Разложение и специализация гуманизма. Гуманизм второй
половины XV – начала XVII вв.
Роберт
Манекин
Во
второй половине XV – начала XVII вв. произошла специализация и разложение
европейского гуманизма. Гуманистическое движение охватило все новые и новые
страны Европы: Испанию, Францию, Польшу, проч. Наряду с увеличением влияния
идеологии гуманизма происходила его специализация. Традиции “гражданственного
гуманизма” (проблематику Человека и Общества) развивали Маттео Пальмиери,
Томас Мор (1478-1535), Томазо Кампанелла (1568-1639), Николло Макиавелли
(1469-1527), Жан Боцен (1530-1596), Этьен де Ла Боэси (1530-1563), др.;
проблематику гуманистической этики – Эней Силивио Пикколомини (папа Пий П.);
Анджей Фрыч Мождевский (1503-1572), др.; критику схоластической философии –
Людвик Вавес (1492-1540), Хуан Уарте (1539-1592), Пьер Шаррон (1541-1603).
Гуманизм
второй половины XV-первой половины XVI вв. находился под влиянием ренессансного
неоплатонизма; гуманизм конца XVI – нач. XVII вв. – ренессансной
натурфилософии. Примерно к концу XVI в. гуманистический лагерь (та
“республика ученых”, принадлежностью к которой гордились бы Эразм
Роттердамский и Томас Мор) распался: одни гуманисты связали свою судьбу с
Реформацией, другие – с католицизмом, третьи – неоплатонизмом, четвертые – с
натурфилософией. Во всех случаях компромисс с философами и религиозными
идеологиями достигался ценой отхода от основных идей гуманистической философии.
Наиболее
знаменитыми фигурами “второй” (вторая половина XV-начало XVI вв.) и
“третьей” (вторая половина XVI – начало XVII вв.) волн гуманизма
являлись Эразм Роттердамский (1469-1538) и Мишель Монтень (1533-1592).
Эразм Роттердамский
Эразм
Роттердамский, подобно Петрарке, Бокаччо и многим другим гуманистам, не
занимался специально разработкой онтологических проблем. “Все эти
архидурацкие тонкости (средневековой философии – Р. М.) делаются еще глупее
благодаря множеству направлений,. существующих среди схоластов, так что легче
выбраться из лабиринта, чем из сетей реалистов, номиналистов, томистов,
альбертистов, оккамистов, скоттистов и прочих”, – писал он. Методу
средневекового философствования гуманист противопоставлял принцип сократовской
майевтки. “Сократ низвел философию с неба на землю – заявлял Эразм. – Я же
низвел ее даже и до игры, до бесед и застолий. Ведь даже и забавы христиан
должны иметь привкус философии”
Игра,
по Эразму, лучший принцип философствования. “Официальные философы”,
выступая с кафедр университетов “играют – по мнению Эразма – в
философию”; гуманисты “играя – философствуют” и тем самым
достигают подлинных высот в познании истины.
В
философии Эразма нет места аскетическому отрицанию и осуждению мира, Природы и
Человека. Мир – по Эразму – сотворен благим и прекрасным. Благим и прекрасным
создан и Человек. Сущность подвига Христа состоит в искуплении грехов
Человечества. Христос – Человеко-Бог – возродил изначально благую человеческую
натуру. Человек суть настоящий и подлинный Бог зримого мира.
Природа
в философии Эразма сливается с божественным первоначалом. “Может ли быть
зрелище великолепнее, чем созарцание нашего мира? – восклицает один из героев
Эразмова “Эпикурейца” Гедоний, – те, кто “зовут природу не
матерью, но мачехой”, оскорбляют не столько Природу, сколько “по сути
того, кто ее создал, если вообще возможно такое понятие – “природа”.
Сомнение в правомочности отдельного от Бога понятия Природы, означает ни что
иное, как обожествление Природы. Весь дух гуманистической философии Эразма
предполагает склоняющиеся к жизнерадостному пантеизму онтологическое
обоснование этики. Вот почему враги Эразма (в том числе М. Лютер) не без
основания обвиняли его в том, что человеческое в Христе и христианстве значит
для него больше, чем божественное. И действительно – жизнерадостный пантеизм –
неявная онтологическая основа этической концепции Эразма Роттердамского.
Монтень
Мишель
Монтень не был не только профессиональным ученым, философом или богословом, он
не был и профессиональным гуманистом: литературные занятия ни в какой мере не
определяли его положения в обществе, да он и не считал литературу главным делом
своей жизни.
“Опыты”
Монтеня – труд, оказавший громадное влияние на его современников и на всю
гуманитарную мысль конца XVI-и особенно – начала XVII вв. – мыслился автором
отнюдь не как научный трактат, но как свободные размышления конкретного
человека о мире, о жизни, о Боге и о Человеке. Подлинный предмет этой книги –
сам Монтень, его личность, его мысли, его понимание жизни. “Другие творят
Человека, – писал Монтень, – я же только рассказывают о нем”.
“Прослеживать извилистые тропы нашего духа, проникать в темные глубины
его, подмечать в нем те или иные из бесконечных его малейших движений – дело
весьма нелегкое, гораздо более трудное, чем может показаться с первого взгляда…
Вот уже несколько лет, как все мои помыслы устремлены на меня самого, как я
изучают и проверяют только самого себя, а если я и изучают что-нибудь другое,
то лишь для того, чтобы неожиданно, в какой-то момент приложить это к себе
или,. вернее, вложить это в себя”.
Монтень
объявлял себя последователем древнегреческого скептицизма
(“пирронизма”). Он решительно отвергал примат веры над разумом.
Вместе с тем Монтень указывал на ограниченность человеческого разума. Так, с
одной стороны, он писал: “Но не дерзость ли со стороны философии
утверждать, будто самые великие деяния людей, приближающие их к божеству,
совершаются ими тогда, когда они выходят из себя и находятся в состоянии
исступления или безумия? лишившись разума или усыпив его, мы становимся лучше
(? – Р.М.). Исступление и сон являются двумя естественными путями, которые
ведут нас в обитель богов и позволяют предвидеть судьбы грядущего… Забавная
вещь!” В другом месте говорил: “Наше бодрствование более нелепо, чем
сон. Наша мудрость менее мудра, чем безумие. Наши фантазии стоят больше, чем
наши рассуждения”.
Доказательства
“темноты, низменности и невежества” человеческого разума у Монтеня
тождественны полному отрицанию доказуемости религии: религия – по Монтеню – не
имеет ни разумных, ни вне-разумных доказательств, ибо любые доказательства
исходят, в конечном счете, от человеческого разума – единственного
“орудия” человеческого познания.
Скептицизм
Монтеня направлен на разумную проверку оснований человеческих знаний,
Человеческий разум подвергнут им беспощадному анализу – анализу, обращенному на
самое себя.
Скептицизм
Монтеня неслучаен. Человеческий разум – разум, возвышающий, по Петрарке,
Лоренцо Валла, Манетти, Человека до уровня Человека-Бога, разум, исключающий
Человека из ценностной иерархии бытия – этот разум лишается, таким образом,
разумных аналогических оснований. Возвысившийся человеческий разум обращается
на самое себя и не находит оснований своего бытия. Гуманистический
антропоцентризм с неизбежностью влечет за собой скептицизм как обращение к
поиску “меры всех вещей”.
Установив
ограниченность человеческого разума, Монтень с необходимостью приходил к
отрицанию ренессансного антропоцентризма. “Кто уверил человека, что это
изумительное движение несвобода, этот вечный свет, льющийся из величественно
вращающихся над его головой светил, этот грозный рокот безбрежного моря – что
все это сотворено и существует столько веков только для него, для его удобства
и к его услугам”? – писал Монтень в “Апологии Раймунда
Себунского”. Человек в антропологии Монтеня изымается из предустановленной
Богом сверхъестественной иерархии ценностей и возвращается матери – Природе как
одно из ее порождений, как ее неразрывная часть. “Когда я играю с кошкой,
кто знает, не забавляется ли скорее она со мной, нежели я ею” – таков
фундаментальный парадокс Мишеля Монтеня.
Человек
– по Монтеню – не более, чем часть Природы. Он не может претендовать на особое
попечительство Бога-промыслителя. Богу нет никакого дела не только до судьбы
отдельного Человека, но и до судеб Человечества. Только “по суетности
воображения” Человек “равняет себя с Богом, приписывает себе
божественные способности, отличает и выдает себя из множества других созданий,
преуменьшает возможности животных, своих собратьев и сотоварищей”.
В
зримом мире вообще нет ценностей иерархии: “все, что существует в
подлунном мире, как утверждает мудрец, подчинено одному и тому же закону и
имеет одинаковую судьбу”.
Свобода
воли Человека трактовалась Монтенем как осознанная необходимость.
“Почетнее быть вынужденным действовать по естественной и неизбежной
необходимости – и это ближе к божеству – чем действовать по случайной и
безрассудной свободе; да и гораздо спокойнее предоставить бразды нашего
поведения не нам, а природе” – полагал он .
Бог
у Монтеня находится вне мироздания, вне Природы. Он – сверхприродное начало
сущего. Гуманист отвергал не только обожествление Человека, но и очеловечивание
Бога. “Что может быть нелепее, чем желать представить себе бога с помощью
наших уподоблений и догадок; или пытаться подчинить его и мир нашим законам и
мерить их нашими силами; или пользоваться в применении к божеству той крупицей
способностей, которые ему угодно было уделить человеческой природе; или желать
низвести его на землю и сделать столь же тленным и жалким, как мы сами, только
потому, что мы не в состоянии простереть своих взоров до его светлого
престола”.
Бог
не только не имеет никакого отношения к происходящему в зримом мире; он не
имеет отношения и к людским заботам. Прерогатива Бога – инициировать
существование мира, далее мир развивается уже самостоятельно по установленным
богом законам: “Его рука управляет всем с одинаковой твердостью. Наши
интересы не имеют при этом никакого значения, наши побуждения и оценки его
(Бога – Р. М.) не трогают”.
В
конечном счете, Монтень пришел к выводу о том, что “Бог” и
“природное начало” – слова-синонимы. “Но кто способен
представить себе, как на картине, великий облик нашей матери-природы, во всем
ее царственном великолепии; кто умеет читать ее бесконечно изменчивые и
разнообразные черты; кто ощущает себя – и не только себя, но целое королевство
– как крошечную, едва приметную крапинку в ее необъятном целом, только тот
способен оценивать вещи в соответствии с их действительными размерами”.
Борьба
с “обожествлением Природы” и “с очеловечиванием Бога”
привела Монтеня к сознательному повороту от онтологической проблематики к
гносеологической, привела к отрицанию мистического, сверхъестественного начала
мироздания. Мир в философии Монтеня предстает в плоскостном, механистическом
изображении. Если чудеса и существуют, то только потому, что мы недостаточно
знаем природу, а вовсе не потому, что это ей свойственно” – считал он.
Философия
Мишеля Монтеня знаменовала собой упадок ренессансного гуманизма и становление
натурфилософии позднего Возрождения.