Mail. Ru

МАРИНА САВВИНЫХMAIL.RU Ироикомическая сюита в письмахОТ ИЗДАТЕЛЯ. В конце марта 200… года некая дама, просившая не раскрывать ее инкогнито, передала мне текст своей электронной переписки с небезызвестным ныне писателем, начинавшим тогда (несколько лет назад) карьеру автора психологической прозы. Этот поступок она объяснила желанием, с одной стороны, избавиться от мучительных воспоминаний, с другой, – сохранить для читающего потомства грустную и поучительную историю, в которой, как море – в капле воды, отразились надежды, страхи и дерзания как минимум двух смежных интеллигентских поколений последнего «порубежья». Прочитав текст, я, не без внутренних колебаний, решилась предложить его вниманию просвещенной публики. Разумеется, имена героев при редактировании изменены и все детали, могущие повести к раскрытию подлинных лиц и событий, сняты. М.С.^ ГЛАВА ПЕРВАЯ. МЕЛОДРАМА.ОН. Я получаю письма, и ты, наверное, уже получила мое с объяснением молчания – не мог выйти на почту, не работал сервер или что, не знаю… Я так привык к нашей переписке! Эта неделя была не то что суматошная, но какая-то метафизически гадкая. Общение с тобой, пускай отрывочное, но регулярное, большая отрада для меня. Сегодня, дожидаясь часа выхода на связь, сидел, листал антологию американской поэзии 19-20 веков, пытался сличать оригиналы с переводами, насколько это мне посильно. С удовольствием прочел несколько стихотворений Огдена Нэша – надеюсь, это признание не продолжит серию твоих потрясений моим дурновкусием. Хотя… вполне возможно. В принципе, читал сквозь поволоку вечных своих мыслей о том, каким таким чудом мне переменить свою жизнь. Ужасно, когда не можешь писать (в смысле литературу) регулярно. Чувствуешь себя в пустоте, как наркоман без дозы. Сегодня прочел вполне бездарную лекцию о Кафке и остался к этому совершенно равнодушен. Просто Ионыч какой-то…Не работай так много, это вредно. Прими этот совет, услышав в нем Катулловскую интонацию заботливой нежности. Помнишь «птичку», ночь, пароход… Целую. Андрей.ОНА. Ночь, пароход, Катулл… Луны дублон ущербный… Ты опрокинул стул! Mon cher, ты сдался первый! Конечно, вредно работать. Жить в общем тоже смертельно опасно, но разве можно пренебречь свистом удачи в снастях? Просто я сейчас в состоянии гончей, которая жадно ловит ноздрями воздух. Если бы ты знал, КАК ты мне нужен ЗДЕСЬ! Не принимая даже во внимание личную сторону вопроса… Знаешь, что такое «шестое чувство»? Я, кажется, поняла. Это – откровение «верхней» воли. Опять тысячи возможностей впасть в соблазн и только одно верное решение. Стальная стрелка тянется к магниту. Ее не обманешь. Так и здесь. Нельзя же объяснить деревянным, что именно тебя, стальную, заставило выбрать один из десятка совершенно одинаковых камешков. Им же нечем почувствовать, что этот один – намагничен. Вот я и кручу башкой. Это такой азарт!!! Понимаешь? Обязательно нужно менять что-то в жизни! Ты еще так молод! (Эх, посмотрел бы ты на меня пять лет назад!!!). Это я не красного словца ради! Я давно уже рискнула бы «переменить свою жизнь», если бы знала – зачем. А так… у меня, в общем, все ни шатко, ни валко. В крайнем случае я и одна могу жить – более, чем запросто. Экономически я достаточно независима. Дети выросли. Чтобы любить их и поддерживать я вовсе не нуждаюсь в чьем-то (хоть чьем!) участии в этом процессе. Но этот «кто-то», участвуя в процессе, мне и не мешает ничуть… Не помогает ничем особо, но и не мешает! Но ты-то мучаешься своим переживанием подобной темы… (прости мои «эзоповы» уловки!). Вот чего я не пойму никак! Если хочешь переменить свою жизнь – возьми и перемени. В чем загвоздка? Объясни мне, дурочке, а? Или это столь же необъяснимо, как тяготение стальной стрелки к магниту? А в Москву я, может, еще и не полечу. Так что пиши – пока твои письма до меня доходят. Я ем их, как яблоки. А иногда – как апельсины. С нежностью – Ульяна.ОН. Жаль, что ты едешь в Москву, то есть это, конечно, хорошо, здорово. Жаль, что несколько дней не будем переписываться. Надеюсь, у нас еще есть возможность обменяться письмами в Воскресенье. Слушай, дни недели по-русски пишутся с маленькой или с большой буквы? У меня от английского уже мозги клинит… Целую. Андрей.ОН. Еще раз привет, Ульяна! Второй за сегодня. Второе яблоко, так сказать. Перемени… Вольно Вам советовать. То, на что я хотел бы переменить, невозможно технически. Мы (я) тут, конечно, работаем над «программой реформ»… Пытаемся влить свежую кровь… Словом, не знаю, что и сказать, чтобы не выглядеть дураком вовсе… Хотя перед тобой я могу позволить себе эту феерическую роскошь. Этим, пожалуй, можно измерять степень близости и доверия – перед кем можешь, перед кем нет… Целую. Андрей.ОНА. Вовсе нелегко советовать… Если бы я сама не прошла «адовы круги», то не только не чувствовала бы в себе и вокруг свободное пространство, но и советовать бы не смела. Я же, в общем, не брюзга. Как тебе кажется? Просто (извини!) у меня почти на десяток лет опыта больше! И какого опыта!!! Помнишь, у Заболоцкого? «о! сколько мертвых тел я отделил от собственного тела!» Как минимум, четыре «тела» я уже от себя отделила. Думаешь, это не больно? Я часто думаю, о страшной буддийской формуле «любви-непривязанности». Отсюда до «нирваны» – рукой подать. А что такое «нирвана», как не абсолютный нуль личности? Никого не любить, включая себя, значит – любить всех. И – наоборот. Ни к кому не привязываться и никого не привязывать к себе. Наверное, это идеальная схема изживания жизни в форме старости… это ведь так остро чувствуешь – угасание природы, инстинктов, страстей; исчезновение деятельной, энергической атмосферы, в которую погружен твой разум… Поэтому, пока есть силы, надо карабкаться наверх (не в смысле карьеры, а в смысле духовной концентрации). Какую такую «несвободу» может испытывать тот, кто сидит на вершине горы, ни в чем не нуждаясь при этом? В Москву я, кажется, все-таки лечу. Тьфу-тьфу… Но ты пиши все равно. Я вернусь очень скоро – сразу все письма прочитаю и сразу на все отвечу. C неизменной глубокой приязнью – Ульяна.ОН. С приездом, Ульяна! Счастлив продолжить общение. Как прошла поездка? У меня ничего особо нового. Целую. Андрей.ОНА. И я – счастлива продолжить. Съездила более или менее сносно, хотя Москва удручающе примитивна в своих претензиях на все, кроме твоего «духовного потенциала». Сребровласый батюшка, стоявший с кружкой для пожертвований возле Успенского собора, приняв мою скромную лепту, перекрестил меня и сказал: «Здоровья, развития и успеха!». Прям методолог, а не поп… Знаешь, «москвичи» – это уже некая особая каста, специально, видимо, кем-то выведенная в недрах нашей нации ради торжества одного-единственного хватательного рефлекса, понятно, за счет всех остальных. Москва – убога беспросветно! Последнее время я нет-нет да повторяю в разных местах, что наша столица – глухие задворки великого духовного процесса, который тихо, но мощно развивается в русской провинции. И это так!!! Je t’aime de tout mon coeur! И очень скучаю. Ульяна.ОН. Привет! Письмо твое прочитал утром, до работы, а отвечаю вот уже только ночью. Про священника очень забавно. И в отношении Москвы я с тобой солидарен. Помнишь, в Китае была традиция время от времени переводить столицу в другой город, в другую провинцию. Это делалось, когда предыдущую провинцию эта самая столица разоряла и прожирала дотла. Целую. Андрей.ОНА. Здравствуй, Андрей! Я пишу тебе так длинно, а ты мне так кратко… Дискриминация! Вчера прочла твое письмо, полученное по почте, сегодня отправила ответ на Главпочтамт. Ты сможешь получить его дня через четыре. Я своим письмом недовольна – «потсфактум». Очень трудно преодолеть тот полемический запал, который неисповедимо приняла наша традиционная (почтовая) переписка. Мне, действительно, часто хочется спорить с тобой и спорить очень резко… наверное, это неправильно. Но ты ведь каждой фразой как бы ставишь под сомнение мою полноценность… это обидно. Электронная почта этот синдром почему-то снимает. Интересный эффект, правда? Ульяна.ОН. Прости, пожалуйста, я сам чувствую вину за свою лаконичность. Просто был слишком усталым. В голове после прошедшего дня ничего, кроме глухого гула раздражения. Я тоже почувствовал, что по электронной почте мы как-то добрее. Думаю от того, что здесь мы не стремимся быть концептуальны. Просто разговариваем. К письмам у нас обоих, видимо, отношение серьезное, как в 19 веке. Хотя никто из нас, полагаю, не считает, что когда-то они будут опубликованы последним томом нашего собрания сочинений. Сегодня дал три английских урока – один 1,5 и два 2-х часовых, на фоне недосыпания, головной боли, тупого и слабого воспоминания о том, что рукопись стоит без движения, домашней суеты, дочкиных мультиков, бесконечных телефонных переговоров сына, приборки в квартире и проч., и проч. Но к вечеру как-то ожил, видимо, от того, что все затихло. Видишь, как бодро стучу по клавишам… Целую. Жду ответа. Андрей.ОНА. Очень хочется поскулить, похныкать, смочить невинною слезой твое плечо, чтобы ты погладил меня по головке… именно ты почему-то. А так – воспользуемся носовым платочком да и спокойной ночи. До завтра, да? Ульяна.ОН. Привет, Ульяна. Немного посидел в надежде на твой скорый ответ и иду спать. Завтра с утра рано вставать, читать лекцию по Сартру людям, которые и Франсуазы Саган не откроют. Я, впрочем, ее тоже не читал. До завтра. У нас уже почти полночь. Андрей.ОНА. Добрый вечер! Как это в сказке сказывается – «не нужны мне твои ржаные пирожки, у мово батюшки и пшеничные не едятся!» Это я про Сартра и Саган. Саган – прелестная писательница… Особенно «Здравствуй, грусть» у нее хороша. Такая тонкая психологическая драма о том, как жизнь двух прекрасных, любящих друг друга, взрослых людей, мужчины и женщины, разрушила эгоистичная вздорная девчонка-подросток, решившая во что бы то ни стало влезть между ними. Женщина в конце концов погибает, разбившись в автомобиле. Причем автор дает понять, что это – самоубийство, скорее всего. Помню, я работала на компьютере, а Серегин валялся на диване с этой книжкой… Вдруг он вскочил, схватил меня за руку и произнес загадочную фразу: «Какое счастье, что ты жива!». Я только потом поняла, в чем дело. Он тоже всегда читал «чужое» исключительно сквозь призму «своего». Грустно вспоминать… Так что не презирай слишком почитателей Саган. Я тоже ее люблю, несмотря на все свое эстетическое зловредство. А вот «Женщина в песках» (Кобо Абэ) в своем назойливом метафоризме мне кажется вымученной и не задела меня вовсе… Впрочем, оставим японцев на потом, ладно? Пиши скорей. Ульяна.ОН. Привет, не хотел обижать Саган и тебя. Только что пришел, дай немного отдышаться, сообразить. Если на связи, то оставайся. Я сейчас вспомню, кто я, и напишу что-нибудь связное. У нас сегодня выпал снег, довольно много и нарядно… Саган в твоем пересказе напомнила мне набоковскую «Камеру обскура». Тебе, кажется, не нравится Набоков? Ульяна, ты наверняка читала «Роман с кокаином» Агеева. А в курсе ли ты полемики об его авторстве? И если да, то какой точки зрения придерживаешься. Я сейчас перечитываю в автобусах эту книжку. У нас, как я уже сказал, снег. Мороз и полнолуние. В подъезде ночует несчастный бродяга, что придает чувство уюта и тепла домашней обстановке, хотя это, конечно, бессовестно – так гедонистически относиться к чужой беде, но происходит само, против воли. Дочка опять простыла и с понедельника в сад снова не идет. Неприятности иногда наполняют меня чувством приятного безразличия, так бывает у тебя? Целую. Андрей.ОНА. Привет! Ты, мне кажется, пребываешь в глубочайшем заблуждении относительно моей осведомленности в области современной литературы… Я все больше по пятому-четвертому веку до нашей эры. По Еврипиду, например… по Платону… Очень люблю Симонида Кеосского (о котором Протагор и Сократ спорят в «Протагоре», помнишь?). Я не читала Агеева! Как-то не довелось и не потянуло… хотя слышала разговоры. Чаще всего болтовня вокруг некоего текста меня отталкивает от оного и вызывает к нему предубежденное отвращение. Так было и с Улицкой, и с Т.Толстой, и с многими еще. А Набоков… у меня с ним связана своя собственная история, так что я не могу ни любить его, ни не любить. Это просто часть моей жизни. Катастрофическая. Почему ты решил, что я не люблю Набокова? Меня что-то опять кольнуло в твоем письме. Давай не будем использовать чистое электронное пространство для разговоров о литературе! (Хотя я так надеялась, что нам удастся обрести какое-то общее поле для диалога… увы!) Меня пугает это все и мучает. Хочется залезть в темный-темный угол – и не дышать. Чтоб никто не догадался. Или вскрыть себе вены в ванне с горячей водой… Я не хочу в этом быть, понимаешь? В мире, который описываешь ты (как многие-многие…), мне нет места… Знаю, что это всего лишь слабое отражение того факта, что мне и вообще здесь не место. Но надо же как-то тянуть свою лямку… Поэтому давай не будем умножать зло! Хотя бы на маленьком цветущем островке, к которому до сих пор плывет и плывет безостановочно красивый белый пароходик. Прошу прощения за минорность тона. Ульяна.ОН. Согласен, Ульяна, покончим с литературой. Полагаю, это не выбьет почву из-под нашей переписки. Сегодня воскресенье, и я сижу дома, маясь бездействием. Даю лекарства дочке, слоняюсь по квартире, не имея ни возможности, ни сил заняться делом или хотя бы чтением. Дочка смотрит мультик, я отстукиваю тебе письмо с чувством тупой головной боли. Через четыре часа все угомонятся, станет полегче. Целую. Андрей.ОНА. Здравствуй, Андрей! Не болей, пожалуйста… я безмерно досадую на себя за свои спонтанные истерические всплески. Конечно, я на них права никакого не имею. Но мне последнее время тоже приходится нелегко… более чем. Это нисколько не оправдывает мои поступки, поступки взрослого человека, но все же. Если бы ты знал, в какую кольчугу мне приходится заковывать себя, чтобы не наболтать тебе глупостей – от самых восторженных до самых саркастических… Обещаю держать себя в узде! Хотя это тоже глупо, но, по крайней мере, способствует общей гармонии и безопасности. Я просто скучаю по Вашей милости. И тихо вибрирую от того самого творческого азарта, что, как Вы знаете, может претворить воду в вино, но может и целебное вино сделать ядом! Пиши. Я, как настоящая «русская пианистка», выхожу на связь в 16.00 по московскому времени. Ульяна.ОН. Привет! День закончен, тишина. Мыл посуду, пока дочка засыпала. Вымыл, и в мойке стоял, обтекая, противень. Поймал его боковым зрением, как нечто светящееся, и улыбнулся без причины. Сел на край стола и смотрел на него, как на серебряное зеркало, чувствуя себя в этой лирической задумчивости прямо Золушкой какой-то. Представляя бал и Новый год и, главное, возможность чуда… Человеку иногда очень немного нужно, чтобы успокоиться. 16 по Москве, это сколько же по- нашему? Прибавляем ведь, да? 23 выходит, верно? Я не болею. Я к вечеру как раз выздоравливаю. Ульяна, дорогая, не сдерживай себя, скажи что-нибудь. Из любого арсенала. Я рад всему. Андрей.ОНА. О, cheri… i love you… je t’aime… ich liebe dich… io ti amo… как еще? по-польски? по-чешски? по-сербски? Я скучаю, как последняя идиотка… не желая при этом ни привязывать, ни привязываться… желая только сохранить все в неколебимом покое и равновесии… и не дай Бог, не причинить тебе чего-нибудь такого, о чем ты когда-нибудь пожалел бы. Но разве так бывает? Разве – бывает?ОН. Ульяна, большое спасибо за все эти сладкие восклицания. Как это бодрит! Прочел утром, вступая в очередной серый день и… посветлел, зашагал, а не поплелся. Видишь, какой я… эгоист?.. себялюбец?.. ведь нет?.. Просто… ну, это важно. Целую. Андрей.ОН. Что-то русская «пианистка» запаздывает с выходом на связь… Привет, Ульяна, как прошел день? Я никак не соберусь с силами (моральными) сесть и перечитать, выправить уже законченную рукопись. Эта часть работы для меня всегда самая скучная, когда все уже написано, сказано и изменить по существу уже ничего невозможно, когда живой интерес и азарт уже в прошлом и многое кажется уже не так удачно сделано, как это виделось в горячке процесса. Я думаю, о литературе самодельной говорить можно… Но не уверен. Сегодня (уже не первый день) полнолуние, всегда по особому ощущаемое зимой, сквозь мороз и снег на крышах, почти рождественское. Я раньше очень любил Новый год. Теперь вообще не люблю праздники, особенно шумные с гостями, застольем и разговорами. Один раз в такой компании поймал себя на том, что лицо диктора в телевизоре самое «родное», самое «референтное». Раньше было проще. Когда выпьешь, отключаешь критику ситуации и людей. Трезво смотреть на мир утомительно. Но уже привычно. Целую. Андрей.ОНА. Русская пианистка явилась за полночь домой. «Уж ты где, жена, жена, шаталася?» – спросили ее у порога. Мягко спросили, по-доброму… Но она не нашла ответа и только стыдливо потупила очи. Богема! Что спросишь с крошки Мими, вернувшейся под утро в скромное ателье на Монмартре? Она и сама не очень понимает, где… что… как… Ах!.. Да и только. Полнолуние – время ведьм. Моя героиня точно – ведьма, самая настоящая. Когда луна приобретает форму и оттенок начищенного добела круглого медного подноса, кровь ее приходит в движение, вся собирается в верхней части тела и толкает его (тело) броситься с крыши или из окна. Наверное, это память о полетах на метле. А еще она очень любит (особенно во время полнолуния) гулять без всякой одежды, в костюме Евы… (правда, это редко ей удается!) и употреблять всевозможные притирания для кожи, которая от этого становится бархатистой и приобретает горьковатый запах миндаля и персика. Я много чего написала о странностях бытия в свете полной луны. Но тебе, наверное, это не интересно. Мне же все интересно, что ты пишешь. Ведь это все о тебе, это – ты. Я – читатель пристальный, придирчивый и пристрастный. В отношении тебя – особенно. Все пытаюсь найти себе место среди твоих персонажей. И не нахожу. «Меня здесь нет». Значит ли это, что меня и вообще для тебя нет? Нигде. И разговаривая со мной, ты на самом деле разговариваешь с самим собой, даже не подозревая об этом? А? Прикасаюсь губами к твоему виску – и удаляюсь. До завтра? Ульяна.ОН. Мой привет наезднице полнолуний! Как прошли ее полеты? В порядке ли метла и волшебный крем? Завтра мне читать лекцию уже в 8.30, пойду ложиться. Целую. Андрей.ОНА. Это было не мое «деньрождение», а двухсотлетие Федора Тютчева. Я считаю его своим духовным «прапрародителем», хотя убогие поляки в Варшаве скривили свои шляхетские рты, когда я им об этом сказала. Они глубоко убеждены, что русская поэзия кончилась на Бродском. Что до крошки Мими… Мне нравится быть обожаемой, хотя я этому всему фейерверку не верю нисколько, но все равно приятно, когда тебе рукоплещут и расточают комплименты, правда же? Что из того, что 90% расточающих тебе комплименты делают это в надежде что-то поиметь от тебя впоследствии… Протеже там, рецензию положительную или еще что-то в этом роде. А так хочется верить, что ты действительно умна, талантлива, обворожительна и всем решительно необходима! Неизменно Ваша – Ульяна.ОНА. На самом-то деле я уже здесь давно, а тебя все нет и нет… как ты там жив-здоров? Ульяна.ОН. Привет, я тоже здесь, только сейчас пришел домой. Было заседание кафедры, потом еще надо было зайти отдать приятелю диски, книги, кассеты. Мы с ним обмениваемся. Он сегодня как раз охраняет дом-музей большевика-революционера. Приятно сидеть в этом музее, пусть обстановка и не точна, новодел, но все равно, самовар, комоды, пианино, резная, черная мебель… В общем задержался немного. На предыдущее твое письмо еще не ответил. Сейчас отвечу. Целую. Андрей..ОН. «Продолжаем разговор» – помнишь, какой мультгерой так говорил? Я тут пропустил время подачи документов на конкурс. Ты знаешь эту систему. Раз в пять лет надо. Мне сказали, что могут уволить в трехдневный срок. Я только улыбнулся. Мне, в принципе, хоть в однодневный. Иногда, в самом деле, думаешь – хоть бы уволили меня за что-нибудь. Но, с другой стороны, я люблю читать лекции по литературе, как бы позорно ни звучало это признание. Все не могу собраться и сесть за письмо маме. Писать придется серьезно, она просила «серьезно и откровенно». У меня на это моральных сил нет. Какой-то кафкианский зажим, вроде его «письма к отцу». Дался ему этот отец, слушай, до чего страшна была его Фелица Бауэр, одно слово немка. Ну, ладно, я отвлекся… Мы же литературу табуировали. Нежно целую тебя, Ульяночка. Андрей.ОНА. Я что-то вообще последнее время не пишу литературы. Меня обуревает хроническая усталость, переходящая в состояние идиотического бесчувствия. Но я тоже по-своему борюсь с «кошмаром». Пытаюсь отодрать примерзшую (или присохшую?) форточку – и выпасть вовне… Хотя бы на секунду! А там – будь что будет… Вдруг я приеду к тебе зимой? Ты опять испугаешься и будешь делать вид, что наша встреча носит чисто официальный характер? Пиши, дорогой мой! Завтра я буду к тебе около четырех пополудни по твоим часам. Остаюсь мысленно рядом – твоя Юлиания.ОНА. Я здесь… Как дела? Дождусь ли я сегодня Вашего визита? Пока-пока… Ульяна.ОН. Продолжаю оставаться «в эфире», занимаясь одновременно домашними делами, стиркой, приборкой, одновременно играю с дочкой, ну и, конечно, жду твоего письма в ответ на мое только что отправленное, извини возможные ошибки, меня дочка держит за левую руку и требует, чтобы я нашел кисточку. Ульяна, если ты хочешь приехать, то перед кем мне вообще притворятся, что это официальный визит, ты имела в виду не притворяться перед самим собой? верно? Нет, я не буду этого делать. Целую. Андрей.ОНА. Смотри-ка, получается «перекликаться»! Я получила сразу твой ответ! Приехать зимой вряд ли получится. Это я просто так мечтаю. Раз уж ты никак не можешь вырваться… Я убеждена, что тебе надо как-то «разомкнуть рамку», хоть ненадолго. Должен же человек отдыхать, правда? А знаешь, какой самый эффективный вид отдыха? Это свободное «купание в любви»… Жду сигнала! Ульяна.ОН. Ох, Ульяна, не травите душу, да я хоть сейчас, купание в любви, даже закавычивать не стану. Целую. Андрей.ОН. Ульяна, у нас уже темно и очень свежо от мороза. Хорошо стоять на балконе (вешал белье) и любоваться огнями над морем. Надеюсь, ты не скучаешь, это ведь очень полезно быть веселым! Целую. Андрей.ОНА. Здравствуй, Андрей! Я наконец-то определилась со своими вопросами. Вот они: 1. Видишь ли ты вообще на том месте, где по идее должна быть я, хоть что-нибудь, кроме себя самого? а? 2. Разве бывает так, чтобы люди любили друг друга, не привязывая к себе и не привязываясь, и ничего не требуя друг от друга и не ожидая? а? 3. Не поговорить ли нам о японцах, раз уж Европа нас только к противоречиям влечет? Правда, на японскую культуру я смотрю со стороны Хайдеггера… так что очень может быть, что снова будем ругаться и ссориться. 4. Что ты называешь «увлеченностью»? (Впрочем, это уже из другого «слоя» нашего общения…) Может быть, успеем еще сегодня «перекликнуться»? Если нет – спокойной ночи. И – до завтра, да? Ульяна.ОН. Отвечаю на все вопросы последовательно, Ульяна: 1. Вопрос не понят. Попытайтесь задать менее жесткие условия. 2. Думаю, что это идеально, но недостижимо. 3. О японцах у меня знания скромные, буду рад послушать тебя и иногда вякнуть что-нибудь дилетантское. 4. «Увлеченность» – не могу восстановить контекст. Какая именно увлеченность? Мне неловко, что я толком не смог почти ни на что ответить. Поверь, это не от нежелания. Просто, некоторые моменты в самом деле не понял. Я же говорил, что последнее время тупею. Целую. Андрей.ОНА. К анкете… 1. Вот тут-то для меня самое интересное… С «профессиональной», если хочешь, точки зрения. Был, по-моему, давным-давно, около недели назад, еще вопрос… Хочешь ли ты, чтобы тебя понимали? Меня, например, просто в бешенство приводит мысль, что каждый ищет в собеседнике лишь подтверждения СЕБЯ… Я смотрю на ТЕБЯ – я не хочу видеть себя, вместо ТЕБЯ, понимаешь? я ненавижу себя. Я себе надоела. ТЫ – бесконечный неведомый мир… мне все интересно, что ТЫ. Я – лишь вечный нуль, очередная неудача… (Однажды – давно! – я придумала формулу: Бог – это универсальное ТЫ). А как ты смотришь на то, что не ТЫ? А??? Что тебе интересно в том, что тобой не является? В том, что тебя не подтверждает, не продолжает и не оправдывает? Вот в чем вопрос… При этом я-то бы хотела, чтобы на меня смотрели, как на МЕНЯ. Это для МЕНЯ – единственный шанс на личное спасение… в вечности, если угодно. Но я уже не верю в это. Я безумно хочу уйти. Понимаю, что это – по своей воле – невозможно. И рою землю в поисках смысла… хоть какого-нибудь… Ты мог бы помочь? Найти вот этот сюжет… а? Я знаю. Но это вводит меня в состояние тотального недоумения… Японцы пусть дозреют. Ты писал, что тебе для творческого тонуса нужна «увлеченность», поэтому ты «не создан для семейной жизни». Ибо «какая женщина согласится на … «. И так далее. Кем же ты увлекаешься? Время от времени… Это любопытно. Завтра «увидимся»? Вечно Ваша – Ульяна.ОН. Ульяна! Я тут пытался разобраться… Не цитируя сартровской идеи о том, что «ад это другие» и вообще не вторгаясь в поле авторитетных цитат… И понял, и констатирую почти с отвращением, что мне, очевидно, свойственно видеть (искать) в другом зеркало, отражающее меня, причем комплиментарно. Качество само по себе неприятное, а в мужчине просто отталкивающее. К тому же ничуть не оригинальное, банальность. Вообще, нынешняя жизненная ситуация убеждает меня в крайней моей ничтожности. Приноравливаясь к бытовым нуждам, я вырастил в себе карлика. Но дело даже не в этом, а в том, что, как вампир, лишенный тени, я не отражаюсь ни в каких «зеркалах» – меня просто нет. И это та же проблема, о которой говоришь ты, только вышедшая из другой кулисы. «Увлеченность» – да, теперь вспомнил. Есть такое золотое правило – никогда не говори с женщиной о другой женщине. Хотя и говорить, по существу, не о чем. Но, если это тебе важно с какой-либо стороны, то – пожалуйста – я готов. Лишь бы это только не ранило твоего самолюбия. Хотя с моей точки зрения, тут и раниться нечем… Ну, в общем, затрудняюсь продолжить без твоего «карт-бланша» на эту тему. Целую. Андрей. День был просто невыносимый.ОНА. …но это и есть мой «пункт», Андрей. Жизнь – хаотическое мельтешение вампиров, не имеющих тени… Мы не видим друг друга, поэтому не видим себя, поэтому не видим ничего, кроме себя – поэтому не существуем. Зачем тогда эти конвульсии, называемые «творчеством»? Что это? Подмена любящих глаз, в которых мы только и отражаемся в своей «богоданной» целостности, системой кривых зеркал, где можно лишь дробиться бесконечно, до молекулярной пыли? А я, кажется, скоро замолчу вовсе. Так что твое ощущение «ничтожности» – результат тяжелых флюидов эпохи, которые уже почти четверть века носятся в воздухе, задевая и заражая всех, кто хоть мало-мальски думает. В ответ на это – вот парадокс! – хочется воевать, лезть на рожон, броситься в какую-нибудь умопомрачительную историю с заранее известным фатальным концом… короче, так хочется еще жить! и не на бумаге – в собственных выдумках – а всей своей «тушкой», всем телом, всей кожей, всем существом. И это при том, что отвращение к жизни временами доводит меня до исступления, которое почти невозможно сдержать… Знаешь, я ведь тоже никому на свете не говорю то, что говорю тебе. Строю себе «зеркало»… наивно и смешно! и еще обижаюсь, когда оно отказывается меня отражать «по щучьему веленью, по моему хотенью…» Спокойной ночи. Ульяна.ОН. Привет, Ульяна! Мне трудно сейчас продолжить линию об «отражениях», воскресенье – один из самых тяжелых дней. Но сегодня мне удалось хоть что-то сделать. Самое главное, я съездил на почту и послал тебе журнал с моей повестью. Ты теперь все сама прочтешь. Целую. Андрей.ОН. Ульяна, несколько обеспокоен твоим молчанием, надеюсь у тебя все в порядке. Не предавайся грустным мыслям – как бы наивно ни звучал такой совет, а из моих уст и вовсе комично, но тем выше его… не знаю даже что, но ты ведь поймешь? Целую. Андрей.ОНА. Добрый вечер, Андрей! Я не молчу… вовсе – нет. Просто работы очень много. Устаю. Прихожу вечером – как шимпанзе, на полусогнутых… Как прошел твой понедельник? Совершил ли ты подвиги, которые значились в плане дня? Попытайся еще ответить мне сегодня. Я буду ждать. Остаюсь «на связи». Твоя Ульяна.ОН. Привет, Ульяна. Из «подвигов» понедельника мне удалось: дать один англ. урок, сделать зарядку по возвращении с урока (все, как видишь, наоборот) лечь и проспать час, почитать структуралиста Ю.Левина о Набокове (завтра лекция), играть с дочкой в медведей, спящих на дереве, и другие игры, выговорив под это разрешение слушать Бетховенские сонаты в исполнении Рихтера (купил на распродаже диск за тридцатку(!), написать тебе вечером письмо, перечитать статью В.Ерофеева о том же Набокове. Целую. Андрей.ОНА. Здравствуй, Андрей! А подвиг получения моего письма на почте может ли быть отнесен к числу Ваших свершений? Впрочем, предмет оного, то есть письма, уже вполне исчерпан нашей электронной перепиской, поэтому оно, то есть письмо, видимо, потеряло актуальность. Можно его и не получать совсем… Бог с ним! очень хочется сделать что-нибудь приятное для тебя к Новому году. Хочешь, я пришлю тебе музыку, какую слушаю сама? Сейчас я ломаю голову над ужасающим в своей безвыходности вопросом – ввязываться мне все-таки в диссертационный процесс или, сделав хорошую мину при плохой игре, выскользнуть восвояси… Тема звучит удручающе. Я как-то не уверена, что вообще можно корректно писать работы на такие темы: «Художественное сознание как предмет философского анализа». Просмотрела несколько авторефератов диссертаций, защищенных у моего предполагаемого руководителя, и мне стало еще грустнее. Я не создана для науки… может быть, для ЭТОЙ науки. Мне что-то скучно… Почему Платон (даже в плохих переводах) – не скучен? И Лосев? И Бахтин? А от этих всех просто тошнит… И еще требуется, чтобы я точно так же над собой надругалась?.. Ульяна.ОН. Я со своей диссертацией сделал просто. Плюнул и забыл об этом унижении. Поводом для окончательного «разрыва» послужил последний, в апреле, разговор с моим научным руководителем. Линия наших бесед и так часто уходила далеко от предмета диссертации, а тут вообще… Я, написал, что-то насчет того, что зло не имеет укорененности в бунинском мире (или вообще в мире), а возникает как результат взаимодействия различных ситуаций и сред. А она стала доказывать мне, что зло имеет укорененность и что, например, вулкан – это зло, и селевые потоки, и цунами… Ну я просто вообще… С тех пор даже не звоню. Чтобы написать диссертацию, надо быть пошлым идиотом – вот мое мнение. Схоластом и начетчиком или иметь немецкий характер и вытерпеть это с улыбкой. Все диссертации, которые я прочитал, были «написаны задницей». Железной задницей. Закаленной в сидении по читальным залам. Прости за эту пламенную инвективу. За письмом на вокзал у меня в понедельник просто не было времени заехать. Сегодня до 12 сидел с дочкой, потом помчался, опаздывая на урок, оттуда в отдел кадров и секретариат, взял бумажки для ежепятилетнего прохождения по конкурсу. Потом рысью домой, перекусил второпях и двухчасовой английский, потом в шесть поехал к черту на кулички на еще один английский. Закончил в девятом часу. В десятом был дома. Дочка не уложена в постель, укладывал и сейчас все еще укладываю и пишу тебе письмо. Завтра надо читать две лекции с 8, потом оформлять конкурсные бумаги, потом бежать за паспортом, потом дома три часа английского с разными учениками. Потом ночь. Но за письмом я заеду. По Набокову так толком и не подготовился. А столько материала. Я понимаю, что вполне можно обойтись и тем, что я нагорожу им просто так, им и этого будет с избытком. Но для себя! Если не для себя, то тогда вообще зачем я там работаю? Возможно, сегодня успею получить еще письмо от тебя, если не рухну спать. Какой уж тут Набоков? Целую. Пиши. Меня это всегда бодрит и радует. Андрей.ОНА. Меня тоже наше крохотное общее пространство «бодрит и радует». Может быть, это вообще – последнее, что меня еще «бодрит и радует». Разве что дети… ученики. Но эти существа – мое порождение, понимаешь? Родные дети, которых я выносила, родила и выкормила, – в этом смысле именно и совершенно ДРУГИЕ. Эти же – просто (страшно, но так!) мое «клише». Я стала не в шутку опасаться той легкости, с которой они повторяют – как Истину – все, что я говорю… иногда так вовсе «неся абы что» для красного словца… как это со мной – увы! – нередко случается. Вот мир, творимый «по образу и подобию» моему. Тебе никогда не приходилось чувствовать себя Демиургом? Создателем не литературы, а живого мирка, для которого ты – и Бог, и Благо, и Судия… А как насчет музыки, которую я хочу тебе прислать к Новому году? Я отправила бы и так, но боюсь «промахнуться»… Ты же вон Вагнера слушаешь, которого я не понимаю. А я так люблю Шопена, наверняка он на тебя наводит скуку. Пиши. Я тоже поцеловала бы тебя – но это слишком резкий жест с моей стороны, поэтому просто жму дружески руку – и надеюсь еще «услышать» тебя сегодня. Если же нет – спокойной ночи и до завтра. Твоя Ульяна.ОН. Привет, Ульяна. Получил твое письмо на почте, этот «подвиг» просто ожидал более героической обстановки, сегодня снегопад, транспорт встал, метель, гололед. Читал твое письмо, как это обычно бывает, сразу, в автобусе и улыбался от удовольствия тоже, как обычно. Отвечу на него на бумаге, а не сейчас. Хорошо? Прочитал-таки по Набокову, лучше, чем ожидал, но хуже, чем, в принципе, возможно. На работе меня ожидали записки «срочно проставьте аттестацию», «срочно обменяйте паспорт, из-за Вас никому не выдадут деньги», «срочно подайте документы на конкурс», «срочно заберите письмо в отделе кадров» – (это письмо из пенсионного фонда, они мне пишут, что за прошлый год я заработал 349 рублей пенсии). Мне стало смешно, и поднялось настроение. Потом дом, английский, дочка – и фоном какая-то ускользающая мысль, которую хотел, но не успел записать. Сейчас перечитаю твое последнее письмо и продолжу. Андрей.ОН. Ах, да, вот, насчет музыки. Вы слишком строги ко мне или нет, вернее, ты переоцениваешь изощренность моих вкусов. Я ведь только приучаю себя к высокой музыке и поэтому слушаю все и люблю все, даже чеха Сметану. А Вагнера я тоже не очень-то понимаю, но купил, чтобы понимать. А некоторые кассеты, стоящие в этих жутких, заваленных попсой киосках, я беру… просто… ну, как Шиндлер евреев из концлагеря. В общем буду очень рад всему, что пришлешь для воспитания моего дикого пока еще вкуса. Может удастся получить еще сегодня весточку от тебя. Целую, не боясь резкости этого жеста со своей стороны. Андрей.ОНА. Привет, Андрей! Каждый раз получая от тебя весточку, я испытываю такое чувство… как будто в темной комнате, где мы заблудились вдвоем – и точно известно, что вдвоем и ты где-то тут! – вдруг столкнешься лоб в лоб… и неожиданно, и приятно, и хочется обняться и расцеловаться… и… слава Богу, кончился этот страшный сон, и мы снова вместе, и так и хочется стоять, прижавшись лбом к твоему лбу… и, наверное, это мы стоим на четвереньках на холодном полу, как маленькие дети, испугавшиеся замкнутого темного пространства… Жалко, что это наше крошечное пространство так замкнуто и так мало. Когда я думаю о тебе, мне хочется сказать сразу ВСЕ! Потому что… вдруг… это уже никогда не сможет повториться… Завтра я отправлю тебе музыку по почте. И еще кое-что – тебе и дочке. «Приятно сделать приятное приятному человеку…» Пиши скорей. (Если бы ты только знал, как сильно я хочу тебя увидеть!). Ульяна.ОН. Привет, Ульяна. Спасибо за такое теплое и нежное письмо. Я сегодня много мотался по городу, стоял в очереди в паспортном столе и теперь совсем отупевший сижу, без единой мысли в голове. Собирался вечером еще почитать, но даже не помню, что именно. Надо было что-то по экзистенциалистам… Да Бог с ними