М. Р. Шумарина
Одним
из факторов, определяющих развитие языка, является общественное мнение, формирование
которого определяется не только (и не столько) достижениями лингвистической
науки, а в наибольшей мере воззрениями рядовых носителей языка. Обыденные
представления о языке выступают как активная сила, выполняя роль либо помехи, либо
катализатора в осуществлении повседневной коммуникативной деятельности, а также
языковой политики. Исследователи обращали внимание на «перспективность
лингвокультурологического анализа метаязыковых высказываний» и на «возможность
их интерпретации в качестве социокультурных маркеров языковых и когнитивных
процессов» [см., в частности: Вепрева, 5]. Поэтому науку интересуют
представления рядовых говорящих о фактах языка и речи, составляющие
специфическую область обыденного знания — естественную, или наивную, лингвистику
(folk linguistics). Ценность произведений фольклора и литературы для изучения
коллективного метаязыкового сознания определяется тем обстоятельством, что в
них отражаются как традиционные ценности этноса, так и актуальные идеи
современности.
Метаязыковое
сознание рядового говорящего отличается высокой степенью мифологичности. Под
мифом в данной статье понимается обыденное представление о предмете, характеризующееся
рядом признаков. Это представление, как правило, прежде всего является
упрощенным и схематизированным, поскольку основано не на детальном и
всестороннем анализе явления, а на опыте восприятия его внешней стороны (на освоении
результатов коллективного опыта) и на абсолютизации отдельных аспектов этого
явления. Вторая особенность мифологического представления состоит в том, что
оно не нуждается в логическом обосновании и не стремится к научной
достоверности (в качестве варианта в ряде случаев принимаются
наукообразные аргументы, для мифа важна не правда, а правдоподобие с точки
зрения обыденного сознания). Вследствие этого миф в определенном смысле — это
искажение реальности, однако он отличается от обычной, бытовой выдумки тем, что
имеет определенные культурные последствия: влияет на общественное сознание и
общественное поведение, отражается в коллективном (фольклорном) и
индивидуальном творчестве. Наконец, для мифа обязательна прецедентность: миф
более или менее широко известен в социуме, поддерживается его членами, цитируется,
передается как факт.
Обыденное
метаязыковое сознание включает в себя целый ряд мифов, касающихся различных
аспектов существования, функционирования, изучения языка. Лингвистический миф, являясь
совокупностью обыденных представлений об языковом объекте, состоит из ряда
частных мифологем, которые можно представить в виде отдельных суждений
(эксплицитных или присутствующих в текстах в виде импликаций). Эти суждения
далеко не всегда основаны на вымысле, но они всегда представляют собой некое
упрощение реального положения дел, абсолютизацию одного из свойств объекта. В
этом смысле понятие мифологемы пересекается с понятием стереотипа.
Сформулированные
положения можно иллюстрировать мифом о русском мате, одним из наиболее
популярных мифов в российском общественном сознании [см.: Рут]). Черты этого
мифа изучались на материале произведений современного фольклора (анекдоты) и
отечественной художественной литературы XIX — начала XXI в. Материалом для
непосредственного наблюдения послужили рефлексивы, содержащие комментарии к
обсценной лексике или фактам ее употребления в речи и поддерживающие или
опровергающие мифологемы о мате. Под рефлексивами понимаются не только
комментарии к словам и выражениям [см.: Вепрева, 76], но и любые суждения о
фактах языка и речи. При этом учитываются как четко сформулированные положения,
так и случаи «нерефлектирующей рефлексии» (термин Н. Д. Арутюновой), когда
содержание мифа проявляется в особенностях употребления тех или иных единиц.
Современные
авторы отмечают высокую активность обсценной лексики:
Я
все думал, какого черта российские люди так уснащают свои устные (а Шура
говорил, что сейчас и письменные) рассказы таким количеством ругательств, что
иногда на слуху остается один мат, в котором исчезают и сюжет, и идея
повествования. А многие общественные или политические деятели даже с трибун
матерятся (В. Кунин).
Свидетельством
рефлексии, направленной на обсценизмы, является активность соответствующих
метаязыковых терминов. Интересно, что сами метаоператоры мат и матерный
появились в русской литературе (имеются в виду произведения, публиковавшиеся в
«открытой» печати) только в начале ХХ в. Ранее грубая брань обозначалась при
помощи описательных наименований:
Большая
часть лиц, которые встретятся в нашем очерке, будут носить те клички, которыми
нарекли их в товариществе… но этого не можем сделать с Семеновым: бурсаки дали
ему прозвище (здесь и далее в цитатах разрядка наша. — М. Ш.), какого не
пропустит никакая цензура, — крайне неприличное (Н. Помяловский).
Для
обозначения нецензурной брани использовались и иные обозначения, выполняющие в
этих случаях функции эвфемизмов:
…Адмирал
и осатанел, да и ругнул, знаете ли, его по-русски… А Иванов, хоть и штурман-с,
маленький человечек, а все-таки… ответил ему на том же русском диалекте-с…
(К. Станюкович).
По
данным Национального корпуса русского языка (НКРЯ), которые демонстрируют с
достаточной степенью достоверности динамику языковых процессов, слово мат в
литературе XIX в. встречается только в составе устойчивого выражения благим
матом, которое собственно мата не означает:
В
темноте народ бегал, ахал, бранился скверными словами; татарки ревели; какой-то
купец вопил благим матом: — Голубчики! Православные! Отпустите душу на
покаяние! (П. Боборыкин) [НКРЯ].
Слова
матерный и по-матерному впервые зафиксированы Национальным корпусом в
произведениях 1905 г.:
Он
обходил взводы… и время от времени ругался матерными словами… (А. Куприн)
[НКРЯ]; Сам Александр Ольденбургский, принц, прибыл. … величественный старец!
По-матерному ругается — так ядрено, завидки берут. Ку-да нашим! (С.
Мстиславский) [НКРЯ].
Слово
мат НКРЯ отмечает в художественной литературе с 1923 г. (произведения Д.
Фурманова, П. Романова, А. Серафимовича). Ср.:
Рассказывали,
что в 1918 году он [Чапаев] плеткой колотил одно довольно «высокопоставленное»
лицо, другому — отвечал матом по телеграфу… (Д. Фурманов) [НКРЯ].
Очевидно,
что активизация соответствующих метаязыковых терминов в художественном
тексте связана и с формированием новых принципов описания действительности, и с
особенностями коммуникативных практик нового исторического периода.
В
конце ХХ в. в литературных произведениях лексемы, квалифицирующие сквернословие,
замещаются непосредственно обсценизмами — описание уступает место изображению.
Ср., например, фрагменты тестов 1978 (1) и 2001 (2) гг.:
1)
Особенно ему понравилась история артельной стряпухи — баронессы Серафимы Барк…
Однажды при нем она рыбацким матом пуганула здоровенного верзилу — пришел за
водкой — и тут же повернулась к отцу Андрею и объяснила по-французски: «Это
ужасно, как приходится обращаться с этим народом, но, увы (helas, helas), иного
языка он просто не в состоянии понять. Теперь он понял, что это решительный
отказ, повернется и уйдет». И действительно верзила ушел (Ю. Домбровский);
2)
…Ужасное слово из пяти букв, которое до конца своей жизни она ни разу не
произнесла вслух. Слово это представлялось ей противно-коричневым, с бездонным
провалом посредине и похожим на вывернутую наизнанку клизму (Л. Улицкая).
Ср.
также многочисленные тексты, в которых непосредственно воспроизводятся
обсценизмы.
Меняет
характер и авторская рефлексия о бранных словах: если до последнего десятилетия
ХХ в. это была, как правило, речевая рефлексия (оценивалось использование
обсценизмов в речи), то на рубеже веков учащаются случаи собственно языковой
рефлексии (комментируются отдельные обсценизмы как единицы языка). Ср.:
…«Материальные
слова» выстроились, как по ранжиру, и аж дрожат от нетерпения. Первый среди
всех этот с завитушкой на головке, трехбуквенный забойщик, рядом его дама —
толстопятая арка для проезда туда и обратно, с сырыми стенками, потом это
слово-действо, меняющееся каждую секунду. Ну, очень выеживающе-побудительное
слово (Г. Щербакова).
В
целом же рефлексивы о бранной лексике становятся в литературе конца ХХ в. более
частотными.
Носители
языка квалифицируют «выход из подполья» матерной брани как один из признаков
общего одичания:«…В Москве очень грязно, Москва одичала, непесенная стала, корявая,
матерная» (Н. Садур). Отмечается популярность обсценизмов у носителей
литературного языка:
Несмотря
на всю свою интеллигентность, Шура пользуется матом достаточно часто и
свободно. Хотя у него прекрасный словарный запас и без этого. Но я заметил, что
в так называемой интеллектуальной среде мат считается неким шиком! Дескать, вот
какая у меня речевая палитра. Могу так, а могу и эдак! (В. Кунин).
В
этих условиях продолжает активно функционировать и развиваться миф о русском
мате. В формировании мифа о русской брани ведущую роль сыграл городской анекдот,
постоянным «персонажем» которого выступают обсценизмы. Главные мотивы этого
мифа (мифологемы) характеризуются высокой степенью повторяемости, о чем
свидетельствует анализ многочисленных интернет-сайтов, форумов, блогов, в
которых воспроизводятся актуальные анекдоты. Перечислим основные мифологемы, стереотипные
представления о сквернословии, характерные для русского метаязыкового сознания
и воплотившиеся в анекдотах.
Россияне
ругаются матом необычайно интенсивно, независимо от возраста и социального
статуса:
Решило
правительство за мат штрафовать всех. Придумали часы такие: слово матом сказал
кто-нибудь — стрелки передвигаются на одну секунду. Повесили везде, через час
приезжают проверять. Зашли в детский сад, а там уже стрелки на три часа
передвинулись. Ах, вы такие-сякие! Зашли на завод, а там уже на шесть часов
вперед ушло. Ну, всех оштрафовать! Приходят в милицию, а там сидят менты, довольные,
говорят: «Ну, ребята, классный вы нам вентилятор привезли. На улице жара, а у
нас ветер так и гуляет!».
Мат
является необходимым и наиболее удобным средством общения, так как обладает
особой выразительностью; поэтому существуют тексты, которые нельзя пересказать,
избегая бранной лексики:
К
Чубайсу брат приезжает и говорит: «Слушай, сколько про тебя народ анекдотов
рассказывает!» — «Ну расскажи хоть один». — «Да ну, там есть матом». — «А ты
вместо мата «тра-ля-ля» вставляй». — «Ну ладно, слушай: тра-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля,
тра-ля-ля, тра-ля-ля Чубайс».
Ср.
также многочисленные анекдоты, в которых повторяется один и тот же сюжетный
ход: «культурный» персонаж, порицающий сквернословие, высказывает угрозу в
адрес ругающихся или порицает их при помощи все той же бранной лексики.
Нецензурная
лексика обладает большими семантическими и словообразовательными возможностями,
поэтому можно передать любое сообщение, пользуясь только обсценизмами. Так, существует
несколько вариантов анекдота, в котором некто при помощи исключительно бранных
слов и их дериватов (как правило, все дериваты одного корня) передает целое
сообщение.
Русский
мат — уникальное явление, характерное только для русской лингвокультуры и не
имеющее аналогов в других языках. Поэтому иностранцу невозможно понять
истинного смысла бранных выражений; представители иных культур, как правило, воспринимают
буквально-этимологический смысл обсценной речи и приходят в замешательство. Ср.
перевод, сделанный для американцев в одном из анекдотов:
Мастер
говорит рабочему, что он вступил в интимные отношения с его матерью и что
рабочий — гулящая женщина, даже эту шестеренку не может сделать. Поэтому
рабочему вместо зарплаты вручат половой орган. А рабочий отвечает, что он
вступил в интимные отношения с матерью мастера, с зарплатой и со всеми шестеренками
на заводе.
Русская
бранная лексика известна всем в мире, по ней узнают русских:
Заблудилась
американская подводная лодка. Всплывают возле какого-то побережья. Капитан
говорит штурману: «Пойди узнай где мы находимся». Штурман выходит на берег и видит
загорающую девушку, подходит к ней: «Ай эм сори…». — «Да пошел ты…». — «Сэр,
мы в России!»
Мат
не только общеизвестен, но и общепонятен; охотно используется говорящими; у
всякого говорящего ассоциации с бранной лексикой приоритетны. Данная мифологема
часто выступает как презумпция, на которой основаны анекдоты, связанные с
конкретными обсценизмами, но не воспроизводящие эти единицы, а лишь намекающие
на них. Ср.:
Собрались
ученые на конгресс. Один докладывает: «Петр Первый со своим войском остановился
в одном селе на ночь. Ночью не спится ему, вышел и видит — часовой спит на
посту. Он разорался, велел часового схватить и отдать под трибунал. Утром
собрался трибунал, секретарь спрашивает Петра, какую казнь придумать солдату. А
у Петра настроение хорошее, он и говорит: «Оставь его!» С тех пор село
называется Астафьево». Тут голос из зала: «И у нас в Сибири был такой случай.
Только у Петра было плохое настроение, и село теперь называется Ипатьево!»
Мат
обладает практической ценностью, так как помогает снять напряжение, а также
сосредоточиться; бранное сопровождение необходимо для успешного осуществления
какой-либо деятельности. Ср. сюжет о русской технической смекалке (впечатления
иностранных специалистов): «Пришли двое русских и при помощи кувалды, зубила и
какой-то матери сами все собрали и запустили».
Либерализация
современной речесферы приводит не только к «легализации» грубой брани, но и
стимулирует рефлексию говорящих о подобной лексике. В произведениях литературы
конца XX — начала XXI в. продолжает поддерживаться и получает своеобразное
развитие весь комплекс мифологем, касающихся самобытности русского мата. Было
бы неверно считать, что стереотипы, связанные с оценкой обсценизмов, «открыты»
современными авторами. Большинство соответствующих мотивов встречается и в
литературе более ранних периодов, однако бесспорно, что рефлексии о мате в
последние два десятилетия приобрели большую частотность.
Перечислим
основные составляющие мифа о мате, которые выявляются в текстах русской
литературы.
Мат
— это особый язык, коммуникативно равноправный с «основным» русским языком:
Русский
человек должен говорить на двух языках: на языке русском — языке Пушкина
— и по-матерному (А. Ремизов); …Наш народ… матом не ругается, он на нем
разговаривает. Это язык межнационального общения, в который иногда… вставляется
два-три приличных слова (А. Хайт).
Мат
может полностью «замещать» обычный язык, поскольку обладает достаточными
возможностями выражения любых смыслов (ср. с аналогичными сюжетами анекдотов):
Хоть
и редко, но случалось все-таки, что Богодул разговаривался со старухами —
правда, и тогда курва на курве сидела и курвой погоняла, но все же это был
связный, понятный рассказ, который можно было слушать и постороннему человеку.
Старухи Богодула любили (В. Распутин).
Как
и любой язык, для некоторых носителей мат может являться единственным
коммуникативным средством, поэтому и носитель литературного языка должен уметь
выражать свою мысль при помощи нецензурных выражений:
…Я
с этим гадом в диспетчерском управлении два часа битых исключительно матерно
объяснялся. Другого языка не понимает, кроме матерного (В. Катаев).
Как
особый язык, мат обладает не только собственным словарным составом, но и
паралингвистическими характеристиками: «А вот и Варин голосок… Слов не понять, только
можно разобрать, что произношение матерное» (Б. Шергин).
Мат
является общеупотребительным коммуникативным средством, которым пользуются
абсолютно все россияне. Мат — это язык «народного единства»:
…Русский
язык — понятие очень широкое. Ведь у разных групп населения всегда был свой
жаргон, свой особый язык: у музыкантов, у военных, у молодежи, у блатных. Но
все же есть один язык, который близок и любим всеми, от простонародья до
интеллигенции. Я имею в виду матерный (А. Хайт).
У
каждого русского человека обсценизмы всегда актуализированы в сознании и
автоматически выступают как ассоциативные реакции на подходящий стимул.
Подобные ассоциации настолько нормативны, что практически всегда можно
предвидеть соответствующие реакции:
…Просто
неловко вспомнить, как по приезде в Иерусалим я отказалась от прекрасной
съемной квартиры… только по одной причине: дом… стоял на улице Писга. Я
представила себе, как сообщаю свой адрес московским друзьям и как, посылая
письма, они выводят на конверте: Pisga-street… (Между прочим, «писга» означает
«вершина») (Д. Рубина).
Образованные
люди пользуются обсценизмами не от бедности словаря, а с определенными
«имиджевыми» целями. Так, нецензурные выражения оцениваются как проявление
демократичности:
Ты
материшься, чтобы подчеркнуть свое равенство со мной. Так всякие народники в
прошлом веке делали, чтобы показать свою близость к народу (Э. Володарский);
…Многие общественные или политические деятели даже с трибун матерятся.
Чтобы быть, так сказать, «ближе к народу» (В. Кунин).
Употребление
мата должно иметь гендерные ограничения. Так, вполне органичной (и даже
обязательной) выглядит брань в устах мужчины: «Когда выводили нас на работу, конвойные
удивлялись: все мужики, а мата нет» (И. Грекова). Грубые слова придают
мужчине шарм, очарование брутальности:
…Долинин
выругался таким усложненным многоэтажным матом, что Жанна неожиданно для себя
расхохоталась и бросилась в объятия к своему озверевшему любовнику. — Вот таким
я тебя люблю! А ну еще раз заверни по матушке и по батюшке! (Ю. Азаров).
Женский
мат признается противоестественным, поскольку женщинам свойственны иные
эмоциональные реакции:
Я
подчиненных, будучи редактором газеты, довожу до слез (девушек-корреспонденток)
и до нервного мата (юношей-корреспондентов) (Е. Белкина).
Брань
в устах женщины вызывает резко отрицательную оценку со стороны как мужчин, так
и женщин:
Это
плохо, что ты матом ругаешься. Девочкам матом ругаться нельзя (О. Павлов)
[НКРЯ]. Самый подлый, самый нестерпимый мат — женский… (Л. Улицкая).
В
целом мат воспринимается как естественное средство коммуникации, рождающееся
непосредственно из природной потребности человека. Брань позволяет снять
напряжение, облегчить душу:
Андрей…
выскочил на дорогу с облегчающим душу матом… (П. Проскурин) [НКРЯ]; Это
экспрессия… Очень помогает. Знаешь, как хорошо ругаться матом? Лучше
аутотренинга. Выразишься — и легкий! (Г. Щербакова).
Мат
— это уникальное средство выражения эмоций говорящего, отчего он не только
органичен, но и необходим:
Конечно,
совсем без мата у нас нельзя. Кто ж кого тогда поймет? Конечно, он нужен. Иначе
как реагировать на погоду, на преобразования в стране, вообще на все, что
творится? (А. Трушкин).
В
силу «природности» и органичности мата проще и естественнее говорить с
использованием бранной лексики; отказ от нее требует дополнительных
коммуникативных усилий, делает речь более искусственной, затрудняет процесс
речепорождения:
Вот
вы замечали, что когда выступают наши руководители, у них всегда такие большие
паузы между предложениями. А почему? Потому что они мысленно выбрасывают из
речи все матерные слова, которые хотели бы сказать. Отсюда и паузы такие (А.
Хайт).
Мат
является универсальным и полифункциональным коммуникативным средством, при
помощи которого можно выразить разнообразные смыслы — как предметные, так и модальные.
Так, языком брани можно обозначить диктумный компонент высказывания:
…Он,
крича по-матерному, чтоб давали дорогу, тряско бежал через все депо… (В.
Чивилихин); Мужик оживился на корме, матерно выразился, что должно было
означать «Приехали!» (Г. Николаев); У меня тогда мелькнула мысль сказать им
что-нибудь дружелюбно-матерное… что-нибудь такое международно-притонное, в
котором было бы всего понемногу — и моей вроде бы блатной матросской удали («не
на того, мол, нарвались, салажата»), и достаточной дозы панибратства («все мы
немного подонки и поэтому равны»), и готовности добродушно расстаться тут же
(«всего, мол, хорошего») (К. Воробьев).
При
помощи мата выражается богатейший спектр модальных значений:
Тут
раздался звук удара во что-то мягкое и одобрительная матерная разноголосица…
(В. Пелевин); Разбудила их Кувалда, матерно горевавшая о загубленных розах (Ю.
Буйда); …Парочка в мгновение ока очутилась на середине водоема, где принялась
скверно и грязно браниться. Длинный свирепствовал, а маленький лишь что-то
хныкал в ответ, но тоже матом (Е. Попов); и т. п.
Мат
далеко не всегда есть выражение грубости. Об этом свидетельствуют
многочисленные упоминания о неинвективном употреблении бранных слов:
…Я
изредка матерился, когда в темноте терял протоптанную тропинку и проваливался в
сугроб. Но мат этот был скорее попыткой звукового оформления деревенского
колорита, чем проявлением недовольства, потому что чувствовал я себя счастливым
(Б. Левин).
Брань
может быть и проявлением теплых, дружеских чувств:
Они
целуются долго и смачно, сдабривая поцелуй теплым матерным словом и кряком, каким
только крякают мясники, опуская топор в кровавую бычью тушу… (А. Мариенгоф);
Новая семья сильно русифицировала меня. …Стал пользоваться матом не только для
ругани, но и для дружеского общения (Ю. Нагибин).
Вообще
мат — обычный атрибут русской сердечности:
…Мат
— не воплями через весь двор, а просто в голос, в сердечном русском разговоре.
Потому и милиция нарушений не видит, дружелюбно улыбается подрастающей смене
(А. Солженицын); Меж солдатами и зеками дошло до похлопыванья друг друга по
спине, по шее. До снисходительного, по-русски обмена матерными словами (В.
Маканин).
Существуют
особые коммуникативные сферы, где мат необходим и обычен. Так, мат устойчиво
ассоциируется:
1)
с некоторыми типичными ситуациями (пьянство, диалоги в общественном транспорте,
празднование, интенсивный труд и т. д.):
Спиртом
от него так разит, что с души воротит. Небось чистым матом закусывал? (В.
Конецкий); Где ругань, мат, где знаменитое «Куда лезешь, вагон не резиновый. Не
нравится — бери такси»? (В. Некрасов); Бывало, праздник подойдет — водки нет. И
ходят все, ровно потеряли что. Матерного слова, бывало, за все святки не
услышишь. (П. Романов); Со временем… сплавные «гиганты»… оскорбят… пустынные
пространства трудовым, «ударным» матом. (В. Астафьев);
2)
с определенной социальной средой (жители деревни, обитатели рабочих бараков, заключенные
и др.):
…В
деревне почти все они… вели себя тише сломанной сенокосилки «Вихрь» и ниже
местной речушки Вагайка, и даже генетическим матом ругались вполголоса (А.
Логинов); …Барак имеет свой дух… Живет в этом духе и мат. Он там нормален, как
нормальна в воде рыба. (Г. Щербакова); Крик, мат (лагерный мат, то есть что-то
совершенно особое), летят раскаленные кольца, пышет сухим жаром (Ю.
Домбровский);
3)
с некоторыми локусами, где неизбежны неприличные надписи:
Никита…
дошел уже до огромной матерной надписи на стене панельного Дворца
бракосочетаний (В. Пелевин); Он втискивается в лифт, и в который раз матерное
слово… выпрыгивает перед ним (И. Полянская); и т. п.
Ср.
также подробное воспроизведение граффити в общественном туалете в романе В.
Платовой «Ужасные невинные»;
4)
с отдельными профессиями и видами занятий:
…На
покушения отобрать гармонь отвечал солдатским зычным матом… (А. Слаповский);
Вукол выругался ужасающим диггерским матом… (В. Черкасов); …По дороге он из
конца в конец улицы погонял деревенских мужиков, … сотрясая округу жутчайшим
старшинским матом (М. Веллер).
Регулярно
отмечается непременное использование бранных слов руководителями всех рангов:
Требуют
— все для фронта, все для победы. Приедут — матом кроют. По телефону звонят —
матом. И Борисов матом, и Ревкин матом. А из обкома позвонят, тоже слова без
мата сказать не могут (В. Войнович); …Такой умный человек, как вице-губернатор
Салтыков, заметил, что первым словом опытного русского администратора во всех
случаях должно быть слово матерное (В. Конецкий).
Мат
— отнюдь не примитивное средство общения и требует мастерства, которое вызывает
уважение и восхищение (в отличие от «простой» ругани):
Должен
вам с сожалением заметить… — сказал он, — что то, что мне привелось услышать, звучит
некрасиво. И, пожалуй, грязно. А грязь, в каком бы виде она ни была извлечена
наружу, физическом или словесном, обычно вызывает отвращение… В частности, мат,
которым вы пользуетесь в своей речи, … является неотъемлемой частью русского
языка, обогащая его образностью и делая более красочным и емким. Но употреблять
его следует умело и с изящностью. Ну, скажем, вот так. — Он задумался на
мгновенье, многозначительно поднял палец… и произнес монолог, изобилующий
выражениями, которыми я так бездумно перемежал свою речь, ни разу не
повторившись и связав их в единое целое витиеватым сюжетом (Б. Левин).
Одной
из постоянных характеристик такого «умелого» использования мата является
виртуозность:
…Ругался
матерными словами с той особенной молодеческой виртуозностью, которая в этих
случаях присуща старым фронтовым служакам (А. Куприн).
Виртуозность
связана с умением создавать скопление, нагромождение обсценизмов, что
обозначается при помощи разнообразных эпитетов:
…Трехэтажный
мат разносится сейчас в салоне… автомобиля… (М. Милованов); Весь этот монолог, как
ягоды листочками в корзине, был пересыпан отборнейшим, великолепным
многоступенчатым матом… (Д. Рубина).
Мат
— уникальное явление русской культуры. Данная мифологема реализуется в
суждениях о превосходстве русской брани над любыми иностранными «аналогами»:
…Академик
Крылов — необыкновенный знаток русской обсценной лексики (он считал, что подобные
выражения у матросов английского торгового флота знамениты краткостью, но у
русских моряков превосходят их выразительностью) (А. Чудаков).
Мат
воплотил в себе своеобразие национальной культуры и менталитета, он тесно
связан с русским национальным характером:
…Главным
и самым массовым жанром сделался анекдот. В коротких матерных притчах как
нельзя точнее отразился национальный русский характер (В. Мясников).
Мат
— как национальное достояние — заслуживает уважительного отношения. Так, Алексей
Алексеич, герой одноименного рассказа И. Бунина, употребил в обществе грубое
слово, а на замечание собеседницы отвечает:
Ведь
это же прекрасное старинное русское слово, коим наши отцы и деды не токмо в
самом высшем свете, но даже и при дворе не гнушались. …Ведь это слово у самого
протопопа Аввакума в его житии пишется, а уж на что сурьезный был мужик этот
протопоп.
Достаточно
часто высказывается идея об иноязычном происхождении обсценной лексики, но и в
этом случае признается его важная роль в русской речи:
…Мат…
достался нам в наследство от трехсотлетнего пребывания под татарским игом и
является неотъемлемой частью русского языка, обогащая его образностью и делая
более красочным и емким (Б. Левин).
Наконец,
мат — это предмет экспорта, то, чем россияне обогащают иные культуры:
Благодаря
длительному пребыванию здесь они [русские моряки] не могли не оказать своего
влияния на туземцев: развратили их женщин, научили население, до детей
включительно, ругаться по-русски матерно (А. Новиков-Прибой); Кричал он
по-ингушски или по-чеченски, но половину слов легко бы понял любой житель
бывшего Советского Союза. Русский мат давно стал общим достоянием (В.
Мясников).
В
целом русские относятся к мату положительно. Эта мифологема поддерживается
всеми другими мифологемами, общий пафос которых — одобрение, восхищение, гордость.
Рефлексии о брани в произведениях художественной литературы зачастую окрашены в
тона юмора, добродушной иронии. Ср. рассказ К. Станюковича «Смотр», в котором
«морским терминам» (так иносказательно называют мат персонажи) отводится
центральная, сюжетообразующая роль, а симпатии автора и читателей — на стороне
моряков, которые лихо пользуются соленым словцом.
Умелое
использование мата — одно из характерных проявлений талантливости человека:
…Шура
Плоткин. У него матерные выражения всегда остроумны и составляют ироничную
основу почти любой фразы. Или точно выражают всю степень его неудовольствия и
раздражения по поводу того или иного явления. У Шуры мат столь органичен,
так прекрасно вплетается в слова, исполненные глубокого и тонкого смысла, что
иногда даже не замечаешь, был в этой Шуриной фразе мат или нет! Но Шура —
человек талантливый (В. Кунин).
При
этом важно отметить, что для метаязыкового сознания, отраженного в
произведениях беллетристики, характерна не только стереотипность, но и
способность критически осмысливать устойчивые мифологемы, в этом проявляется
амбивалентность обыденного метаязыкового сознания, колеблющегося между полюсами
стереотипности и индивидуальности. Так, попытки преодоления стереотипов обнаруживаются
в следующих суждениях и оценках.
Русский
мат не уникален и даже не лучше других:
Гордящийся
богатством и силой русского мата просто не слышал романского. Католический —
цветаст, изощрен — и жизнерадостен (М. Веллер).
Употребление
обсценизмов не облегчает общение. Из средства невероятной силы мат превращается
в показатель коммуникативного бессилия в тех случаях, когда это единственное
доступное говорящему речевое средство:
Матерные
слова были неотъемлемой частью речи племянника, без них она утрачивала всякий
смысл. Позволить ему свободно материться было невозможно, поскольку в семье
росли две дочери… Но и запретить было нельзя, так как это было бы равносильно
приказанию вообще ничего не говорить (В. Тучков).
Кроме
того, смыслоразличительные возможности мата невелики, что может приводить к
коммуникативной неудаче:
—
А тебе лежать, нах! — приказал он Хруппу. Хрупп на секунду остолбенел, монахи, наоборот,
попадали. Фома давно заметил это параболическое действие русского мата: просишь
одно, получаешь другое (С. Осипов).
Пресловутое
мастерство в использовании бранной лексики встречается нечасто:
Материться,
надо заметить, человек умеет редко. Неинтеллигентный — в силу бедности
воображения и убогости языка, интеллигентный — в силу неуместности статуса и ситуации
(М. Веллер).
Несмотря
на привычную грубость современного речевого обихода, все-таки бранная лексика
оскорбительна, а терпимое к ней отношение — отсутствие самоуважения:
Он
втискивается в лифт, и в который раз матерное слово, нацарапанное большими, как
Ш и Б на таблице окулиста, буквами выпрыгивает перед ним. И не увернуться, оно
написано на уровне лица, плюет жильцам в самые очи, это непотребное слово, вдолбленное
на дюймовую глубину. Скоты, думает он, три месяца смотрят и хоть бы кто
замазал. Никто себя не уважает, а впрочем, и не за что (И. Полянская).
Употребление
бранных слов далеко не всегда создает ощущение той стилистической лихости, к
которой стремится говорящий:
…У
большинства Шуриных приятелей и приятельниц по университету, по редакции, по Союзу
журналистов мат звучит и выглядит в их речи достаточно нелепо. Ну, например, как
если бы женщина к вечернему платью, пахнущему дорогими французскими духами, напялила
бы вонючие солдатские кирзовые сапоги! (В. Кунин).
Носителя
языка считают сквернословие проявлением интеллектуальной ущербности:
Был
он темен и непрогляден. Казалось, что с тех пор, как ему удалось самостоятельно
выцарапать на заборе свое первое бранное слово, он окончательно уверовал в то, что
превзошел все науки, и от дальнейшего расширения горизонтов решительно
уклонился (Б. Левин).
Бранные
конструкции некрасивы, маловыразительны:
…Бесконечно
ждут, ждут, ждут троллейбус, после чего медленно, со вздохами и тусклым матом
втискиваются в его трескающиеся от тесноты двери (В. Маканин); На любые просьбы
всегда отвечала полусмазанным, нечетким матом (Л. Петрушевская).
Активизация
обсценизмов на самом деле свидетельствует не о «расцвете» данного пласта
лексики, а о его упадке. Снятие запретов способствует не свободе слова, а
истощению экспрессивных ресурсов языка:
Экспрессия!
Потому и существует языковое табу, что требуются сильные, запредельные, невозможные
выражения для соответствующих чувств при соответствующих случаях. Нарушение
табу — уже акт экспрессии, взлом, отражение сильных чувств, не вмещающихся в
обычные рамки. Нечто экстраординарное. Снятие табу имеет следствием
исчезновение сильных выражений. Слова те же, а экспрессия ушла. …Смысл
сужается. Незапертый порох сгорает свободно, не может произвести удар выстрела.
На пляже все голые — ты сними юбку в филармонии. Условность табу — важнейший
элемент условности языка вообще. …С уничтожением фигуры умолчания в языке
становится на одну фигуру меньше — а больше всего на несколько слов, которые
стремительно сравниваются по сфере применения и выразительностью с прочими. Нет
запрета — нет запретных слов — нет кощунства, стресса, оскорбления, эпатажа, экспрессии,
кайфа и прочее — а есть очередной этап развития лингвистической энтропии, понижения
энергетической напряженности, эмоциональной заряженности, падения разности
потенциалов языка (М. Веллер).
Противоположные
оценки сквернословия не всегда противоречат друг другу. Во-первых, многие
комментаторы последовательно проводят мысль о том, что материться нужно не
«вообще», а «к месту» и «с уменьем». А во-вторых, здесь проявляется характерный
для русского коммуникативного сознания значительный разрыв между «рефлексивным»
и «бытийным» уровнями отношения к языку [см.: Стернин, 311— 312], при котором
«рецептивно брань осуждается, бытийно — допускается и даже объясняется
необходимость брани» [Там же, 317]. В целом, оценки допустимости/недопустимости
нецензурных выражений в конкретных ситуациях распределяются по условной шкале
«уместности», на противоположных краях которой находятся антиподы, один из
которых (1) в определенных условиях может материться, а другой (2) ни в коем
случае не может: (1) мужчина и (2) женщина, (1) малообразованный персонаж и (2)
«культурный», (1) субъект в условиях крайнего дискомфорта и (2) благополучный
человек. Ср.:
…Когда
работяга, корячась, да ручником, да вместо зубила тяпнет по пальцу — все, что
он при этом скажет, будет святой истиной, вырвавшейся из глубины души. Кель
ситуасьон! Когда же московская поэтесса, да в фирменном прикиде и макияже, да в
салонной беседе, воображая светскую раскованность, женственным тоном да
поливает — хочется послать ее мыть с мылом рот, хотя по семантической
ассоциации возникает почти физическое ощущение грязности ее как раз в
противоположных местах (М. Веллер).
Мифологемы
о мате обладают эстетическим потенциалом, который реализуется в художественных
текстах.
Достаточно
регулярны в текстах метафоры и метафорические эпитеты, при помощи которых
поддерживается мифологема интенсивности и замысловатости брани. Мат выступает
как материальная субстанция, обладающая плотностью, упругостью, весом, температурой,
органолептическими свойствами:
…Все
покрывала густая — не продыхнешь — матерная ругань и такой же густой, непереносный
водочный дух… (А. Серафимович); …матерные слова запрыгали в комнате, как град
по подоконнику (М. Булгаков); Я сидел, крыл Архипова и Жарикова тяжелым матом.
Чуть полегче крыл Митрофанова и Венгеровского, еще легче Курского и Бузова…
(Э. Лимонов); …Целуются долго и смачно, сдабривая поцелуй теплым матерным
словом (А. Мариенгоф); …Тысяч пять матросов, ругающихся самыми солеными
матерными ругательствами (А. Серафимович); Адмирал вскоре появляется и, напившись,
начинает кричать: «Таллин — исконно русский город» и «Не отдадим наш флот
чухонцам», сопровождая эти высказывания сочным отечественным матом (Н.
Богословский).
С
«материальным» матом можно совершать физические действия:
…Одна
из самых голосистых артисток швырнула Нике в лицо бордово-красный наряд, …а
Ника столь же ловко отпульнула его обратно, подбив его артистическим матом для
весу, как подшивали прежде грузики в подолы легких платьев (Л. Улицкая); …Он не
выпускал как попало, а любовно выпекал мат, подлаживая, подмасливая его, сдабривая
его лаской ли, злостью (В. Распутин); Паша… возился с мотором. Что за мотор без
мата? Когда Боб имел свой автобус, тот абсолютно всегда весь, от носа до хвоста,
от руля впереди до мотора сзади, через ломаные-переломаные сиденья был, как
гирляндами, увешан матюками (В. Попов).
Действуя
как материальное тело, брань приводит к вполне материальным последствиям:
«Деваха вдруг резко повернулась и выдала матерную трель — с ближайших елок
печально осыпался снег» (П. Алешковский).
Обычны
метафоры, которые описывают мат как орудие или приспособление: «Он засадил в
нее, как сапогом, длинной матерной фразой… и пошел досыпать в кабинет (Л.
Улицкая).
Метафора
мата как орудия труда может служить в произведении сюжетным стержнем. Так, в
рассказе П. Романова с красноречивым названием «Технические слова» интрига
разворачивается вокруг запрещения мата на производстве: падает исполнительская
дисциплина, рабочие не понимают друг друга, становится невозможным передавать
опыт молодежи, и только отмена запрета спасает производственный процесс. В
рассказе Г. Горина «Случай на фабрике № 6» метафора мата как орудия труда
получает новое развитие. Орудие требует умелого использования и, следовательно,
обучения. Не умеющий ругаться технолог Ларичев находит репетитора и прилежно
осваивает правила использования бранных выражений.
Кроме
метафоры, в художественных текстах используются приемы, актуализирующие план
выражения бранных слов. В первую очередь, обыгрывается межъязыковая омонимия
русских обсценных выражений и иностранных «приличных» слов:
Yep
(слышится как ёп) — разговорное да. Не требует за собой никаких дополнений и, в
частности, уточнения, чью именно родительницу. Blue (слышится блю) — имя
прилагательное, означающее голубой, а не винительный падеж имени
существительного бля. Moody (муди) — унылый, угрюмый, легко поддающийся
переменам настроения. Не имеет никакого отношения к гениталиям, как многие
ошибочно думают. Who (ху) — не укороченный детородный орган, а вопросительное
местоимение кто (Б. Левин).
В
контекстах, посвященных бранным выражениям, часто используются различные приемы
языковой игры. К ним можно отнести: 1) создание неологизмов, вызывающих
запланированные ассоциации с обсценными единицами (ср. упоминание в романе
Хольма ван Зайчика «Дело о полку Игореве» таинственного зверя пицзецци, который
предвещает конец мира); 2) образование неузуальных эвфемизмов для бранных
выражений:«Звали его в Скудилище больше по прозвищу Бодена-дочь, потому что так
начинал Федулка всякую речь, чтобы не грешить матерным словом, которое, как
известно, никогда у мужиков с языка не слезает…»(С. Клычков); 3) создание
аббревиатур, омонимичных или паронимичных обсценизмам (эвфемизмам обсценных
выражений): «…Оба… исповедовали Единственно Правильное Научное Мировоззрение, которое
наш Адмирал обозначал аббревиатурой ЕПНМ, а произносил как японское слово
Епэнэмэ» (В. Войнович). Все перечисленные приемы, на наш взгляд, связаны с
мифом о мате, поскольку поддерживают мифологему о всеобщей известности, узнаваемости
мата и приоритете именно обсценных ассоциаций.
Таким
образом, миф о русском мате складывается из отдельных мифологем, вербально
сформулированных или присутствующих в виде импликаций в текстах.
Стереотипы, отраженные в фольклорных текстах, отличаются высокой степенью
стандартности и воспроизводимости. В них реализованы наиболее устойчивые
мифологемы, прошедшие «отбор» языкового коллектива. В художественных текстах
представлен более широкий спектр представлений о мате и более разнообразные
способы их выражения; наряду с мифологемами обнаруживаются и рефлексивы, стремящиеся
преодолеть стереотип.
Общий
пафос рассматриваемого мифа заключается в положительной в целом оценке явления,
в утверждении его богатых коммуникативных возможностей и уникальности. Этот миф
характеризуется достаточной устойчивостью, о чем свидетельствует
повторяемость мотивов в художественных произведениях за достаточно большой
период.
Список литературы
Вепрева
И. Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. М., 2005.
НКРЯ
[Примеры по тексту] [Электронный ресурс]. URL:
http://www.ruscorpora.ru/index.html (дата обращения: 11.09.2010).
Рут
М. Э. Мат в легендах нашего времени // Изв. Урал. гос. ун-та. 2005. № 34. [Сер.
1]. Пробл. образования, науки и культуры. Вып. 17. С. 149— 156.
Стернин
И. А. Русское коммуникативное сознание // Человек в зеркале языка. Вопросы
теории и практики. М., 2002. С. 296— 320.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта
http://proceedings.usu.ru
Дата добавления: 13.05.2012