Философия и искусство

Вопрос осоотношении  искусства и философии  сложен  не
только потому, что онсложен по своему смыслу, но еще и потому,
что это соотношениеисторически менялось. Для эпохи Возрожде-
ния не было ничего эпатирующего в том, что Леонардо да Винчи
называл живопись«истинной философией», поскольку живопись, по
егословам, самостоятельно обнимает первую истину.Аналогичная
миссия признаваласьза поэзией и за архитектурой.Искусство в
эпоху Возрождения вмещалов себя весь состав фундаментальных
мыслей о мире, ипоэтому оно шло рука об руку с философией.
     Обособлениеэстетики, с одной стороны, и эмансипация фило-
софии от теологии — с другой, привели к необходимости установ-
ления более четкогосоотношения между этими формами духовной
деятельности, так жекак это происходило и в сфере  соотноше-
ния  исскуства инауки. Для ХЎХ века на первый  план выдвину-
лась проблемаиерархического  строения  здания  гуманитарных
наук. Так, Шеллинг иромантизм вообще, ставя искусство (особен-
но музыку) выше науки, провозглашали  его  главенство и над
философией, аГегель, наоборот, при всей признаваемой им зна-
чимостиэстетического  венчал здание самопознания абсолютной
идеи его высшейформой — философией.
     Однако скризисом рационализма изменился и тот смысл, ко-
торый привносилсязападной философией в вопрос о соотношении
искусства ифилософии. Стремление отчетливо развести эти фор-
мы и установитьмежду ними иерархическую  субординацию смени-
лось как бывозвратившейся  исторической тенденцией к их сов-
мещению или даже почти  отождествлению. Однако в отличие от
ушедших исторических эпох это очередное сближение исскуства
и философиипроисходило уже на иных основаниях.Уже не поэзия,
не живопись и немузыка, а художественная проза признавалась
естественной сферой  этого  содружества, и уже не искусство
уподоблялось философии, что предполагает где-то в своей глу-
бине большуюзначимость философии, но философия стала уподоб-
лятьсяхудожественной прозе, что, напротив, предполагает исход-
ное  превосходство искусства (продолжение линии романтиков).
Сначала А.Шопенгауэри Ф.Ницше, затем Г.Риккерт и А.Бергсон
объединили философию и искусство на том  основании, что они
одинаково далекоотстоят от практики и что  то и другое есть
целостное «созерцающее» постижение  жизни, использующее  не
столько логикупонятий, сколько иррациональную интуицию. Пло-
дом этого совмещения стал новый жанр литературы — «интеллек-
туальнаяроманистика» (Т.Манн и другие). Естественно, что та-
кое сближениеосуществлялось только в рамках тех направлений
философии, которые строились  на  тезисе о бессилии  логико-
понятийныхпознавательных средств и потому неизбежно  должны
были ориентироватьсяна «сверхпонятийные» — художественные –
способы постиженияистины.Таково было, например, направление
экзистенциализма, врусле которого творили А.Камю, Г.Марсель,
и Ж.П.Сартр; ихфилософские сочинения были насквозь художест-
венны, ахудожественные — насквозь философичны.
     Вопрос осоотношении искусства и философии  действитель-
но является оченьсложным и многоплановым. Между этими двумя
видами духовнойдеятельности  человека, несомненно, есть глу-
бокое родство, но нетполного внутреннего тождества.Философия
и искусство, какговорил М.М.Бахтин,«нераздельны, но и неслия-
нны».Совместно  противостоя на современном  этапе  развития
культуры  наукеблагодаря отсутствию у них конкретного объек-
та познания, этиформы духовной  деятельности все же противо-
поставимы с точкизрения своих познавательных средств, конеч-
ной  цели и своего языка. Философия  в  этом смысле ближе к
науке — она тяготеетк логико-понятийному  аппарату, к систе-
матичности, к тому,чтобы  высветить свои выводы в рациональ-
но-воспроизводимыхформах рассуждения. Исскуство же в принци-
пе ориентировано наобразно-символические формы  познания  и
выражения, которые не  предполагают  своей  рассудочной вос-
производимости.Раскрыть и прокоментировать смысл образа или
символа можно толькос помощью другого (изоморфного) символа
или образа.Растворить  смысл  образа в понятиях  невозможно,
как невозможно илишить его индивидуально-личностной окраски
путем обобщающейабстракции. Возможна лишь  относительная ра-
ционализация смыслаобраза или символа, но при этом сразу же
изменится ипознавательная  парадигма: из  сферы  искусства
данный смысл,подвергшийся рационализации, сразу же перейдет
в область науки ифилософии.
     Исскуство ифилософия, таким образом — это взаимозависи-
мые, но различныеформы общественного  сознания, которые, не-
смотря на всюблизость (но не тождественность) своих содержа-
тельных областей, насвою равную направленность на предельно
общие вопросы духа ибытия, отличаются методом познания и вы-
ражения. Философия,в сущности, может  быть  (хотя  это и не
всегда так) растворенав понятиях и подана в безличной форме
(хотя бы впедагогических  целях), искусство же не поддается
такому — педагогическому — растворению и обезличиванию.Здесь
схвачены как быразные модусы человеческого сознания, его раз-
ные состояния иразные по форме виды деятельности. Это много-
различие  духовных состояний — одно из самых ценных свойств
человеческогосознания.Унификация смыслов, их сведение к одно-
му знаменателюобедняет как сами смыслы, так и самого унифика-
тора.
     Сказанное,конечно, не значит, что художественная проза
не должна«философствовать», а философия должна  оперировать
только сухими рассудочными схемами. Любое сближение противо-
положностей рождаетновое, третье, качество, не аннулируя ис-
ходную  пару. Так,«интеллектуальная  романистика», обогатив
европейскую культуруименами Т.Манна и Ж.П.Сартра, отнюдь не
«отменила»тем  самым «внероманную» философию  и «внефилософ-
скую»прозу.Культура живет в своих самых разных формах и раз-
новидностях, и онатолько  выигрывает в этом богатстве от пе-
риодически возникающих  скрещений. Искусство и философия по-
разному — в этом исостоит  их  ценность — удовлетворяют выс-
шие потребностидуха.Чем свободней и многоразличней духовная
жизнь общества, тем естественней и органичней оно развивает-
ся.
          
     В общем планепроблема  соотношения целого и его частей
традиционнопредполагала решение таких вопросов, как :
1).Является ли целоесуммой частей или оно есть нечто качест-
   венно иное.
2).Что чемупредшествует — часть целому или целое части.
3).Какова  связьмежду целым и его частями, а также между са-
   мими этимичастями внутри целого — имеет ли эта связь при-
   чинный характер.
4).Познается лицелое  через  части  или же части могут быть
   познаны  лишь наоснове  знания о включающим  их  в  себя
   целом.
     Вплоть доповсеместного  распостранения  системного под-
хода все эти главныевопросы решались либо механически-сумма-
тивно, либоидеалистически-интегративно.
     Попытаемся ответить  на  четыре поставленных вопроса с
диалектико-материалистическихпозиций.Вопрос первый: как со-
относятся  целое иего части? Целое представляет собой такое
единство своихчастей, которое обладает новыми качественными
свойствами, никак невыводимыми  из  составляющих его частей.
Возьмем молекулуводы. Это пример сравнительно простой систе-
мы. Сам по себеводород, два атома которого образуют эту сис-
тему, горит, акислород, один атом которого входит в нее, под-
держивает  горение.Система же, образуемая из этих элементов,
вызвала к жизнисовсем иное, именно  интегративное  свойство:
вода гасит огонь.Атомы всех химических элементов, образуя мо-
лекулы и входя втакие системы, как органы и другие структуры
организма человека,обретают новые интегративные, то есть за-
висящие от объемлющегоих целого, свойства, которые поднимают
структурнуюорганизацию материи на иной уровень.
     Еще  Сократзаметил, что лицо  связывает в единое целое
свои части: губы,рот, нос, глаза, уши, подбородок, щеки. И
как бы ниразличались по виду и по функциям все части лица, и
как  бы  ни былисходны, сами  по  себе они не образуют лица.
Лицо есть нечтоединое, целое. Оно неразделимо и несводимо к
тем частям, изкоторых состоит, без потери своей качественной
определенности какименно лица. Оно объединяет части, охваты-
вает их все иобразует  уникальное  целое, обладающее новыми
интегративнымисвойствами. В двуполых биологических видах ни
одна отдельная особьне может дать потомства без участия осо-
би другого  пола, иэто не простая  сумма ранее разрозненных
свойств, а следствиеих интегративного, целостного объединения.
     Итак, целое — это такая сущность, которая не сводится к
простой суммесоставляющих ее частей.
     Как  же соотносятся качества целого и частей? Целое ус-
тойчивей своихчастей. По отношению к ним оно выступает в ви-
де своего рода«каркаса», который обладает большой относитель-
ной устойчивостью.Это похоже на костер: дрова подкладывают-
ся, сгорают иулетучиваются, а пламя в целом остается.
     Однако и целоене вечно: будучи  выражением момента от-
носительнойустойчивости бытия, оно не является вместе с тем
абсолютно неизменной  сущностью. Принцип развития как раз и
заключает в себеидею качественных сдвигов в области устойчи-
вых целостныхструктур, в то время как текучесть частей цело-
го, их материальная  неустойчивость и постоянное  изменение
своего вещественногосостава не являются атрибутами развития,
но только — показателями постоянно происходящих в природе из-
менений.
     Из вышесказанного уже ясно, что  постановка  вопроса о
том, чтопредшествует: часть — целому или целое — части (воп-
рос второй),метафизична в своей основе, и это  отмечал  уже
Гегель. Опредшествовании  речь  может  идти только в случае,
если целоепонимается идеалистически: как нечто предшествую-
щее возникновениюматерии вообще в качестве  ее  источника и
(или) прообраза. Вслучае же, если  категории части и целого
имеют равноправноеонтологическое толкование как атрибуты са-
мого бытия, то ничасти (в качестве именно частей данного це-
лого) не существуютдо и без целого, ни целое не  существует
до и вне своихчастей. Таким образом, категории целого и час-
ти
с другом, причем это  соотношение носит характер
тей, так и самогоцелого.
     Из такойсоотносительной природы категорий части и цело-
го, подчеркивающей их  одновременность, вытекает и ответ на
третий вопрос — охарактере связи между целым и его  частями,
а также междучастями внутри  самого целого. Известно, что в
системах действуетпринцип симметричной взаимозависимости, на-
зываемый в науке  принципом функциональной корреляции (соот-
ветствия). Ни одначасть не может измениться без того, чтобы
не изменились другиечасти, и это изменение носит синхронный
характер.Действующая в системном целом  обратная связь обес-
печиваетустойчивость целого в пределах данной  качественной
определенности.Наряду с корреляцией  в  системном целом дей-
ствует  также исубординационная  связь, отражающая  сложное
внутреннее устройство  системы, где одни части по своей зна-
чимости  могутуступать другим и подчиняться им в общем деле
сплочения всехэлементов в единое целое. Выражая  тип  связи
междусосуществующими в целом  явлениями, корреляция и субор-
динация отнюдь  не отрицают детерминизма вообще, а вместе с
тем и генетическогопричинного детерминизма, который в данном
случае  выступаеткак опосредствованый иными системными прин-
ципами, в силу чего  действие  может выражаться в форме кор-
релятивныхзависимостей (вуалирующих причинную связь).
     Наконец,ответим на четвертый  вопрос — о гносеологичес-
кой значимости категорий  целого и части. Что через что поз-
нается: целое черезсвои части или части через целое? И здесь
своя диалектика:познание  частей  и  целого  осуществляется
одновременно.Выделяя части, мы сразу же познаем их  не  как
обособленные явления,взятые сами по себе, а как именно части
данного целого. Сдругой  стороны, познавая  целое, мы также
сразу же имеем ввиду и его разделенность  на части. Без час-
тей нет целого, без целого  нет частей. Целое есть
выделяем в немсоответствующие части и выясняем  характер их
связи.Однаконедостаточно изучить части без их связи с целым:
знающий только частиеще не знает целого. Так, отдельный кадр
в кино можно понятьпо-настоящему, лишь как элемент всей кар-
тины в целом. Сдругой стороны, обилие  частностей может зас-
лонить целое. Этохарактерная черта эмпиризма.
     Вопрос огносеологической значимости категорий  части и
целого наиболее важен в методологическом  отношении, ибо он
позволяет адекватноосмыслить эвристическую  значимость прин-
ципа редукции(сведения сложного к более простому) с тем, что-
бы избежатьопасности редукционизма. Редукционизм  далеко не
однозначен, он имеетмногообразные формы, однако во всех слу-
чаях следует видетьего ограниченность и необходимость  пере-
хода  к  интегративности(то есть к системному  подходу) как
способу реконструкции «разрушенной» целостности. Принцип ре-
дукции имеет смыслтолько как  рабочий  инструмент  познания,
применяемый длядостижения сознательно поставленных  промежу-
точных целей. Зрелыйи изощренный ум схватывает события с са-
мого начала в целом,наблюдает  их  как бы сверху, улавливая
общую суть единого,а потом уже вникает в детали, с тем чтобы
осмыслить целое вовсей его внутренне дифференцированной глу-
бине — сущностно.
                
1.Спиркин А.Г.Основы философии.Учебное пособие.- Москва,1988
2.Введение вфилософию.Учебник для высших заведений.- Москва,
  1989
3.Философия, 100экзаменационных ответов. Экзаменационный
 экспресс-справочник.- Ростов-на-Дону, «Март»,1999