На древнем Кучкове поле
В. Сорокин, научный сотрудник Московского
государственного университета.
“Все,
что было вчера и делается сегодня, должно быть известно вам, ибо вы призваны
историей продолжать дело отцов ваших не только в своей стране, но и во всем
мире”.
М.
Горький
Каменное ожерелье Москвы
Представьте
себе Москву начала XVII века, и мы идем по знакомой нам старинной “велицей
дороге Владимерской” от Московского Кремля через Никольскую улицу (ныне
улица 25 Октября) и, минуя ворота Китай-города, выходим на Лубянскую улицу
(ныне улица Дзержинского).
В
районе нынешней Сретенки находилось примечательное в истории Москвы древнее
урочище Кучково поле, своим названием связанное с народным преданием о боярине Степане
Ивановиче Кучке, которого считали первым до Юрия Долгорукого владельцем Москвы.
Древняя Ипатьевская летопись, подкрепляя эту народную легенду, указывает, что
еще во второй половине XII века Москва носила двойное название: “Москва,
рекше Кучково”.
Продолжая
наш путь к Сретенке, мы должны были тогда пройти через Сретенские ворота
крепостных стен Белого города, воздвигнутых по линии теперешнего Бульварного
кольца в 1585-1591 годах после разрушительного набега на Москву крымского хана
Девлет Гирея в 1571 году. Строительство этого защитного белокаменного
“ожерелья” Москвы вел знаменитый русский зодчий, “городовых дел
мастер” Федор Савельевич Конь.
“Третья
стена города,- записал путешественник с Востока в своем дорожном дневнике,-
известная под именем Белой стены, ибо она выстроена из больших белых камней…
Она… изумительной постройки, ибо от земли до половины (высоты) она сделана
откосом, а с половины до верху имеет выступ, и (потому) на нее не действуют
пушки. Ее бойницы, в коих находится множество пушек, наклонены книзу, по
остроумной выдумке строителей… В Белой стене более пятнадцати ворот… Каждые
ворота не прямые… а устроены с изгибами и поворотами, затворяются в этом
длинном проходе четырьмя дверями и непременно имеют решетчатую железную дверь,
которую спускают сверху башни и поднимают посредством ворота… ее нельзя
сломать, а поднять можно только сверху” (“Путешествие Антиохийского
патриарха Макария в Россию в половине XVII в., описанное его сыном Павлом
Алеппским”).
Каменные
стены Белого города защищали от вражеских набегов дворы бояр, богатых купцов,
посадских людей. С наружной стороны оборонительной стены была оставлена
незастроенной полоса земли шириною метров в 200: это был пристрелянный плацдарм
для удобного поражения наступающего врага.
В
XVI веке за кольцом Белой стены на холмах и полях возникают новые поселения –
слободы, опекаемые великим князем и другими крупными феодалами. В слободах жили
ремесленники, обслуживавшие хозяйства своих покровителей.
Иностранный
путешественник XVII века, говоря о московских мастерах, высоко оценивает вещи,
великолепно ими сделанные “благодаря природной понятливости и способности
их ума”.
М.
В. Ломоносов, изучая двести лет тому назад Москву, еще отчетливее, чем мы,
видел, что образовалась она из отдельных поселений и что она “стоит на
многих горах и долинах… которые в один город соединились” впоследствии.
Проходя по Сретенке, мы и сейчас по граничащим с ней переулкам можем видеть
холмистый рельеф этой местности.
После
того как крымский хан Казы-Гирей предпринял в 1591 году набег на Замоскворечье,
для защиты московских посадов и слобод был воздвигнут четвертый оборонительный
пояс Москвы. По линии теперешнего Садового кольца лег грандиозный земляной вал
высотою около 5 сажен (10 метров) и длиною более 15 километров. Деревянные
стены из массивных бревен, воздвигнутые на валу и увенчанные многочисленными
красивыми башнями, придавали укреплению величественный вид. Глубокий ров,
наполненный водой протекающих поблизости речек, делал город почти неприступным.
Иностранный
путешественник, восторгавшийся укреплением, писал: “оно неприступнее всех
каменных и кирпичных стен… Земляной вал ничем не возмешь, потому, что
пушечные ядра в него зарываются…”
Воздвигнутое
с неимоверной быстротой – в течение одного года – укрепление называлось в
народе “Скородом” и “Деревянным городом”. “Около
Белого каменного города есть город, слывет Скородом, ворота и башни из
превеликих древ зело крепок устроены… В городе и за городом слобод, а в них
дворов жителей, служилых людей и мещан зело множество…” – писал
неизвестный автор “Космографии” конца XVII века. От ворот
“Деревянного города” радиусом расходилось 15 больших дорог. От
Сретенских ворот шли две дороги – Троицкая и Переяславская зимняя; от Мясницких
Фроловских ворот – дорога Хомутовская; от Покровских ворот – дорога Стромынка.
Москва была окружена обширными выгонами: “…за Земляным городом были
животинные выпуски по всем дорогам, от города версты по три, и по четыре, и по
пяти”.
В
1611 году, во время нашествия интервентов на Москву, деревянные стены
укрепления сгорели. Оставшийся земляной вал был починен и увеличен в высоту.
Обнесенная валом часть города стала называться “Земляным городом”.
Земляной
вал был срыт за ненадобностью лишь в конце XVIII века. После 1812 года
владельцам домов, расположенных по обе стороны бывшего Земляного вала, было
дано указание “разводить садики” под окнами. Поэтому эта широкая
кольцевая улица и стала называться Садовой с прибавлением названий выходящих на
нее улиц: Садово-Спасская, Садово-Черногрязская и т. д.
Московские
посадские люди – серебряники, кожевники, ткачи и другие ремесленники – селились
по производственному признаку “сотнями”, “полусотнями”,
“слободами”. Они были под великокняжеской охраной, а управляли ими
выборные от населения сотские и старосты. Поэтому “черные люди”
городского посада считались свободными людьми, хотя и “тянули тягло”
(отсюда и название “тяглецы”), то есть платили подати и выполняли
разные городские повинности по содержанию и охране города. Подчинялись посадские
люди Земскому приказу, ведавшему общим благоустройством города.
Нередко
тяглец не выдерживал бремени налога, но, не имея права выйти из общины,
закладывал или продавал свое владение боярину либо купцу. И тогда ни новый, ни
прежний владелец, если он оставался жить на прежнем месте, уже не платил тягло
(таких разорившихся называли “нетяглыми людьми”, “мирскими
захребетниками”,
“вольными”, “гулящими”, они кормились случайной поденной
работой, занимались мелкой торговлей, нищенствовали). А так как сумма налога,
определенная когда-то великим князем на “сотню”, была постоянной, то
тяжесть налога в таких случаях у коренного населения “сотни”
увеличивалась.
Кроме
“черных”, существовали слободы “белые” –
“дворцовые”, выполнявшие работы “для государева двора” или
для приказов; “боярские” слободы, принадлежавшие феодалам;
“монастырские” – монастырям. Ремесленники, привлекавшиеся работать на
приказы в качестве “записных работных людей”, получали за труд
деньгами или продовольствием.
Население
“белых” слобод до издания “Соборного уложения” – свода
законов 1649 года – тяглом не облагалось. По “Соборному уложению”
ремесленники и мелкие торговцы не могли уже покидать свои “сотни” и
“слободы” без особого на то разрешения. Упразднены были
частновладельческие “боярские” и “монастырские” слободы,
“а впредь, опричь государевых слобод, ничьим слободам на Москве и в
городех не быти”, – говорилось в “Соборном уложении”. Для охраны
царской власти и для несения “государевых караулов” в 1550 году было организовано регулярное войско стрельцов из вольных посадских
“охочих” людей. Стрельцы были в ведении Стрелецкого приказа и
получали денежное и хлебное жалованье и “сукно на платье”. Жили они в
стрелецких слободах с семьями, занимаясь в свободное от службы время ремеслом и
мелкой торговлей.
Так,
видный колокольный мастер Федор Маторин, кроме кузницы с учениками и кроме
нескольких небольших лавчонок, торговавших изделиями из металла, держал на
Сретенке “квасную кадь”, то есть торговал квасом в розлив. Не слишком
искусный мастер, но ловкий коммерсант, тяглец Мясницкой полусотни некий
Щепоткин был в 1670 году владельцем соляного промысла у Соли Камской.
Слободы – стражи Москвы
Дошедший
до нас в печатной копии искусно выполненный в проекции план Москвы конца XVI –
начала XVII века, начерченный, по преданию, царевичем Федором Годуновым, хорошо
и подробно изображает территорию за Сретенскими воротами.
За
стеной Белого города, между отлогими берегами реки Неглинкн и высокими и
крутыми берегами Яузы, по сторонам старинной Владимирской дороги разместились
московские слободы со своими приходскими церквами. Названия, связанные с
профессиями живших здесь, в “Земляном городе”, людей, долгое время
бытовали как отголоски далекого прошлого. В районе Сретенки, где селились стрельцы,
церковь называлась “В Пушкарях”. На углу
Рождественского бульвара и Сретенки до сих пор сохранилась церковь
“Успенье в Печатниках”, названная так по слободе печатных мастеров. А
неподалеку от Сретенских ворот сохранилась церковь “Троица в Листах”.
Когда-то типографские мастера приносили сюда на продажу отпечатанные дома листы
с картинками и развешивали их на ее ограде.
В
Колокольниковом переулке, который и теперь носит это название, был с 1680 года
завод знаменитых колокольных мастеров Маториных, отливавших “Царь-Колокол”.
Мясницкая
улица (ныне улица Кирова) названа по местожительству мясников. По соседству с
ней была дворцовая Огородная слобода, на землях которой начинался ручей
Черногрязка и протекал ручей Рачка, образуя Поганые (ныне Чистые) пруды. Здесь
в XVI веке находился огород князя Дмитрия Пожарского, пожалованный ему царем
Михаилом Федоровичем, и огород Чудова монастыря.
На
Покровке (ныне улица Чернышевского) находилась Барашевская слобода (здесь до
наших дней сохранился Барашевский переулок), где делались для царского двора
шатры. “Бараши” (шатерники) несли тяжелую службу, сопровождая царя и
его многочисленвую свиту в частых поездках на богомолье, на охоту; они всегда
должны были иметь наготове походные шатры и походные шатровые церкви. “От
Московского де разорения служат они (бараши) нашу шатерную службу в наших
походах”,- говорилось в одной из царских грамот 1615 года, выданной
тяглецу Барашевской слободы Елизару Щелкунову, посланному по городам отыскивать
ушедших “после Московского разорения тяглецов” – “барашей”
и приводить их в Москву “с женами и с детми и совсеми животы”.
Церковь
Троица у Яузского моста называлась “В денежных мастерах”.
Серебрянические набережная и переулок до сих пор донесли память о серебряниках
– мастерах, чеканивших здесь царскую монету. Денежные мастера жили на
“белых дворах”, то есть освобождались от посадского тягла, но за ними
тщательно наблюдали и следили, чтобы они сами от себя не чеканили монету. Были
введены строжайшие правила: когда мастера “для денежного дела ходят на
(монетный) Двор, или з Двора, их осматривают донага, чтоб они не приносили медь
и олова и свинцу, или з Двора чего не снесли”.
На
месте Большого и Малого Казенных переулков (ныне переулки Мечникова и Аркадия
Гайдара) находилась Казенная слобода, подведомственная Приказу Большой Казны.
Слобода обслуживала Казенный двор, где хранилось казенное имущество – меха,
сукно, серебряная посуда.
На
Воронцовом поле (ныне улица Обуха) около 1670 года был устроен сафьянный завод,
а по соседству с ним, на Яузе, стояли водяные мельницы.
Шли
годы, защита своего города от иноземных врагов продолжала оставаться священной
обязанностью его горожан, “кои пригожи по их силе”.
В
1611 году жители окрестных слобод, руководимые Д. Пожарским, успешно отражали в
районе Сретенки нападение интервентов. “…Не пропустил их за каменный
город князь Дмитрий Пожарский”, но сам “изнемогши от великих ран паде
на землю”,- писал современник. Израненного Пожарского успели вывезти из
Москвы в Тронце-Сергиев монастырь, а скоро подоспевшая на подмогу
многочисленная рать более сильного народного ополчения под предводительством
Ляпунова, Заруцкого, Волынского двинулась на врага от Яузских, Покровских и
Сретенских ворот. Враг был сломлен…
Все
слободские люди обязаны были иметь то или иное оружие и явиться с ним на
оборонительную стену города для отражения неприятеля.
В
сохранившемся до нашего времени “Расписном списке” 1638 года,
подсчитывающем боевую силу жителей Огородной слободы (она занимала территорию
между нынешними улицами Кирова и Чернышевского), говорится: “Двор Перфилка
луковника, у него пищаль, да у него же племянник Васка с пищалью. Двор Пронки
мясника, у него ружье. Двор житника Кирилки Онуфриева, у него ружье… Двор
шатерного мастера Стеньки Семенова, да сын его шатерник Павлик с пищалями. Да
двор печатника Ивашки Онтропьева, ружья не сказал…”
“У
всего в Огородной слободе церковных и тяглых старых и новостройных и не тяглых
людей разных чинов всяких дворов 212 дворов, а людей в них 267 человек, а ис
того числа у 136 человек ружья, 136 пищалей, у 108 человек 108 рогатин, у 15
человек 15 бердышев, 1 человек саадак (колчан)”.
Мятежные слободы
О
полунищенском существовании народа от тяжелых повинностей да от злоупотреблений
царских приказных чиновников говорила в 1642 году на Московском земском соборе
челобитная представителей “черных” посадских людей: “Мы сироты
твои, черных сотен и слобод все тяглы людишки, ныне оскудели и обнищали от
великих пожаров, и от пятинных денег, и от даточных людей, от подвод, и от
поворотных денег, и от городового земляного дела, и от твоих государевых
великих податей… И от той великой бедности многие тяглые людишки из сотен из
слобод разбрелись розно и дворишки свои мечут…”
Бояре,
управлявшие приказами, желая сократить расходы казны, продолжали уменьшать, а
то и вовсе отменяли жалованье низшим служилым людям.
Народ
с каждым годом все больше роптал. И вот древнее урочище Кучково поле становится
свидетелем народного гнева. 1 июня 1648 года у Сретенских ворот “Земляного
города” большая толпа окружила карету возвращавшегося с богомолья царя
Алексея Михайловича и потребовала смещения ненавистного начальника Земского
приказа боярина Левонтия Плещеева, взяточника, “простого народа
мучителя” и “кровопийцы”. На следующий день, когда царь ехал на
коне в торжественной процессии из Кремля в Сретенский монастырь, толпа
“черных” посадских людей, схватив под уздцы царского коня, снова
повторила свои требования. Так началось народное восстание: “черные
люди” пошли громить дворы ненавистных им бояр. Вспыхнул страшный пожар.
Испуганный царь пошел на уступки…
Спустя
четырнадцать лет, 25 июля 1662 года, в Москве снова вспыхивает большое
антифеодальное восстание – “медный бунт”, причиной которого был
массовый выпуск неполноценных медных денег. В этот день утром “у Стретенской
решетки… у столпа” увидели люди прикрепленное воском “письмо”,
написанное “на двух столицах” на ненавистных народу царских бояр и
окольничих – Милославских, Ртищева, богатого купца Ширина, ведавшего сбором
налога “пятой деньги”.
Собравшиеся
на Сретенке “тяглые люди” обсуждали порядок обложения и сбора с них
“пятой деньги”, но, заслыша на улице шум, тоже направились к
“Стретенской решетке” слушать “письмо”. “А стрелец де
Куземка Нагаев то воровское письмо чел в мир не в одном месте и говорил, чтобы стоять
всем на изменников”, “кричал шумко, чтоб слушали все”. А потом
многочисленная толпа “черных” и посадских людей, холопов и солдат,
окружившая тяглеца сретенской сотни Лучку Житкого, державшего в шапке это
“письмо”, двинулась к царю в соло Коломенское.
Видел
народ, что рядом с Лучкой Житким, держа его под руку, шел как посланец парода
одетый в “однорядку лазоревую” неизвестный человек… “Как ево
зовут, того никто не ведает, а борода у него велика…”
“А
как де лист… государю подали”, тот “мужик” “з большою
бородою к Москве” ушел… А в это время “учинился на Москве в людех
мятеж… и учали де люди бегать по улицам” и стали громить хоромы и лавки
ненавистных им бояр и торговых людей.
Жестоко
расправился “тишайший” великий государь с мятежниками. Около 7 тысяч
человек было схвачено царскими стрельцами и иссечено. Допросам и страшным
пыткам были подвергнуты многие жители Огородной, Барашевской, Панкратьевской,
Покровской, Сретенской слобод и сотен. Мужественно держали себя на пытках эти
люди.
“Демка
пытан и огнем зжен дважды, а с пытки говорил: слышел он после светлые недели,
что чаят быть на Москве сметенью, а от ково про то слышал того не упомнит и тех
людей не знает”,- записал на пытке допрос подьячий Приказа Сыскных дел, а
в конце записи приписано: “решение – казнить”.
“Гулящий
человек… Стенька Федоров, живет за Сретенскими вороты книгопечатного дела у
мастера у Пронки Ортемьева, в распросе и с пытки говорил: взял де он круп
немного блиско Васильева двора Шорина на улице, и его де взяли стрельцы и
привели в приказ… Было ему пятнатцать ударов…”
“Пушкарь
Ондрюшка Иванов в распросе и с пытки говорил: …на Красной де площади нашел
розсыпной муки и насыпал себе рукав… Было ему пятнатцать ударов”.
“Казенной
слободы тяглец Федька Вязьметин в распросе сказал: взяли ево на Красной площади
с хлебом… стрельцы… Было ему 22 удара”.
По
царскому указу зачинщиков приговорили к лютой казни. “Стрельца Куземку
Нагаева да Стретенские сотни тяглеца Лучку Житкого казнить на Лубянке, отсечь
по левой руке да у обоих обе ноги и языки отрезать…”
Многих
приговорили “бить кнутом”, а “достальных всех перепятнать
(положить печать раскаленным железом), а пятна положить у всех на левой щеке
“буки” (Б – бунтовщик) и сослать их всех в ссылку ково куда пригоже в
пашню”.
В
Центральном государственном архиве древних актов сохранилась в бумагах
следствия “Роспись вором и бунтовщиком, которых по указу великого государя
ведено сослать в Астрахань на вечное житье”. Среди сосланных читаем мы:
“…Огородники Мишка Яковлев, жена у нево Дарьица живет в Огородной
слободе возле Харитонья Исповедника… Мишка Данилов, жена у нево Овдотыща да
сын Ондрюшка живут в Огородной слободе: Васка Васильев, жена у нево Анница, сын
Гаврилка, да дочь Домница живут в Огородной слободе”.
С
грамотных москвичей потребовали образцы их почерков, пытаясь найти авторов
бунтарского “письма”.
О
составе участников восстания современник писал: “А были в том смятении
люди торговые, и их дети, и рейтары, и хлебники и мясники, и пирожники, и
деревенские и гулящие и боярский люд”.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.testan.narod.ru