1.Знак и его компоненты. Проблема знака – центральная проблема семиотики. Ее решение в какой то мере предопределяет характер подхода к другим семиотическим проблемам. Именно поэтому проблема знака образует начало семиотического исследования. Что же такое знак? Вначале укажем те особенности знака, которые лежат как бы на поверхности явлений и описание которых не требует специального анализа.
Прежде всего, знак есть предмет (в широком смысле слова, в каком предметом являются не только вещи, но и свойства вещей, их отношение друг к другу, событие, факт и т. п.), доступный восприятию того организма, для которого он выступает в качестве знака. Ясно, далее, что предмет, выполняющий функцию знака, представляет ценность для организма не сам по себе, а лишь в отношении к другому предмету. Знак всегда является знаком чего-то. Именно это отношение к чему-то другому делает один предмет знаком
другого предмета. Там, где один предмет функционирует как знак другого предмета, имеет место отношение обозначения. И если мы хотим узнать природу знака, мы обязаны прежде всего выяснить сущность обозначения. Таким образом, обозначать какой либо предмет есть не что иное, как указывать на этот предмет, отсылать к этому предмету и т. п. На этой основе можно дать следующее определение знака и знаковой ситуации. Чувственно воспринимаемый предмет, указывающий на другой предмет, отсылающий в нему организм или машину,
называется знаком этого предмета, а сами ситуации, в которых один предмет функционирует в качестве знака другого предмета, называются знаковыми ситуациями. Знакам и знаковым ситуациям противостоят случаи, когда предмет не выполняет роли знака и, следовательно, не создает знаковой ситуации. Сравним с описанными выше два следующих случая. Допустим, что лапа собаки случайно попала в огонь.
Собака тотчас же отдернет ее, т. е. совершит определенное действие. Это действие направлено непосредственно на предмет, вызвавший болевое ощущение, и состоит в том, чтобы уклониться от контакта с ним. Раздражитель ни к чему не отсылает собаку, не переключает ее внимание на какой-нибудь другой предмет. Наоборот, именно на нем сразу же концентрируется все внимание собаки. Раздражитель в данном случае не выполняет функции знака, а ситуация в целом лишена знакового характера.
Знак, как уже было сказано, отсылает организм или кибернетическую машину к какому-нибудь предмету. Учитывая этот факт, будем говорить, что любой знак обладает предметным значением для определенного организма или определенной машины. Между знаком и предметным значением существует двусторонняя связь. С одной стороны, нет знака без предметного значения. С другой стороны, нет предметного значения без знака – носителя предметного значения.
Следовательно, предметное значение является необходимым и достаточным признаком знака. Предметное значение не исчерпывает той стороны знака, которая называется его значением. Как показал в 1892 г. известный немецкий логик Г. Фреге (1848–1925), кроме предметного значения существует еще смысловое значение. Открытие двух видов значения было одним из больших достижений
Г. Фреге. Треугольник Фреге схематизируется так. I. Предмет, вещь, явление действительности, в математике – число и т. д. Иное название – денотат, Иногда этой вершиной треугольника обозначают не саму вещь, а ее восприятие или представление о ней, словом ее отражение в сознании человека, называя это сигнификат. Сущность схемы-треугольника от этого не изменится.
II. 3нак: в лингвистике, например, фонетическое слово или написанное слово; в математике – математический символ; иное название, принятое особенно в философии и математической логике, – имя. III. Понятие о предмете, вещи. Иные названия: в лингвистике – десигнат, в математике – смысл имени, или концепт денотата. Эта схема, однако, определяет такой общий случай, когда свойства знака представлены с максимальной полнотой, а вместе с тем и жестко фиксированы, как это и имеет место в хорошо развитых
естественных и искусственных языках. Следовательно, для общей семиотики это не достаточно общий случай, и его требуется еще обобщить, что мы сделаем следующим образом. Между элементами, обозначенными цифрами I–II–III, имеют место следующие отношения: отношение II–I, т. е. знака к предмету, или денотату, называется словом «обозначать», или, в частных случаях, словами «называть», «именовать»: знак обозначает предмет; отношение
II–III, знака к понятию, или десигнату, называется словосочетанием «иметь десигнат» или словом «выражать», последний частный случай имеет место в особенности в математике, там выражаются так: «знак выражает смысл»; отношение I–III не имеет общего обозначения, в частном случае, в математике, говорят так: «концепт денотата определяет денотат». Нет никаких теоретических препятствий к тому, чтобы в той или иной ситуации посредником стал любой из трех элементов: не только знак между предметом и смыслом, но и смысл между
предметом и знаком и предмет между знаком и смыслом. В вершине I – денотат, вещь, предмет – есть предмет объективного мира, но в голове человека находится, разумеется, не сам предмет, а уже то или иное предварительное – до знака, до понятия – совершившееся отражение (это отражение есть или непосредственное восприятие, например, какого-то круглого предмета для случая «шарик», или представление о нем). В вершине
III – понятие – есть результат работы мозга и результат совершившегося обобщения знания о предмете, т. е. тоже особое отражение, но за этим отражением стоит сам материальный мозг, он-то и есть та материальная, другая система, которую знак связывает с первой системой – объективным миром. Наконец, сам знак может быть как звучащим (фонетическим) или писаным словом, так и любым другим материальным предметом, и, конечно, в любом случае вторично отражаться в сознании (в виде представления о звучащем
слове и в виде правил производства слова, его «порождения»). Итак, в каждой вершине треугольника Фреге за идеальными явлениями – явлениями отражения в сознании человека – стоят материальные явления. Структуру знака как единицы коммуникационного действия предложили американские семиотики С.Огден и И.Ричардс в книге с характерным названием «Значение значения: Исследование влияния языка на мышление и научный символизм», опубликованной в 1923 году.
Треугольник Огдена-Ричардса представляет собой модель взаимосвязи трех главных логико-лингвистических категорий: 1) данный в ощущениях объект реальной действительности, именуемой в логике «денотат», а в лингвистике «референт»; 2) возникающий в сознании людей мысленный образ (психологическое представление) о данном объекте, которое в логике называется «понятие» или «концепт», а в лингвистике «значение» или «смысл»; 3) принятое в человеческом обществе наименование объекта – «имя» (слово, лексема).
На рисунке воспроизведен прославленный семантический треугольник с некоторыми дополнениями. ЗНАК Значение, понятие, концепт Денотат, референт Имя, слово Одно из достоинств семантического треугольника состоит в том, что он наглядно показывает структуру знака: единство духовного плана содержания и материального плана выражения. Если дополнить треугольник еще одной гранью, перпендикулярной к его центру и вершину обозначить как
ценность или валентность знака (то, что Ф.де Соссюр называл «значимостью» знака, то мы получим четырехгранник или пирамиду. Грани пирамиды образуют предметное пространство, изучаемое такими дисциплинами как логика, лингвистика, герменевтика, психология, в центре которых стоит отношение знака – смысла – предмета – значимости. Каждая из дисциплин изучает эти отношения в особом повороте. Конкретизируем наполнение понятия «знак» через рассмотрение его в этих предметных полях.
Семиотическая пирамида: Имя Значимость Предмет Значение Как известно, семиотика возникла в трех географически удаленных друг от друга точках – Северной Америке, Швейцарии и России практически одновременно, в 1890 – 1910 -е годы, причем, ее создатели не только ничего не знали друг о друге, но и работали в разных отраслях знания – в логике, лингвистики и нетрадиционном богословии. ИНТЕНСИОНАЛ И ЭКСТЕНСИОНАЛ – понятия, введенные австрийским логиком и философом
Р. Карнапом для анализа значения языковых выражений. Метод И. и Э. представляет собой модификацию и дальнейшую разработку семантической концепции немецкого математика и логика Г. Фреге. Но если для Фреге исходным и основным было понятие имени, то Карнап скорее ориентировался на роль прилагательных – он анализировал предикаты. Утверждение “Сократ – человек” можно трактовать двояко.
Можно считать, что это утверждение приписывает Сократу некоторое свойство “быть человеком”. В то же время данное утверждение можно рассматривать как говорящее о том, что индивидуум Сократ включается в класс людей. Этот пример показывает, что предикат, в данном случае “человек”, может обозначать как свойство, так и класс. Классы и свойства взаимосвязаны: каждое свойство задает некоторый класс и каждому классу соответствует некоторое свойство.
Объекты, обладающие свойством “быть человеком”, образуют класс людей; с другой стороны, класс людей характеризуется тем, что входящие в него элементы обладают свойством “быть человеком”. Класс, задаваемый некоторым свойством, может быть и пустым. Большую роль в концепции Карнапа играет понятие эквивалентности. Два класса эквивалентны, если они состоят из одних и тех же элементов.
Два предиката эквивалентны, если они обозначают один и тот же класс. Класс, обозначаемый предикатным выражением, называется Э. этого выражения. И. предикатного выражения Карнап называет выражаемое им свойство. Напр Э. предиката “человек” является класс людей; его И. будет свойство “быть человеком”. Предикаты “человек” и “существо, имеющее
мягкую мочку уха” будут экстенсионально эквивалентны, т. к. обозначают один и тот же класс. Предикаты “человек” и “существо, способное производить орудия труда” не только экстенсионально, но и интенсионально эквивалентны, т. к. обозначают один и тот же класс и выражают одно и то же свойство. Поскольку два предложения являются эквивалентными в том случае, когда имеют одинаковое истинностное значение, постольку Э. предложения целесообразно считать его истинностное значение.
И. предложения является выражаемое им суждение, мысль. Э. собственного имени Карнап считал предмет, обозначаемый этим именем; И. имени является концепт – индивидуальное понятие. Понятия Э. и И. лежат в основе различения экстенсиональных и интенсиональных контекстов. Экстенсиональными контекстами называют множества утверждений, в которых взаимозаменимы экстенсионально
эквивалентные языковые выражения, т. е. которые учитывают лишь Э. выражений. Интенсиональный контекст допускает замену только интенсионально эквивалентных выражений, т. е. для него важны И. выражений Нулевой знак. До сих пор речь шла о формах знака, воспринимаемых и связанных с определенным значением. Однако существуют и такие знаки, форму которых воспринимать нельзя. Отсутствие формы и есть знак, знак того, что отсутствует значимый элемент системы.
Знак с такой формой, то есть значимым отсутствием чего бы то ни было, в семиотике называют нулевым знаком. Нулевой знак не может существовать сам по себе, независимо от других ненулевых знаков. Если во время приветствия вы не пожимаете протянутую руку, то это означает «не хочу здороваться» (потому что обижен, знать не желаю и т.д.). Нулевые знаки используются даже животными. Например, африканский слон, как считают этологи, выражает тревогу молчанием.
Молчание в отличие от тишины, также является нулевым знаком. А так как молчать можно обо всем, то и функции молчания те же самые, что и функции говорения. В искусственных языках, как правило, каждому знаку всегда соответствует один смысл, а смыслу, в свою очередь один денотат. Это особенно важно для алгоритмических языков: при машинной обработке текста программы каждый знак должен быть интерпретирован вполне определенным образом.
В естественных языках знаки, обозначающие совершенно разные объекты, могут совпадать. Это явление называется омонимией. Омонимия – совпадение знаков, обозначающих различные сущности. Например, в русском языке есть два разных слова, имеющих одинаковое написание: «лук». Это слова-омонимы, одно из них обозначает огородное растение, другое – оружие. Омонимия Синонимия Еще одно явление, часто встречающееся как естественных, так и в искусственных языках,
носит название синонимия – когда два различных знака соотнесены с одним и тем же денотатом (фактом, объектом и т.д.). Важно подчеркнуть, что указанные выше отношения между знаком, его смыслом и обозначаемым им предметом (явлением, процессом) характерны не только для естественного языка, где в качестве знаков выступают слова, но и вообще для любой знаковой системы. Реформатский А. А. выделяет несколько признаков, присущих знаку: –
Знак должен быть материальным, т. е. должен быть доступен чувственному восприятию, как и любая вещь. – Знак не имеет значения, но направлен на значение, для этого он и существует, поэтому знак – член второй сигнальной системы. – Содержание знака не совпадает с его материальной характеристикой, тогда как содержание вещи исчерпывается ее материальной характеристикой. – Содержание знака определяется его различительными признаками, аналитически выделяемыми и отделяемыми
от неразличительных. – Знак и его содержание определяются местом и ролью данного знака в данной системе аналогичного порядка знаков. Это можно пояснить такими примерами. Если сравнить кляксу и букву, материальная природа которых одинакова и обе они доступны органам восприятия, то выясняется, что для характеристики кляксы все ее материальные свойства: и размер, и форма, и цвет, и степень жирности – одинаковы важны. А для буквы важно лишь то, что отличает эту букву от других:
а может быть больше или меньше, жирнее или слабее, может быть разного цвета, но это «тоже а», тогда как при различии этих признаков кляксы будут разные. Клякса ничего не значит, а буква значит, хотя и не имеет своего значения; а же существует для того, чтобы различать стал от стол, стул, и т. п. У буквы же может быть существенно изменен ее материальный вид, например: а, А и т. д но это то же самое, тогда как для кляксы изменения ее контуров приводят к
тому, что это разные кляксы. Дело здесь именно в том, что знак – это член определенной знаковой системы, для буквы – алфавитной и графической, тогда как любая клякса может «существовать» сама по себе и ни в какой системе не участвовать . Термином «знак» охотно и широко пользовался Ф. Ф. Фортунатов, который писал: «Язык представляет… совокупность знаков главным образом для мысли и для выражения мысли в речи, а, кроме того, в языке существуют также и знаки для выражения чувствований».
Фортунатов рассматривает также и знаки для выражения отношений: «… звуки слов являются знаками для мысли, именно знаками как того, что дается для мышления (т.е. знаками предметов мысли), так и того, что вносится мышлением (т.е. знаками тех отношений, которые открываются в мышлении между частями ли мысли или между целыми мыслями.)» Важнейшие свойства знаков Важным свойством знака является то, что он может обозначать или замещать не единичный объект или конкретное
явление, а целое множество объектов или явлений. В связи с этим вводится понятие объема знака. Чем больше конкретных объектов реального мира представляет данный знак, тем больше его объем. Например, слово «дерево» как языковой знак имеет значительно больший объем, чем слово «береза». В данном случае речь идет о денотате знака. Другим, не менее важным, свойством знака является его способность вызывать у человека представления о характере обозначаемого знаком объекта или явления – концепт знака.
Независимо от того, имеется ли в виду сфера специального, узкопрофессионального общения или же речь идет о передаче информации общедоступной, рассчитанной на самого широкого потребителя, знак, имеет преднамеренную, целенаправленную природу, он специально используется для передачи определенного смысла. Преднамеренность – первое из свойств знака. И отсюда же вытекает второе его важнейшее свойство: двусторонность. В самом деле, у знака обязательно должны быть две стороны.
Это идеальная, внутренняя (то, что передается значение, смысл, или, еще по-другому, семантика) и материальная, внешняя (то, чем передается форма). Материальная сторона знака, его план выражения, может быть самой разной – лишь бы она воспринималась органами чувств: слухом, зрением, осязанием… Подавляющую часть информации о мире человек получает с помощью зрения. И не случайно те примеры знаковых ситуаций, что приводились выше, имели визуальную, зрительную природу.
Но если говорить о знаке языковом, о единицах человеческого языка, то его основная материя, конечно же, звук. Это важно подчеркнуть, так как сегодня, в эпоху поголовной грамотности, человек привыкает к письменной форме языка. Привыкает настолько, что зрительный образ слова теснит в нашем сознании образ слуховой. И все же не будем забывать о том, что основная материальная форма существования языка – это звук, колебания воздуха. На протяжении сотен и сотен тысячелетий человеческий язык существовал исключительно
в звуковой форме (еще ему, конечно, помогали жесты), и только в последние несколько тысячелетий этому способу передачи информации сопутствует письменность. Не забудем также о том, что еще совсем недавно целые народы пользовались языком исключительно в его устной, звуковой форме: письменности они просто не знали. Одни и те же предметы в разных языках называются по-разному.
Получается, что в основе названия лежит договоренность, соглашение, конвенция. Мы, то есть коллектив людей, как бы решили придать данной звуковой форме данное содержание; так появляется знак. Конвенциональность – третье основное свойство знака. Но знак никогда не существует изолированно, сам по себе. Он всегда входит в целую систему, действует на фоне своих «собратьев».
Поэтому подписать конвенцию, договориться о содержании знака на практике означает разделить сферы влияния знаков: вот это обозначает то-то, а вот это – другое… И конвенциональность знака оборачивается его обусловленностью: каждый знак – член своей системы. Обусловленность – четвертое свойство знака. Нетрудно показать это и на примере языковых единиц. Так, слова в целом образуют систему, и эта система складывается из множества частных подсистем.
Одна из них – названия цветов солнечного спектра: красный, оранжевый, желтый, зеленый… Но вот что любопытно: во многих языках русским названиям голубой и синий соответствует одно слово. Например, для немца цвет чистого неба, василька и полоски леса на горизонте будет все blau. Der Blaufuchs – так по-немецки называется голубой песец (букв. ‘голубая лиса’), а die Blaubeere – черника (букв. ‘синяя ягода’): первая часть в этих немецких словах одинакова…
Нет, конечно, при необходимости можно различить данные цветовые оттенки – скажем, при помощи определений himmelblau – ‘небесно-голубой’ и dunkelblau – ‘темно-синий’. Однако в огромном большинстве случаев немец скажет просто blau, без всяких уточнений. Не получается ли тем самым, что значение слова синий в немалой степени зависит от того, есть ли в данном языке слово голубой или нет? Если есть (как в русском), то объем его семантики сужается, если нет (как
в немецком), то соответственно возрастает… Как писал Велимир Хлебников, «каждое слово опирается на молчание своего противника». Содержание знака обусловлено содержанием других знаков, всем устройством данной системы, лежащей в ее основе конвенцией. Можно сказать, что языковой знак есть производное от языка как целого. .Классификация знаков по Пирсу – Моррису, ее значение для лингвистики.
Существует значительное число классификаций знаков, основанных на различиях формы, содержания, связи формы с содержанием и других параметров. До настоящего времени сохраняет свое значение классическое (введенное Ч.С.Пирсом) разбиение знаков на три группы: иконы, индексы и символы. Классическая классификация Ч.С.Пирса Американский философ Чарлз Сандерс Пирс еще в конце ХIХ в. создал классификацию знака.
Пирс считается одним из основателей со временной семиотики. Важнейшая его заслуга состоит в том, что во главу угла он ставил человека как создателя и интерпретатора знака. По Пирсу, любой знак имеет три основные характеристики: 1) материальная оболочка, 2) обозначаемый объект, 3) правила интерпретации, устанавливаемые человеком. Данная классификация основана на типологии соотношения формы и содержания.
Он разделил знаки на три группы: 1. Иконические знаки – такие, план выражения которых похож на план содержания (форма и содержание сходны качественно или структурно). Примером может служить портрет, фотография, или, например, батальное полотно или план сражения являются знаками-иконами, если считать их содержанием само сражение. 2. Символьные (конвенциональные, условные) знаки – такие, план выражения которых не имеет ничего общего
с планом содержания (связь между формой и содержанием устанавливается произвольно, по соглашению, касающемуся именно данного знака). Это большинство слов любого языка. Слово “кошка” не похоже на кошку в отличие от изображения кошки. 3. Индексальные знаки – такие, план содержания которых связан с планом выражения по смежности, то есть похож, но отчасти (форма и содержание смежны в пространстве или во времени).
Примерами индексов могут служить знаки дорожной сигнализации. Следы на песке, позволяющие предположить о том, что ранее в этом месте кто-то прошел, дым, предполагающий наличие огня, симптомы болезни, предполагающие саму болезнь, – все это индексальные знаки. По-видимому, точнее было бы говорить не о смежности формы и содержания, как это принято традиционно, а о наличии между ними определенных причинно-следственных связей.
Знак, запрещающий проезд, “кирпич” действительно напоминает некую преграду, но он означает не саму преграду, а инструкцию “сюда въезд запрещен”. Если на щите нарисованы черные очки, то это означает, что здесь следует пропускать слепых. Знак, представляющий собой две параллельные линии, сужающиеся к концу наподобие бутылки, означает, что дорога впереди сужается. Для иконических и индексальных знаков форма позволяет догадаться о содержании
знака даже не знакомому с ним адресату. Что же касается символических знаков, то их форма сама по себе, т.е. вне специального договора, не дает никакого представления о содержании. Но исчерпывающая теория знака на основе современных лингвистических и семиотических достижений так и не была создана, поскольку семиотика на протяжении ХХ века больше интересовалась не самим знаком, а последовательностью знаков – текстом.
Семиотическая концепция Якобсона может быть представлена в следующих тезисах. А.Границы знака. Для семиотики Якобсона характерно пре дельно обобщенное понимание феномена знака. Вслед за Пирсом Якобсон считал логически последовательным и познавательно оправданным определять знак без тех ограничений, которые вводи ли некоторые авторы. Ограничения, которые не принимал Якобсон, касаются следующих моментов: а) мотивированность означающего
своим означаемым: ряд авторов относят к знакам только целиком условные (конвенциональные) знаки (по терминологии Пирса,— символы) и исключают знаки-индексы и знаки-иконы; однако для Якобсона все названные феномены суть знаки; б)интенция (намерение)передать информацию: если намерения нет, то проявления такой ненамеренно («нечаянно »)переданной информации (например, непроизвольные плач, зевота или жест, краска стыда или смущения и т.п.) некоторыми авторами рассматриваются как «квазизнаки
»; для Якобсона квазизнаки — это тоже знаки; более того, Якобсон писал, что «знак не нуждается ни в чем, кроме возможности быть интерпретированным, даже при отсутствующем адресанте. Симптомы болезней, таким образом, тоже могут считаться знаками»; в)содержательная автономность (самодостаточность) означаемого знака: согласно довольно распространенному определению, «за» означающим знака стоит нечто такое, что не меньше отдельного представления (т.е.соответствует,
как минимум, слову, но не морфеме и не фонеме);Якобсон не принимал такого ограничения и относил к знакам не только фонемы, но и минимальные смыслоразличительные единицы языка — дифференциальные признаки фонем (глухость — звонкость, твердость — мягкость, взрывность — невзрывность и т.д.) Отстаивая пирсовское «безбрежное» понимание знака, Якобсон писал:«Все фонологические компоненты (независимо от того, являются ли они дифференциальными
признаками, или демаркационными, стилистическими, или даже полностью избыточными элементами)функционируют в качестве имманентных знаков, каждый наделенный своим собственным signatum [‘означаемым, значением’] Относительная сложность таких знаков, как синтаксический период, монолог или диалог, не влияет на тот факт, что в пределах любого языкового явления все компоненты являются знаками. Дифференциальные признаки, цельный дискурс и другие лингвистические сущности, несмотря на структурные
отличия их функций и поля деятельности, все подчинены одной общей науке о знаках». Б.Положение семиотики в кругу наук. Якобсон мысленно чертил три концентрических круга, из которых I (внутренний)— это лингвистика, II — семиотика, III — «общая наука о коммуникации, которая включает социальную антропологию, социологию и экономику». Существенно, что Якобсон отделяет семиотику от «общей науки о коммуникации»: в этом он близок
Шпету (который видел в семиотике только «формальную онтологию») и отличается от «безбрежного» понимания семиотики Ч.Моррисом и У.Эко. 3.Основы типологии знаковых систем. Мир знаков и знаковых систем (природных и социальных) бесконечно разнообразен; его единство носит характер континуума. Чтобы представить границы мирового семиотического континуума, его свойства и закономерности существования, необходимо рассмотреть в одной системе терминов (понятий) разные классы знаковых систем
и знаков, классифицировать их и затем определить взаимоотношения между классами, построив, таким образом, таксономию данной области действительности. Основные объекты семиотической таксономии — это знаковые системы, а не знаки, поскольку в общесемиотическом континууме знаки характеризуются прежде всего своей принадлежностью той или иной семиотике. В систематизации знаковых систем первостепенное значение имеют три группы свойств (признаков)отдельных семиотик. A.
Физическая (материальная) природа плана выражения знаков, что определяет также и сенсорный канал (сенсорную модальность) их восприятия. По данному основанию различаются пять видов знаков и знаковых систем (по числу основных органов чувств): а)оптические (воспринимаемые зрением); б)слуховые (воспринимаемые слухом); в)знаки, связанные с восприятием запахов (воспринимаемые органом обоняния); г)тактильные знаки (воспринимаемые осязанием); д) знаки, связанные со вкусовыми ощущениями (воспринимаемые органом вкуса).
Б.Генезис знаковых систем; по данному основанию различают три главных рода семиотик: а) природные (биологические, или врожденные) семиотики (это прежде всего «языки» животных, но не только они); б) небиологические (культурные) и при этом естественные семиотики (это этнические языки; поведение, одежда, этикет; религии; искусства); в) искусственные семиотики, т.е. сознательно и целенаправленно созданные людьми (например, математическая символика, географическая карта, дорожные знаки и многое другое).
B. Строение (структура) знаковых систем; по данному основанию, в зависимости от того, сколько иерархических подсистем образуют конкретную семиотику, различают два больших класса семиотик: а)одноуровневые семиотики (например, крики обезьян, дорожные знаки и др.) и б)уровневые (или многоуровневые) семиотики (этнические языки, арабские цифры, большинство искусств и др); подробно о строении знаковых систем. Онтогенез усвоения важнейших семиотик особью (или индивидом).
В континууме разных путей и способов получения или усвоения некоторого знания или умения различают три основные возможности: а) знание (умение) наследуется генетически и, таким образом, является общевидовым и инстинктивным, хотя может проявиться не сразу (например, умение ходить у человека или летать у птицы) и в разной мере (ср.индивидуальные различия в скорости, силе и т.п.тех или иных действий или реакций); б)естественное на учение в ходе социализации молодняка, что происходит во время взросления и неформального
(имплицитного) воспитания; в)искусственное (школьное, формальное) научение. Вопрос о том, является ли «дар языка» врожденным или приобретенным достоянием человека, относится к дискуссионным. Согласно радикальной концепции Ноэма Хомского, язык и некоторые другие фундаментальные «аспекты нашего знания и понимания являются врожденными, они часть нашего биологического наследия, предопределенная генетически, наряду с прочими элементами
нашей общей природы, благодаря которым у нас вырастают руки и ноги, а не крылья ». В работах Н.И.Жинкина, А.Р.Лурия, Вяч.Вс.Иванова говорится не о врожденности языка, но о генетически заложенной психофизиологической способности человека усвоить в первые 2 — 3 года жизни язык своего окружения. Ср.: «Мозг ребенка представляет собой “систему, способную к научению”, но еще не обладающую никакими содержательными связями »; « генетически предопределенный специфический механизм усвоения естественного
языка в левом полушарии». Легко видеть, что генезис семиотики и характер ее усвоения в онтогенезе находятся в четком соответствии: биологические языки усваиваются генетически, искусственные — искусственно, а культурные естественные языки — естественным путем, просто «по жизни», или, как еще говорят, «из воздуха». Родной язык ребенок усваивает естественным путем (до школы), однако чтение и письмо требуют формального обучения; уроки родного языка, кроме того, повышают степень языковой и коммуникативной компетенции человека.
Вместе с тем почти для каждого класса культурных семиотик известны и иные, но менее типичные пути их усвоения. Говоря о путях усвоения семиотик искусств, по-видимому, целесообразно различать разные степени семиотической компетентности разных людей: с одной стороны, авторы-профессионалы, с другой,— неискушенные потребители произведений искусства, так сказать, воскресные посетители Третьяковской галереи или любители музыки, не знающие нот.
В современной культуре большинство авторов в той или иной мере проходят искусственное (формальное) обучение своему ремеслу, при том что большинство зрителей, читателей, слушателей «умеют» смотреть кино, получать удовольствие от балетного спектакля, скульптуры или музыки без специального изучения языка соответствующего искусства. Практика показывает, что даже минимальное знакомство подростка с языком искусства повышает его интерес к искусству и удовольствие от его восприятия.
4. Семиотика и культура: знаки-символы в культурном контексте. Символ в системе культуры Слово “символ” одно из самых многозначных в системе семиотических наук. Выражение “символическое значение” широко употребляется как простой синоним знаковости. В этих случаях, когда наличествует некое соотношение выражения и содержания и, что особенно подчеркивается в данном контексте, конвенциональность этого отношения, исследователи часто говорят о символической
функции и символах. Одновременно еще Соссюр противопоставил символы конвенциональным знакам, подчеркнув в первых иконический элемент. Напомним, что Соссюр писал в этой связи о том, что весы могут быть символом справедливости, поскольку иконически содержат идею равновесия, а телега – нет. По другой классификационной основе символ определяется как знак, значением которого является некоторый знак другого ряда или другого языка. Этому определению противостоит традиция истолкования символа как
некоторого знакового выражения высшей и абсолютной незнаковой сущности. В первом случае символическое значение приобретает подчеркнуто рациональный характер и истолковывается как средство адекватного перевода плана выражения в план содержания. Во втором – содержание иррационально мерцает сквозь выражение и играет роль как бы моста из рационального мира в мир мистический. Достаточно будет отметить, что любая, как реально данная в истории культуры,
так и описывающая какой-либо значительный объект лингво-семиотическая система ощущает свою неполноту, если не дает своего определения символа. Речь идет не о том, чтобы наиболее точным и полным образом описать некоторый единый во всех случаях объект, а о наличии в каждой семиотической системе структурной позиции, без которой система не оказывается полной: некоторые существенные функции не получают реализации. При этом механизмы, обслуживающие эти функции, упорно именуются словом “символ”, хотя и природа
этих функций, и уж тем более природа механизмов, с помощью которых они реализуются, исключительно трудно сводится к какому-нибудь инварианту. Таким образом, можно сказать, что, даже если мы не знаем, что такое символ, каждая система знает, что такое “ее символ”, и нуждается в нем для работы ее семиотической структуры. Для того чтобы сделать попытку определить характер этой функции, удобнее не давать какого-либо всеобщего определения, а оттолкнуться от интуитивно данных нам нашим культурным опытом представлений
и в дальнейшем стараться их обобщить. Наиболее привычное представление о символе связано с идеей некоторого содержания, которое, в свою очередь, служит планом выражения для другого, как правило культурно более ценного, содержания. При этом символ следует отличать от реминисценции или цитаты, поскольку в них “внешний” план содержания-выражения не самостоятелен, а является своего рода знаком-индексом, указывающим на некоторый более обширный текст, к которому он находится в метонимическом отношении.
Символ же и в плане выражения, и в плане содержания всегда представляет собой некоторый текст, т. е. обладает некоторым единым – замкнутым в себе значением и отчетливо выраженной границей, позволяющей ясно выделить его из окружающего семиотического контекста. Последнее обстоятельство представляется нам особенно существенным для способности “быть символом”. В символе всегда есть что-то архаическое. Каждая культура нуждается в пласте текстов, выполняющих
функцию архаики. Сгущение символов здесь обычно особенно заметно. Такое восприятие символов не случайно: стержневая группа их действительно имеет глубоко архаическую природу и восходит к дописьменной эпохе, когда определенные (и, как правило, элементарные в начертательном отношении) знаки представляли собой свернутые мнемонические программы текстов и сюжетов, хранившихся в устной памяти коллектива. Способность сохранять в свернутом виде исключительно обширные и значительные
тексты сохранилась за символами. Но еще более интересна для нас другая, также архаическая, черта: символ, представляя собой законченный текст, может не включаться в какой-либо синтагматический ряд, а если и включается в него, то сохраняет при этом смысловую и структурную самостоятельность. Он легко вычленяется из семиотического окружения и столь же легко входит в новое текстовое окружение. С этим связана его существенная черта: символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному
срезу культуры – он всегда пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее. Память символа всегда древнее, чем память его несимволического текстового окружения. Всякий текст культуры принципиально неоднороден. Даже в строго синхронном срезе гетерогенность языков культуры образует сложное многоголосие. Распространенное представление о том, что, сказав “эпоха классицизма” Или “эпоха романтизма”, мы определили единство культурного периода или хотя
бы его доминантную тенденцию, есть лишь иллюзия, порождаемая принятым языком описания. Колеса различных механизмов культуры движутся с разной скоростью. Темп развития естественного языка не сопоставим с темпом, например, моды, сакральная сфера всегда консервативнее профанической. Этим увеличивается то внутреннее разнообразие, которое является законом существования культуры. Символы представляют собой один из наиболее устойчивых элементов культурного континуума.
Являясь важным механизмом памяти культуры, символы переносят тексты, сюжетные схемы и другие семиотические образования из одного пласта культуры в другой. Пронизывающие диахронию культуры константные наборы символов в значительной мере берут на себя функцию механизмов единства: осуществляя память культуры о себе, они не дают ей распасться на изолированные хронологические пласты. Единство основного набора доминирующих символов и длительность их культурной жизни в значительной мере
определяют национальные и ареальные границы культур. Однако природа символа, рассмотренного с этой точки зрения, двойственна. С одной стороны, пронизывая толщу культур, символ реализуется в своей инвариантной сущности. В этом аспекте мы можем наблюдать его повторяемость. Символ будет выступать как нечто неоднородное окружающему его текстовому пространству, как посланец
других культурных эпох (=других культур), как напоминание о древних (= “вечных”) основах культуры. С другой стороны, символ активно коррелирует с культурным контекстом, трансформируется под его влиянием и сам его трансформирует. Его инвариантная сущность реализуется в вариантах. Именно в тех изменениях, которым подвергается “вечный” смысл символа в данном культурном контексте, контекст этот ярче всего выявляет свою изменяемость.
Последняя способность связана с тем, что исторически наиболее активные символы характеризуются известной неопределенностью в отношении между текстом-выражением и текстом-содержанием. Последний всегда принадлежит более многомерному смысловому пространству. Поэтому выражение не полностью покрывает содержание, а лишь как бы намекает на него. Вызвано ли это тем, что выражение является лишь кратким мнемоническим знаком размытого текста-содержания,
или же принадлежностью первого к профанической, открытой и демонстрируемой сфере культуры, а второго – к сакральной, эзотерической, тайной, или романтической потребностью “выразить невыразимое” в данном случае безразлично. Важно лишь, что смысловые потенции символа всегда шире их данной реализации: связи, в которые вступает символ с помощью своего выражения с тем или иным семиотическим окружением, не исчерпывают всех его смысловых валентностей. Это и образует тот смысловой резерв, с помощью которого
символ может вступать в неожиданные связи, меняя свою сущность и деформируя непредвиденным образом текстовое окружение. С этой точки зрения, показательно, что элементарные по своему выражению символы обладают большей культурно-смысловой емкостью, чем сложные. Крест, круг, пентаграмма обладают значительно большими смысловыми потенциями, чем “Аполлон, сдирающий кожу с Марсия”, в силу разрыва между выражением и содержанием, их непроективности
друг на друга. Именно “простые” символы образуют символическое ядро культуры, и именно насыщенность ими позволяет судить о символизирующей или десимволизирующей ориентации культуры в целом. С последним связана установка на символизирующее или десимволизирующее чтение текстов. Первое позволяет читать как символы тексты или обломки текстов, которые в своем естественном контексте не рассчитаны на подобное восприятие. Второе превращает символы в простые сообщения.
То, что для символизирующего сознания есть символ, при противоположной установке выступает как симптом. Если десимволизирующий XIX в. видел в том или ином человеке или литературном персонаже “представителя” (идеи, класса, группы), то Блок воспринимал людей и явления обыденной жизни как символы (ср. его реакцию на личность Клюева или Стенича; последняя отразилась в его статье “Русский денди”), проявления бесконечного в конечном.
Символ отличается от конвенционального знака наличием иконического элемента, определенным подобием между планами выражения и содержания. Отличие между иконическими знаками и символами может быть проиллюстрировано антитезой иконы и картины. В картине трехмерная реальность представлена двухмерным изображением. Однако неполная проективность плана выражения на план содержания скрывается иллюзионистским эффектом: воспринимающему стремятся внушить веру в полное подобие.
В иконе (и символе вообще) непроективность плана выражения на план содержания входит в природу коммуникативного функционирования знака. Содержание лишь мерцает сквозь выражение, а выражение лишь намекает на содержание. В этом отношении можно говорить о слиянии икона с индексом: выражение указывает на содержание в такой же мере, в какой изображает его. Отсюда известная конвенциональность символического знака. Итак, символ выступает как бы конденсатором всех принципов знаковости и одновременно выводит за пределы
знаковости. Он посредник между разными сферами семиозиса, а также между семиотической и внесемиотической реальностью. В равной мере он посредник между синхронией текста и памятью культуры. Роль его – роль семиотического конденсатора. Обобщая, можно сказать, что структура символов той или иной культуры образует систему, изоморфную и изофункциональную генетической памяти индивида.