R. kipling. Tomlinson

R.KIPLING. TOMLINSONСравнительная таблица переводов Оригинал Перевод С.Шоргина Перевод А.Эппеля Перевод А.Оношкович-Яцыны http://doors.infor.ru/crsrs/crkipl2.htm Now Tomlinson gave up the ghost in his house in Berkeley Square, Вчера Томлинсон на Беркли-сквер скончался в своем дому, И стало так! – усоп Томлинсон в постели на Беркли-сквер, На Берклей-сквере Томлинсон скончался в два часа. And a Spirit came to his bedside and gripped him by the hair– И сразу же Призрак, посланник небес, на дом явился к нему, И за волосы схватил его посланник надмирных сфер. Явился Призрак и схватил его за волоса, A Spirit gripped him by the hair and carried him far away, За волосы с койки его поднял и потащил в руке, Схватил его за волосы Дух и черт-те куда повлек, – Схватил его за волоса, чтоб далеко нести, Till he heard as the roar of a rain-fed ford the roar of the Milky Way, В долину, где Млечный Путь шумит, как перекат в реке; И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток. И он услышал шум воды, шум Млечного Пути, Till he heard the roar of the Milky Way die down and drone and cease, Потом еще дальше, где этот шум затих и умер вдали; И Млечный Путь отгудел вдали – умолкла звездная марь, Шум Млечного Пути затих, рассеялся в ночи, And they came to the Gate within the Wall where Peter holds the keys. И вот к Воротам, где Петр звенит ключами, они пришли. И вот у Врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь. Они стояли у ворот, где Петр хранит ключи. ‘Stand up, stand up now, Tomlinson, and answer loud and high “Восстань! – велю тебе, Томлинсон”, – так Петр с ним заговорил, – «Предстань, предстань и нам, Томлинсон, четко и ясно ответь, «Восстань, восстань же, Томлинсон, и говори скорей, ‘The good that ye did for the sake of men or ever ye came to die– И нам расскажи о добрых делах, что делал, пока ты жил. Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть; Какие добрые дела ты сделал для людей, ‘The good that ye did for the sake of men in little earth so lone!’ Какое добро на далекой Земле свершил ты, о жалкий гость?” Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!» Творил ли добрые дела для ближних ты иль нет?» And the naked soul of Tomlinson grew white as a rain-washed bone. И побелела пришельца душа, словно нагая кость. И стала вмиг Томлинсона душа, что кость под дождем, бела. И стала голая душа белее, чем скелет. ‘0, I have a friend on earth,’ he said, ‘that was my priest and guide, “Был друг дорогой, – он сказал – у меня, советчик и пастырь мой, «Оставлен мною друг на земле – наставник и духовник, «О, – так сказал он, – у меня был друг любимый там, ‘And well would he answer all for me if he were by my side.’ Он дал бы ответ за меня сейчас, когда бы здесь был со мной”. Сюда явись он, – сказал Томлинсон, – изложит все напрямик». И если б был он здесь сейчас, он отвечал бы вам». –‘For that ye strove in neighbour-love it shall be written fair, “Что в жизни земной был приятель с тобой – запишут тебе в доход, «Отметим: ближний тебя возлюбил, – но это мелкий пример! «Что ты любил своих друзей – прекрасная черта, ‘But now ye wait at Heaven’s Gate and not in Berkeley Square: Но этот барьер – не Беркли-сквер, ты ждешь у Райских ворот; Ведь ты же, брат, у Небесных Врат, а это не Беркли-сквер; Но только здесь не Берклей-сквер, а райские врата. ‘Though we called your friend from his bed this night, he could not speak for you, И если друг твой прибудет сюда – не даст за тебя ответ; Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, – Хоть с ложа вызван твой друг сюда – не скажет он ничего. ‘For the race is run by one and one and never by two and two.’ У нас для всех – одиночный забег, а парных забегов нет”. У нас – не двое за одного, а каждый сам за себя». Ведь каждый на гонках бежит за себя, а не двое за одного». Then Tomlinson looked up and down, and little gain was there, И огляделся вокруг Томлинсон, но толку с того – ни шиша; Горе и долу зрел Томлинсон и не узрел ни черта – И Томлинсон взглянул вокруг, но выигрыш был небольшой, For the naked stars grinned overhead, and he saw that his soul was bare: Смеялась нагая звезда над ним, нагою была душа, Нагие звезды глумились над ним, а в нем – была пустота. Смеялись звезды в высоте над голой его душой, The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife, И ветер, что выл среди Светил, его, будто нож, терзал, А ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож в ребре, А буря мировых пространств его бичами жгла, And Tomlinson took up his tale and spoke of his good in life. И так о добрых своих делах у Врат Томлинсон рассказал: И стал отчет давать Томлинсон в содеянном им добре: И начал Томлинсон рассказ про добрые дела. ‘This I have read in a book,’ he said, ‘and that was told to me, “Об этом я слышал, а то – прочел, а это – сам размышлял «Про это – я читал, – он сказал, – это – слыхал стороной, «О, это читал я, – он сказал, – а это был голос молвы, ‘And this I have thought that another man thought of a Prince in Muscovy.’ О том, что думал кто-то про то, что русский князь написал”. Про это думал, что думал другой о русской персоне одной». А это я думал, что думал другой про графа из Москвы». The good souls flocked like homing doves and bade him clear the path, Скопилась стайка душ-голубков, поскольку проход закрыт; Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка, Столпились стаи добрых душ, совсем как голубки, And Peter twirled the jangling keys in weariness and wrath. И Петр ключами устало тряхнул, он был уже очень сердит. А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика. И загремел ключами Петр от гнева и тоски. ‘Ye have read, ye have heard, ye have thought,’ he said, ‘and the tale is yet to run: “Ты слышал, ты думал и ты читал – вот все, что сказал ты нам, « Думал ,читал слыхал, – он сказал, – это все про других! «Ты читал, ты слыхал, ты думал, – он рек, – но толку в сказе нет! ‘By the worth of the body that once ye had, give answer–what ha’ ye done?’ Но именем тела, что ты имел, ответь – что ж ты делал сам?” Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!» Во имя плоти, что ты имел, о делах твоих дай ответ!» Then Tomlinson looked back and forth, and little good it bore, Взглянул Томлинсон назад и вперед, но не было пользы с того; Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта; И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад – For the Darkness stayed at his shoulder-blade and Heaven’s Gate before: Была темнота за его спиной, Врата – пред глазами его. Был мрак сплошной за его спиной, а впереди – Врата. Был сзади мрак, а впереди – створки небесных врат. ‘Oh, this I have felt, and this I have guessed, and this I have heard men say, “О, это я понял, а то – угадал, об этом – слыхал разговор, «Это я знал, это – считал, про это – где-то слыхал, «Я так ощущал, я так заключил, а это слышал потом, ‘And this they wrote that another man wrote of a carl in Norroway.’ А это писали о том, кто писал о парне с норвежских гор”. Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал». А так писали, что кто-то писал о грубом норвежце одном». ‘Ye have read, ye have felt, ye have guessed, good lack! Ye have hampered Heaven’s Gate; “Ты понял, ты слышал, – ну ладно… Но ты стучишься в Райскую Дверь; «Знал, считал, слыхал, – ну и ну! – и сразу лезть во Врата! «Ты читал, заключал, ощущал – добро! Но в райской тишине, ‘There’s little room between the stars in idleness to prate! И мало здесь места средь этих звезд пустой болтовне, поверь! К чему небесам внимать словесам – меж звезд и так теснота! Среди высоких, ясных звезд, не место болтовне. ‘Oh, none may reach by hired speech of neighbour, priest, and kin, Нет, в рай не войдет, кто слово крадет у друга, попа, родни, За добродетели духовника, ближнего или родни О, не тому, кто у друзей взял речи напрокат ‘Through borrowed deed to God’s good meed that lies so fair within; И кем напрокат поступок был взят, – сюда не войдут они. Не обретет господних щедрот пленник земной суетни. И в долг у ближних все дела, от бога ждать наград. ‘Get hence, get hence to the Lird of Wrong, for doom has yet to run, Твоё место в огне, твой путь – к Сатане, тобою займется он; Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен! Ступай, ступай к владыке зла, ты мраку обречен, ‘And … the faith that ye share with Berkeley Square uphold you, Tomlinson!’ И… пусть та из вер, что ты взял с Беркли-сквер, тебя да хранит, Томлинсон!” И да будет вера твоей Беркли-сквер с тобой там, Томлинсон!» Да будет вера Берклей-сквера с тобою, Томлинсон!» The Spirit gripped him by the hair, and sun by sun they fell За волосы Призрак его потащил, чтоб, солнца минуя, пасть Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз, Его от солнца к солнцу вниз та же рука несла Till they came to the belt of Naughty Stars that rim the mouth of Hell: Туда, где пояс Погибших Звезд венчает Адскую Пасть, И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ, До пояса Печальных звезд, близ адского жерла. The first are red with pride and wrath, the next are white with pain, Где звезды одни от злобы красны, другие – белы от бед, Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод, Одни, как молоко, белы, другие красны, как кровь, But the third are black with clinkered sin that cannot burn again: А третьи – черны от жгучих грехов, их умер навеки свет, Или черным черны от греха, какой и пламя неймет. Иным от черного греха не загореться вновь. They may hold their path, they may leave their path, with never a soul to mark, И если с пути они смогут сойти, – того не заметим мы: И длят они путь свой или не длят – на них проклятье пустынь; Держат ли путь, изменяют ли путь – никто не отметит никак, They may burn or freeze, but they must not cease in the Scorn of the Outer Dark. Горят их огни иль погасли они – не видно средь Внешней Тьмы. Их не одна не помянет душа – гори они или стынь. Горящих во тьме и замерзших давно, поглотил их великий мрак, The Wind that blows between the worlds, it nipped him to the bone, А ветер, что выл среди Светил, его насквозь пронизал, А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его, А буря мировых пространств леденила насквозь его, And he yearned to the flare of Hell-gate there as the light of his own hearth-stone. И к адским печам он рвался сам – он в пекле тепла искал. Что адских племен искал Томлинсон, как очага своего. И он стремился на адский огонь, как на свет очага своего. The Devil he sat behind the bars, where the desperate legions drew, Но там, где вползают грешники в ад, сам Дьявол сидел у Ворот, Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь, Дьявол сидел среди толпы погибших темных сил, But he caught the hasting Tomlinson and would not let him through. Он душу спешившую крепко схватил и перекрыл проход. Дьявол пресек Томлинсонову прыть, мол не ломись – не пройдешь! И Томлинсона он поймал и дальше не пустил. ‘Wot ye the price of good pit-coal that I must pay?’ said he, Сказал он: “Не знаешь ты, верно, цены на уголь, что должен я жечь, «Низко ж ты ценишь мой уголек, – сказал Поверженный Князь, – «Не знаешь, видно, ты, – он рек, – цены на уголь, брат, ‘That ye rank yoursel’ so fit for Hell and ask no leave of me? Поэтому нагло, меня не спросив, ты лезешь в адскую печь. Ежели в ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь! Что, пропуск у меня не взяв, ты лезешь прямо в ад. ‘I am all o’er-sib to Adam’s breed that ye should give me scorn, Я все-таки детям Адама – родня, так что ж ты плюешь на родство? Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон, С родом Адама я в близком родстве, не презирай меня, ‘For I strove with God for your First Father the day that he was born. Я с Богом боролся за племя твое со дня сотворенья его. Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он. Я дрался с богом из-за него с первого же дня. ‘Sit down, sit down upon the slag, and answer loud and high Присядь, будь любезен, сюда на шлак”, – так Дьявол ему говорил, – Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь, Садись, садись сюда на шлак и расскажи скорей, ‘The harm that ye did to the Sons of Men or ever you came to die.’ “И нам расскажи о дурных делах, что делал, пока ты жил”. Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть.» Что злого, пока еще был жив, ты сделал для людей». And Tomlinson looked up and up, and saw against the night И посмотрел Томлинсон наверх, и там, где спасенья нет, И Томлинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре И Томлинсон взглянул наверх и увидел в глубокой мгле The belly of a tortured star blood-red in Hell-Mouth light; Увидел звезду, что от пыток в аду сочила кровавый свет; Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре. Кроваво-красное чрево звезды, терзаемой в адском жерле. And Tomlinson looked down and down, and saw beneath his feet Тогда он вниз посмотрел, и там, вблизи мирового Дна, И Томлинсон взглянул к ногам, пылало внизу светло The frontlet of a tortured star milk-white in Hell-Mouth heat. Увидел звезду, что от пыток в аду была, словно смерть, бледна. Терзаемой в адском жерле звезды молочное чело. ‘Oh, I had a love on earth,’ said he, ‘that kissed me to my fall, Сказал он: “Красоткой я был соблазнен, грешили мы с ней вдвоем, «В былые дни на земле, – он сказал, – меня обольстила одна, «Я любил одну женщину, – он сказал, – от нее пошла вся беда, ‘And if ye would call my love to me I know she would answer all.’ Она б рассказала, будь она здесь, об этом грехе моем”. И, если ты ее призовешь, на все ответит она.» Она бы вам рассказала все, если вызвать ее сюда». –‘All that ye did in love forbid it shall be written fair, “Что в жизни земной был грешок за тобой, – запишут тебе в доход, «Учтем: не глуп по части прелюб, – но это мелкий пример! «Что ты вкушал запретный плод – прекрасная черта, ‘But now ye wait at Hell-Mouth Gate and not in Berkeley Square: Но этот барьер – не Беркли-сквер, ты ждешь у Адских ворот; Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это – не Беркли-сквер; Но только здесь не Берклей-сквер, но адские врата. ‘Though we whistled your love from her bed to-night, I trow she would not run, И если подруга здесь будет твоя – тебе в том выгоды нет; Хоть свистнем с постели твою любовь – она не придет небось! Хоть мы и свистнули ее и она пришла, любя, ‘For the sin ye do by two and two ye must pay for one by one!’ За грех двоих здесь каждый из них несет в одиночку ответ!” За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!» Но каждый в грехе, совершенном вдвоем, отвечает сам за себя». The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife, И ветер, что выл среди Светил, его, будто нож, терзал, А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил, И буря мировых пространств его бичами жгла, And Tomlinson took up the tale and spoke of his sin in life: И так о дурных своих делах у Врат Томлинсон рассказал: И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил: И начал Томлинсон рассказ про скверные дела: ‘Once I ha’ laughed at the power of Love and twice at the grip of the Grave, “Раз высмеял там любовь к Небесам, два раза – могильную пасть, «Однажды я взял и смерть осмеял, дважды – любовный искус, «Раз я смеялся над силой любви, дважды над смертным концом, ‘And thrice I ha’ patted my God on the head that men might call me brave.’ А трижды – чтоб храбрым считали меня – я Бога высмеял всласть”. Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус.» Трижды давал я богу пинков, чтобы прослыть храбрецом». The Devil he blew on a brandered soul and set it aside to cool: А Дьявол душу в костре раскопал и дал есть остыть чуток: Дьявол печеную душу извлек, поплевал и оставил стыть: На кипящую душу дьявол подул и поставил остыть слегка: ‘Do ye think I would waste my good pit-coal on the hide of a brain-sick fool? “На дурня безмозглого переводить не стану я свой уголёк! «Пустая тщета на блажного шута топливо переводить! «Неужели свой уголь потрачу я на безмозглого дурака? ‘I see no worth in the hobnailed mirth or the jolt-head jest ye did Ничтожнейший грех – дурацкий твой смех, которым хвалишься ты; Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоем, Гроша не стоит шутка твоя, и нелепы твои дела! ‘That I should waken my gentlemen that are sleeping three on a grid.’ Нет смысла моих джентльменов будить, что по-трое спят у плиты”. И не зачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроем!» Я не стану своих джентльменов будить, охраняющих вертела». Then Tomlinson looked back and forth, and there was little grace, Взглянул Томлинсон вперед и назад, но пользы не высмотрел он: Участия Томлинсон не нашел, встречь воззрившись и вспять. И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад, For Hell-Gate filled the houseless Soul with the Fear of Naked Space. Страшась пустоты, толпился вокруг бездомных Душ легион. От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять. Легион бездомных душ в тоске толпился близ адских врат. ‘Nay, this I ha’ heard,’ quo’ Tomlinson, ‘and this was noised abroad, “Ну… это я слышал, – сказал Томлинсон, – об этом был общий шум, «Я же слыхал, – сказал Томлинсон. – Про это ж была молва! «Эго я слышал, – сказал Томлинсон, – за границею прошлый год, ‘And this I ha’ got from a Belgian book on the word of a dead French lord.’ А в книге бельгийской я много прочел француза покойного дум”. Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!» А это в бельгийской книге прочел покойный французский лорд». –‘Ye ha’ heard, ye ha’ read, ye ha’ got, good lack! And the tale begins afresh– “Читал ты, слыхал ты… Ну ладно! И что ж? А ну, отвечай скорей: «Слыхал, читал, узнал, – ну и ну! – мастер ты бредни молоть! «Ты читал, ты слышал, ты знал – добро! Но начни сначала рассказ – ‘Have ye sinned one sin for the pride o’ the eye or the sinful lust of the flesh?’ Грешил ли хоть раз из-за жадности глаз иль зова плоти твоей?” Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?» Из гордыни очей, из желаний плотских согрешил ли ты хоть раз?» Then Tomlinson he gripped the bars and yammered ‘Let me in– “Пусти же меня!” – закричал Томлинсон, решетку тряся что есть сил, -“Мне кажется, как-то с чужою женой И Томлинсон решетку затряс, вопя: «Пусти меня в Ад! За решетку схватился Томлинсон и завопил: «Пусти! ‘For I mind that I borrowed my neighbour’s wife to sin the deadly sin.’ я смертный грех совершил”. С женою ближнего своего я плотски был близковат!» Мне кажется, я чужую жену сбил с праведного пути!» The Devil he grinned behind the bars, and banked the fires high: А Дьявол, огонь раздувая в печи, смеялся из-за Ворот: Дьявол слегка улыбнулся и сгреб угли на новый фасон: Дьявол громко захохотал и жару в топки поддал: ‘Did ye read of that sin in a book?’ said he; and Tomlinson said ‘Ay!’ “Ты грех этот тоже прочел, скажи?” – “Так точно!” – ответил тот. «И это ты вычитал, а, Томлинсон?» – «И это!» – сказал Томлинсон. «Ты в книге прочел этот грех?» – он спросил, и Томлинсон молвил: «Да!» The Devil he blew upon his nails, and the little devils ran; Тут Дьявол дунул на ногти – и вмиг к нему бесенята бегут. Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник, А дьявол на ногти себе подул, и явился взвод дьяволят: And he said, ‘Go husk this whimpering thief that comes in the guise of a man: “Содрать шелуху с того, кто стоит под видом мужчины тут! И он им сказал: «К нам тут нахал мужеска пола проник! «Пускай замолчит этот ноющий вор, что украл человечий наряд ‘Winnow him out ‘twixt star and star, and sieve his proper worth: Просеять его сквозь звезд решето! Найти его цену тотчас! Просеять его между звездных сит! Просеять малейший прок! Просейте его между звезд, чтоб узнать, что стоит этот урод, ‘There’s sore decline in Adam’s line if this be spawn of earth.’ К упадку пришли вы, люди Земли, коль это – один из вас”. Адамов род к упадку идет, коль вверил такому порок!» Если он вправду отродье земли, то в упадке Адамов род». Empusa’s crew, so naked-new they may not face the fire, На мелких чертях – ни брюк, ни рубах; их – голых – пламя страшит; Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизны В аду малыши – совсем голыши, от жары им легко пропасть, But weep that they bin too small to sin to the height of their desire, И горе у всех – что крупный-то грех из мелких никто не свершит. И плачась, что грех им не дал утех, – по младости, мол не грешны! – Льют потоки слез, что малый рост не дает грешить им всласть; Over the coal they chased the Soul, and racked it all abroad, Они по углю, крича: “У-лю-лю!”, гнали отрепья души По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца; По угольям гнали душу они и рылись в ней без конца – As children rifle a caddis-case or the raven’s foolish hoard. И рылись в ней так, как в вороньем гнезде роются малыши. Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца. Так дети шарят в вороньем гнезде или в шкатулке отца. And back they came with the tattered Thing, as children after play, Вернувшись назад, как дети с игры, с игрушкой, разорванной сплошь, И вот, клочки назад протащив, как дети, натешившись впрок, В клочьях они привели его, как после игр и драк, And they said: ‘The soul that he got from God he has bartered clean away. Они говорили: “В нем нету души, и делась куда – не поймешь. Они доложили: «В нем нету Души, какою снабдил его Бог! Крича: «Он душу потерял, не знаем где и как! ‘We have threshed a stook of print and book, and winnowed a chattering wind Внутри у него – так много всего: душ краденых, слов чужих, Мы выбили бред брошюр и газет, и книг, и вздорный сквозняк, Мы просеяли много газет, и книг, и ураган речей, ‘And many a soul wherefrom he stole, but his we cannot find: И книг, и газет, и только лишь нет его паршивой души. И уйму краденых душ, но его души не найдем никак! И много душ, у которых он крал, но нет в нем души своей. ‘We have handled him, we have dandled him, we have seared him to the bone, Пытали его и терзали его когтями до самой кости, Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнем, Мы качали его, мы терзали его, мы прожгли его насквозь, ‘And sure if tooth and nail show truth he has no soul of his own.’ И когти не лгут – клянемся, что тут его души не найти!” И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нем!» И если зубы и ногти не врут, души у него не нашлось». The Devil he bowed his head on his breast and rumbled deep and low:– И Дьявол голову свесил на грудь, не в силах печаль унять: Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрек: Дьявол главу склонил на грудь и начал воркотню: ‘I’m all o’er-sib to Adam’s breed that I should bid him go. “Я все-таки детям Адама – родня; ну как мне его прогнать? «Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог. «С родом Адама я в близком родстве, я ли его прогоню? ‘Yet close we lie, and deep we lie, and if I gave him place, Пусть наш уголок далек и глубок, но если в нашем огне Здесь Адская Пасть, и ниже не пасть, но если б таких я пускал, Мы близко, мы лежим глубоко, но когда он останется тут, ‘My gentlemen that are so proud would flout me to my face; Я дам ему место – джентльмены мои в лицо рассмеются мне, Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал; Мои джентльмены, что так горды, совсем меня засмеют. ‘They’d call my house a common stews and me a careless host, Хозяином глупым меня назовут и скажут: ‘Не ад, а бардак!’. Мол, стало не пекло у нас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот! Скажут, что я – хозяин плохой, что мой дом – общежитье старух, ‘And–I would not anger my gentlemen for the sake of a shiftless ghost.’ Нет смысла моих джентльменов сердить, ведь гость – и вправду дурак”. Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежили гость – идиот?» И, уж конечно, не стоит того какой-то никчемный дух». The Devil he looked at the mangled Soul that prayed to feel the flame, Пыталась к огню прикоснуться душа, а Дьявол глядел на нее, И дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл, И дьявол глядел, как отрепья души пытались в огонь пролезть, And he thought of Holy Charity, but he thought of his own good name: И жалость терзала его, но он берег реноме свое. И вспомнил о Милосердье Святом, хоть фирмы честь не забыл. О милосердье думал он, но берег свое имя и честь: ‘Now ye could haste my coal to waste, and sit ye down to fry: “Проход тебе дам, трать уголь к чертям, ступай к вертелам, вперед! – «И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдешь, «Я, пожалуй, могу не жалеть углей и жарить тебя всегда, ‘Did ye think of that theft for yourself?’ said he; and Tomlinson said ‘Ay!’ Коль душу придумал украсть ты сам”. – “Так точно!” – ответил тот. Коль душекрадцем ты выдумал стать», – и сказал Томлинсон: «А кто ж?» Если сам до кражи додумался ты?» и Томлинсон молвил – «Да!» The Devil he blew an outward breath, for his heart was free from care: И Дьявол вздохнул облегченно: “Ну что ж… Душа у него, как блоха, Враг Человеческий сплюнул слегка – забот его в сердце несть: И дьявол тогда облегченно вздохнул, и мысль его стала светла: ‘Ye have scarce the soul of a louse,’ he said, ‘but the roots of sin are there, Но сердце спокойно мое теперь – там найден росток греха. «У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать, в тебе есть! «Душа блохи у него, – он сказал, – но я вижу в ней корни зла. ‘And for that sin should ye come in were I the lord alone. Найдя сей росток, я б не был жесток, будь вправду я всех здесь сильней, И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один, Будь я один здесь властелин, я бы впустил его, ‘But sinful pride has rule inside–and mightier than my own. Но знай: там, внутри Гордыня царит, и я – никто перед ней. Но свой закон Гордыне вменен, и я ей не господин. Но Гордыни закон изнутри силен, и он сильней моего. ‘Honour and Wit, fore-damned they sit, to each his priest and whore: Там Мудрость и Честь проклятые есть, есть Шлюха с Попом при них, Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью сидят! Где сидят проклятые Разум и Честь – при каждом Блудница и Жрец, ‘Nay, scarce I dare myself go there, and you they’d torture sore. Я б сам в их предел ходить не хотел, их пытки – страшней иных. Тебя ж вдвоем замучат живьем Блудница сия и Прелат. Бываю там я редко сам, тебе же там конец. ‘Ye are neither spirit nor spirk,’ he said; ‘ye are neither book nor brute– Не дух ты, не гном, не книга, не зверь, – тебя никак не назвать; Не дух ты, не гном ты, не книга, не зверь, – вещал преисподней Князь, – Ты не дух, – он сказал, – и ты не гном, ты не книга, и ты не зверь. ‘Go, get ye back to the flesh again for the sake of Man’s repute. Что ж, ради спасения чести людей – ступай, воплотись опять. И облик земной опять обрети – греховную ипостась. Не позорь же доброй славы людей, воплотись еще раз теперь. ‘I’m all o’er-sib to Adam’s breed that I should mock your pain, Я все-таки детям Адама – родня; не жди от меня вреда; Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след. С родом Адама я в близком родстве, не стал бы тебя я гнать, ‘But look that ye win to worthier sin ere ye come back again. Но лучших – смотри! – грешков набери, когда вернешься сюда. Ступай, хоть какой заработай грешок! Ты – человек или нет! Но припаси получше грехов, когда придешь опять. ‘Get hence, the hearse is at your door–the grim black stallions wait– Вот черные ждут тебя жеребцы, чтоб отвезти домой; Спеши! В катафалк вороных запрягли. Вот-вот они с места возьмут. Ступай отсюда! Черный конь заждался твоей души. They bear your clay to place to-day. Speed, lest ye come too late! Не мешкай же, чтоб успеть, пока гроб не закопали твой! Ты – скверне открыт, пока не зарыт. Чего же ты мешкаешь тут? Сегодня они закопают твой гроб. Не опоздай! Спеши! ‘Go back to Earth with a lip unsealed–go back with an open eye, Вернись на Землю, открой глаза и детям Адама скажи, Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать! Живи на земле и уст не смыкай, не закрывай очей ‘And carry my word to the Sons of Men or ever ye come to die: Поведай людям ты слово мое, покуда ты снова жив, Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять: И отнеси Сынам Земли мудрость моих речей. ‘That the sin they do by two and two they must pay for one by one– Что за грех двоих здесь каждый из них несет в одиночку ответ, За грех, совершенный двоими вдвоем, поврозь подобьют итог! Что каждый грех, совершенный двумя, и тому, и другому вменен, ‘And… the God that you took from a printed book be with you, Tomlinson!’ И … пусть сбережет там Бог тебя – тот, что взял ты из книг и газет!” И да поможет тебе, Томлинсон, твой книжный заемный бог!» И… бог, что ты вычитал из книг, да будет с тобой, Томлинсон!»