“Жан-Кристоф” необычен уже самим замыслом. Это – повествование о жизни гениального музыканта, от рождения и до смерти. Роман необычен и по своей структуре: никакой романической интриги, мало внешних событий, но зато много размышлений, подчас – страницы лирической прозы, а подчас – переходы повествования в прямую публицистику. Манера изложения неровная, местами непривычно приподнятая и несвободная от длиннот; диалоги выразительные,
насыщенные мыслью и чувством, но мало похожие на будничную, бытовую речь. Меньше всего “Жан-Кристоф” напоминал беллетристику для легкого чтения: автор явно не заботился о занимательности, не очень заботился и о полной общедоступности своего романа. То и дело на его страницах встают имена композиторов и писателей разных эпох, возникают по ходу действия разнообразные ассоциации с произведениями искусства; нередко идет речь и о таких событиях общественной
и художественной жизни, которые не так уж хорошо известны читающей публике. И несмотря на все это, роман завоевал неожиданно широкое признание. “Жан-Кристоф” стал выходить книга за книгой. Его начали переводить на иностранные языки. К автору потекли добрые, благодарные письма от читателей – и не только французских. Сразу по завершении своего труда в 1913 году Ромен
Роллан получил (несмотря на сопротивление со стороны литературных реакционеров) Большую премию Французской Академии, а еще раньше – орден Почетного легиона. “Жан-Кристоф” был воспринят и осознан как общественное событие, вошел в круг литературных произведений, определивших лицо художественной культуры XX века. Стоит задуматься над причинами этого успеха. ”
В “Жан-Кристофе” поколение 1904 года нашло основание для того, чтобы надеяться, бороться – в социальных и исторических условиях, изменившихся по сравнению с теми, какие доводили до отчаяния людей предшествующих поколений”. Объективный смысл этой исторической перемены, по-своему (пусть противоречиво, косвенно) отразившейся на страницах романа это выдвижение на арену истории рабочего класса, который, несмотря на колебания и ошибки, набирал силу, обретал самостоятельность, привлекал на свою
сторону и непролетарские слои трудящихся. В “Жан-Кристофе” по-своему отразились и нарастание военной опасности и поднимавшийся подспудно протест против нее: ” отрицание империалистической бойни – вывод, глубоко заложенный в строе идей этого произведения”. Такая характеристика идейной сущности “Жан-Кристофа” может показаться на первый взгляд излишне прямолинейной.
Ведь все-таки перед нами история музыканта, ведь речь идет о становлении, поисках, творческом восхождении композитора, человека мятежного по своему духу, но по самой сути своей профессии далекого от политической жизни. Но возмущение властью собственников, враждебной подлинной культуре и искусству, отвращение к торгашеству, мещанству, к явлениям буржуазного распада, протест против угнетения человека человеком и в то же время ожидание больших исторических сдвигов в жизни людей – все это живет в романе, одушевляет
его. Именно отсюда коренные черты характера и мироощущения Жан-Кристофа – непримиримость, независимость и вместе с тем глубокая симпатия к трудящимся. И можно понять, почему французские читатели, уставшие от сумеречной, проникнутой духом уныния и морального нигилизма, декадентской литературы “конца века” восприняли “Жан-Кристофа” как струю свежего воздуха. Глубина и сложность концепции романа раскрылись не сразу
– не только перед широкой публикой, но и перед критиками, литературоведами. Однако читателей мыслящих, духовно живых с самого начала привлек образ главного героя – бунтаря, творца, гуманиста, человека отважной и щедрой души. Привлек и необычный художественный строй романа, в котором своеобразно воплотилась вера писателя в жизнь, в поступательное движение человечества. “Жан-Кристоф” богат суровым критическим содержанием и там, где изображен мещанский мир
Германии, переходящий от верноподданнического захолустного прозябания к милитаристской ярости, и там, где показана без прикрас буржуазная (и литературная, артистическая) верхушка Франции, погрязшая в коррупции и цинизме. Пятая книга романа, где изумленному, возмущенному взору Жан-Кристофа открывается парижская “ярмарка на площади”, отличается особой резкостью тона. Роллан был хорошо знаком с нравами “ярмарки” и сказал о ней вслух то, что было у него на
уме, не боясь нажить себе влиятельных врагов. Ему пришлось выслушать упреки по поводу этой книги даже от некоторых друзей, и он с большой искренностью оправдывался. “Нападая на продажных французов говорит Ромен Роллан устами своего героя в “Диалоге автора со своей тенью”, открывающем пятую книгу романа я защищаю Францию Нужно говорить ей правду, особенно когда ее любишь”.
Эту принципиальную позицию французского мастера сумели понять – и у него в стране и за ее рубежами – наиболее проницательные читатели его романа. Ромен Роллан постарался в последующем развитии действия романа “восстановить меру”. Дружба с французским литератором Оливье, более тесные личные контакты с соседями-парижанами, далекими от грязной суеты “ярмарки” все это помогает
Жан-Кристофу яснее увидеть “истинную Францию “. И все глубже раскрывается по ходу действия романа пропасть, отделяющая угнетенных от угнетателей. Если маленький Жан-Кристоф впервые познал несправедливость, когда его, сына приходящей кухарки, оскорбили и побили наглые барчуки, то взрослый Жан-Кристоф Крафт приходит в ужас, присматриваясь к условиям жизни парижской бедноты. “Разве эстетичен этот мир, в котором восемь человек из десяти живут в лишениях
или в нужде, в нищете физической или духовной? Надо быть бесстыдником из привилегированного сословия, чтобы это утверждать. Такой художник, как Кристоф, перед лицом своей совести не мог не стать на сторону рабочих”. И вместе с Кристофом мучительно размышляет над горем обездоленных его друг Оливье. “Не успел Оливье приподнять люк, закрывающий человеческий ад, как до него донесся ропот всех угнетенных – эксплуатируемых пролетариев, преследуемых народов, залитой кровью
Армении, задушенной Финляндии, четвертованной Польши, замученной России, Африки, отданной на растерзание волкам-европейцам вопль обездоленных всего рода человеческого”. В поле зрения Роллана не только те европейские страны, где происходит действие романа: в более отдаленной перспективе встает перед умственным взором его героев картина всего человечества в начале двадцатого века. С возрастающей остротой поднимается в “Жан-
Кристофе”, особенно в предпоследней его книге “Неопалимая купина” проблема революционного преобразования мира. Поднимается – и оказывается камнем преткновения и для самого Роллана и для героев, близких ему по духу. Ромен Роллан трезво видел слабые стороны французского рабочего движения перед первой мировой войной – разобщенность на отдельные течения и группы, сектантскую узость
одних, оппортунизм других” анархическое фразерство третьих. Все это в какой-то мере затемняло в его глазах реальные исторические перспективы пролетариата. Сомнения, отчасти предубеждения писателя (как и недостаточное знание материала) сказались в тех главах романа, где речь идет о попытках Жан-Кристофа и Оливье принять участие в борьбе рабочего класса. Преградой между героями Роллана и деятелями пролетарских организаций становятся и те черты, которые
были свойственны самому писателю не меньше, чем его героям: недоверие к политике, обостренный моральный ригоризм. Есть своя закономерность в том, что Жан-Кристоф, после трагической гибели Оливье в схватке с полицией, вовсе отходит от общественной жизни. Было бы несправедливо заподозрить Жан-Кристофа (а тем более самого Роллана) в интеллигентском высокомерии, своего рода духовном аристократизме.
Нет, музыкант-новатор на протяжении всего своего жизненного пути тянется к рядовым труженикам, умеет находить с ними общий язык. Среди персонажей романа немало простых и честных людей с душой, открытой искусству. Кристоф обретает поддержку в дружбе с ними. Закат Жан-Кристофа дан в мягких тонах. После долгой жизни, которая прошла в лишениях, волнениях, тяжелых трудах, он вправе считать себя победителем. Он не склонился перед торгашескими нравами “ярмарки
на площади”, не приспособился к ее пошлым вкусам. Его музыка, смелая, исполненная энергии, во многом необычная, получила признание-она и после его смерти будет доставлять радость людям. Но сам Кристоф, былой неукротимый бунтарь, на старости лет изменился, утратил свой боевой пыл. В его образе жизни и образе мыслей сказывается известная душевная усталость, побуждающая его снисходительно выслушивать и такие речи, такие мнения, с которыми он не может быть
согласен. Молодое поколение французов, поддающееся воинственным националистическим настроениям, не вызывает в нем гнева. И все же нет оснований рассматривать “Жан-Кристофа” как роман “прощания с прошлым”, как отречение писателя или его героя от былых идеалов. В той мере, в какой бунт Кристофа носил индивидуалистический и отвлеченный характер, этот бунт обнаруживает, в плане социальных идей, свою внутреннюю непрочность: это показано, в сущности,
вполне трезво. В последней книге романа – пусть действие в ней и перенесено в неопределенное будущее – отражены некоторые реальные черты духовной атмосферы Франции накануне первой мировой войны. Образ Жан-Кристофа – не умиротворенного старика из последней книги, а молодого отважного бунтаря, каким он представал в книгах “Бунт”, “Ярмарка на площади” то и дело возникал перед
Ролланом. Он создал этот образ, а теперь герой оказывал обратное влияние на автора, укреплял его стойкость, побуждал к активному сопротивлению силам империализма. Идея мира и взаимопонимания народов глубоко заложена в самой сути повествования о Жан-Кристофе. Задумав роман о великом музыканте, ориентируясь на величественный образ Бетховена, на его “гений сердца, родственный всему человечеству”,
Ромен Роллан должен был сделать своего героя немцем, окунуть его в атмосферу старой германской провинции. Но из жизни Бетховена он заимствовал лишь отдельные факты, относящиеся к детству и ранней юности композитора. Жан-Кристоф – “герой бетховенского типа” становится взрослым на рубеже XIX и XX веков; обстоятельства вынуждают его эмигрировать во Францию. Такой поворот событий пришелся Ромену Роллану особенно кстати потому, что давал возможность
показать литературно-артистический мир Парижа и Францию в целом через обостренно-свежее, остро критическое восприятие иностранца. Так сложилось оригинально построенное повествование, в котором взаимодействуют, сопоставляются разные нации и разные национальные культуры. Идейная сущность большого художественного произведения выражается, как правило, не в авторских декларациях, а тем более не в скороспелых решениях проблем, не решенных самой жизнью.
Многие важные социально-политические вопросы эпохи не могли быть ясны для создателя “Жан-Кристофа”. Но ему было ясно, что обновление всего строя жизни людей во Франции и во всем мире на началах нравственности и социальной справедливости встало в порядок дня. И Роллан стремился приблизить это неясное для него будущее, участвовать силой своего искусства в движении человечества вперед. Художественная структура романа подчинена этой задаче.
Приподнятость повествования над реальностью сказывается у Роллана и в свободном обращении с романическим временем. Молодой Кристоф приезжает в Париж в самом начале XX века, а работа автора над романом была закончена в 1912 году. Это значит, что действие последней книги, где идет речь о старости и смерти героя, происходит уже через много лет после того, как автор дописал свой роман.
И это не смущало Ромена Роллана, как не смущали его хронологические неточности и неувязки, на которые ему указывали дотошные критики. Он хотел воссоздать современность в крупных линиях, в главных тенденциях, но и не старался привязать каждое событие к определенному году. Важнее всего для него было передать общий дух эпохи, ее драматизм и открываемые ею неясные, но, как бы то ни было, обнадеживающие возможности. “В переломную эпоху, такую, как наша, действие превыше
всего, и первое произведение искусства, которое надо создать новый Человек” так писал Роллан еще в 1903 году. Мысль о “новом Человеке”, о “настоящем Человеке” одушевляла Роллана, наталкивала его на поиски непривычных, неизбитых художественных средств, определяла напряженную, подчас трагедийную, но в конечном счете жизнеутверждающую атмосферу действия в его большом романе.
Конечно, писатель вовсе не имел в виду представить в лице Жан-Кристофа идеального героя, средоточие всяческих добродетелей. Напротив, в характеристике Кристофа, в обрисовке его жизненного пути настойчиво акцентируются всяческие шероховатости, ошибки, неудачи. Известно признание автора: “Жан Кристоф всегда представлялся мне рекою”, а в реке “воды не перестают течь и меняться”
. Стоит добавить, что на пути этого человека-реки встают крутые пороги, его личность развивается, проходя через острые, подчас жестокие моральные кризисы. И все-таки Жан-Кристоф, как музыкант и как человек, живет в стихии возвышенного, излучает некий нравственный свет. Отблеск этого света падает и на близких ему людей. И мать Кристофа Луиза, и его дядя Готфрид, и его далекий друг, старый профессор
Шульц, и Оливье, и Антуанета, и Грация, и даже трагическая любовь Кристофа, женщина высокой и изломанной души, Анна Браун все они, каждый по-своему, морально незаурядны. Обилие в повествовании благородных людей – выражение веры Ромена Роллана в жизнь и в человека. И притом каждый из этих персонажей жизненно достоверен, у каждого своя особая судьба. Ромен Роллан называл “Войну и мир”
Толстого “книгой-оркестром”. Вполне можно сказать, что и “Жан-Кристоф” представляет своего рода книгу-оркестр, где каждый из основных персонажей выполняет свою, самостоятельную партию. Не зря в постановлении Шведской Академии, где мотивировалось присуждение Ромену Роллану Нобелевской премии за 1915 год, отмечался не только “возвышенный идеализм его литературного
творчества”, но и “проникнутая симпатией точность, с какою он сумел обрисовать различные человеческие типы”. В “Жан-Кристофе” – как это и бывает и должно быть в добротном реалистическом романе – каждое из главных действующих лиц изображено в своем социальном бытии, в своих социальных связях и представляет собою тип. Но Ромену Роллану хотелось большего. О Жан-Кристофе он говорил, что это не только тип, но и символ (иначе говоря – художественное обобщение
большого философского масштаба). И в самом деле, Кристоф представлен во взаимодействии не только с обществом, но и с различными народами Европы, еще шире – со всем мировым целым.