«Личность и тоталитаризм на материале жанра антиутопии» Курсовую работу

Министерство образования и науки Украины Севастопольский национальный технический университет Кафедра теории и практики перевода« Личность и тоталитаризм на материале жанра антиутопии»Курсовую работу выполнил студент группы АЯ-34д Лисогор Э.В.Научный руководитель: Ст. преподаватель кафедры ТПП Кабанова Н.Е.Севастополь2007ОглавлениеВведение…………………………………………………………………………….3 Глава 1. История становления антиутопии как жанра1.1.Утопия как исходная жанровая форма…………………………………..…..4 1.2.Причины появления антиутопии как жанра………………………………….5 1.3. Характерные черты антиутопии……….………………………………………….7 1.4. Тоталитаризм как центральная проблема антиутопии……………………….11^ Глава 2. Судьба личности в тоталитарном обществе2.1. Личность и «идеальное общество» в романе Е.Замятина «Мы»…………15 2.2. «Естественный человек» и «светлое будущее» в романе О.Хаксли « О дивный новый мир»………………..…………………………………………21 2.3. Черты антиутопии в романе Пера Вале «Гибель 31-го отдела»………….25 2.4. Типологические параллели романов…………………………………..…..28Заключение……………………………………………………………..……..….32 Список использованной литературы……………………………………..……..34ВведениеРоман антиутопия занимает особое место в литературе ХХ века. Антиутопические произведения являются как бы сигналом, предупреждением о возможном скором закате цивилизации. О романах антиутопиях написано множество критических трудов, однако, в отечественном литературоведении, жанр антиутопии недостаточно исследован, еще многое остается несказанным. Сегодня мы имеем возможность взглянуть на роман – антиутопия по-новому, иным взглядом, свободным от идейного давления, которое иногда заметно в работах советских критиков. Цель данной работы – рассмотреть судьбу личности в тоталитарном обществе на основе романов антиутопий и провести типологические параллели между ними. Эта цель и определила круг задач: – рассмотреть историю появления утопического жанра – проанализировать причины появления антиутопии как жанра – выявить характерные черты антиутопии – исследовать тоталитаризм как центральную проблему антиутопии – рассмотреть судьбу личности в романах антиутопиях – провести типологические параллели романов Материалом для исследования послужили: роман Е. Замятина «Мы» – как один из самых первых и самых типичных романов антиутопий, роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», так как Хаксли один из немногих писателей антиутопистов, чьи прогнозы сбываются уже сегодня; роман Пера Вале «Гибель 31-го отдела», так как этот роман отличается от типичных антиутопий. Роман был издан в то время, когда события, в нем описанные, еще казались сказкой, фантасмагорией. Сегодня, спустя 40 лет, это уже не сказка, а реальность.^ Глава I. История становления антиутопии как жанра.1.1. Утопия как исходная жанровая формаУтопия (от греч. ou – не, нет и topos – место, т.е. место, которого нет; иное объяснение: eu – благо и topos – место, т.е. благословенное место) – литературно-художественное произведение, содержащее картину идеального общества, населенного абсолютно счастливыми людьми, живущими в условиях совершенного государственного устройства.1 В утопической литературе отразилась общественная потребность в гармонизации отношений между личностью и обществом, в создании таких условий, когда бы интересы отдельных людей и всего человечес­кого сообщества были слиты, а раздирающие мир проти­воречия разрешились бы всеобщей гармонией. Как жанр, утопия зародилась еще в эпоху возрождения. Английский писатель Томас Мор опубликовал книгу, где описывал устройство государства Утопия, вместе с тем вскрывая пороки и недостатки современного ему уклада жизни. Уже в XVI-ом веке встала проблема несовершенства общества, и пути её разрешения писатели пытались найти в создании идеальных миров. Так, у Т. Мора в воображаемом идеалистическом государстве все материально равны, не существует ни классовых делений, ни привилегированных чинов, более того, излишнее богатство, изобилие драгоценных камней и металлов является атрибутикой воров и нарушителей закона. Томас Мор пытался сквозь безупречный, «дивный новый мир» показать бесполезность многих современных порядков, донести до читателя наиболее совершенную на его взгляд, модель государства. Подобная линия четко прослеживается в таких утопических произ­ведениях эпохи Возрождения, как «Город солнца» Т. Кампанеллы, «Новая Ат­лантида» Ф. Бэкона и др. Позже эта линия пройдет через произведения Вольтера, Руссо, Свифта и через уто­пическую фантастику XX века. В XX веке развитие европейской и, в частности бри­танской, утопической традиции продолжалось. В основе расцвета утопии в первые десятилетия XX века лежала овладевшая в это время общественным сознанием «науч­ная эйфория» — когда интенсификация научно-техничес­кого прогресса и, главное, резкое усиление влияния на­учных достижения на качество жизни населения породи­ли на уровне массового сознания иллюзию возможности неограниченного совершенствования материальной жизни людей на основе будущих достижений науки и, главное, возможности научного преобразования не толь­ко природы, но и общественного устройства — по моде­ли совершенной машины. И символической фигурой, как в рамках литературы, так и в рамках общественной жиз­ни первых десятилетий XX века стал Г. Уэллс — созда­тель утопической модели «идеального общества» как об­щества «научного», целиком подчиненного научно под­твержденной целесообразности. В своем романе «Люди как боги» (1923) Г. Уэллс несовершенству земного бытия, где царит «старая концепция социальной жизни государ­ства как узаконенной внутри определенных рамок борь­бы людей, стремящихся взять верх друг над другом»2, противопоставил подлинно научное общество — Утопию (сам выбор названия свидетельствует об опоре Г. Уэллса на традицию, идущую от Т. Мора). Особого внимания заслуживают отразившиеся в лите­ратуре первых десятилетий XX века утопические моде­ли, в основу которых легла идея «творческой эволюции», то есть осознанного изменения человеком собственной природы, направления собственной эволюции в то или иное желаемое русло. ^ 1.2. Причины появления антиутопии как жанра. Социальные утопии первых десятилетий XX века в значительной степени предполагали непосредственную взаимосвязь между правом человека на достойную жизнь — и его ко­ренным изменением (как правило, при этом оказывается допустимой и социальная селекция). В значительной сте­пени подобная двойственность утопического сознания в контексте базовых ценностей гуманизма и легла в основу сознания антиутопического. И эта же двойственность утопии определила и некоторую размытость антиутопи­ческого жанра. По самому определению жанр антиуто­пии предполагает не просто негативно окрашенное опи­сание возможного будущего, но именно спор с утопией, то есть изображение общества, претенду­ющего на совершенство, с ценностно-негативной сторо­ны.3 При определении более частных базовых черт анти­утопии можно в определенном приближении руковод­ствоваться характеристикой жанра, данной Шишкиным4 — с его точки зрения, для антиутопии ха­рактерны: 1) Проекция на воображаемое общество тех черт современного автору общества, которые вызывают его наибольшее неприятие. 2) Расположение антиутопи­ческого мира на расстоянии — в пространстве или во вре­мени. 3) Описание характерных для антиутопического общества негативных черт таким образом, чтобы возни­кало ощущение кошмара. Однако в реальных произве­дениях антиутопического жанра — именно в силу двой­ственности утопии — зачастую общество, представлен­ное как в целом антиутопическое, одновременно раскры­вается и со стороны своих обретений. Так, не случайно в целом антиутопический мир из романа О. Хаксли «О див­ный новый мир» вобрал в себя ряд черт, которые – с некоторой корректировкой — станут и частью уто­пического мира из его же романа «Остров» (1962). В равной степени и произведения утопического жанра мо­гут содержать в себе антиутопический элемент (Г. Уэллс, «Люди как боги», И. Ефремов, «Час Быка»). Расцвет антиутопии приходится на XX век. Связано это как с расцветом в первые десятилетия XX века уто­пического сознания, так и с приходящимися на это же время попытка­ми воплощения, социальных механизмов, благодаря которым массовое духовное по­рабощение на основе современных научных достижений стало реальностью. Безусловно, в первую очередь имен­но на основе реалий XX века возникли антиутопические социальные модели в произведениях таких очень разных писателей, как Дж. Оруэлл, Р. Брэдбери, Г. Франке, Э. Берджесс, и О. Хаксли. Их антиутопические произведения являются как бы сигналом, предупреждением о возможном скором закате цивилизации. Первой страной «реализованной» утопии стала большевистская Россия, и потому антиутопические импульсы особенно свойственны именно русской литературе. Первый русский роман-антиутопия – «Мы» Е.Замятина (1920, опубликован в 1924 в Англии). ^ 1.3. Характерные признаки антиутопии Антиутопия представляет собой пародию на утопические художественные произведения либо на утопическую идею. Подобно сатире, антиутопия может воплощаться в самых различных жанрах: романе, поэме, пьесе, рассказе. Если утописты предлагали человечеству рецепт спасения от всех социальных и нравственных бед, то антиутописты призывают читателя разобраться, как расплачивается простой обыватель за всеобщее счастье. Романы антиутопистов во многом схожи: каждый автор говорит о потере нравственности и о бездуховности современного поколения, каждый мир антиутопистов – это лишь голые инстинкты и «эмоциональная инженерия»5. ^ Попытаемся определить характерные черты жанра, опираясь на работу Ю.И. Архиповой «Утопия и антиутопия ХХ века» 6 1) структурный стержень антиутопии – антикарнавал. Мир антиутопий – пародия на свободную стихию народной смеховой культуры, пародия на карнавал. Если в основе обычного карнавала, описанного в литературоведении ХХ в. М.М.Бахтиным, лежит т.н. амбивалентный, двойственный, отрицающе-утверждающий смех, то сущность тоталитарного псевдокарнавала – абсолютный страх. Но страх этот тоже можно назвать амбивалентным: он всегда сопровождается благоговением к власти и восхищением ею. Если в обычном карнавале отменяются любые социальные перегородки, рушится вся общественная иерархия, смех полностью уравнивает в правах «верхи» и «низы», то в псевдокарнавале дистанция между людьми на разных ступенях социальной лестницы – неотменяемая норма. В карнавале все над всеми смеются – в псевдокарнавале все за всеми следят, все друг друга боятся.7 Конфликт в антиутопии возникает там, где герой отказывается видеть мазохистское наслаждение в собственном унижении властью. Так произошло с замятинским 1-330, так происходит затем и с Уинстоном, героем Оруэлла в “1984”. 2) Антиутопия смотрится в утопию с горькой насмешкой. Утопия же не смотрит в ее сторону, вообще не смотрит, ибо она видит только себя и увлечена только собой. Она даже не замечает, как сама становится антиутопией, ибо опровержение утопии новой утопией же, “клин клином” – один из наиболее распространенных структурных приемов. Отсюда – матрешечная композиция антиутопии. При “матрешечном” устройстве повествования, само повествование оказывается рассказом о другом повествовании, текст становится рассказом о другом тексте. Это характерно для таких произведений, как “Мы” Е.Замятина, “Приглашение на казнь” В.Набокова, “1984” Дж. Оруэлла, “Любимов” Абрама Терца, “Зияющие высоты” А.Зиновьева, “Москва 2042” В. Войновича, “Невозвращенец” и “Сочинитель” А.Кабакова. Подобная повествовательная структура позволяет полнее и психологически глубже обрисовать образ автора “внутренней рукописи”, который, как правило, оказывается одним из главных (если не самым главным) героев самого произведения в целом. 8 Само сочинительство оказывается знаком неблагонадежности того или иного персонажа, свидетельством его провоцирующей жанровой роли. Во многом сам факт сочинительства делает антиутопию антиутопией. Часто сочинительство оказывается проявлением деятельности запретной, нежелательной, с точки зрения властей, самостоятельным “мыслепреступлением”. Рукопись становится средством сотворения иной – лучшей или худшей – действительности, построенной по иным законам, нежели те, что правят в обществе, где живет пищущий эту рукопись герой. 9 3) Для повествования в антиутопии весьма продуктивным оказывается мотив “ожившего творчества”. Часто события, описываемые в рукописи героя, становятся “сверхреальностью” для произведения в целом. Акт творчества возвышает героя-рассказчика над остальными персонажами. Обращение к словесному творчеству – не просто сюжетно-композиционный ход. Рукопись проявляется как подсознание героя, более того, как подсознание общества, в котором живет герой. 4) Вряд ли можно считать случайным то обстоятельство, что повествователем в антиутопии зачастую оказывается характерный, “типичный” представитель современного антиутопического поколения. Предчувствие усложненности мира, страшная догадка о несводимости философского представления о мире к догматам “единственно верной” идеологии становится главным побудительным мотивом для его бунта, и не имеет значения, должен герой сознавать это или нет. 4) Характерным для антиутопии является то, что явления, предметы, процессы, люди получают новые имена, причем семантика их оказывается не совпадающей с привычной. Переименование в этом случае объясняется либо сакральностью языка власти – и тогда получается “новояз”, адекватно отражающий идеологию “двоемыслия” у Джорджа Оруэлла в “1984”, либо является переименованием ради переименования, на первый взгляд – ненужным. Переименование становится проявлением власти. Власть претендует на божественное предназначение, на демиургические функции. Миру даются новые имена; предстоит из “хаоса” прошлого создать светлую утопию будущего. Новый порядок жизни предполагает новые наименования. Тот, кто дает новые названия, становится на момент номинации равным Богу. Одним из примеров может служить – наименование Брат. Брат – запоминающееся для антиутопии наименование, например, Старший Брат – усатый человек с плакатов Ангсоца у Джорджа Оруэлла в “1984”. Конечно, Старший Брат намного ближе народу, чем замятинский Благодетель, уже в силу своей “родственности”. Он совсем иначе должен восприниматься атомизированной толпой. Но сущность этого родственного, “семейного” понятия радикально искажена. Родственностью наименования камуфлируется сущностная враждебность, маскируется репрессивная направленность власти. 10 5) Карнавальные элементы антиутопии проявляются и в пространственной модели: от площади – до города или страны, а также в театрализации действия. Иногда автор прямо подчеркивает, что все происходящее является розыгрышем, моделью определенной ситуации, возможного развития событий. Более всего это связано с карнавальным мотивом избрания “шутовского короля”. Разумеется, увенчание это — мнимое, отражающее карнавальный пафос резких смен и кардинальной ломки. Герой антиутопии всегда эксцентричен. Он живет по законам аттракциона. Собственно, в эксцентричности и “аттракционности” антиутопического героя нет ничего удивительного: ведь карнавал и есть торжество эксцентричности. Участники карнавала одновременно и зрители, и актеры, отсюда и аттракционность. Аттракцион как сюжетный прием антиутопии вполне органичен другим уровням жанровой структуры. Однако для читателя уже само сочинение записок человеком из антиутопического мира становится аттракционом. Аттракцион – это еще и излюбленное средство проявления власти. ^ 1.4. Тоталитаризм как центральная проблема антиутопии Как известно, абсолютистских, диктаторских режимов было в ис­тории великое множество, в древности существовали перманентные деспотии и эпизодические тирании. До Американской и Французской революций автократические, авторитарные системы власти господ­ствовали в мире, а в различных формах они сохраняются и поныне. Но в XX веке появился их особый вид, отличный как от авторитар­ных режимов, так и от все более распространявшихся республикан­ских, парламентских демократий. Этот жестокий, властный режим и получил название тоталитаризм. Каталог особых черт тоталитарной системы впервые был составлен 40 лет назад американскими политологами К. Фридрихом и З. Бжезинским (их концепция была названа “тоталитарным синдро­мом”). Впоследствии он многократно корректировался и существует во множестве вариаций. Системных признаков “общей модели” шесть: господство одной массовой партии с харизматическим лиде­ром, унитарная идеология, монополия массовой информации, моно­полия на вооружения, террористический полицейский контроль, цен­трализованный контроль над экономикой.11 Едва ли не самой важной особенностью тоталитарных режимов было создание и поддержание развитой, устойчивой “взаимосвязи” между “верхом” и “низами”, между харизматическим “вождем”-“фюрером” и манипулируемыми, но преисполненными энтузиазма и самоотверженности массами сто­ронников, составляющих движение, пронизанное унитарной идеоло­гией. Именно в такой “сцепке” заключена сила тоталитарного режи­ма, которая проявляется особенно зримо в момент провозглашения и хотя бы частичного решения поставленных им во главу угла мобили­зационных задач. С другой стороны, коренная слабость системы и за­лог ее конечного крушения проявляется в невозможности бесконечно долго сохранять достаточно высокий накал экзальтированного энту­зиазма и слепой веры. Погло­щение общества государством в идеально-типическом варианте “тоталитаризма” и означает модель “тотального”, то есть всеобъем­лющего, всеохватывающего государства, которое полностью растворя­ет общество в себе. Наличие дирижируемого массового движения — обычно в форме жестко иерархизированной партии, добивающейся безраздельной мо­нополии, а затем сращивающейся с государством, — прежде всего и отличает тоталитарные режимы от авторитарных. Политологи отме­чают, что тоталитарная система требует активных демонстраций гра­жданами их преданности партии и государству. Тоталитарный режим является, как правило, порождением ХХ в., это фашистские государства, социалистические государства периодов “культа личности”. Сам термин появился в конце 20-х годов, когда некоторые политологи стремились отделить социалистическое государство и искали четкое определение социалистической государственности. Тоталитарный режим характеризуется, как правило, наличием одной официальной идеологии, которая формируется и задается общественно-политическим движением, политической партией, правящей элитой, политическим лидером, вождем народа в большинстве случаев харизматическим. Тоталитарный режим допускает только одну правящую партию, а все другие, даже ранее существовавшие партии, стремится разогнать, запретить или уничтожить. Правящая партия объявляется ведущей силой общества, ее установки рассматриваются как священные догмы. Конкурирующие идеи о социальном переустройстве общества объявляются антинародными, направленными на подрыв устоев общества, на разжигание социальной вражды. Правящая партия захватывает бразды государственного управления: происходит сращивание партийного и государственного аппаратов. Кроме того, осуществляется демагогическая ориентация всех членов общества на якобы имевшие место выдающиеся достижения правящей партии. Монополия на информацию делает это осуществимым. Центром тоталитарной системы является вождь. Его фактическое положение сакрализируется. Он объявляется самым мудрым, непогрешимым, справедливым, неустанно думающим о благе народа. Какое-либо критическое отношение к нему пресекается. Обычно на эту роль выдвигаются харизматические личности. Тоталитарный режим широко и постоянно применяет террор по отношению к населению. Физическое насилие, несмотря на его широкое использование, уже не становится самоцелью, как при деспотии и тирании. Оно выступает как главное условие для укрепления и осуществления власти. При тоталитаризме устанавливается полный контроль над всеми сферами жизни общества. Государство стремится буквально “слить” общество с собой, полностью его огосударствить. В экономической жизни происходит процесс огосударствления в тех или иных формах собственности. В политической жизни общества личность, как правило, ограничивается в правах и свободах. А если формально политические права и свободы закрепляются в законе, то отсутствует механизм их реализации, а также реальные возможности для пользования ими. Контроль пронизывает и сферу личной жизни людей. Демагогия, догматизм становятся способом идеологической, политической, правовой жизни. Тоталитарное государство выступает против экономически и соответственно политически свободного человека, всячески ограничивает предприимчивость работника. Тоталитарный режим использует полицейский сыск, поощряет и широко использует доносительство, сдабривая его “великой” идеей, например борьбой с «врагами народа». Поиск и мнимые происки врагов становятся условием существования тоталитарного режима. Именно на “врагов”, “вредителей” списываются ошибки, экономические беды, обнищание населения. Однако социальная цена за такой способ осуществления власти со временем все возрастает (войны, пьянство, разрушение мотивации к труду, принудительность, террор, демографические и экологические потери), что приводит в конечном счете к сознанию вредности тоталитарного режима, необходимости его ликвидации. Тогда начинается эволюция тоталитарного режима. Темпы и формы этой эволюции (вплоть до разрушения) зависят от социально-экономических сдвигов и соответствующего этому возрастания людей, политической борьбы, иных факторов. В рамках тоталитарного режима, обеспечивающего федеративное устройство государства, могут возникать социально-освободительные движения, которые разрушают и тоталитарный режим, и само федеративное устройство.^ Глава II Судьба личности в тоталитарном обществе2.1. Личность и «идеальное общество» в романе Е. Замятина «Мы»Своим романом «Мы» (1920) Замятин положил начало новой, антиутопической традиции в культуре ХХ века. Идейным центром, к которому стягивается все в романе, являются проблемы свободы и счастья и соотношения в деятельности государства интересов коллектива и личности. Действие в романе перенесено в далекое будущее. После окончания Великой Двухсотлетней Войны между городом и деревней человечество решило проблему голода – было изобретена нефтяная пища. При этом выжило только 0,2 населения земного шара. Эти люди и стали гражданами Единого Государства. «Победив» таким образом голод, государство «повело наступление против другого владыки мира – против Любви». Был провозглашен исторический «Lex sexualis» (сексуальный закон): «Всякий из нумеров имеет право, как на сексуальный продукт, на любой нумер». Дальше – дело техники. Для нумеров стали определять подходящий табель сексуальных дней, а затем выдавать розовую талонную книжку. О «высочайших вершинах в человеческой истории» – жизни Единого Государства – рассказывает талантливый инженер Д-503, ведущий дневник для потомков. Он раскрывает в своем дневнике особенности политики, культуры Единого Государства, характерные для него взаимоотношения между людьми. Д-503 не утаивает и событий личной жизни – талонного общения с «милой 0-90», дружбы с поэтом Р-13, любви к революционерке I-330 и приключившейся с повествователем внезапной болезни – возникновения у него души. В начале романа Д-503 – приверженец традиционных взглядов. Затем под влиянием знакомства с революционеркой I-330 и любовью к ней многое меняется в его мировоззрении. В первых главах романа Д-503 предстает апологетом Единого Государства и восторженным почитателем Благодетеля. Восхищение рассказчика, в частности вызывает доведенный в государстве до абсурда принцип равенства: все «нумера» одинаково одеты, живут в одинаковых жилищах, имеют равное сексуальное право и т.д. Оснований для зависти друг к другу у них нет. Нужно отметить, что позиция автора отлична от точки зрения Д-503, и чем больше тот восхищается образом жизни «нумеров», тем страшнее кажутся нарисованные им картины. То, что повествователю кажется равенством, на самом деле – ужасающая одинаковость в жизни «нумеров». Это проявляется на прогулке: «Мы шли так, как всегда, то есть так, как изображены воины на ассирийских памятниках: тысяча голов – две слитных, интегральных ноги, две интегральных, в размахе, руки».12 Это же видно и во время ежегодных выборов главы Государства, результат которых предрешен заранее: «История Единого Государства не знает случая, чтобы в этот торжественный день хотя бы один голос осмелился нарушить торжественный унисон»13 В рассуждениях Д-503 о «выборах у древних», которые он критикует за их беспорядочность, неорганизованность, раскрывается по принципу «от противного» позиция автора. Становится ясно, что он в отличие от своего героя считает такие выборы единственно демократическими, позволяющими участвующим в них открыто выразить свои политические симпатии. Происходящее в День Единогласия – пародия на выборы, так как кандидат на пост главы Государства здесь постоянно один и тот же – Благодетель. В сцене выборов видна еще одна особенность Единого Государства. На словах в нем провозглашено народовластие, на деле же существует тирания Благодетеля и Бюро хранителей. Не удивительно, что форма защиты государственной власти такого типа от возможных посягательств на нее – слежка, осуществляемая с помощью хранителей, убийство инакомыслящих. Жизнь «нумеров», не будучи свободной, кажется на первый взгляд тем не менее достаточно благополучной. Но в действительности они несчастливы, так как их интересы полностью подчинены интересам Государства. В Едином Государстве отдается предпочтение общему, коллективному: «Мы» – от бога, а «Я» – от дьявола». В этом обществе раздута социальная функция человека, здесь нет семьи, нет и дома, как места, обладающего особой культурной и душевной атмосферой. В антиутопическом городе исчезли свойства дома, отразившиеся в пословице «Мой дом – моя крепость». Особняки в этом городе невозможны, как невозможно существование индивидуальностей, личностей. Жизнь «нумеров» протекает в комнатах многоэтажных домов. Эти комнаты в домах с прозрачными стенами напоминают клетки-камеры, за обитателями которых ведется неусыпное наблюдение. «Нумерам» не знакомы чувства любви, ненависти, ревности. Вместо любви они знают ее суррогат – «счастье» по розовым талонам. Если же и случается им узнать истинную любовь, то происходит это лишь в болезненном состоянии, как бы по дьявольскому наущению. Все эмоциональное и индивидуальное в Едином Государстве подавляется, так как это своего рода стихия, которую невозможно учесть в тоталитарном обществе и использовать ему на благо. Художественной находкой Замятина стала страшная история Великой операции. Этой операции подвергнуты насильственно все «нумера» после того, как было разгромлено восстание членов «Мефи», выступавших против тоталитарного режима. Во время этой операции «нумерам» вырезают фантазию – так Единое Государство надежно застраховывает себя от повторения революций и прочих опасных проявлений свободной воли граждан. Замятин ярко передает качество этой измененной хирургическим путем человеческой природы. Прооперированный Д-503 теряет не только дерзновенный полет мысли, окончательно отказываясь от возникших у него под влиянием I-330 еретических идей, он утрачивает и свои благородные качества, и личные привязанности. Не колеблясь, идет он теперь в Бюро Хранителей и доносит на повстанцев. Гордо сидя рядом с Благодетелем, равнодушно смотрит, как пытают I-330. Теперь Д-503 превратился из человека мыслящего в человека управляемого, «достойного» гражданина Единого Государства. Так обрели страшную материализацию слова Благодетеля о рае как о месте, где пребывают блаженные, лишенные желаний люди с оперированной фантазией. Так же безжалостно, как человеческая натура, изменяется в Едином Государстве и природная среда – настолько сильно, что теряет свою органичность. Характерно, что действие романа происходит в основном в городе, в котором вообще нет живой природы. Правда, сквозь стекло высокой перерезающей пространство города Стены виден окружающий природный мир, но и он лишен естественной изменчивости. В городе нет птичьего гомона, живой игры солнечных бликов, в нем преобладают искусственность, рациональный принцип планировки. Улицы и площади образуют геометрические линии, из которых возникает «квадратная гармония». В эту «квадратную гармонию» вписывается внешний облик Благодетеля и большинства граждан Единого Государства: в очертаниях лица Благодетеля – квадратные линии, головы сидящих в аудиториумах «циркулярными рядами» граждан – «шарообразные, гладко отраженные». «Создание коллективного портрета героев романа-антиутопии с помощью геометрической терминологии – новаторский, разоблачающе-сатирический прием Замятина», – считает Б.Ланин14 Дома в Едином Государстве построены из прозрачных материалов. Прозрачность у Замятина свидетельствует о вторжении Единого Государства в личную жизнь. В зданиях, в которых живут герои романа «Мы», из стекла сделано все: окна, стены и даже мебель. И только в редкие «личные» часы окна комнат превращаются в «непрозрачные клетки опущенных штор – клетки ритмичного тейлоризированного счастья». 15 Прозрачность-непрозрачность становится в антиутопии Замятина важной мировоззренческой категорией и способом характеристики героев. Признак непрозрачности получает положительную авторскую оценку, превращается в емкий символ естества, свободы. «Непрозрачность – синоним в антиутопиях уникальности и неподатливости души».16 Вот почему непрозрачность – одна из повторяющихся черт внешнего и внутреннего облика I-330. За «опущенными ресницами-шторами» скрыт богатый внутренний мир героини, являющейся в отличие от большинства «нумеров» интересной и сильной личностью. Технократическому тотализированному городу-государству противостоит в романе мир за Стеной. Там живая природа, хаотичная и дикая (солнце, светившее в мире древних, казалось Д-503 «диким»), населена «естественными людьми». Там живут потомки тех немногих, кто ушел после Двухсотлетней войны в леса. В отличие от жителей антиутопического города, для мироощущения и поведения которых характерны рационализм и запрограмированность, «лесные» люди воспринимают мир эмоционально-образно. В жизни «естественных людей» есть свобода и «органика» – слияние с природным миром, то, чего лишены «нумера». Но все-таки их человеческая природа так же несовершенна, как и натура «нумеров»: «лесным людям» чуждо научное восприятие мира, их общество находится на примитивной стадии развития. В отличие от утопистов, в поисках свободного и, значит, по мнению писателя, счастливого общества Замятин обратился к давно прошедшей исторической эпохе, а не фантазировал о том, каким оно будет в далеком будущем. В этом его отличие от утопистов. В замятинской антиутопии среди преобладающих в ней, напоминающих марионеток-кукол персонажей есть герои, гармонично воплотившие в своей личности эмоциональное и интеллектуальное постижение мира, свободное, естественное мышление и поведение, радость жизни и доходящую до жертвенности любовь к людям. Они усвоили все лучшее, присущее миру цивилизации и природы. Таковы I-330, образ которой дан крупным планом, и ее единомышленники и соратники по борьбе. Они – свои для «лесных людей». Чувство свободы отличает I-330, и ее единомышленников-революционеров от других «ручных» людей замятинского мира. Кроме того, I-330 – философ, идеолог, интеллектуально обосновывающая естественное для человека стремление к свободе. I-330 требует для людей права самим выбирать свою судьбу вплоть до права быть несчастными. Ад для нее и ее единомышленников – когда тебя насильно ведут в рай, где все счастливы на единый лад. Тема свободы и борьбы за нее – одна из главных в романе. Кульминация в раскрытии конфликта произведения – сцены восстания членов организации «Мефи» и их сторонников. Стена, отделявшая мир тоталитарного государства от свободного мира, взорвана повстанцами. Доказательством победы, пусть временной, естественных начал в природе и истории, торжества в душах героев чувства свободы служит и то, что в городе «нумера» начинают соединятся в нерегламентированных любовных порывах. Характерно, что именно во время восстания мысль Д-503, размышляющего над глобальными философскими проблемами, окончательно освобождается от догм, навязанных ему с детства. Он опровергает основополагающие для идеологии Единого Государства представления о конечности Вселенной: «…а там, где кончается ваша конечная Вселенная? Что там дальше?»,17 – этот вопрос свидетельствует о том, что наиболее мыслящие из жителей замятинского мира сделали правильные философские выводы о бесконечности пространства, о бесконечном движении исторического развития. Но восстание в романе Замятина разгромлено, и его участники казнены. Технократическое общество вновь отделено от мира природы Стеной, на сей раз смертоносной, высоковольтной. Так тоталитарное Единое Государство воздвигло новую мощную преграду, навсегда отрезавшую «счастливому» человечеству путь к свободе. Финал романа-антиутопии мрачен, но не безнадежен: за Стену, к «лесным людям», удалось уйти «противозаконной матери» О-90. Родившийся в естественном мире ее ребенок от Д-503, быть может, и станет одним из первых совершенных людей, в личности которых две распавшиеся половинки соединятся в гармоничное целое.^ 2.2. «Естественный человек» и «светлое будущее» в романе О. Хаксли « О дивный новый мир» О. Хаксли при создании модели будущего «дивного нового мира» синтезировал наиболее обесчеловечивающие черты «казарменного социализма» и современного Хаксли «общества массового потребле­ния». Однако Хаксли считал «усечение» личности до раз­меров, подвластных познанию и программированию, не просто принадлежностью какой-то отдельной социаль­ной системы — но закономерным итогом всякой попытки научно детерминировать мир. «Дивный новый мир» — вот то единственное, до чего может дойти человечество на пути «научного» переустройства собственного бытия. Это мир, в котором все человеческие желания предопределе­ны заранее: те, которые общество может удовлетворить, — удовлетворяются, а невыполнимые «снимаются» еще до рождения благодаря соответствующей «генетической политике» в пробирках, из которых выводится «населе­ние». «Не существует цивилизации без стабильности. Не существует социальной стабильности без индивидуальной… Отсюда и главная цель: все формы индивидуальной жизни… должны быть строго регламен­тированы. Мысли, поступки и чувства людей должны быть идентичны, даже самые сокровенные желания од­ного должны совпадать с желаниями миллионов других. Всякое нарушение идентичности ведет к нарушению ста­бильности, угрожает всему обществу»,18 — та­кова правда «дивного нового мира». Эта правда обрета­ет зримые очертания в устах Верховного Контролера: «Все счастливы. Все получают то, чего хотят, и никто никогда не хочет того, чего он не может получить. Они обеспечены, они в безопасности; они никогда не болеют; они не боятся смерти; им не досаждают отцы и матери; у них нет жен, детей и возлюбленных, могущих доставить сильные переживания. Мы адаптируем их, и после этого они не могут вести себя иначе, чем так, как им следует»19.Одна из незыблемых основ антиутопического «дивно­го нов