Gutter=377> rollo may ролло

ROLLO MAYРОЛЛОМЭИTHE ARTOFCOUNSELLING ИСКУССТВО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КОНСУЛЬТИРОВАНИЯA CONDOR BOOK SOUVENIR PRESS (E & A) LTD.МОСКВА .НЕЗАВИСИМАЯ ФИРМА”КЛАСС■1994 УДК 159.9 ББК88 М97 Мэй Р. Искусство психологического консультирования / Пер. с англ. Т.К.Кругловой. — М: Независимая фирма “Класс”, 1994. —144 с. Фактически эта книга о том, что во всем мире уже стало привычным и обязательным. Все мы по-любительски выступаем в этой роли с друзьями, сослуживцами и соседями. Например, из нее можно узнать, что настоящее психологическое консультирование вовсе не состоит в раздаче советов. Она напомнит, что развития не бывает без кризисов — и именно в кризисной ситуации человек чаще всего ищет помощи. А лучшая помощь, стало быть, та, которая учитывает здоровое, естественное направление его роста. Особый интерес для нашего читателя представят страницы, посвященные духовным аспектам психологического консультирования. В общем, эта книга обязательно должна стоять на полке у врача, педагога и, само собой, психолога. А поскольку ждать профессиональной помощи большинству “широкого круга читателей” пока все-таки неоткуда… какое-то время придется заниматься само- и взаимопомощью, повышая свою квалификацию.БИБЛИОТЕКАПРАКТИЧЕСКОЙПСИХОЛОГИИ^ И ПСИХОТЕРАПИИ .« 0303020000-03 „ IV1 Без объявл. 1В9(03)-94 © Ролло Мэй, 1989 © Гарднер Пресс Инк., 1989 © Независимая фирма “Класс”, 1994 © Т.К.Круглова, перевод на русский язык, 1994 © А.А.Кулаков, оформление, 1994 ISBN 0-285-65099-8 (Великобритания) ISBN 5-86375-007-3 (РФ) ^ СОБЛАЗНЫ АЗБУКИ Ролло Мэй (род. в 1909 г.) — крупный американский психолог и психоте­рапевт, едва ли не последний ныне живущий классик экзистенциально-гума­нистической психологии. Его основные работы “Смысл тревоги”, “Человек в поисках себя”, “Лю­бовь и воля”, “Мужество творить” сочетают в себе скрупулезность анализа клинициста, гуманитарный кругозор философа и простоту пасторской бесе­ды. Эти качества — отражение вех его биографии, в которой были годы уче­бы в теологической семинарии, пасторское служение, занятия философией, психоаналитическая подготовка и психоаналитическая практика. “Искусство психологического консультирования” тоже несет отпечаток прекрасного и разностороннего образования Ролло Мэя. Однако самое глав­ное в этой книге — ее практическая направленность. Как если бы рядом с тем, кто выступает в роли психолога-консультанта, оказался тот самый “суперви-зорский стул”, с которого можно услышать подсказку, наводящий вопрос, по­хвалу или тактичное замечание опытного учителя — именно то, чего так не хватает российским коллегам Ролло Мэя. Во всем мире в консультирование идут те, кто тянется к осмысленной, творческой и полезной работе с людьми, но, как правило, не имеет серьезного опыта “длинной” психотерапии с ее обязательным требованием терапевтиче­ской проработки собственных проблем. А для консультанта-профессионала (и уж тем более “любителя”) очень высок риск угодить в разные “ловушки”, рас­ставленные его же чувствами, мотивами, не до конца осознанным понимани­ем своих задач. Многие из этих соблазнов описаны Ролло Мэем. Некоторые из них до­статочно элементарны, например, готовность давать советы, особенно когда клиент активно к этому подталкивает. Отказаться от других — намного слож­ней: “мужество быть несовершенным” — принять проявления своей професси­ональной и человеческой несостоятельности как часть жизни и часть себя — на это могут уйти годы… И не одна ли из таких “ловушек” — нынешнее бур­ное увлечение “беспроигрышными” техниками в психотерапии и консульти­ровании? Знать и уметь — нужно, важно, и без этого нет профессионала. Но ника­кая “техническая оснащенность” не сделает его неуязвимым победителем. Воз­можно, больше всего он отличается от своих клиентов тем, что готов это про себя понять — и, что еще важнее, принять. Духовному смыслу такого принятия посвящена последняя глава книги. В отличие от большинства своих коллег-современников, Ролло Мэй всегда при­давал огромное значение этому аспекту психологического консультирования и готов был работать с религиозно-нравственными проблемами своих клиен­тов. Случаи, разбираемые в этой книге, воспринимаются нами как бы со сто­роны, потому что принадлежат к иной религиозной традиции и не очень зна­комой религиозной практике. Возможно, для нашего понимания идей автора это и к лучшему: когда есть пространство для некоторого внутреннего дистан­цирования, легче разглядеть невротическую религиозность и невротический же атеизм, основанную на страхе нетерпимость и многое другое. И, кажется, последнее. Иногда у читателя этой книги будет складываться впечатление, что Ролло Мэй очень уж прост: теория элементарная, случаи ка­кие-то слишком понятные… Такий вот “американский лубок”. Может быть, на этовпечатление не стоит полностью полагаться…^ Екатерина Михайлова 6 ПРЕДИСЛОВИЕ Один мой друг, который преподавал педагогику студентам выпускного курса, как-то сказал в беседе со мной, что для занятий по его предмету он сам и его студенты пытались подыскать основное учебное пособие. В планы сту­дентов не входило избирать психотерапию своей основной профессией, но, как будущие преподаватели, они хотели знать основы такой научной области, как психологическая помощь советом, консультацией. “Мы так и не нашли ничего подходящего, — заключил мой друг, — и снова вернулись к твоему “Искусству психологического консультирования”. Книга была написана в сложное для меня время. Три года я преподавал в Центральной Европе, а в летние каникулы мне удалось попасть на семинар к Альфреду Адлеру в Вене. Я вернулся в Штаты в начале тридцатых, в самый разгар Великой Депрессии. Но мне посчастливилось получить работу в Мичи­ганском Университете. Моя должность называлась “консультант мужского студенческого контингента”. Обязанности у меня были троякого рода: я пре­подавал один из предметов, консультировал и отвечал за деятельность студен­тов, связанную с располагавшейся напротив Университета Межконфессио­нальной Народной Церковью, где находился мой рабочий кабинет. В те дни в университетах еще не преподавали учения Фрейда, Юнга, Адлера и Ранка, да и сами они были почти неизвестны в Штатах. Так что мне очень пригодилось мое участие в семинаре Адлера. Вопросы психологической помощи остро ин­тересовали всех, кто вел работу, подобную моей, поэтому меня часто пригла­шали выступить с лекциями в разные концы страны. Литературы по этому вопросу никакой не было, по крайней мере нам не удалось отыскать ничего подходящего. Мне настойчиво предлагали опубликовать мои лекции, кото­рые и легли в основу “Искусства психологического консультирования”, первой вышедшей в Америке книги на данную тему. Как это ни странно, но и в наше время эта “срединная” область остается в значительной мере неисследованной. Полки библиотек полны популярной (до примитивности) литературы по психологии, нет недостатка и в серьезных работах для тех, кто занимается психотерапией на профессиональном уровне. Однако те, кто не собираются становиться психотерапевтами, но хотят полу­чить представление о внутреннем мире и побуждениях личности, испытывают острую нехватку необходимой литературы. Это относится не только к педаго­гам, но и к медикам, которым приходится утешать потерявших близкого чело­века родственников или обсуждать самые сокровенные предметы со своими пациентами. Недостаток литературы испытывают адвокаты, которым прихо­дится наставлять своих клиентов, и люди схожих профессий, не говоря уж о служителях культа и социальных работниках. Даже руководители корпора­ций хотят научиться плодотворно сотрудничать с работниками, занятыми на их производстве. Вот почему я с готовностью откликнулся на предложение из­дательства “Гарднер” выпустить новое издание моей книги. Книга подверг­лась весьма значительной переработке, что относится и к манере изложения, которая, я думаю, теперь будет более полно соответствовать тому значению, которое приобрела эта захватывающая область науки.^ Ролло Мэй 8 Посвящается Бобу, Роджеру, Ли и другим из моих клиентов, кто неоднократно появляется на страницах этой книги^ ЧАСТЬ ПЕРВАЯОСНОВОПОЛАГАЮЩИЕ ПРИНЦИПЫ”Не стоит жить, если не изучать жизнь “. Сократ”Я понял, что все, чего я боялся, не codepoicum в себе ни хорошего, ни плохого, а лишь воздействует на разум “. Спиноза^ Типичный человек из ниоткудаЖивет в своем неведомом нигде,И, строя планы никакие,он вилами их nuutem на воде.Он не имеет точки зрения.Куда идет, и сам не знает.Он чем-то каждого из нас напоминает.Послушай, человек из ниоткуда,В твоем распоряжении весь мир.Не упусти свой шанс попасть на жизни пир. Леннон и Маккартни^ Портрет личности Что такое человеческое существо? Вот отправная точка нашего конструктивного исследования. Чем глубже наше понимание челове­ка, тем эффективнее будет наша консультация. Понятие “мужчина” гораздо шире, чем просто телесная оболочка, чем дело, которым он занят, чем его общественное положение, а понятие “женщина” шире, чем воплощенное в ней материнство, привлекательность или профес­сия. Все это лишь способы самовыражения. Взятые в совокупности, они отразят как в зеркале внутреннюю человеческую структуру, кото­рую мы довольно расплывчато обозначаем словом “личность”. Евро­пейские психологи предпочли бы в данном контексте понятие “душа” — как перевод греческого слова psyche. Но для нас, американцев, сло­во “личность” более точно выражает то основное в природе человече­ского существа, что делает его или ее индивидуумом. Поэтому нам следует начать с определения понятия “личность”. Сознательно уклонившись от такого определения, консультант сфор­мулирует его для себя бессознательно, невольно исходя в своей работе с клиентом из предположения, что тот должен развить в себе личност­ные качества хотя бы своего консультанта, или любимого героя, или черты характера, считающиеся идеальными для данной национальной культуры. Мудрый терапевт сознательно и разумно нарисует портрет личности, не доверяя такое серьезное дело причудам подсознания. Для большей ясности приводим наше определение: слагаемые личности — свобода, индивидуальность, социальная интегрирован-ность и глубина религиозности. Эти четыре составляющие особенно важны для личности человека, как будет ясно из последующих рассуж­дений. В качестве более развернутого определения можно утверждать, что личность — это осуществление процесса жизни в свободном, со­циально интегрированном индивидууме, наделенном духовным нача­лом.^ Детерминирована ли личность? Наиболее яркую и убедительную картину детерминированности личности дает психоанализ Фрейда. Без сомнения, в истории науки Фрейд останется одним из самых влиятельных мыслителей нашего ве­ка. Его учение — это водораздел в истории наших попыток познать самих себя. Правда, с его появлением люди лишились такой милой привилегии, как быть лицемерными и неискренними с самими собой, чем отчасти объясняются злобные нападки на Фрейда. Фрейд родился в том веке, который уже жаждал психоанализа. Девятнадцатый век так расчленил человеческую натуру, так жестко регламентировал жизненные правила, превратив мораль в систему по­верхностных установлений, что фрейдовский психоанализ появился как нельзя кстати. Его огромное влияние объясняется именно насущ­ной потребностью в нем. Фрейд доказал, что понятие личности выхо­дило далеко за рамки существовавших узких схем. Открыв для нас не­исчерпаемое и мощное царство подсознания, он придал “глубину” природе человека. Поставив секс, как самый мощный человеческий инстинкт, в центр своего научного построения, возможно, чересчур смело и не всегда точно в деталях, он выразил тем самым неизбежную реакцию общества на лицемерное викторианское морализирование, в основе которого лежало представление, что можно игнорировать фак­тор секса, изъять его из жизни общества, чтобы оно, гордясь собствен­ной “невинностью”, бодро двинулось дальше. Отыскивая в подсознании мотивы человеческого поведения, Фрейд выкапывал много такого, что было не по вкусу тому поколе­нию, которое привыкло утрясать щекотливые проблемы по принципу “не зри в корень”, т.е. отмахиваться от моральных проблем, обменяв­шись визитными карточками, а от международных — папками с дого­ворами. Фрейд открыл нам неприглядную сторону человеческой нату­ры. А тем, кто не верит в эту неприглядность низменных страстей и первобытной жестокости, достаточно взглянуть на истерзанный вой­нами сегодняшний мир. Наша самовлюбленность побудила нас за­клеймить Фрейда как рассадник клеветы и непристойности. Но, как сказал Юнг, “только великий идеалист способен посвятить свою жизнь расчистке таких залежей грязи”. Фрейд был гением анализа. Он изобрел систему изучения челове­ческой личности, названную психоанализом, из которой профессио­нальные консультанты могут почерпнуть много ценного о работе че­ловеческого разума. Он установил, что регулирующие функции разу­ма могут быть приведены в хаотическое состояние актами “подавле­ния”, т.е. неискренностью индивидуума с самим собой. Вот как это происходит: id (бурлящие в подсознании страсти и страхи, инстинк­тивные стремления и различные явления психического свойства) явля­ется источником инстинктивных порывов, которые ищут выхода во­вне. Но ego, стоящее на пороге сознания и выступающее как посред- 12 13ник между id и внешним миром, осознает запреты общества, не позво­ляющие выразить данное конкретное желание, и прибегает к какой-либо уловке, чтобы подавить это желание. Действуя подобным обра­зом, ego говорит себе: “Да, я этого вовсе не желаю” или “Я вместо это­го сделаю вот это”. Дело кончится тем, что данный порыв будет ис­кать выхода в другой форме, но на этот раз в виде невротического синдрома, например, беспокойства, смущения, забывчивости, или в еще более серьезной форме психоза. При лечении с помощью фрейдовского психоанализа аналитик настраивает пациента на словесное выражение ассоциаций, т.е. на сво­бодный поток ассоциаций. Во время этой “исповеди” аналитик, как охотник в засаде, подкарауливает признаки подавления, когда паци­ент, например, запнется в самый ответственный момент исповеди, или будет стараться вспомнить что-то забытое, или выкажет явное смуще­ние. Подобное торможение или блокирование указывает на рассты­ковку в мышлении пациента, на то, что прервался естественный поток инстинктивных стремлений из подсознания в сознание, а оттуда в ре­альность. Эти симптомы, как буйки, указывают на наличие глубин­ных психологических конфликтов. Задача аналитика — докопаться до конкретного конфликта, вытянуть его на свет из подсознания, и если это серьезный конфликт, разрешить его с помощью психологического катарсиса. Эта процедура называется абреакцией. Ее конечная цель — устранение путаницы в мыслях пациента, освобождение его от “ком­плекса” и, таким образом, восстановление функционального единства его разума. Пациент обретает свободу для поиска наиболее благоприятного выхода в реальность своих инстинктивных порывов. А если такой вы­ход невозможен, пациент, по крайней мере, подводится к осознанному пониманию этой невозможности и к необходимости честного отказа от данного стремления. Главная фаза психоанализа состоит в извлече­нии конфликта из темноты подсознания на свет сознания, где с ним легче будет разобраться. “Мы приносим пользу тем, — говорил Фрейд, — что замещаем подсознание сознанием и переводим подсоз­нательное на язык сознательного”. Среди многочисленных вкладов, сделанных системой психоанали­за в наше понимание человеческого разума, одним из главных являет­ся познание безграничности и мощи царства подсознательного. Ис­следование этой темной “глубинки”, где зарождаются огромные жиз­ненные силы и побудительные мотивы, подвело более прочный фунда­мент под наше понимание человека. Психоанализ показал, что, поми­мо сознательного ego, надо принимать во внимание еще очень много факторов. Бедному генералу ego нелегко приходится под натиском ин- стинктивных сил, порождаемых id, под напором внешнего мира и су-nep-ego (совести). Процесс жизни должен быть ориентирован на более глубинные уровни, чем одна лишь сознательная воля. И, наконец, фрейдовский психоанализ показал, что наша жизнь никогда не станет по-настоящему нравственной, если мы пойдем по простейшему пути подавления любого стремления, которое окажется не по вкусу общест­ву или нашему собственному cynep-ego. Однако фрейдовская система анализа может оказаться опасной, когда она переносится на личность в целом и объясняет ее с позиций детерминизма. Система может превратиться в простую схему причин­но-следственных связей: заблокированный инстинктивный порыв рав­няется подавлению, равняется психическому комплексу, равняется не­врозу. Отсюда, теоретически, лечение просто сводится к обратной по­следовательности: отметить невротический симптом, выявить ком­плекс, устранить подавление и затем помочь пациенту выразить свои инстинктивные побуждения наиболее удовлетворительным образом. Мы отнюдь не намерены свести фрейдовскую терапию к подобной простой схеме. Терапия по Фрейду — это разносторонний творческий процесс, успешный именно потому, что не скован жесткой причинной теорией. Опасность заключается в том, что теория Фрейда может спо­собствовать тому, что в умах недостаточно знакомых с этой теорией людей может возникнуть механистическое, детерминистское воззрение на личность, из чего последует вывод, что люди всего лишь жертвы своих инстинктов и единственным способом спасения для них являет­ся выражение своего либидо, при малейшем к тому побуждении. Без сомнения, система причинно-следственных связей вполне при­емлема в отношении определенных аспектов умственной деятельнос­ти. Но было бы заблуждением на основании ограниченной сферы при­менения этой системы делать обобщенный вывод, что принципы при­чинности и детерминизма исчерпывают объяснение личности в целом. Фрейд соблазнился готовой и весьма четкой систематизацией, разра­ботанной естественными науками. Ее-то он и использовал в качестве прокрустова ложа, куда он постарался втиснуть человеческую лич­ность. Это заблуждение проистекает из непонимания того, что любой научный метод имеет свои ограничения. Признавая, что объективная наука помогает нам в значительной мере познать отдельные фазы и явления умственной деятельности человека, было бы непростительной ошибкой воображать, что можно свести к причинно-следственным ме­ханистическим принципам понимание человеческого разума во всех его творческих, часто непредсказуемых, подчас неуловимых проявле­ниях. В итоге, фрейдовская, по выражению Ранка, “естественно-науч- 14 15ная психология” пошла по ложному пути признания абсолютной де­терминированности личности. Подобное признание снимает всякую ответственность с человека. Так вор вправе заявить: “Яблоко украл не я, а мой голод”. А как же быть с такими присущими индивидууму свойствами, как целеустрем­ленность, свобода, осознанность решений? Все это составляет основу личности, в чем мы убедимся ниже. Между прочим, согласно одному из основных постулатов психо­терапии, пациент должен рано или поздно научиться отвечать за свои поступки. Вот почему детерминированность, которая снимает с лич­ности всякую ответственность, в конечном итоге просто мешает ду­шевному выздоровлению. Причинно-следственная предопределен­ность годится только для весьма ограниченной области неврозов, вы­званных комплексом подавления. Освободившись от комплекса, паци­ент принимает на себя ответственность за творческое созидание собст­венного будущего. Как говорит мой опыт, страдающие неврозами пациенты чаще всего придерживаются предопределенности в отношении к жизни. Они всегда ищут, на кого бы переложить вину за собственные трудно­сти — на родителей, на несчастливое детство, на коллег. Для них все сгодится, “лишь бы только я был не виноват” — вот их лейтмотив. Объяснить это легко: стоит такому пациенту взять ответственность на себя, как ему придется предпринять какие-то шаги, чтобы справиться со своим неврозом. Безусловно, в любой произошедшей с человеком беде наличествует бессчетное количество предопределяющих факто­ров, но в основе основ личностной автономии лежит момент собствен­ной ответственности и возможность творческого развития. Вот что важно. Недавно мне пришлось работать с одним пациентом средних лет, владельцем небольшого предприятия в сельской местности. Яростный защитник детерминизма, он приводил в пример опыты с обезьянами и другие малоубедительные псевдонаучные факты. Он из кожи вон лез, чтобы доказать, что люди не более ответственны за свои поступки, чем павловские собаки за выделение слюны при рефлекторном стиму­лировании. Когда человек спорит так, словно от исхода спора зависит его жизнь, это, как правило, свидетельствует о том, что за его азартом скрывается нечто большее, чем поиски объективной истины. Скорее всего, пациент пытается сохранить в неприкосновенности структуру своего невроза. Так оно и оказалось. По окончании колледжа этот че­ловек сменил несколько мест работы, ни на одной не добившись успе­ха. О годах учебы он говорил с неохотой, заметив только, что в жи­тейском смысле толку от полученного образования мало. Можно сде- лать вывод, что, поскольку жизнь у этого человека не удалась, ему не оставалось ничего другого, как уверовать в предопределенность. Она стала для него оправданием, избавила от тягостного признания себя неудачником. Его собственные ошибки предопределили его детерми­низм. А его горячность в споре доказывала подсознательное чувство вины за свои неудачи. Он отстаивал детерминизм именно потому, что в глубине души был убежден, что его жизнь не так уж безусловно пре­допределена. Да, в отдельных случаях детерминизм вполне оправдан, это каса­ется неврозов. Невроз — это отказ от свободы, подчинение своей лич­ности жестким устойчивым формулам и, как следствие, превращение личности в автомат. Душевное здоровье подразумевает обретение чув­ства личной ответственности и, следовательно, свободы.^ Свобода личности Свобода — это основной принцип, обязательное условие сущест­вования личности. Именно свобода отличает человеческое существо от животного, потому что человек обладает способностью разорвать прочную цепь стимулов и реакций на них, которым подчиняются жи­вотные. Здоровый разум может сдерживать различные импульсы, под­держивая их в состоянии неразрешенного равновесия, пока не будет принято окончательное решение в пользу одного из импульсов. Это наличие творческих возможностей, равнозначное свободе, является главным свойством, определяющим личность. Мы не собираемся углубляться в философские рассуждения о сво­боде человека, но хотим лишь заметить, что, с психологической точки зрения, весьма существенно верить в свободу, чтобы иметь адекватное представление о личности, необходимое для успешной консультаци­онной деятельности. Не стоит употреблять выражение “свобода во­ли”, поскольку оно подразумевает свободу только определенной час­ти индивидуума, а это может вызвать бесконечные тупиковые дискус­сии о метафизическом детерминизме. Пожалуй, свобода народа — это качество его существования как единого целого. Мы отнюдь не ут­верждаем, и это стоит запомнить, что на человека постоянно не воз­действует со всех сторон бесконечное количество определяющих фак­торов, гораздо больше детерминирующих сил, чем представляется на­шему веку с его верой, что человеку всего лишь надо сделать “простое усилие” для решения своих проблем. Однако, независимо от того, сколько факторов воздействует на Джона или Джейн Доу, в конечном итоге обнаруживается, что только один из них помогает мистеру и 16 17 2-817 миссис Доу строить свои собственные неповторимые личностные мо­дели из материалов наследственности и среды. Выступая против сво­боды, оппонент, тем самым, лишь еще убедительнее доказывает ее су­ществование. Спор, любая разумная дискуссия, возникающие по ходу вопросы — все это предполагает наличие хотя бы минимальной сво­боды. Студенты часто приходят к своему консультанту и начинают от­стаивать какую-нибудь несостоятельную точку зрения, опираясь на ес­тественные науки, поверхностное знание которых дало им представле­ние о силе этой области человеческих знаний, но не о ее пределах и ог­раничениях. Если проблема личностного характера, консультант ни­когда не пойдет на прямую дискуссию. Консультирование никогда не переходит в спор. Консультант подскажет возможные пути разреше­ния проблемы и постепенно подведет студента к осознанию ответст­венности за свое поведение и будущее. Психотерапевт Отто Ранк четко определил значение свободы и ответственности в психотерапии. Будучи в течение долгого времени одним из ближайших единомышленников Фрейда, Ранк, в конце кон­цов, был вынужден порвать со своим учителем из-за того, что тот от­казался признать главенство творческой воли в психоаналитической терапии. Ранк считал, что в конечном итоге человек сам формирует свою личность с помощью творческой воли, и что причиной неврозов является как раз отсутствие у пациентов такой созидательной энергии. Свобода личности способна возрастать. Чем здоровее душевно становится человек, тем свободнее он или она творят себя из жизнен­ного материала и тем больший потенциал приобретает в них свобода. Таким образом, помогая клиенту преодолеть личностную проблему, консультант помогает ему стать более свободным. Свобода — первая составляющая понятия личности и первый принцип психологического консультирования. ^ Задача консультанта — подвести клиента к принятию ответственности за свои поступки и за конечный итог своей жизни. Надо объяснить ему сложный механизм принятия решений, когда следует учитывать весь предыдущий жиз­ненный опыт и воздействие всех факторов подсознания, что, в конеч­ном итоге, позволит клиенту осознать и научиться использовать пре­доставляемые ему свободой возможности. V Индивидуальность личности Второй составляющей личности является индивидуальность. Трудность людей, обращающихся за консультацией по поводу своих 18 личных проблем, заключается в том, что они не умеют быть самими собой, т.е. иными словами, не могут выразить свою индивидуаль­ность. Согласно удачному определению Ранка, “невротический тип, который в известной мере присутствует в каждом из нас, страдает от того, что не может принять себя, не может выносить самого себя и хо­чет чего-то иного”. Но хочешь-не хочешь, а жить и ладить с окружающим миром че­ловеку приходится именно таким, каков он есть. Каждый индивидуум не похож на остальных, он уникален, и от того, приемлет ли он эту уникальность, зависит его душевное здоровье. Только представьте бесконечное разнообразие индивидуумов. Взгляните на снующих по магазинам людей. Все они, со своими не­проницаемыми лицами, кажутся однообразными, как галька на мор­ском берегу. Но стоит заглянуть под эту защитную маску, и вы увиди­те удивительное разнообразие и неповторимость скрывающихся под ней характеров. Выслушивая рассказы своих клиентов, консультант всегда поражается их оригинальности и неординарности. Иногда по­сле долгих и утомительных бесед с многочисленными пациентами мое подсознание приходит к заключению, что я уже повидал все возмож­ные типы людей и что следующий пациент будет скучным повторени­ем уже известного мне. Но стоит ему произнести свои первые фразы, как я понимаю, что передо мной захватывающая книга, которую я еще не читал. Меня всегда поражает бесконечная изобретательность природы, создающей такие разнообразные “мужские и женские осо­би”. Впору вторить псалмопевцу: “Помыслю ли о небесах Твоих, о де­лах рук Твоих… Что есть человек?.. Ибо Ты едва ли не уподобил его Богу, и увенчал его славой и честью”. Вот почему задача тех, кто по­могает советом, — сохранить человеческую неповторимость, помочь человеку остаться таким, каким ему предназначено быть судьбой. Жизненные осложнения начинаются тогда, когда индивидуум пы­тается играть не свою роль. Не стоит считать прирожденно бестакт­ным студента, который на всех собраниях обязательно ляпнет что-ни­будь не к месту. Возможно, им владеют внутренние страхи, которые заставляют его выступать не в своей роли, и, как результат, глупое по­ведение. Сексуальная распущенность многих молодых людей часто проистекает из страха быть самими собой, который заставляет их иг­рать несвойственную им роль. Другая форма ухода от самого себя — это пьянство. Когда перед вечеринкой парень “пропускает для храб­рости” стопку-другую, это говорит лишь о том, что на вечеринке он не будет самим собой. Вопрос не в том, почему он хватил лишнего, а в том, почему он стремится удрать от самого себя? Мы должны создать для нашей молодежи такую социальную программу, при которой они 192»бы оставались самими собой и которая приносила бы им удовлетворе­ние. Такая общественная деятельность способствовала бы укреплению душевного здоровья личности. Само собой разумеется, что в основе психотерапии лежит прин­цип индивидуальности. Объясняя свой метод, Ранк писал: “Одним словом, главная его цель — саморазвитие; т.е. индивидуум должен развить себя в то, что он есть на самом деле”. В определение понятия индивидуальности значительный вклад внес известный швейцарский психолог Карл Юнг. Его работа “Психо­логические типы”, была так своевременна, что его термины “интро­верт” и “экстраверт” вошли в обыденный язык. Образ жизни экстра­вертов согласуется с объективными условиями или требованиями, ко­торые исходят извне. Подобно военным и деловым людям, они под­черкнуто активны. Интроверты, напротив, ориентируются на субъек­тивные данные. К этой категории относятся поэты, философы и уче­ные-исследователи. Граница между ними, конечно, зыбкая. Все мы, в той или иной мере, проявляем экстравертные и интровертные тенден­ции. Юнг понимал, что его система, которая гораздо сложнее, чем в нашем изложении, является лишь осью координат с весьма общими точками отсчета. Пытаться разложить людей по полочкам — занятие вредное и неплодотворное. Важно то, что сам Юнг как психотерапевт настаивал на индивидуальности личности. Создание определенной классификации помогает в работе, но следует помнить, что каждый индивидуум представляет собой единственную и неповторимую кате­горию. В Америке принято отождествлять экстравертный тип со здоровь­ем, а интровертный — с болезнью. Мы, американцы, в основном счи­таем себя экстравертами, что объясняется историей наших предков, отважных первопроходцев, и нашей настоящей увлеченностью бизне­сом и промышленностью, а также недостаточным вниманием, особен­но в прошлом, к занятиям гуманитарно-культурного характера. Вот откуда проистекает простодушное заблуждение, что наш тип личности — самый здоровый тип. Попытка сделать преуспевающего дельца из юноши с артистической натурой, из задумчивого философа или из уг­лубленного исследователя может превратить их в нездоровых людей. Следует, конечно, предостеречь от чрезмерного ухода в себя и отме­тить, что опасность подстерегает скорее тех, кто слишком интровер-тен, чем тех, кто слишком экстравертен, потому что в последнем слу­чае уклонившегося наставит на истинный путь и удержит от эгоцент­ризма само общество. Но главная задача личности — определить свою уникальную роль в обществе. Самая опасная ошибка, которую допускают профессиональные консультанты — это стремление втиснуть своего клиента в одну из из­вестных категорий, как правило, в ту, к которой принадлежит сам консультант. Допустим, консультант, который в годы учебы не всту­пал в студенческое общество, считает, что этого не следует делать и его подопечному. Или профессор, который сам работал как вол перед выпускными экзаменами, непременно порекомендует второкурснику забыть о всяких развлечениях и засесть за учебники. Примеры, конеч­но, упрощенные, но идея ясна: всегда существует опасность того, что консультант будет взирать на клиента со своей колокольни, т.е. руко­водствуясь своими взглядами, нравственными установками и своей личностной моделью, перенося все это на своего клиента и, тем са­мым, вторгаясь в его личностную автономию. Таким образом, распространенный совет “будь самим собой” имеет весьма серьезное обоснование. Но от такого совета мало проку, если человек не знает, каков он на самом деле. Часто в человеке одно­временно сталкиваются самые противоречивые “самости”. Поэтому совет быть самим собой может только усугубить путаницу в его уме. Сначала человек должен отыскать свое настоящее “Я”, а помочь ему в этом следует консультанту. С помощью консультанта клиент должен отыскать то, что Арис­тотель определил как “энтелехию”, т.е. “ту единственную форму в же­луде, из которой неизбежно разовьется дуб”. Как утверждает Юнг, “каждый из нас несет в себе свою форму жизни, ту неподдающуюся определению форму, которую невозможно вытеснить другой”. Эта форма жизни, истинное “Я”, охватывает глубины человеческого разу­ма, проникая далеко за пределы обыденного сознания, которое, как кривое зеркало, способно дать искаженное изображение истинного “Я”. Отыскать самого себя можно, только соединив сознательное “Я” с различными уровнями подсознания. Сейчас следует более четко описать и определить, что собой пред­ставляет царство подсознательного. Любой знает из собственного опыта, что в каждый данный момент осознанно работает только не­большая часть всего умственного потенциала личности. Наш разум проходит через сознание как поток, как кинопленка проходит через световой луч проекционного аппарата, чтобы отразить на экране по­стоянно меняющиеся картинки. Здесь, пожалуй, не избежать довольно избитого сравнения сознательной части разума с надводной частью айсберга, которая незначительна по сравнению с его подводной час­тью. Наш разум проникает в такие бесконечные глубины, до которых не достать никакой вспышке сознания. Мы даже не можем определить границы такого проникновения, ибо подсознательное значит “неизве-20 21стное”. Мы можем только принять подсознание как данность и изу­чать его функциональное проявление. Люди, привыкшие мыслить ог­раниченными категориями точных наук, часто даже не осмеливаются постулировать подсознание, тем самым отгораживаясь от большей ча­сти нашей умственной деятельности. А как же быть с нашими воспо­минаниями, прошлым опытом, знанием и всем тем бесконечным, что не может удержать наш сознательный разум, но что мы можем вы­звать в своей памяти по первому требованию? Теоретически никакой опыт не пропадает бесследно. Ничто не забывается, детские впечатле­ния также оставляют свой след в мозгу, хотя сам человек, уверенный, что прошлое забыто и быльем поросло, только безнадежно пожимает плечами. Способность запоминать и забывать относится к сложней­шим проблемам подсознания, где исследователям еще предстоит уз­нать много неведомого. В функциональном плане мы представляем себе подсознание как огромный склад, хранящий разнообразное психическое содержимое. Страхи, надежды, желания и разного рода инстинктивные побужде­ния. Но на самом деле это не склад, а скорее динамомашина, выраба­тывающая желания и побуждения, направляемые сознанием. “Великие решения, — как справедливо заметил Юнг, — как правило, скорее свя­заны с инстинктами и другими загадочными факторами подсознания, чем с сознательной волей и осознанной целесообразностью”. Подсознание можно рассматривать как ряд уровней. Такой под­ход соответствует реальному опыту, так как детские впечатления, на­пример, кажутся нам глубже, чем