Министерство общего и профессионального образования
Ростовский Государственный Университет
Реферат на тему:
«Интерпретация образа Гамлета в критике и литературе»
СтуденткиIII курса 2 группы
факультетафилософии и
культурологии
Ростов-на-Дону
2002 год
Введение
На протяжении нескольких веков многиеписатели, критики и литературоведы обращали свое внимание на произведения У.Шекспира. Конечно, это не случайно – ведь каждое из них поражает своей глубинойи знанием человека, со всеми его сильными и слабыми сторонами, положительными иотрицательными чертами характера.
В русской литературе Шекспир занялочень высокую ступеньку, хотя и пришел в нее достаточно поздно (сравнительно сдругими странами – Германией, Францией и т.д.). И все его истолкования иинтерпретации, не остались незамеченными. Многие произведения, начиная смалоизвестного «Гамлета Щигровского уезда» изаканчивая (но отнюдь не останавливаясь) произведениями, изучаемыми в школе –«Отцы и дети», «Рудин», «Гамлет и Дон-Кихот», «Иванов», стали настоящимижемчужинами русской литературы.
Тема, которую я выбрала, будетинтересна еще очень долгое время, если не всегда. Охватить ее невозможно –можно только проанализировать некоторые ее аспекты. Я бы хотела подробнееостановиться на проблеме гамлетизма в русской литературе, который довольнотесно был связан с социальными явлениями России.
Шекспировские образы в русской литературе
Ещев прошлом веке И.С. Тургенев, готовя речь к празднованию 300летнего юбилеяШекспира, писал: «мы, русские, празднуем память Шекспира и мы имеем право еепраздновать. Для нас Шекспир не одно только громкое, яркое имя, которомупоклоняются лишь изредка и издали: он сделался нашим достоянием, он вошел внашу плоть и кровь». Это, и подобные многочисленные утверждения,свидетельствуют о том, что наследие великого английского драматурга сталонеотъемлемой частью русской духовной жизни, активно усваивалось русскойлитературой XIX века.
Носколь бы не было велико влияние Шекспира на русскую литературу, опытыподражания ему, освоения драматических приемов в самых различных формах – отсюжетных мотивов до сценической техники – почти не выходили за пределы 1830-хгг. Дальнейшее развитие русскойдраматургии в сущности происходило без сколь-нибудь заметного прямого влиянияШекспира. Можно, пожалуй, говорить лишь о косвенном его воздействии наисторическую драматургию через посредство «Бориса Годунова» Пушкина.
Невозможностьи ненужность прямого следования Шекспиру были ясны уже Белинскому. Требуя в1840-е гг., чтобы литература изображала жизнь и воплощала идеи своего времени,он считал, что подражание драматургу, связанному с иной эпохой, несоответствует потребностям современности. Исходя из этого, критик выступал нетолько против «мелких подражателей», у которых выходило «пошло, отвратительно ибессмысленно то, что у Шекспира живописно, поучительно и исполнено глубокогосмысла», но и вообще против превращения Шекспира в объект для подражания. Приэтом он тут же оговаривается, что бы его не поняли ложно: «Не в том смысле негодится, чтобы его нельзя было читать, — боже нас сохрани от такой варварскоймысли! – но в том, что современную нам действительность невозможно изображать вдухе и форме шекспировской драмы».
Очевидно,что отрицалось прямое подражание. Но это не означает, что русская литературапослепушкинского периода была нечувствительна к воздействиям английскогодраматурга. Литераторам, духовно формировавшимся в 1830-е гг., присущенапряженное внимание к идее личности в такой мере, в какой оно не былосвойственно их предшественникам. Жаркие дискуссии вокруг проблемы личности, еенравственного долга и исторического назначения вспыхивают в московских кружках.В таких условиях Шекспир привлекал внимание уже не как драматург, но какхудожник, воссоздающий личности большого масштаба. Повышается интерес к нему икак к психологу.
Дляпоследующей русской литературы XIX векаосновное значение имеют шекспировские герои, с которыми так или иначесоотносятся герои отечественных произведений. Это соотношение не являлосьподражанием, имитацией. Шекспировские образы, подобно другим столь жезначительным образам мировой литературы, в процессе длительного бытования вдуховной жизни человечества отделились от конкретных произведений, в которыхони возникли, и приобретали значение неких «сверхтипов» –социально-психологических обобщений столь широкого плана, что за нимипризнавалось право на вневременное существование, не ограниченное какой-либоопределенной эпохой. В то же время считалось, что Шекспир даже и не создавал, акак бы открывал эти вечные сверхтипы. Тургенев так и писал о Гамлете: «Шекспироткрыл его – и сделал достоянием общим». К мысли о том, что шекспировские типывечны, что они встречаются в повседневной жизни, Тургенев возвращалсянеоднократно: «Шекспир изобразил Гамлета, но разве мы теряем что-нибудь оттого, что находим и изображаем современных Гамлетов? Те герои выработались приодних условиях, наши при других, мы должны, обязаны находить эти условия и ихрезультат!». Такая интерпретация шекспировских образов применительно к новымусловиям, соотнесение их с современностью и стали отличительной чертой русскогошекспиризма послепушкинской поры.
В1830-х гг. произведения Шекспира прошли стадию пародирования в русской литературе.Это может являться доказательством, что имя героя из собственного превращаетсяв нарицательное или хотя бы ему уподобляется. Примером этому может служитьводевиль актера Д.Т. Ленского «Гамлет Сидорович и Офелия Кузьминишна» (1844),героями которого были приказчик и перчаточница.
Итолько в конце 1840-х гг. появляется «Гамлет Щигровскогоуезда» (1840) Тургенева, произведение далеко не комического жанра. Тем не менеекакой-то пародийный момент содержался в названии, указывавшем, что Датскоекоролевство сменилось одним из многочисленных провинциальных уездов Российскойимперии и наследный принц превратился в захолустного дворянина. После этогопроизведения стало возможным появление такого заглавия, как «Леди Макбет Мценского уезда», в котором уже никакого ироническогооттенка не содержалось, тем более, что, благодаря Тургеневу, перенесениешекспировского героя в российский уезд не было ни новым, ни неожиданным. Кстатиговоря, помимо заглавия, повесть Лескова никак с шекспировской трагедией несоотносится, между ними нет сюжетных соответствий. Но, вводя это имя взаглавие, Лесков тем самым декларировал, что преступления его героини – непросто уголовные дела, а подлинная трагедия и что в любом уезде России(первоначально повесть называлась «Леди Макбет нашего уезда») в гуще народнойжизни можно найти трагические коллизии шекспировских масштабов.
Кромевышеназванных произведений можно отметить следующие: «Степной король Лир»(1870) И.С. Тургенева, «Деревенская Офелия» (1870) В.И. Немировича-Данченко и«Деревенский король Лир» (1880) Н.Н. Златовратского.
Проблемагамлетизма
Известно,что трагедия «Гамлет» с ее интеллектуальным заглавным героем, душу котороготерзают неразрешимые противоречия, отразившие кризис ренессансного гуманизмаполучила широкое распространение во всем мире и в течение более трех споловиной веков своего существования вызвала множество интерпретаций влитературе и на сцене. Если отвлечься от конкретики пьесы, основнаятеоретическая коллизия ее состоит в том, что герой, осознавший бесчеловечностьи враждебность окружающей его действительности, понимает, что его долг боротьсяс нею и – одновременно – что он бессилен это сделать. Отсюда возникают егосомнения в смысле человеческого существования и вопрос о возможностисамоубийства (монолог «Быть или не быть»). Это, так сказать, инвариантнаяоснова трагедии. Но каковы причины трагического противоречия, лежат ли онивнутри героя или вне его, что представляют собой конкретно эти внутренниемотивы или внешние обстоятельства? На такие вопросы могли быть различные ответыи эта возможность породила множество истолкований «Гамлета», которыевыдвигались на протяжении веков. Некоторые из этих истолкований порождали такназываемый «гамлетизм»: страдания датского принца соответственно осмысленные,рассматривались как выражение духовной жизни некоего поколения, общественнойгруппировка, а иногда даже целой нации, пережившей кризисное состояние своейистории. И хотя исходным моментом в создании этого понятия был шекспировскийобраз, гамлетизм приобретал известную автономность, так или иначе отдалялся отпервоисточника, новые писатели выступали в своеобразное «соавторство» иШекспиром, отражая интересы и запросы своего времени.
Весьмахарактерно, что при возникновении концепции гамлетизма образ ее носителя, какправило, не связывался с фабулой трагедии «Гамлет», и это отличает его отгероев других шекспировских трагедий, которые также приобрели значение«сверхтипов», «вечных спутников» человечества. Имя Макбета обычно прилагается кузурпатору власти, леди Макбет – к соучастнице убийства, Отелло – к ревнивцу,убивающему любимую женщину или хотя бы покушающемуся на ее жизнь, Лира – кчеловеку, обездоленному наследниками, которых он сам же облагодетельствовал ит.д. Но Гамлеты нового времени обычно не должны ни мстить за убийство отца, нидраться за престол. С шекспировским прообразом их связывает тольконравственно-психологический облик в том виде, как его понимает данныйистолкователь гамлетизма.
Гамлетизмначал складываться в конце XVIII века, когдаидеологические процессы, связанные с социальным и политическим переворотами введущих европейских странах, привели к краху просветительства.Рационалистическому мышлению Просвещения гамлетизм был чужд, ибо само сознаниепротиворечия считалось залогом его преодоления. Но история рассеяла этииллюзии, наглядно показав, что одного сознания мало, нужно что-то еще. Но что?В этом и состоял вопрос. Гете в «Годах учения Вильгельма Мейстера»(1795) устами своего героя утверждал, что Шекспир показал в «Гамлете» «великоедеяние, возложенное на душу, которой это деяние не под силу», и «прекрасное,непорочное, благородное, нравственное существо без телесной силы, образующейгероя, погибает под бременем, которое оно не в силах ни снести, ни свергнуть».
Романтикивыдвинули несколько иное толкование: бездеятельность принца объясняласьнепомерностью размышления, рефлексии, разъединением мысли и воли.
Концепциягамлетизма закономерно возникла в политически раздробленной феодально отсталойГермании, где каждый мыслящий немец ощущал жалкое существование своей страны иневозможность каких-либо преобразований, ибо не было реальной силы, способнойсовершить переворот. Образ датского принца получал злободневное политическое ив то же время самокритическое толкование, рассматривался как своеобразныйпророческий символ немецкого народа, бессильного бороться за свое освобождение.Немецкий публицист Людвиг Бёрне назвал Гамлета копией немцев. Чтобы создатьтрагедию, заявлял он, «немцу был бы нужен только красивый почерк.Он переписал бы на бумагу самого себя – и Гамлет готов». Эту мысль позднееподхватил поэт Фердинанд Фрейлигрант; незадолго дореволюционных событий он написал стихотворение «Гамлет» (1844), начинавшеесясловами: «Германия – это Гамлет!». Окончательное развитие концепция получила унемецкого шекспироведа Г.Г. Гервинуса, который писалразбор трагедии под впечатлением политических разочарований, испытанныхнемецким народом в 1848 г.
Немецкиеистолкования «Гамлета» были известны и в России и в какой-то мере влияли настановление здесь понятия гамлетизма. Тем не менее русский гамлетизм возникпрежде всего на основании национальных литературно-общественных условий,применительно к которым интерпретировались шекспировская трагедия и ее герой.
«Гамлет»первоначально попал в Россию в переделках А.П. Сумарокова (1748) и С.И.Висковатова (1811), которые восходили к французским переделкам. Онивоспринимались как драмы из жизни коронованных особ и содержали злободневныеполитические аллюзии. Ничего похожего на гамлетизм не обнаруживается впереживаниях заглавных героев обеих пьес и они, кстати сказать, одинаковоторжествуют в финале над своими противниками.
УвлечениеШекспиром литераторов пушкинского поколения, в сущности, мало коснулось«Гамлета». Сам Пушкин, конечно, знал трагедию, но переживания датского принцаего, видимо, не волновали. И дажепочитатель Шекспира Кюхельбекер, признавший, что характер и поступки датскогопринца «начертаны с таким необыкновенным знанием путей Провидения», тут же оговаривался,что трагедия эта малодоступна, написана «только для известного кругачитателей», и отдавал предпочтение «Макбету», находя здесь более «силы,движения, возвышенности». К тому же это писалось уже после 14 декабря.
В последекабрьскую пору интерес к «Гамлету» постепенновозрастает. В 1827 году в «Московском вестнике» были напечатаны рассужденияГете о Гамлете. В следующем году появился весьма точный первый русский переводтрагедии, выполненный М.П. Вронченко, офицером-геодозистом и переводчиком-любителем. Во введениик переводу Вронченко сообщал основные сведения оШекспире, формулировал свои переводческие принципы и толковал характер Гамлета,опираясь на суждения Гете. О том, что образ датского принца имеет какое-либозначение для русской жизни, речи пока не было.
Актуальноезначение Гамлета было открыто тем поколением, которое духовно формировалось вкризисную эпоху николаевского царствования, в «удивительное время наружногорабства и внутреннего освобождения», по словам Герцена. Идеологический центрперемещается в сторону вопроса о назначении человека. Не эстетика, а этикастановятся во главу угла. Этому соответствовала потребность в создании образаличности, имеющего общее, историческое значение. Этот образ возникает извсевозможных форм кружкового общения. Но эта выпестованная кружком«историческая личность», способная в кружковых спорах решать проблемы мировогозначения, за его пределами оказывалась бессильной и бесправной. Известно, чтоумственное брожение московских кружков не прошли даром и впоследствии дало своиплоды. Но тогда, в 1830-е гг. положение казалось бесперспективным иуподоблялось трагической коллизии Гамлета.
Впрочем,первым, кто почувствовал актуальное значение образа датского принца был,видимо, М.Ю. Лермонтов. В одном из писем юный поэт утверждает, что именно в «Гамлете»воплотились вся гениальность драматурга, его проникновение в сердце человека изаконы судьбы. Можно понять, что романтически настроенный юноша представлялсебе гордого, сильного и высокомерного принца, легко поражающего противниковсвоими ироническими насмешками. Это еще довольно далеко до последующихистолкований Гамлета, но важно, что такой образ запал в сознание Лермонтова и вдальнейшем как-то «накладывался» на его героев.
Однакорешающее значение для формирования русского гамлетизма имел перевод Н.А.Полевого, поставленный на московских и петербургских сценах и изданныйотдельной книгой в 1837 году.
ПереводПолевого был далек от точности и вполне определенно приспосабливалшекспировскую трагедию к умонастроению людей 1830-х гг. Переводчик сам отмечалсвязь «Гамлета» с современностью. Во вступительном слове, предварявшем чтениетрагедии, актерам Московского театра, он утверждал, что Шекспир, создавая образпринца, «был не только великим поэтом, но и пророком, прозревшим на 300 летвперед . Гамлет по своему миросозерцанию и по нравственному настроению человек нашего времени, дитя XIX века». И далее: «… мы любим Гамлета как родногобрата, он мил нам даже и со своими слабостями, потому что его слабости сутьслабости наши; он чувствует нашим сердцем и думает нашею головой».
Нообстоятельства жизни переводчика (он происходил из купцов и после 1834 года,после запрета «Московского телеграфа», оказался в изоляции) заставили его всесвои душевные муки – скорбь, горечь и злость – воплотить в переводе «Гамлета». Герой Шекспира за злодеянием, убившимего отца, видел нечто большее, чем просто убийство, — мир, потерявший своюоснову, вывихнутый век. И он понимает, что восстановить мировой порядок ему непод силу. У Полевого же он и не пытался решать мировые задачи и скорбел вбессильной тоске: «Преступное проклятое! Зачем рожден я наказать тебя!».
Ивсе-таки это был перевод, а не переделка. В целом сюжет шекспировской трагедиибыл передан достаточно полно и верно, но при этом приближен к современности. Винтерпретации Полевого Гамлету были присущи черты передового русскогоинтеллигента, бессильного перед лицом политической реакции, терзающегося отсвоего бессилия, разъедаемого рефлексией, а трагедия в целом приобрела характерромантической мелодрамы. Такой Гамлет отражал настроения времени, когда«меланхолия делалась какою-то модною болезнью и многие прониклисьсовременным гамлетизмом» (Л.Л. Леонидов).
Молодоепоколение приняло с энтузиазмом «Гамлета» Полевого, оно зачитывалось им, находилов нем воплощение своей исторической судьбы.
ПоначалуГамлет интерпретировался в романтическом духе, ему придавались демоническиечерты. 17 апреля 1837 г. Герцен писал своей невесте: «… несмотря на то, что я10 раз читал «Гамлета», всякое слово его обливает холодом и ужасом».
«Гамлет! Гамлет! – восклицал Ф.М.Достоевский в письме к брату 9 августа 1838 г. – Когда я вспомню эти бурные, дикие речи, в которыхзвучит стенание оцепенелого мира, тогда ни грусть, ни ропот, ни укор не сжимаютгруди моей… Душа так подавлена горем, что боится понять его, чтоб не растерзатьсебя».
Печатно о близости Гамлетасовременному поколению первым заявил Белинский. В статье 1838 г. ««Гамлет».Драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета» он утверждал: «Гамлет! это жизнь человеческая, это человек,это вы, это я, это каждый из нас, более или менее, в высоком или смешном, новсегда в жалком и грустном смысле».
Статья состоит из 3-х частей: впервой излагается содержание трагедии,во второй она подвергается анализу, третья посвящена игре Мочалова, которуюБелинский наблюдал на девяти представлениях с января по ноябрь 1837 года. Анализ трагедии превращается у Белинского вкакой-то мере в осознание своей исторической судьбы, и когда Белинский писал о«состоянии Гамлета»: «… потерять веру в самого себя, увидеть свои убеждения всовершенном разладе со своею жизнью – это потеря, и потеря ужасная», он исходилиз собственного душевного опыта. Критик считал, что трагедия отражает духовноестановление человека. До ее начала Гамлет еще «прекрасная душа», счастливая идовольная жизнью, потому что действительность не расходилась с его мечтами. Нодля достижения высшей гармонии сознающего себя духа он должен пройти стадиюраспадения примитивной гармонии, осознания разлада между идеалом и действительностью,стадию борьбы и страданий.
Причина дисгармонического распадения,по Белинскому, состоит в том, что Гамлет «увидел мир и человека не такими,какими бы он хотел их видеть, но увидел их такими, каковы они суть в самомделе». Его вера убита, мир представляется ему страшным, и он чувствует, чтолежащий на нем долг исправить мир ему не по силам.
«Итак, вот идея Гамлета: слабостьволи, но только вследствие распадения, а не по его природе. От природы Гамлетчеловек сильный: его желчная ирония, его мгновенные вспышки, его гордоепрезрение — все это свидетельствует об энергии и великости души». Вэто заключение критик вкладывал собственные переживания и раздумья, в немотразились крах юношеских романтических идеалов, «распадение» со следующим заним разочарованием, слабостью воли и т.д., которые переживали он и многие егодрузья.
Статья писалась в то время, когдаБелинский требовал от литературы овладения «действительной жизнью», и этотпереход от романтического толкования человека к реалистическому психологизмуполучает выражение в тщательном анализе переживаний, сомнений, душевныхколебаний Гамлета во всех их мельчайших оттенках.
Романтическое представление о Гамлетепреодолевает и Герцен. В 1842 г. в «Капризах и раздумье» он рассматривает датскогопринца как прообраз исторически обусловленной рефлексии своего поколения и ужене пытается патетически приукрасить его. «Мы не хотим шага сделать, — пишет он,- не выразумев его, мы беспрестанно останавливаемся,как Гамлет, и думаем, думаем… Некогда действовать; мы пережевываем беспрерывнопрошедшее и настоящее, все случившееся с нами и с другими, ищем оправдания,объяснений, доискиваемся мысли, истины. Все окружающее нас подверглось пытующему взгляду критики. Это болезнь промежуточных эпох».Впоследствии в «Былом и думах» Герцен подчеркнул, что «характер Гамлета»возникает «особенно в эпоху сомнений и раздумья, в эпоху сознания каких-точерных дел, совершившихся возле них, каких-то измен великому в пользуничтожного и пошлого».
Крах романтических иллюзий переживаюти другие участники московских кружков 1830-х гг. и в результате отромантической идеализации датского принца не осталось и следа. Реалистическимбыло и само изображение нового Гамлета в его социальной детерминированности,обусловленности средой. Отныне имя Гамлета в России связывается с понятием«лишний человек». Самый термин этот ввел Тургенев в 1850 г. повестью «Дневниклишнего человека». Но соответствующий литературный тип, с такими егохарактерными чертами, как чуждость официальной жизни, душевная усталость,скептицизм, рефлексия, разлад между словом и делом, общественная пассивность, — складывался в русской литературе постепенно, начиная с Онегина, Печорина,Бельтова. К тому моменту, когда «лишний человек» стал называться Гамлетом,общественная значимость соответствующего социального слоя резко упала.
В 1860 г. Тургенев выступил состатьей «Гамлет и Дон-Кихот». Она была задумана после 1848 г. и долгое времявынашивалась автором. Но если впечатления от революции 1848 г. были исходныммоментом в возникновении ее замысла, то писалась она в период подготовки вРоссии общественных реформ и завершена была в годы русской революционнойситуации. Одним из наиболее актуальных вопросов этого времени был вопрос о типеобщественного деятеля, способного осуществить необходимые преобразования встране. На это указывали революционные демократы. И Тургенев тоже считал, чтонеобходимы новые люди, «сознательно-героические натуры», которые противостоялибы бездеятельным рефлектерам. В статье «Гамлет иДон-Кихот» он и рассматривал героевШекспира и Сервантеса как искони существующие типы, «две коренные,противоположные особенности человеческой природы, с точки зрения ихобщественной пригодности.
«Что же представляет собою Гамлет? –спрашивал Тургенев и отвечал: — Анализ прежде всего и эгоизм, а потомубезверье. Он весь живет для самого себя, он эгоист; но верить в себя дажеэгоист не может . Но это я, в которое он не верит, дорого Гамлету. Этоисходная точка, к которой он возвращается беспрестанно , он скептик –и вечно возится и носится с самим собою; он постоянно занят не своейобязанностью, а своим положением. Сомневаясь во всем, Гамлет, разумеется, нещадит и самого себя: ум его слишком развит, чтобы удовлетвориться тем, что он всебе находит отсюда проистекает его ирония . Гамлет снаслаждением, преувеличенно бранит себя. Он не верит в себя – и тщеславен; он не знает, чего хочет и зачемживет, — и привязан к жизни . Он мечтает о самоубийстве еще допоявления тени отца но он себя не убьет». «…Гамлеты ничего ненаходят, ничего не изобретают и не оставляют следа за собою. Кроме следасобственной личности, не оставляют за собою дела. Они не любят и не верят».
Тургеневская интерпретация Гамлетаимела целью показать социальную бесплодность и даже вред сосредоточенной насебе рефлексии и скепсиса. Гамлет, считал писатель, воплощает в себе «началоотрицания». Однако отношение к этому началу у Тургенева неоднозначное.«Отрицание Гамлета сомневается в добре, но во зле оно не сомневается и вступаетс ним в ожесточенный бой»; «зло и ложь» – его «исконные враги».
Гамлету Тургенев противопоставлялДон-Кихота; в его истолковании это был «энтузиаст, служитель идеи», который«весь живет для других, для своих братьев, для истребления зла, дляпротиводействия враждебным человечеству силам».
Рассматривая роль в общественномпрогрессе двух типов людей – эгоиста-скептика и преданного идее энтузиаста,олицетворенных в образах Гамлета и Дон-Кихота, Тургенев должен был выяснитьвопрос об их отношении к массе, об их способности вести за собой народ. Впротивоположность Дон-Кихотам, увлекающим за собою людей, Гамлеты, утверждалТургенев, «точно бесполезны массе; они ей ничего не дают, они ее никуда вестине могут, потому что сами никуда не идут»; «они одиноки, а потому бесплодны»,масса презирает их за коренную бесполезность», за невозможность положительногоприменения их мыслей, а с другой стороны, и «Гамлеты презирают толпу», котораяв их глазах «так груба и грязна! а Гамлет – аристократ, не по одному рождению».
Такова была тургеневская концепциягамлетизма, окончательно сформулированная в 1860 г. и имевшая злободневныйсмысл, довольно далекий от Шекспира, как, впрочем, и от Сервантеса.Истолкование Гамлета как современного социально-психологического типаотразилось и во многих произведениях писателя. При этом, однако, ГамлетыТургенева весьма отличны друг от друга и индивидуализированы. Их объединяютлишь самые общие черты сверхтипа, которые как бы «накладываются» на конкретныйобраз. Гамлетовские черты обнаруживаютсяи в образах «лишних людей» последующих произведений писателя: герое повести«Ася» (1857), Литвинове в романе «Дым» (1867), Санинев «Вешних водах» (1871) и др.
Определяя в статье противоположныетипы Гамлета и Дон-Кихота, Тургенев признавал, однако, что «действительность недопускает таких резких разграничений, что в одном и том же живом существе обавоззрения могут чередоваться, даже сливаться до некоторой степени». Такоесоединение было возможно еще и потому, что Гамлет в интерпретации Тургеневавступает в ожесточенный бой со своими исконными врагами – злом и ложью, чтосближает его с Дон-Кихотом. И писатель действительно показал разного родасочетание гамлетизма и донкихотства в героях своих романов – Рудине («Рудин»,1855) и Базарове («Отцы и дети», 1862).
Соединение имени Гамлета стургеневским типом «лишнего человека» получило широкое распространение и дажебыло взято на вооружение демократической критикой. Д.И. Писарев уже в 1861 г. встатье «Идеализм Платона» писал: «Такого рода идеализм тяготел над Рудиными и Чулкатуриными прошлого поколения; он породил наших грызунови гамлетиков, людей с ограниченными умственнымисредствами и с бесконечными стремлениями». Позднее с Рудиным сравнил ГамлетаН.В. Шелгунов (1824-1891), деятельный участник революционного движения 1860-х гг. Гамлет, писал он, это «мечтающийэгоист, возящийся только со своей драгоценной особой. Гамлет именно типфилистера очень большого размера. А Рудин! Это просто беспомощная пустота,просящая подачки».
Однако события вскоре показали, чтогамлетизм был не только связан с прошлым, с эпохой Рудиных и Чулкатуриных. Поднималась новая его волна, вызваннаяпровалами и разочарованиями в движении народников, а затем в 1880-е гг. и общейполитической реакцией в стране. Уже Тургенев с присущей ему чуткостью уловилэто и показал в романе «Новь» (1876) в образе Нежданова, которого друг его,Паклин дважды называет «российским Гамлетом», а сам он, размышляя наедине ссобой, восклицает: «О Гамлет, Гамлет, датский принц, как выйти из твоей тени?Как перестать подражать тебе во всем, даже в позорном наслаждениисамобичевания?»
В 1880-е гг. уже сами народникиприменяют имя Гамлета и термин «гамлетизм» (который, видимо, и возник в этовремя) для обозначения скептиков, разочаровавшихся в успехе движения. Причемслова эти прилагаются к новым явлениям, они еще связываются со старымипонятиями 1850-х гг.
Вожди и идеологи народничествавыступали противниками гамлетизма, разлагающего участников революционногодвижения. П.Л. Лавров опубликовал статью «Шекспир в наше время», гдерассматривал творчество драматурга в свете современный нравственных задач.Призывая своих читателей к действию и борьбе, Лавров писал: «… надодействовать, а не восклицать уныло с Гамлетом:
Распаласьсвязь времен, —
Зачемже я связать ее рожден!
Да, связь времен распалась ипостоянно распадается, и осужден на гибель как «пропащий человек», тот, кто,как Гамлет может только ныть над тем, что его жизнь «ничтожнеебулавки»; может лишь рассуждать «промежду себя» о «быть и не быть»…»
Соединение гамлетизма сраспространившимися в литературе начала 1880-х гг. пессимизмом особеннопроявилось в откликах критиках-народников на рассказыВ.М. Гаршина. Под знаком гамлетизма рассматривал творчество Гаршина Скабичевский в «письме к читателям». Он и раньше стремилсяопределить гамлетизм социально. Поэтому он отрицал «метафизический» взглядТургенева, будто «люди от рожденияявляются гамлетами или донкихотами», и определялгамлетизм как «известное психическое настроение» со следующими симптомами:«угнетенное, мрачное настроение духа, упадок энергии и активности, развитиескептического и пессимистического взгляда, сначала на свою собственную особу, апотом и на весь людской род, а в конце концов наклонность к помешательству,пьянству или самоубийству». Такое «болезненное состояние духа», утверждал Скабичевский, может быть вызвано самыми различными причинами и, перечисляя некоторые из них,он как частный вид выделял «гамлетизм шекспировского Гамлета».
Дальнейшее развитие общественнойжизни вело, как мы знаем, к вырождениюнародничества, которое превращалось из революционного действия в либеральноефразерство. Одновременно вырождались и «лишние люди», те общественные группы,которые питали русский гамлетизм. В условиях возникновения и развитияпролетарского движения, приближавшегося с каждым годом политическую революцию,происходит все более резкое размежевание социальных сил, и для «лишних людей»,а с ними и для гамлетизма вообще не остается места в жизни. Это окончательноевырождение русского гамлетизма наиболее отчетливо запечатлел в своем творчествеА.П. Чехов.
«Чеховские герои, — писал В.В.Воровский, — являются эпигонами поколений, сыгравших в свое время крупнуюисторическую роль, их гибель – это заключительный эпизод в жизни целогообщественного течения. В качестве эпигонов они обезличиваются, выцветают, спускаются от общественного до личного, отдейственной энергии до апатии и разочарования». И свое разочарование онидекорируют гамлетовским плащом. Одни кокетничают этим уподоблением себя датскомупринцу, другие, как Иванов, герой одноименной пьесы, стыдятся его, но существодела от этого не меняется: сравнение с Гамлетом означает, что для них нет местав жизни. При этом они отнюдь не походи на шекспировского принца, каким егопредставлял се