«Россия, я верю в твою силу »

«Россия, я верю в твою силу…»Светлана Лурье(Образ России и русских в современном массовом ереванском сознании)Как изучать межкультурные отношения?Отношения между народами могут быть столь же сложны и запутаны, как и отношения между людьми. Образ одного народа в сознании другого бывает столь же многослоен и противоречив, как и образ одного человека в сознании другого, во всяком случае, если речь идет о человеке, с которым нас тесно связала судьба. Очень трудно ответить на вопрос, как эти отношения изучать. Традиционное исследование авто- и гетеро- стереотипов, не просто поверхностно, но иногда ведет к абсолютно ложным выводам. Потому что в различных обстоятельствах эти стереотипы могут меняться и очень быстро, поскольку отражают они только некоторые слои сложных межкультурных и межчеловеческих отношений. Я приведу, может быть, банальный пример и прошу читателей меня за это простить, но он очень близко подходит к моей теме. Скажем так: вы награждаете самого близкого человека нелестными эпитетами, когда он рядом, но вы вовсе не хотите, чтобы этот человек исчез из вашей жизни и чем больше вы об этом думаете, тем прекраснее вам кажется этот человек. Но когда он снова рядом, обиды, недовольство, раздражение возникает вновь. Я хочу показать, что такое бывает и в отношениях между народами. А если это так, то любое статическое описание восприятия одним народом другого даст искаженную информацию. Я постараюсь изложить динамику карабахского конфликта как он виделся из Еревана, последовательно и по возможности подробно, делая акцент, на, может быть, неожиданной стороне его, а именно, фиксируя свое внимание на армяно-русском конфликте. И только потом перейду к описанию образа России в сознании ереванских армян, как он менялся в последние годы. В своей работе я прибегну к анализу армянской прессы последних нескольких месяцев. Но этот анализ сам по себе мало что сказал бы читателю. Он только докажет появление официальной и открыто выражаемой «прорусскости». Что за ней стоит, может быть понятно только из контекста. В последнее десятилетие отношения армян к русским было очень напряженным, но не в политическом, а в человеческом смысле. Если смотреть на эти отношения глазами политолога, то следовало бы отметить, что кроме периода 1989 — 1990 г. (и как принято в Армении считать, еще 1991 года, хотя с моим опытом это расходится), армяне были и остаются настроены прорусски. Но в жизни все было не так однозначно. Антирусские выпады и переживания почти всегда носили характер надрыва, то горделивого, то отчаянного, но всегда напряженного и дискомфортного, почти всегда с выраженным желанием получить опровержение тем фактам, которые вызывали враждебные чувства. Прорусские настроения также всегда содержали в себе горчинку, в них всегда (за исключением, может быть, последнего времени) чувствовалась значительная тревожность. Все это предстоит описать и объяснить. Мой подход можно было бы также назвать «антропоморфным», то есть таким, когда я условно как бы свожу народ к личности. Ведь только применительно к личности можно описать череду эмоциональных переживаний, психологический конфликт. Только даже если подавляющее число членов этноса переживают некий конфликт, то переживают его все по-разному. И если я, описывая те или иные характерные события, сценки, реплики, перевожу свои выводы, сделанные на их основе, на весь народ, то я как бы усредняю народ, описываю его весь как будто одного типичного его представителя. Это имеет свои удобства для исследования и в общем и целом помогает понять, что происходило с армянами на протяжении десяти прошедших лет, как трансформировался в их сознании образ России и русских, а также передать эмоциональную составляющую межкультурного взаимодействия. А уже «расшифровывая» эту эмоциональную составляющую, объясняя причины и способы выражения тех или иных переживаний, мы постепенно подходим к содержательной стороне межкультурного взаимодействия. Пытаясь же подступиться к этой эмоциональной стороне непосредственно, мы практически теряем ее, заменяя набором трудноинтерпретируемых исторических и социологических фактов. «Антропоморфный» подход имеет, конечно, и свои слабые стороны. Различные части народа могут воспринимать события по-разному и внутриэтнические различия всегда необходимо иметь ввиду. Если я буду рассказывать о русско-ереванских отношениях и о русско-карабахских отношениях, то это будут две разные истории. В своем месте я коснусь этого вопроса. Но в основном и в первую очередь я буду говорить о ереванцах. «Мы будем тебя кормить» (Антропология small story 1)Очень долгое время мне не удавалось прижиться в Ереване. У меня было там много друзей, я чувствовала себя неразрывно связанной с этим городом. Я написала (хотя еще и не опубликовала) свои очерки о Ереване2, как бы составила Еревану легенду, мне почти казалось, что я сочинила этот город. Но неприятности следовали за неприятностями. Казалось, что Ереван меня выталкивает вон из себя. В один из таких критических моментов кто-то мне сказал: «Потерпи еще немного, скоро все должно кончиться. Или уже не кончится никогда». Действительно, когда я приехала в следующий раз, отношение ко мне резко изменилось. У всех одновременно. Мне все стали говорить в разных контекстах и по разным поводам одну и ту же фразу: «Мы будем тебя кормить». За пять дней я услышала ее раз десять от самых разных людей, никак друг с другом не связанных. Ни до, ни после я ее не слышала. Я приходила к старым знакомым и слышала восклицание: «Какая же ты худенькая!» Я тогда действительно была очень худенькой, но, когда я приезжала раньше, была точно такая же и никто этого не замечал. Сейчас это был словно предлог, чтобы добавить: «Мы будем тебя кормить». Уезжать мне не хотелось. Я в шутку сказала карабахцам: «Что вам стоит, возьмите меня в заложники». «Ну, — рассмеялись в ответ, — какой из тебя заложник. За тебя даже канистру бензина не дадут». Последовало минутное молчание. «А вот что — возьмем тебя в заложники и будем кормить». И тогда я поняла, что армяне меня приняли, то есть решили, что со мной можно делать: меня, оказалось, можно кормить. Но это было еще не все. Я летела из Еревана в Санкт-Петербург. Спала. Проснулась от того, что мужчина рядом начал очень активно шевелиться. Открыла глаза. Он посмотрел на меня, порылся в сетке, достал лаваш, завернул в него овощи и молча протянул мне. Я так же молча взяла и съела. Он навернул другой лаваш. Я опять съела. Мужчина начал наворачивать третий. Я подала голос: «Больше не надо». Он молча встал и ушел. Вернулся со стаканом воды и так же молча протянул мне. Я взяла воду, выпила и сказала: «Спасибо». Он забрал свой стакан и мгновенно уснул, очевидно, с ощущением выполненного долга. Вплоть до самой посадки я размышляла над тем, откуда он-то, мой случайный попутчик, знал, что меня надо было кормить. Наступили голодные времена, и никто особенно меня не кормил. Скорее я могла угостить своих друзей. Но ведь кормить было не обязательно, кормить было можно. Мне просто нашли применение, в принципе. Но никогда больше я не чувствовала, чтобы среда выталкивала меня. ^ Я и объект моего исследованияТеперь и я должна определить свою позицию по отношению к тому материалу, который буду анализировать. Он практически весь — плод моих собственных наблюдений. Были периоды, когда я до некоторой степени участвовала в политической жизни Армении, были и другие — когда я почти полностью от нее отстранялась. Но и в том, и в другом случае я стремилась наблюдать как можно внимательней, но никогда как посторонний. В последние пятнадцать лет моя судьба была неразрывно связана с Арменией и в значительной мере у меня возникла идентификация себя с Арменией и армянами. Идентификация, однако, не могла затрагивать одного момента. Если в России в любой политической или бытовой ситуации я неизбежно сочувствую армянам, то в Армении — я русская. Я способна понимать многие оттенки чувств армян по отношению к России, иногда даже подпадать под их влияние, но эти чувства я наблюдаю все-таки со стороны. А поскольку они мне не безразличны, я кожей чувствую перепады отношений и настроений. И в каждый свой приезд в Армению (ежегодно я провожу там по два — три месяца) я пытаюсь понять, какая «погода» сегодня, не только эмоциональном, но и в содержательном плане. Последнее, очевидно, связано с моим инстинктом исследователя. А мои работы о формировании Еревана как социально-психологической общности, тем более подталкивали меня в стремлении понять, как ереванцы чувствуют и поступают сегодня. Описывая армяно-русские отношения я буду описывать не то, что чувствовала я непосредственно, а то, что понимала, как это видят и чувствуют армяне. Я никогда раньше не анализировала события, о которых буду рассказывать уже не просто как очевидец, а как исследователь. Просто они были для меня лично бесконечно важны и интересны. Да раньше я бы и не решилась о них не только писать, но и рассказывать. Слишком сложными были переживания прошлых лет, слишком многое обнажилось и слишком сильной была человеческая боль. Сейчас, когда прошли годы, чувства и эмоции отстоялись, боль почти ушла в прошлое. И теперь, наоборот, мне кажется необходимым рассказать своим соотечественникам, как один из народов бывшего Союза видел русских, как к ним относился, что переживал по их поводу. Это нужно сделать, чтобы эти переживания не ушли бесследно и, кроме того, чтобы разрушились некоторые из тех мифов, которые мы здесь сами для себя в России сочинили.^ Немного теорииКогда говорят о межкультурном взаимодействии, обычно на первый план выходит тема культурных заимствований. Но в нашем случае она не актуальна. Тот образ русских, который сложился в сознании армян, вполне оригинален. Я допускаю, что он мог бы повлиять на поведение самих русских, но только в том случае, если бы они его хорошо себе усвоили. Но русские о нем не то чтобы не догадываются, но знают весьма поверхностно. Между тем, если мы имеем дело с тем, что образ русских, как защитников, стал неотъемлемой частью армянской культуры, мы не можем говорить о нем только в рамках армянской же культуры. В определенном смысле произошло фактическое подключение армянской культуры к русской. И тот армяно-русский конфликт, который я буду анализировать ниже, является по сути дела не межэтническим, межкультурным, а внутрикультурным конфликтом. Каковы следствия того, что Россия воспринимается армянами как «образ покровителя», стала в таком качестве частью их картины мира? Во-первых, образ русских не мог быть безболезненно выброшен из сознания армян, во всяком случае, если не произошло бы принципиальной трансформации картины мира в целом, и «образ покровителя» в соответствии с совершенно новыми уже ценностными доминантами не был бы перенесен на иной субъект. Во-вторых, образ русских в сознании армян двоится. «Покровителю» всегда приписываются идеальные характеристики, причем иногда весьма далекие от действительности. “Образ покровителя” в армянском сознании имеет черты “божества из машины” из античных трагедий — божества, спускающегося на землю в критический момент, разрубающего узел неразрешимых проблем и удаляющегося обратно на небеса. Те русские, которые существуют реально, существуют как бы параллельно. В них имеется немало черт раздражающих армян, а народная молва эти черты даже преувеличивает (как и наоборот, когда русские судят об армянах). Или более правильно было бы сказать так: в мире существуют обычные русские, которые армянам чем-то нравятся, а чем-то не нравятся, и существуют некие «идеальные русские» — спасители, освободители, защитники от всех бед, которые не имеют недостатков, которые умнее, сильнее, вообще лучше всех в мире. Доминировать может то первый, то второй из этих образов, хотя оба они в более или менее выраженном виде всегда присутствуют. В-третьих, психологическая значимость армяно-русских отношений приводит к тому, что любая конфликтность армян с кем бы то ни было всегда приобретает оттенок конфликта с русскими (как это происходит, мы увидим ниже). Итак, Россия заняла в этнической картине мира армян определенное «формальное», «технологическое» место в качестве «образа покровителя», одновременно, являясь одной из центральных тем современной армянской культуры, она заняла в ней и «содержательную» нишу, ее образ обыгрывается в ходе внутриэтнического взаимодействия, зачастую становясь стержнем этого взаимодействия. Кроме того, поскольку образ «мы» и образ «покровителя» всегда на определенном уровне сливаются, она стала компонентом функционального внутриэтнического конфликта армян.^ Традиционный образ русских в сознании армянРусские по АбовянуВ наиболее чистом виде идеальный образ русских дан в книге Хачатура Абовяна «Раны Армении». Книга написана в эпическом жанре, кроме того, что немаловажно, Абовян явился основателем современного армянского литературного языка, подобно тому, как у нас Карамзин. И как Карамзин создал доминирующую и сегодня мифологему русской истории, так подобную мифологему, доминирующую в народном сознании по сей день, создал Абовян. Поскольку в своей работе я буду часто обращаться к образу русских, созданному м увековеченному Абовяном, образу «русских а la Абовян», то сейчас сделаю несколько выписок, главным образом, из книги «Раны Армении», где этот образ сформулирован наиболее четко. Добавлю, что книга была написана в 1841 году, когда Армения уже несколько лет как была присоединена к России и когда уже умерли все надежды на армянскую автономию в составе Российской империи, армянские территории уже распределены между несколькими губерниями, а упоминающийся ниже епископ Нерсес был уже выслан из Армении, с подачи другого нижеупоминающегося лица — гр. И.В. Паскевича. Так что в «Ранах Армении» нет не сиюминутного восторга, ни расчета на политическую выгоду. А если добавить, что Абовян стоял в некоторой оппозиции к правящим в России кругам, то с абсолютно полной уверенностью можно сказать, что автор не был рупором «официоза». Да и чувства, выраженные Абовяном, в добровольно-принудительном порядке требовались от национальных писателей только при советской власти, в XIX веке ничего подобного не приходило в голову. Слова, написанные Абовяном, были написаны от сердца и крепко врезались в сознание многих поколений армян. Итак, несколько выписок. «Храбрый дух русских спас нас».3 «Князь Варшавский, граф Эриванский [И.В. Паскевич] окончательно стер в Азии память об Александре и Помпее, Чингисхане и Тамерлане и до звезд вознес славу русской храбрости, великодушия, добросердечия и человеколюбия. Азиаты умели только разрушать, — теперь они увидели созидание и мир».4 «Бог внял слезным мольбам армян, денно и нощно просившим, чтобы он послал им увидеть когда-нибудь русских и лишь тогда сойти в могилу, — и исполнил их просьбу. … Свет креста и сила русского человеколюбия смягчали и самые скалы, — пустые и безлюдные поля Армении заселялись людьми, пользующиеся ныне попечением русского народа, восстанавливающими вновь свою священную страну. … Тоскующий взор армянина не увидит более слез, но увидит свою родину, на лоне ее возрастет армянское племя, насладится ее любовью и слепым завистникам делами своими покажет, что армянский народ не денег ради и не из-за выгоды преклонился перед именем русской державы, но стремится исполнить обет своего сердца, — для защитника веры его и народа не жалеть ни крови, ни жизни, ни родных детей. … Ереван почувствовал крылья, когда русское войско в него вступило».5 «Эчмиадзин, Тавриз, Абасабат, Сардарапат удостоились благословенного праха ног русских… Могут миры столкнуться с мирами, народы могут прийти и исчезнуть, — но пока у армянина есть дыхание и язык, как может он забыть многорадостный час, когда князь Варшавский [Паскевич] и генерал Красовский, вместе с бессмертным нашим Нерсесом, с крестом и евангелием в руках вошли в крепость, чтобы отпраздновать день освобождения армянской страны!.. Солдаты стали входить в крепость, — а в тысяче мест, в тысяче окон люди не в силах были рот открыть, — так душили их слезы… Как друг, как небесный ангел-благовестник, с венцом свободы и милосердия, вступил князь Паскевич в сардарский дворец. Проходя, в тысяче мест должен он был сам сдерживать слезы, видя как старики, дети, девушки, старухи не только у него ноги целуют, но бросаются на шею солдатам и замирают у них на груди в душевном умилении».6 «Он [Паскевич] стал солнцем Армении, — русские, наподобие планет вращаясь вокруг него, принесли с собой новую жизнь. … Русские показали врагу своему. что куда бы не ступила их нога, везде должны быть счастье и мир».7 «Зангу, Зангу, чудесная Зангу!* Ты еще и ныне питаешь святое свое рвение, еще и ныне громким своим грохотом противишься, гремишь, в порывистом своем наступлении, громким голосом кричишь: — Восстаньте, храбрые потомки Гайка, возьмите оружие и доспехи, благородные сыны Армении, ударьте, уничтожьте полчища врагов ваших, — душа в душу, плечо к плечу. Да сокрушится поверженный зверь. Могучая рука Р у с и (Выделение оригинала. С. Л.) да будет вам опорой. Пожертвовать собой ради нее, да будет неизменным вашим стремлением. С Волгою, старшею сестрой моей, я и сестра моя Ерасх сольемся среди волн Каспия. Смешаем в лоне единой матери: она — свою доброту, я — свое непокорство. Возлюбленной сестре моей Волге отнесу я и передам благожелание родного Севана, отеческий привет святого Масиса — и вам принесу ее привет с радостной вестью.8 «После написания «Ран Армении» Абовян прожил еще семь лет. В его литературной и личной жизни были и удачи и невыразимая горечь. Нищета и застой национальной жизни углубили его духовную драму. Но тем не менее непоколебимыми осталась его русская ориентация и политические убеждения. Я не знаю, понимает ли читатель, что означает, когда такие слова говорятся без притворства и как они влияют на судьбу произнесшего их не только человека [а судьба Хачатура Абовяна сложилась печально], но и народа. Так была создана романтическая легенда. Легенда не только о России, но и самих себе.Армяно-русские отношения в ретроспективеВ истории Армении уже «русского периода» реальные интересы армян и русских сталкивались немалое количество раз, хотя обычно по не очень значимым поводам. Иногда несправедлива была России, иногда армяне сами провоцировали негативное отношении к себе, иногда трения происходили из-за недостаточного понимания друг друга. Был даже момент, когда армяне и русские практически подошли к черте взаимных убийств (начало ХХ века, период правления на Кавказе администрации князя Голицына). И тем не менее, каждый раз, после определенных психологических потрясений, армяне вновь возвращали России ее статус покровительницы армян. Практически вся армянская культура последних двух веков — это череда армяно-русских конфликтов, частью только психологических, частью материализовавшихся в конкретных действиях, конфликтов, которые все без исключения заканчивались примирением. Если посмотреть на историю со стороны армян (хотя и несколько иначе, чем они сами обычно на нее смотрят), то получится, что армяне все эти годы жили в постоянном психологическом напряжении, стремясь сохранить ту картину мира, где Россия была бы верной союзницей и охранительницей армян. Отсюда раздвоенность образа России, как попытка разграничения России обыденной и России как идеала. Отсюда и нервозность, чувствующаяся в чередовании различных версий армянской истории последних времен, версий, предъявляющих России серьезные обвинения, и версий, Россию оправдывающих во всем.XIX векНачало XIX века. Армяне всеми силами стараются помочь России овладеть Закавказьем. Среди русских генералов, возглавлявших закавказскую кампанию, были и генералы армянского происхождения: Валериан (Ростом) Григорьевич Мадатов (Мадатян) и Василий (Бергес) Осипович Бебутов. Армянские села выставляли на помощь русской армии свои отряды. Духовный лидер армян епископ Нерсес Аштаракеци, впоследствии католикос, призывал армян всемерно содействовать русским войскам, а с весны 1827 года принимал участие в боевых действиях. Естественно, армяне рассчитывали на признание своих заслуг в виде дарования Армении статуса автономии. Статус этот они не получают по независящим от себя обстоятельствам. В конце двадцатых годов XIX века происходит восстание в Польше и Николай I приходит к выводу, что более ни одному народу не следует давать в империи автономии. Епископ Нерсес, как поборник таковой, на какое-то время впадает в немилость к русским властям и высылается из Армении, в значительной мере по инициативе гр. Паскевича. Армения оказывается разделенной между несколькими губерниями. Но армяне воспринимают сложившуюся ситуацию с полным спокойствием. В тот момент образ «идеального русского», по всей видимости, сложившийся под сильным впечатлением долгожданного освобождения от исламского ига и описанный Хачатуром Абовяном, доминировал. В течении следующих десятилетий образ России впервые начинает двоиться. Это чувствуется и по русским источникам того времени: соседствуют упоминания о бытовой неприязни армян к русским, открыто выражаемая бытовая же неприязнь к ним и восхищение доблестной службой армян на благо Российской империи. Князь Мещерский (который в принципе считался автором объективным) дает картину армянского квартала Тифлиса в совершенно жутких тонах: «Никакое перо не в состоянии описать мерзости этого азиятского квартала, где вонь затрудняет вам дыхание. Там концентрируются грязь и деньги всего Тифлиса. Но затем, одетые, приглаженные и снаружи вымытые, эти азиятцы являются и в фешенебельных частях города со всеми аллюрами господства».9 Но в той же книге ниже: «Теперь в рядах Кавказской армии выдающийся русский или выдающийся грузин — это редкость. Все армяне: Лорис-Меликов, Лазарев, Шелковников, младший Лорис-Меликов, Тергукасов, Алхазов».10 Еще ниже: «Армян на военное поприще никто не выдвигает. Их выдвигают каждого отдельно проявления в них замечательных дарований и способностей и затем собственный пример храбрости и неустрашимости… Армянин, пробивший себе дорогу и стяжавший себе имя в Кавказской армии, можно это наверное сказать, ни эту дорогу, ни это имя даром или фуксом не приобрел». «Офицеры, полковники и генералы из армян не редкость. Они участвовали во всех русских войнах на Кавказе и отличались храбростью».11 И одного, и другого рода цитат можно привести в изобилии. Следует добавить, что, по всей видимости, еще в семидесятые годы прошлого века армян начали подозревать в сепаратизме, поскольку кн. Мещерский, упоминая об армянских генералах, замечает: «Мы, русские, очень падки видеть всюду, в особенности там, где мы исполняем свои обязанности спустя рукава, сепаратистский элемент во всем и всяком, не вникая в существо вопроса: нет ли более доказательств в том, что люди, считаемые нами сепаратистами, отлично исполняют свой русский долг службы (иногда гораздо лучше нас)».12 Между тем русское правительство, до восьмидесятых годов оказывавшее армянам определенное покровительство, меняет знак «плюс» на знак «минус». Причиной служат, главным образом, два события. В первом случае армяне оказываются по истине без вины виноватые. Балканская война, как известно, сопровождалась боевыми действиями на востоке Турции в результате которых к России была присоединена армянская область Карс. Естественно, армяне реагировали на это как всегда эмоционально, получив подтверждение своему образу «русских а la Абовян». Перед русскими впервые встает вопрос освобождения от турок Западной Армении. Но это тот самый момент освобожденная русскими Болгария молниеносною переходит в лагерь противоположный России — в сферу влияния Германии. Для России это психологический надлом. По поводу Армении произносится фраза: «Мы не хотим второй Болгарии» (кн. Лобанов-Ростовцев). С этого момента на армян начинают смотреть с особым подозрением. В другом случае армяне (правда речь идет скорее об западных армянах, армянах Османской империи) были виноваты сами. В начале девяностых годов они поддались провокации Англии, поднявшей Армению на восстание, имея про себя цель получить независимую Армению в качестве буфера против русской экспансии на юг. Немного позднее Англия, договорившись с турецким правительством, только еще замышлявшуюся «независимую Армении» на вполне реальное владычество над Кипром — именно с этого началась армянская неприязнь к англо-саксам). Армянское восстание было потоплено в крови. На территорию России устремилось множество беженцев. «Сношения кн. Голицина об их выдворении не привели ни к чему — турки их не принимали, МИД был недостаточно настойчив».13 Беженцев оставили в России, но на армян обиделись. Не только на западных, но и на всех армян вообще.ХХ векВ начале ХХ века русско-армянские конфликты по разным поводам сыплются как из рога изобилия. Попытка закрыть армянские школы, попытка отчуждения имущества армянской церкви. Попытка громкого процесса против партии Дашнакцутюн. Попустительство массовых погромов армян со стороны кавказских татар (азербайджанцев). Со стороны армян — ряд террористических акций против представителей администрации кн. Голицина.14 Я не буду сейчас говорить о тех конфликтах, которые возникали на почве взаимного непонимания и несовместимости некоторых элементов культуры, конфликтах, основанных на недоразумениях, что не вело к серьезным политическим последствиям, но значительно осложняло отношения между двумя народами.15 С приходом на Кавказ нового наместника — гр. Воронцова-Дашкова — отношения с российскими армянами очень быстро нормализовались, более того, наместник пишет, что все реальные факты доказывают «преданность армян России».16 Снова наступает период покровительства армянам. Ссора с западными армянами заканчивается примирением только накануне Первой Мировой. И тогда та же Дашнакцутюн, ведшая когда-то переговоры в Лондоне и руководившая террористическими актами на Кавказе при Голицине, в массовом порядке переправляет добровольцев на русский фронт, открыто отказывается от сотрудничества с младо-турецкой партией, с которой совсем еще недавно состояла в правящей коалиции и вызывает тем самым огонь на себя. В этот момент ее политика кристально прорусская. Все до единой ставки были сделаны на Россию. В Турции — геноцид армян, в России — революция. Русские войска выводятся из Закавказья, а дашнаки и с ними все прочие армяне остаются предоставленными их собственной судьбе. Связь с Россией теряется. Впрочем, остается по крайней мере один русский, продолжавший с армянами дружить. Генерал А.И. Деникин, на дух не переносивший никаких сепаратистов и презрительно отказывавшийся от сотрудничества с какими бы то ни было национальными движениями бывших народов Российской империи, с дашнаками фактически находился в военном союзе. «По выражению одного из политиков того времени Армянская республика со своими силами составляла 7-й корпус «Добровольческой армии». … От своих скудных запасов Деникин посылал в Эривань кое-какое вооружение. Армян не покидала надежда на восстановление единой России, и со своей стороны дашнакское правительство помогало армии Деникина чем могло».17 Вряд ли взаимопомощь была значительной. Здесь важно скорее то, что Деникин был для армян «идеальным русским» и сам вступил в тесные отношения с такой открыто, всем известно националистической силой, как Дашнакцутюн, поверил искренности ее расположения к России. Следующим печальным эпизодом русско-армянских отношений был договор большевистского правительство с Мустафой Кемалем о том, что Россия отказывается от Карской области и Сурмалинского уезда. Взамен Ленин предполагал получить свободное судоходство через Проливы. Армяне лишились еще одного клочка своей родины. Карабах отошел под юрисдикцию Азербайджана, а Зангезур остался в Армении только потому, что на тот момент хозяевами в нем были армянские генералы Дро и Нжде. А дальше армяне были заняты созданием своей новой — первой за многие века — столицы. И им в этом не мешали. В эти годы конфликтность из армяно-русских отношений практически ушла.^ Русские в сознании западных армян В течении XIX века в Западной Армении образ России как покровителя сформировался уже достаточно прочно. Армяне действительно получали от России не малую помощь – собственно в мире не было больше никого, кто, пусть с ворчанием, а иногда и явным не удовольствием, считая это «неизбежным злом», проявлял-таки к судьбе армян неизменное участие. Однако армяне не мало и «подставляли» себя, служа России или проявляя свою благодарность. Как свидетельствуют историки, «в турецкой Армении мы вели войну [1878 – 1879 гг.] как бы на своей собственной территории, благодаря армянскому населению. В Турецкую войну Армянское духовенство в самих пределах Турции выходило в полном облачении с образами и хоругвями на встречу нашим войскам и благословляло их на глазах всего мусульманского населения… Военный губернатор Эрзрума С.М.Духовский несколько раз собирал у себя почетных армян, как мирян, так и духовенство и убеждал их воздерживаться от такого открытого проявления любви к нам, заявляя, что Эрзрум будет возвращен Турции, ибо войска наши лишь временно его занимают и что турки отомстят им за то, как и случилось. Ибо стихийное народное чувство осталось глухо к предостережениям Духовского. Осенью 1878 года во дни выступления наших войск из Эрзрума, после передачи его туркам, на глазах всего мусульманского населения армяне обоего пола буквально всех возрастов до детей включительно бросались на землю с громким плачем и целовали следы, следы ног русских солдат».18 «Сделать что-либо большее армяне не могли. Однако им пришлось поплатиться за свои симпатии к русским. Сразу же после ухода русской армии началась резня армянского населения в ранее оккупированных районах. Это произошло за десять лет до начала первых революционных выступлений армян».19 Геноцид 1915 года был вызван тем, что армяне вели себя в Турции как «пятая колона». Они не только приветствовали наступающие русские войска, не только облегчали им всеми возможными мерами войну, но и вербовали из своей среды добровольцев, которых отправляли на фронт воевать за Россию. ^ Русские в сознании армян в советские годы и образ армян в сознании самих армян в годы, предшествующие перестройкеВсе советские годы русские находились слишком близко, всегда вместе и полностью исчез страх, что они могут уйти из жизни армян; и это были не идеальные, а реальные русские, которые в некоторых отношениях могли вызывать у армян недоумение и раздражение. Я сама помню еще те «далекие времена», когда за мной с любопытством наблюдали, как я с удовольствием варю борщ и делаю сложные овощные и мясные блюда — предполагалось, что русские обычно обходятся бутербродами с колбасой, а к плите подходят только по праздникам. Этот стереотип забывается сразу же, как только ситуация становится более или менее экстраординарной. Правда и в спокойные для Армении времена русские продолжали восприниматься как дружественная и покровительствующая сила. Престижным считалось русское образование, детей предпочитали отдавать в русские школы, а в городах зачастую с младенчества старались обучать русскому языку, часто раньше, чем армянскому. Жизнь в составе империи (тогда – Советского Союза) воспринималась как желательная или даже как просто совершенно естественная. Знакомый физик рассказывал, как на научных конференциях прибалты пытались поделиться с армянами, как плохо в империи угнетенным нациям. «А нам так неудобно было сказать им, что мы по другую, чем они, сторону баррикады». Действительно, после геноцида 1915 — 1922 годов в Османской Турции (в постановлении Государственной Думы России его временные рамки определены именно так), единственной страной, которая не воспринималась армянами как враждебная, оставалась Россия, уже Советская Россия. В целом же в период формирования Еревана вера в дружественность России была особенно важна, потому что не давала отчаяться до конца, разувериться во всех и стать уже неспособными к позитивным действиям. В конце концов она давала надежду (или иллюзию) быть когда-нибудь понятыми. На существование Еревана под российским покровительством смотрели как на нечто совершенно естественное. Несмотря на психологические трения Ереван во многом был дитем Российской империи — не хочу говорить, Советской, поскольку уверена, что в данном случае это не имеет значения — хотя, действительно, сформировался Ереван как миллионный город, столица, центр собирания армян, разбросанных по всему свету в советские годы. Я приведу цитаты из статьи, противопоставляющей ереванских и карабахских армян, написанной несколько в полемическом тоне (что показывает уже ее название «Ереван против Степанакерта») и потому в чрезмерно прямолинейных и резких выражениях: «Сформировавшись как дитя советской империи за короткий период 1930 — 80 годов, современный Ереван редко чувствовал себя ответственным за всю нацию. Это был город, развивающийся и творящий сам себя. Высшим авторитетом для него была центральная советская власть, которой только он и готов был служить от души… Являясь олицетворением героического мифа — термин не мой (Это мой термин. – С.Л.) — армянского народа, он воспринимал восторженное отношение к себе всей нации как должное. Ереван стал ареалом-театром реализации национальных идеалов, в наибольшей мере, идеалов спюрка [диаспоры], идеологических догматов Айдата.* И это выработало соответствующее восприятие реальности у его жителей. Главной его особенностью было то, что все ценности были отнесены в историю — реальности не существовало, реальность только мешала, реальность сузилась до беззаветного служения империи… Существовала лишь бесконечная благодарность советской империи, обеспечивающей возможность проявления национальной мечты. Бесчисленные учреждения и предприятия союзного подчинения стали символами воодушевленного служения империи. А если и было робкое недовольство империей, то только тогда, когда ощущалось недостаточное уважение со стороны империи к национальным абстракциям, и не более того».20 Обращаясь к образу «идеального русского» в сознании армян, я должна уточнить следующее. В последние годы это был именно русский империи, русский, олицетворяющий действия империи. Именно ему приписывался весь набор положительных характеристик. Русский язык хотели учить, как язык империи. На русского как представителя империи бытовая неприязнь распространяться не могла. Империю любили не просто как гарант мира и спокойной жизни армян, не просто из восхищения сильным государством, ее любили из-за своей причастности к ней, как бы к ее тайне. Ереван был ее порождением, ее дитем, он мог расти и хорошеть под ее заботой и отвечать ей своей любовью и своей заботой о ее интересах. Тот Ереван, который возник на месте маленькой провинциальной Эривани, никогда не знал дурного к себе отношения. Он был как ребенок воспитанный в счастливой семье: немного капризный, избалованный, но добрый и преданный. Он даже помыслить не мог, что на его долю выпадут блокада, холод, голод, длинные темные ночи. Ереван имеет много черт, делающих его как бы городом-памятником жертвам геноцида. Но даже образ «турка-врага» превратился почти в абстракцию. Поэтесса Сильва Капутикян писала, отражая в своих стихах мнение многих своих соотечественников: «Мне сказали тогда: погляди Как близка к Еревану граница, Стоит лишь Аракс перейти, И твой город, твой дом загорится. Я сказала: не сыщут путей, Слишком времени минуло много От турецкой земли до моей Чрез Москву пролегает дорога».21Представление армян о себе сводилось теперь прежде всего к представлению о своей