–PAGE_BREAK–Что-то с миром случилось: в нем нету покоя,
Благородство и честность пропали куда-то,
Справедливость исчезла — ведь время такое,
Что никто не жалеет ни друга, ни брата.
Все кичливыми стали, а чем тут гордиться,
Если в душах одна лишь жестокость таится?
Все к наживе и роскоши стали стремиться,
Забывая о сердце, — какая утрата!
Совершенство в нужде, а ничтожество в славе.
Торжествует любовь лишь в богатой оправе,
Но, Омер, ведь на Бога пенять мы не вправе,
Люди сами в несчастьях своих виноваты.
***
Кому-то смерть принять, кому-то жить
Так власть свою вершила ты, судьба.
В ту чашу, что пришлось мне осушить,
Любовь и хмель вложила ты, судьба.
Все потерял — богатства мне не впрок,
Закон любви, зачем ты так жесток?
С бедою сладишь — горе на порог,
Не зря меня страшила ты, судьба.
Ты разлучила с розой соловья, —
Подобно им в разлуке с милой я,
Вдали мой дом и родина моя, —
Жизнь оборвать решила ты, судьба.
Так я, Омер, с печалью говорю.
Без друга я один, в чужом краю,
Меня всего лишила ты, судьба,
Но никого за это не корю я.
Теперь, после посещения православного храма и мечети, хорошо бы пройти в городской сад над морем, отдохнуть среди деревьев, поразмышлять над тем, что увидели, о чем узнали. А летом лучше спуститься к воде, отплыть от берега. Море снимает лишние эмоции, переключает нас на мысли простые и вместе с тем глубокие (хоть сама бухта и мелкая).
Глядя с моря на эти купола и минареты, можно задуматься о единой природе всякой религии, о миролюбии, о терпимости истинно верующих ко всем, кто верует так же искренне, но по-другому, и молиться идет в другие храмы. Или считает себя вовсе непричастным к религии, а в молитвенные сооружения заходит просто как в музей. До чего же глубоко и порой безотчетно теплится в наших душах призрачный светоч веры! Бестактно звучат даже сами вопросы о том, верующий вы или нет. Вера — понятие личное, интимное, и вопросы о ней мы вправе задавать только самим себе…
Можно внимательно поглядеть под ноги и, еще находясь под впечатлением величия и безвременности Божьих храмов, обратить взгляд в прошлое. Интересно и, пожалуй, жутковато представить себе толпы, легионы людей, заходивших в это море так же, как мы, на этом месте. Кто был первым? Должно быть, кроманьонец или даже неандерталец, уставший после охоты и запыленный в степи. Так же ласково светило это солнышко, и дети неандертальца не меньше наших детей любили плавать и нырять, а потом копаться в горячем песке, подгребать его к себе, зарываться в него… Правда, оглядывались чаще: неспокойное было время. Сколько же людей оставляли следы на этом песке, если принять за аксиому, что наша цивилизация была первой, как учили в школе? А сколько поколений пройдет здесь после нас? Но еще лучше — ни о чем не думать на пляже, а просто отдыхать, как тот первый «курортник» с каменным топором, отдыхать душой и телом. Ведь завтра нам предстоят новые, тоже содержательные экскурсии, и мы должны успеть приготовиться к ним — надо просвежить голову, да и ногам дать передышку.
Обитель дервишей
Бог един, но люди по-разному обращаются к нему. Собор Святого Николая стоит рядом с мечетью Джума-Джами, и при желании это можно рассматривать не как случайность. Здесь православные, там правоверные. Как на Западе христианство наступало, подминало и вбирало в себя языческие культы, так ислам подминал под себя и синтезировал предшествовавшие восточные верования. В древних священных местах строились новые храмы, и многие языческие обычаи ложились в основу объединяющей религии. Одним из ее направлений стал в VIII веке суфизм — братство дервишей, очень распространенное на средневековом Востоке. Ведь в одном только Константинополе насчитывалось до двухсот орденов странствующих мусульманских монахов! Были они и в Крыму.
Что же такое суфизм? С уверенностью можно сказать только то, что он — одно из самых парадоксальных и при этом самых устойчивых явлений религиозной культуры Востока. Нынешний глава суфийского ордена Ниматуллахи шейх Джа-вад Нурбахш пробует дать такое определение: «Суфизм — это путь к Истине, единственное средство передвижения на котором — Любовь. Метод суфизма состоит в том, чтобы смотреть только в одном направлении, а его единственная цель — Бог». В духовном самосовершенствовании, в мистике, в эзотерике суфизм образует мостик между культурами Запада и Востока. «Уединение в обществе, странствия на родине, внешне с людьми, внутренне с Богом». Так говорил о религиозной деятельности странствующих суфийских монахов — дервишей — Бахааддин Накшбанд (XIV век), один из самых известных наставников «Пути к Истине». Но сколько бы ни рассказывали об этом «Пути» — все объяснения получатся неточными, примитивными и, в конечном итоге, ненужными. Такова природа суфизма, ее надо почувствовать, чтобы понять. Даже сами шейхи утверждают: «Все то, что можно выразить словами, не есть суфизм». Поэт Джалаладдин Руми (XIII век) выразил это еще доходчивее: «Когда влюблен, стыжусь всего, что о любви сказал». Об этой же любви говорит он с присущим поэту максимализмом: «Опь-янись ею так, чтоб не проснуться и во время Страшного Суда!»
Знаменитый суфий и теолог XI—XII веков Аль-Газали сказал подробнее, и на этом любопытном, запоминающемся утверждении целесообразно поставить точку (по крайней мере, для нашей книги) в попытках объяснить, что же такое суфизм. Все, что представляет собой наибольшую ценность для суфистов, говорил Аль-Газали, «не поддается изучению, а постигается непосредственным опытом, через экстаз и внутреннюю трансформацию. Пьяному не обязательно знать, как определяется опьянение, каковы его причины и условия, однако он пьян, в то время как человек, знающий теорию, остается трезвым».
Что ж, коль бессильны обычные слова, на помощь приходит музыка. «Когда слышна музыка, душа обоняет благоухание Возлюбленной» (Сааддин Хамуйа). Обычным учебным материалом для постижения Пути служили притчи, поэтические сказания. Многие истории о Ходже Насреддине, сказки «Тысячи и одной ночи» — все того же суфийского происхождения.
В Евпатории это единственное здание текие (приюта) дервишей, построенное, как полагают, в XVI веке. Оно представляет собой комплекс из монастыря и мечети. Есть во дворе свой колодец и маленький, характерный для Крыма, минарет. Кстати, минарет в мечети Джума-Джами высокий, и это лишний раз подтверждает его турецкое происхождение, потому что, чем больше город, тем выше должна быть кафедра для общения муэдзина с народом. В Крыму, где не было больших городов, никогда не строили высоких минаретов; поначалу к верующим обращались с природных возвышенностей, с каменных валунов. В архитектуре монастыря видно сильное влияние Византии, но выстроен он в восточном стиле. Даже кладка стен имеет признаки Востока: все эти камни различны по размерам. Разве нельзя было заставить рабов вытесать одинаковые камни-плиты, как строят на Западе? Но нет, гармония Востока состоит как раз в этой подчиненной единому замыслу разновеликости.
Ни об авторе проекта, ни о времени постройки монастыря нет достоверных сведений. Здание напоминает медресе Зинд-жирли в Бахчисарае и мечеть Джума-Джами — такой же зал в основе, в который выходят восемнадцать монашеских келий. Над квадратным залом надстроен шестигранник с крышей в виде купола. Сколь обширен зал, столь малы и тесны кельи. Каждая имеет только узкое окошко и углубление в стене для светильника. Через это окно не виден и не слышен окружающий мир. Чтобы попытаться понять состояние дервиша, уединенного в келье, надо войти в нее самому, обязательно войти и послушать ту тишину и представить себя в том времени, в тех необъяснимых для нас устремлениях. В келье останавливается время, замирает дух. Отсюда все далеко, это некое преддверие другого мира! Монах ищет путь к Богу, он слышит и видит Бога, он совершенствуется, чтобы приблизиться к Нему… И как только научится входить в состояние экстаза и общаться с Богом, он может уйти, чтобы самому стать шейхом (наставником братства), чтобы создать свой монастырь. А пока он служит этой идее и раз в день выходит в мир принять подаяние, «сидя у врат Аллаха».
Да, ведь только ради любви к Богу стоит жить, все остальное — суета! Дервиши считали, что нельзя жить ни ради семьи, ни ради накопления благ, ибо все это временно. Только отречась от мирской жизни, ты возвращаешься к истоку, ощущаешь начало своего рождения и проникаешься будущим посмертным существованием, то есть, начинаешь понимать и чувствовать то, что не дается рядовому человеку. Как большое искусство страны подпитывается народным творчеством, так религия Востока неотделима от монастырей, прошлое и, может быть, будущее назначение которых — подпитывать мусульманскую веру. Исследователи-теологи не пришли к общему мнению, является ли суфизм ответвлением ислама или, наоборот, ислам возник на земле, утоптанной босыми ногами странствующих дервишей.
Словосуфий происходит от арабского «суф» — шерсть. Из шерсти ткали одежду аскетам — плащи, в которых странствовали монахи по миру, совершенствуя дух. Их путь (Тарикат) заключал в себе, на фоне убежденного пренебрежения к материальным благам, пляски и воспевания святых имен, введение себя в экстаз.
Существовало пять основных направлений суфизма, от религиозно-благочестивых до почти атеистических, от реакционно-изуверных до высоко-гуманистических, от туманно-эклектических доктрин до строгих философских систем.
Вращаясь вокруг своей правой ноги, выкрикивая при этом суры Корана и стихи поэтов, дервиши впадали в экстаз (сэма). Человек при этом ощущал нечто большее, чем приближение к Богу, не зря же истинный дух учения внерелигиозен. «Я самодостаточен, значит, я и есть Бог!» — воскликнул однажды Руми. И развил дерзкую мысль в стихотворении:
Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы,
Поиски оставьте эти, вы есть Он, а Он — есть вы.
Вы — посланники Господни, вы пророка вознесли,
Вы — закона дух и буква, веры твердь, ислама львы,
Знаки Бога, по которым вышивает вкривь и вкось
Богослов, не понимая суть Божественной канвы.
Есть предание, что этот поэт слагал стихи свои (газели) во время суфийских радений, находясь в трансе. Потому и завораживают эти газели переливами, словесными волнами земного и небесного. Их и теперь исполняют на этих таинственных обрядах. Конечно, суфии с их инакомыслием и инаковерием не могли не вызывать раздражения среди наставников традиционного ислама. Но гонения на них были не сопоставимы с преследованиями еретиков христианской инквизицией! Суфийские ордены получили очень широкое распространение на Востоке в XI веке. В этом был и некий вызов официальному исламу, и попытка создать среди всех людей братство одной веры. Но главное, суфисты стремились найти путь к Богу сами, без посредников. Самостоятельно они оценивали и свои успехи. Приезжая в Евpoпy, суфии давали толчок возникновению рыцарских орденов. Прикрываясь официальным христианством (как на Востоке прикрывались исламом), там занимались различными видами медитаций, направленных на духовный поиск. Под влиянием суфизма в европейской культуре возникла традиция воплощения Бога в женственном, романтическое служение рыцарей Прекрасной Даме. Таков и пушкинский «рыцарь бедный»:
Полон чистою любовью,
Верен сладостной мечте,
А.М.Д. своею кровью
Начертал он на щите.
Русская религиозная философия («софиология В. С. Соловьева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова) и поэзия русского символизма носят следы влияния все того же неистребимого суфизма.
И все же восточному поэту, уже знакомому нам Руми, принадлежит строка, объясняющая природу суфизма доходчивее многих пространных и подробных теорий западных философов и богословов. Так получается потому, что ее, эту природу, надо не объяснять, а лишь помогать почувствовать: «Прежде чем в этом мире появился сад, виноградная лоза и виноград, наши души уже были пьяны от вина бессмертия». Он оказался прав, избранник среди тысяч последователей: не умерло имя Руми вместе с телесной оболочкой. Свободный поиск истины, надежда на приближение к единому создателю, не названному даже по имени, ибо он — все, позволяли так же свободно развиваться человеческим дарованиям. Доколе существует мир, людей творческих будет угнетать все, что насаждается, в том числе официальная религия. Не потому лиименно суфизм дал миру столько великих поэтов: Рудаки, Низами, Аттара, Саади, Хайяма…
Дервиш служит Богу не ради райских благ и ие из страха адских мук. Единственное, чего он жаждет, это Истина. Его позиция благородна, как все великое и бескорыстное: «Если я служу Тебе, потому что боюсь Ада, брось меня в Ад. Если я служу Тебе в надежде на Рай, лиши меня Рая» (Рабийя).
Дервиши странствовали по городам, лечили больных, передавая чудодейственные амулеты, они старались искоренить мудрыми словами и примером своей жизни зло и суеверие в народе. И, должно быть, как во все времена, помогало их слово, исцеляло душу и тело только тем, кто был награжден от природы редчайшим даром верить, — верить истово, без оглядок и доводов разума, все подвергающих сомнению. Всякий фанатизм опасен, ибо, если веришь не тем богам, твое усердие может обернуться неисчислимыми бедами. Но все-таки это дар! Кто из нас не завидовал людям, которые действительно поддаются целебному воздействию экстрасенсов, а на фоне многих житейских неудач и поражений способны поверить благому слову наставника — и победить!
На территории здешнего монастыря остались могилы шейхов. При жизни эти наставники дервишей были столь авторитетными, что и на провозглашение хана требовалось их письменное согласие! Даже могила шейха считалась местом священным, приносящим исцеление от недугов телесных и душевных.
Да вот ушла жизнь из стен монастыря, закрылось текие после присоединения Крыма к России. Все же Евпатории повезло: в давно упраздненном монастыре разместились воинские склады, которые всегда охраняются надежнее и ремонтируются аккуратнее гражданских. Оттого и дожило здание до наших дней и теперь опять реставрируется.
На территории СНГ школы суфизма существуют в Москве, Киеве, Санкт-Петербурге, в городах Узбекистана и Казахстана. И, значит, есть современные дервиши! Даже в наш век они сумели подняться над всеобщей манией приобретательства и поверить в ничтожность рекламируемых земных благ по сравнению с небесными. Поверить, вслед за персидским поэтом XIV века Шамс аль-Хафизом:
Нищему у твоей двери
Не нужно восемь райских садов.
Пленник Твоей Любви
Свободен от обоих миров.
Армянский православный храм
Христианство пришло к армянам раньше, чем ко многим другим народам: в IV веке.
О связях Армении с Тавридой известно с I века до н. э., со времен Тиграна Великого, который был родственником и союзником Митридата I Евпатора. Есть достоверные сведения об армянских поселениях в Крыму, относящиеся к VII веку. Спасаясь от гнета Арабского халифата, жители маленькой Армении вынуждены были покидать родину и расселяться по свету. Они приходили в Крым волнами, находили здесь приют, оседали и жили, храня традиции и веру предков.
Армянский храм в Евпатории был заложен в 1817 году. Он пока не отреставрирован, но подойти к нему можно. Главное, что отличает это строение от храмов других конфессий, — смешение архитектурных стилей. Здание вытянутое, с круглыми окнами. Кирпич, специально вставленный в середину арки, — элемент греческий. Есть окна чисто армянские, но уже тот факт, что они зарешечены, отдает караимским стилем (а может быть, и просто стилем нашего времени). В Гёзлёве все дома строили с решетками на окнах. Две колонны с порталом характерны для иудаизма, они символизируют мужское и женское начало. Что ж, народы здесь жили очень плотно и перенимали друг от друга законы строительного мастерства. Но вот уже согласно армянской традиции над одним из окон храма в стену вмурован священный камень с определенным знаком — хачкар.
Есть в этом храме и еще один камень, не священный, но примечательный. Когда в 1854 году в Евпатории высадились англо-франко-турецкие войска, в здании расположился французский гарнизон. Двое французов расписались на камне штыками, на удобной высоте нацарапав свои фамилии. Неискоренимая привычка всех времен помогла оставить для потомков это занятное историческое свидетельство полуторавековой давности. После ухода интервентов храм был очень прочно оштукатурен, но слишком много прошло времени, и уже в наши дни, после одного из ливней, штукатурка обвалилась.
Греческая церковь
Во дворе храма Святого Николая остался памятник о нахождении здесь в прошлом греческой церкви. В память об освобождении Евпатории от англо-франко-турецких войск и после похода русских армий на Балканы, в результате, которого Греция получила независимость, греческая община решила безвозмездно передать это священное место русской православной общине. Сами же греки (народ, в общем, небогатый, рыбаки да лодочники) остались без своего храма и даже без места под его строительство. Тогда городская дума подобрала им хороший участок земли недалеко от столь важной для греков бухты и от старого храма; среди состоятельных горожан организовали сбор денег на строительство. Средства на православный храм собирали караимы, иудеи, мусульмане, католики…
продолжение
–PAGE_BREAK–