Русская Православная Церковь и возрождение
культуры
Начало нового тысячелетия от Рождества
Христова – благоприятное время для того, чтобы оглянуться на пройденный путь,
оценить беспристрастно то, чем мы жили на протяжении истекшего тысячелетия.
Русский народ
далеко не первым из народов Европы вступил на путь христианской веры. Но это
позднее вхождение доставило нашим предкам и определенные преимущества.
Обращаясь к Византии, славянский мир обращался к самой развитой и богатой в то
время цивилизации. Мать нашей Церкви Церковь Византийская уже пережила к этому
времени длительный период борьбы с ересями и отступлениями. Сложилось стройное
и продуманное богословское учение, выработанное Святыми Отцами в процессе
преодоления заблуждений, пытавшихся размыть и затемнить Богооткровенную Истину.
Недаром русское религиозное сознание воспринимало христианскую доктрину, как
нечто завершенное и абсолютно незыблемое. Не равнодушие к философским вопросам
и размышлениям о высоком, но приятие в сердце этой нераздельной целостности,
неразрывно связанной с богослужением и духовным опытом, характерно для
формировавшегося на протяжении веков национального сознания русского народа.
Знаменателен
рассказ летописи о первом вхождении наших предков в Храм Божий. Послы князя
Владимира, Крестителя Руси, были пленены дивной красотой византийского
богослужения. Христианство открылось русским людям небесною красотой и
посредством этого уникального дара народ наш воспринял христианскую веру как
откровение спасительной Красоты и Добра, преображающих мир.
Если языческое
прошлое европейских народов привело к неоязыческому Ренессансу, то наследие
греческой античности, преображенное святоотеческим богословием – трудами Дионисия
Ареопагита, Симеона Нового Богослова и исихастов дало импульс духовному
Возрождению в палеологовской Византии, в южнославянских странах и на Руси. И
насколько это Возрождение было возвышеннее, духовнее и чище западноевропейского
Ренессанса с его болезненным разладом между верой и разумом, духом и плотью,
оставляющем, несмотря на весь свой наигранный оптимизм, чувство безысходности и
отчаяния.
Семя упало в
подготовленную почву. В настоящее время уже никто не придерживается упрощенного
представления о том, что наши предки в дохристианскую эпоху жили в состоянии
дикости. Современные исследователи обратили особое внимание на высокий уровень
образно-поэтического мировосприятия в Древней Руси. Несомненно, что в
языческой, дохристианской, сформировавшейся еще в дописьменный период, культуре
славянских племен присутствовало развитое художественное начало. Это
образно-художественное восприятие мира оказалось чрезвычайно близким самому
духу византийской культуры.
Владимир
Соловьев отмечал, что личностное начало, идея личного спасения в большей
степени характерны для восточной Церкви, чем для Запада. Это начало оказалось
поразительно благотворным для последующего развития всей русской культуры. Но
не нужно забывать и то, что мы унаследовали от Византии не только глубокий
интерес к человеческой личности, но и великий принцип соборности, оказавшийся
столь созвучным с укладом жизни и нравственными понятиями славян.
При усвоении
Православия Древней Русью проявилась удивительная совместимость. Не было
никаких болезненных явлений, не было угрозы отторжения византийской культуры
как некоего чужеродного элемента. Все происходило естественно, закономерно. И в
самом деле, что может быть естественнее воссоединения общечеловеческой,
вселенской души славян с вселенскостью византинизма и вселенской Церковью
Христовой? Однако только усвоение христианского отношения к миру удивительно
утончило, облагородило и возвысило природную эстетическую восприимчивость
народа.
Пробудилась
душа живая, которая никогда не может примириться ни с чем формальным и
отвлеченным. “Кто душу свою положит за други своя”, – начало русской
святости навсегда связано с жертвенным подвигом князей страстотерпцев Бориса и
Глеба. Самый облик русской и российской государственности получил мощный христианский
импульс, при всех сложнейших перипетиях российской истории неистребимый до
конца.
На Руси
христианство было воспринято по особому. Не на земле, а на небе почувствовали
себя стоящими посланцы святого Владимира на богослужении в Софийском соборе. Не
удивительно, что светлый праздник Воскресения Христова, жертвенного одоления
сил ада и самой смерти, стал центром всей богослужебной жизни Русской Церкви,
исполнив ее той победной радостью, которой была озарена вера древних христиан.
Следует учесть, что святым братьям Кириллу и Мефодию удалось передать нашим
предкам Священное Писание и богослужебные книги в совершенном переводе,
практически равночестном подлиннику. Вся сумма знаний, накопленных Византией и
унаследованных ею от предшественницы ее – античной цивилизации, стала им
доступна. В течение веков церковная литургическая сокровищница была главным
источником знаний, неукоснительным мерилом нравственной жизни и творческого
вдохновения. В русском церковном сознании мир воспринимается как озаренный и
пронизанный Божиим светом. Вспомним только светозарную красоту Пасхальной
службы, одухотворяющие песнопения и чтения Рождества Христова, великопостные
служения, пробуждающие в душе глубокое покаянное чувство.
“Вся
духовная культура, богословская начитанность гражданина Святой Руси, кажущаяся
сынам гордой европейской культуры чем-то диким и мрачным, – по словам протоирея
Александра Шмемана, – получалась ими в Церкви, в храме, в литургическом
богословии, как живом опыте Церкви. Пусть “не было семинарий, академий и теологических
факультетов, а боголюбивые иноки и благочестивые христиане пили живую воду
боговедения из стихир, канона, седальнов, пролога, четий-миней”.
“Собирали в церквах эти “молитвенные крины” и, переживая их
благоговейно, строили по ним свой быт и уклад”.
В этой связи
следует сказать, что нужно чрезвычайно осторожно относиться к попыткам
модернизации и упрощения богослужебных текстов, к необдуманным побуждениям уйти
от церковно-славянского языка. Напомню слова великого английского поэта Томаса
Элиота: “Молодым людям, которые хоть чего-нибудь стоят, не только честнее,
но и благоразумнее предлагать христианство не как веру снисходительную и
удобную, но как веру, предъявляющую высокие требования. Молодой человек,
который чего-нибудь стоит, ищет самого требовательного, самого взыскательного.
Все, что излишне удобно и уютно, вызывает у него законное отвращение”.
Никогда, даже в
самые темные века не была полностью прервана церковная традиция. Даже во
времена народного одичания в результате вражеских нашествий и богоборческих
гонений люди, прибегавшие к Церкви, как к утешительнице и хранительнице
русского духа, обретали в ней духовную силу, проникались глубиной и светом
Православия. Сколь ни мрачна была общая картина нравственного падения русского
общества эпохи татарского ига, именно в это время происходит небывалый расцвет
русского подвижничества и святости.
Красота
церковная, гармония Царства Небесного, которое превыше всех земных царств,
навсегда пленила русскую душу, вдохновила ее и на творчество, и на аскетический,
монашеский подвиг. Как справедливо заметил протоиерей Василий Зеньковский,
“Русский аскетизм восходит не к отвержению мира, не к презрению к плоти, а
совсем к другому – к тому яркому видению небесной правды и красоты, которое
своим сиянием делает неотразимо ясной неправду, царящую в мире, и тем зовет нас
к освобождению от плена миру… Видение небесной правды и красоты вдохновляет к
аскетизму”.
Православие
оплодотворило собою все важнейшие творческие движения, созидавшие русскую
культуру и придавшие ей неповторимый характер. Именно исихастское умное,
безмолвное, молитвенное делание привело к небывалому расцвету изобразительного
искусства на Руси в XIV-XV веках. В “Послании иконописцу” –
замечательном памятнике того времени исихастский подход положен в самую основу
теории иконописания. “Умное делание” признается там необходимым не
только для писания икон, но и для их восприятия, которое тоже непременно должно
быть творческим процессом. Непременным условием действенного восприятия иконы
автор “Послания” считает спокойное сосредоточение: “вся земныя
от помысла изгнаве, и злопомние и гнев, ярость же и ненависть, и плотская
вжеления, и очи к слезам понудим, и всего себе к небеси приложи”.
Православие
пробудило в народе такие творческие силы, что стали возможны гениальные
творения преподобного Андрея Рублева, признанные недосягаемой вершиной мировой
культуры. Мы находим в этих созданиях такую художественную глубину, такое
прозрение мира духовного, что нельзя не присоединиться к князю Евгению
Трубецкому, который называл их “умозрением в красках”. Лучшие образцы
русской иконописи бесспорно свидетельствует об уникальном своеобразии,
подлинной глубине и безусловности древнерусского духовного опыта. “Нет ни
одного русского богословско-полемического трактата, – замечает Иван Васильевич
Цветаев, – в котором не защищалось бы иконопочитание, столь дорогое русскому
человеку”. Почитание икон было для русских людей неоценимой духовной
поддержкой в годы испытаний, они навсегда запечатлели и неоспоримо
свидетельствовали о присутствии в мире чуда, о прикосновенности судеб людских
путям Промысла Божия, об открытости мира горнего и близости Спасителя каждой
человеческой душе, сотворенной по образу Божию.
К сожалению,
подлинное открытие русской иконы произошло сравнительно поздно – в начале
двадцатого века, незадолго до новой русской смуты, которая привела к
продолжительному торжеству богоотступничества и богоборчества. Еще в середине
XIX века, невольно подчиняясь западному влиянию, большинство серьезных ученых,
таких как Федор Иванович Буслаев, недооценивали дивное художество древних
образов и полагали, что в иконе “внешняя красота принесена в жертву
религиозной идее, подчиненной богословскому учению”. Именно открытие
подлинного “лика” древнерусской иконописи привело не только к осмыслению
богословия иконы, но и к осознанию духовной перспективы исторического процесса.
Исследователи
русской мысли часто недоумевали, как объяснить ее позднее пробуждение. И не
могли понять, что означает это вековое, слишком долгое и затяжное русское молчание.
Они не обращали внимания и не догадывались, что за этим молчанием скрыта
глубочайшая духовная традиция. Древняя Русь говорила языком образов и сознание
русских людей вовсе не пребывало вне Логоса, вне Слова Божия. Впервые была
отчетливо осознана и выявлена реальная и неразрывная связь между искусством и
Церковью. Запечатленная в тайне, великая сокровищница церковная приоткрылась
изумленным взорам творческой интеллигенции серебряного века нашей светской
культуры.
“Изящные
искусства, исторически суть выпавшие из гнезд или выскочившие звенья более
серьезного и более творческого искусства – искусства Богоделания – Феургии, –
говорил один из самых ярких представителей серебряного века священник Павел
Флоренский. – Феургия – как средоточная задача человеческой жизни… была во
времена древнейшие точкою опоры всех деятельностей жизни; она была материнским
лоном всех наук и всех искусств. Она была родником жизни… Все деятельности
находили в ней свое единство и вне ее рассматривались как существующие легкомысленно,
поверхностно… и, следовательно, незаконно и болезненно”. Высочайший
смысл культуры – богопознание и гимн Богу.
Православный
храм являл собою дивный синтез искусств. Не только иконописание, но и музыка, и
архитектура. Достаточно вспомнить “знаменный распев”, представляющий
собою по словам Василия Михайловича Металлова “редкое по древности и
неоценимое по художественным красотам музыкально-певческое достояние
Православной Русской Церкви, равного которому нет ни в западных, ни в восточных
христианских обществах”. Каким душевным покоем веет от белокаменного чуда
– храма Покрова на Нерли. Сам образ Русской земли неразделимо слился со
смиренной красотой православных церквушек. Скольким душам возвращали они
упование на Промысел Божий. “Храм Божий на горе мелькнул и детски чистым
чувством веры внезапно на душу пахнул”, – писал Николай Алексеевич
Некрасов. И не только он вся поэзия русская и литература кровно и неразделимо
связаны с православной традицией.
Приняв
Крещение, русский народ получил в готовом виде, как дар богатейшую литературу
на славянском языке, составлявшую круг чтения в самой культурной стране того
времени – Византии. Идеал монаха, отвергающего свет знания, не получил у нас
широкого распространения. Книжная премудрость высоко ценилась на Руси. Кирилл
Туровский берет с собой книги, даже восходя на столп или, точнее, входя в
столп, который он сооружает в форме башни, приспособленной для ученых занятий.
Авторитет
писанного слова и поныне продолжает оставаться в России удивительно высоким, несмотря
на ту девальвацию и даже компроментацию слова, которую принесли средства
массовой информации.
Русская
классическая литература не только вышла из Летописи и Житий Святых, но всегда
хранила в себе сокровенное зерно веры. Федор Достоевский, один из ее величайших
представителей, по словам Владимира Соловьева “Любил прежде всего живую
человеческую душу во всем и везде, и верил, что мы все род Божий, верил в
бесконечную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним насилием и
над всяким внутренним падением”. “Все, все, чего ищет русский народ,
– говорил сам Достоевский, – заключается для него в Православии – в одном
Православии и правда и спасение народа русского”. На протяжении многих лет
именно русская литература исполняла роль духовного наставника – множество людей
благодаря ее высокому нравственному идеалу и неприятию материализма и пошлости
ощущало живую необходимость причастности к истине, добру и красоте, и
возвращалось к вере отцов.
Больно, что
сегодня есть люди, которые пытаются лишить наше юношество этого светлого
родника, уменьшить время, отведенное на изучение лучших образцов отечественной
словесности.
Высокий
авторитет слова и предельно серьезное отношение к нему, отличавшее Древнюю
Русь, благоприятно сказались и на развитии научной мысли. Исследование природы
понималось в старину прежде всего как стремление постичь божественный Замысел.
Бог даровал людям две книги — Библию, в которой изложено слово Творца, и
“книгу природы”, изучая которую человеческий ум поднимается к пониманию
того, что за красотой, гармонией, целесообразностью и согласованностью
мироздания обязательно должен быть Тот, Кто его создал.
Атеистическая
идеология пыталась опереться на науку в своей борьбе с христианством. Нас долго
убеждали, что только научно-материалистическое мировоззрение может служить
надежным ориентиром всегда и везде. К чему же это привело на деле? К резкому
падению авторитета самой науки. Я встречаюсь со множеством ученых и вижу, как
велика в них потребность к выработке целостного миропонимания, как сильно в них
стремление к обретению абсолютной Божественной истины. Антиномичность истины,
непостижимость Божественного Откровения, подлинное соприкосновение с чудом и
тайной бытия могли бы дать им творческий импульс. Подлинное творчество в
сокровенной своей глубине всегда восходит к Богу.
Немало людей
считали науку не только высшим и единственным путем постижения реальности, но
своего рода религией и отрицали все, что выходит за ее рамки. В XX веке идеи
Просвещения стали терять свои позиции.
Мы переживаем
сегодня очень сложное и непростое время. Мы видим, что культура утратила в
значительной степени свой авторитет и ведущую роль в обществе, традиционно
очень высокие в России. С другой стороны, если прежде в храм шли бабушки,
воспитанные в детстве в православных семьях, и интеллигенты, пришедшие к Богу
под влиянием русской классической литературы, с ее душевной деликатностью и
тонкостью, то в настоящее время положение существенно переменилось. Укрепление
и возрождение Русской Православной Церкви привело к тому, что ее ряды пополнило
множество неофитов, далеких от глубины церковной культуры и традиции, нередко
несущих в себе разрушительный заряд идеологизированности, политической
ангажированности и непримиримости, чуждых евангельскому духу мира и любви Христовой.
Православная вера и православный уклад жизни пока еще не так часто наследуются
по праву рождения и впитываются с молоком матери. Расширение Церкви не всегда
сразу ведет к повышению культурного уровня паствы.
Для нашей
духовной традиции всегда было глубоко чуждо противостояние и противопоставление
веры и культуры. Сама культура для того, чтобы выжить и сохранить свой высокий
лад и строй, продолжать быть неотъемлемой частью общечеловеческого достояния
нуждается в возвращении к своим духовным корням и воцерковлении. Ныне спасение
русской культуры возможно только в обретении причастности к Церкви. А Церковь
призвана творчески восприять великое наследие предков, не утратить своего
культурного приоритета, не дать захлестнуть себя стихиями мира сего. В антикультурном
пространстве мы не сможем совладать с засильем сект, с их пропагандистским
натиском и духовной экспансией. А на родном поприще отечественной традиции
равных нам нет. Наших предков привлекло к высокой истине православной веры
художественное чувство. Каждый народ получает от Бога свое особое
предназначение. Образно-художественное восприятие мира, особый дар Божий,
отличавший древних славян, определил исторический выбор России и весь ее
дальнейший путь. Усваивая все лучшее, что выработала мировая цивилизация, не
нужно стремиться к бездумному перениманию чужого. Россия будет великой и
сильной только стоя на камне Православной веры, вернувшись на прочный
фундамент, заложенный тысячу лет назад. Но Церковь должна не поддаваться
попыткам оторвать ее от великого культурного наследия.
Сокровищница
Православия – неотъемлемое достояние русской культуры. Это ясно должна
почувствовать и понять вся наша творческая интеллигенция, наша научная и
художественная элита. Мы призваны не к противоборству, а к плодотворному
соработничеству в деле возрождения нашей национальной культуры и России. Только
соборное единение людей, созидающих культуру, с Русской Православной Церковью
может помочь преодолеть духовный кризис нашего общества. “Не хлебом единым
жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих” (Мф. 4:4).
Перед нами
всеми, кто трудится ради духовного просвещения Отечества, на поприще
образования и культуры стоит величественная и благородная задача возрождения
подлинно христианской, церковной культуры, способной победить рознь и вражду,
унаследованные от уходящего навсегда богоборческого столетия, и преобразить всю
нашу жизнь.
Начало третьего
тысячелетия от Рождества Христова… Невиданная глобализация, подлинная
технотронная революция, широчайшее распространение идей либерализма, –
затронули практически все сферы человеческой жизни. Сокращаются расстояния. В
самом дальнем уголке земли мы можем видеть, что происходит на другом конце
света. Однако все ближе становится угроза экологического кризиса, все агрессивнее
борьба за природные ресурсы, все откровеннее вопиющая разница между жизненными
стандартами развитых стран и третьего мира. Разрушается этнокультурное
пространство, складывавшееся на протяжении тысячелетий, во всей его сложности,
тончайших взаимосвязях и многоцветии.
В какой мере
допустима всемирная унификация? Одно дело, всеобщее усвоение достижений
технической мысли и результатов научного прогресса. Другое – размывание
национальных культур и их духовных оснований. Сегодня мы наблюдаем бурное религиозное
и культурное возрождение, охватившее страны Востока. Они пытаются отстоять свои
исторические ценности и найти способ противостояния наплыву агрессивного и
обезличивающего западного влияния.
Россия – особая
страна, не Запад и не Восток. Она соединяет и примиряет в себе и Восток, и
Запад. И возрождение русской культуры, с присущей ей “всемирной
отзывчивостью” и сочувствием к униженным и оскорбленным, бережным
отношением ко всем, даже самым малым народам и их культурному наследию, жизненно
потребно для всего мира. Ведь “главнейшее предызбранное назначение народа
русского в судьбах всего человечества, – по пророческим словам Федора
Достоевского, – и состоит в том, чтоб сохранившийся в Православии Божественный
лик Христа, когда придет время, – явить всему миру, потерявшему свой
путь”.
Список
литературы
Иоанн
(Экономцев), игумен, Председатель Отдела религиозного образования и катехизации
Русской Православной Церкви. Русская Православная Церковь и возрождение
культуры