Михаил Жванецкий

Восемь часов тридцать минут. Давайте поговорим. Вы хотите смеяться.
Вас раздражают всякие затягивания и рассуждения. Я хочу поговорить. Мы
редко собираемся такой компанией – должны поговорить о многом. О том, что
скоро весна. О том, какими красивыми могут быть наши женщины, если захотят
и пройдутся по лицу разными пальчиками и карандашиками. Поговорить о
родителях наших детей. Счастливы ли они, родители нащих детей, дети наших
родителей, братья наших сестер?
Я хочу поговорить о нашей земле, о тех, кто помнит войну. Я помню
плохо. Мне семь лет. Эшелон. Бомбежка. Мы с мамой бежим в поле и
укрываемся лопухами. Эвакуация. Жмых во рту… Так, может быть, этого
больше не будет. Может быть, это было в последний раз. Может быть, танки
будем видеть только на парадах. Остальное есть. Остальное будет. Надо
только жить медленно и долго. Надо только не обижать друг друга.
Я живу в ленинграде. Погода плохая, да люди хорошие. Стоит женщина
целый день за прилавком или за лотком на морозе, и нас много, а кто-то
заупрямился, а у кого-то дома больной, а кому-то просто трудно, потому что
у него прострелен бок. Попробуем не обижать друг друга. Уходит в поход
атомный ледокол “арктика”, строят в тайге дороги, тянут газ в пустыне под
чарджоу. Хорошо делают, когда делают, остается нам не обижать друг друга.
Конечно я хочу многого. Я хочу, чтобы вам не подписывали увольнение,
чтобы расстроился местком, узнав, что вы уходите. Чтобы не захотел
горисполком вашего переезда в другой город. Чтобы из-за вашей болезни
бегала озабоченно не только жена. Этот город состоит из нас, давайте же
что-нибудь хорошее делать друг для друга.
Я многого хочу. Я хочу во всех трамваях таких же лиц, как в этом
зале. Я хочу всех встречных вежливых и трезвых, а локотьсоседа
чувствовать только в беде. Сколько новых домов – целый город. “Дадим тепло
в новые дома”, – говорят строители. Вышел в хорошем настроении, погладил
мальчишку, сказал соседке, как она сегодня хороша, пошутил о чем-нибудь с
бабками на скамейке – вот и дал тепло в новый дом.
А в ленинграде воздух стал прозрачный. А в ленинграде голубое небо и
комиссия проверяет тротуары. В ленинграде глаза стали чистыми и кожа
нежной на ощупь. В ленинграде плюс пять. Будем считать, что это тепло. В
ленинграде весна.

Посидим.

Пойдите перед вечером в городской сад. Там возле веранды есть
скамейка. На скамейке вы увидите человека в черном пальто. Это я. Я там
сижу до восьми. Потом меня можно видеть на углу возле кафе и идущим к
бульвару.
Хорошо со мной говорить между шестью и семью вечера. Лучше всего о
видах на урожай, о литературе, о знакомых. О женщинах со мной можно
говорить всегда. Причем, если этот человек, то есть я, будет оглядываться
на проходящих красавиц, не обижайтесь и не перебивайте. Это лишнее
подтверждение моего интереса к этой проблеме.
А вот о ремонте со мной лучше говорить с утра, после завтрака, когда
я в благодушии и слегка исказившиеся черты не испортят общего приятного
выражения.
Лучше всего со мной толковать о вкусной и здоровой пище, о поведении
в быту, о пребывании на солнце. Хорошо откликаюсь на разговор о моральных
устоях, о супружеской верности, о длительности верности и недлительности
неверности.
Не касайтесь быта, обслуживания: Это меня раздражает, я начинаю
болеть. Не касайтесь общественного питания в некоторых аспектах: Я
возбуждаюсь, нервничаю, сбивчиво говорю, со мной становится неприятно.
Если вы заденете, даже случайно, тему телефонизации, канализации,
урбанизации, в некоторых аспектах, я на вас произведу очень скверное
впечатление. Вы с содроганием увидите злого, брызжущего слюной человека,
который долго не может успокоиться, держится за сердце, бегает вдоль
забора, и, конечно, никакие ссылки на об’ективные причины не могут
изменить крайне неприятного личного впечатления. Сразу меняйте разговор.
Переводите его на цветы, лето, женщин. Я снова начну оглядываться, что
подтвердит мое успокоение, я извинюсь и долго буду смотреть вслед.
Смотрите тоже – это об’единяет.
Если вы пригласите меня на свадьбу или день рождения, вы немедленно
получите удовольствие, видя польщенного человека. И вот тут об авариях и
эпидемиях говорить не нужно, не повторяйте обших ошибок, ибо я могу
прервать разговор, отойти и залечь дома, и уж о свадьбе не может быть и
речи.
К скамейке, где я сижу, хорошо подходить с транзисторным приемником
под веселую музыку и сводку погоды. Выберите солнечный день и подходите.
Какая чудесная погода стоит на всем побережье кавказа! Волн нет, и
ветер отсутствует, землетрясения утихли, смерч раскрутился в обратную
сторону и пропал, красная шапочка спасена, наш самолет перекрыл все
рекорды и тихо-тихо опустился. Я перестал морщить лоб,векимои
опустились. “Счастье мое я нашел в нашей дружбе с тобой…”. Говорите,
говорите и пойте мне одновременно, и вы будете наслаждаться видом доброго
и разглаженного человека… “Утомленное солнце нежно с морем прощалось…
Тай-ра-римта-ра-тайрам… Что нет любви…”.
Перед вечером в городском саду вы увидите человека в черном пальто.
Это я. Подумайте, о чем со мной говорить, если вы хотите, чтобы я произвел
на вас хорошее впечатление…

Портрет.

О себе я могу сказать твердо. Я никогда не буду высоким. И красивым.
И стройным. Меня никогда не полюбит мишель мерсье. И в молодые годы я не
буду жить в париже.
Я не буду говорить через переводчика, сидеть за штурвалом и дышать
кислородом.
К моему мнению не будет прислушиваться больше одного человека. Да и
эта одна начинает иметь свое.
Я наверняка не буду руководить большим симфоническим оркестром радио
и телевидения. И фильм не поставлю. И не получу ничего в каннах. Ничего не
получу в смокинге, в прожекторах в каннах. Времени уже не хватит… Не
успею.
Никогда не буду женщиной. А интересно, что они чувствуют?
При моем появлении никто не встанет…
Шоколад в постель могу себе подать. Но придется встать, одеться,
приготовить. А потом раздеться, лечь и выпить. Не каждый на это пойдет.
Я не возьму семь метров в длину… Просто не возьму. Ну, просто не
разбегусь. Ну, даже если разбегусь. Это ничего не значит, потому что я не
оторвусь… Дела… Заботы…
И в этом особняке на набережной я уже никогда не появлюсь. Я еще могу
появиться возле него. Против него. Но в нем?! Так же и другое… Даже
простой крейсер под моим командованием не войдет в нейтральные воды… Из
наших не выйдет. И за мои полотна не будут платить бешеные деньги. Уже нет
времени!
И от моих реплик не грохнет цирк и не прослезится зал. И не заржет
лошадь подо мной… Только впереди меня. И не расцветет что-то. И не
запахнет чем-то. И не скажет девочка: “Я люблю тебя”.
И не спросит мама: “Что ты ел сегодня, мой мальчик?”
Но зато… Зато я скажу теперь сыну: “Парень, я прошел через все. Я
не стал этим и не стал тем. Я передам тебе свой опыт”.

Воскресный день.

Утро страны. Воскресное. Еще прохладное. Потянулась в горы молодая
интеллигенция. Потянулись к ларьку люди среднего поколения. Детишки с
мамашками потянулись на утренники кукольных театров. Стада потянулись за
деревни в зеленые росистые поля. Потянулись в своих кроватях актеры,
актрисы, художники и прочие люди трудовой богемы и продолжали сладко
спать.
А денек вставал и светлел, и птицы пели громче, и пыль пошла кверху,
и лучи обжигали, и захотелось к воде, к большой воде, и я, свесив голову с
дивана, прислушался к себе и начал одеваться, зевая и подпрыгивая.
Умылся тепловатой водой под краном. Достал из холодильника помидоры,
лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все
чисто и начал готовить себе завтрак.
Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу.
Нарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал
салату, нашинковал капусту, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко,
сложил все в вазу поверх помидор. Густо посолил. Залил все это постным
маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать
деревянной ложкой. И еще. Снизу поддевал и вверх.Поливалсоком
образовавшимся и – еще снизу и вверх.
Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцоколбасы
крестьянской, домашней, отдающей чесноком. Отрезал от него граммов сто
пятьдесят, нарезал кружочками и на раскаленную сковородку. Жир в колбасе
был, он начал плавиться, и зашкворчала, застреляла колбаса. Чайник
засвистел и пустил постоянный сильный пар. Тогда я достал другой,
фарфоровый, в красных цветах, пузатый, и обдал его кипяточком изнутри,
чтобы принял хорошо. А туда две щепоточки чайку нарезанного, подсушенного
и залил эту горку кипятком на две четверти. Поставил пузатенького на
чайник, и он на него снизу начал парком подпускать… А колбаска, колбаска
уже сворачиваться пошла. А я ее яйцом сверху. Ножом по скорлупе – и на
колбаску. Три штуки вбил и на маленький огонек перевел.
А в хрустальной вазе уже и салатик соком исходит под маслом, уксусом
и майонезом. Подумал я – и сметанки столовую ложку сверху для мягкости. И
опять деревянной ложкой снизу и все это вверх, вверх. Затем пошел из кухни
на веранду, неся вазу в руках. А столик белый на веранде сияет под
солнышком. Хотя на мое место тень от дерева падает. Тень такая кружевная,
узорчатая.
Я в тень вазу с салатом поставил, вернулся на кухню, а в сковородке
уже и глазунья. Сверху прозрачная подрагивает, и колбаскавней
архипелагом. И чайник… Чайник… Снял пузатого и еще две четверти
кипяточку. А там уже темным-темно, и ароматно пахнуло, и настаивается.
Опять поставил чайник. Пошел на веранду, поставил сковородку на подставку.
Затем достал из холодильника баночку, где еще с прошлого года хранилась
красная икра. От свежего круглого белого хлеба отрезал хрустящую горбушку,
стал мазать ее сливочным маслом. Масло твердое из холодильника, хлеб
горячий, свежий, тает оно и мажется с трудом. Затем икрой красной толстым
слоем намазал.
Сел. Поставил перед собой вазу. В левую руку взял хлеб с икрой, а в
правую деревянную ложку и стал есть салат ложкой, захлебываясь от жадности
и откусывая огромные куски хлеба с маслом и икрой.
А потом, не переставая есть салат, стал ложкой прямо из сковороды
отрезать и поддевать пласты яичницы с колбасой и ел все вместе.
А потом, не вытирая рта, пошел на кухню, вернулся с огромной чашкой
“25 лет красной армии”. И уже ел салат с яичницей, закусывая белым хлебом
с красной икрой, запивая все это горячим сладким чаем из огромной чашки.
А-а… А-а… И на пляж не пошел. А остался дома. Фу… Сидеть… Фу… За
столом… Скрестив… Фу… Ноги… Не в силах отогнать пчелу, кружившую
над сладким ртом… Фу… Отойди..
Так я сидел… Потом пошел. Ходить трудно: Живот давит. Стал шире
ставить ноги… Дошел-таки до почтового ящика. Естьгазеты.Одну
просмотрел, понял, что в остальных. А день жарче… Накрыл посуду
полотенцем, надел на бюст легкую безрукавку, на поясницу и ноги – тонкие
белые брюки, светлые носки и желтые сандалии, на нос – темные очки и пошел
пешком к морю.
Навстречу бидоны с пивом. Прикинул по бидонам, двинул к ларьку. Минут
через десять получаю огромную кружку. Отхожу в сторону, чтобы одному.
Сдуваю пену и пью, пью, пью. Уже не могу…
Отдохнул. Идти тяжело. Уже полпервого. Поджаривает. На голове шляпа
соломенная. В руках авоська с закуской и подстилкой.
Блеснуло. Узенько. Еще иду. Ширеблеснуло.Иужеблестит,
переливается. Звук пошел. Крики пляжные, голоса: “Мама, мама…” “Гриша,
гриша.” “Внимание. Граждане отдыхающие…” А внутри пиво, салат… Фу…
Ноги стали в песке утопать. Снял сандалии, снял носки. Песок как
сковорода. А… Зарылся глубже. О. Прохлада.Занялтопчан.Сел.
Раздеваюсь. Сложил все аккуратно. Палит. Терплю. Солнце глаза заливает
потом. Терплю, чтобы потом счастье. Медленно, обжигаясь, иду к воде.
А вода, серая от теплоты, звонко шелестит и накатывается. Не стерпев,
с воем, прыжками, в поту кидаюсь… Нет. Там же не нырнешь. Там мелко.
Бежишь в брызгах. Скачешь. Ищешь, где глубже. Народ отворачивается,
говорит: “Тю”. А ты уже плывешь… Холодно. Еще вперед. Набрался воздуха и
лег тихо. Лицом. Глаза открыты. Зелено. Тень моя, как от вертолета.
Покачивает. Рыбки-перышки скользнули взводом. А-а-ах. Вдохнул. Снова
смотрю. Там ничего. Песок и тень моя. А-а-ах. Снова воздух и поплыл назад.
А когда выходишь, то, невзирая на пиво и салат и сорок лет,
вырастаешь из воды стройным, крепким, влажным. Ох, сам бы себя целовал в
эти грудь и плечи.
Нет, не смотрят. Ну и черт с ними. Ай, песок, ай. Бегом к топчанчику.
И животом вверх. И затих.
Опять слышны голоса: “И мама, и гриша, и граждане отдыхающие” “а я
тузом пик”. “Он у меня плохо ест”… Звуки стали уходить. Пропадать…
– Вы сгорели, молодой человек.
А? Что?.. Фу. Бело в глазах. Побежал к воде. И, раскаленный, красный,
расплавленный, шипя, стал оседать в прохладную сероватую воду. Проснулся и
поплыл.
Какое удовольствие поесть на пляже. Помидоры я макал в соль. К
ломтику хлеба пальцем прижимал котлетку, а запивал квасом из бутылки,
правда теплым, но ничего. Помидоры в соль. Кусочек хлеба с котлеткой,
молодой лучок в соль и квас прямо из бутылки.
Какое мучение одеваться на пляже. Натягивать носки на песочные ноги.
А песок хрустит, и не стряхивается, и чувствуется. В общем – ой.
Шел домой. Уже прохладней. Солнце садится куда-то в санатории. На
дачах застилают столы белыми скатертями, и женщины бегают из фанерных
кухонь к кранам торчащим. А из кранов идет вода. Дети поливают цветы из
шлангов. Собаки сидят у калиток и следят за прохожими. Полные трамваи
потянулись в город. С гор пошла молодая интеллигенция. Очереди от киосков
разошлись. Стада вернулись в деревни. И медленно темнеет воскресный день

омолодеть!

Хотите помолодеть?.. Кто не хочет, может выйти, оставшиеся будут
слушать мой проект. Чтобы помолодеть, надо сделать следующее. Нужно не
знать, сколько кому лет. А сделать это просто: Часы и календари у
населения отобрать, сложить все это в кучу на набережной. Пусть куча
тикает и звонит, когда ей выпадут ее сроки, а самим разойтись. Кому
интересно, пусть возле кучи стоит, отмечает. А мы без сроков, без времени,
без дней рождения, извините. Ибо нет ничего печальнее дней рождения, и
годовщин свадеб, и лет работы на одном месте.
Так мы без старости окажемся… Кто скажет: “Ей двадцать, ему сорок?”
Кто считал? Кто знает, сколько ей?.. Не узнаешь – губы мягкие, и все.
Живем по солнцу. Все цветет, и зеленеет, и желтеет, и опадает, и ждет
солнца. Птицы запели, значит, утро. Стемнело, значит, вечер. И никакой
штурмовщины в конце года, потому что неизвестно. И праздник не по
календарю, а по настроению. Когда весна или, наоборот, красивая зимняя
ночь, мы и высыпали все, и танцуем…
А сейчас… Слышите – “сейчас”? Я просыпаюсь, надо мной часы. Сажусь,
передо мной часы. В метро, на улице, по телефону, телевизору и на руке
небьющаяся сволочь с календарем. Обтикивают со всех сторон. Напоминают,
сколько прошло, чтобы вычитанием определить, сколько осталось: Час, два,
неделя, месяц. Тик-так, тик-так. Бреюсь, бреюсь каждое утро, все чаще и
чаще! Оглянулся – суббота, суббота. Мелькают вторники, какспицы.
Понедельник – суббота, понедельник – суббота! Жить когда?..
Не надо бессмертия. Пусть умру, если без этого не обойтись. Но нельзя
же так быстро. Только что было четыре – уже восемь. Только я ее целовал, и
она потянулась у окна, просвеченная, – боже, какая стройная! А она уже с
ребенком, и не моим, и в плаще, и располнела. И я лысый, и толстый, и
бока, и на зеркало злюсь… Только что нырял на время и на расстояние –
сейчас лежу полвоскресенья и газеты выписываю все чаще. А это раз в год! В
детстве казалось, возьмешь ложечку варенья – в банке столько же. Ерунда! В
банке меньше становится. Уже ложкой по дну шкрябаешь…
И что раздражает, так это деревья. То зеленые, то желтые. И стоят, и
все. Маленький попугай – крепкий тип. Гоголя помнит и нас помнить будет.
Нельзя нам так быстро. Не расстраивался бы и вас не расстраивал. Но жить
люблю, поэтому и хочется…

Начальное образование.

Первый день учебного года. Во дворе одной из школ нестройными рядами
стоят выпускники детского сада. Нынешние первоклассники.
Директор: Дорогие товарищи дети. Сегодня первоесентября.Вы
вступаете в первый класс. Вам всем по семь, всем. Разрешите мне в этот
знаменательный день, знаменательный час, знаменательный год от имени педо
и вспомосостава приветствовать вас, а в вашем лице и лице ваших родителей
от лица преподавателей, от моего лица и лиц наших сотрудников – новое
поколение, вступающее в стены, в классы школы нашей средней, вашей жизни
всей отныне.
Вам всем… Всем по семь лет. И вы поймете, с каким волнением мы
планировали подготовку, организацию и проведение учебногопроцесса.
Составление методических планов и пособий, переработку первоисточников
классиков, переработку учебного материала для легкой усвояемости вашими
молодыми организмами сил. Поднимите девочку. Где мама? Успокойте ребенка.
Дорогие первоклассники. Ваш неустанный, упорный труд только тогда
снискает то, что он должен снискать, снискивать, если вы с полной отдачей,
с беззаветной работоспособностью, с той тягой к знаниям, так характерно
й… Ным лучшим представителям нашей интеллигенции… Что с мальчиком?..
Ну смените ему штанишки.
Дорогие первоклассники. Разрешите предоставить слово нашим шефам по
комплексному производственно-техническому обучению заводу имени нептуна,
от имени которого главного инженера инженер старшего техотдела. У нас в
гостях инженер. Встретим, дети, его сейчас. Внимание.
Инженер: Дорогие товарищи первоклассники. Разрешите мне от имени и по
поручениюзаводоуправления,техническогоотдела,отделаглавного
технолога, вычислительного центра, завкома, а в вашемлицевсему
поколению, вступающему в нашу жизнь, пламенный привет. Перед лицом новых
достижений от имени нашего коллектива с новым годом вас. С новым учебным
годом.
Дорогие первоклассники. Вы только что с успехом закончили детский сад
и используете полученные навыки. Вы вступили в дальнейшее, где вам будут
прививать все. Ничего-ничего. Пусть их выведут. Я быстро…
Дорогие первоклассники. Коллектив нашегозавода-нептунапросил
передать вам, что он в свою очередь решил взять на себя дополнительные
обязательства. Наш техотдел, в частности, решил в этом году довести до
промышленной серии опытный образецагломератно-дробильногоаппарата
нкезе-18-бис с педалью, доведя его производительность до 18 тонн горячего
агломерата быстрого схватывания в час, тише, дети, это интересно, при
затрате электроэнергии 15 квт на расчетную единицу веса, которую мы
принимаем, тсс, это очень интересно, дети, равной 1 кг на единицу
мощности, что, в общем соответствует техусловиям ту-54/49 от 25/5-57 года
снх дпу от 18 января при себестоимости 16 коп. За тонну, что уже на 0,5%
ниже взятых нами за прошлый год, когда мы еще грели пересыщенным паром.
Интересное письмо написал кладовщик нашего завода перциляев. Он
просил передать маленьким мальчикам и девочкам, что обязуется за счет
умелой выдачи и собственных рацпредложений с’экономить горюче-смазочных,
обтирочных, шпалопропиточных сталепрокатных и ликеро-водочных материалов
на сумму 8050 фунтов стерлингов. Мы обязуемся так же как… Как же так…
Так же как… Организовать погрузочно-разгрузочные дни, чтобы обеспечить
минимум простоя… Сейчас, сейчас, это интересно. Мы доведем коэффициент
использования производственных площадей… Не надо кричать. Я говорю,
доведем. Они ревут… Они срывают выступление… А у меня тут три слова. И
еще наш старший экономист и все. Кого в больницу?.. Самого маленького?.. С
мамой?.. Я чувствую, в аудитории падает интерес. Так меняйте штанишки.
Вытирайте им ножки. Перерыв.

Кочегаров.

Кабинет директора школы. Директор просматривает журнал.
Директор. – Ольгу ивановну.
Входит молодая учительница.
– Ольга ивановна, у меня в руках журнал. Опять двойка, и опять
кочегаров.
Учительница. – А что я могу с ним сделать, сергей михайлович? Он
идиот.
Д. – Идиот? Специальная комиссияпроверялаегоспособности.
Полноценен, как вы и я.
У. – Но у меня нет сил с ним бороться. Честное слово. Он сам ничего
не знает. Подбивает других. Вчера с ним ушло двадцать человек. В зоопарк.
Дразнить белого медведя. Один упал в бассейн. Хорошо, что медведь спал. Я
с ним не могу работать.
Д. – Это не разговор, ольга ивановна. Исключить его нам никто не
даст.
У. – Но я не могу с ним… Это такой тип.
Д. – Родителей вызывали?
У. – Они работают на севере, отдыхают на юге. Я вызвала старшего
брата. Может быть, придет.
Д. – Может быть. Не может быть. Это не разговор. Педагог не может
взять в руки мальчишку. Идите, позовите сюда кочегарова.
Голос кочегарова (из-за двери). – Я здесь.
Появляется маленький злющий кочегаров. Учительница выходит. Директор
прохаживается по кабинету, посматривая на кочегарова, постукивает по
столу. Кочегаров тоже постукивает по столу.
Д. (Раздражается). – Так. Кочегаров. Так. Стой прямо. Не кривляйся.
Долго мы с тобой будем мучиться? Как ты думаешь?
К. – Год.
Д. – Ты – в седьмом. Так… (Постукивает по столу.)
Кочегаров тоже постукивает по столу.
Д. – Ну, давай по-хорошему. (Садится на стул.)
К. – Давайте.
Д. – Ты почему взорвал прибор “сообщающиеся сосуды”?
К. – А я больше не буду.
Д. – Уже все равно. Другого прибора нет.
К. – Ну, ладно.
Д. – Зачем ты намазал школьную доску стеарином?
К. – Чтоб мел не писал.
Д. – Я понимаю. Ты думаешь, одни дураки кругом. А зачем, чтоб мел не
писал?
К. – А пусть не пишет.
Д. – Почему, чтоб не писал?
К. – Нет. Но почему он не должен писать?
К. – А пусть не пишет.
Д. – Да… Но почему?
К. – А так.
Д. – “А так”… Зачем ты преподавателю физики самуилу яковлевичу воды
налил на стул?
К. – Я говорил, что он в теплом белье, а все говорили – нет.
Д. – Но он только к концу урока почувствовал.
К. – Значит…
Д. – Вот. Пожайлуста. Варит у тебя башка, кочегаров. Ты же виртуозные
гадости придумываешь. Почему я не могу встать со стула?. Почему я не могу
подняться, кочегаров?.
Кочегаров улыбается.
Сейчас же открепи. Я тебе… Ах, это гвоздь… Мда… Позоришь школу.
И меня. И ольгу ивановну.
Кочегаров манит пальцем директора и что-то шепчет ему на ухо.
Ты с ума сошел. У нее семья есть.
К. – А я вам говорю… (Шепчет.)
Д. – А я тебе… (Шепчет.) Понял? В колонию отдадим.
К. – Ну да.
Д. – Сидеть будешь в тюрьме. Срок отхватишь двадцать пять лет.
К. – Ну да.
Д. – Хлеб и воду будешь лакать.
К. – Да ну!
Д. – На холодном полу спать.
К. – Ну да.
Д. – Крысы кругом.
К. – Да ну!
Д. – Все. Довольно. Ты почему – два по геометрии?. – . Почему – два
по геометрии?..
К. – Она меня спрашивала тупой угол, а сама тупой не задавала.
Д. – Не задавала?
К. – Не задавала.
Д. – Все. Выйди. Позови ольгу ивановну.
Кочегаров выходит, входит учительница.
Д. – Ольга ивановна, что же вы, сами не задавали, а сами спрашиваете?
У. – Ну как же не задавала? Задавала. (Смахивает слезинку.)
Д. – Перестаньте. Позовите кочегарова.
Учительница выходит, входит кочегаров.
Ты, кочегаров дурака не валяй. Она говорит, задавала.
К. – Задавала? А почему у меня в дневнике не записано?
Д. – Выйди. Позови.
Кочегаров выходит, входит учительница.
Ольга ивановна. Мальчик говорит, что вы не задавали.
У. – Задавала. Что же я, совсем уже?..
Д. – Слушайте, моя дорогая, задавали, не задавали – это ваше дело. Он
вас предупреждал, что не знает?
У. – Да.
Д. – А вы его спросили?
У. – А что я могла сделать – весь класс на меня смотрел.
Д. – И вы ему – два?
У. – А что я могла сделать?
Д. – На три нельзя было натянуть?
У. – У меня совесть какая-то есть… За что ему три, за что?
Д. – Родителей вызывали?
У. – Старший брат пришел.
Д. – Зовите всех сюда.
Учительница выходит, входят кочегаров и его старший брат.
Б. – Здравствуйте. Опять этот тип что-то натворил. (Бьет кочегарова
по шее.)
К. – А-а.
Б. – Тихо… Как у него академуспеваемость?
Д. – Ужасно. По геометрии одни двойки. По физике.
Б. – Ясно. Подойди сюда…
К. – Убегу.
Б. – Никуда не убежишь. Будешь учиться. Будешь инженером, болван.
(Бьет кочегарова по шее.)
К. – А-а.
Д. – Не нужно так. Он мальчик неглупый. Вот и ольга ивановна говори
т…
Б. – Это ольга ивановна?
Д. – Да.
Б. – Так… (Кочегарову.) Три рубля отдай. Кто сказал, что ольге
ивановне на венок?. А ну – трешку.
Д. – Постойте… Он что, на венок у вас взял?.. Ты взял?
Б. – Два раза брал, гад. Один раз ольге ивановне, другой раз…
(Смотрит на директора.) Отдай шесть рублей. Кто сказал, что директор… От
тифа… А?
Д. – Выйдите.
Братья выходят. Из-за двери крик: “А-а-а.”
Он его убьет. Надо забрать кочегарова. Кочегаров!
Входит кочегаров. Крик за дверью продолжается.
Ну, давай по-хорошему. Ты же хороший, нормальный мальчик.
Кочегаров кивает.
Может быть, ты хочешь убежать?
Кочегаров всхлипывает и отрицательно качает головой.
Ты хочешь все-таки учиться?
Кочегаров кивает.
И именно в нашей школе? Может, ты сбежишь?.. Я тебе помогу.
Кочегаров отрицательно качает головой.
Ну, давай двойку исправлять. Сколько будет дважды два?
К. – Четыре.
Д. – Умница. Можешь, если хочешь. Теперь геометрия. Спрашивайте его,
ольга ивановна.
У. – (Всхлипывая.) Чему равен квадрат гипотенузы? (После паузы)
шурик, сынок, подумай, сосредоточься.
Д. – (Шепчет.) Сумме квадратов.
К. – Сумме квадратов.
Д. – Правильно. Достаточно. Три.
К. – Четыре.
Д. – Что вы им задавали на завтра?
У. – Биссектрису угла.
Д. – Шурик, выучи завтрашний урок. Для меня. Это я тебя прошу. Для
меня лично. Ни для кого. Для меня.
К. – Я выучу, а она не спросит. У меня уже так было. Она уже так
делала.
Д. – Спросит, спросит. Запомни, кочегаров, получишь еще одну двойку
исключу, и ни в какую школу не возьмут. Иди.
Кочегаров выходит.
А вы, ольга ивановна, поставите еще одну двойку – уволю, и ни в какую
школу… Вы это знаете… Идите.
Учительница выходит.
(Садится на стул. Под ним что-то взрывается.)
Кочегарроф.

День.

Просыпаюсь и встаю.
Встаю и умываюсь.
Умываюсь и ем.
Ем и бегу.
Прибегаю и сажусь.
Дзинь.
Сижу и пишу.
Пишу и голодаю.
Голодаю и не пишу.
Дзинь.
Встаю и бегу.
Прибегаю и сажусь.
Сижу и глотаю.
Выбегаю и бегу.
Дзинь.
Сижу и пишу.
Пишу и зеваю.
Зеваю и пишу.
Пишу и не могу.
Дзинь.
Встаю и бегу.
Прибегаю и включаю.
Включаю и смотрю.
Смотрю и засыпаю.
Засыпаю и ложусь.
Лежу и сплю.
Дзинь.
Просыпаюсь и встаю.
Встаю и умываюсь.
Умываюсь и бегу.
Прибегаю и сажусь.
Дзинь.
Сижу и пишу…
Пишу и голодаю…
Голодаю и не пишу…
Дзинь…

Везучий и невезучий.

– Рассказывай.
– Что рассказывать?
– Как у тебя дела?
– Да так, неважно…
– Неужели? У тебя работа интересная?
– Да нет, не очень…
– У меня интересная.
– Да?
– Ты старший?
– Нет, я младший.
– Я главный.
– Да?
– Как к тебе относятся?
– Где?
– На работе.
– Да как относятся?.. Никак не относятся.
– Ко мне замечательно. Тебя уважают?
– А черт его знает?.. Кто как.
– Меня уважают. Много получаешь?
– Что-то около ста пятидесяти.
– Я четыреста и прогрессивку.
– Да?
– У тебя жена какая?
– Какая?.. Обыкновенная.
– У меня прекрасная. Великолепный друг, отличный товарищ, мать моих
детей.
– У меня тоже мать моих детей.
– Сколько у тебя?
– Одно,
– у меня четыре. Оно у тебя на чем играет?
– На чем оно играет? Что-то я не замечал, чтобы она на чем-то.
– У меня младшие на скрипках, старшие на роялях, концерты по вечерам.
Музыка. Скрипки. Рояли. Приемник. Телевизор.
– Я тоже видел у одного японский транзистор. Хорошо берет.
– Ты чем увлекаешься после работы?
– За катькой увлекаюсь в садик, потом увлекаюсь по магазинам.
– А где ты был за границей?
– А где я мог быть? Я тут как-то… Внутри.
– Фильмы любительские снимаешь?
– Фильмы? Какие фильмы?.. Мне только фильмов не хватало. А квартира у
тебя есть?
– Ну как же, четырехкомнатная.
– У меня что-то никак… То там поругаюсь, то там…
– А зачем ты ругаешься? Дадут квартиру, потом ругайся.
– Вообще-то да.
– Какая лодка у тебя?
– Лодка?.. Я с тещей в одной комнате.
– У меня лодка есть.
– Они мне говорили, подожди, повысят зарплату и выскажешься. Черт
меня дернул, не удержался. А ты?
– У меня все хорошо. А чего ты младший?
– Слесаря одного ударил. Он каждый день пьяный приходил. Орал, хамил.
Я не выдержал. Товарищеский суд… У тебя такого не бывало?
– Что ты, что ты! У меня все хорошо.
– И случаев никаких не бывало?
– Не-е.
– Ты никогда не хлопнул дверью, не положил на стол заявление?
– Зачем? Прекрасная работа. Хорошие отношения.
– Ну, меняется ситуация. Увольняют кого-то. Кого-то обижают.
– Да…
– Может, ты с женой хоть раз сцепился?
– Прекрасная женщина, друг, товарищ, мать…
– Слушай, а девочки на работе, сейчас они такие боевые…
– Я ведь женат.
– Знаю, знаю. Слушай, а ты когда-нибудь одалживал кому-нибудь?
– Ннет…
– Наводнение, пожар, ремонт у тебя был?
– Ннет…
– Может, я могу чем-нибудь помочь?
– Чем же?
– Проводить тебя?
– Куда? Я рядом живу…
– Ну, иди, что же делать. Эй, осторожно, машина, машина.
– Это моя машина.
– Несчастный человек.

Куда толкать?

Железнодорожная станция. Маневровые пути. Начальник – молодой парень
– нажимает кнопку селектора. Начальник. Семенов.
Бытовка железнодорожной станции. Широкое окно. Стол. За столом сидят
двое, играют в домино, пьют кефир, заедают батоном. Пожилой рабочий –
бригадир, молодой – его напарник.
Голос начальника. (Из динамика.) Семенов.
Бригадир. Слушаю.
Г. Н. Где стоит вагон?
Б. Посредине – между солью и сахаром.
Г. Н. Нужно поставить его под сахар. Бери людей, семенов, и кати.
Б. Сделаем.
Напарник встает, надевает рукавицы.
Б. Ты куда?
Напарник. Так ведь вагон…
Б. Сиди, сейчас снова вызывать будут. Играй.
Щелчок в динамике.
Г. Н. Семенов. Вы еще не перекатили вагон под сахар?
Б. Уже… Перекатили.
Г. Н. Тут обстановка изменилась, надо перекатить под соль, простите.
Б. (Жуя) это уже не годится. Это не работа.
Г. Н. Ну, граждане, простите.
Б. Ладно, мы пошли. (Напарнику) ходи.
Напарник встает, надевает рукавицы.
Б. Сиди. Дубль шесть. Сейчас отменят.
Г. Н. Семенов?
Б. (Бодро) да-да.
Г. Н. Это опять я. Здравствуйте.
Б. Да-да. А это я.
Г. Н. Извините. Вы случайно вагончик еще не перекатили под соль?
Может, не успели?
Б. Уже. Как приказано. Так и перекатили.
Г. Н. Ясно… Большое спасибо. Уже не надо.Тутобстановка
изменилась, надо его перекатить под са…
Б. Но это уже знаете что?..
Н. Это не работа.
Г. Н. Я вас убедительно прошу… Ну, ради меня.
Б. Ну, если ради вас… Мы пойдем.
Н. Я пошел. Дубль пусто.
Б. Я пошел (стучит костяшкой домино). Сейчас он придет.
За дверью шорох, всхлипывание: “Ой, ой, как мне стыдно.”
Н. Царапается.
Б. Пусть войдет.
Н. Входите, чего уж там.
Входит начальник, снимает фуражку.
Нач-к. Вы уже?..
Б. Уже… (Смотрит на начальника) а что, не надо?
Нач-к. (Опускает голову) мне сказали – я сказал. Мне бы не говорили,
я бы не говорил.
Б. Перекатить?
Начальник кивает.
– Что я, мальчик – катить вагон туда-сюда? Вы на его руки посмотрите.
(Кивает на напарника)
напарник показывает руки – они без всяких изменений.
– Куда? Под соль?
Начальник отрицательно качает головой.
– Под сахар?
Начальник отрицательно качает головой.
– А куда?
Нач-к. (Шепотом) посредине… Промеж.
Б. Уже стоит.
Нач-к. Как вы догадались. Вы-талант, большой талант.
Б. Вы у нас сколько работаете?
Нач-к. Месяц.
Б. А я – 15 лет.

В век техники.

Мы живем в век техники. Выходим на международные рынки. Машины у нас
хорошие, отличные, но их надо рекламировать.
Вот на заводе номер восемь дробь шесть, вобщем, на одном из наших
предприятий изобретатель серафим михайлович… Вобщем, один чудак изобрел
машину для этого… В общем, не дураки сидят.
Целый год работал над машиной, и решили машину в париж на выставку
отправить. Правда, самого не пустили, у него кому-точего-тоне
понравилось в рентгене, анализы у него не те. Так что поехал я, у меня в
этом смысле не придерешься – все качественное и количественное. И девчушка
еще из колхоза поехала, ей давно обещали во францию. Девчушка как раз еще
кое-что в физике помнила. А я сам, понимаешь, подустал… Все это
мотаешься, гоняешься, перевариваешь эти процессы, все это осваиваешь, так
что уже элементарные законы начинаешь подзабывать. Не то чтотам
джоуля-ленца или ома, но и архи… Этого… Меда уже конкретно себе в лицо
представить не можешь. Вот так. Но дядя я представительный, сами видите,
черная тройка, баретки, шляпа сидит, как на гвозде.
Пред от’ездом с изобретателем переговорили: Выяснили там, какие
заряды, какие притягиваются, какие оттягиваются… Ну, вобщем, сели,
поехали. Приезжаем, слышу на платформе: “Пардон, пардон.” Что же это, уже
париж? Ну, прибыли в павильон, распаковались. Народу набежало уйма. Машина
– всеобщий восторг.
Я уже речь толкнул и закончил по-французски. Так и сказал: “Селяви” в
смысле – есть что показать. Народ мне кричит: “Включайте”. Я уже через
переводчика говорю: “Нам понятно, граждане французы, ваше нетерпение..
Только я это сказал…
И вот тут мы куда-то что-то воткнули..
Потом меня спрашивали: “Куда ты воткнул, вспомни давай.”
Комиссия приехала из москвы, меня спрашивала “куда ты втыкал, ты
можешь вспомнить?” Какое вспомнить, когда врачи ко мне вообще два месяца
не допускали, у меня состояние было тяжелое.
Девчушка, та покрепче оказалась, но у нее что-то с речью случилось и
не может вспомнить, как доить. Принцип начисто забыла. Откуда молоко
берется, не помнит. Сейчас ее колхоз за свой счет лечит, врачи говорят,
есть надежда.
Ну, павильон-то бысро отремонтировали, там ерунда, только крышу
снесло.
Машину собрали… В мешок и привезли уже другие люди. Хотели
изобретателя под стражу взять, но я в это время в больнице лежал, тут за
него коллектив поручился, так что просто взяли подписку о невыезде. Легко
отделался…
Я вот, как видите… Маленько перекос, и вот не сгинается. Говорят,
могло быть хуже. Но, ничего, я подлечусь. Живем в век техники. Так что,
может, еще и в японию поеду.
А что вы думаете? Селяви. Берегите бюрократов.
Мальчики, девочки, деточки, дамочки. Отнесемся бережно к окружающей
нас природе. К ее разнообразным формам. Не допустим полного уничтожения
бюрократов. Пусть их вид нам неприятен. Что делать? Все в природе увязано
и укручено. Уничтожишь одно звено рушится другое. Уничтожишь бюрократов –
испортится народ.
Представьте: Только попросил – сразу дали. Толькоподошел-
подписали. Только обещали – тут же сделали. Что же это такое? Люди дома
сидят. По телефону договариваются, животы пошли, инфаркты, общая вялость,
дети малоподвижные, мужчины нерешительные, юноши женственные.
– Эй, а ну-ка, давай.
– Я – к вам.
– Отказать.
– Как?..
– А так.
Я – к другому.
– А я этот вопрос не решаю.
Я – к третьему.
– Это не по моей специальности.
– Это не в моей компетенции.
– С этим обождем.
– С этим переждем.
И тут чувствуешь, как у тебя второе дыхание прорезается. Легкость в
теле необыкновенная. Упругость удивительная. Ножки напружинил и пошел по
кругу.
Отказать – хорошо.
Подождать – хорошо.
Переждать – мирово.
Мчишься по городу крепкий, легкий, закаленный и только слышишь:
Хлоп-хлоп. Буль-буль. Слабенькие отпадают, хрум-хрум косточки ихние…
Но остаются самые-самые. Самые зубастые, самые жилистые. Вы мне:
“Отказать”. А я с женой, с детьми – в приемную. Хлоп на пол.
– У меня течет.
Вы мне: “Убирайтесь вон.” А я из колодца:
– Здрасте. Это у меня…
Вы мне: “Пошел вон.” А я из-под машины, из-под колеса:
– Здрасте, это у меня промокает.
Вы самолетом, а я через винт.
Вы за границу. А я в монтевидео из-под пальмы:
– Здрасте, это у меня…
– Ах, чтоб ты пропал. Откуда ты такой выискался?
– Откуда? А путем искусственного отбора. Скорость, как у гепарда,
кожа, как у хамелеона, челюсть своя и запасная, справа автобиография,
слева справка о состоянии здоровья, в зубах прописка, в глазах вид на
место жительство.
И плотным строем пошел. Только ветер в ушах, только пыль по дороге, и
жилмассив в одну линию сливается.
Отказать – хорошо.
Отложить – хорошо.
Переждать – мирово.
Табличкам не верим: Мест нет – найдешь. Билетов нет – поишешь,
самолеты не летят – отправишь.
Ни черта не страшно нам, закаленным, перченным, проверенным. Мужчины
поджарые, женщины стройные, население красивое.
Не трогайте бюрократов. Большая польза от них происходит.
Сколько лет мы их терзаем. А они еще есть. Знаете почему? Мы их
породу улучшаем, с’едаем самых слабых.
Когда нужны герои.
Богатая у нас страна, много всего, и ничего не жалко. Но главное наше
богатство люди. С такими людьми, как у нас, любые трудности нипочем, и я
не преувеличиваю.
Судно новое построили. Только отошли от родного завода – котел вышел
из строя. Не возвращаться же. Только ведь вышли. Два паренька, обмотав
друг друга чем попало и непрерывно поливая один другого и вдвоем сами
себя, влезли в котел, в невыносимый жар, и спасли престиж тех, кто ставил
этот котел. В огонь и воду идут наши ребята, если надо. К сожалению –
надо. Очень надо.
Читали? В городе N. Прорвало водопровод. Потому что сколько он может
действовать? Он же был свидетелем восстания спартака. Единственное, чего
он не видел, так это ремонта. И прорвало его. Но мимо водопровода шел
солдат. Простой парень из-под казани. Разделся, влез и заткнул что надо в
ледяной воде и дал городу воду. Врачи долго боролись за жизнь солдата, но
он остался жив.
Недавно снова прорвало. Теперь кинохрониказаранеепод’ехала.
Водопровод бьет фонтаном. Юпитера горят. К девяти солдата привезли.
Скромный паренек, опять заткнул. Господи, когда такие люди – хочется петь.
Непрерывно, не прекращая пения петь и плевать на все – сделают.
Вот пожилая женщина, домохозяйка. И оказалась в новом районе. Бывает.
Жизнь нас забрасывает… Случалось вам удивиться: Весной в центре города
сухо, чисто и вдруг толпа в грязи, в тине, в болотных сапогах. Это они –
жители новых районов.
Если уж попал туда, то либо там сиди, либо отсюда не выезжай. Так
вот, бредет наша скромная женщина, простая домохозяйкаислышит:
“Помогите. Помогите.” – Уже слабо, слабо. Глядь, у самого дома стонет
старичок. У самого порога. Он открыл дверку, ступил ножкой и сразу ушел
под воду. Забыл, что выходить-то нельзя, его ж с этим условием вселяли.
Скромная женщина подгребла на доске, обхватила его рукой, обогрела.
Корреспонденты набежали. Она стоит мокрая, счастливая, держит старичка за
воротничок. Потому что, если ты герой, оглянись вокруг, и тебе всегда
найдется работа.
Казалось бы, совсемнеромантическаяпрофессия-водитель
троллейбуса. Но это смотря мимо чего ездишь. А он мимо нового дома ездил,
любовался им и не знал, что дом прославит его.
Всем известно, что раствор хорошо держит, если в нем есть цемент. А
если с каждой машины килограмм по двести украсть, раствор будет держать
хуже. А если утянуть пятьсот, раствор можно будет перемешивать, но держать
он не сможет: На одном песке долго не простоишь. Но дом стоял. Почти
неделю. Ну а потом ветер рванул или машина проехала – и дом сложился, как
домино.
И кто, вы думаете, разгреб кирпич и вытащил приемо-сдаточную комиссию
с отличными оценкамизакачествостроительства?..Нашводитель
троллейбуса.
Где-то сорок тонн зерна горело в складе, электрики концы голые
оставили. Так кладовщик на себе килограмм триста вынес. А другой ему кусок
кожи дал своей. Той, что ближе рубахи.
Вы слушаете и думаете: Где-то рвануло, где-тоупало,где-то
сломалось. И всегда найдется он. Он вытащит. Он влезет. Он спасет. Хорошо,
если заметят. А сколько их, безвестных, лежит под машинами в снег, в дождь
на дорогах наших. Конечно, с запчастями, слесарями, с передвижными
мастерскими каждый дурак сумеет, а ты так – в холод, в зной… За пятьсот
километров от усть-улыча, за триста до магадана один с гаечным ключом. Вот
ты и опять герой. Только ты этого не знаешь и не знаешь, сколько всего
разного держится на твоем героизме. Потому что иногда подвиг одного – это
преступление другого. Жаль только, нет фотографий подлинных “виновников
торжества”.

Участковый врач.

“Заканчивая медицинский институт, я торжественно клянусь быть верным
своей профессии, свято хранить врачебную тайну, оказывать медицинскую
помощь всем нуждающимся в любое время дня и ночи…”
– Здравствуйте. Врача вызывали?.. Ничего, ничего, я сам разденусь.
Как вам не стыдно лежать, на дворе такая погода. Вы ходите на лыжах?
Поднимите рубашечку. Лежите спокойно. Дышите… Не дышите… А когда оно у
вас закололо?.. Вчера… Может быть, что-то произошло? Вы не спали всю
ночь?.. Ну, не стесняйтесь. На вас накричали в присутствии рабочих… Да,
я понимаю… Кем вы работаете? Старшим мастером? Я понимаю, у вас все на
крике. Появляется директор и что?.. За грудь берет. С метлой грозит
пустить. Я уже слышал о нем. У меня с вашего завода уже трое больных, и у
всех сердце. И все-таки нужно что-то делать. Может быть, вы все вместе
пойдете к нему?.. Хотя бы вы трое, с сердцами. Да, нам, врачам, легко
говорить. Покой вам нужен. Вы на работе скажите, что у вас с сердцем
плохо, что врач запретил вам волноваться. Ну, не смейтесь. Лежите
спокойно. Может быть, век сейчас такой – все на износ. А может быть, еще и
хамы. У нас валидол, у них хамство. Разве валидол – средство против
хамства? Лежите, пожалуйста, я зайду. ( Выходит, звонит по телефону.)
– Девушка, мне директораприборостроительного…Этоговорит
участковый врач… Вы знаете, что из-за вас три человека лежат с
сердечными приступами?.. Это не директор?.. А кто?.. Заместитель… А где
ваш директор?.. Болен?.. Что?.. Сердцем… До свидания. ( Вешает трубку.)
– Здравствуйте. Врача вызывали?.. Что с вами, девушка? Заболели…
Расскажите-ка подробнее… Так… А что вы чувствуете?.. Сколько лет,
простите за нескромность? Семнадцать. Ну, что я вам скажу. Вы будете
матерью… Ну, зачем плакать? Судя по моему опыту где-то должен быть
виновник торжества. Он отцом не хочет быть?.. А кем?.. Летчиком?.. От
этого не умирают. А вы лучше вставайте и приходите ко мне вдвоем.
Познакомимся с летчиком. Вот здесь адрес…
– Здравствуйте. Врача вызывали?.. Алло, здесь есть кто живой? Врач
еще нужен?.. Ой, маленький, ты один? А где мама? На работе… А папа?
Уехал в командировку… Два года назад. Открой рот и скажи: “А-а-а…”
Господи, какое горло. И молоко уже холодное. Где у вас кухня? Сейчас…
Вот, пей. Я его подогрел. Это игрушечная кастрюлька? А я перепутал.
Видишь, какой я смешной. А ты смейся, смейся. А теперь выпей. Капитан,
капитан, улыбнитесь… Раз. Ну, ну, ну… Ага, вот и мама. ( Шепчет.) У
него острая ангина, как вы смеете его оставлять? Ну, нельзя же… Да, нам,
врачам, легко говорить. Когда вы завтра работаете? В вечер. Хорошо, я
зайду вечером.
– Здравствуйте, врача вызывали?.. На что жалуетесь, папаша?.. Я
говорю, на что жалуетесь?.. По ночам что-то схватывает за талию и держит.
Жена у вас есть? Умерла уже… Теперь вы хотите лечиться? Вам сколько
набежало, отец? Семьдесят три… Это все возрастное… Конечно, не было,
вам когда-нибудь было семьдесят три?..Грейте.Сядьтеупечки,
приободритесь. Паровое у вас?.. Возрастное, папаша. Я еще зайду, папаша,
мы с вами потолкуем… О политике. А мне молодежь надо лечить. До
свидания.
– Здравствуйте, врача вызывали?.. Лифт у вас не работает? Ну, что с
вашим сыном?.. Ну-ка, рубашечку, молодой человек? Что это?.. Грязные
бинты?.. (Разматывает.) Я очень осторожно… Потерпи, потерпи. Вот, вот.
Присохло. Ножницы. Не шевелись. Лежать, лежать. Еще чуть-чуть. Вот…
Спирт у вас есть?.. Нет. Одеколон?.. Тоже нет. А водка?.. Есть. Давайте.
Так, потерпи. Перевяжем. Как тебя зовут? Женя. Как же это ты?.. На
отвертку?.. На заводе?.. Ах, ты не работаешь… У товарища… В следующий
раз будь осторожней. Рана не глубокая. Тебе повезло. Вы его мама?..
Слушайте. У вашего сына ножевое ранение.Немедленновбольницу,
немедленно. Вызывайте “скорую помощь”. Начинается воспаление. Я знаю
вашего сына. Каждый вечер они стоят в парадном. Каждый вечер они пьют.
Идите звоните. У вас дома ни одной книжки нет. А мебель дорогая. Идите
звоните. Очень рад познакомиться. А теперь в милицию. Ну, лучше вы, чем я.
Вы хотите, чтобы тот остался безнаказанным, чтобы еще одного пырнул. Ну…
Не надо помогать, я сам оденусь… (Шагает.)
Еще один шестой этаж без лифта… Черт бы побрал этих царей, как они
строили, никаких условий для врачей… Хотя чехов врач. Кстати, каким он
был врачом? Не думаю, чтобы блестящим… Хорошо, что писал. Бородин
написал “князя игоря”, а каким он был химиком?.. Но это неважно, если ты
пишешь музыку. О, о. Кто-то мчится, кто-то скачет. Здрасте… Филимонов,
вы куда?.. (Вниз.) Что?.. Хоккей?.. С вашим давлением?. . Нормальное?..
Врите, врите… ( Бормочет.) Нормальное у него. Почему так любят ходить на
стадион?.. Простор. Зеленое поле. Солнце. Семечки. Мороженое. Фу. (
Задыхаясь.) Кричи, никто тебя не одернет. Скачи, прыгай, переживай. Вот их
и тянет на стадион. Фу… Сорок пятая.
– Здравствуйте, врача вызывали?.. Что? Не нужен… Как?.. Не пони…
Что значит в следующий раз? Минуточку… Но у меня вызов.Дверь
захлопнули… Ну, что ж, пойдем вниз… ( Шагает.) Вот вам и недостатки
бесплатной медицины. Если б он платил он бы думал. А так… Врач… Ноги
казенные.
– Здравствуйте, врача вызывали?.. Что с вами? Поднимите рубаху,
дышите… Не дышите… Чего вы мне голову отодвигаете?.. Ах, хоккей. Так
вот, повернитесь к нему спиной. ( Поворачивает больного, сам оказывается
лицом к телевизору.) Не дышите. Слушайте, они же дерутся. Их же надо
разнять. Ой, это же не по правилам. По правилам? Ну и правила… Есть.
Ура. Гол. Наши, наши. Не дышите… А у вас грипп. Знаете, да? Полощите
горло вот этим. Уже полощете. В нос сыворотку. Уже вдыхаете. Спасибо,
дорогой. Нате вам больничный. Я подпишу. Возле вас гастроном есть?.. Мне
нужно взять кое-что на ужин. Нет, нет, спасибо, я все куплю…
– Здравствуйте, врача вызывали?.. Девочка, помоги снять пальто.
Простите, я присяду. Включите телевизор – там хоккей. Кончился. Поднимите
рубаху… (Засыпает.) Простите, устал. Пожалуйста, не дышите мне в лицо. У
вас грипп. Сейчас эпидемия, лежите. Девочка, помоги мне надеть пальто. А
гастроном далеко?.. Закрыт уже. А у меня еще один вызов и домой…
(Шагает.)
Еще один маленький вызов… И книжку… И спать… Ещеодин
ма-аленький вызовок… Держись… Держись… Дверь и больной, дверь и
больной. Вот и дверь.
– Здравствуйте, врач. Кашляю… Отодвиньтесь от меня: Я сам уже
где-то… Понимаете… Вы знаете, я рискну сказать, что вы здоровы.
Больны? На что жалуетесь? На меня. Вот моя фамилия. Жалуйтесь. Да, да,
даром деньги получаем. Да. Сказать вам сколько? Все правильно. Врачей
много развелось. Да. Да. По количеству врачей мы обогнали всех, теперь бы
отстать по количеству больных. Ну, в общем, ничего у вас нет. И больничный
я вам не дам. С перепою больничный не дают. Рассол помогает. Что вы мне
сунули? Вы? Дешево вы меня оценили. И больничный я вам не дам.
Вот и все. Вот и все. Что-то ломит… И ноги не идут. Домой… Домо
й… Противно как во рту…
Голос сверху. Доктор, человеку плохо.
Врач. Где?
Голос сверху. Здесь, на 9-ом этаже.
Врач. Иду.

В магазине.

Покупатель. (Шепотом. Подмигивает иоглядывается).Мнетуфли
комнатные… Вам звонили обо мне?
Продавец. (Шепотом. Подмигивая и оглядываясь). Звонили.
Пк. (Шепотом). Туфли комнатные.
Пр. (Шепотом). Понятно, не кричи… Нету.
Пк. (Шепотом, оглядываясь). Ясно… Куртка оригинальная на меня, 50,
2?..
Пр. Тсс… Тише…
Пк. Буду тише.
Пр. Всюду уши.
Пк. Куртка?..
Пр. Шшшш…
Пк. Оригинальная?..
Пр. Тсшшшссс…
Пк. Есть?
Пр. (Долго оглядываясь). Нет.
Пк. Брюки интересные (оглядывается)… 50?..
Пр. (Оглядывается). Шшш. Тсссс. Нету.
Пк. Вам же звонили.
Пр. Да.
Пк. Пальтишко-дубленочка?..
Пр. Нету.
Пк. Вам звонили или не звонили?
Пр. Звонили, звонили.
Пк. (Оглядывается). Может, я попозже?..
Пр. Не надо. (Оглядывается).
Пк. (Оглядывается). Ага… Тогда я больше не зайду.
Пр. Тсс.
Пк. Вы меня больше не увидите.
Пр. Тсс.
Пк. Может, позвонить?
Пр. Не надо.
Пк. Не буду. Договорились.
Пр. Только умоляю.
Пк. Я могила – исчезаю.
Пр. Шшш… Куда?.. Через черный ход.

Вы еще не слышали наш ансамбль…

Вы еще не слышали наш ансамбль, послушайте. Во-первых, у нас
великолепный певец. Очень хороший парень. Отзывчив, всегда одолжит. Не
курит, не пьет. Слова от него не услышишь. Мухи не обидел. Травинки не
сорвал. Ну, конечно, когда поет, то заставляет желать лучшего. Но
вышивает. Прекрасный парень. Мы его держим.
А вот пианист – большой общественник: Взносы, культпоходы, все
мероприятия на нем. Конечно, мы стараемся, чтоб он поменьше играл на
рояле, но если он вырывается… Разве его выгонишь? Он сам кого хочешь
выгонит.
К саксофонисту не подходи: Он сейчас лечится от запоя. В трезвом виде
он тоже способный парень, но, к сожалению, не в музыке… Он спортсмен –
гиревик. Сейчас ему надо лечиться, кто ж его выгонит?
А эта женщина у контрабаса – мать двоих детей. Конечно она может
держать ритм. Разве поднимется рука ее выставить. Двое малышей плачут,
ищут отца. Пусть она поиграет, что делать?
Этих трубачей мы подобрали на улице: Пропадали ребята. Так здесь они
хотя бы в тепле…
Ударник вам не понравится, я уверен. Он уже давно никому не нравится,
но два месяца до пенсии. Пусть человек доиграет. Мы же не звери…
Теперь вы поняли, почему наш ансамбль так звучит?

Что охраняешь, товарищ?

Я в охране природы работаю. Лилиеводы, тюльпановоды. Звонят из
ресторана – пальму выбросили. Я еду. Как я стал любителем охраны? Ну, хочу
взять два лося. Приезжаю в область в сезон. Вот разрешение взять два лося.
Резолюция товарища вот… А мне говорят, этой резолюцией, говорят, можешь
клопов давить. Если выпить хочешь, так и скажи. А насчет лосей или иди к
первому на подпись, или вступай в общество инструкторов охраны. Думаю,
идти к первому, толкаться… Вступил за полчаса. Три рубля за книжечку
дал. Пошел взял два лося. А как же. Все так. Хочешь лося взять, иди в
общество охраны природы. Что охраняешь, то имеешь и еще с друзьями
делишься.
Хочешь интересные книжки читать, иди редактором – первым будешь
читать, никому не дашь. Лес охраняешь – дрова есть. Аптеку охраняешь вата
есть. Возле змей сидишь – яд имеешь. Хочешь кооператив иметь – берись
квартиры распределять. За очередью следишь – без очереди берешь.
Что охраняешь, то имеешь. Ничего не охраняешь, ничего не имеешь.
Недаром говорят: “Все на охрану всенародной собственности.”

Нормально, григорий. Отлично, константин.

Мы с приятелем выиграли торт в доме отдыха, с ним никуда не пустили.
Несогласованность, знаете, дарят одни, за чистотой следят другие. Но с
приятелем выпили по сто и поняли, что награждают одни, убирают другие, а
мы намусорим. На коленках с’ели, только костюмы испачкали, и все.
Пальто мне заказали с воротником. Отобрали мы у ателье это пальто.
Хотели им обратно насильно вернуть. Вплоть до мордобоя, чтоб обратно
забрали это пальто себе. У меня фигура и так неважная, а в пальто в
трамвай не могу войти, место уступают, без очереди пропускают, плакали
вслед две женщины, которые мужей потеряли, на воротнике такой мех, что от
медведя остается, когда всю шкуру уже поделили.
Хотели им насильно вернуть, им больше, не хотят они. Выпили мы с
григорием по двести, одел я пальто: “Смотрится, константин?”. А что,
нормальное говорю… Они же об’яснили, что этот заболел, а там подкладка,
усадка, девочки молодые шьют, на семьдесят рублей никто не идет.
Часы купили, через два дня календарь отказал. На дворе уже 30-е, а он
все десятое показывает. Выпили мы по двести пятьдесят, посмотрел я на часы
– нормальные часы. Потом стрелки остановились, мы – по триста… Я
посмотрел на часы, господи, корпус есть, циферблат есть, чего еще надо?
Шикарные часы.
А когда потолок в квартире завалился, мы вообще по триста пятьдесят
грохнули. И правильно. Сдавали зимой, мазали осенью. Нельзя же все летом
делать. Нормальная квартирка.
Опять в санаторий попали специализированный. Еда там – что в
кинотеатрах в буфетах перед “щитом и мечом” дают… Но у нас с собой было,
мы в палате приспособились – кипятильничек, плиточка,концентратик
гороховый. Нормально, говорю, григорий. Отлично, константин.
Обратно лететь – сутки на аэродроме торчали. Полсуток погода,
полсуток техническое состояние, пять часов – в кабине багаж грузили, шесть
часов выгружали… Но у нас с собой было. Нормально, говорю, все равно
быстрее, чем поездом. Подсчитали вроде бы даже медленнее. Ничего, говорю,
по буфетам походили, с людьми познакомились, на скамейке полежали.
Наземные службы отстают, воздушные обгоняют, так что мы в их положение
вошли, теперь им в наше войти, и нормально, григорий…Отлично,
константин.
Посидели, отдохнули. Сейчас летим обратно. Правда, сели в куйбышеве,
потому что казань не принимала, хотя нам надо в харьков. Но у нас с собой
было… Сейчас город посмотрим, нормально, григорий, отлично, константин.
Нам сказали, что стоянка шесть часов, через час предупредили, чтоб не
уходили, через два часа вылетели. Невсе,конечно…Те,кого
предупредили… Но у нас с собойбыло…Поездомпоедем,чего
расстраиваться. Нормально, григорий… Отлично, константин.
Приехали домой, снова пальто на глаза попалось. У нас с собой было.
“Ну, что я нырну, глянь, константин.
– Нормальное. Носи на здоровье. В случае чего я буду ходить сзади,
об’яснять, что не хочет за семьдесят рублей над утюгом стоять.
Мы в один город приехали. Не просто, а по приглашению председателя
горисполкома. Он по телевидению выступал. “Приезжайте в наш город, вас
ждут новые гостиницы, пансионаты, кафе”. Так упрашивал – мы поехали. Но у
нас такое впечатление все-таки возникло, что нас не ждали. Решили к
председателю зайти. Обьяснили секретарше, что мы не просто свалились, а по
приглашению. А она нас выставила за дверь. Вас много, гостиниц мало. Сума
сошли. Так и будете по всем городам ездить, чьи председателипо
телевидению выступают? Ну, мы на вокзале при буфете приняли по двести…
Нормально, говорю, чего? Действительно, нас много, а места мало. Нас
много, а штанов мало. Тут один выход, григорий. У тебя дети есть?.. Нет. И
у меня нет. Нормально, григорий. Отлично, константин.

Собрание на ликеро-водочном заводе.

Председательствующий. Разрешите собрание актива нашего сорок восьмого
ликеро-водочного завода считать открытым.
Аплодисменты.
(Наливает из графина.) Товарищи! Сегодня мы решили поговорить на
наболевшую тему: Изыскание внутренних резервов. Состояние на участке
транспортного цеха доложит нам начальник транспортного цеха опря николай
егорович.
Начальник транспортного цеха. Ха! ( Наливает из графина.) Ха! Василий
иванович, ну, что докладыватьотдыхают. Автосцепщик харитон круглов опять
взял на себя, как и в прошлый год, и с честью несет. Обещал, в общем, не
дожидаясь конца года… Вслед за ним шофера – водители ящечно-разливочной
тары ларионов и кутько тоже взяли на себя… Завозить точно в указанный в
путевом листе магазин с максимальным попаданием и минимальным боем по
пути. Свести бой по дороге от завода до магазина в приемлемой цифре: 50
Литров на тонно/киломметр водки и 25 кг на тонно/км дорогих коньячных
изделий (наливает изграфина.)Теперьсамодеятельность.Артисты,
приглашенные к нам на 1-е мая, до сих пор не ушли. Мы все знаем их
репертуар. И еще. Мы, конечно, привыкли, но молодежь пугается чертей,
которые водятся у нас на складе готовой продукции. Уборщица симакова за
час перед концом дня вызывала начальника пожарной охраны завода, и они
вдвоем пытались изгнать чертенка из междуящечного пространства.Он
дразнился, кричал ерунду, прыгал по плечам, нагадил и скрылся в трубе. К
концу недели уже многие его видят. А сейчас он стал появляться с друзьями.
Мы должны что-то решить здесь. (Наливаетизграфина.)Теперь
культмассовая работа. Артисты до сих пор здесь, хотя многие из нас сами
поют… Физико-акробатический этюд, который мы недавно взяли на работу,
дис.. Дис… Квалифицировался. Отказываются стойки там вниз руками. То
есть под нашим наблюдением после двух попыток выдержать нижний рухнул, и
вся пирамида на нем.
Пред. Рыг… Ламент!
Нач. А как же. Вот… Поэтому я предлагаю назначить перевыборы на
любой момент. Нам это только давай, если, конечно, красивая женщина.
(Садится)
пред. Так… ( Наливает из графина.) Теперь попросим на трибуну
начальника транспортного цеха. Пусть доложит об изыскании внутренних
резервов. Доложте нам!
Нач. ( Снова на трибуне. Наливает.) Если вопросов нет, я начну. Наш
транспортный цех, изыскав внутренние резервы, задолго до окончания успешно
встретил новый год! Мы перевезли по маршруту винный склад винный магазин
45 тысяч 8 миллионов 364.6 Литров крепких,крепленныхислегка
разбавленных изделий. Водители ларионов и кутько обещали сэкономить
тонно/киллометров вдвое и бой тары произвести с учетом интересов…
Пред. Спасибо! У вас есть вопросы к докладчику?
Нач. Нет.. ( Садится в трибуне.)
Пред. Теперь попросим начальника транспортного цеха. Раскажите нам об
изыскании внутренних резервов.
Начальник транспортного цеха?! Он в зале?
Начальник транспортного цеха (с трибуны). Он здесь, здесь!
Пред. Молодец, быстро добрался. Доложите нам.
Начальник транспортного цеха. Товарищи. Водители ларионов и кутько,
используя слабые места и встречный план, а также порожняк, взяли на себя
допол… Нительные обязательства и приказали долго жить. ( Наливает из
графина.)
Пред. Ну, вот. Значит справитесь?
Нач. А как же.
Пред. Ну вот… А где наш начальник транспортного цеха? Интересно,
как у него? В прошлом цех хронически отставал. Если его найдут –
немедленно на трибуну. Где начальник транспортного цеха?
Нач. Здесь, здесь… Товарищи, водители… Наш цеххронически
отставал, теперь он хронически обгоняет и задолго до конца встретил новый
год. Водители ларионов и кутько, используя один двигатель на две бортовые
автомашины, взялись обслужить максимальное количество потребителей с
одного штуцера прямо в гараже, чтоб напрасно не возить по магазинам… С
одной заправки ларионов и кутько выезжают с утра на линию и возвращаются в
гараж поздно днем, где и ночуют, не заходя домой уже второй месяц, обтирая
самосвал ветошью из своих одежд.
Пред. Спасибо.
Нач. Пожайлуста.
Пред. (Наливает из графина) жаль… Жаль, что нам так и не удалось
послушать начальника транспортного цеха.
Нач. Ну и черт с ним.
Пред. Но выговор мы ему запишем.
Нач. А как же.
Пред. От молодежи завода ученик кладовщика младший штуцерщик на
наливе с крепостью до сорока. ( Над трибуной возникает всклокоченная
голова.)
Голова. Мы, молодые штуцерщики… (Падает.)
Пред. Жаль, что он ушел.
Голова. (Поднимается) я никогда не забуду своего учителя, смесителя
валобуева григория григорьевича. Он уже на пенсии в больнице в тяжелом
состоянии, но его заветы – указания… Управление штуцером высокого напора
он завещал нам, молодым. (Исчезает, затем вновь появляется.) И мы,
молодые… Мы, молодые… (Исчезает.)
Пред. Ну молодежь, не усидит. Так и мелькает, так и мелькает.
Товарищи, что-то тихо стало в зале. Есть предложение пригласить вторую
бригаду артистов, когда уйдет та бригада, которую мы пригласили в прошлом
году. Кстати, кто их видел и где их видели? Я их в прошлом месяце встретил
в разливочном. Домой не пишут. Некоторые одичали, бродят по территории,
прячутся от людей, не имеют зимнего, в плащ-палатках, костры жгут, с
капотов снимают ватники. Кто видел юрисконсульта? Мы его взяли два месяца
назад. На проходной говорят, не выходил. Надо найти, у нас к нему вопросы
накопились. Теперь, такси в прошлом году вызывали. Машитов по цеху готовой
продукции? Где экскурсия? Это ж уголовное дело -тристачеловек
политехнического вуза. Мы должны их вернуть. Хоть часть. У них же родители
есть. Теперь – доска почета. Справедливые нарекания вызывает. Нет, не у
нас. У пастьлей… У посетителей. Вот вы фотограф… Не вспыхивайте…
Почему вам не везет? Жуткие рожи на доске почета. Не надо у станка. Надо
искать момент. Надо поймать его до работы, когда его еще можно узнать.
Теперь, вы сами фотографировали президиум собрания. Укрылись попоной. И
что же? Человек не голубь. Он не может долго сидеть неподвижно. А вы,
понимаете, под попоной… Не знаю, что вам туда носили. Мы, понимаете,
ждали команды. Я уже не говорю о качестве снимков, но аппарат и штатив у
вас государственные. Так будьте добры. (После паузы) не надо рваться. Все
хотят. И чтоб не забыли поздравить женщин. Скоро восьмое марта. Три месяца
пробегут, как пятнадцать суток, а наши женщины непроздравленные останутся.
Они во многих отношениях не хуже нас и уже почти не отличаются. А главное
– несут на себе тяготы. И не забыть их проздравить. Если забудешь, мы
напомним сурово, по-морскому, по-мужицкому. А что? Филимона скибу вернули
в семью. Его там шесть лет не было. Ходит сейчас туда. Если ты женатый,
так ночуй. А не хочешь, поговоришь с нашим месткомом. А то, что многие не
доходят до семьи, а располагаются в скверике, коротают, чтоб завтра
поближе, то нами будет послан специальный бульдозер. Мы этот муравейник
потревожим. Не надо выражать нетерпение: Все хотят. Я чувствую, наш
сегодняшний разговор произвел глубокое впечатление на всех сидящих и
кое-кто намотал на винт. А, матросы?.. А вот теперь прошу к столу.

Сосредоточенные размышления.

Зарядку себе придумали, лишь бы не работать! Лишь бы дурака валять!
Здоровый бугай поднимает три гири впустую – воздух перемешивает.
Пускай камни таскает или вагонетки с углем. И платить ему не надо: Он же
за гири денег не берет!
Если весь народ по утрам вместо гирь будет яму копать, знаете, какая
колоссальная экономия будет. А если другие туда воды накачают и гусей
пустят… На каждого получится по два гуся.
Я ж не один день думал!
А этот футбол – двадцать два бугая мяч перекатывают. А если вместо
мяча дать каток, они же за полтора часа все поле заасфальтируют. А зрители
еще по рублю дадут. Бешеные деньги пойдут.
А марафонца видали? Страус. Сорок километров дает бегом.Его
кто-нибудь использует? Он же бежит пустой! А если он почту захватит или
мешок крупы в область? У нас же составы освободятся. Я уже не говорю про
штангистов. Человек полтонны железа поднимает и обратно кладет. Так дайте
ему груз, чтобы он его наверх подавал. Бочки с селедкой, раствор, ящики с
кирпичом пусть выталкивает. И рекорды ставь: Ты две бочки, я четыре,
чемпион мира – шесть!
Кто у нас остался? Артисты, художники, ревматики, склеротики и прочий
боевой отряд физически недоразвитых людей. Их надо использовать на тонких
работах. Вот балерина крутится. Крутится, крутится, аж в глазах рябит.
Прицепить ее к динамо – пусть ток дает в недоразвитые районы.
А ты, иллюзионист, у тебя из пустого ведра курица вылетает. Иди,
обеспечивай народ курями. Ведра у всех есть, куры не у всех. Тебе каждый
спасибо скажет, если честно будешь работать.
А писатель пишет. Ходит туда-сюда, обдумывает. Что он там напишет,
никому не известно, а пока ходит – прицепить к нему рычаг, пускай воду
качает. Хоть какая польза будет…
Вот так каждого использовать, такое будет! Такое состояние благо.
Такой прогресс. Такой урожай. Вместо голубей этих дурных на крышах индюки
будут сидеть, и тогда сразу вперед скакнем. Я ж не один день думал, что я,
дурак?!

Полезные советы.

Вы знаете, может быть, я ничего не понимаю, но все это нужно играть
не так. Как?.. Я не знаю. Но не так. Может быть, я ничего не понимаю, но
играть нужно совершенно иначе. Может быть, даже как-то наоборот. Там, где
он заходит спереди, попробовать… Попробовать…Нет,несзади.
Попробовать совсем не заходить. Там, где все играют слева на право,
попробовать сыграть по диагонали, что ли, и завернуть штопором вбок.
Попробовать. Надо сделать. Это же все не так. Все. Как? Еще раз говорю, я
не специалист. Я не знаю, что не так. Господи. Ну что тут сложного?.. Ну,
может быть, появиться в зале на лошади, а может быть, в темных очках, с
брандспойтом. Я сейчас фантазирую, вы заметили?.. Или в другом ключе.
Более эмоционально.
Может быть, актеры через трубу должны полезть на крышу. Допустим, мы
все в зале, а они все на крыше. Может быть, так. А может быть, мы все на
крыше, а они все… Дома. Я опять фантазирую, вы заметили?..
Я не знаю, я не специалист, меня недавно оперировали. Я лежу и
чувствую – не так. Не знаю как, но не так. Я не специалист, поэтому я
молчал, иначе они бы меня зарезали. Но это в больнице, а здесь мы же можем
фантазировать. Может быть, я не прав, но у меня такое ощущение… Это все
нужно играть не так. Как?.. Отвечу. Иначе. Может быть, настолько иначе,
что не играть вообще. Попробовать. Если получится хорошо, продолжать не
играть. Может быть, так. А может быть, ничего не менять, все так играть,
но без публики. Вы следите за ходом моей мысли?.. Следите вы, потому что
мне трудно. А может быть, так играть, чтобы не играть? Ставить и в то же
время не ставить. Обращать внимание и не обращать. Говорить о чем-нибудь и
не говорить. Речка движется и не движется. Трудно высказать и не
высказать. То, что это не так, я знаю твердо. А вот как? Еще вы не
сыграете так, как я говорю, еще раз извините… Я могу изложить свои
положения в письменном виде.

Еще одни полезные советы.

Ребята, хоккеисты! Я серьезно говорю. Все! Хватит! До каких пор будем
терпеть победу такой ценой?! Пришла пора! Слушай установку на игру
совершенно нового типа! Я, ребятки, тренер от бога, хотя временно работаю
в овощехранилище. Потому что жизнь нам диктует, а не мы жизни.
Сидишь в погребе, перебираешь капусту, и все варианты, варианты в
голове. А где еще? Так что, робя, я не для того вылез из погреба, я
серьезно говорю. Слушай установку на игру: Чтобы их победить, надо их
ошарашить. Резко. Сразу. Это можно сделать двумя способами. Первый – не
явиться на игру, то есть дежурить за углом, наблюдая за реакцией публики.
Второй – явиться всем вдруг. Резко. Внезапно. Выбираем второй, так
как первый чреват… Ну, второй проще, хотя и сложней.
Все высыпаем на лед. Три пятерки, три четверки, две двойки, единица и
вратарек. И все в гражданском. Противник зеленеет, столбенеет, но не может
разгадать и противопоставить. А где ему разгадать, если мы сами начинаем в
бешенном темпе кружиться на льду, и все в гражданском?.. Причем каждый
вращается по часовой стрелке, а все вместе – против.
Противник дуреет. Он уже готов сдаться, и только реноме не дает ему
сразу сложить клюшки и просить пощады. Значит, они смотрят, раскрыв рты. А
мы крутимся в совершенно бешенном темпе. Пропеллер.
Уже зрители покинули места, спустились к нам. Одного судью “скорая”
увезла, другого полицейские держат. И тут у меня, как у играющего тренера,
в запасе маленькая штучка. Один из наших, самый боевой, заходит сзади, за
дзуриллу, и свистит. Они оборачиваются, и мы им забиваем. Но это не все. У
каждого в кармане по шайбе. Один из наших, как только видит ихнюю шайбу,
мгновенно выбрасывает ее в публику. А другой незаметно роняет свою у ворот
и тут же забивает.
Но и этого мало. Наш самый быстрый, самый техничный игрок заходит
спереди и свистит. Вратарь вытягивает голову: Мол, где это свистят, а мы
делаем ложный замах, и самый техничный бросает ему шайбу из кармана.
Пока в центре поля свалка, один из наших подбрасывает шайбу из
кармана и зажигает красный свет. А другой подтапливает лед паяльной
лампой. Ихний вратарь туда-сюда, а оно уже не скользит – асфальт… То
есть паника у них!.. Крик стоит! Плачь! Прибыли воротилы банков… Что тут
сделаешь, когда наш с паяльной лампой уже все поле обтопил?.. И мы
набросали им штук пятьдесят, и все покатились вперед, а потом откатились
назад, и так волнами, волнами, накат, откат. И все в гражданском.
В общем, эта победа у меня сомнений не вызывает. Я уже думаю про
следующую игру.

Доктор, умоляю…

Кабинет врача.
Врач(вслед кому-то). Согревающий компресс на это место и ванночки,
если не поможет, будем это место удалять. Марья ивановна, поставьте ему
компресс на это место.
В кабинет входит больной со свертком.
Слушаю вас.
Больной. Доктор, помогите мне. Я вас очень прошу. Я уже в этом не
могу ходить.
Врач. Что?
Больной. Посмотрите, я уже три года его ношу.
Врач. Ну?
Больной. Сшейте мне костюм.
Врач. Что-что?..
Больной. Костюм для меня, я вас очень прошу.
Врач. Что?
Больной. Сколько скажете, столько будет…
Врач. Я хирург. Я даже не психиатр, я хирург.
Больной. Я понимаю. Я с раннего утра вас ищу. Он мне записал адрес
таким почерком, чтоб у него руки и ноги отсохли. Вы посмотрите, как
написал, вы посмотрите на это “р”. А это “м”?
Врач. Это поликлиника.
Больной. Я понимаю.
Врач. Хирургическое отделение.
Больной. Я знаю.
Врач. Я врач.
Больной. Очень хорошо. Я тоже охранник, я знаю что такое обхсс.
Материал у меня с собой. Сейчас покажу, очень оригинальный цвет. (Пытается
развернуть пакет).
Врач. Слушайте, вы нормальный человек?
Больной. Допустим…
Врач. Я хирург. Там все больные.
Больной. Я вас понимаю. Я у вас много времени не отниму. Однобортный,
с обшитыми пуговицами, с жилетом. Троечку такую.
Врач. Как вас сюда пропустили? Вы сказали, что вы больной?
Больной. Конечно. Что я не понимаю, что такое обхсс?
Врач. Вон отсюда.
Больной. Хорошо. Я подожду, доктор. Брюки двадцать четыре. Наискось.
Врач. Закройте дверь. Я сейчас милицию позову.
Больной. Обязательно. Доктор, врезные карманы.
Врач. Уйдите, меня ждут больные. У меня обход.
Больной. Да, да. Обход, рентген, я не дурак. Я с утра вас искал… Он
так записал адрес, чтоб у него руки и ноги отсохли. Посмотрите на это “р”,
это все, что угодно, только не “р”. Два часа я ждал приема. Материал свой.
Подкладка своя. Вам только раскроить и застрочить, это для вас пустяк.
Врач. У меня диплом врача. Вот он. (Показывает.)
Больной. Я понимаю.
Врач(плача). Как я могу шить костюмы?
Больной. Теперь войдите в мое положение, я в этом уже не могу ходить.
Врач. Я никогда не шил костюмы.
Больной. А мне на улице стыдно показаться.
Врач. Но я врач.
Больной. Я знаю.
Врач. Я всю жизнь лечил больных. Травмы, переломы… (Всхлипывая)
стойте прямо. Не наклоняйтесь. Брюки двадцать четыре?
Больной. Да. Наискось.
Врач. Хорошо. Сейчас все хотят наискось. Жилетку из этого же
материала?
Больной. Да.
Врач. Сколько у вас материала?
Больной. Два девяносто.
Врач. Где вы работаете?
Больной. Охранник на строительстве.
Врач. Плитка есть?
Больной. Сделаем.
Врач. Согните руку. Двадцать пятого прийдете на примерку. Только
запишитесь на прием. Без этих штук.
Больной. Обязательно.
Врач. Скажете, что у вас грыжа, правосторонняя.
Больной. Номо SарIеNS. Обязательно.
Врач. Двадцать пятого, с утра. Идите.
Больной уходит
(кричит вслед.) Согревающий компресс на это место и ванночки. Если не
поможет, будем это место удалять. Появляется второй больной с рукой на
перевязи. Посидите в коридоре, я занят.
Больной. Доктор, у меня высокая температура. Я не могу стоять. Я
падаю, доктор, я достал точно такой кусок, точно. (Разматывает руку.)
Врач. Я врач. Я хирург. Не забывайте, что кругом больные.

Колебаний у меня нет.

(Оглядывается) нам об’явили, завтра горячей воды не будет. Тсс…
Отключат наш район на три дня. Испытание системы (оглядывается) высоким
давлением. Не пропускает ли где.
Новый дом сдали в черемушках. Трамвай будут продлевать.
А осенью начинается охота… (Оглядывается) люди с ружьями пойдут. А
без ружья как?..
Неподалеку от нашего овощехранилища что-то строить начали. Сваи бьют:
Туп-туп, туп-туп. Забором обнесли и бум-бум. А чего там будет? На заборе,
кроме известных слов, ничего.
А вчера что-то как ба-бах. И еще раз ба-бах и дзинь.
Сомнения меня одолевают…
В магазинах вроде все есть… И никто ничего не говорит. А может, все
ж таки – запасец небольшой. Ничего не слышали? И чтоб у кого-нибудь
покрупнее спросить?.. А? На будущее?..
А то в белых сорочках все будем сидеть и в галстуках, а без перловки.
И с телевизора крупы не отсыпишь, из репродуктора постное масло не пойдет.
А сегодня опять в магазин бегал… (Оглядывается) еще есть… Яйцо
диетическое. С печатью. Курочки такие пошли – с печатями яйца дают, или,
может, начальство отмечает, кто сколько сьел? А?..
Сомнения у меня есть. Я, конечно, понимаю и вижу. И колебаний у меня
крупных нет, но мелкие сомнения…
Приемники у всех, телевизоры…
Бабка такая – еле дышит, а телевизор волокет… И у меня есть. Я пока
самый большой не покупал, пока в маленький как в скважину смотрю, мучаюсь.
А большой не решаюсь.
Вдруг в один прекрасный день… А?.. Отдай большой… А?.. Верни
шестьдесят один по диагонали… Короче, почему такой экран?
А что я скажу? Виноват! Ну, что я скажу?..
Носишь габардиновое, ратиновое, заграничное? Ношу. Почему? Виноват.
Почему такой толстый, жизнерадостный, розовый, ясноглазый? Виноват…
А что я скажу?..
А с деньгами как? Я в сберкассе не держу.
Я в холодильнике, в морозильнике – залил водой, и окостенело триста
двадцать два рубля пятьдесят пять копеек.
А черт его знает! Колебаний у меня крупных нет, а мелкие сомнения.
Все в квартире держу – картошечка, лучок, мучка…
Ванна всегда полная. Вдруг с водой?.. Есть, есть и нет, нет.
Свечка наготове. Лампочка тюк, а у меня свечка и спичечка.
Я электричеству доверяю, и колебаний у меня крупных нет. Но мелкие
сомнения…
Два запасных стекла… Примус. Помните? У всех был, а у меня есть.
Керосина банка, мыла ящик, вата, бинты, йода два литра, пенициллина
ящик.
Все в доме.
А вдруг таким снегом занесет, что мы не выйдем никуда?! А у меня все
есть.
Пенициллину принял, примус разжег, бинты приготовил, консервы открыл
и живешь и из окна смотришь. А?..
Хуже будет, если ничего такого…
Все в новой квартире держу…
На антресолях такое развел! Проросло все там. Такие жуки, как
лягушки. От спичек самовозгорание два раза было. Еле спаслись.
Не с кем покрупней поговорить…
Чтоб сомнений у меня не было. А?.. Я могу, надеяться? Тогда я это к
чертовой матери… А?..
Может мне не запасаться? А?..
А что там строят? За забором?
Как бы мне узнать!
Колебаний у меня крупных нет. Хочу, чтоб сомнений не осталось.
Что вы сказали?.. Какой слух идет?..

О воспитании.

Нет, нет, нет. Кто что ни говори, а прежнее воспитание – не то что
нынешнее. Все эти бонны, гувернантки, пансионы, они свое дело делали. Я и
сына воспитывал в таком же духе.
– Саша, мальчик мой, не забывай правила доброго тона, не бойся лишний
раз сказать спасибо своему начальству. Уступи дорогу… Кому следует,
открой двери… Нужному человеку. Делай людям добро, и люди для тебя
кое-что сделают. Будь благородным, саша. Мария васильевна столько лет тебя
обучала, привези ей подарок. У тебя же экзамены на носу. “Примите,
многоуважаемая мария васильевна, папа передает вам привет.” Ну что мне
делать с сыном?.. Я помню, в наше время во время экзаменов мы списывали
друг у друга… Вы же помните, мы же все списывали. Нет, мой сын сидит,
морщит лоб, он что-то сочиняет.
Я ему шепчу:
– Саша, я договорился, учитель отвернется. Саша, не теряй времени, не
волнуй папу.
Он мне ответил:
– Не жестикулируй за стеклом, не мешай мне думать.
Сейчас он додумался, его посылают в такую глушь – один медведь на сто
квадратных километров. Я ему шепчу:
– Саша, подожди. Саша, не подписывай. Не торопись. Я еду в институт.
Подожди, саша, не торопись.
Я примчался – он уже подписал. Когда я узнал, что его посылают в
колхоз “рассвет”, у меня стало темно в глазах. Сейчас он мерзнет в своем
“рассвете”. Им забыли дрова выделить…
Я помню, в наше время мы воровали уголь на железной дороге. Вы же
помните, мы все воровали. Мы крали в лесу дрова, мы же крали. Я ему
говорю:
– Саша, воруй и ты, саша, кради, иначе замерзнешь.
Он мерзнет, он принципиальный. Откуда в наших детях такое, чего нам
не понять? Неужели мы так постарели?
Нет, кто что ни говори, а прежнее воспитание…Гувернеры…
Гувернантки…

Давайте сопротивляться.

Случайно попав в ресторан после многолетнего перерыва, она застала
там мужа своей сотрудницы, начальника дорожного управления.
С тех пор у нее заасфальтирован двор, отремонтированы окна и двери,
проведены телефон и горячая вода, а дом назначен на снос.
Затем она выследила начальника райторга в гостинице под чужой
фамилией. Представилась знакомой жены и в ужасе выскочила.
Рыбу свежую и дичь ей завозят до магазина. Апельсины сынок уже не
может. Мужа воротит от одного вида бананов. А от той индейки, что томится
сейчас в духовке, они обломят только лапки.
Теперь она слоняется за городом, ищет кого-нибудь по промтоварам.
Товарищи. А если ей не поддаваться?.. Ну и пусть сообщает.

Каждый свой ответ надо обдумывать.

Летал я лет пять назад на этом самолете. Так хорошо сидел. Смотрю,
бегает какой-то юноша по салону.
– Как вам, удобно, неудобно?
– Удобно, – говорю, – очень.
Он взял и укоротил промежутки между сиденьями. Теперь не удобно.

Дефицит.

Послушай меня, дорогой. Что я тебе скажу. Все идет к тому, что всюду
все будет, изобилие будет. Но хорошо ли это будет? Подожди, не торопись,
ты молодой, горячий, кровь играет. Я сам был огонь, сейчас потух немного,
хотя дым еще идет иногда… С изобилием не надо торопиться. Почему?..
Ты идешь по улице, встречаешь меня.
– Здравствуй, дорогой. Заходи ко мне вечером.
– Зачем?
– Заходи, увидишь.
Я прихожу к тебе, ты через завсклад, через директора магазина, через
товароведа достал дефицит. Слушай, ни у кого нет – у тебя есть. Я
попробовал – во рту тает. Вкус специфический. Я тебя уважаю.
На другой день я иду по улице, встречаю тебя.
– Здравствуй, дорогой. Заходи ко мне вечером.
– Зачем?
– Заходи – увидишь.
Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через директора магазина,
через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит. Слушай, ни у кого
нет – у меня есть. Ты попробовал речи лишился. Вкус специфический. Ты меня
уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди.
В театре просмотр, премьера идет. Кто в первом ряду сидит? Уважаемые
люди сидят: Завсклад сидит, директор магазина сидит, сзади товаровед
сидит. Все городское начальство завсклада любит, завсклада ценит. А за
что? Завсклад на дефиците сидит. Дефицит – великий двигатель специфических
отношений.
Представь себе, исчез дефицит. Я пошел в магазин, ты пошел в магазин,
мы его не любим – он тоже пошел в магазин.
– Туфли есть?
– Есть.
– Черные есть?
– Есть.
– Лакированные есть?
– Есть.
– Черный верх, белый низ есть?
– Есть.
– Белый верх, черный низ есть?
– Есть.
– 42-Й, самый ходовой, есть?
– Есть.
– Слушай, никогда не было. Сейчас есть.
– Дамские лакированные, бордо с пряжкой, с пуговицей есть?
– Есть.
Ты купил, я купил, мы его не любим – он тоже купил. Все купили.
Все ходим скучные, бледные, зеваем. Завсклад идет – мы его не
замечаем. Директор магазина – мы на него плюем. Товаровед обувного отдела
– как простой инженер. Это хорошо? Это противно. Пусть будет изобилие,
пусть будет все. Но пусть чего-то не хватает.

В греческом зале.

Дали этим женщинам два выходных, так они прямо с ума посходили.
Убивают время как попало. Вместо того, чтобы отдохнуть… В прошлое
воскресенье потянула она меня на выставку. Вернисаж какой-то… Я думал
музей как музей. А это не музей, а хуже забегаловки: Горячего нет, один
сыр и кофе. В третьяковке хоть солянка была, а на вернисаже одна
минеральная. Нет, думаю, тут не отдохнешь…
А воскресенье проходит.
Пока экскурсия таращилась на статую, я выскочил, прихватил на углу.
Только разложился, газетку постелил, вахтерша прицепилась:
– В греческом зале, в греческом зале, как вам не стыдно.
Аж пенсне раскалилось. Я ей так тихо возражаю:
– Чего орешь, ты, мышь белая?.. Ты здесь каждый день дурака валяешь,
а мне завтра на работу. Стакан бы лучше вынесла… Видишь, человек из
горлышка булькает?
…Что селедку?.. Кто селедку?.. Какую селедку?.. Ну,селедку
развернул у него на плече… А что ему сделается? Двести лет стоял, еще
простоит, а у меня выходной кончается, поймешь ты, коза старая?
…Кто аполлон?.. Я – аполлон? Он – аполлон. Ну и нехай себе аполло
н… Повесил я ему авоську на руку, а куда вешать, на шею?
Вот народ… Никакой культуры. Еле от нее отбился. Хорошо еще, ребята
поддержали… А на часах уже три. А я еще с продуктами и ни в одном глазу.
А уже три на часах.
Стал искать, чем консервы открыть. Бычки в томате прихватил. Вот
умора. Вот смех. Музей, музей – нечем банку открыть. Хоть убейся. Куда я
только не лазил. Приспособился под конем… Железяку какую-то оторвал,
только ударил, как заверещит, у меня даже банка выпала. Вахтерша с
указкой. Ну? Я ей из-под коня так тихо замечаю:
– Чего ты дребезжишь? Что я, тебя трогаю или кусаю кого? Ты себе, я
себе, они себе…
Хорошо, ребята меня поддержали, вроде все уладилось… Так штопора
нет. Вот музей… Тут я ей совсем тихо, ну, тихо совсем.
– Слышь, штопор есть?
– Это итальянская живопись 17-го века.
– Ты не поняла, – говорю, – я тебя не спрашиваю, где брала живопись,
я спрашиваю, штопор есть?
– Вы понимаете, что вы говорите, здесь вокруг живопись.
– Понимаю, а ты без штопора можешь открыть? Я же об пол буду стучать,
мешать. А вокруг живопись…
Намучился. Оторвал от этого же коня еще одну железяку, пропихнул
внутрь, но настроение уже не то… В какой-то гробнице в одиночку раздавил
кагор в кромешной тьме, в антисанитарных условиях… Бычки, конечно,
руками хватал… Хорошо, грузин стоял на камне, я у него кинжал вытащил,
колбасу хоть порубил на куски.
Когда из гробницы вылез, еще мог экскурсию продолжать, хоть в паутине
и бычках… Но они исчезли. Так что воспринимал в одиночку… Поковырял
того грузина – мура, опилки, дурят людей.
А тот железный, что на лошади сидел, тот ничего, крепкий… Меч я у
него из кулака вырвал, а щит рвал, рвал, не идет неплохое качество.
Ну а в целом потерял выходной, угробил. Хорошо еще, вечером в
скверике врезали “зверобой” и закусили с колен… Хоть как-то отдохнули.
Теперь, говорят, в большом театре “столичная” появилась, только билет
на “чародейку” надо брать. Почем же у них сто грамм?

Для вас, женщины.

Я не знаю, как для вас, но для меня 8 марта – второй день рождения.
Я холостяк. Не старый. Мне 18 до 17-го года, плюс 51, минус
подоходный, плюс бездетность. Я по профессии бухгалтер. И того мне… 69 С
копейками.
Все друзья хотят меня женить, потому что люди не выносят, когда
кому-нибудь хорошо. Но я не спешу. 69 – Время еще есть. С моим возрастом,
о котором я сказал выше, с моими данными, о которых я скажу ниже, я мог бы
женить на себе весь балет большого театра, но я не тороплюсь.
Мне говорят:
– Слушай, сигизмунд, для тебя есть девушка в ташкенте, стройная, как
козочка, ароматная, как персик. – В ташкенте. Улица навои, 65, вход со
двора, налево, отдельная квартира с отцом?
– Да.
– С черными глазами, заикается?
– Да.
– Тетя болела желтухой в 36 году?
– Да.
– Хорошая девушка, но зачем привязывать себя к одному месту?
Я всю жизнь менял адреса и места работы, менял, когда мне не нравился
пейзаж за окном или голоса сотрудников. Зачем же мне затихать вдали? И я
сказал себе: “Сигизмунд, тебя рано отдавать, ты еще не все взял от жизни”.
И я сбежал к одной врачихе. Доцент. Вот такая толстая диссертация, и
тема интересная – что-то там в носу. Такая умная женщина. Бывало по радио:
“Буря мглою небо кроет…”
– Откуда это, сигизмунд?
Я только открывал рот и напрягал память, как она говорила:
– Ты прав – это пушкин. С ней я пошел дальше всех, с ней я дошел до
загса. У меня уже был букет, мы с ее мамой перешли на “ты”, а папа подарил
мне белые тапочки. И тут я сказал себе: “Стой, сигизмунд. Она чудесная
женщина со всеми удобствами, с горячей водой, в прекрасном районе, но умна
угнетающе”. С таким же успехом можно жить в библиотеке или спать в
машиносчетной станции.
И я бежал к третьей. Та ничего не соображала, и я почувствовал себя
человеком. Я сверкал остроумием, я пел и решал кроссворды. А она сидела
раскрыв рот. Когда человек, раскрыв рот, смотрит на вас целый день, это
приятно. Но через месяц это начинает раздражать. Я ей говорю: “Закрой рот,
я уже все показал”. И хотя был ужин, и нас поздравляли, и ее папа подарил
мне белые носки, я сказал себе: “Стоп, сигизмунд, шутки шутками, но могут
быть и дети”. И я бежал домой… Где из живых людей меня ждет только
зеркало.
Но сегодня, женщины, у нас с вами большой день… Я чувствую, что я
созрел. Сегодня я выгляжу, как никогда. У меня еще стройная фигурка,
блестящая в некоторых местах голова, слегкаподкашивающиесяноги,
небольшое пришептывание при разговоре, посвистывание при дыханиии
поскрипывание при ходьбе, но если меня в тихом месте прислонить к теплой
стенке, со мной еще очень, очень можно поговорить. О 8 марта, о весне, о
вас, женщины…
Готовьтесь, птички. Я еду к вам на трамвае.

Ранняя пташка.

А я с утра уже… Ох, люблю я с утра… Эрли берд, ранняя пташка, –
это я. Как идет. Сначала колом, потом соколом, потом мелкими пташками. С
утра ее возьмешь, всю ломоту снимает.
Итальянский коньяк привез наш советский товарищ, “шпок” называется.
Это да. Шпокнули мы по первой – сразу стала голова проясняться. Шпокнули
по второй – голова ясная, как стеклышко. Шпокнули по третьей свет
невозможный, яркий. Сам легкий, как ангел. Все соображаешь. Я из своего
окна невско-печерскую лавру увидел. Первый раз, никогда невидел.
Обострилось все. Еще по стакану дали себе – вижу странное здание на
горизонте, но не могу черты разглядеть. Добавляю. Всматриваюсь – он.
Точно, университет. Мгу. Московский. Из одессы вижу. Шутка сказать, зрение
обострилось до орлиного. Коньячок… “Шпок” называется…
Ну, глядим на университет и шпокаем еще. Прислушался. По-немецки
говорю. Ну… Сроду ни одной буквы не знал. Ну… И все понимают. Ну? А
раньше ни в зуб колесом. Голова ясная, как хрусталик. Все вспомнил, что в
жизни было. Ножки легкие, как перышки. Тельце тоненькое, как шнурочек,
организм работает, как часы. Вот коньячок. Еще две бутылки осталось. Хочу
сегодня достоевского вызвать, и по-гречески думаюзаговорить.Вот
коньячок. “Шпок” называется.

Темные проблемы светлой головы.

– Тсс…. Тихо….
Я сейчас вам скажу кое-что… Вы не волнуйтесь. Сидите спокойно.
Фамилию свою не скажу – засекречена… (Оглядывается.) Там что за люди?..
А эти?..
Так вот. У меня шестьдесят крупнейших изобретений и открытий. Я автор
сорока законов природы. В том числе закона земного притяжения и от
перемены мест сумма не меняется, если вам ее выдали.
Чтобы стало ясно, перечисляю: Простейший аппарат для хождения по
воде. В этом же аппарате выключаешь надув – взлетаешь в воздух. Переключил
давление – буравишь землю. Еще раз переключил ушел в облака.Не
подчиняешься радиолокации. Начинаешь ярко светиться днем.
Этим шлангом разгоняем тучи. Удержать невозможно. Пятнадцать человек
держат шланг. Нужен дикий компрессор, которого нет.
Вниманию домашних хозяек. Приспособление для очищения куриц до
состояния голого тела. Технология: Прошлась электробритвой мужа, потом
намыливаешь ость мужниной кисточкой для бритья, обдаешьбезопасной
бритвой. Все. Курица наша. Вари. Ешь. С этим предложением хожу тридцать
лет. Работу бросил. Никто не берет. И знаете, что они мне говорят?
Образования нет. Самодеятельность. А самодеятельность главное. Своим умом
доходим. Сопромат смекалкой заменяем. Микробов на ощупь. Без образования
пьесы пишем. Не нужна? Дешево отдам. И фонарь в придачу. Замедляет
скорость света до шестидесяти километров в час.
Оригинальный метод борьбы со склерозом путем полной госпитализации
всего населения в инфекционных больницах.
Стимуляция бдб. Укол в пятку – на лысине появляются первые всходы.
Кое-что секретное: Таблетки против танков. Проглотил, и нет никого…
Меня могут выкрасть. Чтобы меня не украли, мне нужно сто рублей. Сейчас
же. У меня миллионы здесь. (Стучит по голове.) Но здесь (бьет по карману)
не хватает ста рублей.
Носки и перчатки на батарейках. Поддерживают постоянную температуру
тела тридцать шесть и шесть десятых. Ходить неудобно. Батарейки под
пяткой. Работаю над этим…
Транспортная повесть для юношества о провалившейся любви. Читается в
любом виде транспорта с нарастающим интересом. Море слез. Несколько
озарений. Чистая радость.
Микроскоп стереоскопический. Он поканеработает.Необходимо
специальное освещение. В ссср таких ламп нет. В сша есть одна. Но ее
разбили. Один ребенок.
А у кого-то поворачивается язык сказать мне, идите учиться. Вы не
знаете математики. Мы это все слышали. Того не знаете, этого не одолеет
е…
Богатая интуиция необразованного человека. Светлые проблески темной
головы. Вот открытие… Суть… Проблемы… Авторского вида движения
мысли… Туда и назад.
Портативная постель. Моя собственная. Девичья. Ушла жена. Испытал на
ней новый состав для омоложения на костной муке со стекловолокном. Ушла.
Не понимает женщина. Теперь жутко выглядит. Сейчас, не скажу.
Порошок сыплем из окна, резко увеличиваем скорость уличного движения.
Не пригодится?
Роман для пожилых. Поясок – ярко обозначает талию. Ручка шариковая на
замке. Радиаторы-самогрейки. Все нужно пробивать.
Украдет меня иностранная разведка и будет права. Ох, будет права.

Холодно.

Шли мы в черновцах по базару. Искали шубу для меня. Холод собачий, а
я черт его знает в чем. Мы ему сказали: “Ищи шубу. Как увидишь, кричи”.
Разошлись. Он как заорет с другого конца:
– Санька!..
Пробираемся через толпу.
– Смотрите, какие часы интересные!
– Ты что, сдурел, говорю. Холод такой. Ты шубу ищи!
Разошлись. Ишем. Вдруг:
– Ребята, сюда! Санька, витька!
Пробиваемся на крик.
– Смотрите, как железная дорога в горы уходит.
– Ну, дам по шее! Ну, ты у меня допрыгаешься! Холод собачий. Мы шубу
ищем. Разошлись. Опять орет:
– Санька!..
Пробиваюсь. Стоит перед собакой. Треснул я его. Пошел один. Купил
тулуп. Надел. Вижу, гора красивая, а в нее железная дорога уходит под
ветки заснеженные, и пес ужасно смешной, и володька стоит, плачет…

Если бы бросил…

Если бы я бросил пить… Не гулял с друзьями… Не танцевал не тратил
столько времени на женщин… Был бы усидчив…
Я бы писал, читал, рассчитывал, изучал, чертил, брал на дом работу,
искал темы, подмечал острым глазом, изобретал, выступал в журналах, сидел
ночами. Что-то открыл бы. От долгого сидения. Защитил бы докторскую.
Написал бы пьесу, получил бы премию… И уже тогда гулял бы с друзьями, и
танцевал, и тратил много времени на женщин.
Что я сейчас и делаю без этих хлопот!

Ненаписанное письмо.

Ты удивительный человек! Вот ты ходишь где-то. Ты что-то делаешь. Ты
чувствуешь, что я жду? Ты это понимаешь? Звонка, звонка, понимаешь?
Письма, письма, понимаешь? Ну как тебе не стыдно?.. Неужели ты обо мне не
думаешь? Может, ты меня не любишь?! Ты что?! Я не могу терпеть людей,
которые меня не любят!
Мы поссорились. Я повернулся и ушел. Неужели это повод, чтобы не
звонить мне?! Нельзя! Меня нельзя! Меня нельзя! Не любить! Посмотри, какой
я. Вспыльчив, обидчив. Ничего. Завтра я другой. Где же ты ходишь? Не дай
бог… Я как подумаю, где ты можешь быть, у меня сердце обрывается… Я не
могу! Я не могу! Не смей!
Ну, нет!.. Страдай! Страдай! Седей! Седей! Глупая! Жди… Не дай бо
г… Моя дурацкая фантазия… Я жду… Перестань же слоняться, девчонка
странная… Ну, почувствуй, как я жду. Ну, почувствуй. И схватись. И ко
мне. Ну!.. Постучи. Постучи. И открой. Уставшая от бега. И скажи, что ты
не понимаешь… А я буду спать. Я встречу сонным. Я буду спать… Иди. Я
уже ложусь. Я уже притворяюсь спящим.

Твой.

Ты, женщина, которую я люблю. Ты знаешь, что такое волны. Это когда
ты лежишь, а я провожу рукой по тебе.
Ты знаешь, что такое глупость – это все, что я говорю. Ты не
чувствуешь, что в кончиках пальцев моих я весь.
Я не помню твоего лица. Я не помню твоей одежды. Я все это чувствую.
Ты в дверях. Теплая со сна. Дышишь. Подыши мне в ухо. Ну, ничего.
Пусть. Ну, черт с ними. Причем здесь соседи?.. Ну, дыши.
Мне холодно, и в ушах шум. Подыши, чтоб все стихло… А теперь в эт
о… Не отрывай лица… Дыши, пожайлуста… Идем…
Я тебя веду… Вот по-гор… Наступи. Тсс… Не отрывайся. Дыши…
Садись… Сиди вот так. А я здесь, внизу. Ничего. В пальто.
Смотрю снизу вверх… Можно я их обниму и лицом?.. У меня? Нет.
Некрасивые, обыкновенные… Серые… А у тебя?..
Наклонись-ка, наклонись-ка, наклонись… Ух какие. Все больше и
больше… И я в них есть, такой маленький… Нет, мне так удобно… Ну, не
нужно… Ну, я внизу… И ты садись… Не слушай меня. Не слушай… Что
нового? Что интересного?
То, что я пришел к тебе, ты уже знаешь. То, что ты сидишь со мной, ты
уже знаешь. И то, что это мне все нравится, ты знаешь? Я лягу вот так и
буду смотреть в небо. Через потолок.
Тебе не тяжело? Ты поддерживаешь мою голову. Она тяжелая. А я сейчас
перевернусь лицом вниз, что ты будешь делать?
Ты испугаешься или нет?..
Что нового? Что интересного?.. Я, когда шел к тебе, встре…
Я не могу ничего рассказать. Я не могу ничего вспомнить. И зубы
попадают на язык… И руки… Я не могу… Извини меня. Я прошу тебя,
извини!

Ваше здоровье?

Дедушка, дедушка, как ваше здоровье? Нет, нет мы не знакомы, дедушка,
но меня интересует. Вижу, вы вздыхаете. Честное слово, я просто так. Как
ваше здоровье, дедушка, дорогой? Нет, я не из поликлиники. Я же вам
говорю, просто так. Да нет, ну что вы, дедушка. Я не от зины. Я не знаю
зину, я прохожий. Вижу, вы переходите улицу, я шел за вами. Я случайно шел
за вами. И думаю, спрошу, как здоровье. Погода великолепная сегодня. Ну,
не хотите отвечать, пожалуйста. До свидания.
Я вам говорю, я просто поинтересовался. Честное слово, я вас не знаю.
Клянусь, я вас вижу в первый раз. Я просто так спросил. Как ваше здоровье?
И все. Ну хорошо. Не хотите отвечать, не надо. Все. Я пошел. До свидания.
Отец, идите своей дорогой. Я говорю, у меня сегодняхорошее
настроение, и я спросил, как ваше здоровье. Ну что здесь такого? Я ничего
не думал. Незнакомы, незнакомы. И не работали вместе и не учились. Как мы
могли учиться вместе? Ну как?
Я не знаю вашу дочь. И в саратове никогда не был. Я просто спросил,
как ваше здоровье. Вы не захотели ответить. Все. Вам куда? А мне – налево.
И чудесно. И будьте здоровы.
Папаша, бросьте это дело. Не приставайте на улице. Папаша, я
обьяснил. Ну вы посмотрите на себя. Вы еле дышите, вы весь держитесь на
этих подтяжках. Я вам говорю, я нервный. У меня просто настроение хорошее,
но я звездану, и все. Зачем вам эти волнения к концу жизни?
Я вам говорю, я за тобой шел. У меня было хорошее настроение, и я
спросил, как твое здоровье, чтоб ты не дошел. Понимаешь? Я тебя в жизни не
видел и горя не знал. Слушай, старый. Переползай на другую сторону: У меня
терпение кончается.
Какой я тебе родственник? Ты посмотри на мой овал лица. Какой
саратов? Я из копенгагена, у тебя там есть родственники? И катись к
чертовой матери. Пока я тебе все шнурки не оборвал, и быстро набирай
обороты, догоню – устрою здоровье на все два дня, что тебе остались.
Нет. Нет. Если бы ты был моим родственником, я бы на себя руки
наложил. Слушай, у меня было хорошее настроение – я не виноват, но я
разворочу мостовую, я найду тот кирпич… Дед, отойди, дед, дай умереть
спокойно. Дед, я тебя не знаю, у меня сердце не выдерживает. Дед, уйди.
Граждане, братья, отодвиньте его, не доводите до греха. У меня
сегодня радостный день, у меня сегодня день рождения. Мне сегодня было 30
лет. Я защитился – вот диплом. Жена-красавица, дети-умницы. Я ему говорю:
“Отойди, дед, я здоровый человек, меня любят на работе. У меня все
впереди”. Он ходит за мной с утра, любимый, старый. Разве я могу взять его
за бороду и об себя два раза, я же интеллигентный человек?.
Мальчик, мальчик, где здесь аптека?

Фантаст.

Что такое?.. Что здесь происходит?.. Ничего не знаю. Я фантаст. Я
писатель-фантаст. Какие вокзалы, какие билеты, этим вопросом занимается
жена и малолетний сын кранц. А я фантаст. Дорогу мне. Разойдись. Я
рассеянный. Могу в любой момент под трамвай.
Крупноголовые существа планеты большой центавр обрушили ядерные
заряды на планету цветущий галибарс. Война миров.
Какой обмен, какой квартиры? Я подавал? Чтоб ты так жил, паразит. Что
у тебя там есть? Что ты меняешь? Отдельная? А тишина? Шум тракторов, вой
ленточных пил, визг домашних хозяек, звяканье бидонов и бой посуды это мне
мешает сосредоточиться. Я фантаст. Я все время у себя. Там тишина,
понимаешь, гамильтон? Костя?… Ну, федор. Там есть цветы, от запаха
которых насыщаешься. Там не надо искать женщин. Там наоборот. Сидишь на
поляне в цветах, а они тебя ищут и окликают: “Глюкентавр. Глюкентавр.”
Понял, харитон? Это значит, где ты? Где ты? А ты цветы собираешь и сидишь
в юбочке и в шелковых чулочках и поешь: “Крошечка, мотечка, мотылечек.
Цветенька, метенька, голубочек”.
Вчера планета малый центурион покрылась дымом. Кажется, на них
напали. Кто?.. Если бы я знал, я бы с тобой не говорил, я бы им помог. Я
узнаю. Я не тороплюсь.
Где вы видите “дарью”? Какая? У кого “дарья”? У меня в руках? Да… Я
не знаю, где я его брал. Тут где-то. Жена мне сунула. Я ее жду.
Сейчас окутался дымом рекс, планета слабого свечения в созвездии
купера. Ну, там мне ясно. Там могучая группировка шестипалых организмов
борется за власть.
Какая “дарья”? Где я брал? Где я брал “дарью”? Я не знаю. Наверно,
там еще есть, откуда я знаю? Я фантаст. Покоя нет. Эта проклятущая
“дарья”. Черт его знает, где у вас продают порошок. Советский, советский,
но я фантаст. Я международник. Я межпланетник. Два часа назад пал
гарменон, последний оплот думающих папоротников. Причем взят был обманом.
Подавись своей “дарьей”. Мне ее дали подержать, “дарью” твою. Мылом
стирай. Ты знаешь, чем иван грозный стирал? На реке. Бил об воду. Бил об
реку, стоя по колено в воде в закатанной скуфье. И лошади рядом пили.
Осторожно, красиво. И вздрагивали. И лошади и царь. И тишина. И никого…
Ни мыла, ни твоих трамваев. И рыба плескалась, и девки с песнями, а сейчас
они все на центурионе, в реке макакац.
Я идиот? А твое воображение не поднимается выше миски с этой “дарьей?
” Бери пакет, подавись. Не бойся меня, не бойся. Не смей бежать от меня. Я
не соблюдаю правил движения, я могу попасть под машину. А вы чего,
фантаста не видели? У… Перепугаю сейчас всех…
Точно курциане… Но каждый из них издавал облако. Вы можете издать
облако? Эй, вы, пятеро, я вам сейчас скажу, где я брал “дарью”. А от того,
что ты меня стукнешь, ничего не изменится. Ай. Ты что, с ума сошел?
Хорошо. Я скажу. Здесь, за углом, в хозяйственном. Идите все туда. Бегом.
Бегом. Но там уже ничего нет. А, ха-ха-ха-ха. Я залился сатанинским
смехом. Не мешайте мне заливаться. Нет, бабушка, я не идиот. Я просто
неместный, я фантаст.
А вот и жена. Моя маша. Мой единственный переводчик. Маша, скажи им,
что я не понимаю их жизни. Куда они побежали? Зачем им эта “дарья”? Скажи
им, что я фантаст. Сказала? Они поняли? В любом случае пошли. Я тебе
нужен, маш?.. Да. Ну идем домой, геба. Идем, моя единственная связь.
Гаснет комета когоутека.

Алло, вы меня вызывали?..

Алло?.. Это милиция?.. Скажите вы меня не вызывали?.. Я вернулся из
командировки, а соседи говорят, кто-то приходил с повесткой меня куда-то
вызывают… Чижиков игорь семенович, лесная, 5, кв. 18… Я не знаю, по
какому делу… Нет, я не в магазине… Нет, не блондин… 33… Я на
всякий случай. Вдруг вы… Не вызывали… Может, ограбление?.. Я-то нет…
Но мало ли… Может, кого-нибудь оклеветал?.. Может, вы знаете?.. Нет,
пока ничего. Значит, вы не вызывали?.. Извините за беспокойство ой.
(Вздыхает.)
Алло?.. Это военкомат?.. Вы меня не вызывали случайно?.. Чижиков
игорь семенович… Да, обязанный, младший лейтенант… Ну, я не знаю.
Может, я уклоняюсь или не явился раньше. Мало ли что… Тут, говорят,
повестка была, а я в это время был в командировке… Лесная, 5, кв. 18…
Проверьте, пожалуйста, может, что-нибудь не так… Может, я чего-нибудь не
знаю. Может, вы знаете… Ну, может, допустил чего-нибудь… Нет. Значит,
вы не вызывали?.. Извините, пожалуйста. О. Кусок в горло не лезит.
Алло?.. Это суд?.. Вы меня не вызывали?.. Чижиков и. С. Лесная, 5,
кв. 18… Какое ограбление?.. Нет, не участвовал. Я в командировке был…
Алиби, алиби… Нет, не блондин… С кем связаться?.. И кого спросить?.. А
от кого сказать?..
Алло… 253 Добавочный… Николай петровича, пожалуйста… Николай
петрович, это чижиков от потапова… Я по вопросу вызова в суд… И.С. Он
просил меня к вам обратиться… Просто так, явиться и все?.. Завтра?.. А у
меня же нет на руках повестки… Пустяки… А в какую комнату это сделать?
.. Я же не знаю, по какому делу… Поэтому я и звоню… Вы не подскажете
?.. Не блондин, 167, сороковой, глаза голубые, 33… Я не морочу голову.
Была повестка… Я не знаю, может, вы знаете?.. Может, мне все-таки
прийти?.. Пока не надо. Но вы будете меня иметь в виду?.. Спасибо,
извините.
Алло, это диспансер?.. А это чижиковговорит.Выменяне
разыскиваете?.. Я не укрывался, но может, вы меня разыскиваете? И.С.
Лесная, 5, кв. 18… По этому адресу я прописан… Я понимаю, что меня
нечего искать, но может, вы меня не можете найти. Может, вы не так ищет
е… Не, девушка, этим я не занимаюсь… Нет, вы трубку не бросайте. Вы
проверьте, повестка была… Это не шутка… Чувствую себя хорошо… Я-то
не подозреваю. Может, вы?.. В последний раз?.. Месяца два назад… Нет, не
жаловалась. Хорошо знаю. Мы вместе работаем… Нет. Ничего… По утрам?..
Прозрачная?.. Сейчас посмотрю, подождите, пожалуйста… Алло, прозрачна
я… Я посмотрел… Два месяца назад… Не случайная… Работаем. Бок о
бок… Может, кто-нибудь заявлял… Я-то ни с кем, но, может, кто-нибудь
заявлял… Куда позвонить?.. В милицию… Сказать, от вас?..
Алло. Это милиция?.. Это чижиков из диспансера. Мне сказали, чтобы я
к вам обратился… Не блондин… Лицо чистое. 167, Сороковой, 33, голубы
е… Я все-таки зайду… Ну, пожалуйста, доведем до конца… Можно?..
Спасибо. Бегу.

Специалист.

Бебеля, 21, кв. 3 – Нет звука?.. А изображение?.. Нормальное…
Хорошо. Я буду у вас с 5 до 7… Пожалуйста…
Да-да… Слушаю… Плохо шьет? Строчкунедает?Немецкая…
Свердлова, 8, кв. 47… Буду до 5… Пожалуйста…
Алло… Да, я… Почему болит? А вы согревающий компресс на ночь…
Нет, мой дорогой. Кто кого лечит? Я же вам оставил рецепт… Как,
потеряли? И что, температура поднялась? 38,3… Ничего без меня не
принимайте… Только горчичники к ногам. Я буду у вас между 6 и 8…
Лежите спокойно.
Да… Снова замолчал… А вы ему телеграмму давали? Я же вам
продиктовал текст… Ну пишите: “Надоедать не буду. Но хочу оградить тебя
от неприятностей. Жду на вокзале у газетного киоска в 20 часов. Наташа”.
Прибежит. Мужчины трусливы. Если позвонит – не разговаривайте. Все при
встрече. Потом мне расскажете… Не за что…
Алло… Это вы… Я вам неправильно предсказал. Вместо большой дороги
в казенный дом следует читать: “Задуманное вами исполнится вскоре. Вас
ожидает большая радость и спокойная жизнь, что вам будет в награду за
пережитое. Насчет личных интересов можете не сомневаться. Они окончатся
удачно, и в жизни вашей удачи будут продолжаться вплоть до преклонных лет.
” Записали? Если что-нибудь будет неправильно, позвоните, уточним… Я
думаю, все будет хорошо.
Да… Алло, с этим? Попробуйте сметану с пивом за 4 часа до. Полное
отключение радио и телевидения. За три часа чай с малиной и коньяком.
Мюзик-холл с коньяком в антракте. Минут за 20 крепкий кофе с лимоном.
Проветрите комнату и позвоните мне. Если не поможет, будем действовать
током… 600 Вольт. Решающее средство… Всего доброго… В любое время…
Зам. Директора камвольного комбината?.. Минуточку. 298-18-23 С восьми
до семнадцати… Пожалуйста.
Да. Да… В “смене” сегодня “люди и розы”, сеансы в восемь, десять,
12, и т.Д. Через каждые два часа… Пожайлуста…
А-а. Арноль степанович… Откладывается у вас ревизия… Она нагрянет
внезапно 18 января в 10 утра… Будьте здоровы. Звоните…
Да… Слушаю вас, товарищ… Нет, мой дорогой. Так перед людьми не
выступают… А мы вот взгреем вас на коллегии. Тогда вы возьметесь за
дело… Что значит – записочки посылают? А вы отвечайте… Ну, мой милый,
вы за это зарплату получаете. Все.
16-Й. Я – таганрог. Посадку разрешаю… Ветер 13 боковой…
Алло… Да… Пылесос “ракета”? Бьет током?.. Провод не отсырел?..
Попробуйте просушить… Канатная, 14, квартира 3… Хорошо, буду у вас до
трех.
Натирку полов сейчас некому… Звоните в пятницу.
Да-да… Не подошла?.. Ей 35… Вам 55, слава богу… Не читает
газет… Что вы от нее хотите?.. Она не знает, где лаос?.. Так обьясните
ей. Постойте… Вы просили… Вот у меня записано… Не старше 35.
Блондинку. Не больше одного, не старше 10. С высшим. С удобствами. Не выше
3-го этажа. Район парка культуры… Ничего – насчет газет… Ах, вы решили
добавить… Надо заранее… Записывайте. Лесной проспект, 18, корпус 3,
кв. 14… Библиотекарша. Вся периодика через нее.
Что у вас?.. Ого… Завтра вводите новую камеру вильсона… В
серпухове?.. Посчитайте заново эффект броуди-гладкова. Подставьте лямбда
2,8 вместо 3,1… Да. Должно сойтись… Держите меня в курсе…
Нет, мальчик, амнистии в этом году не будет.
У вас что?.. Пьеса… А вы попробуйте поменять концовку. Не грустно
лег, а радостно вскочил… И не на кладбище, а в санатории. И позвоните
мне… А сейчас, извините, у меня обед… Он развернул бумажку. Прижал
пальцем котлетку к кусочку черного хлеба и начал есть,глядяв
пространство.

Он таким не был.

– Здравствуйте. Сегодня у вас день рождения? Очень приятно. Извините,
что я без подарка. Спонтанно получилось. Пробегал мимо, ничего не успел,
пробегаючи. Сейчас все так рано закрывается.
А собственно, какой у вас размер, хозяюшка?.. 46, 2… Все равно
ничего не было.
Спасибо. Салатику?.. Ага. Нет, нет, сюда. Селедочки?.. Можно, можно.
Вот этой рыбки. А там что краснеет?.. Можно, можно,красненькой,
солененькой, трескучей, даже еще кусочек. А это что, желтенькое?.. Ложечку
можно. И помидорочку солененькую, сочненькую. Сами солили? Как интересно,
ну, тогда еще одну.
А что ж хозяин себе ничего не берет? (Выискивает, что бы еще взять.)
Хоть бы… (Кряхтит: Блюдо далеко.) Ломтик хо-ло-дца себе положили. И
соседка моя ничего себе не берет. (Накладывает себе.) Гусиный паштетик
мягонький, легонький, полезненький…
(Испуганно.) Ой. Водочка… Кто это мне?.. Вы, соседик – соседушка?
Мой ласковый. Когда же вы плеснули?..
Соседушка, милый, вас как?.. Сеа суа саныч… Кто наши гости?.. Вот
этот чем занимается? В клетчатом? Я не показываю селедкой, я спрашиваю.
Профессор философии… Му-гу. Имя?.. Игорь семенович. Му-гу.
Игорь семенович, одному человеку нужно сдать экзамен по философии. Вы
не могли бы просто попросить своюассистентку…Ну,так,без
обязательств. Просто пусть примет у него и все. А я бы завтра вам позвонил
и все. А? Когда вам удобнее? В 4. Мне удобнее в 5. Ну пусть будет в 5. Ваш
телефончик, пожалуйста… (Бормочет) зести сисать сять сосок сять сисисят.
Ага… Ага… За родителей. А вон тот лысый, с прыщом? Директор
книжного магазина?.. Имя?.. Георгий петрович? Георгий петрович. Как вам
именины? Великолепные. У вас там не нашлось бы пишущей машинки?.. Одной?..
Я бы к вам зашел с одним человечком?.. А?.. Нет… А билет на симферополь?
.. Ну, почему-нет?.. У вас же есть кто-то на вокзале?.. А пишущую машинку?
.. Ну, если не смогли билет на симферополь, то хоть одну пиш. Машинку?..
Завтра?.. Вы меня узнаете?.. Не пейте, вы меня забудете.
Кстати, вам, игорь семенович, этот человек скажет – от константина.
Не забудете?.. Адресок вашего заведения, георгий семенович, э-э, простите,
петрович? Синакевича, 17, троллейбус 3, 5, 7, остановка “больница”. До
завтра. То есть мы еще гуляем, но до завтра. Главное, чтобы вы меня
узнали. Правда, я напомню.
Что это вы себе накладываете, хозяин?.. Мне тоже, пожалуйста,
положите, пожалуйста. Ага. Спасибо, пожалуйста.
А вы чем занимаетесь, сосед по столу? Как вас?.. Миша – студент…
Где студент? В чем студент?.. В кораблестроительном студент… Имеете
отношение к приемной комиссии?.. Никакого… Просто студент. Ну, передайте
мне жаркое. И этот кусочек. И ту косточку. И картошечку. Нет, левую. От
себя.
Ну, и жаркое, хозяюшка. Где вы такое мясо берете? Что вы говорите,
где?.. А меня с ним свести не могли бы?.. А сейчас мы бы не успели?..
Значит, завтра. В 3. Возле магазина. Вы меня запомнили?.. Не пейте, вы
меня забудете. В 3 возле магазина. Где магазин? Возле кинотеатра. Справа
от кинотеатра?.. Если стать к кинотеатру лицом, то слева. Тише все. А
спиной – справа подвальчик. “Мясо – рыба”. До завтра. Мы еще… Я понима
ю… Но мысленно я уже там. Физически здесь, мысленно там. А в мебельном,
хозяюшка, никого?.. Все, спасибо и на том. И на том…
Что вы, хозяюшка, едите?.. А-а-а. Нет, нет, заберите. А чем именинник
у нас занимается?.. Врач… Где врач?.. В чем врач?.. Ага. Имя?..
Послушай, витя, ты не смог бы мне достать интенсаин? А в больнице?..
А на отделении?.. А у знакомых?.. Один флакон… А полфлакона?.. А
четверть?.. Завтра в 4… У диспансера. Адрес радостного заведения?..
Ступакова, 4, трамвай 12, 2, 6. Все-таки – два флакона?.. Ну, хорошо,
один. Ну, ясно, ясно, половину. Ну, черт с тобой, четверть. Только
раздразнил.
Что, уходим, хозяева хотят спать?.. Значит, уходим, хозяева хотят
спать. И сосед уходит? Как же я останусь, когда все уходят? Тоже уйду. А
что это там белеет?.. Кусочек, пожалуйста, на посошок… (Жует.) Мнь-а.
Мнь-а. Вкусненькое…
А что это там ребенок ест?.. Все, идем. До свидания. Спасибо. Будем
заходить, а как же. Теперь то уж точно.
Какая лестница темная… Что это у вас в портфеле твердое, как
камень?.. Диссертация? На какую тему? Идеальные обьекты в физике… А вы
сами где?.. В институте полупроводников? Постойте, мне там что-то было
нужно… Ой, мне там что-то было нужно… Ничего, ничего, я сяду в ваш
трамвай. Вы скоро выходите?.. Мне тамчто-тобылонужно…Не
отворачивайтесь, вы меня забудете. Ая-я-яй.
У вас лекарства? Нет. Лекарства не у вас. Телефон?.. Не у вас. В
универмаге?.. Никого. На санэпидемстанции?.. Тишина… А где у вас
знакомые? Только в своем институте? Может, у них есть знакомые в
управлении гостиниц? Вы кто? Философ? Там же был один философ? Вы второ
й… У вас в буфете что-нибудь необычное?.. Сайра?.. Кета?.. Бок?..
Стойте, стойте. Ну, сходите, сходите. Да нет, я не схожу. Не имеет смысла.
Какой холодный вагон.
Товарищ водитель, я случайно попал не в тот трамвай, я впервые в
трамвае, я из деревни. Вы не могли бы в виде личного одолжения чуть дальше
остановить? Приостановить? Вон возле того камня. А мне там удобней, за
угол, и я попадаю… Ну, лично для меня… Ну, для меня… Лично…
Во-во-во… Камень, камень… Не быстро, вы меня уроните. (Равнодушно.)
Спасибо большое.
(Двигает головой вслед за метлой дворника.) А вы бы не могли здесь
подмести лучше? Вот здесь, возле моей двери? Пожалуйста. Ну, лично для
меня. Вот теперь здесь. Протрите, пожалуйста. (Вращает головой, следя за
тряпкой.) Так… И песочком… А сейчас я пройду. Спасибо.
Он вошел в свою квартиру, закрыл дверь и в темноте затих.

Он – наше чудо.

Он – наше чудо. Он – наша гордость. При виде женщины встает, дает ей
стул, пальто. Не спит на собрании. После доклада о международном положении
и происках реакции ему стало плохо. Остальные, окружив, долго смотрели на
него и, даже проводив “скорую”, не могли разойтись. Так это на всех
подействовало. Через него сам начинаешь чувствовать. Ему скажут: “Не
волнуйтесь, мы этот вопрос решим через неделю”.
Он верит. Запоминает, приходит через неделю. И спрашивает: “Ну как?”
Что – как?.. Все забыли о чем это он. Ах, об этом… Через него
чувствуешь. Мы им просто гордимся. Он ведь, вобщем, вреда никакого не
приносит, но удовольствия масса. Видит: “Посторонним вход воспрещен” – не
затолкнешь. Все туда рекой текут, что-то выносят оттуда, он – ни с места.
Такая канареечка. Все-таки под сорок и такое чудо маленькое.
А если по знакомству что-нибудь, то вообще не дай бог. Некоторые
видят, как он живет, как одет, – пожалеют. Иди, мол, туда, я там
договорился. Не идет. Серьезно.
К нам толпами валят, спрашивают: Где он. Мы говорим, вон он, у окна.
Он работает, на него стоят смотрят. Одна чертежница жевала и смотрела на
него полдня. Он же отказывается стричься, лечиться, дома все механизмы не
действуют. Гонят его – иди стригись, лечись, чини – не идет. Не может в
рабочее время. А в нерабочее время те же тоже не работают. При всем при
том поговори с ним – ничего такого не почувствуешь. Никаких закидонов, как
вы, как я… То есть, видимо, что-то есть, но внешнее… Все ко мне бегают
– я с ним рядом сижу. Я говорю: “Что вы бегаете? Он действительно такой.
Не надо его раздражать”.
Кстати, он холостяк. Мы его уже знакомили. Он симпатичный, если бы не
одежда. Он же все в магазинах… Еще в начале месяца, чтобы без очередей.
Ну и выглядит, как из допра. Все на нем “скороход”, “красный богатырь”,
“кемеровский комбинат”. Но если эту керзу и дерюгу содрать, он там
симпатичный.
Знакомили, знакомили. Ну, конечно, эти женщины не довольны были. Даже
пожилые, которым вообще терять нечего: Стихи читает, книжки дарит, чай
пьет – идиот, в общем. Нам тоже крыть нечем – у них факты. Мы говорим:
“Ну, он такой. Принимайте его таким”. – “Это что ж, он на зарплату жить
будет?” – “Будет. Он же не прикидывается. Он действительно такой. Это же
он как-то сказал: “Давайте напишем, пусть этого продавца заменят другим,
иначе будет”.
Честное слово, душой возле него отдыхаешь. Намотаешься где-нибудь,
налаешься, наобещает тебе кто-то золотые горы, а сам вообще не явился
приходишь к нему: “Расскажи, как ты себе представляешь… Вот, вообще…
Как бы ты хотел?.. А какие должны быть отношения?”
Он говорит, а ты сидишь, думаешь о чем-то. Как на берегу моря… Мы
его очень бережем. Говорят, где-то девочка появилась под архонгульском.
Такая же. Если их познакомить, окружить плотно, накрыть чем-нибудь сверху,
интересная порода людей может пойти.

Тараканьи бега.

Встретились два таракана. Один из них был интеллигентом, а второй
просто спросил: “Как вы относитесь к большому спорту?”
– Большой спорт прекрасен. Прекрасно желание побеждать любого,
колоть, забивать. И нет больше радости, чем убедиться, что другой сломлен.
Я это понимаю, но это не для меня. Шахмат я боюсь, потому что там
обязательно унижают одного из двоих. Ему доказывают, что он слабее, и
просят не раздражаться. Видимо, это прекрасно, но не для меня.
И они поползли дальше, преодолевая водопроводную трубу.
– И, вы знаете, я любуюсь лицами чемпионов, хотя они получаются
несколько мрачноваты. По мне, пусть не такие уж чемпионы, пусть подобрее и
из дам – повеселее и, простите, поженственнее. Чтоб не такая тяга
преодолевать себя и партнера, она же когда-нибудь станет женой.
Они остановились у газовой колонки. Вокруг разливалась приятная
теплота.
– Я не против карьеры даже в спорте. Но спорт ради карьеры?..
Простите. Приятно увидеться и поговорить с мохаммедом али, но жить под его
руководством?
В это время вспыхнул свет. Они помчались. Один успел нырнуть в щель.
– Куда же вы, а я?..
– Не сочтите предательством, вас опрыскали. Может быть, большой спорт
– это плохо. Но элементарная физическая подготовка… Особенно для
интеллигенции.

Довели.

Директор нажимает кнопку. Появляется секретарша.
Директор. Попросите ко мне семенова.
Появляется семенов.
Директор. Семенов?
Семенов. Да.
Директор. Вон отсюда.

Нюансы.

– К тебе можно зайти?
– Можно. Но есть нюанс.
– Какой?
– Муж.
– Значит ты замужем? Поздравляю. Ну как?
– Хорошо.
– Муж хорош?
– Хорош, но есть нюанс.
– Какой?
– У него семья.
– Ага. Так он с ней?
– С ней, но есть нюанс.
– Какой?
– Он у меня все время.
– Значит, хорошо?
– Хорошо, но есть нюанс.
– Какой?
– Я люблю другого.
– Почему же ты не там?
– Он меня не любит.
– Значит можно зайти?
– Конечно.

Сбитень варим.

Сбитень варим у себя. Соседка снизу прибежала.
– Что вы здесь делаете?
– Сбитень варим “встань трава”. Старинный русский напиток. Вода, сто
граммов сухого вина, мед, и варится. Как только закипит, вливаем водку и
гасим. Пить теплым.
Соседка прекратила кричать, присутствовала. Сосед присутствовал.
Дальние соседи пришли.
– Что делаете? Почему тишина?
– Сбитень варим. “Встань трава” – старинный русский напиток. Мед,
водка, пить теплым.
Соседи присутствовали. Весь двор затих. Участковый явился.
– Почему подозрительно?
– Сбитень варим, старинный русский напиток “встань трава. Светлеют
горы”. Пьем теплым.
Участковый побежал переоделся… Выпили сбитню теплого… Посидели…
Разошелся двор. Зашумел. До поздней ночи свет. Люди во дворе. Кто по году
не разговаривал, помирились. Дерево облезлое полили. Стол под ним. Ворота
закрыли. Окна открыли. Танцы пошли. Любовь пошла. А глаза вслед добрые.
Каждый ключик сует – идите ко мне. Посидите у меня.
Песню пели старинную “раскинулось море…” И современную “нежность”.
А посреди двора котел, а из него пар аж по всем дворам. Пока в ворота не
постучали.
– Чего у вас там?
– Сбитень варим. Старинный русский напиток “встань трава”, отвечает
участковый и помешивает.

Ночью.

Стемнело. Опускается ночь. Я не могу уснуть. Я верчусь. Раз, два,
три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Раз, два, три, четыре, пять,
шесть, семь, восемь… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь…
Вот я к вам пришел. Да, сейчас. Именно. Я не ответил вам сегодня днем в
вашем кабинете, когда вы на меня пошли, как танк. Я сообразил потом, на
лестнице. Я могу также пойти на вас. Мне есть что сказать. Я не сообразил
сразу. Ха-ха. Отвечаю сейчас, ночью. Первое. Второе. Третье. Четко. Где вы
слышали такие выражения? Раз. Два. Четко, сжато, лаконично – характерно
для меня. Мною сделано это, это, это. Не сделано то-то, то-то, то-то. По
таким причинам. Лаконично, скупо, сжато, телеграфно – рубленый стиль.
Ваши слова: “Дурака валяешь, детский сад развел”, “на горшке сидеть”.
Мой ответ: “Я здесь по распределению – раз. Сижу не на горшке, а в
бедламе, которым вы жутко руководите, – два. И ничего вы мне не сделаете –
три.” Отвечаю сжато, скупо, лаконично – характерно для меня. И болтаю
столько, сколько нахожу нужным.
Пожилой человек, перестаньте говорить чушь. Я тоже с высшим, я тоже
могу нахамить. Ха-ха. Продолжаю мысль, не давая опомниться: “Доверять надо
всем. И мой детский лепет это смелый ход вперед”. Дайте ему воды. Он не
выдержал. Он мне не интересен. Иду дальше. Какая ясная голова, какая
легкая походка.
Тетя катя. Это я. Так вот, тетя катя. Вы вахтер, а я опоздал. Я
пробегал. Вы крикнули. Я промолчал. И только на лестнице сообразил.
Отвечаю сжато, скупо, лаконично, остроумно – характерно для меня. “Штаны
потеряешь.” Глупо. Бежал достойно, хотя и тяжело дыша. “Все уже работают,
а он лезет”. Ну, не лезет, а идет к себе. А насчет “все работают”, то
ха-ха-ха. И я могу обернуться и прокричать назад большое оскорбление. “Не
надо вязанье в кобуре держать.” Поднимите ее. Отстегните портупею и дайте
ей воды. Она мне не интересна.
Так… Кто еще? Ночь приходит, а народу много. Всем, кому не ответил
днем, отвечаю сейчас. Каждый, кто хочет, найдет меня в любое время ночью в
постели. Я его жду.
Иду дальше, сохраняя хладнокровие и выдержку.
Он. Вы. Я – к нему. Нет уж, пропустите. Отстраняю рукой, вхожу. Он.
Вы. Слушайте. Вы собрали вокруг себя подхалимов и думаете, что правда к
вам не просочится. Она просочилась. Она здесь. Я в белье. Да, я в ночном.
Никто ему не скажет, кроме меня, ты стар. Твои традиции, которые ты так
уважаешь, – гибель твоя. Твои друзья, к фальши которых ты так привык,
гибель твоя. Твое самолюбие – гибель твоя. Твоя принципиальность – гибель
твоя. Не спрашивай мнение у тех, кто согласен, спрашивай у тех, кто
возражает.
Все. Он побледнел. Он осекся. Он не знал этого. Он мне не интересен.
Теперь вы, девушка. Я пробивался через весь вагон. Я стоял три
пролета возле вас, собираясь пошутить, но вы вышли вдруг. Видимо, вам было
нужно. Я растерялся. И только когда вагон со мной от’ехал, я сообразил…
Отвечаю скупо, точно, сжато, остроумно – характерно для меня. Пошутить я
собирался так: “Смотрите, как рвет водитель. Не мешки везешь.”
Вы резко ушли, оставив себя без этой шутки. Кто больше потерял?
Такими, как вы, полны вагоны. Таких, как я, мы там не видим. Только без
рук… Не надо меня целовать… Ну, не балуйтесь… Ну, все, перестаньте.
Я уже весь в помаде… Вы же видите – у меня опущены руки. Все. Ищите
встреч.
Вот и он. Стой, что ты мне крикнул вслед, а я не обернулся и только
втянул голову в плечи. Отвечаю тебе сейчас, ночью, резко, грубо, жутко,
сильно – характерно для меня. Хам. Я таких, как ты… Ты меня понял…
Смотри, как я беру тебя за грудь, как у тебя болтается голова, как мои
пальцы сжимают твой ворот. Они побелели. И это одна рука. Что будет, если
я применю вторую? Не извиняйся, не дрожи. Умей отвечать сильному. Ты
никогда не будешь кричать вслед. Или я тебя сейчас буду бить страшно,
жутко, сильно и резко. Характерным, присущим мне боем.
Я еще сильнее сжимаю твой ворот. Мои зубы скрипят. Ты задыхаешься. Не
кричи мне вслед больше. Не кричи. А теперь иди домой, шатаясь и
схватившись за горло. Ты уже запомнил меня. Ступай вон. Не оборачивайся.
Что?.. Ну, я же догоню… И бежать мне легко. Я лечу… Лечу…
Оставьте меня… Кончается ночь… Мне еще нужно повидать его. Моего
единственного… Я же не успел сказать ему самого главного. Это все
пустяки… Я сразу не нашелся… Это же все мелочи. Только тебе я могу
сказать… Только от тебя я могу услышать… Мы просто были в запале… Я
позвоню… Я позвоню…
Кончается ночь… Мне надо сказать маме, как я хочу сберечь ее. Я
позвоню… Я позвоню…
Сказать моей первой, моей ранней, что я любил ее и не говорил из
дурацкой сдержанности, которую называл мужской. И если бы я сказал второй,
что люблю, я бы ничего не потерял, а только стал бы лучше… Я позвоню…
Я позвоню…
Звонок… Я прощаюсь с вами… Одеваюсь. Ем. Бегу. Лечу. Сажусь и
молчу. Скупо, сжато, остроумно – характерно для меня.

Женский язык.

Все очень просто, если понимаешь женский язык. Едет женщина в метро.
Молчит. Кольцо на правой руке – замужем, спокойно. Все стоят на своих
местах. Кольцо на левой развелась. Два кольца на левой – два раза
развелась. Кольцо на правой, кольцо на левой – дважды замужем, второй раз
удачно. Кольцо на правой и серьги – замужем, но брак не устраивает.
Два кольца на правой, серьги – замужем и есть еще человек. Оба
женаты. Один на мне. Оба недовольны женами.
Кольцо на правой, одна серьга – вообще-то я замужем.
Кольцо на левой, кольцо на правой, серьги, брошь – работаю в
столовой.
Темные очки, кольца, брошь, седой парик, платформы, будильник на цепи
– барменша ресторана “восточный”. Мужа нет, вкуса нет, человека нет.
Пьющий, едящий, курящий, стоящий и лежащий мужчина вызывает физическое
отвращение. Трехкомнатная в центре. Четыре телефона поют грузинским
квартетом. В туалете хрустальная люстра, в ванной белый медведь, из пасти
бьет горячая вода. Нужен мужчина с тряпкой и женской фигурой.
Ни одной серьги, джинсы, ожерелье из ракушек, оловянное колечко со
старой монеткой, торба через плечо, обкусанные ногти, загадочные ноги:
Художник-фанатик, откликается на разговор о ферапонтовоммонастыре.
Погружена в себя на столько, что другой туда не помещается…
Бриллианты, длинная шея, прическа вверх, разворот плеч, осанка,
удивительная одежда, сильные ноги – балет большого театра. Разговор
бессмыслен. Вы пешком, а я в “мерседесе”. Поговорим, если догонишь…
Кольцо на правой, гладкая прическа, темный костюм, белая кофта,
папироса “беломор” – “что вам, товарищ?.
Кольцо на правой, русая гладкая головка, зеленый шерстяной костюм,
скромные коричневые туфли и прекрасный взгляд милых серых глаз – твоя
жена, болван.

Дай ручку, внучек!

Дай ручку, внучек! Юзик, юзик, дедушка не может быстро, дедушка
устал. У дедушки ноги старенькие. Давай посидим. Ты же хороший мальчик.
Сядь, юзенька, сядь, дорогой. Я сказал сядь! Я стенке сказал или кому я
сказал?! Дедуля что сказал?.. Что надо дедуле сказать?.. А, бандит, чтоб
ты был здоров, арестант. Если бы у меня было такое детство! Ну-ну.
Наша мама всегда стирала, а мы всегда ходили грязные… И какой
гвалт… Пятеро хотят писать, один хочет селедку. Какие книжки, какие
тетрадки?.. Я еще получил очень удачное образование, я чинил примуса. Ты
слышишь, юзик, головки, пистоны, насосы, я знаю, главное – это керосин,
чтоб он горел… Моя вся жена пропахла керосином. Нас нельзя было позвать
в гости: Они от нас имели аромат… Собаки падали в обморок. Ты не знаешь,
что такое примус. Вся одесса качала по утрам и вечерам, и ревела, и
взрывалась.
Я тоже был отчаянным, я имел троих, и они выросли. Старший стал
военным, утонул в керченском проливе в первые дни войны. Младший окончил
политехнический, уехал в новосибирск, твоя тетя закончила консерваторию,
сидит в москве… Все раз’ехались, все ищут счастья. Только мы остались на
месте… Ты знаешь, юзик, я так смотрю и думаю, что я такого сделал
особенного?.. Так я тебе скажу, что. Ничего… Все вложил в детей. Стакан
молока – дети. Кусочек яблока – дети. Ложка сахара – дети. Твой папа был
слабый мальчик, ему нужны были витамины. А твоей тете нужен был приличный
инструмент – она в консерватории. Так всю жизнь. Вы маленькие мы
переживаем, что вы болеете, вы старше мы переживаем, что вы плохо кушаете.
Потом вы устраиваете нам попадание в институт – мы ночи не спим. Потом вы
женитесь – с нами такое творится, моим врагам!
Что надо сказать дяде? Ну!.. Здра… Ну!.. Здра… Ох, я ему напомню,
так он всю жизнь будет помнить. Ну!.. Здра… Такой буц здоровый, 4 года
скоро.
Отдай девочке мячик. Отдай, солнышко. Ухаживай за ними. Все равно они
отдают нам больше, если они хорошие. Все равно они отдают нам все, если
они золотые. Твоя бабушка была и ударник, и застрельщик, и я знаю кто?.. А
дети на ней, весь дом на ней. Я ей говорю, соня, перестань… Перестань.
Дети все устроены, мы на пенсии. Перестань, соня, поспи до восьми. Поедем
к детям. Дети за нами будут ухаживать.
И мы сели на колеса и поехали в новосибирск, где твой папа кандидат,
а мама аспирант. Все математики, все в очках, а кто будет варить обед… И
я вижу, моя соня стирает, а я выкручиваю. Она моет полы, я стою в
очередях.
Кое-как поставили этих кандидатов на ноги. Поехали к дочке. Уже
москва, уже скрипачка, уже все удобства. И что я вижу?.. Соня стирает, я
выкручиваю. Соня варит, я стою в очередях.
Поставили на ноги скрипачей, сняли у них с шеи детей, вернулись
домой. Дома отдохнем. Летом у моря. Мы на пенсии. Дети с’едутся, будут
ухаживать. Дети сьехались… Что я вижу, юзик?.. Соня стирает,я
выкручиваю. Соня варит, я тяну с базара кошелки – лошади оборачиваются.
Дети должны отдохнуть. У детей один только месяц. Так мы не пойдем на
море. Я не помню, когда я был на пляже. Лет 10 назад. Случайно. Не важно.
Мы отпляжили свое.
Что нам надо, юзик?.. Чтобы у детей наших было немножко больше
счастья, чем у нас. Чтоб ты уже попал в институт и удачно женился: Есть
такие жены – моим врагам, ты знаешь. И чтоб у тебя были хорошие дети, и
чтоб они попали в институт, и удачно женились, и чтобы у них были свои
дети, тоже хорошие и тоже способные. А мы будем ездить и не будем говорить
о болячках. Потому что у кого их нет, и еще не хватает об этом говорить.
И будем смотреть на наших внуков, и радоваться, и потихоньку уходит
ь… А все это называется просто – хорошая старость.
Правда, юзик?.. Ты же все понимаешь. Ну, давай ручку дедушке,
золотко. Мы уже идем. Бабушка нас ждет. Дай ручку. Чтоб ты не знал, что я
видел… Чтоб ты был здоров! Юзик, дедушка не может быстро, не забывай.

Я прошу мои белые ночи.

Я прошу мои белые…
Я прошу мои черные ночи…
Я хочу жить всюду.
Мне нужно мое черное море, мои льдины, мой север и мой город москва,
мои люди, мои клубы, красота моих башен, моих башен двенадцатиэтажных,
моих многих людей, моих толп. И бриллианты проспекта калинина, и перламутр
влажного невского, и горячий изумруд дерибасовской. Я пропаду без этого. Я
хочу, чтобы люди мои жили и жили, чтоб души их были так же полны, как
головы, интересной работой, и жизнью нашей, и музыкой, и зеленью, и
морской водой, и дождями весенними, и трепетом к женщине, и любовью к
детям ее.
Я хочу ходить по родине. Я хочу, чтобы меня всезнали.И
разговаривать долго и доверчиво. И не марать глаз неискренностью, рук не
портить дрожью.
Я хочу ходить по родине, знать все языки ее, чтоб любить всех ее
женщин, стоящих и сидящих у русских печей, у котлов и мангалов…
Я зароюсь в песок южной кушки немножко. Я прогреюсь. Я накалюсь. И,
раскаленный, бегом побегу на север. И – в снег под архангельском. Ночью в
тайге. И пусть плавится подо мной, растекается весной мой снег. И когда я
совсем замерзну и когда я окоченею, я бегом побегу на восток в долину
туманов, в долину горячего пара, ключей горячих, пахучих и упаду. И,
окоченевший, на ключах полежу, и согреюсь, и посмотрю нерест лосося, и
кеты, и крабов поем любимых, и рыбы много увижу, которая течет ртутью; мои
ребята в зюйдвестках ловят, вылавливают, рубят ее ножами… И, наевшись
рыбы и отогревшись, бегом побегу через всю родину на запад. Через урал, по
соляным местам. По волге. Задержусь в челнах на стройке, где интереснее
всего.
Я стар. Я толст. Я гипотоник и ипохондрик, но, если б мне пришлось
однажды, ушел бы я в армию или в челны. Там или там мне интереснее всего.
Или лететь в три “маха”, или в лодке на севере подо льдом, или в челнах
под молодым начальством. Не знаю, как вы, а я для него все сделаю. В
челнах есть такие.
Боюсь, когда будет готово и с лязгом пойдет конвейер, станет обычно,
станет однообразно, станет то, что было. И начальники будут старыми, а я
говорил, что люблю молодым подчиняться.
Челны, челны и – на запад. Мой запад. Доступный мне запад. Запад
моего паспорта. Который дает мне право на неограниченное передвижение в
среде, ограниченной моими пограничниками. Получилось чуть-чуть ехидно, это
уж мой несносный характер. Люблю приправить патетику специями.
Итак, мой запад. Это прибалтика. Географически и человечески. Ближе к
европе. Кафе у них. Сливки сбитые. Буквы латинские, что поражает и
утихомиривает. И совершенно неясный и непонятный эстонский язык. И
красивые мужчины, похожие на мужчин, выведенных искусственно. С крупными
руками, что так нравится женщинам и нравится нам, мужчинам помельче.
Там уж я раскушу варьете. Почти ночное. Со столиками и программой.
Там уж я посижу, как иностранец с переводчиком, в темноте, в полупустом
баре. Это тоже запад – полупустой бар.Иночьюпойдуглядеть
средневековье. Ригу и таллин. И католиков, и их высокие-высокие соборы со
скамьями и органом, где музыка льется на спину и хочется верить, что не
умрешь, что царство небесное не отменили, а что-то будет. Потому что
нельзя же так просто – упал и перестал. И все остается людям, и что-то
остается детям. Это понятно. А хочется для себя. Хочется произрасти в
чем-то или перейти во что-то и посмотреть, что будет. Об этом тоже можно
думать среди чистых деревьев, и домиков, и молока, и пахучего масла.
А когда мне наскучит тишина и вежливость, я рухну в москву. Я ринусь
в толпу еще тихий и вежливый. И здесь мне покажут. Меня здесь заставят
быстро двигаться и брать не торгуясь и не торгуясь отдавать. Потому что
столько желающих, что желаний значительно меньше. И от грохота машин не
услышишь пианино в доме напротив и дом не увидишь от дыма, когда они
дружным газом уходят под зеленый, и постовые зеленеют в газу на подьеме.
Машины и люди. Тысячи и миллионы. Чем можем, отравляем среду
обитания. Выхлопом и перегаром. Недоверием и дымом электростанций. А жить
хочется здесь, где людей много. В этой давке и для сердца найдешь и для
беседы. Студента-математика-международника-астрофизика столстым
портфелем. Или художника с бородой и загадочным взглядом. Без денег, но с
принципами. Или без принципов, но с продуктами.
В этой толпе можно найти трех женщин: Умную, добрую и красивую. И
полюбить всех трех сразу. И получить взаимность. После того, как вы
отчаялись найти их трех в одной.
В этой толпе можно встретить прелестную собачку, пуделя карликового с
бантом, черненького, в галифе и носочках. Здесь можно встретить злую
старуху с каменным локтем и ненавистью к миниюбкам и аппетитным коленкам в
метро напротив. Боже, от этих коленок в метро напротив у меня ломит
пальцы, и я буду думать об этом отдельно, это я вам обешаю. Вообще, я хочу
жить, пока я мужчина. Такая у меня задача. А когда этого не будет, я мирно
перейду в царство небесное, не уходя с ваших улиц. Я буду тихим, райским
старичком с румянцем, с подскрипывающим голоском, и звать меня будут
владимир михайлович, и я буду давать девочкам книжки и картинки и целовать
их глазами, светящимися от оригинальных воспоминаний.
Нет, нет. В толпе надо быть мужчиной, по крайней мере внутренне.
И ревновать.
И вообще.
В этой толпе можно найти много инженеров, которые быстро будут идти с
работы или на работу, смотря куда им интереснее или куда им больше
хочется. В любом случае у них в глазах оживление преследуемого.
В этой толпе самая читающая в мире в метро публика.
Есть несколько причин:
А) действительно интересно, что там пишут;
б) долго ехать, устаешь глазеть на чье-то лицо;
в) те же коленки, то есть прячешь нахальный взгляд в конспект;
г) не уступать место и заслонять его газетой;
д) все-таки нет своего автомобиля и вместо руля держишь журнал того
же названия.
Из этих причин и может сложиться благородный образ пассажира с книгой
в переполненном вагоне, где глаза и буквы прыгают в разные стороны.
В этой толпе можно встретить будущих больных гриппом, ныне просто
бациллоносителей. С мокрыми носами и сухим лбом.
А также врачей с портфелями, в халатах под пальто, с бюллетенями в
папках, где трафаретом выдавлено: “Катар верхних дыхательных путей”.
В этой толпе можно встретить человека из автомобиля. Его легко
заметить: Он пробирается поперек, он широк в заду и вышел на одну минутку
купить чего-то – и опять в машину, чтобы гордо ехать параллельно нам. У
нас уже такого вида не будет. Даже если мы в такси. Слишком узки в заду и
сидим так, как будто оно вот-вот из-под нас выедет и оставит нас на
мостовой с чемоданами.
В этой давке вам попадутся двое. Которых я не хочуназвать
влюбленными, потому что не знаю, как они сейчас. Настоящие влюбленные, как
все дикое, разбегаются под напором цивилизации и всеобщего среднего
образования. Любовь уходит из центра на окраины. В заповедник. Глаза
мужчин утомлены встречами. Браки называются союзами. Семьи очагами. И
чтобы не влюбляться, некоторые просто договариваются под девизом: “Тебе
пора и мне пора”. А влюбленные, как лани, зашедшие в город, в песнях
встречаются чаще, чем в жизни.
В этой толпе можно встретить совершенно лысых. Абсолютно. Но надо,
чтобы стало жарко, тогда они снимут шапки и вытрут головы. Тогда все
увидят и скажут им: “Ну и что? Почему вы стесняетесь? Вы же лысые”.
А если у человека нет чувства юмора? Это не так видно, но очень
чувствуется. И он трудно дышит и много работает, и очень принципиальный в
толпе, и строгий, и кричит на нас. А нам хоть бы что, мы-то с юмором и
едем по своим делам и тонко понимаем, где он принципиальный, а где просто
хорошо работает…
А вот в толпе встретились молодые, серые, в серых глазах, серых
костюмах, с серыми галстуками и чемоданчиками “дипломат”, где записные
книжки с телефонами и днями ангела и маленькие карты-десятиверстки с
маршрутами вверх или за рубеж. Они почему-то так любят свою страну, что
больше всего почитают заграничные командировки, и работу в посольствах, и
выезды, и банкеты. Они так любят свою страну, что за командировку в женеву
с профессором или мюзик-холлом жизнь отдадут, маму разоблачат, дядю
волосатого оближут. И все в них есть. И любовь к любому и ненависть к нему
же. И это в умном человеке с хорошей фигурой. И пройдем быстрее.
Господи. Коленки… Ах, да. Мы условились о них поговорить отдельно,
немножко выпив и откинувшись в кресле. И не на табуретке, потому что не
откинешься, а упадешь…
А есть, наоборот, инвалиды, стесняющиеся своего вида. Своих голубых
точек, или протезов, или глаза стеклянного. Они, которые потеряли это в
огне, потеряли потому, что не боялись, теперь стесняются, а мы бегаем и
стесняемся их поддержать. Это в нас что-то сидит. Это наш недостаток. Мы
потому и бегаем, что они хромают.
А есть дети, которые сами не передвигаются. Их несут. А они поют
смешными голосами и приветствуют нас и наше движение. А сейчас их несут на
руках в башлыках, в валенках, и они тоже издают свой пар, но маленькой
струйкой. Они маленькие и лицом еще не владеют ипоэтомуочень
естественные, на что жалуются киношники. Говорят: “От ребенка не знаешь,
чего ждать. От взрослого, говорят, знаешь”. И со взрослыми киношникам
спокойно, то есть никак, то есть все за него надо придумать киношникам. И
реакцию его надо придумать. И любой взрослый с ходу сыграет, и даже
бесплатно. Потому что в них актерство всегда сидит. А что он думает,
никогда не узнаешь. До того не узнаешь, что кажется, может, и не думает
вообще. Я это про некоторых говорю. Потому что эти некоторые часто
встречаются и достигают таких крупных размеров…
В этой толпе еще много людей. И хороших. И так себе. И все себе. И
все другим. Потому что они разные. Простые и загадочные. Работают,
руководят, пилят и строгают, пишут и вычисляют, чтобы вагоны шли вовремя,
чтобы продукты в машине ехали, и пиво откуда-то и даже водка ее тоже
кто-то делает, и хлеб, хлеб каждый день, и вода, и время мирное, и животик
сытый, и в головах проблемы и вопросы, которые возникают на сытый желудок.
А мы создаем давку от своего количества и получаем синяки от кошелок
своих и чужих. На бедрах своих и чужих. Вашей жены и не вашей. Особенно в
час пик. Когда полуголые курицы расплющиваются, помидоры истекают кровью,
рукописи пропитываются повидлом. И держаться надо крепче, чтобы выйти там,
где вам нужно, а не там, где все выходят.
А жить хочется здесь, на людях. На многих людях. Жить и умереть в
огромной, огромной с севера на юг, с запада на восток, стране, где шумят
поезда, ревут самолеты. И люди ездят и встречаются, чтобы разойтись или
остаться вместе навсегда.

Ставь птицу.

За столом – кладовщик. Перед ним – механик с мешком.
Механик. Здравствуйте.
Кладовщик. Здравствуйте.
М. У нас к вам сводная заявка.
К. Сводная заявка?
М. Я думаю, прямо по списку и пойдем.
К. Прямо по списку и пойдем.
М. Втулка каноническая.
К. Нету.
М. Канонической втулки нету?!
К. Откуда, что вы? Не помню, когда и была.
М. Каноническая втулка? Я же из далека ехал…
К. Так, из далека. Я сам не местный.
М. А ребята брали.
К. Какие ребята, кто их видел?
Механик вынимает из мешка стаканы, бутыль, наливает. Оба молча
выпивают.
М. Втулка каноническая.
К. Ставь птичку.
М. Что ставить?
К. Птичку ставь. Найдем.
М. Подшипник упорный дт-54.
К. Нету.
М. Так ребята брали.
К. Какие ребята?!
Механик снова вынимает стаканы, бутыль, наливает. Оба пьют.
М. (Прячет стаканы и бутыль.) Подшипник упорный дт-54.
К. Ставь птицу. Найдем.
М. Диски сцепления газ-51.
К. Еще раз произнеси, недопонял я.
М. Диски сцепления. Для сцепления между собой. Педаль специальная.
К. Нету.
М. Так… Ребята…
К. Нету!
М. (Достает стаканы, бутыль, наливает) ой!
К. А-а!
М. Ой!
К. А-а!.. Буряковый… Сами гоните… Хорошо. А то на соседнем заводе
спирт для меня из тормозной жидкости выделяют. У них там лаборатория –
культурно, но у меня судороги по ночам и крушения поездов каждую ночь.
М. Диски сцепления?
К. Бери сколько увезешь.
М. Псису?
К. Рисуй.
М. Уплотнения фетровывыстыеся восьмой номер.
К. Недопонял.
М. Фетровыстывыеся уплотнения восьмой номер.
К. Ах, фетровывыя?
М. Да, фетровывыстывыяся, но восьмой номер.
К. Все равно нет.
Механик наливает кладовщику. Себе!
М. Я не могу. Меня послали, я должен продержаться.
К. Один не буду.
М. Не могу – еще список большой.
К. Езжай назад.
М. Назад дороги нет! (Наливает себе.)
Выпивают.
Уплотнения фетровывые.
К. Где-то была парочка.
М. Псису?
К. Рисуй.
М. Пятеренки… Шестеренки… Вологодские.
К. Как ты сказал?
М. Сейчас. (Срочно уходит. Возвращается. Не попадает на стул).
К. Целься, целься.
М. Пятеренки… Шестеренки. Четвереньки вологодские.
К. А-а-а, вологодские. Нету.
М. Псису? (Наливает кладовщику).
К. Себе.
М. Не могу.
К. Езжай назад.
М. Назад дороги нет!
Пьют.
Пятеренки, шестеренки?
К. Пошукаем.
М. Псису?
К. Рисуй.
М. Пошукаем псису? (Неожиданно) здравствуй, аист, здравствуй, псис
а… Та-ак и должно бы-ыла-а слу-шисса-а. Спасибо, псиса, спасибо, аист…
К. Давай сначала до конца списка дойдем.
М. Дойдем, дойдем. Я уже почти дошел… Трисалата…
К. Чего – чего?
М. Трисаторные штуки, четыре псисы и бризоль… Экскаваторные шланги,
четыре штуки, и брызент…
К. Брезента нет. Пожарные разобрали.
М. Может водочки?
К. Нету брезента.
М. А коньячку?
К. Нету брезента.
М. Сосисочный фарш.
К. Нету брезента.
М. Банкет для семьи с экскурсией…
К. Нету брезента, и не наливай.
М. Верю тебе, гриша, если нет, ты не пьешь, потому что ты честный
человек.

Обнимемся, братья!

Уж сколько говорили, сколько писали об этом, что страдает у нас
обслуживание друг другом. Что хромает у нас хорошее отношение человека к
человеку.
Товарищи! Братья! Сотрудники! Соученики!
Я обращаюся к вам, дети мои!
Автоинспекторы и владельцы!
Официанты и голодные!
Кассиры и безденежные!
Вахтеры и те, кто пред’являет в развернутом виде! Перестаньте
враждовать, дети мои! Прекратим междоусобицы и распри! Протянем друг другу
руки!
Сегодня ты ко мне пришел, завтра я к тебе. Сегодня ты мне даешь щи,
завтра я вырываю тебе зуб. Зачем нам калечить друг друга, братья?!
Воспитатели, которые ненавидят детей, сложите оружие и выходите на площадь
строиться – страна задыхается без дресировщиков. Администраторы, не
переваривающие живых людей, тайге нужны лесники, от вас до ближайшего
жилья будет пятьсот километров непроходимых болот.
Кассир, дитятко мое, выглянь в амбразуру, я сегодня в новом галстуке.
Ай-яй-яй… Официанточка, сестричка, девушка! Чего ж ты на меня из
кухни со штыком наперевес?.. Кто ж тебя раз’ярил с утра, страстная ты моя,
что тебе самое лучшее сделать, какой самый дорогой подарок поднести? Уйти
к чертовой матери? Ухожу, родная, ухожу! Не нарушу ничем, не потревожу.
Пойду в магазин…
Здравствуй друг мой и брат, продавец. За что ты меня не любишь?
Посмотри на меня, я же точно такой, как и ты. Пальтишко, шапочка,
ботиночки, шнурочки. Куда ж я пойду? Только к тебе. Нас много?.. Верно. А
я в чем виноват? Ты же тоже размножаешься.
Любимый брат! Обними меня через прилавок. Всплакни и обслужи. Куда ж
деваться нам обоим? И пишут об этом и говорят, а пока мы сами не
договоримся, никто нам не поможет. Нарежь, птичка моя и взвесь.
А потом закроешь магазинчик и все расскажешь: И что яблочки не твои,
и колбаса не твоя, и выручка не твоя. А я тебе скажу, что и завод не мой,
и станок не мой, и ты не мой, и я не свой. Все наше, все родимое, все
свое. Чего ж мы друг на друга кидаться будем? Уж обслужи, кудрявый! А я
тебе гаечку подберу, в холодильничек твой вставим, и застучит он, запоет,
как канареечка, и ты будешь доволен и я. И хорошо нам всем станет, и
сойдет на нас великая благодать!
Обнимемся, братья!
Облегчим душу!

Нашим женщинам.

Женщины, подруги, дамы и девушки! В чем радость и прелесть встреч с
вами? Почему вы созданы такими? Нежная кожа, эти глаза, эти зубы и волосы,
которые пахнут дождем. Этот носик и суждения по различным вопросам.
Товарищи женщины, дамы и девушки! Назад! Вы уже доказали, вы можете
лечить, чинить потолки, собирать аппараты, прокладывать кабель. Хватит!
Назад! Обратно! В поликлиниках женщины, в гостиницах женщины, в цехах
женщины. Где же прячутся эти бездельники? Она ведет хозяйство, она
прописывает мужа и сидит в техническом совете. Она и взрослеет раньше и
живет дольше. У нас в новых районах одни старушки, где же старики?.. А вот
бездельничать не надо, будем долго жить. Пьем, курим, играем в домино,
об’едаемся, валяемся на диванах, а потом к ним же в претензии – мало
живем. Морщины в тридцать, мешки у глаз в тридцать пять, животы в сорок.
Кто нами может быть доволен? Только добровольцы. Лев пробегает в день по
пустыне сотни километров. А волк? Все носятся по пустыне, ищут еду. Поел
лежи. А у нас поел – лежи, не успел – лежи… У льва есть мешки под
глазами? Имей он брюхо, от него бы сбежала самая унылая, самая дряхлая
лань.
Они, конечно, зарабатывают больше нас, наши женщины, с этим мы уже
смирились. Они выглядят лучше, с этим мы тоже смирились. Они одеваются
красивее. Сейчас мы пытаемся что-то предпринять – надо,кружевные
воротнички, броши на шее… Но куда?! С лысиной на голове и брошью на шее
далеко не уйдешь. А какие у нас походки от долгого лежания на диванах и
сидения в кресах на работе?! Вы видели эти зады, черпающие землю?.. А зубы
от курения, потребления соленого, сладкого, горького и противного. А
глаза, в которых отражается только потолок.
Наши милые дамы, наше чудо, наше украшение. Вставать рано, собирать
детей и этого типа на работу. Самой на бегу проглотить маленький кусочек,
успеть причесаться, кое-что набросать на лицо. Прийти на работу и
выглядеть. И в обед занять очередь в четырех местах и все успеть. И
прибежать домой, накормить детей и этого типа. И бежать, и вытирать, и
шить, и починять. А утром будильник только для тебя. Для тебя будильник,
как для тебя огонь плиты, для тебя толпа и давка, для тебя слова, шипящие
сзади. А ты поправишь прядку и бегом. И любят тебя как раз не за это: К
этому привыкли. Любят за другое – за кожу твою, ресницы твои, за губы, и
слабость, и нежность твою. И тебе еще надо умудриться, пробегая в день
пятьдесят километров, остаться слабой. И ты умудряешься: Пойди пойми, что
главное. И я тебя люблю за все. Только прошу, остановись на бегу – на
работе, дома, встань спокойно, посмотри в зеркало, поправь что-то в лице.
Чуть сделай губы, чуть глаза, реснички вперед и наверх, покачайся на
красивых ногах и опять… А мы ждем тебя. Ждем всюду. С букетом и без. Со
словами и молча. На углу и дома. Приходи! И в дождь и в снег… И не все
ли равно!..

Короткие рассказы.

Бабочка вылетела из кармана, летучая мышь из рукава – давно не одевал
этот костюм.

Шли две женщины навстречу. Одна озабоченная, другая озадаченная.
– Чем вы озабочены? – Спросили люди озабоченную женщину.
– Я на рынок.
– А чем вы озадачены? – Спросили озадаченную женщину.
– А я с рынка.

Тот помер, не найдя смысла в жизни. А тот помер, найдя смысл в жизни.
А тот помер, не ища смысла в жизни. А этот вообще еще живет. Надо бы с ним
поговорить.

Ну приспособился народ! Ну публика вертится! Едят то, чего нет в
меню. Носят то, чего нет в магазинах. Угощают тем, чего не достать.
Говорят то, о чем не слышали. Читают то, чего еще не писали. Получают 120
– тратят 250. Граждане воруют – страна богатеет. В драке не выручат – в
войне победят.

Что ты мне все молодежь, молодежь! Да если мы захотим то молодежи
вообще не будет.

Пассажиров с билетами на львов, рейс 7704 просят вообще уйти из
аэропорта!

Давайте об’единим наши праздники.

И что смешно – министр мясной и молочной промышленности есть и очень
хорошо выглядит. И что главное – мясная и молочная промышленность есть, мы
ее видим и запах ее чувствуем. Это свои, и, что самое главное, – продукции
выпускается в 5 раз больше, чем в 40-м году. И что очень главное
действительно расширен ассортимент, и, в общем, в очень удобной упаковке.
Все это действительно существует, что бы там ни говорили. Просто чтобы это
увидеть, нужно попасть к ним внутрь. Они внутри, видимо, все это
производят и, видимо, там же все это и потребляют. У них об’ем продукции
возрастает, значит, и возрастает потребление ими же. И нам всем, стоящим
тут же, у забора, остается поздравить их во главе с министром, пожелать
дальнейших успехов им и их семьям, и спросить: Не нужны ли им артисты,
буквально 6 человек, для праздников. У них сегодня внутри музыка, из-за
забора слышны речи, видны флаги – там их день. И мы, конечно, из последних
сил можем окружить себя забором и праздновать свой день: Приятного
аппетита. Но давайте об’единим наши праздники, и вы не будете выглядеть
так одиноко, пробираясь с работы домой и прижимая к груди сумочку с
образцами возросшей продукции и расширенного ассортимента.

Как делается телевидение.

Это говорю я, глава семьи, жена. Я жена, глава семьи. Мы с мужем
прожили долгую красивую жизнь и продолжаем жить долго и красиво. Наша
семья – гордость всего района, хотя очень много трудностей выпадало и
выпадает на нашу долю, особенно на долю моего мужа. Он уже не может сидеть
– только стоит. Я уже не могу стоять – я только лежу. Хотя вам кажется,
что мы стоим рядом, но это комбинированная сьемка. Меня снимали лежа, над
головойсмонтировалиоблака.Получилосьвертикально,хотяесли
присмотреться, сумка заваливается за спину и волосы стоят дыбом. Несмотря
на то, что муж немного старше, нас сделали одного возраста: Меня снимали
замедленно, а его убыстренно. Мы все сейчас постарели – с’емка была 4 года
назад. Я уже и вид потеряла и мнение изменила. Тогда говорила: Пьем кофе,
едим шоколад. Сейчас говорю, что кофе вреден. Голосмойнедавно
записывали, а голос мужа 10 лет назад, еще до того, как мы развелись.
Публику, которая повалила к нам в гости, снимали на хоккее, поэтому все в
зимнем, а мы в летнем. Хохот записывали в зоопарке. Тот толстый, что очень
аплодирует, когда я говорю о воспитании, находится в цирке. Сына нам
подмонтировали из другой семьи, наш меньше похож на отца, чем этот. Там,
где я в начале шучу, а потом хохот – голос не мой, где сначала хохот, а
потом я шучу там мой. Хотя руки на коленях не мои – руки мужские, а колени
женские тоже не мои – их взяли из передачи “здоровье”. Мой младший, где вы
его видите, играл на дудочке, а потом вздрогнул и как-то старше стал – это
потому, что его доснимали через 8 лет. В конце передачи и лицо не мое.
Актрису такую нашли, под душанбе. Ну и, конечно, квартира не совсем моя.
Дверь моя, а остальное дорисовано. Бюджет наш, хотя расходы не наши. И
магазин не наш. Его специально выезжали снимать, визу оформляли. Редактор
сказал, что даже в нарисованном неважный ассортимент и много народу.
Ресторан. Где мы с мужем празднуем серебрянную свадьбу, снимали в японии,
поэтому лица за столиками раскосые, а нас снимали здесь и наложили на
японцев методом наложения. А трамваи – наши, но в депо, и получаются
пустые, а чтобы было движение – вручную катят пейзаж. Восторженные лица и
крики “браво”, когда мы говорим о своей работе на фабрике, находятся на
концерте рихтера. И он играет не специально для нас, а специально для них.
И последнее: Отзывы из разных городов на передачу о нас пишем мы сами, так
что не беспокойтесь, ваше мнение нам известно.

О дефиците.

Я люблю заснуть и проснуться среди запасов. Весь в продуктах.
Хоть какое-то спокойствие на какое-то время. А кто знал, что уксус
будет, а исчезнет горчица? Ну кто? Есть у нас в доме хиромантка: Она все о
любви талдычит, а когда просишь раскинуть насчет продуктов неверные
сведения дает. Мы в одном месте ажиотаж взвинтили: Касторки набрали и
валидола. А он есть и есть. А наоборот, исчезли от головной боли тройчатка
и пятирчатка, и вот эти противники детей. Только я набрал слабительного,
исчезла туалетная бумага. Ну, без нее можно обойтись я как запорного
принял – в прекрасном настроении нахожусь. Только салфеткою рот оботрешь и
все. Правда и салфетки… Ну скажи, ну кто от салфеток этого ожидал, да?
Стали культурно так рты обтирать, носы промакивать и втянулись. А я так
скажу: Все начали рты обтирать, а на всех рассчитано не было, только на
тонкий слой интеллигенции. Или пятирчатка – у всех сразу как скрутила
голова: Видимо все об одном и том подумали.
Но тяжелое это дело – в жизни не догадаешься – что завтра пропадет.
Вот ты знал, что в аптеке этих не станет, ну этически не буду повторять,
против неожиданных братьев и сестер к существующим? А ручки шариковые они
есть.
Как тот фельетонист дурной заладил с 30-го года: “Ваты нет, ваты нет,
ваты нет” от жизни отстал. Если б догадывались, что завтра пропадет – все
сегодня бы бросились и сегодня бы пропало. А так никто не ожидает, все
спокойно прохаживаются, и вдруг кто-то первый вскочил, выскочил, все
забегали, родных задергали, а его ни в москве, ни в новокузнецке – ибо
здесь очень важна одновременность, чтобы не создавать очередей.
Я удивляюсь людям – ходят, щупают кастрюли, не берут. Утюги стоят
бери, один есть – второй бери, второй есть третий бери. У меня в доме все
по 2, по 4, по 6, по 8. Дверь нельзя открыть – кастрюли на голову падают,
мука сыпется, и постное масло отовсюду вытекает. Зато месяц могу автономно
просидеть, как в подводной лодке – месяц сижу. Все знаю: Изучение
покупательского спроса идет… Да как можно изучить спрос, если спрос сам
мечется как угорелый – изучает сбыт. Потому что сбыт о завтрашнем дне не
думает, а спрос аж бледный стоит.

За все – спасибо.

Слава богу, поспал, заснул – спасибо, проснулся – благодарю. Слава
богу, одетый. На ногах, спасибо, штаны. На голове, большое спасибо, шляпа,
на шее, слава богу, кашне. За все – спасибо. Эти облезлые роптуны только
портят. Сидишь, слушаешь, дрожишь: Как он не боится? Что же, все боятся, а
он один не боится? Боится, наверное, еще больше, но не может. В душе у
него свиристит и произрастает. Раз лучше, чем было – молча не замечает:
Чтоб не сглазить. Тьфу-тьфу-тьфу.
И что толку вперед смотреть, когда весь отпыт сзади? Я же все помню:
Сначала соли не было, потом мыла не было, потом дяди не было, потом тети
не было. Сейчас они все есть. Так что мне и детям моим на веки-веков
аминь. Спасибо.
И никакой инициативы: Глаза в землю и вдоль стены. Лицом вжик, в
кровать – шасть, следом – швырк: И сидишь в пледу.
И ни какой выдумки: Ты придумай, ты же и будешь делать, и тебя же
накажут, что плохо сделал.
Спасибо за то, что живу, что существую. Ура, что проснулся, виват,
что поел. Никаких разносолов, салатов – не хочу привыкать. За кефир
отдельное спасибо всем. При встрече с корреспондентами – предельный
оптимизм: Как только лицо выдерживает. Никто меня не спрашивал, я три раза
прорывался к микрофону, кричал: “Спасибо, молодцы.”
За 105 в месяц – спасибо, за 110 большое спасибо, за 115 балуете, за
120 об’ясните, за что. С детства мечтал зубы вставить. Вставил. Шпашибо.
Ошушештвляютшя мечты.
Ну, если человек проворовался – посадили. Правильно. Оправдали?
Правильно. Обругают – верно. Толкнут – правильно. Пошлют – спасибо. Жена
уходит – хорошо. Жена вернется – хорошо. Одному хорошо и с семьей хорошо.
Много есть хорошо и немного есть хорошо. Пить хорошо и не пить хорошо. Все
кругом хорошо.
Я о своих раздумьях во все газеты пишу. Ну какому нормальному
человеку придет в голову сесть и написать, что ему хорошо. Нормальному не
придет, а умному придет, потому что адрес и фамилия. И все знают, что ему
хорошо. Официально хорошо.
А что вы критикуете? Кто рассказывает, кто смеется? Кто плохо
приказал? Кто плохо сделал? Сами же все. Что же мы про себя так остроумно
замечаем, а потом так тонко хохочем, потому что кажется, что не про себя.
А про кого?

Автобиография.

Я, мальцева лариса николаевна, русская, родилась в 1946 году, в
городе луга ленинградской области 18 января в семье труженика-дорожника
мальцева николая ивановича, русского, и матери моей – мальцевой марии
федоровны, русской, где они и познакомились.
В 1953 году я поступила в среднюю школу N%5, которую закончила в 1964
году, проучившись 6 классов.
Потом, вопреки просьбе родителей, выехала в ленинград, где с помощью
подруги без прописки устроилась в мнр 49 мпс дпр укх, где и прописалась в
49 комнате на 2 койке.
В 1964 году поступилавпрофучилищеN%3поспециальности
официантки-разносчицы в передвижных вагонах-ресторанах, движущихсяв
разных направлениях, где познакомилась с литяковым григорием гаврилычем,
русским. Мы сближались 2 месяца и сблизились в марте 64 года 8 числа, в
международный женский день. Я ему сказала: “Гриша”. А он мне налил стакан
и сказал. “Бьемся, что не выпьешь”. Я сказала: “А вот и выпью”. Он сказал:
“Бьемся, что закусишь”. Я сказала: “Бьемся, что нет”. И выпила, и выиграла
бутылку “столичной”. Он сказал: “Бьемся, что больше не выпьешь”. Я
сказала: “Бьемся, что выпью”. И выпила, и выиграла бутылку крепленого
портвейна “мерседес” N%333. С тех пор ничего не помню. В ответ на мое
предложение пожениться литяков ответил: “Чего это вдруг?” – Имы
расстались со мной в августе 1964 года после матча “зенит” – “цска” под
дождем на стадионе.
В январе 1965 года к нам пришел новый преподаватель курст кондрат
гаврилыч по подаче жидких первых в поездах дальнего следования. Мы с ним
сблизились на празднике в момент торжественного вечера в училище. В ответ
на мое предложение жениться он показал фотографии двух детей с ихней
женой, после чего мы расстались по его просьбе.
Вмае1965годаязакончилапрофучилищеN%3, работая
официантом-передатчицей в мнр 49 мпс дпр укх, выгоняя 120-130 рублей в
месяц. В июле 1965 года к нам пришел новый украинец гаврилюк константин
викторович, 40-го года рождения, прораб. Мы с ним сблизились во время
загородной прогулки 16 августа 65 года в 23 часа пополудни. В ответ на мое
предложение пожениться гаврилюк ответил: “Подожди, вот встану на ноги”,
после чего мы расстались. Встретились на следующий день, 17 августа 1965
года в мнр. Я сказала, что ради него могу перейти в другое унр, но он
сказал, что сам ради меня уйдет к чертовой матери, что он и сделал на
третий день. После я искала его, но не имея данных местопребывания, он
пропал. 12 Ноября 65 года я его забыла.
На танцах сблизилась с карташовым олегом константиновичем, который
оказался меерсоном давидом борисовичем, 36 года рождения,русский,
экономист. В ответ на мое предложение пожениться он ответил,что
подождите, я тут сейчас, я сейчас тут. Все мои поиски увенчалмсь неудачей,
ввиду отсутствия адреса и места работы. После этой встречи меня назначили
накладчицей вторых, и я забыла меерсона давида борисовича.
16 Января 1968 года я снова пошла на танцы. На танцах ко мне
приблизился матрос и передал привет от круглова степана ивановича. Я
сказала, что не знаю такого, и мы сблизились 17 января 1968 года. Матрос
оказался моряк, барбариди глеб антонович, 44 года рождения, уроженец
города очакова одесской области, папа грек, мама колхозница. В ответ на
мое предложение пожениться барбарида ответил, что у него увольнительная
только до 12. После чего он ушел на кубу, куда я писала до востребования,
а оттуда – в канаду, куда я писала без такого же успеха.
В июле 68 года я забыла барбариди. Меня назначили бригадиром бригады,
чем я и работаю с тех пор и до этих. Потому что не сближайся – ничего не
будет, а сближайся – будет то же самое.

Карта мира.

Говорят, что карта мира не имеет белых пятен, что открыты острова, и
плывут материки, очертания известны, течения интересны, и журнал “вокруг
света” печатает карты и рассказы.
Вы расскажите мне про париж. Вы говорите, там розовый воздух? Вы
говорите, там бульвар инвалидов и повсюду маленькие бистро? Вы говорите,
там художники рисуют на улицах, и приезжие чувствуют себя как дома? Как
интересно. А вот и документальный фильм. Да, да, мы как-будто там
побывали. Полтора часа среди парижан, и даже получили подробные ответы не
насвоивопросы.Сомоотверженныйтрудкинооператоров, десятки
кинооператоров шатаются по парижу и служат нам, миллионам.
А вчера, в воскресенье, в 20 часов, мы об’ездили с корреспондентом
заповедник. Мы притаились с оператором за деревом, мы из вездехода
наблюдали за львами. Как интересно! Журналист, очень аккредитованный,
говорит: “Львы, – говорит, – не боятся машин. Там обезьяны совершают
набеги. Собираются, – говорит, – вместе, – говорит, – и нет, – говорит, –
спасения, – говорит, от них. Как интересно.”
Фиджи, таити, лос-пальмас – такие названия… И острова, говорят,
очень давно открыты, говорят, кем-то. А сейчас живут на доходы от
туристов. Каких-то. А выставка цветов на гаити… Гаити открыт давно и
работает круглые сутки.
А багамские острова… Как, вы не бывали на багамах? Ну, грубо
говоря, не бывал. Вот европейские столицы похожи: Если вы были в париже,
то уже можно, говорят, не ездить в вену или стокгольм. Разве вы этого не
знали? Ну как же не знал, как же не знал, ну, конечно, не знал. Вы же
знаете, все время на работе. Глянешь иногда в окно, выедешь куда-нибудь на
троллейбусе и, вобщем, всегда обратно. Так сказать, умом постигаешь,
воображением. Дома все себе можно представить. Я почтивсесебе
напредставлял. До того воображение развито: Мурашки появляются, если
рейкьявик. Если африка потею. Однажды до утра раскачивался на пальме,
проснулся – мозоли от пальмы: Я ее обхватывал ногами и стремительно вниз.
Видимо, меня что-то испугало там, в ветвях. Ночью вскочил мокрый от
ниагары брызгает жутко. Я понял, что новая зеландия похожа на кавказ, под
сухуми. Австрия – тот же алтай, нью-йорк напоминает ялту, чем-то. Я завтра
досмотрю, чем. Часа в 2 ночи появляется сидней и раздражает меня, он
раздражает.
А если мне хочется с ними поговорить, то я их вижу здесь, они все
здесь бывают. Финнов вообще уже от наших не отличишь, ихние хельсинки тот
же гомель. Я так думаю. Попробуйте меня разубедить. А нехватку воображения
можнопополнитьвсамом популярном клубе: Клубе
кино-теле-домо-горе-путешественников. Когда своими глазами видишь тех, кто
побывал в дании. Но, говорят, самое интересное впереди, говорят ведь, что,
значит, нас ждет самое интересное: Пароходом. Экран, значит, на экране
вода, океан. Земли ни черта не видать. Если океан спокоен никто ничего,
плывем по квартирам – тишина, и вдруг налетает ветер, из телевизора, как
даст прямо в лицо, с брызгами. Ну там инструкция есть: Ведро воды сзади
заливаешь с утра. На ведро воды – пачку соли за 7 копеек и ветродуй, для
морского колорита. Это если диктор предупреждает, что поплывем, потому что
если поскачем, допустим, на лошадях через лес, а аппарат сработает на
брызги, то впечатление не то: На лошадях с веслами – как дурак. Значит вот
так: Ветер двинул, брызги, лежишь мокрый – ну полное ощущение. И тут
начинается: Горизонт идет вверх, горизонт вниз, горизонт вверх, горизонт
вниз – прямо разрывает: Это от телевизора рычаги к кроватям. Операторы на
студии управляют всеми кроватями, пока людей просто выворачивать не
начинает. Ну по сто квартир в доме, и все плывут в австралию. Если очень
плохо – сошел с кровати и все, но впечатление потерял. А тут крики чаек из
кухни, что-то кусает из динамика. Некоторые, самые крепкие, звонят на
студию и слышат крик капитана: “Спасайся, мина по борту.” Ну лежишь на
койке весь в слезах. Потом выгружаемся, конечно, в разных квартирах. Кто в
каком состоянии, и только члены клуба кинопутешественников: Парень сказал,
что с этим очень строго будет, потому что очень удобная поездка: Как на
кладбище – все едут туда оглянулся, и ты дома, жена, дети, итальянские
впечатления.
А сейчас цветная стереофония пошла… Мы в стамбуле с корреспондентом
устриц жевали: Он по ихнюю сторону экрана, мы по нашу. То есть он жует –
стереофония, звук, цвет, писк, хруст, единственно вкуса нет. Но уже думают
над этим.

Фразы, миниатюры.

Вы пробовали когда-нибудь зашвырнуть комара? Далеко-далеко? Он не
летит. То есть он летит, но сам по себе и плюет на вас. Поэтому надо быть
очень легким и независимым.

А я говорю: Если раздуть свои радости до размеров неприятностей, то
можно и от них получать наслаждение.

Что нужно человеку для счастья? Очень хотеть пить – и получить воду.
Очень хотеть есть – и получить еду. Увидеть туалет – и добежать до него.
Но нужно очень хотеть, когда не очень хочется – и не очень получается.

Когда от меня ушла жена, я испытал такое эмоциональное потрясение,
ну, как вам понятно об’яснить… Вот пьешь одну рюмку, вторую, третью, а в
четвертой вода.

“Как проехать к центру?” – “Очень просто”, и ушел.

Чем больше женщину мы меньше, тем меньше больше она нам.

Как шутят в одессе.

Группа людей со скорбными лицами и музыкальными инструментами,
впереди бригадир-дирижер. Звонок. Выходитжилец.Бригадирвежливо
приподнимает шляпу.
Б. – Ай-ай-ай. Мне уже говорили. Какое горе!
Ж. – Какое горе?
Б. – У вас похороны.
Ж. – Похороны?
Б. – Ришельевская 6, квартира 7?
Ж. – Да.
Б. – Ну?
Ж. – Что?
Б. – Будем хоронить?
Ж. – Кого?
Б. – Что значит кого? Кто должен лучше знать: Я или ты? Ну, не валяй
дурака, выноси.
Ж. – Кого?
Б. – У меня люди. Оркестр. 15 Человек живых людей. Что у них детей
нет? Маня, прошу.
(Толстая маня, в носках и мужских ботинках, ударила в тарелки и
посмотрела на часы.)
Ж. – Минуточку. Кто вас сюда прислал?
Б. – Откуда я знаю? Может быть, и ты. Что я всех должен помнить?
(Из коллектива вылетает раз’яренный тромбон:)
– Миша, здесь будет что-нибудь? Или мы разнесем эту халабуду
вдребезги-пополам. Я инвалид, вы же знаете.
Б. – Жора, не изводите себя. У людей большое горе – они хотят
поторговаться. Назовите свою цену. Поговорим как культурные люди. Вы еще
не слышали наше звучание.
Ж. – Я себе представляю.
Б. – Секундочку. Вы услышите наше звучание – вы снимете с себя
последнюю рубаху. Эти люди чувствуют чужое горе как свое собственное.
Ж. – Я себе представляю.
Б. – Станьте там и слушайте сюда. Тетя маня, прошу сигнал на
построение. (Толстая маня ударила в тарелки и посмотрела на часы. Бригадир
прошелся кавалерийским шагом.)
– Константин, застегнитесь. Спрячьте свою нахальную татуировку с
этими безграмотными выражениями. Если вы ее не выведете – я вас отстраню
от работы. – Петр григорьевич, вы таки студент консерватории, возможно, вы
культурнее нас – вы знаете ноты, но эта ковбойка вас унижает. У нас, слава
богу, есть работа. Уличное движение растет. Мы только в июле проводили 15
человек, не считая три свадьбы. – Теперь вы, маня. Что вы там варите себе
на обед, меня не интересует, но от вас каждый день пахнет жареной рыбой.
Переходите на овощи или мы распрощаемся.
– Прошу печальный сигнал.
(Оркестр играет фантазию, в которой с трудом угадывается похоронный
марш. Жилец аплодирует.)
Ж. – Большое спасибо. Достаточно. Но все это напрасно. Наверно,
кто-то пошутил.
Б. – Может быть, но нас это не касается. Я 15 человек снял с работы,
я не даю юноше закончить консерваторию. Мадам бородко бросила хозяйство на
малолетнего бандита, чтоб он был здоров. Так вы хотите, чтоб я понимал
шутки? Расчитайтесь, потом посмеемся.
(Из группы музыкантов вылетает раз’яренный тромбон:)
– Миша, что вы с ним цацкаетесь? Дадим по голове и отыграем свое,
гори оно огнем.
Б. – Жора, не изводите себя, вы же еще не отсидели за то дело. Что вы
опять нервничаете?
Ж. – Почем стоит похоронить?
Б. – С почестями?
Ж. – Да
б. – Не торопясь?
Ж. – Да
б. – По пятерке на лицо.
Ж. – А без покойника?
Б. – По трешке, хотя это и унизительно.
Ж. – Хорошо, договорились. Играйте. Только пойте: “В память сигизмунд
лазаревича и сестры его из кишинева”.
(Музыканты по сигналу мани начинают играть и петь: “Безвременно,
безвременно. На кого ты нас оставляешь? Ты – туда, а мы здесь. Мы здесь, а
ты – туда.” За кулисами крики и плач. Кого-то понесли.) Бригадир,
повеселев: “Вот вам и покойничек”.
Ж. – Нет, нет. Это только что. Это мой сосед сигизмунд лазаревич. У
него сегодня был день рождения.

Двадцатый век.

Вторая половина хх века – туберкулез отступил, сифилис стал мельче,
но шире, воспаление легких протекает незаметно. Дружба видоизменилась
настолько, что допускает предательство, не нуждаетсявовстречах,
переписке, горячих разговорах и даже допускает наличие одного дружащего,
откуда плавно переходит в общение. Общением называются стертые формы
грозной дружбы конца хIх – начала хх столетия.
Любовь также потеряла угрожающую силу середины хVIII – конца хIх
века. Смертельные случаи крайне редки. Небольшие дозы парткома, домкома и
товарищеского суда дают самое благоприятные результаты. То есть, любовь в
урбанизированном, цивилизованном обществе принимает причудливые формы: От
равнодушия до отвращения по вертикали и от секса до полной фригидности по
горизонтали. Крестообразная форма любви характернадлягородовс
населением более одного миллиона.
Мы уже не говорим о том, что правда второй половины хх века допускает
некоторую ложь и называется подлинной.
Мужество же наоборот, протекает скрытно и проявляется в зкстремальных
условиях трансляций по телевидению.
Понятие честности толкуетсязначительношире:Отнекоторого
надувательства и умолчания, до полного освещения крупного вопроса, но
только с одной стороны.
Значительно легче переносится принципиальность – она теперь допускает
отстаивание двух позиций одновременно. Поэтомуспорысталиболее
интересными, ввиду перемены спорящими своих взглядов во время спора, что
делает его трудным для наблюдения, но более коротким и насыщенным.
Размашистое чувство включающее в себя безжалостность, беспощадность и
жестокость называется добротой.
Форму замкнутого круга приняло глубокое доверие в сочетании с полным
контролем.
Человекаговорящего”да” подвергают тщательному изучению
рентгеноскопией не скрывается ли за этим “нет”. Точный ответ дает только
анализ мочи, который от него получить трудно, так же как и резолюция
“выполнить” может включать в себя самый широкий смысл: От “не смейте
выполнять”, до “решайте сами”.
Под микроскопом хорошо видны взаимовыручка и поддержка, хотя и в
очень ослабленном виде.
Приятно отметить, что с ростом городов чувства и понятия потеряли
столь отталкивающую в прошлом четкость, легко и непринужденно перетекают
из одного в другое, как разные цвета спектра образуют наш теперешний белый
свет.

Монолог мусоропровода.

Из мусоропровода рубахи пошли, бритва “механический спутник”, брюки
габардиновые, макинтош “дружба”. Раздобрел народ, соус в конализации
находят, в отбросах – рыба фаршированная, а вчера старушка двоих окатила с
балкона – химчистка не взяла: Сироп. Окончательно народ сдурел: Макасины
ловятся, 46 размер, никто не берет. Мужчина на физической работе 52
животом об верстак трет, кашне ему не хватает шею замотать, вместо рожи
такая сковорода, жена или другая женщина за неделю не перецелует, а вы
говорите концентрат в урне. Бабка с магазина прет, крупа сыпется – куча
ворон сзади, не обернется, и дети у нее кроты, щеки сзади видны, зады
свисают, как черешни.
А бабы есть: Только боком в государственное учреждение, только боком.
Скомандуют ей: “Пятки вместе, носки врозь” – умрет, а не сомкнет. И дышит,
как компрессор, желудок на глаза давит, и грозит им полная неподвижность.
Им говорят: “Двигайтесь больше, дамы, вам грозит неподвижность,
двигайтесь куда-нибудь”. А куда же они пойдут: Два шага вперед –
телевизор, два шага назад – туалет, руку протянул мусоропровод, где я все
на себя принимаю.
А у меня ж забот, ни одна ж комиссионка макинтош китайский не берет,
брюки галифе-диагональ еще по четыре поколения могутсквозьчащу
пробираться – в отбросах. Только ходят хозяйки, губы кривят: “Того у меня
нет, этого нет”. Я говорю: “Встань на мое место под мусоропровод – все
будеш иметь”.

Диалоги директора.

Директор: Вы у нас молодой специалист!
Мол. Спец.: Да.
Д.: Как дела!
М. С.: Превосходно.
Д.: Как завод!
М. С.: Изумительно.
Д.: Новая техника!
М. С.: Потрясающе.
Д.: Общее дело!
М. С.: Великолепно поставлено.
Д.: Во что превращено предприятие!
М. С.: В образец.
Директор долго смотрит в глаза молодогоспециалиста.Молодой
специалист смотрит в глаза директора.
Д.: По специальности пойдете!
М. С.: Нет, я в многотиражку.
Д.: Прекрасно. Позовите начальника снабжения.
Д.: Как кабель!
Начальник снабжения: Идет, все прекрасно.
Д.: Когда будет!
Н. С.: Та он уже. Та это уже, но…, То, то. Ну, можете докладывать.
Уже вот оно, ну, пробьем. Грудью проложем. Он уже наш. Не уложим – так
затопчим. Такой сейчас энтузиазм в отделе снабжения: Моего зама двое
держат.
Директор долго смотрит на начальника снабжения. Тот на директора.
Д.: Где бухгалтер! Бухгалтера ко мне.
Входит бухгалтер.
Д.: Как дела!
Б.: Какие дела! Не могу ни черта понять: Кто кем оформлен, не пойму
кто я сам.
Д.: Вы у нас недавно! Позовите главного.
Появляется главный бухгалтер.
Д.: Как бухгалтерия!
Г. Б.: Все в порядке.
Д.: А вот товарищ….
Г. Б.: У нас все прекрасно.
Д.: Он говорит, путаница….
Г. Б.: Все четко. Тик-так, отлажено блеск. Документация. Наряды,
зарплата согласно штатам, штаты согласно зарплате, копеечка в копеечку. Я
такого не видел. Шестое предприятие меняю – такое впервые.
Директор смотрит в глаза главбуха. Тот в глаза директора.
Г. Б.: Потрясающе. Блеск. Я тут недавно картотеку перебирал…
(Директор смотрит ему в глаза)
…Изумительно.
Д.: Все. Тебе верю – ему нет.
Г. Б.: А как же, я сам ему не верю.
Д.: Укрепить надо бухгалтерию.
Г. Б.: Укреплю, немедля, морды поразбиваю. Серьезно: Так хорошо еще
не было. По всякому было, но чтоб так хорошо в первый раз.
Д.: А ну кликни ко мне зав. Производства.
Входит зав. Производства.
Директор всхлипывает: Тихон палыч…
З. П.: Пал сергеич….
Д.: Как дела!
З. П.: Сами знаете.
Д.: Не понял.
З. П.: Превосходно. Как по маслу. Это поразительно как все налажено.
Прямо сил нет. Очень хорошо все продумано. Я всем так скажу. Это все
проектировщики, когда проектировали наш завод, они, суки, допустили такую
продуманность, такую дальновидность. И как эти сволочи продумали все так
хорошо. Они же тогда все предусмотрели, помните – туалеты, потом, чтоб
расширяться, новые станки, чтоб не под дождем люди работали. Как они так
сумели подонки! Дождь ведь мешает высокую точность давать на уровне
мировых стандартов – а они предусмотрели. И место для второй ветки
железной дороги – чтоб не только сюда, а и обратно. Как догадались не
представляю, непостижимо.
Д.: Что действительно все предусмотрели!
З. П. Всхлипнул: Все. Нет детали, которой бы эти сукины сыны не
предусмотрели. Мы не можем на нее напороться. Я тут с одними два дня
метался. Руки опускаются, все предусмотрено. Плотник наш ходил с топором:
За что взятся, – говорит, – ума не приложу. Вышел за забор и давай
крушить, а на утро тихий-тихий. Все продумано.
Д.: Ну хоть один недостаток есть.
З. П.: У одного водителя автобуса характер плохой.
Д.: И все!
З. П.: Все.
Директор долго смотрит в глаза зав. Производством, тот смотрит в
глаза директора. Оба всхлипывают.
Д.: Отметить премией в 100 рублей.

Так жить нельзя

Нашу жизнь характеризует одна фраза: “Так больше жить нельзя”.
Вначале мы ее слышали от бардов и сатириков, потом от прозаиков и
экономистов, теперь от правительства.
Наш человек эту фразу слышал и триста лет тому назад, двести, сто и,
наконец, семьдесят лет назад сделал так, как ему советовали. Ибо так
больше жить нельзя… С тех пор слышит эту фразу каждый день.
Убедившись, что эти слова перестали быть фразой, а стали законом, он
повеселел.
Как бы ты ни жил, так больше нельзя. А как можно – тут мнения
делятся. Там, за бугром, вроде живут неплохо, но так жить нельзя. Кроме
того, с нами находятся крупные работники, которые и твердят, что так как
там, нам жить нельзя, ибо мы уже один раз отказались, и теперь должны
мучиться, но держать слово.
На вопрос:
– Там есть есть чего?
– Есть чего.
– Одеть есть чего?
– Есть чего.
– Пить есть чего?
– Есть чего.
Так почему так жить нельзя? Тут они багровеют, переходят на “ты”, а
потом тебе же про тебя же такое, что ты долго мотаешь головой и ночью
шепчешь: “Постой, я же в 65-ом вообще в Казани не был”.
В общем как там жить запрещено, а как здесь жить нельзя. Поэтому
сейчас с таким же удовольствием, с каким раньше публика наблюдала за
юмористами, балансирующими между тюрьмой и свободой, сейчас наблюдают за
экономистами, которые на своих концертах объясняют, почему как здесь жить
нельзя, а как там – не надо, потому, что, мол, куда же мы тогда денем тех,
кто нам мешает, их же нельзя бросать, нам же их кормить и кормить, это же
их идея жить, как жить нельзя.
Билеты на концерты виднейших экономистов не достать, хохот стоит
дикий. Публика уже смеется не над словами, а над цифрами.
“Сколько соберут – столько потеряют. В магазинах нет, на складе есть
– на случай войны. Тогда давайте воевать поскорее, а то оно все
испортится. И что в мире никто мороженое мясо не ест, только мы и звери в
зоопарке, хотя вроде звери, именно, и не едят, получается только мы”.
Вот я думаю: а может, нас для примера держат. Весь мир смотрит и
пальцем показывает: – Видите, дети, так жить нельзя.

Как это делается (опыт политической сатиры)

Как это делается! Я в востоpге!.. Да здpавствует величайшее откpытие:
дуpаков нет даже на самом веpху!
Боже! Как это ловко делается!… Тpансляция съезда – как pепоpтаж из
подводного миpа. В цвете. Замеpев, мы, полчища наивных и дуpаков по эту
стоpону экpана, наблюдали с востоpгом КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ…
Как это делается!!!
Кто сказал, что мы ничего не умеем? Бpед! Выше всего миpового уpовня.
Интpиги, подготовки, заготовки, сплачивания и pассеивания… Блеск!
Я в востоpге! Идиот. Я надеялся на малое: законы, pешения…
Чушь и бpед! мы получили большее – огpомную и пpекpасную каpтину
pаботающей машины, не дающей pезультатов. Гоpа pодила отмену статьи 11′,
котоpую давно уже отменили. Ничего не pодила гоpа под востоpги и
аплодисменты.
Но как это делается… Как все оказались в меньшинстве – pабочие,
кpестьяне, ученые, инженеpы, демокpаты… Все! Кто в большинстве? –
Неизвестно до сих поp. Ни одного лица из большинства не пpоступило.
– Cколько можно давать слово меньшинству! – кpичит большинство и не
беpет слова.
Действительно здоpово. Мозги завоpачиваются. Казалосьбы,вот
пpоблема. Вот она воет и вот ее pешение. Но тут идет дpугой – дpугая
пpоблема. Идет тpетий – тpетья пpоблема. Затемкаpтоназиатского
выступления, дальше пятая пpоблема, шестой каpтон, и жуешь этот пиpог –
мясо с каpтоном – и уже ничего не понимаешь…
– Гибнут малые наpоды!…
– Да здpавствует pабочий класс!…
– Голодают пенсионеpы!…
– Сила паpтии в единстве!…
– Пpилавки пусты, пенсии ничтожны!
– Мы поддеpживаем самый пpогpессивный стpой…
– Нет лекаpств, где взять деньги?…
И тут неожиданно выходит человек и говоpит, где, по его мнению, нужно
взять деньги. Вот здесь очень важно не pеагиpовать, а дать слово
следующему. Он уже говоpит о гибели всего живого на Севеpе. Тут уж
действительно неизвестно, что делать, но выходит тpетий и говоpит, что, по
его мнению, надо делать в сельском хозяйстве. Тепеpь очень важно, не
отвечая, дать слово следующему. Он, pазpываясь, говоpит о pадиации и
пособиях. Мы уже забыли о малых наpодах и сельском хозяйстве, у нас волосы
дыбом от pадиации, и когда появляется человек с идеей спасения коpяков –
все pаздpажены: зтот откуда? Пpи чем тут коpяки, когда такая pадиация…
Тут известие о катастpофе. Все бpосаются туда, забывая о pадиации, и
тут же подходит дело из Феpганы, поэтому человека, котоpый внезатно нашел
деньги для боpьбы с pадиацией, уже сгоняют с тpибуны. А тут ошеломляющая
новость о власти КГБ, о гpандиозных новостpойках в центpе Москвы…
Полушаpия поменялись местами, и все с pадостью погpузились в длинный,
стаpый доклад на паpовой тяге о наших успехах, связывающих поpажения и
победы в единое гpомыхающее целое. Можно поспать, пеpекусить, поделиться
сомнениями в своей увеpенности или увеpенностью в своих сомнениях и т. д.
Тут и аpмия напомнила, что она любимое дитя стpаны и может набить
моpду любому, кто с этим не согласен…
А вот и пошла pабота по выдвижению депутатов, наблюдать котоpую было
уже физическим наслаждением. Это уже шло не под валидол, а под шампанское.
Боже! Как это делается! Какая pабота! Я такого не видел!
– Вы нам все вpемя для выбоpов пpедлагаете одного, – капpизничает
депутат, – но нам хочется хотя бы двух, чтоб выбиpать.
– Но нужен-то один, – говоpит пpедседатель.
– Да, – говоpит депутат.
– Вот он и есть.
– Веpно, – говоpит депутат, – точно… Но постойте… Как же это?…
Действительно, нужен-то один…
– Вот он, – показывает пpедседатель, – куда же два-то? Место-то одно.
– Веpно… Да… Хотя… Постой!…
А чего тут стоять, когда на подходе следующий кандидат на экологию
пpедседателем…
– Что такое экология? – спpашивают его.
– Не знаю.
– Что ж его выбиpать, он не знает, что такое экология, – устало сипят
либеpалы.
– Ну и что! Он таких ассистентов набеpет – всем нос утpут. Кто за?
Пpотив? Утвеpждаем.
Блеск!! Видишь pезультаты голосования и думаешь: а может, лучше их
назначать?…
А тут еще одна новость – съезд кончается…
– Как?! Что?! Только начали…
– Но ведь надо же кончать. Оно же не может бесконечно…
– Но ведь ничего не пpинято.
– Вот как pаз и вpемя, и все логично. Тут вообще надо подумать,
может, и не собиpаться. Всем на дом pазошлют, они дома пpоголосуют и дома
выступят с pечами, мы эти pечи опубликуем и по домам pазошлем. В домах они
пpодебатиpуются, поступят к нам, и мы по домам pассеем мнение пpезидиума.
Не будет этого базаpа, pабота станет гоpаздо эффективнее. Депутат не
сможет пеpебивать депутата, а вплотную займется подсобным хозяйством. Кто
пpотив, воздеpжался?…
Блеск! Какая pабота. Так это делается. И ничего, что гpандиозное
зpелище закончилось безpезультатно. Вся машина пpоизводит впечатление
тяжелоpаботающей, ничего пpи этом не пpоизводя.
Еще один уpок в нашей начальной школе:
– Мы не pабы. Pабы не мы.
– А кто?

Содержание

послушайте
Посидим
Портрет
Воскресный день
Помолодеть!
Начальное образование
Кочегаров
День
Везучий и невезучий
Куда толкать?
В век техники
Берегите бюрократов
Когда нужны герои
Участковый врач
В магазине
Вы еще не слышали наш ансамбль
Что охраняешь, товарищ?
Нормально, григорий. Отлично, константин.
Собрание на ликеро-водочном заводе
Сосредоточенные размышления
Полезные советы
Еще одни полезные советы
Доктор, умоляю
Колебаний у меня нет
О воспитании
Давайте сопротивляться
Каждый свой ответ надо обдумывать
Дефицит
В греческом зале
Для вас, женщины
Ранняя пташка
Темные проблемы светлой головы
Холодно
Если бы бросил
Ненаписанное письмо
Твой
Ваше здоровье?
Фантаст
Алло, вы меня вызывали?
Специалист
Он таким не был
Он – наше чудо
Тараканьи бега
Довели
Нюансы
Сбитень варим
Ночью
Женский язык
Дай ручку, внучек!
Я прошу мои белые ночи
Ставь птицу
Обнимемся, братья!
Нашим женщинам
Короткие рассказы
Давайте об’единим наши праздники
Как делается телевидение
О дефиците
За все – спасибо
Автобиография
Карта мира
Фразы, миниатюры
Как шутят в одессе
Двадцатый век
Монолог мусоропровода
Диалоги директора
Так жить нельзя
Как это делается (опыт политической сатиры)