выводам, они думают отом, что ходячиепредставленияо счастье инесчастьемелки, не даютответов насложные вопросыжизни и чтонадо искатьболее разумныхи великих решений.Как у ИванаИваныча в«Крыжовнике»наступил кризис, приведший егок переоценкесвоих социально-политическихдогм, устарелыхи консервативных, так и у Алехинав рассказе «Олюбви» тоженаступаеткризис, приводящийего к отказуморальныхподпорок тойже консервативнойсистемы взглядови чувств. «Японял, — говоритон, — что когдалюбишь, то всвоих рассужденияхоб этой любвинужно исходитьот высшего, отболее важного, чем счастьеили несчастье, грех или добродетельв их ходячемсмысле, или ненужно рассуждатьвовсе». Боязньнесчастий ведётк высшему исамому полномунесчастию –к неизменностижизни, к застою, к футлярномусуществованию.
Авторскаяпозиция.
Маленькаячеховскаятрилогия, уместившаясяна тридцатистраничках, несёт в себебольшую, многограннуютему отрицаниясовременногописателю жизненногопорядка. Каждаяистория, посуществу, повествуето «ложныхпредставлениях», овладевающихразличнымилюдьми. Какимже образомчитатель подводитсяк выводу о ложностиэтих самыхпредставлений? Прежде всего, сюжетно. Внутрикаждой израссказанныхисторий говоритсяо жизненномкрахе, к которомуприводит следованиетой или инойиз избираемых«общих идей».«Действительнаяжизнь» торжествует, и довольножестоко, надлюбым из «футляров», в который еёпытаются заключить.Только в гробувполне «достигсвоего идеала»Беликов. Ценойутраты молодости, здоровья и –более того –человеческогооблика достигаетпоставленнойцели НиколайИвановичЧимша-Гималайский.Алехину нужнобыло утратитьлюбимую женщинунавсегда, чтобыпонять, «какненужно, мелкои как оманчивобыло всё то», что сам он ставилна пути своейлюбви.
Каждыйрассказ вноситсвой вклад втему «футляра», представляетсвой аспектэтой темы.
Итак, уже сами посебе рассказанныеистории содержатвывод-обобщение, состоящий вотрицаниипринятых героями форм футлярности, шаблонов, «оболочек», в которые онизаключалижизнь. Этиобобщения-отрицания– первая, наиболееочевидная иоднозначнаягруппа выводов, к которым автор«маленькойтрилогии» ведётчитателей.
Ното, что историипомещены врамки общегоповествования, что рассказчикидают свои оценкиисториям, — всёэто заметноосложняетитоговый смыслцикла. Анализпродолжен, Чехов оцениваетвыводы, которыегерои-рассказчикиизвлекают изчужих или своихжизненныхуроков.
Напримере трёхприятелей Чеховпоказываеттри разных типачеловеческихоценок, тритипа реакцийна отрицательныежизненныеявления, составляющиесуть историй.
Ничегоне поделаешь,«сколько ещётаких человековв футляре осталось, сколько их ещёбудет!» — дваждыповторяетБуркин, повествователь«Человека вфутляре».
«Большетак жить невозможно», надо что-тоделать, надо«перескочитьчерез ров илипостроить черезнего мост» — такова реакцияЧимши-Гималайского, рассказчика«Крыжовника».
Совершивошибку, «навсегда»расстался снадеждой налюбовь, обрёксебя «вертеться, как белка вколесе», в своёмимении Алехин, рассказчики герой «О любви».
Реакции, как видим, существенноразличны, каждаяиз них неотрывнаот индивидуальностиреагирующегои обусловлена ею. Существуетвозможностьневернойинтерпретации: абсолютизироватькакую-либо однуиз этих реакций.Чаще всегочеховскиенамерения видятв том, чтобыпровозгласитьфразы, которыепроизноситрассказчиквторой истории, Чимша-Гималайский.Мотивы такогоотождествленияпонятны, но ониявляются постороннимии по отношениюк рассказу, ик действительнойавторскойустановке. Какобычно в чеховскоммире, автор недоказываетпредпочтительностикакой-либоодной из этихреакций, онлишь обосновывает, индивидуализируеткаждую из них.И его выводыв иной плоскости, чем выводылюбого из героев.
Так, историяо Беликовепомещена вобрамление: её не толькорассказывают, но и комментируютБуркин и ИванИваныч на охотничьемпривале. Оченьсоблазнительнобыло бы сказать, что, осудивБеликова и«футлярность», Чехов «устами»слушателя этойистории Чимши-Гималайского«провозгласил»:«Нет, большежить так невозможно!»Но эта фраза, какой бы привлекательнойи эффектнойона бы ни выглядела, не являетсяв мире Чеховазавершающимвыводом и выражениемавторскойпозиции. Словагероя должныбыть соотнесеныс ответнымирепликамидругих персонажейили с другимиего высказываниямии (главное) сделами, с текстомпроизведенияв целом.
Буркин, повествователь«Человека вфутляре», взаключениедважды говорито том, что другиеБеликовы всегдабыли и будут, надежд на переменык лучшему нет.А его слушательЧимша-Гималайский, человек возбужденный, радикальнонастроенный, делает выводгораздо болеесмелый: «…большежить так невозможно!»- и настолькорасширяеттолкование«футлярности», что Буркинвозражает: «Ну, уж это вы издругой оперы!».Из другой это«оперы» илииз этой же, — остаётся безответа. Задачаавтора – непровозгласитьтой или инойвывод. На примереприятелей-охотниковЧехов показывает, как по-разномулюди разныхтемпераментови характеровреагируют нажизненныеявления, составляющиесуть рассказа.
УЧехова нетгероев, которыхбезоговорочноможно назватьвыразителямиавторскихвзглядов, авторскогосмысла произведения.Смысл этотскладываетсяиз чего-то помимои поверх высказыванийгероев. Чехов, художник-музыкант, для выражениясвоей мыслиактивно пользуетсятакими приёмамимузыкальнойкомпозиции, как повтор, контраст, проведениетемы черезразные голоса-инструменты.То, что мы узнаёмот рассказчика, гимназическогоучителя Буркина,- характеристикаБеликова ираспространяемойим заразы, болезни,- будет ещё разсказано гораздоболее резкими решительнымтоном. Приехавшийс Украины учительКоваленконазовёт всёсвоими именами — Беликов – «паук, гадюка, Иуда», атмосфера вгимназии «удушающая»,«кислятинойвоняет, как вполицейскойбудке…» Ужеизвестная темапроводитсясловно на другоммузыкальноминструменте, в другой тональности, в чём-то резкоэту тему проясняющей.Как в симфонияхЧайковского, любимого композитораЧехова, патетическиетемы находятсяв сложныхсоотношенияхс отрицающимиих темами иподчиняютсясложному авторскомузамыслу.
ВотБеликов умер, рассказ о нёмзакончен – авокруг бесконечнаяи чуждая толькочто рассказанномужизнь. История, из которойрассказчики слушательсклонны делатьоднозначныеконечные выводы, включаетсяавтором в панорамубесконечнойжизни. В обрамление«Человека вфутляре» Чеховвключает –сверх, помимосюжета – указанияна то, без чегонеполна картинамира, «действительной»жизни, в которойживут герои.В описанииспящего подлуной селатрижды повторяютсяслова «тихий»,«тихо». Особыйподбор слов(«кротка», «печальна…ласково и сумилением…всё благополучно»)должен былуводить отбезобразияжизни к красоте, гармонии, угадываемойв природе. Тихая, не замечаемаяобычно красота, навевающаямечту о том, что «зла уженет на землеи всё благополучно»,- всё это задаёт, подобно камертону, тональностьвсему рассказуи действуетна читателянепосредственно, помимо сюжета.Автор как быуказывает напризнаки нормы, которая отсутствуетв делах и представленияхего героев.
Ктому же, относительностьвыводов героевявно очевидна: что такое это«высшее, болееважное, чемсчастье илинесчастье»или как это нестоять надорвом, а «перескочитьчерез него илипостроить черезнего мост»? Выводы этипретендуютна общеобязательность, но обнаруживаютсвою относительность, абстрактностьи неприемлемостьдля других. Поэтому тоавтор и отрицаетих.
СамЧехов не принимаетни одну изразновидностейфутляра, онпоказываетневозможностьзаключения«действительной»жизни ни в однуиз «оболочек».Вместе с теммнимыми оказываютсяи словесныерешения, предлагаемыеповествователями: убедительныеи естественныеприменительнок одним ситуациям, в других оникажутся пришедшими«из другойоперы». Образ«человека смолоточком»более всегоприложим ксамому Чехову, не позволяющемуостановитьсяни на однойиллюзии.
Вывод.
Чеховпредпочиталисследоватьжизнь не в большихи общих явленияхжизни, а в ихчастных выраженияхв сфере быта.
«Маленькаятрилогия»исследует триосновных институтаобщественнойжизни, три столпа, на которых онадержится: категориявласти – «Человекв футляре», категориясобственности– «Крыжовник», категория семьи– «О любви». Всовокупноститри этих рассказа– чеховскоеопровержениеоснов существующегов России общественногостроя.
Ужев ранних юмористическихрассказах Чеховрассматривалразнообразныевиды «ложныхпредставлений»- стереотипныхжизненныхпрограмм, стандартов, по которымстроится всёповедениечеловека. Наэтот раз писательнашёл для этогоявления точнуюи ёмкую формулу– «футляр». Чтотакое, как нефутляр, в которыйукладываютсявсе реакцииБеликова наживую жизнь, эта его постояннаяфраза «как бычего не вышло»? В каждом случаеэто то, что позволяетгерою строитьжизнь по шаблону.А шаблоны, стереотипымышления разныево всех трёхслучаях. В «Человекев футляре»футляр носитявно социально-политическуюокраску, ибоэто «ложноепредставление», по которомуцелую эпохустроилась жизньцелой страны.В других рассказахпоказана сковывающаявласть футляраи там, где, казалосьбы, каждый человексвободен: в«Крыжовнике»речь идёт очеловеческойжизни, втиснутой, как в футляр, в мечту о собственномименьице сосвоим крыжовником, а в рассказе«О любви» — очувстве, погубленномбоязнью перемен, привычнымипредставлениямио грехе и добродетели.
Чемже объясняетсяподобное бегствоот реальнойжизни? Почемучеловек уподобляетсяживотному, улитке илираку-отшельнику? Возможно, такоестремлениеспрятатьсясвязано с характеромэпохи в жизнивсей страныза полторадесятилетия.Это была Россияэпохи АлександраIII, только чтоотошедшей впрошлое, но тои дело о себенапоминающей.Реакция Беликова, Чимши-Гималайскогои Алехина в товремя былатипичной: страх передтеррором, доносами, запретами, страх рабский, добровольный, всеобщий –заставлял людей уходить в себя, замыкатьсяв себе от проблеми тревог повседневнойжизни. Но этоуже становиласьне жизнь, а лишьсуществование, на уровне животных, как у улиткиили рака-отшельника.
Илюди «маленькойтрилогии» этопонимают. Ониосознают безысходныйтупик «футлярной»жизни. Но ихпрозрениячуть-чутьзапаздывают.Инерция беликовскогосуществованиядержит в пленуих души. Чеховиспытываетсвоих героевдействием, ииспытания этогоони не выдерживают: за праведнымисловами неприходит чередправедных дел: жизнь их никакне меняется, оставаясь «незапрещённойциркулярно, но и не разрешённойвполне».
«Всё, что напутали, что настроили, чем загородилисебя люди, всёнужно выбросить, чтобы почувствоватьжизнь, войтив первоначальное, простое отношениек ней» — такимисловами Чеховаможно определитьосновной пафос«маленькойтрилогии»
Списокиспользуемойлитературы:
Катаев В.Б. Сложность простоты. Рассказы и пьесы Чехова. – издательство Московского университета — 1999.
Катаев В.Б. Проза Чехова: Проблемы интерпретации. — издательство Московского университета — 1979.
Бялый Г. Чехов и русский реализм. – советский писатель; Ленинградское отделение — 1981.
Чехов А.П. Собрание сочинений в 12 томах, том 9.- Москва; Правда — 1985.
Чудаков А.П. А.П.Чехов. – Москва; Просвещение — 1987.
Бердников Г.П. А.П.Чехов. – Государственное издательство художественной литературы — 1961.
Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П.Чехова. — издательство Московского университета — 1982.
Паперный З. А.П.Чехов. – Москва; Государственное издательство художественной литературы — 1954.
/>