“Мир убивает самых добрых, самых нежных и самых сильных без разбора. А если ты ни то, ни другое и не третье, то можешь быть уверен, что и твой черед настанет, только не так скоро.”
Э.Хемингуэй “Гертруда Стайн”
“Для поэта нет ни одного лица исторического, он хочет изобразить свой нравственный мир”
Гете
В воспоминаниях М.Шагинян описывает, как в юности испытала несчастную
любовь и покушалась на самоубийство. Ее откачали и поместили на время в
больницу. Ее няня, ища способ успокоить ее, говорила:”Ты взгляни, сколько
здесь женщин. А где те мужчины, которые умирают от любви?”
“Страдания юного Вертера” – маленькая книжечка. Написав ее,
двадцатипятилетний автор на следующий день “проснулся всемирно знаменитым”.
“Вертером” зачитывались повсюду. И в Германии, и во Франции, и в России. Ее
брал с собой в египетский поход Наполеон Бонапарт.
“Действие этой повести было велико, можно сказать громадно, главным
образом потому, что она пришлась ко времени, как достаточно одного клочка
тлеющего трута, чтобы взорвать большую мину, так и здесь взрыв, происшедший
в читательской среде был так велик потому, что юный мир сам уже подкопался
под свои устои”. (В.Белинский)
Про что же эта книжка? Про любовь? Про страдания? Про жизнь и про
смерть? Про личность и общество? И про то, и про другое, и про третье.
Но что же вызвало такой небывалый интерес к ней? Внимание к
внутреннему миру человека. Создание объемного образа героя. Деталировка
изображения, психологизм, глубина проникновения в характер. Для 18 века –
все это было впервые. (То же самое происходило в живописи того времени. От
локального письма Джотто – к деталировке голландцев, где виден каждый
лепесток, капля на руке, нежность улыбки.)
“Страдания юного Вертера” был большим шагом в сторону реализма, как в
немецкой, так и в общеевропейской литературе 18 века. Уже одни зарисовки
бюргерского семейного быта (Лотта в окружении своих сестер и братьев)
казались тогда откровением: ведь вопрос достойно ли мещанство быть
предметом художественного отображения только решался. Еще более волновало
умы изображение чванливого дворянства в романе.
Эпистолярный жанр, в котором написан роман, – одна из составных успеха
и интереса к роману. Роман в письмах юноши, который умер от любви. От
одного этого у читателей (а особенно у читательниц) того времени дух
захватывало.
Гете в старости писал о романе:”Вот создание, которое я вскормил
кровью собственного сердца. В него вложено так много внутреннего, взятого
из моей собственной души, перечувствованного и передуманного…”
Действительно, в основу романа легла личная душевная драма писателя. В
Вецлере разыгрался несчастный роман Гете с Шарлоттой Буфф (Кестнер).
Искренний друг ее жениха, Гете любил ее, и Шарлотта, хоть и отвергшая его
любовь, не оставалась к нему равнодушна. Это знали все трое. Однажды
Кестнер получил записку:”Он ушел, Кестнер, когда вы получите эти строки,
знайте, что он – ушел…”
Исходя из собственного сердечного опыта и вплетая в свои переживания
историю самоубийства другого несчастного любовника – секретаря
брайншвейгского посольства при Вейцлерской судебной палате, молодого
Иерузалема, Гете и создал “Страдания юного Вертера”.
“Я бережно собрал все, что мне удалось разузнать об истории бедного
Вертера…” – писал Гете, и был уверен, что читатели “проникнутся любовью и
уважением к его уму и сердцу, и прольют слезы над его участью.”
“Бесценный друг, что такое сердце человеческое? Я так люблю тебя. Мы
были неразлучны…а теперь мы расстались…” Гете создавал свои работы в
русле так чтимых им философских построений Руссо и в особенности Гердера. В
силу собственного художественного мироощущения и преломляя мысли Гердера в
своем творчестве, он писал и стихи, и прозу не иначе, как “от полноты
чувства” (“чувство – это все”).
Но его герой гибнет не только от несчастной любви, но и от разлада с
обществом, окружающим его. Этот конфликт “обычен”. Он свидетельствует о
необычности, незаурядности человека. Без конфликта нет героя. Сам герой
создает конфликт.
Некоторые критики видят основную причину самоубийства Вертера в его
непримеримом разладе со всем буржуазно-аристократическим обществом, а его
несчастную любовь расценивают лишь как последнюю каплю, подтвердившую его
решение покинуть этот мир. Я никак не могу согласиться с этим утверждением.
Мне кажется, что роман нужно рассматривать прежде всего как лирическое
произведение, в котором происходит трагедия сердца, любви, пусть даже
разделенной, но не сумевшей соединить влюбленных. Да, принимать во внимание
разочарование Вертера в обществе, неприятие им этого общества, непонятость
его самого, а отсюда – трагедию одиночества личности в обществе,
несомненно, надо. Но не стоит забывать, что причиной самоубийства
становится все-таки безнадежная любовь Вертера к Лотте. Действительно,
Вертер вначале разочаровывается в обществе, а не в жизни. И не разделять
этого мнения нельзя. То, что он стремится порвать свои отношения с чуждым
ему и презираемым им обществом, еще не говорит о том, что он не видит
никакого смысла и радости в жизни. Ведь он способен радоваться природе,
общению с людьми, которые не надевают масок и ведут себя естественно. Его
отрицание общества исходит не из осознанного протеста, а из чисто
эмоционального-духовного неприятия. Это не революция, а юношеский
максимализм, стремление к добру, логике мира, свойственный в юности,
пожалуй, всем, поэтому не стоит преувеличивать его критики общества. Вертер
не против общества, как социума, а против его форм, входящих в противоречие
с естественностью молодой души.
В трагедии Вертера первично любовное, а общественное вторично. С каким
чувством он, еще в первых своих письмах, описывает окружающую его
местность, природу:”Душа моя озарена неземной радостью, как эти весенние
утра, которыми я наслаждаюсь от всего сердца. Я совсем один и блаженствую в
этом краю, словно созданный для таких, как я. Я так счастлив, мой друг, так
упоен ощущением покоя…Часто меня томит мысль: “Ах! Как бы выразить, как
бы вдохнуть в рисунок то, что так полно, что так трепетно живет во мне,
дать отражение моей души, как душа моя – отражение предвечного бога!”
Он пишет, что то ли “обманчивые духи, то ли собственное пылкое
воображение” все кругом превращает в рай. Согласитесь, очень трудно назвать
Вертера человеком, разочаровавшимся в жизни. Полная гармония с природой и
самими собой. О каком самоубийстве здесь можно говорить? Да, он оторван от
общества. Но ведь он же не тяготится этим, это уже в прошлом. Не найдя
понимания в обществе, видя его бесчисленные пороки, Вертер отказывается от
него. Общество дисгармонично для Вертера, природа – гармонична. В природе
он видит красоту и гармонию, а также во всем том, что не утратило своей
естественности.
Любовь к Лотте делает Вертера счастливейшим из людей. Он пишет
Вильгельму:”Я переживаю такие счастливые дни, которые Господь приберегает
для своих святых угодников, и что бы со мной не случилось, я не посмею
сказать, что не познал радостей, чистейших радостей жизни.” Любовь к Лотте
возвышает Вертера. Он наслаждается счастьем общения с Лоттой, природой. Он
счастлив осознавать, что нужен ей, ее братьям и сестрам. Мысли о
ничтожности общества, одолевавшие его когда-то, совсем не омрачают его
безграничного счастья.
Только после приезда Альберта, жениха Лотты, Вертер осознает, что
навсегда теряет Лотту. А теряя ее, он теряет ВСЕ. Критический взгляд
Вертера на общества не мешает ему жить, и только крах любви, тупик
“душевный и любовный” ведет его к концу. Часто в критических статьях Лотту
называют единственной отрадой Вертера. По-моему, это не совсем верно.
Лотта, любовь Вертера к ней, сумела наполнить всю его душу, весь его мир.
Она стала для него не единственной отрадой, а ВСЕМ! И тем трагичнее
ожидающая его участь.
Вертер понимает, что должен уехать. Он не в силах смотреть на счастье
Альберта и рядом с ним еще острее ощущать свои страдания. Вертер с болью в
сердце принимает решение уехать, надеясь если не на исцеление, то хотя бы
на заглушение боли. Отбросив на время свое убеждение о бессмысленности
всякой деятельности в подобном обществе, он поступает на службу в
посольство, в надежде, что хотя бы работа принесет мир и покой его душе. Но
его ожидает горестное разочарование. Все то, что он прежде наблюдал со
стороны и осуждал – аристократическое чванство, эгоизм, чинопочитание –
сейчас обступило его страшной стеной.
После оскорбления в жоме графа фон К. он оставляет службу. Зараженное
общество не может стать лекарством от мучающей его страсти. (А может ли
быть такое лекарство вообще? Тем более, для такого тонкого и чуткого
человека, как Вертер.) Общество, наоборот, как яд отравляет душу Вертера. И
вот, пожалуй, только здесь можно обвинить общество в прямой причастности к
самоубийству Вертера. Нельзя забывать о том, что Вертера не следует
рассматривать как реального человека и индентифицировать с самим Гете.
Вертер – литературный образ, и поэтому рассуждать о том, как бы сложилась
его судьба, если бы он видел нужность своей деятельности для общества, по-
моему невозможно. Итак, общество не способно дать ему ни счастья, ни хотя
бы спокойствия. Вертер не может погасить пламя любви к Лотте. Он по-
прежнему страдает, страдает безмерно. Вот тогда-то к нему и начинают
приходить мысли о самоубийстве. В его письмах Вильгельму уже нет ни света,
ни радости, они становятся все мрачнее. Вертер пишет:”Почему то, что
составляет счастье человека, должно вместе с тем быть источником страданий?
Могучая и горячая моя любовь к живой природе, наполнявшая меня таким
блаженством, превращавшая для меня в рай весь окружающий мир, теперь стала
моим мучением и, точно жестокий демон, преследует меня на всех путях…
Передо мной словно поднялась завеса и зрелище бесконечной жизни
превратилось для меня в бездну вечно отверстой могилы”.
Читая о страданиях Вертера, невольно задаешься вопросом – что такое
для него любовь? Для Вертера это счастье. Он хочет бесконечного купания в
нем. Но ведь счастье – это порой мгновения. А любовь – это и блаженство, и
боль, и мука, и страдание. Он не может выдержать такого душевного
напряжения.
Вертер возвращается к Лотте. Он сам осознает, что с неумолимой
быстротой движется к бездне, но другого пути не видит. Несмотря на всю
обреченность своего положения, иногда в нем просыпается надежда:”Во мне
поминутно происходят какие-то перемены. Порой жизнь снова улыбается мне,
увы! Лишь на миг!…” Вертер все более становится похожим на безумца. Его
встречи с Лоттой несут ему и счастье, и неумолимую боль:”Едва я загляну в
ее черные глаза, как мне уже лучше…””Как я страдаю! Ах, неужто люди
бывали так несчастливы до меня?”
Мысль о самоубийстве все больше завладевает Вертером и он все больше
думает о том, что это единственный способ избавиться от своих страданий. Он
сам как бы убеждает себя в необходимости этого поступка. Об этом явно
свидетельствуют его письма Вильгельму:”Бог свидетель, как часто ложусь я в
постель с желанием, а порой и с надеждой никогда не проснуться, утром я
открываю глаза, вижу солнце и впадаю в тоску.” 8 декабря.
“Нет, нет, мне не суждено прийти в себя. На каждом шагу я сталкиваюсь
с явлениями, которые выводят меня из равновесия. И сегодня! О рок! О люди!”
1 декабря.
“Я погибший человек! Ум мой мутится, уже неделю я сам не свой, глаза
полны слез. Мне повсюду одинаково плохо и одинаково хорошо. Я ничего не
хочу, ничего не прошу. Мне лучше уйти совсем.” 14 декабря.
Еще до последней встречи с Лоттой, Вертер принимает решение о
самоубийстве:”О как мне покойно от того, что я решился.”
В последней встрече с Лоттой Вертер твердо убеждается в том, что она
любит его. И теперь ничего уже не страшит его. Он полон надежд, он уверен,
что там, на небесах, они с Лоттой соединятся и “в объятиях друг друга
пребудут навеки перед лицом предвечного.” Так Вертер погибает из-за своей
трагической любви.
Размышления о самоубийстве в романе Гете появляются еще задолго до
того, как его герою приходит мысль покончить с собой. Это происходит тогда,
когда Вертеру попадаются на глаза пистолеты Альберта. В разговоре Вертер
ради шутки приставляет пистолет к виску, на что Альберт реагирует крайне
отрицательно:”Даже представить себе не могу, как это человек способен дойти
до такого безумия, чтобы застрелиться: самая мысль противна мне.” На это
Вертер возвражает ему, что нельзя осуждать самоубийцу, не зная причин
такого решения. Альберт говорит, что ничто не может оправдать самоубийцу,
тут он строго придерживается церковной морали, утверждая, что самоубийство
– это несомненная слабость: куда легче умереть, чем стойко сносить
мученическую смерть. Совершенно иное мнение на этот счет у Вертера. Он
говорит о пределе человеческих душевных сил, сравнивая его с пределом
человеческой природы:”Человек может сносить радость, горе, боль лишь до
известной степени, а когда эта степень превышена, он гибнет. Значит вопрос
не в том, силен он или слаб, а может ли он претерпеть меру своих страданий,
все равно душевных или физических сил и, по-моему, так же дико говорить:
тот трус, кто лишает себя жизни, – как и называть трусом человека,
умирающего от злокачественной лихорадки.” Смертельную болезнь человека, его
физическое истощение Веретер переносит в духовную сферу. Он говорит
Альберту:”Посмотри на человека с его замкнутым внутренним миром: как
действуют на него впечатления, как навязчивые мысли пускают в нем корни,
пока все растущая страсть не лишит его всякого самообладания и не доведет
до гибели.” Вертер считает, что решиться на самоубийство может, несомненно,
только сильный человек, и он сравнивает с взбунтовавшимся и разорвавшим
цепи народом.
Как же все-таки сам Гете относился к самоубийству? Безусловно, он
относился к своему герою с большой любовью и сожалением. (Ведь во многом
Вертер – он сам). В предисловии он призывает тех, кто подпал “тому же
искушению, почерпнуть силы в его страданиях”. Он ни в коем случае не
осуждает поступка Вертера. Но в то же время, по-моему, он и не считает
самоубийство поступком смелого человека. Хотя он и не выносит никаких
окончательных вердиктов в романе, а излагает две точки зрения, можно
предположить (основываясь на его собственной судьбе), что для него участь
Вертера была одной из возможных. Но он выбрал жизнь и творчество. Ведь
Гете, кроме счастливой и несчастливой любви, знал еще муку и радость
написания строки.
Мотив любви в творчестве Гете не прекращался никогда, как и сама
любовь. Помимо того, он все время возвращался к своим юным любовным
историям. Ведь “Фауста” он написал, будучи уже далеко не молодым человеком,
а Маргарита во многом была отражением Фридерики Брион, которую он любил в
юности и на которой в свое время боялся жениться, потому что не хотел
поступиться своей свободой (отсюда трагедия Маргариты в “Фаусте”). Так что
для него любовь и молодость были “мотором” творчества. Ведь когда кончается
любовь, кончается творчество.
Не случайно поэты стреляются после тридцати. Лиля Брик писала:”Володя
не знал, как он сможет жить не молодым.” (Конечно же, дело не только в
возрасте, сколько в молодости души и сохранении энергии любви. Сам Гете
последний раз влюбился, по сведениям его биографов, в 74 года в
семнадцатилетнюю девушку). Самоубийством может кончать жизнь тот, у кого
кончилась эта энергия любви, и кто не поэт. Над кем не висит божественный
дар выплеснуть все это в строки.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Гете “Страдания юного Вертера” БВЛ, Москва, 1980 г.
И.Миримский “О немецких классиках” Москва, 1957 г. его статья “Страдания юного Вертера” вступ. статья к роману Георга
Лукача, 1939 г.
В.Белинский “О Гете” Собр.соч. 3 том. Гослитиздат, М., 1950 г.
Вильмант “Гете” ГИХЛ., 1956 г.
А.Пушкин ПСС, т.7, Ак.наук СССР, М., 1949 г.