Реквием Моцарта
В.С. Козырев
Много тайн хранит судьба Моцарта
… Какая глубина.
Какая смелость и какая стройность
А. С. Пушкин (“Моцарт и Сальери”)
Давно уже поутихли споры и дискуссии о жизни и
деятельности величайшего немецкого композитора Вольфганга Амадея Моцарта.
Каждая эпоха внесла нечто свое в понимание моцартовского наследия. И тем не
менее, даже спустя 210 лет после скоропостижной кончины музыкального гения
интерес к Вольфгангу Моцарту не ослабевает. Жизнь и творчество “бога
музыки!” по-прежнему остается в центре внимания его исследователей,
музыкантов и почитателей. По-прежнему во многих театрах, концертных залах,
лекториях звучит музыка великого мастера, читают лекции о жизни и творчестве
величайшего композитора всех времен. И это объясняется не только тем, что его
музыка до сих пор является вечно живой. Необычное внимание к биографии Моцарта
связано также и с тем, что для исследователей и по сей день глубокой тайной
остаются некоторые события, относящиеся к последним месяцам его жизни… Тогда
в 1791 году, ему шел всего тридцать шестой год. Какой удивительной музыки и как
фантастически много он успел написать за столь малое время. Им создано более
шестисот музыкальных произведений, среди которых двадцать опер, полсотни
симфоний, десятки концертов, сонат, месс…
В пять лет Вольфганг сочинил свой первый менуэт, в
восемь он был уже европейски знаменитым чудо ребенком, а в двенадцать лет
познал первую горечь людской недоброжелательности, закрывшей путь на сцену
первой его опере.
С этого момента Моцарта постоянно преследуют вопиющий
контраст между взлетами его великого духа и жестокой реальностью, мстящей гению
за его возвышение над обыденностью. Благоговейные слова Гайдна, обращенные к
его отцу Леопольду Моцарту: “Говорю вам перед богом, как честный человек,
ваш сын величайший композитор, кого я знаю лично и по имени; у него есть вкус,
а сверх того, величайшие познания в композиции…” – сопровождали его по
жизни с одной стороны, и многолетние скитания музыкального гения по городам и
весям в тщетных поисках устойчивой, соответствующей его творческим склонностям,
службы, – с другой. Феноменальный успех “Свадьбы Фигаро” и “Дон
Жуана”, например, – и роковая неспособность извлечь из этого успеха,
материальную выгоду. В этом, пожалуй состоит вся суть жизни музыкального гения.
До сих пор исследователи биографии В. А. Моцарта в
недоумении: как могло случиться, что он, Моцарт, буквально озолотивший своей
“Волшебной флейтой” либреттиста и театрального антрепренера Шиканедера,
сам в это время умирал полунищим? Как могло произойти, что его похоронили по
третьему разряду, прямо во рву вместе с десятком бродяг и нищих, не предоставив
даже пусть и скромной, но отдельной могилы? И совсем уже загадочно: как могло
случиться, что никто (даже жена) не проводила его в последний путь до кладбища,
так, что и место погребения его до сих пор остается неизвестным?
Много загадок таит судьба Моцарта. Загадочна даже сама
его смерть, которую до сих пор многие считают насильственной.
И как всегда бывает в таком случае: чем меньше
исходных данных для развития конструктивных гипотез, тем больше простора для
различного толка фантазии, не говоря уже об умышленной недобросовестности.
Пользуясь тем, что некоторые события последних месяцев жизни Моцарта не
поддаются точному объяснению, ряд исследователей готовы описать самую
невероятную дугу, не чуждаясь при этом даже грубого изгиба и деформации
действительности. Здесь не только мистика и интриги, но порой и неприкрытая
ложь, клевета, чуть ли не средневековая медицина, и не в последнюю очередь,
своеобразная подача информации. Некоторые исследователи биографии В. А.
Моцарта, пытаясь дать ответ на причины его преждевременной кончины, с полной
серьезностью стремятся утвердить мысль о том, что вся жизнь музыкального гения
– от рождения до могилы – это “сманипулированная судьба”. Об этом, в
частности, как они полагают, свидетельствует тайная система чисел, якобы
обнаруживающая прямые символико-алхимические связи со смертельным ядом, данным
Моцарту, которая пронизывает все либретто и партитуру оперы “Волшебная
флейта”, и, кроме того, определяет важнейшие события его жизни.
Если верить этим магическим атрибутам, считавшимися
еще в древних культурах многих народов священными, то окажется, что чуть ли не
весь земной путь Моцарта проходил под какой-то особой звездой…
“Мы уверены, – восклицают мистификаторы, – что
жизнь Моцарта с самого начала была запрограммирована и находилась во власти
рокового числа: его рождение в 8 часов вечера накануне среды, высота Солнца в
день его рождения составляла 8 градусов в созвездие Водолея… и, наконец,
сумма цифр его полных лет жизни – 35 опять-таки чистая восьмерка… И все это
случай? С трудом верится в это… Смерть его, в чем мы уже не сомневаемся, –
это “сманипулированная судьба”, ловко обыгранная с помощью этого
рокового числа”. Остается открытым вопрос: от того ли умер Моцарт, что
создал “Волшебную флейту”, или же создал ее, зная, что
умрет?”…
Еще более глубокомысленно о судьбе великого Моцарта,
выразился Гете: “Вообще вдумайтесь, и вы заметите, что у человека в
середине жизни нередко наступает поворот, и если смолоду ему все
благоприятствовало и удавалось, то теперь все изменяется, злосчастье и беда так
и сыплются на него… Я думаю, человеку надлежит быть снова руинированным.
Всякий незаурядный человек выполняет известную миссию, ему назначенную. Когда
он ее выполнил, то в этом обличье на Земле ему уже делать нечего. И провидение
уготовляет для него иную участь, но так как в подлунном мире все происходит
естественным путем, то демоны раз за разом подставляют ему ножку, покуда, он не
смирится… Явление, подобное Моцарту, навеки пребудет чудом, и ничего тут
объяснить нельзя… Так было с Наполеоном и многими другими… Все они в
совершенстве выполнили свою миссию, а значит, им пора уйти…”
Умерев, Моцарт, казалось, и в смерти следует своему
исконнейшему, роковому предопределению, он был и остается посланцем другого
мира.
Но, разумеется, более всего таинств и мистификаций
сложилось вокруг последнего сочинения величайшего композитора, вошедшего в
историю музыкальной культуры под названием “Реквием”.
Широко известно, что ни одно из музыкальных
произведений Моцарта не вызвало столь бурных дискуссий и мнений, как его
последнее сочинение – так называемый “Реквием”. Все сочинения В. А.
Моцарта долгое время заслонялись спорами и спекуляциями вокруг данного
музыкального произведения. Вся история возникновения этой поминальной мессы,
заказанной ему в июле 1791 года при довольно загадочных обстоятельствах
таинственным посланцем в сером, писавшейся великим композитором в предчувствии
смерти и так и оставшейся не завершенной, уже сама по себе обнаруживает не
только необычные, но и не поддающиеся проверке подробности, запечатлевшиеся в
сознании Моцарта и его современников. Даже если бы нам удалось собрать все
публикации и документы об этом последнем произведении музыкального гения и
попытаться соединить воедино противоречивые данные о возникновении
“Реквиема”, то и в этом случае нам вряд ли удалось бы пролить свет на
загадку происхождения этого ритуального сочинения. Нам пришлось бы с яркой
отчетливостью проследить весь ход этого увлекательнейшего из литературных
процессов, увидеть, как сквозь всю эту историю красной нитью тянется мистика,
ложь и страх перед разоблачением, и как на благодатной почве слухов и
замалчивания, обмана и неведения, возникают совсем странные и нелогичные
ситуации, и то замешательство, усиливаемое журналистами, которое до самых
последних времен держит просвещенный мир в неведении относительно того,
существовал ли на самом деле заказчик “Реквиема” или же он является
одной из величайших мистификаций в истории музыкальной культуры?
Хотя вряд ли логику дальнейших событий, происходивших
в последние месяцы жизни В. А. Моцарта можно объяснить только заказом этой поминальной
мессы, с чем якобы и приходил таинственный незнакомец.
Дело состоит в том, что и сам Моцарт, и его
современники, и более поздние исследователи его биографии глубоко убеждены в
том, что музыкальный гений умер не естественной смертью. Многие факты из его
жизни говорят о насильственной его кончине. Выводы, сделанные многими
исследователями, убеждают нас в том, что Моцарт был отравлен. Об этом
свидетельствуют и медицинские заключения, полученные в результате анализа
симптомов его последней болезни.
Хорошо известно, что и сам Моцарт был убежден в том,
что его отравили, и впервые сказал об этом своей жене Констанце за несколько
месяцев до своей смерти.
История болезни Моцарта вплоть до лета 1791 года в
буквальном смысле слова “пуста”, и даже его собственных признаний в
письмах о заразных заболеваниях и невралгических головных болях, которые вполне
естественны для нормального человека, недостаточно, чтобы превратить его в
“больного”, тем более, что его личная и интимная жизнь того времени
свидетельствует о цветущем здоровье. Человек, плохо чувствовавший себя, а тем
более хроник, никогда бы не решился ни на длительное путешествие в 1789 году в
Прагу, ни на поездку во Франкфурт осенью 1790 года для участия в коронационных
торжествах императора Леопольда II. Нельзя не отметить также и тот факт, что ни
один год его творческой жизни не был столь плодотворным как роковой 1791 г.
Лишь летом последнего года своей жизни он вдруг
почувствовал первое недомогание, после чего у него все больше и больше стало
укрепляться подозрение, что кто-то покушается на его жизнь. Это подозрение еще
более усиливается после того, как в июле 1791 года к Моцарту неожиданно
является странный серый посланник с предложением, от которого Моцарт приходит в
неописуемое волнение. Предложение таинственного незнакомца и болезнь Моцарта,
не исключено, явилось стечением обстоятельств, но заказ Моцарту ритуальной
мессы тем не менее произвел на него весьма сильное впечатление, так что после
ухода странного заказчика “Моцарт даже выработал иные, весьма удивительные
мысли, и когда его пытались отвлечь от них, он замолкал, так и оставаясь при
своем” (Ниссен).
Все оставшиеся дни, вплоть до своей смерти, которая
наступила 5 декабря 1791 года, Моцарт живет и работает только с мыслью об этой
поминальной мессе, и под впечатлением, произведшим на него необычайным образом
анонимного заказчика.
Неправдоподобная и скоропостижная кончина В.А. Моцарта
дала богатую пищу для размышлений его современникам. Начиная с 1791 года молва,
что он был отравлен, никогда не затихала. Так, уже Немечек, его первый биограф,
пусть и очень осторожно, в этом смысле выразился так: “Его ранняя смерть,
если впрочем она не была ускорена искусственно произошла 5 декабря
1791г…”.
“Берлинский музыкальный еженедельник” так же
отмечал: “Моцарт скончался. Он вернулся домой из Праги больным и, с той
поры слабел, чахнул с каждым днем… Так как тело после смерти сильно распухло,
предполагается даже, что он был отравлен…”
Неоднократные высказывания самого Моцарта, что его
отравили, и его намеки Констанце, что на его жизнь кто-то покушается, привели к
тому, что это подозрение все снова и снова становится поводом для жарких
дискуссий. При этом имелся в виду медленно действующий яд, который давался
Моцарту через большие промежутки времени: первый раз, видимо, в конце июня 1791
года, когда он впервые почувствовал себя плохо и высказал мысль о своем
отравлении, и смертельная доза, вероятно, в сентябре того же года, рокового для
композитора, когда он находился в Праге.
Поскольку симптоматология отравления мышьяком не
соответствует течению клинической картины последней болезни Моцарта, то речь в
этом случав может идти только о единственной интоксикации – о систематическом
отравлении композитора ртутью. Головные боли, головокружения, рвота, потеря веса,
неврозы, депрессия, легкая возбудимость и беспокойное состояние – все это
симптоматология остро очерченного ртутного отравления. А ощущение озноба во
время болезни Моцарта – это прямо-таки классическое при действии яда данного
типа.
Теперь, когда были проведены многочисленные
медицинские экспертизы и исследования последней болезни Моцарта, вряд ли можно
более сомневаться в том, что Моцарт стал жертвой отравления ртутью, которая,
начиная с середины лета рокового для него года, систематически давалась ему в
умеренных дозах, пока во второй половине сентября того же года он не получил
смертельную, после чего у него начали сильно опухать руки и ноги, а затем и все
тело. Очень существенно будет отметить и характерный зловонный запах,
свидетельствующий о внутреннем разложении организма, и резкое усиление его
сразу же после наступления смерти, что сделало невозможным вскрытие тела.
Версия о насильственной смерти композитора после его
кончины получила распространение не только в империи Габсбургов, но и далеко за
ее пределами. Подозрения, положенные в основу этой версии, подкреплялись еще и
тем, как был погребен В.А. Моцарт.
А хоронили его с необычайной торопливостью, можно
сказать, по-воровски, чтобы скрыть даже факт смерти музыкального гения, не
проявив даже элементарного уважения, приличествующего хотя бы его положению как
помощника капельмейстера собора св. Стефана и званию придворного капельмейстера
и композитора, обозначенному в той же записи приходского священного храма, в
которой в качестве смертельной болезни Моцарта указана… “просянка”.
Тело его даже не внесли в собор, а прощальный обряд наспех совершался у капеллы
св. Креста, прилегающей к передней стенке храма.
Еще более странным было решение захоронить композитора
“по третьему разряду” и то, что решение это было принято по указанию
барона ван Свитена, человека не только знатного, но весьма состоятельного, и
притом, если верить ему самому, ценившего гений Моцарта. После краткого обряда
отпевания гроб с телом Моцарта повезли на кладбище св. Марка. Лишь немногие
присутствовали в капелле и пошли проводить Моцарта в последний путь. Среди них
были ван Свитен, Сальери, ученик Моцарта Зюсмайр, композитор Албрехтобергер
(вскоре назначенный на освободившиеся место помощника капельмейстера в соборе
св. Стефана) и некоторые другие лица.
Но до кладбища никто из них не дошел: якобы из-за
того, что пошел сильный дождь, переходивший в снегопад. Все сопровождавшие
катафалк с телом Моцарта шли будто бы под зонтиками, а погода все более
ухудшалась и заставила их повернуть назад, обратно. Этот рассказ, объяснивший,
почему не проводили Моцарта до могилы, жители Вены слышали от ван Свитена и
Сальери, и, разумеется, недоумевали, ибо все-таки нашлись люди, которые хорошо
помнили этот день.
Естественно, версия о разбушевавшейся стихии была
создана для того, чтобы хоть как-то оправдать странное поведение людей,
сопровождавших Моцарта в последний путь. А чье бы то ни было присутствие на
кладбище могло бы помешать осуществлению замысла, который заключался в том,
чтобы могила величайшего немецкого композитора навсегда затерялась, ибо
распространение слухов об отравлении Моцарта могло привести к эксгумации его
тела с целью исследования и решения вопроса о применении яда. Ван Свитен,
положение которого при дворе слишком пошатнулось к этому времени, понимал, что
легко можно навлечь гнев императора, если на кого-либо из его окружения ляжет
страшная тень подозрения. Именно поэтому он принял все меры и распорядился о
погребении Моцарта “по третьему разряду”, т.е. во рву вместе с телами
десятка бродяг и нищих, позаботившись также и о том, чтобы никто не запомнил
местонахождение этого рва.
Вдову Моцарта не пустили на похороны, объяснив ее
отсутствие болезненным состоянием в связи с пережитым горем. Потом ей сказали,
что на месте погребения Вольфганга поставили крест. Но если даже предположить,
что это было правдой, то остается загадкой, почему она впервые посетила
кладбище только через много лет (лишь в 1808 году) К тому времени место
погребения заросло травой и сравнялось, а могильщик, который совершал
захоронение Моцарта, давно умер. И Констанца, естественно, не нашла никаких
следов захоронения супруга.
Слухи об отравлении Моцарта получили особо широкое
распространение после попытки самоубийства Сальери, предпринятой им в 1823 году
и распространения сведений о признании его на исповеди. Хотя еще осенью 1791
года, когда Моцарт слег, Антонио Сальери уже открыто обвиняли в том, что это он
отравил Моцарта, тем более, что они, несмотря на взаимные уверения в дружбе,
были тайными соперниками.
Причем враждебность однозначно исходила лишь от
Сальери. Отец Вольфганга, Леопольд Моцарт, еще 18 марта 1786 года писал своей
дочери “Наннерль”: “Сальери со своими приспешниками опять готов
перевернуть небо и ад, лишь бы только провалить постановку (оперы “Свадьба
Фигаро”)…” Эту скрытую враждебность Сальери по отношению к Моцарту
отмечали впоследствии многие исследователи взаимоотношений двух соперников.
Если даже оставить в стороне враждебность и
вероятность отравления Сальери своего соперника, то “козни” Сальери
заслуживают внимания хотя бы по той причине, которую, указывает Паумгартнер:
“Имя Антонио Сальери тесно связано в истории музыки с именем Вольфганга
Амадея Моцарта. Именно на него взваливается большая часть вины за финансовые
неудачи Моцарта. С полным правом можно сказать, что он понимал значимость
конкурента и боялся его, и потому плел интриги”. Поэтому неоднократные,
высказывания самого Моцарта, что его враг композитор Антонио Сальери покушался
на его жизнь, а также намеки Констанце об этом, привели к тому, что это
подозрение все снова и снова становится поводом для жарких дискуссий. При этом
имеется в виду медленно действующий яд, который давался Моцарту через большие
промежутки времени.
Хотя Моцартоведы в большинстве своем придерживаются
официальной версии кончины В. А. Моцарта, согласно которой виновником считается
Сальери, тем не менее не все склонны верить, что Сальери отравил Моцарта, что
он завидовал ему. Сальери до самой смерти Моцарта имел все основания считать
себя первым композитором. И его превосходство было убедительно закреплено уже в
его титуле: первый капельмейстер империи… Его обожала и публика, и
императорский двор. Его признала вся Европа. Опера Сальери “Тарар”
шла при переполненных залах, а поставленный следом моцартовский “Дон
Жуан” – провалился. И таких примеров можно привести достаточно. Так
неужели этот самовлюбленный музыкант, да к тому же итальянец (музыка тогда
считалась профессией итальянцев) мог позавидовать какому-то неудачнику, да к
тому же немцу – Моцарту. И еще настолько позавидовать ему, что даже решил его
отравить.
Это просто нелепость, тем более, что слухи об
отравлении Моцарта поползли по Европе уже после его кончины. Только безумец мог
связать их с Сальери.
Даже, когда умер император Иозеф II и на престол взошел
Леопольд II, который в отличие от прежних повелителей не был знатоком музыки,
хотя недурно играл на лире, нет никаких оснований полагать, что с этого момента
в отношениях Сальери с Моцартом могло что-то измениться. Как всегда при новом
царствовании все прежние фавориты тотчас потеряли свои места, в том числе и
Сальери.
Новый император сказал: “Этот Сальери невыносимый
эгоист. Он хочет; чтобы в моем театре ставились только его оперы и в них пели
только его любовницы”. После этих слов императора Сальери, естественно,
ушел в отставку. В этой ситуации Моцарт мог рассчитывать на место Второго
Капельмейстера и даже подает прошение на имя императора. Но Сальери был
прекрасно осведомлен обо всем, что происходило во дворце и какие интриги
плелись вокруг него, Моцарта, чтобы вдруг увидеть в нем соперника.
Говорить о том, что Антонио Сальери будто бы боялся
своего соперника, было бы преувеличением. Надо помнить, что слава Моцарта
пришла к композитору, главным образом, после его кончины. А до этого момента он
более известен как гениальный музыкант-исполнитель, и менее, как сочинитель.
Поэтому Антонио Сальери мог спокойно почивать на лаврах. В связи с этим
необходимо еще раз подчеркнуть, что у Сальери не было никаких оснований
покушаться на жизнь “бога музыки”.
Правда, утверждают, что через четверть века после
кончины Моцарта сам Сальери на исповеди признался священнику, что он отравил
Моцарта, после чего сошел с ума, и попытался перерезать себе горло.
Если даже поверить в эти слухи, то все происходило
наоборот: Сальери сначала сошел с ума, а потом уже объявил, что отравил
Моцарта. Вот что писала тогда об этом венская газета: “Нашему
многоуважаемому Сальери никак не удается умереть. Его тело подвержено всем
старческим слабостям. Разум покинул его. Говорят, даже в бреду больного
воображения он винит себя в преждевременной смерти Моцарта. В этот вымысел не
верит никто, кроме самого больного старика…” Кстати, в разговорных
тетрадях Бетховена записано обо всем этом: “Пустая болтовня…”
Любая биография В. А. Моцарта, сконцентрировавшая свое
внимание исключительно на личности “бога музыки” и на
взаимоотношениях его с Сальери и не желающая замечать иных фактов и
особенностей характеров других лиц, игравших в жизни композитора важную роль,
что относится особенно к его последним месяцам и дням жизни, никогда не сможет
претендовать на объективное отражение жизни музыкального гения. Вместе с тем,
также бездоказательно и ложно было бы утверждать, что Моцарт умер от того, что
пришел конец отмеренному ему сроку жизни. Не прилагая особых усилий, можно
собрать немало источников, рассеянных по разным странам, где говорится именно
об отравлении Моцарта, – и авторы их вряд ли были глупее и безответственнее
некоторых современников, пытающихся отстаивать именно эту версию о причине смерти
“бога музыки”. И отравление, если и дальше не искать вероятных
преступников и мотивов убийства, навсегда может остаться загадкой для истории.
В этом пункте следует сразу же оговориться, что
Сальери не мог быть единственным виновником и участником убийства Моцарта. Да и
сам Сальери, если верить, что он действительно признался в своих злодеяниях,
обвиняет себя только лишь в соучастии в преступлении.
Следы остальных соучастников преступления до сих пор
теряются в дебрях неизвестности.
Но если Сальери и в самом деле был замешан в заговоре
против Моцарта, то подстрекатели должны были опасаться, как бы императорский и
королевский придворный капельмейстер и в самом деле не вздумал вдруг
исповедываться в своей вине или в соучастии в преступлении. Нельзя забывать,
что Сальери был тесно связан с Габсбургским двором, на который таким образом
ложилась в какой-то степени тень этого подозрения. Упоминание об этом
необходимо, ибо именно стремлением защитить двор от этой тени объясняется
появление в печати документа, известного под названием “Карпаниева защита
Сальери”, автором которой был осведомитель австрийской тайной полиции,
оплачиваемый непосредственно из императорской казны.
Поскольку неспокойная совесть Сальери все же мучила
его, то личность ранга Сальери могла стать неудобным свидетелем. Похоже, что
так все и происходило, ибо инспираторы убийства Моцарта просто вынуждены были
объявить Сальери помешанным и почти силком отправить его в богадельню.
Несомненно, Сальери никак не мог быть ключевой фигурой
в осуществлении плана отравления Моцарта, как не способный на потенциальное
убийство своего соперника. Чаще всего, неопределенный в своих намерениях из-за
характера структуры своей личности, он не мог быть непосредственным
исполнителем. Будучи ортодоксальным католиком и предусмотрительным тактиком, он
мог препоручить замысел по уничтожению Моцарта другому лицу, – это в его духе.
И все-таки Сальери не имеет прямого отношения к участию в отравлении Моцарта.
Кто же тогда это мог сделать? Прежняя биография В.А.
Моцарта до недавнего времени почему-то забывала хотя бы со стороны заглянуть на
его ученика, Франца Ксавери Зюсмайра, который одновременно являлся также и
учеником Сальери. Разве не более, чем странным должно показаться
исследователям, что Зюсмайр, будучи учеником Моцарта, этого непримиримого
противника Сальери, продолжает сохранять с последним дружеские отношения?
Поскольку Сальери никогда не был у Моцартов дома, то в
качестве исполнителя смертного приговора – исходя их аспекта отравления
великого мастера – напрашивается только его доверенное лицо – Зюсмайр. В
честолюбивом Зюсмайре Сальери, несомненно, мог найти то послушное орудие,
которому он мог рискнуть довериться относительно своего замысла или заговора
круга людей, в той или иной мере имевших отношение к отравлению Моцарта.
Не обладая музыкальной глубиной и оригинальностью
мышления, Зюсмайр не мог относиться к Моцарту с благоговением. Из-за своей
эмоциональной незрелости, а скорее, заурядного интеллекта, он не был также
способен и создать что-нибудь великое, хотя, бесспорно, был музыкально
одаренной личностью.
Зюсмайр, может быть, и любил музыку Моцарта, но его
отношения с учителем, который шутливо называл его “балбесом”, были
довольно странными. Зюсмайр с самого своего появления в семье Моцартов,
подружившись с Констанцией, а затем вступив с ней в любовную связь, в
результате чего у них родился сын, совсем вжился в стиль своего наставника, что
проявлялось в самых крайних формах. Он даже подчерк маэстро настолько усвоил,
что их стиль письма совсем было не отличить – так, что в последствии
исследователи творчества Моцарта изрядно потрудились и поломали голову, чтобы
узнать, кому принадлежат на самом деле музыкальные произведения: Моцарту или
его ученику? Зюсмайр, несомненно, извлек пользу из ранней смерти Моцарта, ибо
некоторые произведения гения еще продолжительное время приписывались Зюсмайру,
что вполне совпадало с его намерениями.
Зюсмайр, несомненно, хорошо был осведомлен о
творческом характере своего учителя, и даже посвящен в процесс музыкального
восприятия. Когда Моцарт умер, Зюсмайр без особых усилий завершил
“Реквием”. Эта, впрочем, не слишком высоко оцененная услуга,
составляет единственное светлое пятно в его творческой биографии. И лишь
сопричастность к моцартовскому “Реквиему” спасла его имя от полного
забвения.
После смерти Моцарта Констанца и Зюсмайр поспешно
разошлись. Что было причиной их разлада, учитывая, что у них был общий ребенок,
и что Зюсмайр закончил для Констанцы “Реквием” – сказать довольно
трудно, и здесь можно строить лишь различные догадки. Конечно, Сальери мог
склонить своего ученика к отравлению “бога музыки”. Находясь в
учениках Моцарта, а фактически и его личным секретарем, он, несомненно, мог
оказывать неоценимые услуги Сальери, а через него и другим заинтересованным в
смерти Моцарта лицам. Зюсмайр мог устранить своего учителя и из собственных
побуждений. Об этом, конечно, забывать не следует. Процветающий Сальери мог
способствовать его карьере, что, надо заметить, он и сделал после смерти
Моцарта. Одно только неясно: для чего все-таки Сальери, необходимо было
устранять Моцарта?
Однако, в случае с Зюсмайром нельзя не обратить
внимание на одно обстоятельство: через несколько лет Зюсмайр внезапно заболел
от таинственной болезни и вскоре умер. После загадочной смерти Зюсмайра странным
образом сразу же было ликвидировано все связанное с этим именем, в том числе
портреты, письма и другие документы. А Зюсмайр, как известно, после кончины
своего учителя стал слишком заметной фигурой, чтобы после его смерти ничего не
сохранилось. Создается такое впечатление, что кто-то заметал следы, убирая
главного свидетеля, а возможно и непосредственного исполнителя чьей-то воли.
Как ни странно, но в этом же году исчезли незаметно
один за другим и другие свидетели таинственной смерти и похорон великого
композитора – барон ван Свитен и архиепископ Мигацци. Неужели это опять дело
рук того же Сальери? Нет, здесь что-то не так. Но нельзя не обратить внимание
на то, сколь имен упоминается в связи с попыткой проникнуть в тайну гибели
“бога музыки”. В какой мере и как конкретно были причастны к заговору
против Моцарта эти действующие лица, окружавшие его в последние месяцы его
жизни, сказать довольно трудно. Это был скорее заговор, а не просто убийство.
Об этом свидетельствует и крупномасштабное уничтожение улик и действующих лиц,
причастных в той или иной степени к последним месяцам деятельности В. А.
Моцарта. И это происходило обычно в те годы, когда заметно обострялся интерес
общественности к обстоятельствам загадочной гибели и очередного приоткрытия
завесы над этой тайной.
В частности, загадкой для истории остается и смерть
ближайшего друга В. А. Моцарта – Хофдемеля, который при таинственных
обстоятельствах якобы покончил жизнь самоубийством, перерезав себе горло, в тот
же день, когда скончался Моцарт. Хофдэмель, несомненно, слишком много знал как
доверенное лицо великого мастера, и, скорее всего, с ним просто расправились,
напугав до смерти его супругу и заставив ее молчать.
Кстати, то же самое пытались проделать и с Сальери:
когда он попытался заговорить, ему то же хотели перерезать горло.
В работах некоторых авторов прослеживается и еще одна
версия скоропостижной кончины великого композитора, согласно которой “бог
музыки” мог стать жертвой масонов, т.е. своих же братьев по ложе. Как они
полагают, масоны не могли простить ему того, что в опере “Волшебная
флейта” Моцарт посмел раскрыть их таинства, причем, как предполагается, он
был убит по приговору тайного судилища. Хорошо известно, что Моцарт, считаясь с
духом времени, стал в 1784 году членом масонской ложи. Надо заметить, что
большинство знаменитых фигур из окружения Моцарта – как друзья, так и враги –
входили в какую-нибудь одну из восьми существовавших тогда в Вене масонских
лож. Так, точно доказано, что барон Готфрид ван Свитен был алюминатом. Мог входить,
как и все государственные высокопоставленные чиновники, в одну из этих лож и
Антонио Сальери.
Стремительно пройдя низшие ступени, Моцарт за короткий
срок сделал поистине головокружительную карьеру и уже через несколько месяцев
после вступления в масоны получил доступ в ложу мастеров. На время первого
масонского взлета приходятся и первые сочинения соответствующего характера. Но
этот энтузиазм Моцарта по-видимому уже на втором году своего пребывания в
масонах пошел на убыль: то ли воодушевление Моцарта стадо гаснуть само собой
(будучи натурой неуравновешенной, он легко воспламенялся и так же скоро ко
всему охладевал); то ли дальнейшие метаморфозы венских лож, которые к тому
времени можно назвать прямо-таки удручающими, сказались на его деятельности в качестве
мастера.
Однако, ряд исследователей напрочь отвергают версию
участия в заговоре масонов, убийцу Моцарта бессмысленно искать среди масонов,
ибо братья по ложе скорее должны быть благодарны ему за то, что их гений в
трудное для масонского движения время, в дни гонений на них сумел довести в
своей “Волшебной флейте” до широкой публики и общественности
“идеалы человеческого братства”. У масонов, как считают многие
исследователи, не было никаких мотивов для устранения музыкального гения. Об
этом свидетельствует и тот факт, что братья по ложе постоянно поддерживали
Моцарта в его творчестве, а в конце апреля 1792 года, кроме того, состоялось
“траурное заседание ложи”.
В том, что масоны ни в коей мере не причастны к смерти
Моцарта, убеждает и круг лиц, принимавших активное участие в судьбе Моцарта до
и после его кончины. Это прежде всего Антонио Сальери и Зюсмайр, барон вал
Свитен и Констанца, а также некоторые религиозные деятели, которые смотрели на
масонов как на врагов религии и императорской династии. Скорее всего кто-то из
них убийством Моцарта рассчитывал одновременно нанести удар и по масонскому
движению, обвинив масонов в причастности к смерти выдающегося композитора. Во
всяком случае, при желании и умении, спихнуть вину на ничего не подозревающих масонов
не представляло особой сложности. Этим, видимо, объясняется и благожелательное
отношение властей к постановке оперы “Волшебная флейта”, дабы отвести
от себя подозрение в замышляемом убийстве.
Нельзя не отметить и тот факт, что даже Сальери, забыв
о враждебности к Моцарту, присутствовал на премьере “Волшебной
флейты”, а когда опера закончилась, был растроган и впервые обнял Моцарта.
Как бы там ни было, но в биографии Моцарта был очень
странный поворот – некое стремительное таинственное падение его карьеры. Еще в
1785 году публика его обожает, и вдруг … все отворачиваются от него … Это,
несомненно, был век коварных интриг. Но дело обстояло здесь, скорее всего, не в
этих интригах, а в гораздо большем, и связаны эти неудачи с совершенно иными
причинами. Этот поворот в его жизни можно более убедительно объяснить, если
принять во внимание, что именно с этого периода, когда он вошел в одну из
масонских лож, начались все его несчастья.
Во всяком случае “в сохранившихся документах той
поры царит растерянность”, – как лаконично отмечает О. Э. Дейч. Видимо,
это, объясняется тем, что в декабре 1785 года император Иозеф II, кстати, по
инициативе Игнаца фон Борна, отдал распоряжение о слиянии восьми существовавших
тогда лож в две. Ложа Моцарта “благотворительность” в результате
этого слияния растворилась во “Вновь венчанной надежде”. Магистром
этой ложи стал барон Филипп фон Герберт. Во главе другой ложи “К истинному
согласию” остался Игнац фон Борн.
Дальнейшие события, развернувшиеся после смерти
императора Иозефа II в 1789 году, можно было бы охарактеризовать как
катастрофические для масонского движения. Старый император хотя и не был
масоном, но в отличие от матери Марии Терезы, не видевший в масонстве ничего,
кроме оскорбленного чувства эрзац религии, ложи все-таки терпел. Но после
вступления на престол императора Леопольда II сразу же подул другой ветер.
Леопольд вошел в ложу масонов не задолго до своего вступления на престол. Но
его отношение к масонству становилось все более неприязненным. Неприязнь Леопольда
разделяли и некоторые приближенные императорского двора. Так, еще при
либерально настроенном императоре Иозефе II венский архиепископ Антон Кристоф
Бартоломеус постоянно находился в непримиримой борьбе с масонами. Его приводила
в ярость не только то, что многие духовные лица вступили в ложу, но и любая
попытка прославления масонства. Леопольд Алоис Хофман, предавший ложи и ставший
доносчиком, имел тесную связь с архиепископом Мигацци, а также с Коллоредо и
Сальери. Все они придерживались того мнения, что Вена – верная сестра
революционному Парижу, по причине чего и в Австрии возможно свержение
государственного порядка и цареубийства. При этом имелось в виду, прежде всего,
ложа “К истинному согласию”, гроссмейстером которой был Борн и где
часто бывал Моцарт. Борн был самой значительной фигурой австрийского масонства.
Из-за изменившейся политической ориентации
правительства Леопольда II масонский орден лишился прежней благосклонности, в
нем даже стали видеть центр политического и религиозного либерализма. Масонов
уже открыто начинают называть врагами народа, религии, и императорского дома.
Большинство членов ордена просто стали покидать ложи. Возможно, именно под
давлением этих обстоятельств В. А. Моцарт начал работать над масонской оперой
“Волшебная флейта”, в которой открыто прославлял идеалы масонов.
Кроме того, в этот же период он стал носиться с проектом создания новой
масонской ложи под названием “Грот” на основе реформаторских идей.
Естественно, это не осталось без внимания императорского двора, имевшего везде
глаза и уши. И, разумеется, реакция нового императора, устроившего гонения на
масонов, не могла быть доброжелательной. Моцарт в глазах императора уже
перестает быть именитой личностью – он становится опасен императорскому дому и
его окружению. В Вене одна за другой терпят провал его последние оперы. И в
этом надо видеть не только одни интриги придворного капельмейстера Антонио
Сальери, который сам находится в этот период в опале. Материальное положение
композитора сильно пошатнулось и становится безысходным. Все указывало на
приближение какого-то перелома. И он последовал: император Леопольд принял
решение основать “истинную масонскую ложу”, которая состояла бы из
“хороших” и “послушных” масонов, “кои должны снять с
себя подозрения в революционных интригах и засвидетельствовать тем самым
лояльные патриотические чувства”. Моцарт не стал выражать свои
верноподданнические чувства. Судьба Моцарта была предрешена, но он продолжал
работать над “Волшебной флейтой”, опасаясь оставить ее незавершенной,
ибо прекрасно сознавал, что тучи сгущались над ним не напрасно. И он не
ошибался.
Весной 1791 года неожиданно распрощался со своей ложей
барон Филипп фон Герберт, а через несколько месяцев скоропостижно скончался. В
середине июля того же года за ним последовал и барон Игнац фон Борн, идейный
вдохновитель и организатора “Истины”, с которым у Моцарта были весьма
тесные отношения: ни у кого не вызывало сомнения, что тот и другой были
насильственно устранены с политической арены. Результаты этого повального мора
не преминули сказаться на судьбе венских лож, и одна из них, “К истинному
согласию”, спустя год принимает решение о полном роспуске. Именно в это
время, в июле 1791 года, получил первую дозу яда и сам Моцарт.
Уже когда умер Борн, Моцарт стал высказывать предположение,
что кое-кто покушался, должно быть, и на его жизнь, намереваясь отравить его. С
этого момента его часто стало посещать предчувствие смерти.
Обстоятельства неправдоподобной и скоропостижной
смерти В.А. Моцарта дают, таким образом, все основания полагать, что “бог
музыки” погиб не от руки убийцы – одиночки, в частности, своего соперника
Антонио Сальери, как это пытаются представить некоторые исследователи, а стал,
скорее всего, жертвой заговора императорского двора с целью его устранения как
активного деятеля масонского движения, в котором император Леопольд и его
окружение видели смертельную опасность для существующего государственного
порядка и для себя лично. Наглядный пример такой опасности для представителей
верховной власти Австрии являл собой Париж, где члены тайного общества –
якобинцы – два года назад свергли ненавистное самодержавие и провозгласили
лозунг: “Свобода, равенство и братство” всех народов. Именно страх
пред грядущей революцией, которую олицетворяло масонское движение в Вене, заставил
правительственные круги Леопольда и его лично предпринять энергичные меры по
устранению с политической арены насильственным путем руководителей венских лож
и установление Полного контроля за деятельностью масонов.
Такая же участь постигла и В.А. Моцарта, ставшего в
последние годы своей жизни весьма заметной фигурой в масонском движении в
столице Австрии и не желавшего склонять голову перед волей императора. Найти
исполнителей вынесенного ему императором смертного приговора уже не
представляло особой сложности: в окружении В.А. Моцарта было достаточно
действующих лиц, настроенных по отношению к нему враждебно.
На этом казалось бы можно было и поставить точку в
деле о таинственной кончине величайшего композитора XVIII столетия. Версия о
заговоре правительственных кругов и лично императора Леопольда II против В.А.
Моцарта представляется сейчас наиболее вероятной. Жизнь и смерть Моцарта может
быть осознана и оценена только с учетом идеологических и исторических событий,
происходивших в Европе под влиянием Французской революции. Многие факты того
времени из биографии Моцарта свидетельствуют о том, что нити заговора против
него идут в высшие эшелоны власти.
В частности, все лица, принимавшие определенное
участие в последние месяцы жизни и его похоронах, имели непосредственное
отношение к императорскому двору. Так, при рассмотрении версии отравления
великого композитора ртутью, можно с определенностью сказать, что сам яд мог
поступать либо от графа Вальзегга цу Штуппаха, или от барона ван Свитена. Кто
из них непосредственно поставлял яд, сказать сейчас довольно сложно. Но
примечательно то, что Идрия (Краин), где добывалась ртуть, входила во владения
графа Вальзегга, в то время как Ван Свитен являлся, сыном лейб-медика
императрицы Марии Терезии, который первым стал применять сублимат ртути для
лечения сифилиса. Хотя медицинские познания ван Свитена – младшего, как
установлено по источникам, не были столь обширны, как у его отца, тем не менее,
нельзя исключать, что императорская семья могла ему поручать особые задания, в
частности, изготовление ядов из ртути для устранения особо опасных противников.
Роль же графа Вальзегга, видимо, сводилась лишь к поставке императорскому дому
необходимого количества ртути для этой цели, хотя, нельзя исключать, что он мог
быть и ключевой фигурой в этой цепи заговорщиков.
Подмешивать же в пищу Моцарта яд имел непосредственную
возможность только один из участников заговора – Ксевар Франц Зюсмайр, ученик
Моцарта и Сальери. На эту мысль о непосредственном исполнителе отравления музыкального
гения наводит тот факт, что после смерти В.А.Моцарта Зюсмайр был так
облагодетельствован самим императором, что сразу получил звание придворного
капельмейстера, которого Моцарт добивался ни одни год своей творческой жизни.
Это, согласятся многие, слишком ух щедрая награда для, никому доселе
неизвестного, ученика Моцарта и Сальери. Такие почести Зюсмайру, несомненно,
могли быть оказаны императором только за особые заслуги перед ним. Роль же
Сальери, придворного композитора и капельмейстера в этом заговоре состояла лишь
в интригах против своего соперника.
Таким образом, выстраивается последовательная цепочка
исполнителей смертного приговора, вынесенного В.А. Моцарту непосредственно
императором Австрии Леопольдом II, ведущая прямо в императорский дом.
Естественно, это пока только версия, рабочая гипотеза:
неопровержимых доказательств на сей счет до сих пор не существует. И все же,
что касается смерти В.А. Моцарта, его окружения и их роли в дальнейшем развитии
событий, предшествовавших его кончине, то бесспорно данная гипотеза позволяет
обрисовать новую перспективу видений тех далеких от нас исторических событий.
В аспекте новой версии о гибели В.А. Моцарта остается
лишь выяснить вопрос касающийся основной темы исследования: какое отношение к
заговору против В.А. Моцарта имела поминальная месса, вошедшая в истории
музыкальной культуры под названием “Реквием”? Является ли этот
ритуальный заказ составной частью плана по устранению “бога музыки”,
или же он представляется всего лишь случайным стечением обстоятельств, никоим
образом не связанных с заговором?
Кроме того, необходимо выяснить, почему возникло
столько таинственности вокруг этого последнего сочинения музыкального гения?!
Хорошо известно, что сразу же после смерти Моцарта
были предприняты отчаянные попытки скрыть от общественности даже сам факт
написания этого сочинения, хотя сделать это уже было невозможно, поскольку еще
при жизни великого композитора работа его над “Реквиемом” стала
достоянием гласности широкого круга его друзей и знакомых. Если предположить,
что ритуальный заказ являлся составной частью плана по устранению Моцарта, то
здесь мы сталкиваемся с другим, не менее сложным вопросом: с какой целью был
сделан Моцарту данный заказ? Какой смысл вкладывался заговорщиками в данный
“Реквием”? Для психологического воздействия на получившего уже яд
ставшего опасным масона, по-прежнему представлявшего для императорского двора
угрозу как политического и общественного деятеля, каковым стал к тому времени
В.А. Моцарт? Но такая версия совершенно не вписывается в общую картину
“тихого” убийства музыкального гения, каким представлял собой
медленно действующий яд? Слишком большой резонанс в Европе произвела
Французская революция 1789 года, чтобы власти Австрии могли прибегнуть к столь
изощренным методам расправы со своими противниками. Моцарт должен был уйти из
жизни тихо и незаметно.
Это подтверждает весь дальнейший ход событий –
уничтожение всех улик, которые могли пролить свет на совершенное преступление:
тихие похороны, частичное или полное сокрытие многих его сочинений, документов,
писем и, наконец, уничтожение самих свидетелей – участников заговора против
Моцарта. Все предпринималось для того, чтобы скрыть страшную тайну преступления
XVIII столетия и даже сам факт написания поминальной мессы. Поэтому, скорее
всего, прав был Моцарт, предчувствуя, что с заказчиком “Реквиема”
были связаны обстоятельства особого рода. Что же это за обстоятельства? Чтобы
ответить на этот весьма нелегкий вопрос, прежде всего необходимо будет
выяснить, кто мог быть заказчиком поминальной мессы? Несомненно, именно здесь
лежит ключ к пониманию ряда событий, которые предшествовали трагической смерти
величайшего композитора той отдаленнейшей от нас эпохи, в которую пришлось жить
и трудиться музыкальному гению.
Высказывается предположение, что таинственным
заказчиком поминальной мессы был граф Вальзегг цу Штуппах, ибо в “сером
посланце”, оказавшим столь сильное впечатление на В.А. Моцарта,
современники легко узнавали слугу графа – Антона Лайтгеба, который, впрочем, также
скончался при весьма загадочных обстоятельствах. Как гласят легенды, граф фон
Вальзегг цу Штупах был отличным флейтистом. Он держал прекрасный оркестр. Но у
него была слабость: он мечтал прослыть композитором, хотя сам ленился сочинять.
Поэтому он предпочитал тайно заказывать музыку хорошим композиторам. У него
незадолго до этого случая умерла жена, и граф, по свидетельству барона Готфрида
ван Свитена, пожелал сочинить Реквием по случаю ее кончины. “Это достойная
мысль, граф, – откликнулся на его желание барон. – Я с нетерпением буду ждать
вашего сочинения. В церковной музыке мало кто может с вами соперничать… Ну,
разве что… Моцарт”. По его взгляду барон понял, что граф одобрил его
совет. Якобы а это время вошел его служащий, господин Лайтгеб. Он обычно выполнял
подобные деликатные поручения. Длинный как жердь и худой как смерть, он вечно
ходил в серой одежде. Они легко представили, что может случиться, когда слуга
Лайтгеб явится к впечатлительному Моцарту и закажет ему Реквием. И они, как
вспоминает барон ван Свитен, не ошиблись.
Можно ли верить барону ван Свитену? Ответить на этот
вопрос утвердительно довольно сложно. Биографии, как барона ван Свитена, так и
графа Вальзегга цу Штуппаха, совершенно не изучены, их наследию вовсе не
уделено внимания. Но несомненно одно: именно здесь находится ключ к построению
стройной и законченной биографии В. А. Моцарта, поскольку они оба сыграли
определенную роль, если не главную, как участники заговора против “бога
музыки”, и, несомненно, как исполнители чужой воли.
Поразительно, но граф Вальзегг, который сначала, якобы
из тщеславия, выдал “Реквием” Моцарта за собственное сочинение, позже
по своей же инициативе нарушил молчание. 14 декабря 1793 года он сам дал
разрешение на публичное исполнение “Реквиема” с указанием в афишах
подлинного автора этой поминальной мессы.
Однако, эта версия не вписывается в общую картину
отравления – заговора императорского двора против музыкального гения. Моцарт,
как один из активнейших деятелей масонского движения, ставший опасным
государственным преступником в глазах императора и его окружения, должен был
умереть тихо, и как можно скорее незаметно исчезнуть с политической арены.
И вынесенный императором смертный приговор опасному
масону уже начал приводиться в исполнение. По всей вероятности, первую дозу яда
Моцарт получил в конце июня – начале июля 1791 года, когда Моцарту поступил
анонимный заказ на сочинение ритуальной мессы. И в этот момент происходит нечто
невероятное. Дальнейшие действия по устранению “бога музыки”, похоже,
на некоторое время приостанавливаются. Это, по-видимому, почувствовал и Моцарт,
поскольку после заказа поминальной мессы он ощутил некоторое облегчение после
начала болезни, и он с полной силой использовал предоставленную ему отсрочку от
исполнения смертного приговора для завершения своей оперы “Волшебная
флейта”, воспевающей масонское движение, хотя ему в этот период работы над
оперой постоянно напоминают о том, чтобы он не отвлекался от сочинения
поминальной мессы. Напрашивается вопрос: неужели граф Вальзегг цу Штуппах был
столь влиятелен при дворе, что даже сам император отказывается ради амбиций
некоего графа от устранения опасного для его власти масона? Конечно, нет.
Скорее всего, эту сказочку о поминальной мессе и ее заказчике граф цу Штуппах и
барон ван Свитен сочинили гораздо позже, когда правду о существовании
последнего сочинения музыкального гения уже не возможно было скрывать от
общественности, когда им обоим, как главным действующим лицам, принимавшим
активное участие в последние месяцы жизни Вольфганга Амадея Моцарта,
приходилось постоянно врать и изворачиваться, чтобы скрыть страшную тайну конца
XVIII столетия.
Отбросив невероятные небылицы, необходимо, скорее
всего, предположить, что план по устранению Моцарта был на некоторое время
приостановлен исходя из более серьезных соображений, чем это могли сказать
общественности вся библиографика В.А. Моцарта и, прежде всего, барон ван Свитен
и граф Вальзегг. Заказчиком поминальной массы могло быть, несомненно, гораздо
более влиятельное лицо, чем граф цу Штуппах, настолько влиятельное, что даже
сам император вынужден был считаться с мнением этого господина. Этим
объясняется, видимо, и то давление, которое испытывал Моцарт при написании
ритуального сочинения, и тот факт, что до конца сентября месяца трагического
для Моцарта года его не трогали и даже позволили закончить “Волшебную
флейту”, которую не очень-то жаждали увидеть на сцене ни сам император, ни
его окружение.
Лишь в конце сентября события стали так быстро
разворачиваться, что ему поспешили дать смертельную дозу яда, чтобы поскорее
избавиться от опасного противника, который становился все более заметной
фигурой в общественной жизни Австрии, после чего он уже слег окончательно.
Именно в этом аспекте необходимо искать объяснение с заказом поминальной мессы.
Не зря его торопили с завершением ритуального сочинения, требовали на
прекращать работу, когда он переключался на другие сочинения.
Кто же все-таки мог быть этот таинственный заказчик и
столь влиятельный господин, который заказал Моцарту поминальную мессу?
Как это не покажется странным, но заказчика
“Реквиема” надо искать не в Австрии, не в самой Европе, а далеко за
их пределами, в далекой России и в тех событиях, которыми была так богата она
при правлении Екатерины Великой.
Граф же Вальзегг цу Штуппах, скорее всего, являлся
лишь посредником в заказе этой поминальной мессы.
Но какая связь могла существовать в то время между
австрийским придворным капельмейстером и императорским композитором –
Вольфгангом Амадеем Моцартом и столь удаленной от Вены Россией?
Прежде всего, это, несомненно, широкая известность
Моцарта в нашей стране в тот период. Известность Моцарта в России началась
довольно рано, а к концу XVIII века, по-видимому, была очень значительной.
Ранее всего русские слушатели познакомились с музыкой Моцарта в Вене. Известно,
что еще в конце 1781 года наследник русского престола Павел с очень
многочисленной свитой присутствовал на состязании Моцарта и Клименти как
пианистов – импровизаторов. В дальнейшем русские путешественники могли слышать
оперы Моцарта в Вене.
С тех пор как сочинения Моцарта впервые прозвучали в
России, они завоевали особенную симпатию и любовь нашего народа к великому
австрийскому композитору. Все ценнейшее в музыке Моцарта, все стороны его
искусства, все свойства его личности оказались близки передовой Русской
художественной культуре. Оно было внутренне родственно ее эстетическим основам.
Моцарт поистине завоевал сердца и покорил умы русских музыкантов. Многих
мировых композиторов знает, любит и умеет ценить русский народ, почитая их искусство
и считая неотъемлемым достоянием своего душевного мира. Но Моцарт принадлежит к
числу любимейших. Он давно уже стал, своим для всех любящих музыку. Моцарт был
одним из самых первых композиторов, о котором русский читатель прочел в
отечественном издании. В 1795 году в Петербурге была выпущена “Карманная
книга для любителей музыки за 1795 г., ныне ставшая раритетом. Там впервые
печатались биографии выдающихся музыкантов мира – среди них и Моцарта.
Жизнеописание Моцарта сопровождалось таким образом: “Сей великий муж и
искусный художник, которого почитала не только одна Германия, но и все вообще
любители музыки, скончался в самых цветущих летах. Сочинения его у всех
любителей и знающих музыку в великом почтении. Охотно воздвигли бы ему
памятник, достойный великого имени сего мужа и превосходства его сочинений.
Охотно бы сообщили друзьям его и любителям все то, что только можно сказать о
нем превосходного и похвального, если бы не удерживал нас в том недостаток
подробных и основательных о нем известий”.
Далее сообщались некоторые факты биографии Моцарта как
клавесиниста и композитора, причем весь рассказ о нем был проникнут чувством
удивления перед чудом моцартовского дарования.
Совсем незадолго до смерти композитора у русских
дипломатов возникли планы пригласить его на службу в Россию. Как явствует из
дипломатической почты, Моцарт еще в сентябре рокового года проявил определенный
интерес к приглашению русского посла в Вене посетить нашу страну, а если
окажется возможным, то и остаться у нас на службе. Таким образом, судьба
Моцарта в 1791 году могла сложиться так, что он мог оказаться на службе в
далекой России. Но не прошло и трех месяцев после этого предложения – и Моцарта
не стало. Возможно, что только преждевременная кончина композитора помешала ему
приехать в Россию. Но были и другие причины, не менее важные, помешавшие ему
осуществить этот план.
Именно в преломлении этих событий, происходивших в
далекой России, можно и нужно искать ответ на вопрос о том, кто был подлинным
заказчиком поминальной мессы, вошедшей в историю музыкальной культуры под
названием “Реквием”.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.belcanto.ru