Для истории социологической мысли характерно столкновение двух подходов к изучению жизни людей, живущих в одном обществе. Один из них заключается в тезисе, что общество представляет собой единую систему, в которой социальные, экономические и политические институты слаженно взаимодействуют в рамках единой культуры и идеологии. В такой системе большинство людей руководствуется общими ценностями и нормами. Этот подход наиболее основательно изложен Т.Парсонсом. Считается, что парсонсовский системно-интегративный подход прямо противоположен марксистскому анализу общества. Но, по сути, это не совсем так. С марксистской точки зрения, общество разделено на классы, в то же время в центре марксистского видения общества – интегрированная система, целостность которой обеспечивается единым экономическим базисом, определяющим все элементы надстройки, – от политических институтов до морали.
Другой подход основан на утверждении, что общество, как правило, не интегрировано на глубинном уровне, а расчленено на сегменты, каждому из которых присущи собственная культура, своя система ценностей и норм, свои политические и другие институты. Эти сегменты или слои, конечно же, взаимодействуют, чаще всего конкурируя за ограниченные ресурсы и влияние на население. В той мере, в какой эти слои сосуществуют на одной территории, в границах одного государства и, как правило, обладают общим языком и общим историческим прошлым, можно говорить об общей национальной системе. Однако в данном случае имеется в виду скорее система экологического (или бихевиористского) типа, элементы которой, в частности, биологические виды, приспосабливаются к поведению друг друга и делают это без интергрированных общих ценностей и норм. Сегментный (или партикуляристский) подход к обществу получил активную поддержку, главным образом, в культурно-этническом варианте, в 1960-1980 годы со стороны последователей идеи “культурного разнообразия” и постмодернистов, атакующих “буржуазную культуру” и использующих для этого разработанную в XYIII и XIX веках концепцию классовых антагонизмов и влияния социальной среды на сознание людей.
Трудности в понимании современного российского общества связаны, на наш взгляд, с тем, что почти все, кто пытается определить его характер, исходят из интеграционно-системной теории, в то время как более плодотворным является сегментный подход, который, впрочем, вполне применим к объяснению развития многих, если не всех, стран мира. По крайней мере, сегментный подход хорошо объясняет развитие почти всех посткоммунистических стран, Индии, Японии, Южной Кореи, Ирана и других азиатских и латиноамериканских и африканских стран. Впрочем, если применить тот же подход к Америке, можно достичь более реалистического понимания и этой страны, ибо она, как показали многие авторы, также соткана из существенно различающихся и нередко плохо согласованных элементов, несмотря на то, что, по сравнению с посткоммунистической Россией, американское общество кажется относительно гомогенным. В нем существует большой средний класс, демократические ценности занимают господствующее место в сознании абсолютного большинства американцев. Все они, от ученых до тех, кто не имеет никакой профессии, от убежденных патриотов до тех, кто относится к своей стране чрезвычайно критично, согласны с утверждением, что они живут в либеральном капиталистическом обществе.
Россию (а также многие другие страны, например, Мексику или Южную Корею) нельзя даже приблизительно описать в “системно-интеграционных” или “холистских” терминах – как общество с единой социальной системой, включающей все население страны. Действительно, очень трудно обозначить нынешнее российское общество каким-то одним термином. Многие западные политики и эксперты, оперирующие дихотомическими понятиями (что заставляет их относить общества либо к авторитарным, либо демократическим), склоняются к тому, чтобы считать Россию демократией. Например, в июне 1997 г. США и другие ведущие страны Запада признали Россию демократическим обществом и пригласили присоединиться к “Большой семерке” в качестве ее полноправного члена. Вместе с тем, если не брать в расчет публичные заявления Кремля, мнение огромного большинства россиян резко расходится с западной версией. Они не называют свое общество ни демократическим, ни либерально-капиталистическим. Чаще других слов для обозначания политического режима в России звучит слово “олигархия”. В российских средствах массовой информации только этот термин или эквивалентные ему эвфемизмы типа “семибанкирщина”, “номенклатурный капитализм” или “криминальный капитализм” используются для характеристики современного российского общества. Трактуя свое общество как олигархическое, то есть “правление немногих”, россияне следуют за классическим аристотелевским определением олигархии.
Эволюция либеральных взглядов
В 1992 г. лидер российских либералов и архитектор реформ Е.Гайдар убеждал людей, что впереди, чуть ли не “за углом”, находится “нормальное” и “цивилизованное” правовое государство. Он просил потерпеть лишь короткое время [1]. Однако к 1994 г. Гайдар уже именовал русский капитализм “бюрократическим”, “плохим государственным капитализмом”, “коррумпированным бюрократическим капитализмом” и давал ему негативные характеристики (“предельно несимпатичный”) [2]. В опубликованной в 1997 г. книге “Аномалии экономического роста” Гайдар говорит о фактическом образовании “олигархического” общества в России и предполагает, что “сочетание имперской риторики, экономического авантюризма и крупномасштабного воровства могут стать определяющим долгосрочным фактором российской действительности” [3]. Летом того же года Б.Немцов, уже будучи первым заместителем премьер-министра, назвал российское общество “бандитским капитализмом” [4].
Олигархический слой или “рентоискатели”
Действительно, отрицать существовавание олигархии в России невозможно. Ядро олигархического слоя состоит из богатых людей, которые способны покупать услуги как правительственных чиновников всех уровней (от президента до местных политических деятелей), так и криминальных структур. Важнейшее условие, необходимое для существования олигархического слоя – возможность “найти ренту”. Термин “поиск ренты” может быть определен как стремление крупных богатых фирм получить дополнительную прибыль, создавая монополию с помощью государства. “Поиск ренты” не имеет ничего общего со справедливой экономической и политической конкуренцией. Организации и частные фирмы добиваются от государства привилегий, которые помогают сохранять монополию. Методы и политические инструменты, используемые при “рентоискательстве”, многочисленны: взяточничество, продажа субсидий, налоговых привилегий, ценовых субсидий, тарифов, импортных квот, лицензий. Многие авторы, описывая олигархию в России, говорят об “обмене власти на деньги”. Это неверное определение отношений между властью и “большими деньгами”. Обмен предполагает, что участники сделки лишаются одного и приобретают другое. Здесь же выигрывают оба партнера: богатые благодаря полученной ренте становятся еще богаче, а чиновник, получив деньги, помимо всего прочего, сохраняет и расширяет власть.
“Поиск ренты” и коррупция, которая является ее условием, – универсальный феномен, хорошо известный и в США. Американские экономисты изучали его и много писали на эту тему. Однако масштабы “рентоискательской” деятельности в России сопоставимы разве что с уровнем колумбийской коррупции. Среди наиболее успешных “рентоискателей” в России – компании, которые имеют специальные государственные привилегии во внешней торговле, добывающей промышленности и финансовом секторе.
Как правило, “искатели ренты” в одиночку или в коалициях находятся в состоянии постоянной конкуренции и конфликта из-за ограниченности ресурсов, доступных для перераспределения. Одна из наиболее захватывающих войн состоялась в июле 1997 г. Битва между олигархами шла за находящуюся в собственности государства и выставленную на аукцион гигантскую коммуникационную компанию “Связьинвест”. Даже по российским стандартам эта война велась чересчур цинично. Каждая сторона пыталась тайно воздействовать на правительство, чтобы получить ренту. При этом никто в России не считал, что аукцион принесет пользу российской экономике, – независимо от его результатов. Он рассматривался как очередное перераспределение государственных доходов – ренты.
Четыре России
Невозможно оспаривать ведущую роль олигархии в российском обществе. Однако, когда россияне говорят о своем обществе как об “олигархическом”, они воспроизводят ту же самую “системную”, ”холистическую” ошибку западных политиков, которые определяют посткоммунистическую Россию как демократию. Для того, чтобы понять российское общество, нужно видеть в нем не один срез (олигархический), но, по меньшей мере, четыре: авторитарный, олигархический, либеральный и криминальный. Назовем их слоями или укладами (можно использовать также термины “секторы” или “сегменты”). Каждый из этих “укладов” имеет свою собственную политическую и экономическую базы, позволяющие более или менее эффективно применять принуждение, экономическое и внеэкономическое, для реализации решений элиты. Два из этих слоев –либеральный и авторитарный – издают законы или постановления, реализацию которых они в какой-то степени могут обеспечивать с помощью правоохранительных органов. Олигархический уклад обеспечивает достижение своих политических целей с помощью денег, которые позволяют полностью либо частично контролировать средства массовой информации и выборы, или даже с помощью частных вооруженных формирований или нанятых преступников. Криминальный сектор, естественно, основывается на применении грубого насилия и шантажа. Каждый из слоев имеет собственные социальные институты, партикуляристскую идеологию со своим отношением к социальной дифференциации и социальной справедливости, публичным благам (культура, образование, здравохранение, армия и другие), свою мораль, свою систему рекрутирования кадров и соответствующие критерии эффективности.
Авторитарный слой или “рентодаватели”
Можно говорить о двух типах авторитарного уклада – ”сильном” и “слабом”. В первом случае страна управляется лидером, который способен контролировать бюрократию, особенно региональную, и органы правопорядка, во втором – лидер находится в существенной зависимости от бюрократии со всеми вытекающими последствиями. Слабый авторитаризм в “центре”, ведет, как мы это видим в современной России, к сильному, почти деспотическому авторитаризму в провинции. Однако в обоих случаях авторитарный слой обнаруживает себя в стремлении ее лидера и бюрократии управлять страной, минимизируя влияние демократических институтов и контролируя выборы в интересах тех, кто стоит у власти.
После 1993 г. слабый авторитарный российский режим регулярно бросал вызов закону. Без юридических формальностей была начата война в Чечне. Режим расточал государственные деньги на президентскую избирательную кампанию в 1996 г. и использовал свое положение, требуя денег от частных организаций. Кремль принудил средства массовой информации, особенно телевидение, служить его целям в пропагандистской кампании. Ельцин открыто объявил, что губернаторы и президенты национальных республик непосредственно отвечают за результаты выборов.
Главное в том, что посткоммунистическая бюрократия при слабом авторитаризме превратилась в гигантскую сеть “рентодавателей”, которые распределяют привилегии экономическим олигархам (“рентоискателям”), в то время как при сильном авторитаризме только лидер и небольшая группа его друзей и родственников могут выступать в роли “рентодавателей” . В то же время, при слабом российском авторитаризме лидеры политических кланов (реальные “рентодаватели”) тесно связаны со “своими” “рентоискателями” – олигархами (банками, торговыми компаниями, производителями нефти и газа, средствами массовой информации).
Криминальный слой: контроль над экономикой
Ядро криминального слоя состоит из различных нелегальных структур – от незарегистрированных фирм до криминальных мафий и неорганизованных банд. Организованная преступность – наиболее важный сегмент криминальной России. Мафии функционируют в любой части страны и имеют сети почти в каждом городе. Криминальные организации полностью или частично контролируют мелкое и среднее предпринимательство, а также оказывают существенное влияние на крупный капитал. Теневая экономика – другая важная часть криминальной России. Здесь производится от 30 до 40% ВНП.
Фактически, любое малое и среднее предприятие, а также некоторые большие компании, имеют то, что называется “крыша”. “Крыша” – криминальная организация, которая получает от десяти до двадцати процентов прибыли в обмен на защиту от других мафий. Более того, “крыша” оказывается единственным эффективным помощником в разрешении споров с контрагентами, отказывающимися выплачивать долги. Другой хороший индикатор размеров преступного слоя – число лиц, занятых в охране. По некоторым данным, в этот род занятий вовлечено не менее миллиона человек.
Либеральный слой: слабый, но многообещающий
Самое большое достижение посткоммунистической эпохи – появление либерального слоя. Он играет серьезную роль в российской жизни и тесно смыкается с теми, кто верит в триумф демократии и рыночной экономики. Демократические институты (парламент, суд и свободные средства массовой информации) наряду с рыночными институтами (частная собственность, конкуренция, коммерческие банки, фонды, биржи) составляют ядро либерального слоя. Опросы показывают, что большинство россиян поддерживают либеральные ценности и политические свободы. По данным обследования, проведенного фондом “Общественное мнение” в 1997 г., 91% населения высоко оценивает свободу печати; 82% поддерживают свободу перемещений и путешествий за рубеж; 81% – за свободные выборы президента, парламента и губернаторов. Преобладающее большинство согласны с правом иметь частную собственность и законами, защищающими частную жизнь от государственного вмешательства. Даже коммунисты уверяют в своей поддержке этих и других демократических ценностей.
В то же время либеральный сегмент в Российском обществе – самый слабый из четырех. Демократические институты – хилые и нестабильные, особенно в провинции. Хотя они не полностью лишены власти и влияния, противостоять исполнительной власти в конфликтных случаях часто неспособны. Российская экономика все еще далека от того, чтобы быть регулируемой рыночными законами. Экономическая конкуренция ограничена из-за доминирования преобладания национальных и региональных монополий. Бартерные сделки составляют до 40% от общего числа всех сделок, заключаемых в стране. Свобода российских предпринимателей весьма ограничена и число малых и индивидуальных частных предприятий снижается снижается. И частные, и государственные компании не способны регулярно платить жалованье двум третям своих служащих. Европейский Союз был прав, когда отказался считать Россию страной с нормальной рыночной экономикой (что было воспринято российским правительством как оскорбление).
Либеральный слой: атаки со всех сторон
Несмотря на скромное влияние, либеральный сегмент российского общества систематически атакуется другими тремя слоями. Кремль унижает либеральные институты постоянно. Он все время держит парламент в подвешенном состоянии, угрожая роспуском. Должностные лица регулярно демонстрируют свое неуважение Государственной Думы и результатов выборов. Требования масс о регулярной выплате зарплаты и пенсии (или восстановлении сбережений) воспринимаются правящими кругами прежде всего как помеха своей деятельности. Они не находят ничего страшного в глубокой социальной дифференции. Как выразился один из кремлевских лидеров, “не бывает, чтобы всем было сытно и тепло”. Нет ничего удивительного в том, что президент и правительство тратят огромные суммы без согласия парламента.
Олигархи, в свою очередь, унижают едва оперившуюся российскую демократию. Они цинично осуществляют прямой контроль над ведущими телевизионными каналами и газетами. В представлении большого числа россиян нынешние средства информации – не более свободны, чем старые коммунистические. Интересы олигархии препятствуют проведению справедливой избирательной кампании. Среди россиян популярно мнение, что почти любой “деятель” может победить на выборах, даже президентских, обладая достаточной финансовой поддержкой. С другой стороны, справедливым выборам мешают криминальные структуры, иногда очень активно участвуя в избирательной кампании, как это было в Екатеринбурге в 1995 г. во время выборов губернатора. Установлены случаи прямой связи депутатов государственной и региональных дум и их помощников с криминальными организациями. Они же подрывают живую конкуренцию на российском рынке. Организованная преступность открыто вмешивается в рыночный процесс, что делает фактически невозможной свободную конкуренцию среди мелких и средних предпринимателей; кроме того, она активно участвует в перераспределении собственности.
Особенно опасно для либерального сектора наступление, которое ведется против принципов либерализма изнутри. В российском парламенте чуть ли не большинство тяготеет к авторитаризму. Очевидно, парламент больше всего озабочен тем, чтобы его не распустили и его депутаты не лишились той ренты, которая положена им пока они числятся народными избранниками и пользуются этим, хотя и временным, монопольным правом.
Более того, многие российские интеллектуалы, которые совсем недавно воспевали демократические принципы, потеряли веру в способность своего народа к демократическому образу правления и подыгрывают власти и олигархии, утверждая, прямо или косвенно, что массы некомпетентны, полны идеологических предубеждений и неспособны принимать верные решения на выборах. Неудивительно, что летом 1996 г., когда казалось, что коммунисты победят, некоторые из них активно выступали за отсрочку или отмену президентских выборов.
Общая культура и криминализация общественного сознания
Хотя российское общество разделено на конфликтующие сегменты со специфической идеологией, существует национальная культура с общими ценностями и традициями. Однако значительная часть ценностей разделяется далеко не всеми и, кроме того, ценности непосредственно не соотносятся с реальным поведением Так, впрочем, обстоит дело и в других обществах. Некоторые из социальных ценностей являются парадными (например, бескорыстная помощь ближним или готовность приносить жертву во имя общего блага), которые оказывают ничтожное влияние на поведение большинства людей. Обычно парадные ценности адресуются не столько “себе”, сколько “другим”. Однако проблема заключается в другом – давлении специфической идеологии отдельных укладов на общую культуру, на ментальность всего населения.
Ценности, которые внедряются в общую идеологию из олигархического и криминального слоев, весьма эффективно влияют на реальное поведение населения. В отличие от парадных ценностей общенациональной культуры, они создают новые стандарты и моральные нормы, становящиеся частью обыденного сознания. Например, практический опыт и установки российских богачей, создавших свои состояния почти мгновенно, нанесли огромный урон этике труда молодого поколения, поскольку нелегальное происхождение этих состояний очевидно.
Русское слово “халява” означает получение чего-либо даром: не работая, не платя денег, не предпринимая каких-либо усилий. “Халява” стала ключевым термином для миллионов россиян. Следует, конечно, заметить, что “халява” была элементом массового сознания и в советское время. Однако в прошлом дармовщина была компенсирована официальным прославлением и поддержкой труда на благо общества. Нынешняя официальная идеология, сформированная под очевидным влиянием олигархии с ее откровеннным культом богатства, показной роскошью и явным игнорированием ценности труда лишь способствует распространению “халявы” во всех слоях общества. В 1997 г. на вопрос ВЦИОМ, что требуется для того, чтобы стать богатым в России, только 5% опрошенных ответили “талант и упорная работа”; 44% сказали – “финансовые спекуляции”, 20% – “отмывание мафиозных денег” [7].
Успехи преступного слоя и его идеологии размыли границы между законной и незаконной деятельностью в сознании населения, включая представителей высшей власти, которые, оправдывая свои незаконные доходы или действия, фактически используют уголовную логику. Более того, в российских средствах массовой информации уголовники часто изображаются “хорошими парнями ” и более эффективными предпринимателями, чем “законные” бюрократы. Это формирует и соответствующие стереотипы массового сознания. В мае 1997 г. один видный политический деятель и кандидат в президенты страстно защищал известного преступника по кличке “Япончик”, объявляя его современным Робин Гудом. Япончик теперь отбывает наказание в американской тюрьме.
Другой индикатор влияния криминальной идеологии – массированное вторжение уголовного жаргона в повседневный лексикон “нормальных” людей, включая политиков самого высокого ранга. Подобного рода лексикой засорены ведущие каналы российского телевидения и радио. Криминальная идеология особенно пагубно воздействует на молодежь, которая рассматривает преступную профессию как “нормальную” и даже желательную. Она не безобидна и для высших чинов страны, так как криминальная лексика сама по себе оправдывает пренебрежительное отношение к нормам и морали.
Многоукладная Россия: перспективы анализа
Говоря о дальнейшем развитии России, исключительно важно понимать роль олигархического сегмента, этого сплава коррумпированной бюрократии, богачей и криминального слоя. Эти структуры, демонстрирующие удивительную живучесть во все времена и у всех народов, так же “нормальны” как и другие социальные структуры. Рассматривать их только как “девиацию” или “социальную патологию” столь же малопродуктивно, как и считать “девиантами” людей малообразованных или чрезмерно жадных. Олигархи, коррумпированные чиновники и преступники считают ненормальными и придурковатыми тех, кто не пользуется нелегальными возможностями для обогащения, карьеры и не избегает тяжелого труда. Олигархический и криминальный уклады являются нормальными “социальными животными”, находящимися в борьбе с единственно нормальным для многих укладом либеральным общественным строем или, в крайнем случае, просвещенным авторитаризмом.
Уникальность посткоммунистической России, как и любой другой страны, определяется специфической комбинацией четырех сегментов, которые в каждом обществе имеют разный вес, а также тем, какой сегмент (или союз сегментов) является доминирующим в данный период. Главная проблема России, как и некоторых других стран, состоит в огромном удельном весе двух “отрицательных” сегментов, в то время как в западных странах господствует либеральный сегмент при существенной роли олигархии. Действительно, сравнение роли четырех сегментов российского общества показывает, что наибольший контроль над обществом находится в руках группы “рентодавателей” и “рентоискателей” – союз олигархов с некоторыми высшими чиновниками государства.
Анклавы
Каждый уклад имеет свое ядро, в котором “трудятся” люди “на полной ставке”. В то же время, миллионы граждан “работают” на “полставки” или только “четверть ставки” в других слоях, образуя там “анклавы”. Например, криминальный сектор имеет анклавы в трех других секторах. Как отметил московский политолог В.Михайленко, миллионы российских граждан имеют двойное гражданство – одно в Российской Федерации, другое в “теневом государстве”. Криминальный анклав в государственном аппарате, в частности, в правоохранительных органах и даже в высшем эшелоне власти хорошо документированы. Весьма сильны криминальные анклавы в олигархическом и либеральном секторах, как в политических, так и в экономических институтах, в частности, в мелком и среднем бизнесе, в органах массовой информации. Не представляет особого труда документировать существование олигархических анклавов в авторитарном секторе (появление богачей в правительстве). То же самое справедливо по отношению к либеральному сектору.
Как будут развиваться межукладные конфликты
Дальнейшее развитие российского общества будет, по преимуществу, определяться конфликтами между четырьмя слоями и, прежде всего, четырьмя представляющими их элитами.
В настоящее время основной конфликт развертывается между “чистым” авторитаризмом, сторонниками сильного государства, независимого от богачей, и олигархией, стремящейся сделать государство, если использовать выражение классиков марксизма, своим ”исполнительным комитетом”, что, по мнению многих российских исследователей и журналистов, и происходит ныне. Неудивительно, что в 1997 г. наметилось явное стремление высокопоставленных лиц, особенно тех, кто метит на высший пост в государстве, к усилению контроля над экономикой. Это стремление находится в очевидном противоречии с исходными посылками реформаторов 1991 г., которые были тогда бескомпромиссными противниками государственного вмешательства в любую сферу общественной жизни, тем более, в экономику. Ныне здравствующие олигархи с их финансами, контролем над массовой информацией и своими людьми в высших органах управления далеко не беззащитны, но весьма уязвимы в случае изменения политического климата в стране и прихода к власти сторонников “чистого” авторитаризма или, по крайней мере, тех, кто захочет “давать ренту” другим, а не “этим”. Национальный фактор, в частности, противопоставление русских олигархов нерусским (евреям в первую очередь), может сыграть в перераспределении богатства и ренты не последнюю роль.
Серьезный конфликт развертывается между либеральным укладом, с одной стороны, и авторитаризмом и олигархией, с другой. Криминальный сектор таже ведет активную борьбу с авторитарным государством, находясь в сложных отношениях с олигархией.
Внутриукладные конфликты
Немаловажное значение для судеб общества имеют и внутренние конфликты, и стремление к сговору внутри каждого слоя, прежде всего, внутри каждой элиты. Чем острее внутригрупповые конфликты, тем слабее позиции данного слоя в его борьбе за сохранение и расширение своих позиций в обществе. Для тех, кто стремится к господству либерального уклада и связанной с ним законности, внутренние конфликты среди олигархов и преступников являются, как правило, положительным явлением. Во всяком случае, россиянам очевидно, что, если бы олигархи не конфликтовали время от времени друг с другом, дела в органах массовой информации были бы совсем неважны. Солидарность олигархов весной и летом 1996 г. представляла прямую угрозу демократии в стране. Вести о криминальных “разборках” тоже вряд ли огорчают граждан. Вместе с тем, достаточно честная политическая и экономическая конкуренция внутри либерального уклада должна только приветствоваться как гарантия против всякого монополизма и рентоискательства.
Динамика межукладных и внутриукладных конфликтов будет в значительной степени детерминировать и судьбу российского общества, и, в-частности, его экономики. Однако, в ближайшие десятилетия нельзя исключить (хотя это не очень вероятно) экономический рост, как это было в странах Латинской Америки или в Италии с их сильной олигархией и преступным миром.
Россияне осознают существование четырех слоев и потому пессимистичны
Как ни парадоксально, рядовые россияне смотрят на свое общество как состоящее из четырех автономных сегментов. Они регулярно наблюдают и оценивают дела Кремля, хозяев банков, Государственной Думы и, конечно, преступного мира. И это в значительной степени объясняет их глубинный пессимизм, несмотря на то, что многие из них (по данным ВЦИОМа – до двух третей) приспособились к новой жизни.
Россияне почти демонизируют силу олигархов и чрезвычайно пессимистичны относительно их роли в обществе. Они считают, что те мало что делают (если вообще что-нибудь делают) для экономического процветания страны и ее населения. Население убеждено, что олигархи и коррумпированные чиновники всех уровней вывозят свои огромные капиталы за границу, предпочитая не инвестировать их в отечественное производство. Люди исходят из того, что олигархия (равно как и российский слабый авторитаризм в противоположность сильному и амбициозному авторитаризму) вовсе не заботится о престиже страны, состоянии армии, науки, образования и культуры, а также здоровье населения. При этом большинство уверено, что господство союза олигархов и чиновников – надолго. Опрос, проведенный фондом “Общественное мнение” в 1997 г., показал, что 77% населения убеждено, что “коррупция будет продолжаться в обозримом будущем” [8].
Между 1989 и 1993 годами наиболее молодые и образованные российские либералы рассматривали господство либерального уклада, то есть либеральный капитализм, как наилучшую альтернативу для страны. Сегодня большинство из них уже так не думает. Нельзя сказать, что все они разочаровались в западной модели. Скорее, они считают, что эта модель в России не работает. В политическом климате, где правят бал олигархи, коррумпированные чиновники и преступники, мало кто из россиян может поверить в идею “второй либеральной революции”, которая уже началась, как пытались утверждать некоторые сторонники ельцинского режима с появлением в правительстве Б.Немцова. В августе 1997 г., по данным фонда “Общественное мнение”, 67% россиян не верили, что новое правительство сможет преодолеть экономический кризис [9].
Из-за многочисленных почти непреодолимых трудностей, возникших в процессе осуществления либерального проекта, многие россияне вновь готовы обратить свои взоры к авторитарной альтернативе. Это не означает, что они согласны на любой авторитарный режим взамен ельцинского. Россияне хотят эффективного государства, играющего конструктивную регулирующую роль во всех сферах социальной жизни. Судя по опросам ВЦИОМ 1996 и 1997 годов, 80% населения готовы отказаться от некоторых политических свобод ради сильного, эффективно действующего государства [10]. Не должно вызывать удивления, что эта тенденция регресса к идеалам социализма, (и, прежде всего, в его распределительной, а не производственной роли) усилилась в течение прошлого года. Число тех, кто предпочитает социализм капитализму (несмотря на официальную пропаганду), – около 50% [11]. Только одна треть предпочитает западную модель.
Конечно, многие россияне знают, что даже “эффективный” авторитаризм в социалистических или агрессивно националистических формах еще хуже, чем демократия. Они также понимают, что регулируемая экономика не может конкурировать с рыночной, но, предполагают (как бы следуя Гоббсу), что для экономики и других сфер социальной жизни даже деспотический порядок лучше, чем анархия и преступность.
Однако многие cомневаются, что в России сегодня можно создать сильное и эффективное авторитарное государство. Даже те, кто регулярно голосует за коммунистов, не думают, что последние способны его построить. Они весьма скептичны по отношению к умеренным националистам вроде генерала Лебедя и считают, что тот вряд ли сможет претворить свои обещания в жизнь. Из числа тех, кто уже находится у власти, кандидатов в сильные правители России тоже не предвидится.
Экзистенциальный пессимизм, сочетаемый с умеренным повседневным оптимизмом
Для российского сознания сегодня характерен глубинный экзистенциальный пессимизм, нередко не имеющий прямой связи с повседневной жизнью. Большинство российских граждан сумело на удивление хорошо приспособиться к жизни, даже не получая регулярно зарплаты и пенсии. Как показали исследования Ю.А.Левады, они оценивают свое положение значительно лучше, чем положение страны. ”45% россиян оценили в мае 1997 г. материальное положение своей семьи как “среднее или хорошее”, а вот экономическое положение страны как среднее и хорошее оценили только 16%. Разница этих цифр и отражает отличие сегодняшних забот и дум о будущем, ближайшем и отдаленном” [12].
Последний пессимистический сдвиг наступил после выборов в июле 1996 г., когда произошел сильный всплеск оптимизма и веры, что Кремль объявит реальную, а не показную войну олигархии и преступности. Тогда 37% населения полагали, что жизнь в России станет лучше, и только 16% подозревали, что она ухудшится. В феврале 1997 г. об относительном улучшении жизни говорили уже только 7%, тогда как 59% указали противоположное. В мае того же года 17% россиян относились к “оптимистам”, “пессимистов” же насчитывалось почти две трети (64%) [13].
Между 1992 и 1993 годами пессимисты предсказывали, что либеральный капитализм в России победит не ранее, чем через пять-десять лет. Оптимисты настаивали, что переход к либеральному капитализму мог бы совершиться минимум за 500 дней и максимум за два-три года. Сегодня оптимистами можно назвать тех, кто верит, что нынешняя ситуация, к которой они уже приспособились, сохранится неопределенно долго, вплоть до начала ощутимого экономического роста, который может начаться чуть ли не завтра, хотя и они считают, что “нормальное” общество сформируется за два-три десятилетия. Пессимисты же убеждены в неминуемости различного рода катастроф. И опять-таки эта вера в катастрофы не должна интерпретироваться буквально: вряд ли большинство респондентов реально ожидают тех или иных ужасов, на которые они ссылаются в опросах. Скорее, это отражение глубинной тоски и уныния в обществе, которое лишено перспективы. По данным проведенного нами в 1996 г. всероссийского исследования (объединенный проект Университета штата Мичиган в Ист-Лансинге и Института социологии РАН в Москве) 70% россиян боялись обнищания; 67% – безработицы, 66% – криминализации общества; 55% – коррумпированной бюрократии.
Русские интеллектуалы даже более пессимистичны, чем массы. Проведенный нами контент-анализ тысячи российских статей (либеральных и консервативных), опубликованных с октября 1996 по июнь 1997 г., показал, что 80% авторов могут быть классифицированы как “пессимисты”.
Заключение
Сегодня россияне определились в своем убеждении, что нынешний баланс сил будет с теми или иными отклонениями сохраняться много лет. Однако они не исключают потенциальных возможностей захвата власти коммунистами и националистами и попытки восстановить деспотическое государство, используя среди прочего глубокий конфликт между армией и Кремлем. Другие предсказывают, что уже через несколько лет власть в стране будет принадлежать преступным бандам. Эти три альтернативы (сохранение нынешней расстановки сил с преобладанием олигархии, возникновение коммунистического авторитаризма и полномасштабная криминализация страны) деморализующе действуют на население и порождают у него чувства глубокого упадка духа.
Возможно, не правы те, кто считает, что либеральная, западная модель для России, по крайней мере в настоящее время, не годится, и лучшее, на что можно рассчитывать, это просвещенный и патриотический авторитаризм, который при минимальной роли либеральных институтов будет находится в состоянии постоянной войны с олигархическим и криминальным укладами. Может быть, шансы либеральной России взять верх над тремя другими “плохими” слоями не так уж малы, особенно, если экономическое положение страны радикально улучшится. Многое зависит от способности россиян способствовать усилению российской демократии и поддержать на выборах, вопреки давлению средств массовой информации, честных, преданных демократии политиков.
В то же время Запад должен внести серьезные изменения в свою стратегию помощи России. В настоящее время все усилия развитых демократий сконцентрированы на поддержке ельцинского режима, который рассматривается как наилучшая альтернатива. До некоторой степени это может быть и верно, но Запад должен гораздо энергичнее помочь россиянам бороться с силами, враждебными российской демократии, которые не сводятся к коммунистам и радикальным националистам, олигархам и преступникам.
Список литературы
Гайдар Е. Чтобы не было бедных // Литературная газета. 1993. 3 января.
Гайдар Е. Беседы с избирателями // М.: Евразия, 1995. Гайдар Е. Дни поражений и побед. М.: Вагриус, 1996. Гайдар Е. Я стал влиятельнее, чем до президентских выборов // Сегодня. 1996. 23 октября.
Гайдар Е. Аномалии экономического роста. М.: Евразия, 1997.
Комсомольская правда. 1997. 29 июля.
Mitchell W., Munger M. Economic models of interest groups: An introductory survey // American Journal of Political Science. 1991. Vol. 35. P. 525; Parker G. Congress and rent seeking society. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1996. P. 22; Toward a theory of the rent seeking society / Ed. by J.Buchanan, R.Tollison, G.Tullock. College Station: Texas A&M University Press, 1980. Krueger A. Economists’ changing perceptions of government // Comparative economic systems: Models and cases / Ed. by M.Bornsrein. Burr Ridge, Ill.: IRWIN, 1995. P. 86-89.
ФОМ-Инфо: Еженедельный информационный бюллетень. 1997. № 11 (155).
Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения: Информационный бюллетень. 1997. № 2. С. 42, 79.
Фонд “Общественное мнение”. 1997. 27 февраля.
Фонд “Общественное мнение”. 1997. 14 августа.
Лапкин В., Пантин В. Что значит “русский порядок” // Московские новости. 1997. 27 апреля.
Данные Фонда “Общественное мнение” цитируются по следующим публикациям в московских газетах: Сегодня. 1995. 7 мая; Известия. 1996. 7 декабря; Независимая газета. 1997. 10 апреля.
Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения: Информационный бюллетень. 1997. № 4. С. 43.
Фонд “Общественное мнение”. 1997. 19 июня. С. 28.